Восемь дней Мюллера

Ассоль поднялась с соломы, отряхнула робу, встала рядом с мужем, и все увидели, что скула у нее разбита и глаз заплыл. Хорошая свадьба вышла у сына, ничего не скажешь. Не такой судьбы желал ему Ромул, до последнего момента надеялся, что не дадут боги Барту проявить дурной характер, унаследованный от матери. Однако дали.

Барт открыл глаза, поднял голову и посмотрел на новообретенную жену с отвращением. Ассоль отвернулась и вышла из комнаты. Ксю окинула Барта презрительным взглядом и тоже вышла. Отец и сын остались одни.

Губы Барта зашевелились, Ромул подошел ближе и опустился на одно колено, чтобы расслышать слова. Лучше бы не слышал.

- Отец, прости, - сказал Барт.

Ромул распрямился, сплюнул в угол, резко повернулся и вышел. За распахнутой дверью слышались всхлипывания бывшего лейтенанта.

 

 5

Редко какого путника собирают в дорогу так щедро, как собрали Ассоль и Барта. Если бы в монастыре оказался вдруг иностранный путешественник, несведущий в имперских обычаях, он бы нашел этот факт поразительным. Но для образованного и культурного человека все очевидно.

Варвары полагают своих богов такими же варварами, как они сами, только бессмертными и могущественными. Варвары не постигают главное отличие бога от человека, и именно это отличает их от людей цивилизованных. Боги непостижимы, это ясно всякому жителю империи, и если этот факт уяснить не только умом, но и сердцем, то ясно становится все.

Почему ни матушка Ксю, ни граф Ромул не стали эвакуировать из Роксфорда гражданских? Потому что ни пешком, ни на осле от степных всадников не уйти, а лошадей на всех не хватит. Будь матушка Ксю менее образованной, она бы приказала кинуть жребий либо как-то иначе разузнать божью волю. Но мудрый человек не оскверняет душу гаданием, мудрому очевидно, что если боги не спешат огласить свою волю, значит, в этом как раз и есть на данный момент их воля. Глупо полагать, что в монастыре Птаага Милосердного хоть какая-то ничтожная малость происходит без воли этого самого бога. Пожелал бы Птааг устроить выборочную эвакуацию - нашел бы путь донести свою мысль до человеческих разумов. А раз мысль не дошла, значит, не было такой мысли, значит, богу угодно массовое жертвоприношение.

Почему ни матушка Ксю, ни граф Ромул не только не возражали против бегства Барта, но фактически заставили его покинуть Роксфорд? Потому что в священном писании не зря сказано, что приносимое в жертву существо должно быть безупречным, а класть на жертвенник порченые объекты - оскорбление божества. Кроме того, Птааг ясно дал понять, что жизнь Барта принимать не желает, надо быть совсем глупым, чтобы думать, что все произошло само, без божьей воли. Так что бывшего лейтенанта отпустили без колебаний, хотя никто ему не завидовал, ибо лучше сгинуть в строю во славе, чем пресмыкаться в позоре, отвергнутый богами и товарищами.

А почему никто не стал наказывать Ассоль за двойное нарушение обетов (сначала преступила целомудрие, пусть и ненамеренно, затем безбрачие)? Да по той же самой причине - ясно же, что не случайно все так произошло, а по божьей воле, а противиться божьей воле дураков нет.

Матушка Ксю выделила беглецам четырех лучших лошадей (двух верховых и двух вьючных), а также съестных и прочих припасов на две недели пути, хотя в седлах путникам предстояло провести от силы четыре дня, если степняки не перехватят. Ассоль, кроме того, получила полный комплект монастырской одежды и отпущение всех грехов, вольных и невольных. Отпускать девку на волю с отягощенной душой матушка сочла недопустимым. Даже не стала толком выслушивать, протараторила скороговоркой положенную формулу и вернулась к фехтовальному упражнению, прерванному явлением юной монахини. Матушка упражнялась с тяжелым полутораручником, и пот с нее лился градом, что неудивительно - старость не радость. Но какую песню сложат степняки о старухе, принявшей геройскую смерть в столь преклонном возрасте!

Кто-то дернул Ассоль за подол, когда та проверяла седельные сумки. Она обернулась, никого не увидела, опустила глаза и встретила недетский взгляд Мюллера.

- Ты обещала меня усыновить, - заявил он.

- Когда? - удивилась Ассоль.

- Ну, когда это... на хлеб и воду...

Ассоль вспомнила. Трудно поверить, что это случилось только сегодня утром, а не месяц назад. Да, все верно, на последнем уроке перед обедом матушка проповедовала, а Мюллер устроил безобразную сцену и потом...

- Погоди, - сказала Ассоль. - Я тебе ничего не обещала.

Мюллер нахмурился и закатил глаза к потолку.

- Нет, обещала, - упрямо сказал он. - Обещала, что не бросишь. Ассоль, усынови меня, пожалуйста.

- Да ты сдурел! - возмутилась Ассоль. - Что я Барту скажу, ты подумал?

- Скажи, что я твой брат, - рассудил Мюллер. - Проверить он все равно не сможет. А усыновишь потом, когда в город приедем.

А этот план может сработать... Интересно, как ребенка угораздило такое придумать... Да какое там придумать, ему пять лет!

- Кто подсказал тебе эту хитрость? - подозрительно спросила Ассоль.

- Птааг, - ответил Мюллер.

Ассоль заглянула в его серые недетские глаза, по спине пробежали мурашки. Она отвела взгляд.

- А ты часом не Омен Разрушитель? - спросила она.

