Костры Сентегира

— Краем глаза я видел одеяла, посуду, мешочки со съестным и оружейным припасом. Даже бельё. Что тут за место?

— Охотничья избушка в тайге. Припоминаешь такое в жизни?

— Для кого?

— Тех, кому надо. Только свою отметину положено сделать у входа, чтобы лишние для тебя люди не вошли. Подождали снаружи, к примеру. Но это в худшем случае. Обычно просто отходят на почтительное расстояние.

— Мы вроде как оставили след. Плащи эти.

— Угм, — ответила женщина с рассеянной миной.

— А ждать нас… кто?

— Там посмотрим.

— Что ты делаешь в Лэне?

— Некорректный вопрос. Что хочу, то и творю.

— Забираю слова назад.

— Ладно. Чтобы к этому больше не возвращаться: университет там, у себя, кончал? Представь себе: итоговый экзамен на носу, а тут обнаруживается, что в твоём школьном аттестате на месте оценки за чистописание стоит прочерк. Вот и приходится заполнять, ага.

— Почему ни ты, ни я в разговоре не называем имен?

Женщина довольно усмехнулась.

— Наконец-то дело спросил. Ни для тебя, ни для меня они еще не обросли плотью — вот почему. Пустые скорлупы. Всё, исчерпался? Очередь за тобой.

— Спрашивай — повинуюсь.

— Как ты попал к правоглавам?

— Это долго объяснять.

— Ничего, нам тут столько сидеть, что даже еще и выспаться успеем.

Сергей вздохнул и начал свой рассказ.

— Ты верно поняла. Я выпускник столичного вуза… назовем это для простоты Историко-Археологической Академией. Неважно. Суть дела в том, что после того как открылись границы, раскапывать мы стали по всей планете.

— Только не здесь.

— Да, не здесь. Вообще-то я сельский паренек. Вернее, поселковый. Последнее всё-таки на ранг выше — по крайней мере, я так считал. Ну вот, пока я ездил, работал лопатой, кисточкой и мозгами, совершенствовался в науках и попутно узнавал новые обычаи, в голове у меня сидела такая тройная картинка.

Вначале я должен был отыскать клад: не для государства, не для спонсора, а для себя самого. Во сне и наяву передо мной маячила картинка с моими инициалами, то выбитыми на базальте пирамиды неким подобием иероглифов, то врезанными в абиссинскую стелу, изображающую дворец, то вплетёнными в дубовую резьбу викторианского особняка. Иногда я видел, как они вырастают прямо на траве яркими синими головками незабудок или розоватыми — ятрышника.

Потом мне предстояло найти себе спутника жизни. Спутницу. Лица ее я не видел, только чувствовал, угадывал, как оно прекрасно, и такие длинные, до пят одежды… На груди у нее сияло отверстое сердце, как на католических изображениях Христа.

А под конец к нам должны были прийти пророки в коронах, от которых исходил свет. У одного был посох с набалдашником… Послушай, это тебе интересно?

— Во всяком случае, кое-что напоминает.

— И вот так, объездив весь свет в своей погоне, я устал и отчаялся настолько, что решил вернуться домой на побывку. И, можешь себе представить. Первое, что бросилось мне в глаза у родимой калитки, — мои собственные инициалы, вырезанные ножом на коре подручной березы. Теперь ствол внизу оделся плесенью, белизна, простроченная чернью, позеленела, буквы заплыли, но различить их было на диво легко. Я там секретку в детстве устроил: копается ямка, внутрь помешаются всякие красивости, потом всё прикрывается стёклышком и забывается до лучших времен. Пока не сгниёт.

— То есть ты проверил наличие.

— Ну да. Я ведь потерял свою прятку на другой же год. Деревья оказались под линией электропередачи, их выкорчевали или подрезали сверху, потом новые посадили. Счёт сбился. Да ничего там не было особенного: плоды рябины, нанизанные на нить, и флакончик из-под духов в форме сердечка.

— Стоп. Ты говорил — истлело всё вообще.

— Не так. Когда я вошел во двор маминого дома, у нее пила чай молодая соседка, с которой мы были в детстве очень дружны. И, представляешь, на ней был кулон-ароматница из хрусталя, отмытого до блеска. Самодельный.

— Угм, — ответила женщина с прежней интонацией. То ли понимала и соглашалась, то ли нет.

