Том Джоу

Весь механизм был залит серым пластиком, надежно превратившим некогда грозное оружие в бесполезный кусок железа.

– Я пытался выковырять хотя бы часть, видишь царапины на плоскости? – Вэй указал на три легкие царапинки. – Это результаты моей часовой работы с напильником. Греть тоже пробовал: не отлипает, зараза.

– Тут нужен депластификатор и емкость для промывки. Без химии нечего делать. – У нас в сервисе были такие случаи. Производители авто частенько заливали пластиком гнезда болтов и лючки доступа к приборам.

– То есть ты его починишь? – приободрился лейт.

– Если в городе есть приличный хозмаг, то легко.

– Так это же великолепно, сейчас возьмем еще одного бойца и полетим в город.

– Господин лейтенант, а почему они просто не сломали ключевой механизм? Дело же нехитрое, тут дернул – и все, без запчасти не починить. – Показываю на несколько деталей пулемета.

– Да они же считают себя умнее всех на свете. Через неделю прислали пацана, мол, купим ваш нерабочий хлам за треть цены или поменяем два нерабочих на один рабочий. У нас же все казенное, как я его поменяю-то… – Лейт быстро оглядывается по сторонам, вздыхает. – Да поменял бы, наверное, если б не особист. Не смотри, что он старенький. Хватка у него железная.

– А он тут как оказался? – Действительно странно видеть специалиста безопасности в таком возрасте. – Он же, наверное, лет сорок как должен быть на пенсии?

– Ты когда-нибудь видел болтливого особиста?

– Э-э, нет. – Я и обычного-то вижу второй раз в жизни.

– И я не видел. Я ответил на твой вопрос?

– Так точно.

– Да не тянись. Не знаю я. Вряд ли от хорошей жизни он тут сидит. Могу посоветовать держаться от него подальше.

– Почему?

– Как тебе сказать… Вот взять меня, живу я тут пять лет, без особого начальства и забот. Ворчу на жизнь частенько, но при этом, наверное, я больше счастлив, чем нет. А старик – он за свою жизнь повидал куда больше хорошего. Наверняка сыновья да внуки есть. В тягость ему тут. Не знаю, почему его сюда сослали, но вырваться обратно он хочет со страшной силой, как бы не по чужим головам.

– Это как? – Как-то не вяжется в моем представлении образ доброго дедушки со словами лейта.

– Да вот так. У них же служба людоедская, вся карьера на этом построена. Дед рапорта пишет постоянно, а что в тех рапортах – я не знаю. После случая с повреждением пулеметов он целый день строчил послания, а потом ходил рядом со мной, осматривая, как охотник загнанного зверя. Приятного, я тебе скажу, маловато. Только одно средство меня и спасло.

– Какое? – Мы уже спустились с верхнего этажа и подходим к флаерам.

– Водка, конечно!

Садимся на пассажирские места, за рулем старый знакомый – дежурный, встретивший меня в первый раз.

Аппарат деловито загудел и на два метра приподнялся над уровнем земли. Через пару секунд мы вылетели из ворот в сторону космопорта.

– Вся промышленность сосредоточена в зоне безопасности порта, если нужно что-то высокотехнологичное, то оно может быть только там. – Вэй машет рукой в сторону движения флаера.

– Сэр, а по поводу медобеспечения… – поднимаю самую важную для меня тему.

– Прилетим и сразу займемся. При приеме в вооруженные силы РИ медкарта оформляется в обязательном порядке в день вербовки. Но если бы занялись ей сразу же, то не успели бы в город до темноты. А так успеем и за твоим фигатором слетать, и тебя в диагност засунуть до темноты.

В порте флаер сворачивает в торговые ряды, построенные на самой границе со взлетным полем.

Лейт не собирается где-либо парковаться: мы летим над головами многочисленных прохожих прямо между рядами заведений.

– Я нашел по сети подходящее заведение и договорился о цене, еще пара минут – и будем на месте. – Лейт надевает разгрузку с боекомплектом и достает из ящика под ногами дробовик. – Мало ли что случится, – подмигивает мне.

Мне передает ящик патронов – это договоренная плата за реагент.

Флаер снижается и мгновенно опять набирает высоту, стоило нам только спуститься на землю.

Сделка проходит буднично: продавец осматривает оплату и вытаскивает нам четыре металлические канистры депластификатора. Аккуратно приоткрываю одну и капаю на заранее заготовленный образец – под действием реагента пластик обретает мягкость и легко деформируется. Вэй от этого зрелища разве что не пляшет.