- Нет, я Мюллер Долбозвон, - ответил Мюллер.

- Не повторяй это прозвище, оно обидное! - возмутилась Ассоль. - Сколько раз можно говорить...

- Не вижу ничего обидного, - пожал плечами Мюллер. - Долбозвон, Дубощит, Меднолоб... Нормальные прозвища, ничего плохого.

Хлопнула дверь, в конюшню вошел Барт.

- Что, собралась наконец? - обратился он к Ассоли. - Чего копаешься? А это кто?

Мюллер выжидательно заглянул ей в глаза снизу вверх. Ассоль сглотнула и ответила Барту:

- Мой брат. Мюллером зовут.

- Я с ним возиться не буду, - заявил Барт. - На своем седле повезешь. И кормить будешь из своей доли.

- А что, у меня будет своя доля? - удивилась Ассоль.

Барт ничего не ответил. Бегло заглянул в одну седельную сумку, в другую, охлопал вьюк, оценил объем и вес, взял коня за повод, повел к воротам. Бросил через плечо:

- Не отставай.

Ассоль подумала, что сейчас они выйдут во двор, кто-нибудь заметит, что с ними

 увязался Мюллер, скажет, что растаскивать мальчишек команды не было, но монастырский двор был пуст. Не так пуст, как обычно говорят, а совсем пуст, абсолютно, нигде ни одного человека. Днем, за три с лишним часа до заката никогда такого не бывает! А почему они выбрались в дальний путь на ночь глядя?

- Барт! - позвала Ассоль.

- Кому Барт, а кому благородный господин, - отозвался Барт. - На первый раз прощаю, потом буду бить.

Ассоль решила, что больше не будет спрашивать его без нужды. И еще она подумала, что организованное Птаагом спасение от степняков - не награда, а наказание. Но она перетерпит его с достоинством.

Мюллер дернул ее за юбку и тихо прошептал:

- Я потом убью его, мама.

- Какая мама? - удивилась Ассоль. - Я ему сказала, ты мой брат.

- Мама, сестра, не суть важно, - сказал Мюллер. Озорно улыбнулся и добавил: - А по первому вопросу ты не возражаешь?

По спине Ассоли пробежали мурашки. Она подумала, что замужество за Бартом, возможно, не самое большое испытание из ниспосланных ей богами.

 

 ДЕНЬ ВТОРОЙ. СТОЛИЦА

 1

Испокон веков столицей империи является Палеополис, самый наидревнейший из всех имперских городов. Слово Палеополис на древнем языке как раз и означает "древний город". Помимо того, что он самый древний в империи, он еще самый большой, настолько большой, что никто толком не знает, сколько людей там живет. Одни говорят, сто тысяч, другие - миллион, третьи - миллиард, а кто прав - знают только боги, да и то не факт. Какое богам дело, сколько смертных проживает в каком-то конкретном городе?

Город Палеополис состоит из трех районов, далеко отделенных один от другого. Первым является исторический центр, выросший вокруг древней цитадели, стоящей на высокой горе. Она давно перестала быть крепостью, рвы засыпаны, валы оплыли, стены и башни время от времени обновляются, но только для красоты, не для обороны. Лестницы на стены почти везде обвалились, а где сохранились в целости, там загромождены барахлом. Караулы на стенах стоят символические, а боевые площадки башен так тесно заставлены скульптурами, что если кто-то захочет использовать такую площадку по назначению, воинам там не развернуться.

В прошлом цитадель была обычным городом-крепостью, внутри стен стояли жилые дома, конюшни, амбары, другие хозяйственные постройки, казенные, казармы для воинов, все как обычно. А императорский дворец был совсем маленьким, не больше, чем типичные хоромы богатого купца. Но со временем военные и хозяйственные строения перенесли за пределы городских стен, а все освободившееся место занял дворец. Вся цитадель превратилась в одно огромное бесформенное здание, составленное из множества элементарных сооружений, соединенных запутанными переходами. Сейчас здесь живет император с женами, детьми и другими родственниками, и неимоверное количество прислуги. Впрочем, слуги живут в особых казармах за стенами, а внутрь цитадели приходят только на работу.

Гора, на которой стоит цитадель, венчает собой невысокий, но крутой хребет, делящий Палеополис пополам. Про этот хребет говорят, что в прошлом он принадлежал морскому зверю Брухатке, который выполз из моря и окаменел, и все его кости растащили хищники, только хребет остался. Почему зверь Брухатка выполз из моря - никто точно не знает, известно два десятка разных и одинаково правдоподобных объяснений этому факту. А ученые философы, квартал которых расположен между кварталом шутов и кварталом гадальщиков, говорят, что зверь Брухатка не при делах, дескать, удивительная форма каменного гребня образована выветриванием горной породы, а сходство со звериным позвоночником только внешнее. Дескать, в незапамятные времена, когда империи еще не было на белом свете и все люди были варварами, однажды случилось большое землетрясение, два земных пласта опустились, а третий поднялся, и так, дескать, и образовался удивительный ландшафт Палеополиса. Но здравомыслящие люди твердо верят, что если какое землетрясение и было, то вызвал его зверь Брухатка, ударив хвостом по земле.

Описываемый хребет тянется с востока на запад и упирается в океан отвесным обрывом, над песчаным пляжем. К северу от хребта размещается так называемый верхний город, а к югу, соответственно, нижний город. Верхний город состоит из одинаковых квадратных кварталов, застроенных каменными домами с большими внутренними двориками, там обычно обустраивают бассейн или фонтан, что кому больше нравится. Каждый квартал заселен представителями определенного сословия: в одном живут помещики, в другом генералы, в третьем купцы, и так далее. Чем более высокое положение занимает сословие в табели о рангах, тем более почетный квартал этому сословию предоставлен, тем ближе это место к небу и императору, и тем дальше от сточных канав.

