Дружба - Этико-психологический очерк

Дефицит эмоционального тепла в семье не могла восполнить и школа. Не говоря уже о том, что далеко не все ее посещали, казенная атмосфера, палочная дисциплина и формальное обучение отталкивали юные умы. Это касалось как гимназии, так и университета. В XVIII и в начале XIX в. редко кто вспоминал их добром. Единственное, за что молодые люди были благодарны школе, так это за относительную свободу от семейного конт роля и возможность неформального общения со сверстниками.

Характерно свидетельство писателя С. Т. Аксакова. Застенчивый, нежный и болезненный мальчик, очень близкий с матерью, маленький Сережа "не дружился со сверстниками, тяготился ими" и вначале настолько трудно переносил гимназический интернат, что его вынуждены были забрать оттуда домой. Но позже, после ухода из университета (в 1807 г.), он сохранил о нем и о гимназии самые светлые воспоминания, и прежде всего об отношениях с товарищами: "Я убежден, что у того, кто не воспитывался в публичном учебном заведении, остается пробел в жизни, что ему недостает некоторых, не испытанных в юности, ощущений, что жизнь его не полна..."

Новый тип дружеского общения возникает в студенческой среде прежде всего как антитеза семейной скованности и формализму университетской системы.

В Германии начало этого процесса относится к 70-м годам XVIII в. В это время в немецких университетах, в противовес традиционным шумным и грубым студенческим корпорациям ("буршеншафтам"), возникают тесные дружеские кружки молодых людей, объединяемых общими интересами, чаще всего художественными, и личной привязанностью. Таковы, например, геттингенский "Союз рощи" и лейпцигский кружок литературной молодежи, группировавшийся вокруг поэта К. Ф. Геллерта. Сначала такие кружки складывались вокруг какого-либо старшего поэта, выступавшего в роли наставника и советчика молодых. Позже они становятся объединениями сверстников. Так, младшему из членов "Союза рощи" было 19, а старшему - 25 лет.

Вместе с изменением состава и структуры дружеских кружков менялась и их эмоциональная тональность. Первые такие кружки культивировали настроения коллективного веселья. Их идеал - быть "другом всего света", свобода от опеки старших. Причем вольное "мужское братство" как якобы специфически "немецкое" явление противопоставлялось "французской изнеженности".

Более поздние кружки имеют уже иную настроенность. Веселая групповая дружба уступает место интимному союзу избранных сердец. "Томное адажио сентиментализма" сделало главным символом сердечной близости сострадание и слезы. Юноши последней трети XVIII в. льют слезы над каждым письмом, над каждой книгой. Плачут, созерцая природу, встречаясь или прощаясь с другом, плачут от разделенной и от неразделенной любви. Молодые люди упиваются собственной чувствительностью. "Слеза сближает друзей" зэ,записал юный Фридрих Шиллер в дневник своему другу Фердинанду Мозеру. А вот как описывается встреча друзей - взрослых женатых мужчин - в популярном в то время романе Жана Поля (Ф. Рихтера) "Зибенкэз": "...и когда Фирмиан вошел в их общую комнату, освещенную лишь угасающей алой зарей, его Генрих обернулся, и они молча, с поникшей головой, упали друг другу в объятия и пролили все горевшие в их душах слезы. Но то были и слезы радости, и они положили конец объятиям, но не прервали молчания". Эта выспренность стиля и слезливость кажутся нашим современникам такими же манерными и неискренними, как эпистолярные излияния гуманистов. Но в конце XVIII - начале XIX в., форма дружеского общения была именно такой. Недаром это был "век чувствительности".

Поскольку романтизм возник в Германии, некоторые исследователи склонны считать романтическую дружбу специфически немецким явлением. Но стиль дружбы молодых людей той эпохи, насколько о нем позволяет судить их переписка, дневники и т. д., не обнаруживает особенно заметных национальных различий (другое дело - индивидуальные вариации) .

Один из апостолов романтической дружбы в немецкой литературе - Жан Поль своим личным идеалом считал дружбу английских просветителей Дж. Свифта, Дж. Арбетнота и А. Попа. "О вы, оба друга, умерший и оставшийся! - писал он в "Зибенкэзе" после очередной трогательной сцены прощания друзей,- Но зачем же мне постоянно подавлять в себе то давнее, бьющее ключом чувство, которое вы с такой силой пробудили во мне и которое обычно во дни моей юности у меня вызывала... дружба, например, между Свифтом, Арбетнотом и Попом, выраженная в их письмах? Разве не были многие другие, подобно мне, согреты и ободрены трогательной спокойной любовью этих мужественных сердец?..". Их опубликованная переписка была весьма популярна в конце XVIII в. Однако письма молодого Александра Попа значительно теплее и эмоциональнее ответов более старшего по возрасту Джонатана Свифта. В письме от 20 сентября 1723 г. Свифт писал: "Ваши понятия о дружбе новы для меня. Я думаю, что каждый человек от рождения обладает определенным запасом дружелюбия, и он не может дать одному, не ограбив другого. Я отлично знаю, кому я отдал бы первое место в моей дружбе, но их нет со мной, я приговорен к другой сцене, и поэтому я раздаю свою дружбу по мелочам тем, кто вокруг меня" .

Эволюция стиля дружеского общения русской литературной молодежи начала XIX в., прослеженная Л. Гинзбург в книге "О психологической прозе", весьма напоминает аналогичный процесс в Германии конца XVIII в.

Молодой В. А. Жуковский в дневниках и переписке определяет дружбу как главную жизненную добродетель, пишет о своем желании "сделаться достойным дружбы". Для него дружба "есть все, только не в одном человеке, а в двух (много в трех или четырех, но чем больше, тем лучше)". Высшей похвалой себе он считает, если о нем скажут, что "он истинный друг" .

