Список войны (сборник)

Валерий Поволяев

Список войны (сборник)

Моему давнему другу Юрию Ильичу Скуратову посвящается эта книга

Список войны

Пополнение привезли на четырёх новеньких «зисах» – машинах завода имени Сталина, сработанных на скорую руку уже на Урале, а не в Москве, с пахнущими краской кабинами, с фарами, на которые были надеты колпаки с прорезями, чтобы ночью свет автомобилей не был виден с воздуха и машины не атаковывали немецкие самолёты, с кузовами, битком набитыми людьми в солдатской форме.

Часть прибывшего пополнения была уже потёрта фронтом, покарябана – побывала в боях, получила ранения и отвалялась своё в госпиталях, часть была вообще необмята – совсем зелёные новички… Конечно, командиры, приехавшие за пополнением и разобравшие его в несколько минут, гонялись в основном за «старичками» – опытные солдаты были очень нужны, на новичков поглядывали недружелюбно и брали их к себе неохотно – слишком уж много предстоит с ними мороки, им ещё надо объяснять, с какого бока подходить к винтовке, где у неё дуло с мушкой, а где приклад с железной пластиной упора, но даже и после подробных объяснений нельзя будет считать, что новички стали солдатами…

Вот когда повоюет иной парнишка месяц-полтора, пропитается порохом до самого кобчика, тогда можно будет вносить его в разные списки и ставить на настоящее довольствие. Хотя на довольствие они попадают гораздо раньше, иногда даже до того, как появятся в части.

Старший лейтенант Горшков только подивился тому, как быстро растаял строй пополнения – очень уж подсуетились товарищи командиры, – с огорчением подумал о том, что надо было бы приехать минут на десять раньше, но не вышло, получилось то, что получилось, в строю пополнения осталось лишь человек пять хлипких прыщавых юнцов, один колченогий дедок с ходулями такими кривыми, что их можно использовать вместо циркуля, да приземистый человек с рысьими светлыми глазами и какой-то сожалеющей улыбкой, прочно приклеившейся к твёрдым жёстким губами.

Горшков озадаченно почесал затылок: брать было некого.

Водители «зисов» выстроили своих железных коней в рядок и отбыли колонной – так же, как и прибыли, рядком… Едва рокот автомобильных моторов стих, как стал слышен другой рокот – где-то за облаками ходил самолёт, судя по всему, с характерным собачьим «гау-гау-гау», но поскольку облака наползли плотные, ни одной дырки в них, пилот был слеп, как крот, его можно было не опасаться. Напрасно водители «зисов» поторопились… А с другой стороны, беспокоиться о собственной жизни никому не возбраняется. Горшков прошёлся вдоль жидкого строя оставшихся, по лицу его было хорошо видно, что он думает о сложившейся ситуации, о людях, тянущихся перед ним во «фрунт».

Впрочем, один из прибывших и не думал тянуться перед командиром – независимо поглядывал в сторону и что-то тихонько сплёвывал на землю, словно бы к губам у него прилип банный лист и он теперь скусывал его по частям.

Это был мужичок с плоским загорелым лицом и рысьими глазами.

Горшков остановился перед ним.

– Как тебя зовут?

Мужичок окинул старшего лейтенанта оценивающим взором, – с головы до ног прошёлся, – и ответил неторопливо, с достоинством:

– Мустафа.

– Где крещение порохом и дымом принимал, Мустафа?

– Под городом дедушки Калинина, в декабре сорок первого…

– Значит, под Калинином. А до этого где был?

Мустафа чуть приметно усмехнулся.

– В зоне.

– Сидел?

– Сидел.

– За что?

– Да так. Развлекался мало-помалу.

– Значит, серьёзно развлекался, иначе бы не посадили.

Старший лейтенант ещё раз окинул Мустафу взглядом, подумал о том, что в полку к этому человеку могут придраться, поскольку полк их, артиллерийский, считается элитным, да и вообще артиллеристы – это белая кость в армии, образованные люди, сливки, – тем не менее спросил Мустафу:

– Ординарцем ко мне пойдёшь?

– А возьмёте?

– Раз предлагаю – значит, возьму.

Мустафа поддел под лямку тощий «сидор», висевший у него на плече и произнёс тихо и спокойно:

– Хоть и не привык я начальству сапоги чистить, но к вам пойду, – видимо, что-то сработало в нём, он оценил командира, стоявшего перед ним, и поверил ему.

– Я, Мустафа, начальник разведки артиллерийского полка и сапоги мне чистить необязательно, если надо, я их и сам могу почистить, но вот когда пойду на ту сторону фронта, с разведчиками, со мной надо идти обязательно.

У Мустафы, когда он услышал об этом, даже выражение глаз изменилось – то ли посветлели они больше обычного, то ли загорелись – заполыхали в них крохотные костерки, изменили взгляд, то ли произошло что-то ещё, прошло всего несколько мгновений, и перед Горшковым стоял уже другой человек.