Нижний город застроен стихийно, без какого-либо плана. Здесь живет низкая публика: мастеровые, торговцы, шлюхи, ворье и другие сословия, которых поэты сравнивают с крысами, самопроизвольно заводящимися в нечистотах. А нечистот тут хватает - дома достигают пяти этажей в высоту, а водопровода, в отличие от верхнего города, нет и в помине, дерьмо швыряют из окон прямо на улицу, и если дождя долго нет, оно накапливается и смердит. В целом нижний город - место крайне непривлекательное, приличные люди сюда не заходят, разве что пьяные в поисках приключений, но это дело опасное, потому что стражи здесь нет, а отчаянных парней, охочих до чужих кошельков - более чем достаточно.

На западе верхний и нижний город смыкаются в морском порту. Поэты называют порт Палеополиса городом контрастов, потому что здесь процветание и нищета не разделены непроходимым барьером, а соприкасаются вплотную, и никого не удивляет пьяный калека, блюющий на ступенях дворца. В верхнем городе такого нарушителя выпороли бы и прогнали взашей, но портовые богачи более снисходительны к людским слабостям. Потому что среди портовых богачей большинство составляют не родовитые аристократы, а купцы и пираты, начавшие карьеру с низов и скопивших состояние на протяжении одной жизни. По портовым улицам гуляют вальяжные пузаны, увешанные серьгами и перстнями, а вокруг суетятся босоногие хитроглазые пацаны, и никто не знает, кому из них суждено стать с годами таким же пузаном, а кому сгинуть в пиратском набеге или уличной драке. Известно лишь, что вторых большинство, а первых немного, но не исчезающе мало, а вполне заметное количество.

Северная часть порта считается богатой, там селятся адмиралы, капитаны, штурманы и прочая относительно чистая морская публика. А южная часть застроена убогими покосившимися домишками, в которых ютятся семейные матросы и портовые грузчики. А те, кто семьей не обзавелся, предпочитают хижины-однодневки, сложенные на скорую руку из упаковочной тары. А если долго стоит хорошая погода, без дождя, то моряк в жилье вообще не нуждается, ему в такую погоду всюду хорошо, главное, чтобы наливали.

В южной части порта в двухстах шагах от береговой кромки, на перекрестке двух забытых богами безымянных переулков стоит таверна, именуемая "Якорь в гузне". По местным меркам это приличное заведение, здесь даже пол не засыпают соломой, а подметают и посетителям плевать на пол не разрешается. А если кто хочет подраться, то сначала надо уплатить по десять грошей с участника, не считая двойного штрафа за ущерб заведению, если дерущиеся вдруг по случайности расколотят что-нибудь ценное. Бесплатно драться можно только с вышибалой, но желающие редко находятся, потому что вышибалой здесь работает знаменитый Барт Живчик.

Интересный это человек, очень необычный для своего ремесла. Люди втихомолку шепчутся, что он высокородный дворянин по происхождению, лишенный титула за что-то позорное - не то в бою струсил, не то что-то уголовное учудил. Но правда ли это, никто толком не знает, потому что Барт о своем прошлом не рассказывает, а на прямые вопросы отвечает либо бранью, либо ударом. Но в целом похоже на правду - лицо у Барта породистое, дворянское, и если бы не сломанный нос, был бы красив, как Аполлон. И дерется он, как черт дворянский, фехтовальных приемов знает столько, сколько только благородные знают. Как-то раз забрели в "Якорь" пираты-дикари с Банановых Островов, стали буянить, так Барт отдубасил их простой деревянной дубиной, забрал три сабли и два шлема, и третий тоже забрал бы, если бы тот пират его прежде не пропил. Потом к Барту подходил боцман с того корабля, звал в команду, но Барт не пошел. Барт по жизни трусоват, в драке забывает о трусости и дерется как черт, а когда драки нет - всего боится, как заяц. Если бы не этот недостаток, Барт давно бы уже стал у пиратов абордажным лейтенантом, а то и боцманом. Но Барт так и не пошел в пираты, сколько ему ни предлагали.

- А если мне веслом ногу перешибет? - спрашивал он каждого очередного вербовщика. - Что я буду, как цапля прыгать на одной ноге?

Столкнувшись со столь явным малодушием, вербовщик обычно терял дар связной речи и начинал лепетать ерунду, дескать, все в руках божьих, будешь молиться как следует - не перешибет тебе ногу веслом, и так далее... Барт выслушивал это, закатывал глаза, цокал языком и говорил:

- Неубедительно.

Тогда посетители начинали хохотать, а вербовщик понимал, что выставляет себя на посмешище, и либо расплачивался и уходил, либо лез в драку и огребал. Завсегдатаи "Якоря в гузне" настолько привыкли к выходкам Барта, что воспринимали их как должное, а кое-кто даже всерьез полагал, что Барт глумится над вербовщиками нарочно, и отказывается он от приличной карьеры не из трусости, а по каким-то другим причинам.

