Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Хлопок одной ладонью. Том 1. Игра на железной флейте без дырочек [OCR] - Василий Дмитриевич Звягинцев на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

— Прямо тебе — Порт-Артур в январе четвертого года, — успокаиваясь, проронил Воронцов. — Так что у нас случилось?

Робот, демонстрируя хорошую морскую выучку, четко доложил свою точку зрения на инцидент.

— Вот мудаки, — почти беззлобно выругался Дмитрий в адрес своих комендоров. — Могли бы торпеду еще на ходу расстрелять. Но тут скорее я виноват. Всему учил, а такого не предусмотрел…

И тут же стал вслушиваться в корабль. Вроде бы самого страшного не случилось. Ни треска ломающихся переборок, ни гула разливающейся по отсекам воды. И палуба не кренится под ногами. А самое главное — роботы из нижних помещений не подают сигналов тревоги.

Воронцов вызвал на дисплей компьютера информацию о полученных «Валгаллой» повреждениях. Пароход не подвел. Многослойная, титаново-керамическая, усиленная кевларовыми прокладками бортовая броня выдержала удар 450-миллиметровой торпеды. Отмечался только прогиб листов, деформация ближних к месту взрыва шпангоутов, незначительное смещение на фундаментах котлов и машин.

Мостик и палуба в течение следующих пяти минут заполнились поднятыми из постелей офицерами резервного взвода, пока еще остававшегося на корабле.

— Постройте людей на корме, — приказал Воронцов взводному командиру. — Только сначала пусть приведут себя в порядок. Срок — пять минут. А у меня и без этого забот хватит.

Воронцов, отставной капитан-лейтенант советского. ВМФ, старший помощник капитана стотысячетонного балкера флота торгового, не имея, в отличие от меня, высшего психологического образования, практическими основами этой науки владел виртуозно.

— Принять в отсеки левого борта пять тысяч тонн воды, крен довести до пятнадцати градусов, дифферент на нос до пяти… — отдавал он команды центральному компьютеру. — Зажечь дымовые шашки за второй трубой. Потребовать с берега буксиры, семафором и гудками подавать сигналы «Терплю бедствие».

Пусть те, кто организовал предательскую атаку, считают, что цель их достигнута. Хоть на первое время…

Одновременно там же, в Севастополе, произошел другой случай, но уже со мной, Левашовым, Шульгиным, Берестиным и девушками — Сильвией, Ириной, Натальей и Ларисой. Эпизод яркий, вместе с предыдущим ставший толчком для появления целого веера событий и последствий как в России, так и за рубежом в 1920–1921 годах, и проявившихся в реальности и Ростокина, и черт знает еще где… А вот в дневник записать удосужился только сейчас, и выглядят те события не давними, конечно, но так… отдаленными.

Особняк, который для нас определил Врангель, стоял в глубине сада, отделенный от тихой окраинной улицы оградой из местного камня-ракушечника. Принадлежал он адмиралтейскому чиновнику довольно высокого ранга, предусмотрительно отбывшему со всем семейством за границу еще весной, и был временно секвестрован для нужд штаба флота, почему и сохранился почти неразграбленным.

Десять его комнат были богато и со вкусом обставлены модерновой мебелью, напоминали о недавней спокойной и размеренной жизни. В них еще не выветрились запахи непременного утреннего кофе, хозяйского табака, мастики для натирания полов, а в женских помещениях — каких-то тогдашних благовоний.

Хозяин, судя по фотографиям на стенах, был человек положительный и не чуждый сибаритства, даже в парадном мундире выглядевший благодушно. Жена и три дочки, не отличаясь красотой, смотрели с группового овального портрета на нежданных гостей доброжелательно, с одинаковыми непринужденными улыбками.

— Тоже вот, жили люди, — элегически заметил Шульгин, когда дамы разошлись по спальням, а мы вчетвером решили завершить вечер, как встарь, «сочинкой»[14] до полусотни, чтобы не засиживаться слишком долго.

— Они и сейчас где-нибудь живут, и даже, наверное, неплохо. Статский советник, да по интендантской части, вряд ли с пустыми карманами уехал…

Электричество в этот удаленный от центра район провести в царское время не успели, и мы играли при свечах, задернув шторы. Я терпеть не могу ощущения, которое возникает, когда находишься на свету, а в окна, тем более первого этажа, заглядывает ночная тьма. Чтобы не было душно, открыли дверь в коридор, ведущий на обширную веранду.

— Что-то тревожно мне, — сказал вдруг Сашка, только что успешно сыгравший мизер. По традиции за это дело выпили по рюмке «шустовского».

— Чего тебе-то тревожиться? Амнистер, и уже под закрытие идешь… — спросил Левашов, тасуя карты. — Вот я на шести застрял, и никак.