— Обе ждали меня — телеграмма обогнала меня на несколько часов. Я сел за стол и начал рассказывать. Немножко захмелел — кроме чая, там была еще, как водится, домашняя наливка из рябины — ну а когда девушка собралась, наконец, к себе домой, калитка снова отворилась. И вошли эти самые…

— Пророки, — негромко сказала женщина.

— Три благообразных мужика. Кстати, в волосяных окладах наподобие шкиперских. Такая щетина вокруг всего лица, а щеки и подбородок голые. На лбу туристские светильники — освещать путь в темноте. На нашей улице постоянно фонарные лампочки били. И альпенштоки, или как там их…

— Поняла. Они тебе предложили остаться дома и взять краеведческий класс в воскресной школе.

— Не совсем так… Но очень похоже. Как ты догадалась?

— Натаниэл Готорн. Новелла «Threefold Destiny», в свободном переводе — «Тройная судьба» или «Тройное предначертание». Ты идёшь прямо по канве.

— Я не выдумываю.

— А я и не говорю, что выдумываешь. Хорошая новелла — по-настоящему хорошая — имеет в качестве материала жизнь и благодаря этому получает шанс видоизменить свой материал, иногда самым парадоксальным образом. Рассказывай, что там было дальше.

— Братья-правоглавы собирались нести свет своего разума в иные края, и такой человек, как я, был бы им очень кстати. Мама и Софийка — это та самая девица с флакончиком — оказались их сёстрами и собирались ради высокой цели продать общий дом. Нет, я нисколько не возражал отрясти прах родной земли со своих ног.

— Потому что всё прошлое сгнило и стало тем самым прахом, — Карди кивнула, и Сергей отчего-то испытал облегчение на подступах к самому, как он полагал, трудному.

— Я, когда мы перебрались в страну Динан, был женатым человеком. От добра добра не ищут, как говорится. Супружеская жизнь с такой набожной умницей, как Софья, располагала к целомудрию. Мне стали доверять всё больше — в таком небольшом селении, как наше, друг друга знают лучше всяких родственников. А вёл вообще половину классов, если не все. И гимнастику у мальчиков — такие занятия были у нас раздельными.

Нет, надо же — до того я и сам не подозревал, кто я есть на самом деле. Ну и вот, однажды я себя выдал неудержимым ростом, — губы его скривились в чем-то вроде ухмылки.

— Чёрт. Ты что, обтяжное трико носил?

Мужчина промолчал.

— Но это само по себе не грех и даже не проступок — быть геем.

— Я не человек. Я всех обманывал. В другое время меня бы камнями побили.

— А теперь просто извергли из сообщества чистых.

— Жизнь — достояние Божье, как и земля, — Сергей пожал плечами, как поёжился. — Нельзя посягать.

— От такого ихнего мнения все колодцы в округе стали порченые. Либо наплюют, либо тухлое мясо спустят, — отозвалась Карди со странной интонацией. — И молоко прокисает прямо в сосцах. Да, кстати. Как братья умудрились тебя так чистенько вниз бросить? Синяки и ссадины ведь не от камня.

— Посадили в большую корзину.

— Угм. Опыт монастыря «Метеоры». А зачем ты отпустил лифт назад?

— Обещали тогда уж точно скальными обломками забросать. И если попробую карабкаться вверх — тоже. Часовых расставили.

— Понятно. Что же, тогда спасибо тебе за заботу — это когда ты меня от них остерёг. А красивая одежда на тебе отчего?

— Позволили. Говорят, кроме тебя, никому из наших форсить неохота.

— И малый ножик заодно, — такой, что только веточки от коры очищать или по вене полоснуть. Где он?

Сергей вынул, выщелкнул лезвие, протянул ей вперед рукоятью.

— Ого, настояший White Wolf Knife — Белый Волчонок. Слегка туповат, как твои мысли о главном. Ничего, я скажу, где и на чём выправить лезвие. Спрячь пока, Сорди. И больше никому его в простоте души не показывай.

— А почему ты говорила, что я дурень, Карди?

— Сейчас покажу. Отдохнул? Пошли.