Обычный вышибала одновременно является ночным сторожем, и живет прямо в охраняемой таверне, в особой комнатушке, чаще всегр на втором этаже. Но Барт был не обычным вышибалой, семейным. Большую часть скудного заработка он тратил не на вино и не на шлюх, а на арендную плату за половину небольшого, но в целом пристойного двухкомнатного домишки на соседней улице. Там он жил с семьей: женой Ассолью и сыном Мюллером, сын, впрочем, был ему не родной, он раньше был Ассолин младший брат, а когда осиротел, сестра его усыновила, так в империи часто делают. При каких обстоятельствах это случилось, Ассоль никогда не рассказывала, только обмолвилась пару раз, что это как-то связано с набегом Никодима Тушканчика на Роксфорд пять лет назад.

Ассоль была необычной женщиной. При первом знакомстве она производила отталкивающее впечатление, черты ее лица были настолько неправильны, что ее даже уродиной трудно назвать, потому что не понимаешь, в переносном или в прямом смысле следует употреблять это слово. Не женщина, а крокодил в юбке, прости господи.

Барт никогда не рассказывал, как вышло, что он женился на этаком страшилище. Мужики в таверне поначалу пытались его расспрашивать, но он зверел, начинал драться, и со временем расспрашивать его перестали. Темная история. От чистого сердца такую крокодилицу вряд ли можно любить, но оженить мужика насильно на сироте тем более невозможно, а если предположить, что Ассоль хитростью либо колдовством вынудила Барта дать обет богам, это, в принципе, возможно, но предположение получается шаткое, ничем не подкрепленное. Да и не в характере Ассоли устраивать подлые хитрости.

О характере Ассоли следует сказать особо. Насколько страшна она лицом, настолько прекрасна душой, очень добрая она женщина, почти святая. Когда Молли Трясогузку разбил паралич, Ассоль целую неделю выносила за ней горшок, хотя никто ее не заставлял и даже не просил, и когда потом Молли померла и набежали родственники делить оставшиеся после нее гроши, и Ассоли ничего не досталось, она не обиделась и никого не прокляла, только сказала, что боги не лохи и разберутся, кого наказывать и за что, и что она, дескать, ходила за Молли не из корысти, а из жалости. Эти слова услышал Ларос Тролль, как раз вернувшийся из пиратского набега и люто бухавший, и сказал, что божьей десницей в деле справедливости пока еще не бывал, но побудет с удовольствием. Допил стакан, закусил ломтем баранины и пошел восстанавливать справедливость. Но не восстановил, потому что заблудился в подъезде и вломился не в ту квартиру, хорошо, что Жарга Бешеного Пса не оказалось дома, а то поубивали бы один другого к чертям. А так Ларос изрубил у Жарга всю мебель, нашел в буфете вино, вылакал целую бутыль прямо из горла и заснул рядом. Там его нашла Мила Железяка, завизжала, стала звать стражу, но вместо стражников пришел Валли Морж, узнал Лароса, разбудил пинками и утащил на корабль. А потом Жарг вышел из запоя, узнал про безобразие, пошел за Ларосом на корабль, получил по башке от боцмана, стал подкатывать к Ассоли, дескать, ты подговорила парня на беззаконие, значит, ты и виновата, тут в дело вмешался Барт, засадил Жаргу два раза в пузо, тот успокоился и отвалил. А Нина Пробка сказала, что боги, видать, не слишком любят Ассоль, раз превратили поступок Лароса, задуманный как благородный, в этакое безобразие. Говоря это, она хотела обидеть Ассоль, но сказала, что божья воля неисповедима, и ничуть не обиделась.

Ассоль была сильно набожна. Она посещала храм пятидесятилетия животворящей статуи Птаага Милосердного о пяти ногах, что стоит на том самом углу, где раньше рядом стояла гостиница "Русалка раком", но она сгорела, а храм не сгорел, потому что Птааг милосерден. По воскресеньям Ассоль высиживала службу от начала до конца, оставалась на проповедь и на исповедь, и еще потом подолгу беседовала со Страйкером Толстопузым, служившим в этом храме жрецом. Но публично вопросов не задавала, потому что была скромная. В обычные дни Ассоль забегала в храм дважды в день, утром и вечером, а иногда выкраивала и в обед минутку, помолиться и поблагодарить Птаага за очередные несколько часов безмятежной жизни. В приходе Ассоль была активисткой, участвовала почти во всех мероприятиях. Страйкер одно время хотел поставить ее начальницей над другими бабами, но она из скромности отказалась, и сколько Страйкер ни уговаривал ее не отвергать послушание, Ассоль твердо стояла на своем. Но от простого труда во имя божье она не отказывалась, ей что подушку вышить, что занавеску соткать, что полы в храме помыть - все едино. Только в хоре не пела и иконы не рисовала, но не от нежелания, а оттого что боги не наделили потребными талантами. И еще в мистерии плодородия она никогда не участвовала, потому что не звали, и сама тоже не рвалась, ибо знала, что непременно распугает половину участников.

В те немногие часы, что оставались у Ассоли свободными от домашних и богоугодных дел, она вышивала бисером рыбок и морских змеев, а сдавала поделки оптом Винни Камнежорке по три гроша за рыбку и по пять грошей за змея. Это нехитрое ремесло приносило примерно треть их с Бартом общесемейного дохода, но она никогда не говорила мужу о своем приработке. Потому что если Барт узнает, что он не единственный кормилец в семье, он расстроится, а расстраивать его она не хотела, не из любви и не из страха, просто по жизни не любила расстраивать людей.