У поколения А. С. Пушкина стиль дружбы уже иной. Тема дружбы занимает важное место в творчестве великого поэта. Однако на разных этапах его жизни и творческого пути эта тема получает несколько иное поэтическое звучание. В произведениях лицейского периода (например, в стихотворении "Друзьям") дружба описывается преимущественно в анакреонтовских тонах бесшабашного группового веселья, перемежающегося настроениями элегической тоски и грусти. Тема дружеской пирушки, "где просторен круг гостей, а кру жок бутылок тесен" ("Веселый пир"), близка сердцу молодого поэта и после выхода из лицея. Однако он уже познал эфемерность подобных радостей и отношений. В стихотворении "Дружба" (1824 г.) поэт глубоко задумывается над тем, что составляет суть дружеских отношений.

Что дружба? Легкий пыл похмелья,

Обиды вольный разговор,

Обмен тщеславия, безделья

Иль покровительства позор .

Для зрелого Пушкина "блаженство дружбы" не просто время, проведенное за бутылкой и праздным разговором, а "приют любви и вольных муз, где с ними клятвою взаимной скрепили вечный мы союз..." ("Из письма к Я. Н. Толстому") . Друзья в понимании поэта - это уже не просто товарищи детских игр и юношеских пиров, которым "даны златые дни, златые ночи", не просто веселые, интересные собеседники, а прежде всего единомышленники.

Пушкин свято верит в нерушимость дружеских связей, способных противостоять всему окружающему миру:

Друзья мои, прекрасен наш союз!

Он как душа неразделим и вечен

Неколебим, свободен и беспечен

Срастался он под сенью дружных муз.

Куда бы нас ни бросила судьбина,

И счастие куда б ни повело,

Все те же мы: нам целый мир чужбина;

Отечество нам Царское Село .

Приведенный отрывок - из стихотворения "19 октября", написанного незадолго до восстания на Сенатской площади. Год спустя после восстания в знаменитом послании к

И. И. Пущину ("Мой первый друг, мой друг бесценный...") Пушкин снова обращается к друзьям и дружбе. Стихотворение исполнено драматизма, беспокойства и глубокой скорби по поводу утраты друзей или вынужденной разлуки с ними. В первой редакции послания ностальгия по ушедшей юности и тревога за судьбу разбросанных бурею друзей сочетается с одобрением гражданственного выбора, сделанного другом-декабристом: "Но ты счастлив, о брат любезный, счастлив ты, гражданин полезный, на избранной чреде своей" .

Верность светлым идеалам юности и дружбы - важнейшая нравственная ценность и принцип пушкинского поколения. Недаром обращенные к декабристам пушкинские слова "Во глубине сибирских руд храните гордое терпенье" прямо перекликаются с "Прощальной песнью воспитанников Царскосельского лицея", написанной А. А. Дельвигом и исполненной на выпускном акте:

Храните, о друзья, храните

Ту ж дружбу с тою же душой,

То ж к славе сильное стремленье,

То ж правде - да, неправде - нет,

В несчастье гордое терпенье,

И в счастье - всем равно привет!Э

По свидетельству современников, реальные дружеские отношения между людьми пушкинского круга отличались не только возвышенностью идеалов, но и настоящим человеческим теплом. Особенно нежная, тесная дружба связывала Пушкина с Пущиным, Дельвигом и В. К. Кюхельбекером. А. П. Керн, которая была свидетельницей встречи Пушкина с Дельвигом в 1826 г., вспоминает, что они, казалось, "не могли наглядеться один на другого. Они всегда так встречались и прощались: была обаятельная прелесть в их встречах и расставаниях" . Смерть Дельвига была для Пушкина тяжелым ударом. "Вот первая смерть, мною оплаканная... - писал он П. А. Плетневу.- Никто на свете не был мне ближе Дельвига. Изо всех связей детства он один оставался на виду - около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели" .

Однако дружеские связи Пушкина, как и других представителей его эпохи, не были единообразными. Лишенный в детстве родительского тепла, вызывающе дерзкий и одновременно застенчиво-ранимый, Пушкин-лицеист трудно сходился с ровесниками, больше тяготея, по выражению Ю. М. Лотмана, к людям "взрослого" мира - Чаадаеву, Каверину, Карамзину. Затем, уже в Михайловском, на первый план выходят сверстники, а старые лицейские отношения наполняются новым, более глубоким смыслом. Позже круг друзей и приятелей поэта пополняется более молодыми людьми. Личные и деловые отношения переплетались, взаимно дополняя друг друга.

Были в этой дружбе и свои трудности. Личная преданность и верность дружбе сочетаются у пушкинского поколения с внутренней закрытостью. Их интимная жизнь "не открывалась ни дружеской беседе, ни письмам и дневникам (чему свидетельством дневники Пушкина, записные книжки Вяземского и проч.). Она открывалась только ключом поэзии, чтобы в этом, эстетически преобразованном виде стать достоянием всех читающих. Ни психологическое неблагополучие Батюшкова, которое вело его к душевной болезни, ни тяжелая ипохондрия Вяземского, ни бурная эмоциональная жизнь Пушкина почти не оставили следов в их обширной переписке. Люди пушкинской поры в письмах легко сквернословили и с упорным целомудрием скрывали сердечные тайны. Они с удивлением и брезгливостью отвернулись бы от неимоверных признаний дружеской переписки 1830- 1840-х годов" .