Подземный родник, откуда она брала воду, образовал небольшое озерцо с целебным запахом, которое пришлось обойти по кругу. Со сводов над ним сочилось и капало, коридор, поначалу широкий, незаметно сужался, пока не уперся в берег другого водоёма, судя по чистому и свежему дыханию, шедшему от него, — с пресной водой. Женщина указала вверх:

— Вода собирается сюда с воли. Совсем крошечный ручеек, озорной. Прыгает с уступа на уступ, то прячется, то снова показывается на поверхности. Здесь ему еще не конец — дно всё в трещинах, приходится глиной обмазывать. Да и вверху камни непрочно легли.

Сорди посмотрел — и вмиг понял.

— Зачем ты меня по горам волокла, если можно было просто потолок проломить?

— Видишь ли, здесь вода питьевая. Дороже золота, ценнее любых лекарств. Не нашей смертной грязью ее пачкать.

II

Когда они оба вернулись на прежнее место, долгоиграющий факел решил, наконец, что пора погаснуть. Карди поспешно достала из ниши новый (лежали аккуратной стопкой), зажгла огонь от огня (а прежде что было — самовозгорание? Фокус) и воткнула увитый пламенем жезл в кольцо на стене. Еще из одной ниши (их тут, похоже, десятки и все спрятаны, как яйца-писанки на Пасху, отметил Сорди) вытащила огромный матрас и тут же раскатала по полу, заодно бросив сверху два тощих одеяла.

— Будем ночевать. Тебе как, Сорди, свет не мешает?

Он бросил взгляд на обширные мрачные своды и, улыбаясь, покачал головой.

— Тогда ложись к стеночке и укрывайся. Даже раздеться там внутри можешь — условия не походные. Но оборачиваться из одного только досужего любопытства не советую. Понял?

— Понял.

— Но если понадобится по великой и неотложной нужде — вон там загородочка, а за ней в нише прорублена глухая щель в полу. Глухая — это чтобы подземные потоки не пачкать. Бери факел и шагай, да смотри ножку не подверни, всю экспедицию задержишь. Выспишься — непременно сходи в купальню: на это стоит посмотреть. Где минеральный ручей, но слегка ниже по течению. И воду не грязнишь, и не такой она крутой кипяток.

Сорди еще раз кивнул — уже из последних сил. Заполз на свое место и почти потерял сознание. Только слышал: «Фу, надо было ещё и спину ему побрить — не терплю дикошёрстых».

Когда Сергей разлепил глаза с обычным в последнее время ощущением, что проспал самое лучшее — резкую перемену в судьбе, весть издалека или просто хорошую утреннюю погоду — оказалось, что поверху на него навалились обе покрышки из грубой шерстяной фланели. Рядом лежала аккуратно свернутая простынь из похожего материала, но помягче, накрывая собой кучку одежды, и стоял котелок с заваренной кашей: адским запахом от него отнюдь не несло, напротив. Должно быть, на сей раз Карди не торопилась с готовкой и черпнула той самой драгоценной питьевой водицы. На чём тут стряпают, кстати, — на факельном пламени?

Тут он обнаружил нечто похожее на туристическую горелку — трехногого стального паучка с таблеткой сухого спирта в брюхе. Или не сухого спирта, а похожего снадобья. Зажигали его явно от лучины — валялись рядом наполовину обгорелые.

Спал Сорди в одной рубахе с глубокими вырезами спереди и сзади, поэтому без церемоний накинул на плечи купальное полотенце, обулся в прежние башмаки — ранить босую подошву было бы совсем некстати — и отправился искать здешние серные бани.

Над ручьём, что вытекал из малой чаши, вился лёгкий пар — здесь было прохладней, чем у истока. Пол был неровный и скользкий, Сорди увлеченно балансировал на неровных плоских плитах — и пропустил момент, когда оказался на берегу водоёма.

Вокруг удивительно синего озерца, похожего на небо, затянутое облачной пеленой, струнными рядами возвышались беломраморные колонны, перемежающиеся с подобием канделябров. Их выточила по своей прихоти вода; эта же вода, растворившая в себе крупицы камня, застыла в виде украшений совершенно сказочного вида и красоты, которые опрокидывали себя вниз, чтобы слиться со стихией, что их породила. А в центре этой фантасмагории, по колено в воде и тумане стоял абсолютно голый человек и плескал себе водой в лицо.