— Не в том счастье. А в воздухе такое что-то… Как перед грозой. Пойду-ка я осмотрюсь во дворе.

— Воров боишься?

— Знал бы чего — сказал, — ответил Сашка и вышел из комнаты.

— Вообще-то он прав, — заметил Берестин. — Неплохо было бы охрану при доме иметь. Глушь тут, и время военное.

— Да чего там, — отмахнулся Левашов. — Кому мы нужны? А если и что, так четыре мужика, вооруженные… Не Чикаго же здесь…

Оружия у нас тогда действительно было достаточно. Возвратившись с фронта, и Шульгин с Берестиным и я оставили здесь всю свою амуницию, включая и автоматы с солидным запасом патронов. Да еще и в карманах у каждого было по пистолету.

— А хорошо на дворе, — сказал, возвратившись, Шульгин. — Тишина, и полынью пахнет…

Еще через полчаса встал из-за стола Левашов. Гальюн здесь располагался в дальнем углу сада, куда вела узкая дорожка из плитняка. «Вот вроде бы богатые люди, — заметил он про хозяев, — а в доме не сообразили ватерклозет соорудить. Летом-то ничего, а зимой не набегаешься…»

У перил веранды он остановился, залюбовавшись пересекающим угольно-черное небо Млечным Путем. И не услышал, вернее, не обратил внимания на едва слышный из-за треска цикад шорох за спиной.

Негромкий вскрик Левашова услышал только Шульгин. И тут же, видимо, включилась его инстинктивная боевая программа. В подобных случаях он оценивал обстановку и собственные действия только задним числом. Взмахом руки он погасил все три свечи в канделябре и стремительно метнулся к выходу. Не поняв сразу, что происходит, но зная, что Сашка ничего не делает зря, Берестин потянул из наплечной кобуры «стечкин», а я стал нашаривать в темноте лежавший на диване автомат.

Шульгин приостановился у выходящей на веранду двери. В голубоватом смутном свете ущербной луны заметил в трех шагах от себя бледную двоящуюся тень. Кто-то стоял за растущим посередине веранды старым абрикосом.

Он остановил дернувшуюся было к карману руку, но стрелять передумал, а с почти неуловимой для постороннего взгляда скоростью прыгнул вперед. Развернувшись в полете, приземлился позади прячущегося за деревом человека, коротким тычком выпрямленных пальцев под ребра опрокинул его на кафельный пол веранды. От момента, когда он услышал вскрик Олега, прошло едва ли больше пяти секунд.

Со стороны моря донесся мощный даже на расстоянии взрыв. И тут же, словно это было сигналом, по всему саду загремели выстрелы. Целились по окнам дома.

Рядом с Шульгиным, отбивая пластами толстую морщинистую кору, ударило в дерево сразу несколько пуль. Присев на корточки, он тоже выстрелил трижды, каждый раз на два пальца правее вспышек, и, вопреки тому, чего от него ждали нападавшие, рванулся не назад, к дверям дома, а навстречу неприятелю, в темноту сада.

Распластавшись горизонтально, перелетел через балюстраду, упал на четвереньки, с быстротой краба боком отбежал в буйную поросль кустов.

Тут и я из проема двери прикрыл его короткими очередями.

Тактический перевес перешел теперь на сторону Шульгина. Только патронов в его «беретте» вряд ли оставалось больше пятнадцати.

А нападение осуществлялось крупными силами. По вспышкам направленных в сторону дома выстрелов насчитали семь человек. Восьмой валялся на веранде. Наверное, были и еще, с другой стороны сада и на улице.

Я продолжал бить короткими очередями из проема двери, а Алексей перебежал в конец коридора и открыл фланговый огонь. Вот в чем просчитались организаторы налета: они ожидали, даже в случае утраты внезапности, что им ответят максимум три пистолета, и сейчас были в растерянности, приняв выстрелы «АКСУ» за пулеметные. Звук почти как у «Льюиса». А это совсем другое дело — атаковать через открытый двор под огнем двух ручных пулеметов. Через минуту к двум нашим автоматам присоединились еще два. Проснулись и вступили в бой Ирина и Сильвия, имевшие спецподготовку не хуже, чем у «зеленых беретов».

Привстав на колени, Шульгин, как на траншейном стенде, начал посылать пулю за пулей в заранее отмеченные по отблескам дульного пламени цели.

— Сашка, ложись! — перекрывая грохот перестрелки, прокричал Берестин.

Разрывая тьму оранжевым огнем, одна за другой полыхнули три гранаты. Раздался отчаянный вопль смертельно раненного человека. Еще через несколько минут бой прекратился. В «тревожных чемоданах» у нас нашлись сильные аккумуляторные фонари, вроде тех, которыми пользуются путевые обходчики.