На обратном пути на хвост садятся два спортивных флаера, но быстро теряют к нам интерес после пары выстрелов лейта.

– Вот сволочи, среди бела дня. Мы сегодня успеем привести в норму хотя бы один роторник? Хочу устроить им сюрприз этой ночью.

Если сегодня буду заниматься пулеметом, то не видать мне диагноста. Лейт не слезет, пока не завершу. Приходится обломать.

– Сегодня только емкость с раствором, завтра уже можно будет все восстановить. Дело нехитрое, окунул, подождал, да и все.

– А сам пулемет не растворит?

– В механизме нет пластика этой серии, я проверил, – успокаиваю его.

Под конец дня мы дошли до медсекции. Вэй сноровисто активировал диагност и велел лечь в ложе регкапсулы. Знакомое ощущение приятного тепла по всему телу, и сознание отключилось.

Утро – по времени нейросети было шесть утра субботы, хотя в посольство я пришел во вторник – совершенно не задалось. Как-то не представлял я себе пробуждение в сыром холодном помещении без окон. Где они нашли такое замечательное место с отчетливым запахом плесени и хлорки в суперсовременном комплексе посольства? Не иначе, специально строили. Под словом «они» я подразумеваю наидобрейшего дедушку-особиста, усевшегося в кресло в дальнем от меня углу, и лейта, нависавшего над моей тушкой, закрепленной к полу десятками пластиковых ремней. Кроме кресла, мебели в помещении не видел, хотя особо повертеть головой не получается – она тоже зафиксирована.

– А где же пыточный набор? Надеюсь, вы честные палачи, а не два старых извращенца?

Лейт поприветствовал меня ударом сапога в область печени. Несмотря на то, что она прикрывалась внедренной защитной пластиной, отчего Вэй сейчас хромал и злобно ругался, ощущения были очень болезненными. Вспомнил про обещанную доктором возможность отключать чувствительность – штука очень вредная, но думаю, это не последний пинок за сегодня… Воспользовался ей, и через несколько секунд удовлетворенно чувствовал, как боль утекает из тела.

– Господа, мы живем в современном мире! Может, хватит ломать об меня ноги? Напоите меня какой-нибудь химией или давайте я сам честно расскажу все вас интересующее. – Не везет мне, только думал, что нормально устроился, как начались проблемы.

– Вэй, сломайте, пожалуйста, ему палец, – вежливо произнес дед.

Вот же интеллигент-садист!

Лейт зафиксировал ногой кисть и потянул мой мизинец вверх. В панике активирую полную подвижность скелета: вдруг еще сломают, и где потом чинить?

Палец описал дугу в сто восемьдесят градусов и спокойно достиг запястья. После чего Вэй задумчиво его покрутил в разные стороны и начал дергать на себя.

– Садисты, да что вам от меня надо? Отпусти палец, сволочь!

– Вэй, отпустите клиента. Вот про это я и хочу спросить. Диагност показал совершенно невероятную структуру скелета при полном отсутствии металлических протезов. Ваше соответствие людскому виду было определено в восемьдесят пять процентов, даже ДНК отличается. И вот такое вот чудо-юдо хочет поступить в вооруженные силы РИ, прикидываясь обычным корпом! Вам понятна наша реакция? Хочу отметить, что декларируемая вами причина вступления соответствует действительности, ваш мозг был действительно поврежден. Именно поэтому мы решили переговорить с вами до принятия какого-либо решения. Не беспокойтесь, в соответствии с контрактом излечение произведено в полном объеме.

Какое счастье, помру здоровым!

– Разрешите, я все объясню? – Решаю выдать версию, которую говорил Анне, с учетом последующих событий.

Пока рассказываю, приходится приплетать появление серебристого кубика к общей канве повествования, горло успевает пересохнуть, и под конец уже сиплю. Воды от них точно не дождешься, даже просить не хочется.

– Большей чуши не слышал; а вы, Вэй?

– Да засланный казачок, и история его за километр тухло пахнет. – Лейт недобро на меня смотрит и примеривается снова пнуть. Удар приходится по костяному щитку на ребрах – и вновь мат от лейта. Ничему его жизнь не учит…

– У вас же есть медпрепараты для допроса, зачем ноги себе портить?

– На применение препарата надо рапорта писать, одну ампулу потом списывать… это ж столько времени надо потратить! У нее цена на черном рынке запредельная, потому и отчетность соответствующая. А вот иголки под ногти – совершенно бесплатно и без рапортов. – Дед вытащил набор игл из кармана и протянул лейту. – Ну как, будем сотрудничать?