Два толчка, с разных сторон стиснувших сердце: мужчина? Но если…Чужак или даже враг? Стройное худощавое тело, широкие плечи, талия, которую можно обхватить двумя ладонями, крепкие ягодицы умелого всадника. Бёдра чуть широковаты для юноши, ноги — жилистые, с сухими икрами, но всё равно изящны. И самое главное — коса. Слишком длинная для воина — он видел кое-кого из взрослых инородцев — и необычного для здешних жителей оттенка.

— Карди, ты прямо так и моешься, не расплетая волос?

Она обернулась — крепкие груди даже не колыхнутся, светлый треугольник между ног почти просох от влаги.

— Ну да, Сорди, вот так и полощусь. С отваром травы мыльнянки. Разбирать косу и укладывать заново по всем правилам — дело хлопотное, спасибо раз в месяц эту пытку вытерпишь.

Шрам выделился резче — или кожа на щеках слегка посветлела? Зато язвочки…

Нет их. Совсем.

— Не торчи сталагмитом — скидывай порты и лезь, покуда водица не остыла. У нас в запасе лет от силы пятьсот. Да не бойся — я уже пошла на берег обсыхать и вытираться.

— Я это из-за твоего лица. Совсем быстро прошло.

— А, пустяки. Раньше серной мазью все кокетки мазались от угрей. Старая шкура слезет — новая под ней что шёлк. Хотя недолго действовало, правда. Ну, наслаждайся тут без меня, Актеон, а то как бы рога оленьи не выросли. Жидкое мыло — в чашке, мочало — на колу.

Слегка улыбнулась, проходя мимо, сгребла в охапку свои вещи и ушла.

Когда Сорди вернулся, Кардинена почти облачилась и даже наполовину обмотала талию своим примечательным шарфом: потайных карманов в нем, похоже, было не меньше, чем в стенах здешнего «охотничьего домика». Сабля крепилась на особом кольце, а мелочи, которые можно было показать народу, — по принципу нэцке: один конец шнура — резная фигурка, другой, с кошельком или коробочкой, свисает внизу пояса. Накинула на плечи плащ, нацепила на каждое запястье по тяжелому, из четырех створок, бронзовому наручу шириной едва ли не до локтя.

Одежду ему зачем-то было велено сменить в очередной раз: рубаха со стоячим воротом и короткие шаровары тонкого белого полотна, куртка не какая попало, а из добротно выделанной и крашенной бурым цветом юфти. Плащ и, кстати, башмаки оставили прежние, хотя выдали пару носков тончайшей вязки и очень прочных с виду: шёлковых?

— В ногавках, как у меня, камень хорошо чуять. Но тебе рано — только ступни повредишь. Ягмурлук вполне для тебя хорош: большой, тёплый и почти ненадеванный. Выдан тебе аккурат в соответствии с нынешним статусом, — объяснила ему старшая.

Что она была старшей, показывал обруч из той же бронзы, но размером много меньше тех, что у Карди, с защёлкой и шипами на внутренней стороне, которым Карди велела ему скрепить расчёсанные костяным гребнем волосы. Теперь каштановая грива, что до того свободно рассыпалась по плечам и спине, оказалась скована в хвост наподобие конского.

Затем они набрали по небольшому заплечному мешку всякого сухого корма, рассовали по карманам кое-какие второстепенные мелочи, что не вместились в пояс.

— Обычай велит оставить взамен что-нибудь лишнее, — сказал Сорди. — Ты же на ходу вся греметь будешь, как ведун бубенцами.

— Сделано, приторочено и вообще не твоя забота, — сухо ответила женщина. — А ты знаток здешних порядков, как я погляжу. Дай-ка присядем на дорожку — тоже привычка неплохая. Родом из твоей матерней землицы, однако.

Они опустились наземь — и началась беседа: поток вопросов, которые задавались с непонятной целью и требовали немедленного и четкого ответа. Стоило мужчине задуматься, как перстень с когтем, повернутым к основанию среднего пальца, начинал постукивать по каменному сиденью — живое напоминание о дальнобойном арбалетике.

— Всё, можешь быть свободен, — заключила Карди, когда он уже было решил, что его решились вконец уморить. — То есть вот прямо сейчас будем выбираться отсюда — загостились. Как я поняла, социальная антропология, психология масс и учение о коллективном бессознательном у вас в универе шли как факультатив?