Соседи считали, что Барт и Ассоль живут душа в душу и души в друг друге не чают. Они, действительно, не дрались и почти не ругались, а если ругались, то тихо, и для соседей их ссоры почти всегда проходили незамеченными. Но любви между супругами не было, ни душевной, ни плотской, за первый год Барт поимел жену всего-то раз десять, а потом вообще перестал. Какое удовольствие иметь женщину, которая валяется, как бревно, и никак тебе не радуется? Раньше у нее жопа была красивая, а потом оплыла, покрылась апельсиновой коркой, и вообще ничего хорошего в жене не осталось. Лучше со шлюхами оттягиваться, чем с такой нелюдимой страхолюдиной, шлюхи хотя бы притворяются, что им хорошо.

Одно время Барт всерьез подумывал, не прогнать ли жену к чертям. Но не прогнал, потому что жить холостяком хоть и веселее, но не так комфортно. Жена в доме прибирается, белье стирает и все такое, а то придется каждый раз прачку нанимать и уборщицу отдельно, нет уж, лучше быть женатым, пусть даже на крокодилице. Жрет супруга немеряно, деньги тратит как в прорву, но женщины все такие, тут ничего не поделаешь. Хотя бы мелочь из карманов не тырит, и на том спасибо. Вон, у Саввы Жеребца жена повадилась монеты из карманов незаметно вытаскивать, сколько раз бывало, приходит в трактир, заказывает бормотухи, а расплатиться нечем. И словами учил жену, и колотушками, а ей все едино, на упреки отвечает, дескать, не хочу быть замужем за пьяницей, и хоть кол ей на голове теши, уперлась и никуда. Ассоль-то хотя бы вино пить не запрещает, понимает, что мужику надо иметь радость в жизни. Либо совесть заела за ту историю в монастыре. Как она тогда его соблазнила, всю жизнь поломала, сука хитрожопая! А он ее даже не побил ни разу как следует.

Многие обращали внимание, что Барт бьет жену редко, намного реже, чем другие мужики того же сословия. А если и бьет, то скорее гладит, чем бьет, ну, залепит пощечину или сапогом в жопу задвинет, но это не считается. А чтобы розгой или батогом, такого, почитай, никогда и не было. Барт не знал, почему так происходит, он не придавал значения тому, что всякий раз, как только он только начинал примериваться, появлялся малолетний ублюдок Мюллер и переключал гнев отчима на себя либо совсем убирал этот гнев.

Мюллер считался сыном Барта и Ассоли, но на самом деле был, как уже говорилось, ее усыновленным братом. Отцы у них почти наверняка были разные, потому что ни лицом, ни телосложением Мюллер на сестру не походил. В облике его не было ничего примечательного, пацан как пацан, таких в каждом дворе как грязи. Но характер у него был странный, это сразу бросалось в глаза.

Прежде всего, Мюллер был глуп. Нормальные портовые мальчишки очень быстры разумом, мысли у них носятся как хорьки по курятнику. Бывает, купец только начал оглядываться, сам еще не понял, что заблудился, а один пацан уже улицу называет и руку за грошиком протягивает, а второй уже втирает пацанам постарше, что нашел лоха и тоже тянет ручонку за монеткой. А не будешь тянуть ручонки куда надо - ничего в них не упадет, будешь ходить как дурак с пустым брюхом, а пацаны поумнее - кто леденец сосет, а кто и заморское дурманное зелье. Портовая жизнь быстро отучает считать ворон.

Но бывает, что среди портовых мальчишек попадаются совсем необучаемые экземпляры. Одним из таких был Мюллер. Если его посылали куда-нибудь с поручением, он не бежал вприпрыжку, а неторопливо шествовал и по дороге много раз отвлекался на ерунду. Не раз бывало, что к концу пути он напрочь забывал поручение или вообще забывал, куда шел и шел ли куда-то вообще. Тогда он садился на перевернутый ящик из-под заморских пряностей, пялился неведомо куда и шевелил губами, будто молился. Поначалу пацаны так и думали, что он молится, но однажды Леон Жирный попросил научить этой молитве, и оказалось, что Мюллер вовсе не молится, а придумывает сказки. И это не нормальные подростковые сказки про богов, героев и войнушку, и даже не детские сказки про старика, старуху и всяких колобков, а какой-то неимоверный бред про подземные города и летучие корабли. Дурной, короче, парень, даже не блаженный, просто долбанутый на всю голову.

Серьезных дел Мюллеру в порту не доверяли, и дохода в семью он не приносил никакого. Но Ассоль его не ругала за это, у нее было нелепое представление, что подростков надо содержать как младенцев, и им якобы вовсе не обязательно обеспечивать свое содержание хотя бы частично. Соседи много раз предлагали устроить Мюллера в обучение серьезному ремеслу, к ворам-карманникам, например, или к педерастам в веселый дом, но Ассоль всегда отказывала. Так и повелось, что Мюллер бродил целыми днями неприкаянный, глазел куда глаза глянут, да бормотал всякий бред себе под нос. Бывало, прохожие принимали его за блаженного, подавали подаяние, был бы пацан поумнее, сделал бы карьеру на паперти, но его никакая карьера не интересовала. Дурачок, короче.