Напротив, дружба эпохи Н. В. Станкевича, М. А. Бакунина и В. Г. Белинского требует постоянного глубочайшего самораскрытия, исповеди, самообнажения. Конечно, здесь проявилась разница не только поколений, но и индивидуальностей, а также - не забудем этого! - сословий, классов. Юные аристократы пушкинской поры умели владеть собой и держать даже самых близких людей на почтительном расстоянии, полагая в этом один из признаков своего достоинства. Напротив, юные разночинцы, попадая в чуждую среду, жестоко страдали от застенчивости и неумения держаться, что усиливало их потребность в человеческом тепле.

Как бы то ни было, вылетая из семейного гнезда и формируя собственные, независимые от родителей жизненные планы, молодые люди остро нуждаются в задушевной дружбе, которую не могут заменить никакие другие лично-общественные отношения.

Эта тяга нередко обострялась социально-политическими обстоятельствами, что особенно существенно было для таких стран, как Германия и Россия. Дети, если взять хрестоматийный пример А. И. Герцена и Н. П. Огарева, слышали отголоски декабризма (особенно много говорилось об этом в семье Огарева), живо интересовались им. Но взрослые не хотели, не могли и не смели обсуждать такие проблемы с младшими. У них самих не было ответов на "проклятые вопросы". Хочешь не хочешь, подростки должны были обдумывать свою жизнь сами, втайне от старших. Разглашение этих "тайных дум" было куда опаснее, чем быть застигнутым за подглядыванием в девичью или признаться, что влюблен в кузину. Когда в доме появлялся жандарм, перепуганные родители нередко спешили отречься от собственных детей. Понять подобные тревоги и раздумья мог только тот, кто сам переживал то же самое, и такое дружеское доверие стоило очень дорого.

Представители романтизма вносят новую струю и в дискуссию о соотношении дружбы и любви, существенно сближая как сами эти понятия, так и связанные с ними чувства и переживания. По определению Ф. Шлегеля, "дружба есть "частичный брак", а любовь- это дружба со всех сторон и во всех направлениях, универсальная дружба. Знание необходимых границ - самое необходимое и самое редкое в дружбе" .

Для многих немецких романтиков эта проблема была глубоко личной. Их дружеские письма близки по эмоциональной интонации к любовным. Некоторые из них даже называли свою дружбу "браком" (писатели К. Брентано и Л. Арним, философы Ф. Шлегель и Ф. Шлейермахер), что отнюдь не мешало им одновременно испытывать радости и страдания любви к женщинам.

Сопоставляя любовные неудачи немецких романтиков (романы многих из них не пошли дальше помолвки, а браки К. Брентано и 3. Вернера, основанные на страстной любви, оказались несчастливыми и т. п.) с их дружескими связями, некоторые западные исследователи приходят к выводу, что "романтическая личность" по природе своей больше приспособлена к дружбе, чем к любви. Но такие обобщения нельзя признать убедительными, поскольку они предполагают существование единых для всех людей канонов любви и дружбы, которых в действительности не существует.

Идея романтической любви, возведенной в ранг религиозного откровения, не менее таинственна и мистична, чем романтическая дружба. "В романтической любви,- писал академик В. М. Жирмунский,- соединяется учение романтиков о сущности жизни и о долге, мистическая онтология и этика. Любовь для романтика есть мистическое познание сущности жизни; любовь открывает любящему бесконечную душу любимого. В любви сливается земное и небесное, чувственное одухотворено, духовное находит воплощение; любовь есть самая сладкая земная радость, она же - молитва и небесное поклонение". Перевод этого религиозно-философского понятия на язык житейской психологии всегда сопряжен с известным упрощением.

Можно лишь отметить, что общее свойство "романтической личности" напряженная потребность в эмоциональном тепле и психологической интимности. Удовлетворяется ли эта потребность лучше в любви или в дружбе или не удовлетворяется совсем - сказать трудно. Ясно одно: разрыв между идеалом и действительностью в романтической дружбе ничуть не меньше, чем в романтической любви. За очарованием в ней также следуют разочарования, за клятвами в вечной верности - забвения.

Романтический канон дружбы, как никогда ранее, подчеркнул ее аффективно-экспрессивное начало. "Что такое дружба или платоническая любовь, как не сладостное слияние двух существ? Или созерцание себя в зеркале другой души?"-вопрошал юный Шиллер. Но уподобление друга зеркалу - проявление крайнего эгоцентризма. Зеркало само по себе не представляет для нас интереса, мы ищем в нем только собственное отражение. Что же тогда остается на долю друга? Сознает это человек или нет, его общение всегда имеет какое-то предметное содержание, будь то совместная деятельность, общие интересы или обмен мыслями. Построить устойчивые взаимоотношения на одной экзальтации невозможно.

"О, дружба, подобная нашей, могла бы длиться вечно!.. Верь, верь мне всей душой, каждый из нас был подобием другого; верь мне, свет небес мог бы пасть на нашу дружбу, она взросла бы на прекрасной, плодородной почве; нам обоим она не предвещала ничего, кроме рая" ,- пишет Шиллер своему другу Ф. Шарфенштейну. Но восклицания - свидетельство того, что светлая перспектива под угрозой. Почему? Оказывается, Шарфенштейн неодобрительно отозвался о стихах Шиллера. А какое уж тут "подобие", если друг не понимает твоих стихов?! Для юного поэта такая реакция естественна, но как тут не вспомнить грустную иронию Ларошфуко или Гельвеция?