– Разведку я уважаю, – проговорил Мустафа прежним тихим голосом.

– Тогда поехали, друг, – старший лейтенант махнул рукой, забирая бывшего зека, расписался в ведомости у тщедушного горбоносого младшего политрука, отвечавшего за целостность пополнения, и пошёл к своей машине – полуторке с обломанными бортами – на неё во время бомбёжки рухнуло тяжёлое дерево, – по дороге спросил:

– Чтобы быть полезным в разведке, делать что-нибудь умеешь?

Мустафа неопределённо приподнял одно плечо, почесался о него щекой и произнёс простодушно:

– Не знаю. Может, умею, а может, и нет.

– Ну, например? – Горшков остановился, испытующе посмотрел на Мустафу.

Тот также остановился, сунул руку за голенище и вытащил оттуда нож. Небольшой самодельный финский нож с цветной наборной ручкой и прочными алюминиевыми усиками. Лёгким движением послал нож вниз, себе под сапоги.

Нож всадился в землю по самые усики.

– Ну и что? – недоумённо спросил старший лейтенант. – В чём фокус?

Мустафа молча извлёк нож из земли, снова взмахнул им и лезвие вошло точно в прежний след, в прорезь, оставленную первым ударом, миллиметр в миллиметр. Горшков хмыкнул непроизвольно: а ведь действительно в этом что-то есть… Мустафа тем временем снова выдернул нож из земли и опять вогнал нож в старую щель – в третий раз не нарушил прорезь ни на миллиметр. Предложил:

– Может, попробуете, товарищ старший лейтенант?

– А ведь ей-ей, хрен повторишь? – сомневающимся тоном проговорил Горшков, покачал головой, словно бы осуждая себя за что-то, потом нагнулся, вытащил нож из земли, скребнул пальцем по лезвию. – И не жалко тебе, Мустафа, такой острый нож тупить?

– Я его наточу, это дело недолгое.

Горшков задержал в себе дыхание, будто перед показной стрельбой на учениях, примерился, внёс небольшую поправку, глядя на кончик острия прищуренным глазом, и метнул нож в прорезь, оставленную Мустафой. Крякнул досадливо – нож всадился в землю по самую рукоятку сантиметрах в семи от прорези.

– Тьфу! – сплюнул себе под ноги старший лейтенант. – Наваждение какое-то. Такое простое дело, а мимо почему-то.

Мустафа вежливо рассмеялся.

– Да не наваждение, товарищ старший лейтенант, а тренировка.

Старший лейтенант почувствовал, что он начинает заводиться.

– Дай-ка, попробую ещё разок, – сказал он, берясь за рукоять ножа.

– Попыток не пыток, – коряво, искажённой пословицей, отозвался на это Мустафа.

Вытащив нож, Горшков несколько мгновений держал его в руке, словно проверял на тяжесть, либо искал центр, точно разделяющий черенок с лезвием, поморщился озадаченно, ухватился за нож поудобнее и снова послал его в землю. Опять мимо – до прорези не дотянул сантиметра три.

– Ну-ка, попробуй снова ты, – сказал старший лейтенант, протянул нож Мустафе.

Тот понимающе наклонил голову, ловко перехватил нож и без всяких примерок, без прицеливания, отправил его в землю, в след, оставленный последним броском старшего лейтенанта, затем нагнулся, вытащил финку – движения были отлаженными, точными и, не останавливаясь ни на секунду, сильно и ловко кинул нож себе под сапоги. Только комочки влажной земли брызнули в разные стороны.

Лезвие точно вошло в старый разрез, оставшийся после ударов Мустафы.

– Ловко, – удивлённо произнёс старший лейтенант. – Простая вроде бы вещь, а семь потов надо пролить, прежде чем получится что-то путное…

– Больше, товарищ командир, – серьёзным, даже чуточку опечаленным, а может быть, обиженным тоном проговорил Мустафа, – не семь потов, и не семнадцать, и даже не семьдесят… Для этого надо посидеть в лагере.

– Тьфу, тьфу, тьфу! – недовольно дёрнул головой старший лейтенант. – Лучше не надо… Это нам, пардоньте, совсем ни к чему.

– Тьфу, тьфу, тьфу! – повторил Мустафа плевки старшего лейтенанта. – Я имел в виду совсем не это.

– А в дерево со скольких метров попадаешь? – спросил Горшков.

– Ну-у… если нож с тяжёлым лезвием, утяжелённым ртутью или свинцом, могу даже с двадцати метров попасть.

– А больше?

– Больше – вряд ли.

– Ну-ка, попробуем…

– Не верите? – Мустафа улыбнулся, блеснув чистыми, на удивление молодыми крепкими зубами. – Ваше право. Я бы тоже, наверное, не поверил.