Одно время Мюллер пристрастился рисовать морские карты. Подбирал у писцов обрывки порченой бумаги и на обороте рисовал острова, проливы, розы ветров как настоящие, даже русалок и морских змеев выучился похоже изображать. Один раз вышел конфуз - пиратский капитан Алан Пекарь подобрал в "Якоре" клочок бумаги с обозначенным кладом, и поверил, что карта настоящая, потому что Мюллер на этом клочке изобразил не какой-то только что придуманный остров, а вполне узнаваемый Далалайский архипелаг. Позже Мюллер признался, что однажды брел по причалу и прошел мимо штурмана, который в своем атласе как раз рассматривал эту страницу, Мюллер ее запомнил и потом много раз перерисовывал. Мюллер хоть и был дурак дураком, но обладал одной способностью, от которой многие не отказались бы - умел запоминать большие картинки целиком и во всех подробностях. Короче, Алан поверил, что карта настоящая, собрал экспедицию, успел уже провиант закупить, только, слава богам, однажды проболтался собутыльникам. Как они хохотали! А Алан, как узнал, в чем дело, озверел неимоверно, пошел разбираться к отцу пацана, но не дошел, потому что по дороге зашел в другой кабак и забыл, за чем шел. А когда вспомнил, гнев уже остыл, да и голова с похмелья трещала. Плюнул Алан, махнул рукой, и отправился пиратствовать дальше обычным образом, а клады больше не искал.

Мюллер был очень одинок. Это неудивительно - нормальные пацаны с подобными дурачками не дружат, да и сами дурачки между собой не дружат, потому что дурачки. Нормальный пацан на его месте страдал бы, но Мюллер привык к одиночеству с детства. Он знал, что у людей бывают друзья, но к себе это правило не применял, ему даже в голову не приходило применять к себе людские правила. Действительно, был бы он нормальным человеком - были бы нормальные родители и нормальная семья. А Мюллера отец (на самом деле не отец) игнорировал, а мать (на самом деле не мать) все время шарахалась из одной крайности в другую - то начинала мелочно опекать, чуть ли не в нужник за ручку водила, а то вдруг теряла к ребенку всякий интерес. Последнее чаще всего совпадало с подъемами религиозного рвения, что неудивительно - когда голова занята богами, для родного сына (на самом деле не родного, но неважно) места в мыслях не остается. А причина религиозных колебаний Ассоли была проста (хотя и никому, кроме нее, не известна) - ей время от времени снились эротические сны с участием богов, и каждый раз после такого сна Ассоль несколько дней была не в себе.

Мюллер страдал не от одиночества, а от скуки. Но сам он не считал, что страдает, он полагал это состояние естественным. Он много спал, иногда до четырнадцати часов подряд, но пустого времени все равно оставалось много. Чтобы как-нибудь убить очередной день, он придумывал сложные ритуалы. Например, так: составлял список возможных занятий на сегодняшний день, присваивал каждому занятию порядковый номер, потом брал какую-нибудь песенку, которую помнил наизусть, и начинал заниматься тем занятием, на номер которого указывало число букв в первом слове. А потом переходил к занятию по числу букв во втором слове, затем по третьему слову и так далее. Со стороны это выглядело глупо, а временами даже безумно. Однажды, например, он нашел у Ассоли пачку маленьких женских сигар, (Ассоль иногда покуривала, хотя стеснялась этого пристрастия и всегда отрицала его) и включил курение в список занятий на сегодня. А потом случайно вышло так, что в сегодняшней песне трижды повторилось одно и то же слово, и ему пришлось выкурить три сигары подряд, и его стошнило прямо на улице. Очень глупо.

Если бы Мюллер жил в приличном районе, он бы много читал. Но в южной части порта читать нечего, здесь нет ни частных, ни общественных библиотек, да и не знает никто такого слова - библиотека. Здесь даже газеты не продают, не настолько много грамотных, чтобы оно окупалось. Фактически, грамоте здесь учились только капитаны, штурманы, мастера-корабелы да еще конторские писари. Говорят, есть места, где принято, чтобы грамоту разумели все мальчики без исключения, а кто не разумеет, тот дурак, но в порту такой традиции не было. Соседи Мюллера не подозревали, что он грамотен (и тем более не подозревали, что Ассоль тоже грамотна), и даже Алан Пекарь был уверен, что вышеупомянутую карту Мюллер перерисовал так, как богомазы перерисовывают иконы - тютелька в тютельку, не понимая сути изображенного. Если бы Мюллер догадался, он легко мог сделать карьеру герольда, читая вслух газеты, сборники анекдотов и рекламу. Такие профессиональные чтецы по местным меркам считались обеспеченными, а если бы герольдом стал ребенок, поглазеть на такое чудо сбежалась бы целая толпа, и ребенок заработал бы кучу денег. Но Мюллер до этого не догадался, и никто другой тоже не подсказал.

А теперь пришло время рассказать о ближайших соседях Барта, Ассоли и Мюллера. Выше уже говорилось, что Барт снимал не весь дом, а только одну комнату, а вторую комнату снимал надсмотрщик над рабами-грузчиками по имени Отис, с ним жил сын Пепе одного возраста с Мюллером, а жены у Отиса не было, потому что померла. Отис был пузат, неопрятен и имел привычку разговаривать громче, чем принято в обществе. Эта привычка обычна для надсмотрщиков, потому что черножопые рабы все тугоухие, это общеизвестно, нормальную речь понимают с трудом, а когда орешь, как бешеный верблюд - тогда понимают. В последнее время, кстати, среди пиратов распространилась мода ловить черножопых в заморских лесах, привозить в родной город и продавать на рынке города, из-за этого черножопых в Палеополисе развелось сверх всякой меры. Говорят, что ловить рабов - дело более прибыльное, чем грабить караваны, возить контрабанду или мыть золото на тайных приисках, но в масштабах государства рабство - это плохо. Потому что помещику и промышленнику черножопый раб обходится дешевле, чем свой брат голодранец, и выгоднее не нанимать рабочих, а покупать рабов. И когда рабов на рынке неограниченно, рабочих никто не нанимает, они страдают от безработицы и многим приходится подаваться в воры или пираты. А одна семья, говорят, даже вернулась из города в родное село к крестьянскому труду, но в это не верится, врут однозначно.