Гипертрофированная экспрессивность оказывается при ближайшем рассмотрении столь же эгоистической, как и отношения, основанные на взаимном использовании. Сводя счеты со своим собственным прошлым, В. Г. Белинский писал, что романтиков "тянет к дружбе не столько потребность симпатии, столь сильной в молодые лета, сколько потребность иметь при себе человека, которому бы они беспрестанно могли говорить о драгоценной своей особе. Выражаясь их высоким слогом, для них друг есть драгоценный сосуд для излияния самых святых и заветных чувств, мыслей, надежд, мечтаний и т. д., тогда как в самом-то деле в их глазах друг есть лохань, куда они выливают помои своего самолюбия. Зато они и не знают дружбы, потому что друзья их скоро оказываются неблагородными, вероломными, извергами...".

Свойственная романтикам ассоциация "подлинной дружбы" с юностью содержала намек на ее возрастной, преходящий и отчасти иллюзорный характер. Не случайно уже в 1805 г. автор популярного учебника педагогики отмечал, что юноши идеализируют не только себя в дружбе, но и дружбу в себе.

Страстная юношеская дружба часто не выдерживает испытаний жизни. В зрелом возрасте люди оглядываются на нее со смешанным чувством сожаления, зависти и иронии. "Я открыл сегодня, что дружба длится еще меньше, чем любовь",- писал один из представителей немецкого романтизма - К. А. Фарнхаген фон Энзе. Тринадцать лет спустя, записывая в дневник посещение Беттины фон Арним, молодость которой прошла в самом центре немецкого романтизма, он отмечает: "Она называет все дружеские излияния обманом и ложью" .

Романтический канон дружбы уже в середине XIX в. становится предметом насмешек. Вероятно, самую глубокую критику романтического идеала дружбы дал Гегель.

Тотальная дружба, по мнению Гегеля, "имеет своей почвой и своим временем юность" не потому, что юношеский мир богаче и индивидуальное взрослого, как считали романтики, а как раз потому, что он недостаточно индивидуален. "Каждый человек должен сам по себе проделать свой жизненный путь, добыть себе и удержать некую действительность. Лишь юность, когда индивиды живут еще в общей неопределенности их действительных отношений, есть то время, когда они соединяются и так тесно связываются друг с другом в едином умонастроении, единой воле и единой деятельности, что дело одного тотчас же становится делом другого. Этого уже нет больше в дружбе мужчин... В зрелом возрасте люди встречаются друг с другом и снова расстаются, их интересы и дела то расходятся, то объединяются. Дружба, тесная связь помыслов, принципов, общая направленность остаются, но это не дружба юношей, в которой никто не решает и не приводит в исполнение того, что не становилось бы непосредственно делом другого. Принцип нашей более глубокой жизни требует, чтобы в целом каждый заботился сам о себе, то есть чтобы каждый был искусным в своей собственной области действительности" . Отсюда - иллюзорность романтической дружбы с ее гипертрофированной чувствительностью. На самом деле, подчеркивает Гегель, "дружба основывается на сходстве характеров и интересов в общем совместном деле, а не на удовольствии, которое получаешь от личности другого" .

Как ни важны для поддержания дружбы взаимная симпатия и душевная близость, они всегда предполагают более широкую общность интересов и реальной личностно и социально значимой деятельности. Не случайно особенно тесная дружба и взаимная привязанность складывались в среде участников революционного движения, которое невозможно без доверия и сплоченности. Ярчайший пример тому - дружба Карла Маркса и Фридриха Энгельса, начавшаяся в их молодые годы (в 1844 г. Марксу было 26 лет, а Энгельсу - 24 года) и продолжавшаяся до самой смерти. Общие идейные интересы, совместная творческая и революционная деятельность, организационная работа по созданию Интернационала породили между ними величайшую человеческую близость и взаимную преданность. Они не только мыслили и боролись совместно. Чтобы помочь нуждавшемуся в деньгах Марксу, Энгельс долгое время выполнял скучную и ненужную ему конторскую работу. П. Лафарг вспоминает, что, "когда Энгельс объявлял о своем приезде, это было торжеством в семье Маркса. В ожидании его шли нескончаемые разговоры о нем, а в самый день приезда Маркс от нетерпения не мог работать. Подкрепляя свои силы табаком, друзья просиживали вместе всю ночь, чтобы досыта наговориться обо всем, что произошло со дня их последнего свидания" .

"...Какое счастье - дружба, подобная той, какая существует между нами. Ты-то знаешь, что никакие отношения я не ценю столь высоко" ,- писал Маркс Энгельсу. Теплом и взаимной заботой проникнута вся их переписка. Маркс пишет: "...меня всегда поддерживала мысль о тебе и твоей дружбе и надежда, что нам вдвоем предстоит сделать еще на свете кое-что разумное". "Уже один вид твоего почерка прибавляет мне бодрости". Сообщая другу об окончании первого тома "Капитала", Маркс прямо говорит: "Без тебя я никогда не мог бы довести до конца это сочинение... Только тебе обязан я тем, что это стало возможным!"

После смерти Маркса Энгельс взял на себя заботу о его литературном наследии и продолжил теоретическую и революционную деятельность, начатую ими совместно.

Следует отметить, что романтический канон дружбы подчеркнуто элитарен. Приписывая своим тончайшим переживаниям особый, высший смысл, недоступный непосвященным, романтики стремились подняться над уровнем обыденности и всякой организованной коллективности. Подобно гуманистам эпохи Возрождения, а до них - средневековым мистикам, романтики называют свою дружбу "святой", "священной" и т. п. "Жизнетворческая" сила романтических образов и в самом деле заставляла многих реальных лиц вживаться, по меткому выражению А. И. Герцена, "в свои литературные тени", жить не по велению собственной природы, а по литературным образцам.

Однако жизнь никогда не совпадает со своими художественными прообразами. Поэтому дружба в современную эпоху не должна и не может строиться по романтическим образцам, какими бы привлекательными они ни казались.

