Бородуля

ВСЕ ГРАЖДАНЕ, имеющие какие бы то ни было сведения об известном ученом, ОБ ИВАНЕ БОРОДУЛЕ, приглашаются в камеру Лейтеса [ул. Радищева, 1].

И вот началась эпидемия: каждый искал Бородулю и каждый находил Бородулю. В одной только Москве ежедневно отыскивалось не менее трехсот Бородуль.

Запонки Яна Шельмовского

А между тем Ян Шельмовский сидел у себя в номере в «Европейской гостинице». Против него у окна стояла женщина в глубоком трауре, лет тридцати, с усталым, бледным и гордым лицом.

Выражение лица этой женщины было бесконечно брезгливо.

— Перестаньте кривляться! — сказала она. — Мне некогда. Зачем вы позвали меня? Я должна торопиться. Он один… он болен… он ждет… Что вам нужно? Говорите скорее!

— Сущую безделицу, Матильда Эмильевна. Это отнимет у вас не больше минуты. Нам, видите ли, необходимо узнать, намерен ли господин Бородуля выполнять те обязательства, которые он взял на себя.

— Я уже сказала вам: нет, не намерен.

Ян Шельмовский схватился за голову.

От прежней его веселости не осталось и тени.

— Негодяй! — закричал он визгливо. — За сколько советских червонцев он продался этим каторжникам? И ты… и ты… продалась вместе с ним!

Он налетел на нее, словно бешеный бык. Она вскрикнула и в ужасе прижалась к стене. Казалось, сейчас он ударит ее. Но вдруг он остановился, и на лице у него заиграла улыбка.

— Вы так прекрасны, — сказал он галантно, — что на вас невозможно сердиться!

А потом, словно осененный внезапной мыслью, молниеносно схватил со стола ее маленькую кожаную сумочку и сунул туда что-то блестящее.

Она ничего не заметила и величаво направилась к выходу. Вдруг Шельмовский завизжал как зарезанный:

— Держите эту женщину! Держите ее! Она украла у меня бриллиантовые запонки!

Женщина посмотрела на него с изумлением и продолжала свой путь. В гостинице захлопали двери. Отовсюду сбежался народ.

Женщину задержали, обыскали и нашли в ее сумочке золотые, усыпанные бриллиантами запонки. Мнимая воровка была арестована.

Бородулина месть

Очевидно, Бородуля выздоровел, потому что через несколько дней он взбудоражил весь город новыми чрезвычайно оригинальными опытами.

Из опытов был особенно удачен один — над иностранным гражданином Я. Шельмовским.

Случилось это девятого августа в шестнадцать с половиною часов. Стоял чудесный тихий и солнечный день. Из вестибюля «Европейской гостиницы», разглаживая черные, как смоль, бакенбарды, величаво вышел иностранный гражданин Я. Шельмовский.

Не прошел он и нескольких шагов, как вдруг у него над головой появилось небольшое овальное облако, около полутора метров в диаметре, и из этого облака пошел дождь.

Шельмовский не обратил на него никакого внимания и зашагал по направлению к бирже, где у него было намечено важное деловое свидание.

Облако побежало за ним. Оно опустилось так низко, что его можно было достать рукой, дождь из него шел на одного только Яна Шельмовского. Над остальными небо было ясно. На площади Урицкого этот дождь превратился в ливень. Вскоре Шельмовскому стало казаться, что по крайней мере десять пожарных кишок направлено на него одного. Лицу его сделалось больно. Он прикрыл свои иззябшие щеки руками и побежал через мост.

А за ним — газетчики, собаки, торговцы, управдомы, трубочисты, кондукторши, татары, советские служащие.

— Дяденька! — кричали мальчишки. — Кидайся в Неву! Там обсохнешь!

И они юлили у него перед носом, чтобы хоть минуту побывать под дождем.

Куда девалась величавая осанка Шельмовского! Он съежился и бежал как безумный. Хуже всего было то, что от дождя вылиняли великолепные его бакенбарды. За минуту до этого они были иссиня-черные, а теперь стали пегие с зеленым отливом.

Но вот автомобиль. Ура! ура! Он вскочил внутрь и крикнул шоферу: «К бирже!» Ах, как хорошо в автомобиле. Но шофер открывает дверцу:

— Ступай, сукин сын, на улицу! Ты утопишь и меня, и машину!

И вот несчастный снова под дождем. На него глазеет весь город. Люди стоят шпалерами и беспардонно хохочут. Им-то хорошо, они сухие. Над ними, как говорится, не каплет. Отовсюду к нему тянутся стаканчики, кружки, бутылки и рюмки — каждому хочется зачерпнуть необыкновенной воды. Из Академии наук прибежали ученые: они энергично засеменили вокруг, измеряя температуру дождя специальными градусниками.

Впрочем, вскоре дождь прекратился, и Шельмовский вздохнул свободнее. Быстро взбежал он по ступеням биржи.

Должно быть, там ему сообщили очень приятную новость, потому что, вернувшись домой, он насвистывал самые бравурные марши, хотя с него текло, как с утопленника.