Однако вернемся к Отису. Лет ему было около сорока, был он толст и всегда выглядел помятым. Он говорил соседям, что десять лет провел на каторге гребцом на боевой триреме, но ему не верили, потому что на триремах нет особо выделенных гребцов, там служат гребцами те же люди, что воинами и матросами, трирема - такой корабль, что каждый на счету и каждому приходится осваивать по две-три профессии. Кроме того, выжить десять лет на гребной скамье - дело непростое, и те, кто его осилил, отличаются от нормальных людей не только шрамами от кандалов (Отис уверял, что их ему колдунья свела), но и кое-какими привычками, которых у Отиса не было. Во всем городе был только один человек, веривший байкам Отиса безоговорочно - его сын Пепе.

Пепе Отисон имел необычное прозвище Клювожор. Почему это прозвище к нему прилипло, никто не знал, да и не задумывался особо. Клювожор, значит, Клювожор, делов-то. Был Пепе среднего роста, но не пузат, как отец, а тощ, сутул и имел необычную походку, его ноги не до конца разгибались в коленях, поэтому ребята постарше сравнивали его с заморской обезьяной. Ровесники такого себе не позволяли - боялись огрести по зубам.

Несмотря на субтильное телосложение, в драке Пепе двигался быстро и точно, никого не боялся и оттого был первым драчуном на два квартала вокруг. Бывало, стоят два парня один напротив другого и переругиваются, а вокруг стоят друзья одного и друзья другого, и подзуживают обоих, и спорят на щелбаны, кто кому вломит. А бойцы уже перехотели драться, но отступать неприлично, скажут, что струсил, вот и вопят, и руками машут, но морды один другому не бьют. И вот откуда ни возьмись налетает Пепе, бьет каждого в пятак и начинает носиться вокруг, как комар, хрен поймаешь. А потом вдруг взрывается вихрем ударов, глядишь, один горе-боец пыль грызет в обмороке, а другой ревет белугой, а рука у него заломлена. А потом раз, и нет Пепе, убежал куда-то.

По характеру Пепе походил на сторожевого терьера из тех, что охраняют склады с заморскими пряностями. Ростом такая собачка не превосходит кошку, зубы имеет, как у обычной дворняги, а резвость в лапах такова, что, бывает, в погоне за кошкой взбирается на дерево по голому стволу, а потом боится слезть, сидит и гавкает, а дети смеются и кидаются в животное всяким дерьмом. Раньше на складах держали для охраны овчарок и мастифов, а потом кто-то заметил, что опытного вора с длинным ножом собаке по-любому не задержать, так что главная задача зубастого сторожа - не грызть, а гавкать, а для этого большая собака не нужна. Кроме того, маленькие терьеры меньше жрут, и от этого происходит дополнительная выгода. В итоге оказалось, что терьер против вооруженного человека получается даже сильнее мастифа, потому что в озверевшего терьера не попасть ни ногой, ни ножом, ни кистенем, хоть ты обдрыгайся, ему все равно, носится кругами, лает и покусывает. Короче, уже три года как на всех портовых складах в охране работают только терьеры, а больших собак держат в жилых дворах, случайных прохожих распугивать.

Так вот, Пепе по характеру был как маленький терьер. Живость имел неимоверную, все время бегал либо приплясывал, а нормальным шагом не ходил. Морда у него была всегда разбита, потому что будь ты хоть наипервейшим бойцом, но если дерешься пять раз в день, рано или поздно что-нибудь прилетит, даже если все пять раз победил. Руки-ноги у Пепе были исцарапаны, колени ободраны, а все рубашки, кроме выходной, продраны на локтях, а штаны на коленях. Одно время Отис ежедневно порол сына, потом стал пороть через день, а потом перестал пороть, потому что бесполезно. Тогда Пепе решил, что никто ему не указ, и совсем с цепи сорвался. Кто-то из парней рассказывал, что подслушал, как старухи спорили на бочонок варенья, на чем Пепе впервые поймают, на воровстве или разбое, и ни одна старуха даже не подумала, что Пепе вырастет честным человеком. Сам Пепе, когда о том узнал, сказал, что ни воровством, ни разбоем заниматься не станет, потому у него и так все есть, а когда он вырастет, станет пиратом, а воровством и разбоем пусть занимаются неудачники. Мюллер, случайно присутствовавший при том разговоре, сказал тогда, что Пепе в пираты не возьмут, потому что пират должен быть не только храбр, но и дисциплинирован. Пепе обиделся, стукнул Мюллера кулаком в висок, сбил с ног и пинал, пока в драку не вмешался какой-то матрос. Мальчишки потом спорили, убил бы Пепе Мюллера, если бы не тот матрос, или нет. А Пепе с тех пор Мюллера не любил и старался обидеть по любому поводу. Но получалось редко - словесные придирки Мюллер не замечал, а сразу бить в морду Пепе стеснялся.

Несмотря на всю склочность, в мальчишечьей компании Пепе был популярен. Он всегда отвечал добром на добро, а если кто-то оказывал ему должное почтение или дарил что-нибудь ценное, к таким парням он относился лучше, чем другим. Другого бы запинал ногами до полусмерти, а этого всего лишь козлом обозвал, да не зло, а ласково - большая разница. Потому друзей у Пепе было много, и когда бы он ни появлялся на улице, вокруг него всегда собиралась компания. А на улице Пепе появлялся часто, домашних дел у него не было, хозяйством у Отиса занималась приходившая по субботам черножопая рабыня. Пепе однажды похвастался, что ее трахает, но старшие ребята стали задавать проверочные вопросы, Пепе не смог правильно ответить, его обсмеяли и с тех пор он больше так не хвастался.