4. ОСКУДЕНИЕ ИЛИ УСЛОЖНЕНИЕ?

Узнать можно только те вещи, которые приручишь... У людей уже не хватает времени что-либо узнавать. Они покупают вещи готовыми в магазинах. Но ведь нет таких магазинов, где торговали бы друзьями, и потому люди больше не имеют друзей.

А. Сент-Экзюпери

Как же изменились нормативный канон и ценностные ориентации дружбы в современную эпоху, под влиянием урбанизации и научно-технической революции? Сент-Экзюпери, высказывание которого открывает главу в качестве эпиграфа, склонен считать это влияние сугубо отрицательным, и он далеко не одинок в такой оценке. Слова "отчуждение", "разобщенность", "некоммуникабельность" все чаще мелькают на страницах прессы и специальных изданий. Но верно ли описаны симптомы и поставлен диагноз болезни? Вслушаемся, не перебивая, в уже привычные жалобы, а потом подумаем, что за ними скрывается.

Прежде всего мы слышим, что "массовое общество" разрушило или, во всяком случае, подорвало "промежуточные" социальные структуры, опосредствующие взаимоотношения индивида и общества (семья, соседство, общинные связи). Это привело к тому, что человеческое общение становится все более экстенсивным, анонимным, стандартным и деиндивидуализированным.

Высокая социальная мобильность, частые перемены места жительства, работы и т. д. подрывают устойчивость личных отношений и привязанностей, делают их краткосрочными, ненадежными и эфемерными. Как писал американский футуролог А. Тофлер, "с приближением к супериндустриализму отношения людей друг с другом приобретают все более временный, непостоянный характер. Люди, так же как вещи и места, проходят через нашу жизнь, не задерживаясь, во все убыстряющемся темпе. Чаще всего мы вступаем с окружающими нас людьми в поверхностные, деловые отношения. Сознательно или нет, мы строим наши отношения с большинством людей на функциональной основе" .

Современный человек общается с множеством разных людей. Даже семья потеряла былую устойчивость. "Мобильность вырывает корни и делает отдельных людей менее значимыми в их взаимоотношениях друг с другом" ,заявляет другой американец, социолог О. Клэпп. В "массовом обществе", где конкретный индивид, по выражению Клэппа, "растворяется в общей категории", перечеркивающей его индивидуальность, глубокая и длительная дружба практически невозможна.

С ускорением ритма жизни связано и изменение чувства времени. Патриархальное средневековье не воспринимало время как нечто вещественное, тем более имеющее цену. "Понимание значимости времени пришло вместе с ростом самосознания личности, начавшей видеть в себе не родовое существо, а неповто римую индивидуальность, то есть личность, поставленную в конкретную временную перспективу и развертывающую свои способности на протяжении ограниченного отрезка времени, отпущенного в этой жизни" .

С одной стороны, это как будто повышает степень личной свободы - человек может "овладеть" временем, ускорить его своей деятельностью. Идея необратимости времени тесно связана с мотивом достижения и с принципом оценки человека по его заслугам. С другой стороны, время, мыслимое как нечто вещественное, что можно "потерять", отчуждается от индивида, навязывает ему свой ритм, заставляет спешить, тем самым увеличивая степень несвободы, порождает страх отстать от других, "упустить время". Это не может не сказываться на общении, особенно на характере личных отношений.

Патриархальное средневековье не знало жесткого противопоставления труда и досуга. Общественные отношения еще сохраняли свою личностную форму, а свободное время, точнее, непроизводительная деятельность, общение, досуг, быт были так же тщательно и детально регламентированы, как и труд. Никому не могло прийти в голову "сэкономить время" на приеме гостей или общении с соседями. Это никому не было в ущерб, так как круг общения оставался более или менее стабильным, жизнь всех текла в одном и том же неспешном ритме.

В условиях городской жизни, особенно в современном мегагороде, все усложняется. Человек, стремящийся чего-то достичь, должен беречь время, и прежде всего это сказывается на неутилитарном общении: банкет для налаживания отношений с "нужными людьми" - это совсем не то же самое, что дружеское застолье. В системе ценностей буржуазного общества свободное общение стоит ниже производительной, предметной деятельности. "В прямом соответствии с ростом стоимости мира вещей растет обесценение человеческого мира" .

Рассматривая других как средство собственной деятельности, человек и сам незаметно "овеществляется". В переводе на язык социальной психологии это значит, что потребность в достижении выражена у такого человека сильнее, чем потребность в человеческом тепле, общении, сопереживании.

Яркое воплощение такого социально-психологического типа - герой повести французского писателя П. Виалара "И умереть некогда..." Жильбер Ребель. Преуспевающий американский делец французского происхождения, Ребель летит через Париж в Лион для заключения очередного выгодного контракта. В аэропорту Орли он получает две телеграммы. В первой жена извещает Ребеля, что уходит от него, так как не может больше выносить вечно спешащего, занятого мужа, для которого дела важнее любви. Вторая телеграмма - сообщение, что деловая встреча в Лионе откладывается. Оказавшись в Париже, Ребель, которому впервые за много лет некуда спешить, останавливается в маленьком отеле, где жил когда-то в юности. Жизнь его вдруг обретает почти забытые краски: Ребель наслаждается вкусом пищи, замечает красоту природы, его начинают интересовать люди, в которых накануне он увидел бы только средства для достижения своих целей. И Ребель решает начать новую жизнь. Он едет на Лазурный берег, встречается с очаровательной девушкой, которая не стремится к материальным благам... Кажется, начинается идиллия. Но, увы, на жизнь нужны деньги. Сначала Ребель начинает работать, только чтобы просуществовать. Но его деловая хватка сильнее его самого - его снова неудержимо тянет наверх. Ни просьбы жены, ни прошлый опыт не могут остановить его. Он сколачивает новое состояние и... гибнет в авиационной катастрофе, не успев даже осознать бессмысленность своей жизни.