Идиоты, сил на них моих нет. Механизм роста ногтей блокирован, вместо них там сейчас конструкционная заглушка, так что не должно быть больно. Закрываю глаза, включаю в нейросети развлекательный фильм и следующие полчаса игнорирую странную парочку.

Изредка посматриваю на происходящее – лейт ломает несколько игл, орет на меня, бьет палкой, поджигает пятки и прочие непотребства. Фильм интереснее.

После фильма ситуация в комнате несильно изменилась – дедок задумчиво смотрит в потолок, лейт присел рядом.

– Зад себе отморозите, на холодном сидеть вредно.

– Да пошел ты, чудо генетики! Может, ты пришелец? Неизвестная ксенораса?

– Не-а.

– Жаль, жаль. Что тебе надо-то, а?

– Да служить я хотел, вот честно! И технику бы вашу починил, и в макак ваших вместе постреляли. Да какой из меня шпион с моими-то данными? Шпион должен быть незаметным, не отличаться от окружающих. Со скуки вы тут с ума все посходили, садисты доморощенные. Где только пытки такие нашли?

– В фильме видел.

– Я так и подумал, фантазии – ноль.

– Вы знаете, Толя, а он, похоже, не врет, – выходит из задумчивого состояния дед.

– Серьезно? Да у него история – ни одна мыльная опера не возьмет его в сценаристы.

– Я вам скинул данные и свой анализ.

Лейт на несколько минут отстраняется от мира.

– Действительно. Странно это все; в смысле – стечение обстоятельств.

– Чего только в жизни не бывает, – глубокомысленно соглашается особист. – Впрочем, ладно. История у тебя странная, полулегальная, и разбираться с ней нам не по чину. Я сейчас отправил запрос на тюремное сопровождение, подобные услуги нам оказывают испанцы. С ними пролетишь до сектора РИ. В трибунале пусть разбираются.

– Какую причину укажем для конвоирования? – оживляется дед.

Лейт на несколько секунд задумывается и злорадно произносит, потирая правую ногу:

– Причинение повреждений средней тяжести по неосторожности. За такое, правда, максимум карцер на день, но нам же только формальная причина нужна. – Вот же сволочь мстительная, никто его не заставлял меня бить!

– Годится. Испанцы ответили – сегодня ночью как раз уходит борт; говорят, через пару-тройку месяцев достигнет сектора РИ.

Нет сил ни на что, кроме тоскливого вздоха.

Меня отвязали, еще раз прогнали через регенератор и через пару часов передали испанским военным. Транспортировка заключенных выполняется в состоянии криосна, поэтому перелет для меня пролетел практически мгновенно.

Очнулся уже на транзитной станции РИ, в компании еще нескольких сотен потихоньку отходящих от сна людей. Видимо, всех поступающих складируют в криокамерах и по накоплению критического количества пробуждают и сортируют.

Вскоре появился чел с лычками сержанта и под аккомпанемент собственных криков пинками погнал всех из криобокса.

Нас выстроили в узком коридоре, мимо проходили спешащие по своим делам люди, проезжали роботы. Видимо, картинка для окружающих – насквозь привычная и не вызывает интереса. Пытался поймать взгляд кого-то из служащих, но большинство их специально смотрели в противоположную сторону, в пол, внимательно изучали свои коммы, будто бы отгораживаясь от нашего присутствия.

– Равняйсь, смирно!

Солдаты попытались изобразить какое-то подобие строя.

Сержант явно неодобрительно посмотрел на наши толкания и принялся вещать, прохаживаясь мимо нас:

– По закону Российской Империи, ваши дела должен рассмотреть трибунал. Вас собрали здесь, потому что все вы виновны, а рассмотрение дела – просто формальность. Минимальное наказание, выдаваемое дежурным искином ведомства, – штраф в размере трехлетнего жалованья, максимальное – пожизненная добыча радиоактивных элементов.

Народ проникся, кто-то попытался возражать, большинство ждали продолжения монолога.

– Молчать! Есть два варианта. Сейчас подойдет конвой и заберет всех, кто считает себя невиновным, на потоковое заседание трибунала. Это первый вариант. Но вам несказанно повезло! Есть второй вариант – боевая станция «Пэйн», служба на ней и участие в экспериментальной программе ускоренного обучения с возможностью полной реабилитации. Детали – потом. Первый вариант – шаг вперед, второй вариант – оставаться на месте. Срок выбора – десять секунд.

По строю прошла волна движения, подавляющее большинство шагнуло вперед. Я в недоумении: неужели смена места службы так сильно испугала штрафников? Или сержант обманул и трибунал лояльно относится к военным преступникам? К сожалению, у меня нет доступа к их делам и данных для анализа.