Раньше, когда Отис и Пепе только-только поселились в своей половине дома, кухня была общая на две семьи. Но теперь Ассоль предпочитала стряпать на маленькой переносной горелке в собственной комнате. Дело в том, что Пепе постоянно воровал жратву со стола, это у него стало как соревнование с самим собой, только Ассоль ступает на кухню, как Пепе сразу начинает крутиться вокруг, и только Ассоль отвернется - хвать что-нибудь и сожрал. Как ни пыталась Ассоль его увещевать, ничего не помогало, она даже завела привычку делать особый пирожок с острым перцем и подкладывать, чтобы Пепе стянул именно его, но Пепе научился отличать эти пирожки от других, и однажды такой пирожок достался Барту, и хорошо, что Ассоль в тот момент была в храме, а то огребла бы по полной программе. Ассоль пробовала жаловаться Отису, но тому было все равно, он уже разочаровался в воспитании сына. В итоге Ассоль решила, что проще кухней вообще не пользоваться, и когда Пепе это понял, он решил, что победил, и несколько дней дразнил этим Мюллера. А потом перестал дразнить, потому что Мюллер ничего не понял.

Однажды Ассоль с Мюллером пошли в храм на службу, а Барт не пошел. Ассоль его пригласила, но он сказал, что плохо себя чувствует, потому что вчера съел что-то несвежее. На самом деле он чувствовал себя прекрасно, а в храм идти не хотел потому, что договорился на это самое время с шлюхой, и Ассоль это знала, и Барт знал, что она знает, они понимали друг друга без слов.

Храм, к приходу которого принадлежала Ассоль, был посвящен, как уже упоминалось, пятидесятилетию животворящей статуи Птаага Милосердного о пяти ногах. Это не означало, что означенная статуя находилась на территории храма, нет, она стояла где-то в верхнем городе и ни один прихожанин ни разу ее не видел, даже сам местный жрец Страйкер Толстопузый видел ее лишь однажды. Просто в Палеополисе в то время была мода посвящать храмы разным юбилеям, иногда неожиданным.

Здесь уместно сказать пару слов про Страйкера Толстопузого. Прежде чем посвятить себя Птаагу, он служил на пиратском корабле и сделал карьеру от рядового бойца до боцмана. А потом черти угораздили его влюбиться в черножопую рабыню, он ее похитил и сбежал с корабля, а она не поняла, что он в нее влюбился, улучила момент, набросилась и стала убивать, а когда не смогла - убежала. Страйкер отбился, но был изранен и долго лежал в горячке, и по ходу принес обет Птаагу Милосердному стать жрецом, если не помрет. Так оно и вышло. Заодно избег гнева бывших товарищей, они его сначала хотели вообще убить за крысятничество, потом пришли штраф требовать, а в итоге пришлось обойтись бесплатным благословением, ибо ничего сверх того требовать с ученика жреца неприлично.

Поскольку Страйкер начал духовную карьеру не по внутреннему убеждению, а в силу обстоятельств, место в храме он подыскивал в большой спешке. Будь он не так стеснен во времени, он бы ни за что не согласился служить богам в задрипанной халупе в бедном районе. И зря - жрец Эммануил, заведовавший до него этим храмом, объяснил Страйкеру, что чем беднее район, тем богобоязненнее народ, так что в среднем выходит то же на то же. А насчет личной безопасности Страйкер зря беспокоится, потому что среди преступников ходит поверье, что обидевший духовное лицо лишается удачи на три года, так что ученику жреца можно ходить по району в любом месте и в любое время, надо только подождать несколько дней, чтобы морда примелькалась. А потом, не прошло и года, Эммануил захворал животом и помер, из районной управы никого на смену почему-то не прислали, так что Страйкер сам себя рукоположил в жрецы, и все прихожане остались довольны. Потом, правда, приехал проверяющий чиновник, стал возмущаться, обозвал Страйкера еретиком, но Страйкер стукнул ему в бубен, а потом дал золотой, они помирились и напились в "Якоре в гузне". А потом проверяющий чиновник сомлел и уснул, Страйкер отобрал у него золотой, а самого отнес на руках к заставе верхнего города и сдал стражникам, чтобы продали в рабство. Стражники обыскали чиновника и нашли еще пять золотых, которые Страйкер по рассеянности не нашел, и обрадовались, а сам Страйкер расстроился. Но по дороге домой решил, что зря расстроился, потому что деньги он не нашел по Птаагову попущению, а если бы он их нашел, то еще неизвестно, как бы он договорился со стражей (на самом деле легко договорился бы, но лучше думать иначе, а то знамение не получается), так что все, что боги ни делают, к лучшему. Вернувшись в храм, Страйкер вознес Птаагу благодарственную молитву, тот в ответ посоветовал сходить в управу и дать взятку. Страйкер так и сделал, и в тот же день его официально утвердили жрецом.

Покойный Эммануил не солгал, должность жреца в бедном районе не такая ничтожная, как может показаться. Большинство прихожан жертвуют очень мало, но есть в приходе несколько человек, чья щедрость все компенсирует. Вожди преступного мира нуждаются в удаче гораздо больше, чем обычные люди, а потому более суеверны и богобоязненны. Жрецу, их исповедующему, не приходится голодать, надо только не болтать лишнегои не выставлять напоказ достаток, что непросто, вон как брюхо растет, коллеги уже поддразнивать начали.