Ребель - не просто делец, а человек дела. Им движут не одни только деньги, но и жажда успеха, подтверждения собственной силы. Хотя он не чужд сильных эмоций, удовлетворение, которое он получает от своих деловых предприятий, сильнее его привязанности к кому бы то ни было. Он сам порой страдает от этого, но стать иным не в состоянии.

Но является ли этот тип личности социально-всеобщим? В его описаниях социально-исторические свойства причудливо переплетаются с индивидуально-психологическими. Между тем сама "потребность в достижении" по-разному проявляется в условиях разных культур и общественных систем. Принцип "использовал-выбросил", который, по мнению А. Тофлера, лежит сегодня в основе межличностных отношений, не принцип индустриализма вообще, а плоть от плоти капиталистической системы, в которой рабочая сила является товаром. Трагедия не в том, что человека "выбрасывают" быстрее, чем в прошлом веке, а в том, что его вообще рассматривают и используют как вещь. В мире, где жизнь основана на таком принципе, неутилитарные личные отношения действительно могут существовать лишь как отдельные хрупкие островки, а то и просто миражи.

Однако так обстоит дело не везде. Даже в рамках одной и той же капиталистической системы "японская" иерархия ценностей не тождественна "американской". В социалистическом же обществе, где велико ценностное значение групповой солидарности и личные достижения определяются с коллективистских позиций, принцип "успех любой ценой" вызывает моральное осуждение.

Неоднозначно влияет на дружбу и характерная для городского образа жизни экстенсивность общения. На первый взгляд здесь все ясно: стандартизация условий жизни и быта, делающая город похожим на муравейник, не только подрывает чувство своей индивидуальности, отличия от других, но и ведет к обезличиванию самого процесса общения. Телефон в значительной степени вытеснил из современной жизни личную переписку, телевизор заменяет живой, непосредственный обмен информацией, а под воздействием средств массовой коммуникации люди незаметно для себя начинают ориентироваться на одни и те же шаблоны поведения, чувства и мысли.

Общее следствие всех этих процессов - растущее одиночество и некоммуникабельность. "Одномерный человек" - так назвал типичного представителя этого общества американский философ Г. Маркузе - не способен к глубокой, интимной дружбе и не испытывает потребности в ней.

Но насколько основательна эта мрачная картина современного оскудения человеческих контактов, нарисованная западными критиками "массового общества"? Чтобы ответить на этот вопрос, сопоставим их доводы с конкретными данными социологических исследований по трем основным параметрам: пространственные факторы и предпосылки дружбы в современном городе; влияние социальной мобильности; место дружбы в системе личных отношений и ценностей.

Начнем с элементарных территориально-демографических предпосылок плотности населения и размеров населенных пунктов. Исторические сдвиги здесь действительно колоссальны.

Круг личных контактов человека аграрной цивилизации был ограничен, по существу, его родными и близкими, хорошо знакомыми ему соседями, жителями той же самой деревни или небольшого города. Посторонние, незнакомые люди встречались сравнительно редко и уже в силу этого вызывали к себе повышенный интерес.

С ростом плотности населения число человеческих контактов резко увеличивается. По условным подсчетам ленинградского социолога А. В. Баранова, если предположить, что человек передвигается со скоростью 5 км в час четыре часа в сутки, вступая в контакт с каждым встречным, с которым он сближается на расстояние менее 25 м, когда можно распознать выражение лица, и что все остальные люди движутся хаотично, с той же самой скоростью, то при плотности 40 человек на 1 км (это выше средней плотности населения в сельской местности европейской части СССР) индивид встретится за день с 32 людьми. При плотности населения центральных районов Ленинграда 12 тыс. человек на 1 км число таких мимолетных суточных встреч возрастает до 10 тыс.

Избыточное общение усиливает потребность в обособлении, приватизации личного пространства, установлении определенной дистанции между собой и другими, причем с возрастом и повышением образовательного уровня эта потребность возрастает. Экспериментально установлено, что, выбирая место в библиотеке, городском транспорте, столовой, человек, как правило, старается установить некоторую дистанцию между собой и другими. предпочитая не занимать соседних мест. Приватизация проявляется и в семейном быту, в частности, в повышении уровня требований к жизненным условиям. Потребность каждой семьи иметь отдельную квартиру и отдельную комнату для каждого из своих членов - не просто роскошь. По данным социологического исследования, проведенного в 1984 г. в эстонском городе Тарту, семьи, члены которых могут при желании уединиться, обособиться от других (такая возможность возрастает вместе с увеличением количества комнат и уменьшается с увеличением плотности населения квартир), больше удовлетворены своим браком. По данным эстонского психолога М. Хейдметса, в семьях, где у ребенка старше 9-10 лет не было в квартире "своего места" (своего стола, шкафа, уголка или комнаты), то есть объектов личного контроля, взаимоотношения детей и родителей гораздо конфликтнее, чем в других семьях .

Пространственные факторы среды - степень многообразия и разнородности, уровень информационной насыщенности, открытость или замкнутость пространства - сильно влияют и на социально-психологические механизмы общения. Но влияние это опять-таки многозначно.