Полуторка старшего лейтенанта стояла под вялой, с обломанными сучьями берёзой. Ствол дерева был сильно посечён осколками. Горшков показал пальцем на берёзу:

– Попробуем?

– Попыток не пыток, – привычно произнёс в ответ Мустафа.

Старший лейтенант подошёл к березе и стал шагами измерять пространство. Отмерив пятнадцать шагов, остановился.

– Ну, Мустафа, сколько метров ещё отматывать?

– Давайте, товарищ командир, как и договорились, остановимся на двадцати.

– Двадцать так двадцать, – произнёс Горшков согласно, отсчитал ещё пять метров и провёл носком сапога на земле черту. – Есть двадцатка. Вот риска.

Мустафа, ловко подкидывая нож и ловя его на ходу – каждый раз нож оказывался наборной ручкой в ладони, приблизился к риске, встал около неё и несколько мгновений стоял молча, вглядываясь в изувеченный ствол и вслепую подкидывая и ловя нож.

Потом, поймав его в очередной раз, сильно взмахнул рукой.

В воздухе раздался свист. Нож нёсся, как пуля, он почти не был виден, достиг берёзового ствола и всадился в него.

Горшков не выдержал, похлопал в ладони, лицо старшего лейтенанта сделалось весёлым, открытым, будто он что-то выиграл в карты.

– Браво, Мустафа!

Мустафа, никак не реагируя на восторги старшего лейтенанта, прошёл к берёзе, выдернул из ствола нож.

– Ехать пора, товарищ командир, – произнёс он негромко.

– Счас поедем. Доберёмся до части, там нас ждёт обед.

– Пообедать и тут можно. У меня есть полбуханки хлеба и банка немецкой консервированной колбасы.

– Я тоже не пустой. Но первое мы с тобой вряд ли сумеем сгородить. А я хочу первого отведать, супа какого-нибудь. На сухомятке мы с тобой ещё насидимся – когда в разведку пойдём… – Горшков оглянулся на полуторку. В кабине спал, положив голову на руль, водитель. – Да и шофёр – едок не промах, имеет изнеженное брюхо, вряд ли согласится на сухомятку. Ладно, поехали, друг Мустафа…

– Как скажете, товарищ старший лейтенант, так и будет.

Мустафа прыгнул в кузов, Горшков уселся рядом с шофёром, длинноносым унылым парнем с висячим пыльным чубом, закрывавшим с одной стороны глаз едва ли не целиком, шофёр зевнул, откинул чупрынь в сторону и завёл мотор.

Дорога была изрыта воронками, скорость не наберёшь даже самую малую – колёса обязательно унесёт на ближайшее дерево, поэтому шофёр ожесточённо тряс чубом и матерился, объезжая воронки и короткими бросками продвигаясь вперёд.

Неожиданно он нажал на тормоз и остановил машину, чуть не уткнувшись лицом в ветровое стекло. Сморщился болезненно, будто в него угодила пуля.

– Господи, – прошептал он неверяще, – Вовка Макаров… Неужели это ты? – Шофёр всхлипнул зажато, тоненько, словно бы в нём что-то отказало – взяла и оборвалась внутри нужная мышца и жизнь сразу сделалась бессмысленной.

Впереди, между двумя голыми, напрочь очищенными от веток и сучьев деревьями, стоял старенький грузовик и медленно догорал. Задние колеса у грузовика были оторваны, проломленным кузовом автомобиль опустился в свежую, источавшую едкий дым воронку.

– Вовка! – горестно взвыл водитель и выскочил из кабины.

Старший лейтенант выскочил следом.

Собственно, кузова у грузовика уже не было, вместо днища зияла большая дыра. Снаряд, прилетевший издалека, умудрился выбрать себе цель и точно угодил в неё, проломил кузов грузовика и взорвался в земле.

От шофёра после таких попаданий обычно остаётся одна оболочка – кожа с переломанными костями. Да бурые пятна на потолке кабины.

Водитель полуторки обежал раскуроченный грузовик кругом, простонал на ходу:

– Володька… За что же тебе такое наказание?

Кабина светилась от частых дыр, в наполовину сбритой осколками крыше серело недоброе тусклое небо. То, что осталось от неведомого водителя Володьки, было обычной окровавленной кучей тряпья, сверху накрытой помятой пилоткой-маломеркой.

– Мака-аров! – взвыл водитель полуторки громко, затряс головой, сыпя вокруг себя слёзы.

Старший лейтенант обошёл грузовик следом за водителем полуторки, удручённо почесал пальцем затылок: на спасение у шофёра не было ни одного шанса.

– Что же ты, земеля, – водитель полуторки вновь обрызгал пространство слезами, – как же ты промахнулся?