В тот же вечер Шельмовский телеграфировал синьору Малатесте дель Бомба:

«МЫШОНОК В ЗАПАДНЕ. ПРИШЛИТЕ ТЫСЯЧУ».

Малатеста дель Бомба ответил:

«ПОСЫЛАЮ ТЫСЯЧУ ПРОКЛЯТИЙ».

Драгоценная находка

Наконец-то тов. Лейтесу удалось набрести на следы Бородули!

Как-то вечером в его камеру спокойно вошла высокая краснощекая девушка, молча подала какой-то сверток.

Тов. Лейтес развернул этот сверток, и папироса у него в руке задрожала.

Это были письма Бородули. Подлинные письма Бородули! Но отчего они такие мокрые, словно сейчас из воды?

— Где вы их нашли?

— В Неве.

— Как же они попали туда?

— Их бросил с моста какой-то мальчишка. Горбатый.

— А вы были в это время в воде?

— Да, я шла на баркасе в Гавань.

Лейтес внимательно посмотрел на свою посетительницу. «Где я видел это лицо?» Лицо было круглое, красное, свежее, несколько сонное. Лицо суровой и спокойной крестьянки.

— Как вас зовут? — спросил Лейтес.

— Малявина.

— Вы — Екатерина Малявина?

— Да.

Екатерина Малявина была необыкновенная, почти легендарная девушка. Впрочем, нужно ли рассказывать о ней. Кто не видел ее портретов в «Огоньке», в «Экране», в «Красной Ниве»?

Она — гордость ленинградской физкультуры. Мировая чемпионка гребли и плавания. Скромная рабфаковка оказалась искуснее лучших профессиональных спортсменок Европы.

Над Бородулей сгущаются тучи

Всю ночь напролет сидит Лейтес у себя за столом и разглядывает в лупу те рукописи, которые принесла ему Екатерина Малявина.

Чтение этих рукописей дело нелегкое. Бумага сильно пострадала от воды, размокла, расползлась — ничего не понять. Иные строки сплошное пятно. Но Лейтес не приходит в отчаяние. Он изучает каждую букву, каждый ничтожный штришок.

Наконец, перед самым рассветом, наполнив комнату дымом пятидесяти трех папирос, он вскакивает с места и выразительно кричит:

— Негодяй!

Страшная злоба душит его. Рано утром он мчится в Гавань.

— Ваш Бородуля — подлец!

— Это невозможно. Нет. Вы ошиблись!

— Когда бы вы знали о нем то, что известно мне, вы были бы счастливы, если бы мне удалось пристрелить его.

Девушка молчит и наконец произносит:

— Он — великий ученый.

— Тем хуже для него — и для нас!

— И для нас?

— Да, и для нас! Если бы ему удалось привести в исполнение тот дьявольский план, ради которого он приехал сюда, мы снова вернулись бы к ужасам голода, холеры, сыпняка.

— Не верю!

— А между тем это так. Этот человек — один — может сделать нам больше зла, чем целая армия белых бандитов!

— Не верю! — повторила Малявина.

Малявина любила Бородулю.

Она твердо верила, что изобретение Бородули несет крестьянам великое счастье. Она привыкла видеть в этом знаменитом ученом друга и помощника трудящихся. То, что сказал ей Лейтес, показалось ей чудовищной ложью.

— Вы ошибаетесь! — сказала она.

Лейтес побледнел.

— Я ошибаюсь?! Нет! Ошибаетесь вы. Это — чудовищный изверг! Это — опаснейший преступник. Он несет голодную смерть миллионам трудящихся. Пока он на свободе, наша революция в опасности. Нужно связать его по рукам и ногам.

— Это вам не удастся, — сказала Малявина.

— Кто же может мне помешать?

— Я!

Торонто-Вена-Варшава

Но где же Бородуля? Почему, почему он скрывается?

Этой загадкой был занят весь город. Эту же загадку пытался разрешить мистер Чарльз Брэнч из Торонто. Он прибыл в Ленинград сегодня утром и, только что занял номер в «Европейской гостинице», сейчас же обратился к маститому привратнику с вопросом:

— Где проживает известный ленинградский ученый профессор Иван Бородуля?

— Неизвестно-с! — сказал маститый привратник на ломаном английском языке. — Это никому неизвестно-с!

— Как?! Вы не знаете, где живет ваш величайший ученый?!

Маститый привратник улыбнулся с приятностью.

— Вы не первый справляетесь у нас о профессоре Бородуле. Господин, что стоит в восьмом номере, прибыл вчера из Парижа и тоже, чуть вошел, первым долгом: где живет профессор Бородуля?

Мистер Брэнч заметно побледнел:

— Господин из Парижа?

— Да, господин из Парижа. Господин Луи Сан-Бернар. А третьего дня господин из Берлина — фон Граббе.

— Из Берлина! И вы дали ему адрес?

— О, нет. Я ответил ему на пяти языках, что в нашей стране никому неизвестно, где живет профессор Бородуля.

Мистер Брэнч энергично выругался и послал телеграмму в Торонто.

Принцесса

Мистер Брэнч расспрашивал о Бородуле всех — даже свою маникюршу.