С расширением круга человеческих контактов у горожанина вырабатывается особый механизм психологической защиты - равнодушие, индифферентность к посторонним, случайным встречным. Незнакомый человек в городе значительно более "чужой", чем в деревне, на него просто не обращают внимания. Поскольку физическое личное пространство горожанина суживается, он вынужден строже охранять границы своего психологического пространства, тщательнее дифференцируя свои отношения с родными, соседями, коллегами по работе и посторонними. Чем безличнее и анонимнее среда, тем рельефнее выступают на ее фоне индивидуализированные личные отношения.

Сеть наших личных отношений, одним из звеньев которой является дружба, в значительной степени "задана" объективными социальными условиями. Тезис, что высокая плотность и социальная разнородность городского населения неизбежно порождают рост социального отчуждения, ослабление семейных, родственных и иных "первичных" связей, был впервые сформулирован и эмпирически обоснован американским социологом Л. Виртом на примере Чикаго 30-х годов. Однако Чикаго тогда отличался исключительно бурным и неуправляемым ростом; пришельцы из сельской местности и особенно иммигранты из Европы переживали там огромные социальные трудности и еще не успели обзавестись личными связями. Для более илп менее стабильного, хотя и растущего, городского населения, даже в условиях капитализма, столь острая дезорганизация "первичных групп" не типична и не обязательна.

Например, крупнейшее английское социологическое исследование 70-х годов (было опрошено 2199 человек) показало, что размеры населенного пункта и плотность населения сами по себе не ослабляют родственных и семейных связей и не приводят к замене первичных, неформальных контактов более формальными, "вторичными" отношениями. Расширение круга деловых, функциональных отношений в известной степени даже стимулирует активизацию личных связей, а прочность дружеских и родственных отношений зависит не столько от плотности населения и размеров города, сколько от длительности проживания данной семьи в одном и том же месте. Миф об одиноких, не имеющих друзей или неспособных к дружбе горожанах опровергают и новейшие исследования.

Стало быть, главный фактор социальной разобщенности, отчуждения и одиночества - частые миграции, перемены места жительства? Американский публицист В. Паккард, автор популярной книги "Нация посторонних", объясняет чувство личного отчуждения и социальной изоляции американцев именно нестабильным, "кочевым" стилем их жизни. По подсчетам Паккарда, средний американец в течение своей жизни меняет место жительства в 14 раз чаще англичанина, в 6 раз чаще француза, в 5 раз чаще японца. Отсюда и неустойчивость их личных отношений.

Но и это заключение слишком категорично и социологически поверхностно. Во-первых, нужно учитывать мотивы переселения: многие люди живут на одном месте не потому, что им здесь хорошо, а просто потому, что не могут сменить опостылевшую среду. Во-вторых, психологическое благополучие личности зависит не столько от размеров населенного пункта и длительности проживания в нем, сколько от качественных характеристик взаимоотношений с окружающими людьми и степени личной эмоциональной привязанности к месту жительства.

Социологическое исследование местных общинных отношений в девяти индустриально развитых странах (США, ФРГ, Швеция, Канада, Австрия, Испания, Швейцария, Бельгия и ПНР) и выявило, что, несмотря на высокую территориальную мобильность горожан, привязанность к месту жительства остается важным элементом их личного самосознания. Это чувство местной принадлежности включает множество элементов, субъективная значимость и сила которых (например, привязанность "к месту" - природе, климату, дому и к привычному человеческому окружению) весьма индивидуальны. Их соотношение изменяется с течением времени, возрастом и жизненными условиями и в полной мере осознается только в критических ситуациях, скажем при перемене места жительства. Однако важнейшее условие сравнительно безболезненного привыкания к новой пространственно-социальной среде - личная вовлеченность в местную субкультуру, приобщение к групповой жизни в этой среде. Иными словами, существенно не столько то, как долго человек живет на одном месте, сколько то, как он себя ощущает: посторонним, чужим или же активным соучастником совместной деятельности. Чем демократичнее и живее общинная связь, тем быстрее вписываются в нее вновь прибывшие и тем легче налаживаются их человеческие контакты.

Организация быта - не в последнюю очередь организация человеческого общения. Соседство, территориальная близость - одна из важнейших социально-психологических предпосылок личного знакомства и установления дружеских отношений. Первичной ячейкой, где завязывается детская дружба, обычно бывает "свой двор", чуть позже - "своя улица". С возрастом (а также с получением образования) территориальные рамки выбора друзей заметно расширяются, но все-таки сохраняют свое значение.

Американский социолог К. Бродерик, опросив 7622 пары дружественных городских семей, обнаружил, что почти 30 % из них - соседи, а 28% познакомились благодаря тому, что раньше были соседями. У 300 мужчин, которых французский социальный психолог Ж. Мезоннёв спрашивал о причинах прекращения их прежних дружеских связей, на первом месте (45% всех ответов) оказалась не ремена местожительства своего или друга.

На первый взгляд территориальная близость - только одно из внешних условий возникновения и сохранения дружбы. Однако проведенный французскими социологами эксперимент говорит о большем. В одной военной школе-интернате 400 курсантов (мужчины от 21 до 35 лет) были поселены группами по 40 человек. Расселение проводилось строго по списку, в алфавитном порядке; ничего общего, кроме совместного проживания, у этих людей поначалу не было. Тем не менее, когда спустя несколько недель был произведен социометрический тест - курсантам предложили выбрать тех, кто им более симпатичен,- число взаимных выборов в пределах общей зоны местожительства составило 68 %. По данным социолога 3. А. Янковой, соседи по этажу обмениваются услугами чаще, чем соседи по дому, живущие на разных этажах .