В моем случае стоит попытать судьбу на этой станции, даже если она на передовой фронта боевого флота. На трибунале для меня никаких шансов, если не поверят – превратят в овощ под нейросканером в поисках правды, поверят – потом кости не соберу в прямом смысле. Я не верю, что взамен изъятого материала скелета мне выдадут что-то другое. Плюс шанс на полную реабилитацию заметно греет душу, все же надеюсь, что когда-нибудь этот кошмар закончится.

За размышлениями краткое время, данное сержантом, завершилось. Выбравших первый вариант забрал с собой отряд конвоя, нас же отвели в бокс на другом уровне.

Всего осталось человек сорок, нам скинули контакты, в которых мы соглашались с предъявленным нам обвинением и выбирали в качестве наказания станцию «Пэйн». Формулировка «…добровольно согласен на меру пресечения в виде заключения на станцию «Пэйн» изрядно смутила. Сержант говорил о смене места службы, неужели подстава? Отсылаю сержанту запрос с просьбой пояснить, в ответ ловлю другую форму контракта.

Мутная ситуация; интересно, я один нашел нестыковку? В новой форме фраза заменена на «…служба и участие в эксперименте по ускоренной боевой подготовке», также присутствует пункт про отсрочку рассмотрения дела в трибунале до момента завершения участия в проекте и про полное снятие обвинения по окончанию контракта; это уже можно подписывать.

Через некоторое время меня и еще пару ребят переводят в другой бокс, обещают нам отдельный инструктаж.

Попытки познакомиться между собой проваливаются: соседи угрюмы и замкнуты в себе.

Через час является сержант, отсвечивая гематомой под левым глазом. Настроение у него соответствующее: ревом подымает нас со скамеек и заставляет построиться.

Из его речи, изобилующей матерными оборотами, жалобами на судьбу и идиотов вокруг, выясняется следующее: нам невероятно повезло, и, возможно, мы будем жить чуть лучше, чем оставшиеся в прошлом боксе. А еще он не собирается драться с очередным неадекватным идиотом, не умеющим читать договора, поэтому скидывает нам пакет служебных материалов. У нас шесть часов, дабы проникнуться и осознать, после чего прибудет транспорт на станцию.

Из предоставленного массива информации, статей, обзоров и рапортов ситуация вырисовывалась следующая.

Пять лет назад завершился очередной виток конфликта Российской Империи с китайской диаспорой Ло, в медиаизданиях упомянутый вскользь как «небольшой приграничный инцидент». Замалчивание данной военной операции и ее результатов, несмотря на трехзначное общее число задействованных кораблей конфликтующих сторон и длительность в четыре месяца непрерывных боев, вполне понятно – проигрывать Российская Империя не любит.

Китайцы потребовали три ненаселенные системы и все корабли с поврежденным ходовым оборудованием. Стандартная практика конфликтов предполагала минирование объемов с поврежденными бортами, восстановление которых являлось экономически нецелесообразным. Командованием был отдан приказ вывести своим ходом все наличные корабли, прочие уничтожить подрывом наличествующей боевой укладки. Все прекрасно осознавали, что оставленные победившим корабли через несколько месяцев будут восстановлены трудолюбивой национальностью с целью использовать в новом конфликте. Одним из выведенных из боевой зоны бортов стала боевая станция «Тор». Основательно потрепанный в ходе прорыва пояса обороны противника, «Тор» умудрился сохранить ходовую установку.

Восстанавливать полуразрушенную гигантскую станцию оказалось нерентабельно, и в чью-то светлую голову пришла мысль приспособить ветерана китайского и еще десятка более ранних конфликтов под площадку для обучения. Определенной логикой проект обладал – будущие солдаты и офицеры с «учебки» привыкали к типовой планировке и оборудованию стоящих на вооружении кораблей. Борт отдали новому военному учреждению, сформированному из нескольких учебных центров. Высокие лица в министерстве образования и военном министерстве пообещали выделить средства на демилитаризацию и ремонт.

На практике ввиду традиционного низкого выделенного бюджета все финансы ушли на восстановление летной палубы. С пробоинами, дефектами обшивки боролись хирургическими методами – отсекая разгерметизированные, поврежденные сектора от малоповрежденных центральных консервационными плитами и заваривая межсекционные люки. От станции в «доступном состоянии» осталось ядро судна – мостик, жилые отсеки, медсекция, летная палуба, реакторный отсек, что вполне удовлетворяло требованиям новосозданной академии, но при этом составляло всего десять процентов прежних объемов станции.