Дружеские отношения тесно переплетаются с семейно-родственными и трудовыми. Свыше половины таганрогских рабочих, обследованных Л. А. Гордоном и Э. В. Клоповым, познакомились со своими друзьями на работе;

две пятых друзей инженеров и техников "приобретены" в годы совместной учебы и около трети - на работе. По данным других исследований, свыше 40% друзей у горожан составляют сослуживцы, с которыми они регулярно встречаются на работе . Вполне естественно, что деловое сотрудничество в трудовой деятельности - основной для взрослого здорового человека - часто перерастает в личную близость.

Но как бы ни были хороши личные отношения на службе, интенсивность (частота) домашнего общения зависит в первую очередь от близости проживания: чем больше расстояние, тем реже встречи. Если затраты времени на дорогу превышают один час, подавляющее большинство (84,6%) опрошенных москвичей видится с друзьями не чаще раза в месяц . Это побуждает жителей большого города особенно ценить хороших соседей.

В 1973 г. почти две трети жителей нового микрорайона Москвы через пять лет после его заселения еще не имели личных контактов с соседями. Отчасти потому, что прочные связи еще не успели сформироваться, отчасти потому, что градостроители не предусмотрели соответствующих условий для общения, а также, возможно, и вследствие психологической реакции на вынужденные и слишком тесные контакты с соседями в старых коммунальных квартирах. В 1979 г. при опросе жителей другого сходного московского микрорайона доля людей, не имеющих никаких контактов с соседями, уменьшилась до 30%, а количество дружеских отношений с соседями выросло с 40 до 66%. Изменились и социальные установки. В 1979 г. в пользу тесных дружеских связей с соседями высказались 47,4% опрошенных (в 1973 г.-33%), за взаимопомощь и совместную общественную деятельность, но без личных отношений-41,4% (в 1973 г.-55%), против всяких контактов- 8,2% (в 1973 г.-23%) .

Как видим, люди стремятся не к самоизоляции, а к персоналиаации своего жизненного Пространства и отношений с окружающими. Тем не менее соседство не сливается с дружбой...

Сравнивая степень субъективной значимости и конкретные функции разных межличностных отношений - семейных, родственных, соседских, дружеских и т. п., социологи выделяют несколько формальных параметров. Плотность (теснота) связи обозначает интенсивность, частоту повседневных бытовых контактов. Например, связь между членами семьи обыкновенно теснее, чем между соседями и тем более между друзьями, живущими в разных районах или городах. Однако понятие плотности связи не отражает субъективной личностной значимости взаимоотношении. Для ее обозначения введено понятие силы связи, которая измеряется сочетанием количества совместно проводимого времени, эмоциональной интенсивности отношений, силы взаимной привязанности, психологической интимности, взаимного доверия и объема оказываемых друг другу услуг. Хотя каждый из этих параметров относительно автономен, между ними существует определенная зависимость.

"Сильные связи", однако, далеко не всегда важнее и эффективнее "слабых". Факторы, усредненные в понятии "силы", сплошь и рядом рассогласованы. Например, количество совместно проводимого времени и объем оказываемых бытовых услуг между соседями зачастую выше, чем между друзьями, живущими в разных районах или городах; тем не менее эмоциональная привязанность и психологическая интимность дружбы будут сильнее. Даже когда соседские отношения достаточно персонализированы, они строятся преимущественно как обмен разного рода услугами (уход за детьми, бытовая взаимопомощь) и в меньшей степени как обмен информацией (обсуждение политических или местных новостей, разговоры о работе, семейных делах и т. д.). Интимность, самораскрытие и другие личные ценности, в которых проявляется специфика дружбы, с соседством не ассоциируются. Исключение представляют лишь случаи, когда соседские отношения перерастают в дружеские, то есть повышаются в ранге. :

Следует заметить, что иерархия и функции разных первичных групп членов семьи, родственников, сослуживцев, соседей и друзей ^- не даны раз и навсегда. Они зависят от конкретных житейских ситуаций. Например, в одном из социологических исследований большой группе венгров (573 человека) было предложено ответить, на чью помощь они больше всего рассчитывают, если понадобится присмотреть за детьми в течение часа или в течение педели. В ситуации краткосрочной помощи у большинства (73%) опрошенных первое место заняли соседи, второе (56%)- родственники и лишь третье (33%) - друзья. Во второй ситуации на первое место (66%) вышли родственники, на второе (47 %) - друзья, соседи же оказались на последнем (46%) месте. Отвечая на вопрос, кто больше помог им во время тяжелой болезни, 293 американца назвали в первую очередь (от 43 до 46%) ближайших родственников, во вторую (38%)-друзей, в третью (29%)-соседей и в четвертую (20%)-дальних родственников .

Иерархию отношений практической взаимо помощи установить сравнительно легко. Но дружба сегодня больше, чем когда-либо в прошлом, ассоциируется прежде всего с духовной близостью, потребность в которой принципиально безгранична, ненасыщаема. С этим связано и представление о ее "оскудении".

Каждому человеку хочется, чтобы его любили не за что-то, а ради него самого. Если мы замечаем, что друзья обращаются к нам преимущественно в момент нужды, нам становится обидно. Но мы и сами поступаем так же! Дружеские отношения ценны прежде всего потенциально, давая уверенность в том, что нам есть с кем поделиться, есть к кому обратиться за помощью. Реальная потребность такого рода возникает не так часто, в зависимости от конкретных обстоятельств. Однако это не значит, что в остальное время мы забываем или перестаем любить своих друзей, как и они нас. Дружба просто ждет своего часа. Только наши личные часы не всегда синхронны: актуальная потребность в душевной близости или практической помощи возникает у нас и у наших друзей в разное время, порождая чувство обиды и непонятости. Но так было во все времена! Необходимое условие прочной дружбы - вера в друга и взаимная терпимость. И современный человек в этом отношении не лучше и не хуже своих предков.