Пока мы осматривали поле боя и стаскивали на веранду трупы нападавших, Ирина с Сильвией, не замечая, что выскочили из постелей в ничего не скрывающих прозрачных ночных рубашках, хлопотали вокруг Левашова. Наташа, сама вся в крови от многочисленных, но мелких порезов — ее осыпало осколками оконного стекла, — успокаивала рыдающую и рвущуюся из ее объятий Ларису.

Длинный морской кортик вошел Олегу в спину по рукоятку, к счастью — на два пальца ниже, чем требовалось для мгновенной смерти, и браслет-гомеостат показывал, что он еще жив, а значит, к утру будет в полном порядке. Попади убийца чуть-чуть точнее, и спасти Олега уже не удалось бы.

— Неужели все напрочь мертвые? — спросил Берестин, осматривая тела. — Слишком ты, Саша, метко стреляешь!..

— Ты бы сам поменьше гранатами швырялся. Наташку вон посекло… Вот этот, кажется, еще дышит, — показал Шульгин на кудрявого, пронзительно-рыжего парня в черной толстовке, с развороченным осколками животом.

— Тогда давай быстрее, оживи его чуток, порасспрашиваем…

Через полчаса к дому на «Додже» примчалась высланная Воронцовым группа поддержки из шести офицеров в касках-сферах и бронежилетах. Еще через пятнадцать минут — конный взвод врангелевского личного конвоя.

Прочесывание местности ничего, разумеется, не дало. Пленный, придя в сознание, показал, что в налете участвовало двенадцать человек, друг с другом якобы малознакомых. Половина — бывшие матросы-анархисты, другая — из разгромленного Слащевым отряда бандитствующего «капитана» Орлова. Руководил всем человек лет сорока, по виду грек или обрусевший татарин. Звали его Иван Степанович, но имя, конечно, вымышленное. Сам «язык», задыхаясь и всхлипывая, говорил, что пошел на акцию не из идейных соображений, а за большие деньги. Причины налета не знает, ему сказали, что «надо кое-кого пощупать на предмет золотишка и камушков». В подобных делах он участвовал и раньше, когда грабили особняки и дачи московских и питерских богатеев…

Убедившись, что по горячим следам выяснить ничего не удастся, пленного, перевязав, мы отдали в контрразведку для дальнейшей разработки.

Как мы потом уже решили с Сильвией, расчет противника был не так уж глуп. Представить — был бы вместо «Валгаллы» обычный пароход. От одной всего торпеды, тем более двух, он затонул бы почти мгновенно. Миноносец вполне мог после выстрелов незамеченным проскользнуть в море. А одновременно в доме перебили бы нас. И все!

Нет, проявили мы себя тогда очень даже неплохо. Причем в пределах своих «естественных» способностей, без помощи «потусторонних» сил или технических средств. Ну, гомеостат, так это ж не более чем походная аптечка.

Хочется верить, что сейчас здесь — в Новой Зеландии — подобное повторится вряд ли. Был бы наш 2003 год, вполне можно вообразить десант заграничных рейнджеров, или российского спецназа, а в двадцать пятом году — вряд ли. Исключая наших корниловцев, других бойцов, способных взять штурмом базу на краю земли, в мире наверняка нет. Хоть британские «Рипалс» с «Ринауном» будут десант поддерживать.

Да что мне всякие глупости приходят в голову? Тут судьба Галактики с окрестностями под большим вопросом, а я о войсковой операции ротного масштаба размышляю!

К главной ходовой рубке парохода, как заведено, примыкает служебная каюта командира. В сложных навигационных или политических условиях он, бывает, сутками не выходит за пределы этого треугольника: рубка — мостик — каюта. Потому что только капитан, по определению, первый, после Бога, знает все, понимает все и способен принять единственно верное решение. И ведь чаще всего его находит и принимает. Иначе бы давно мореплавание на нашей мокрой планете кончилось само собой.

В тесной, прямо-таки спартанской каютке Воронцова не намного комфортабельнее, чем на его пресловутом тральщике, о котором он так любит вспоминать в минуты сентиментальные, имелся монитор и пульт связи с главным компьютером, а также и прибор для приготовления кофе-эспрессо. Что еще нужно?

Я сел на жесткий вертящийся стул, не спеша выкурил половину хорошей сигары, и тут опять пришло мне в голову нечто неожиданное. Пока в виде гипотезы, не претендующей на истинность, но достойной того, чтобы иметь ее в виду. В случае чего.

С чего вся эта история началась? С того, что Сашка у себя в двадцать пятом году обнаружил явные признаки «времятрясения», возмущения «мировых линий», вибрации суперструн. Назвать это можно как угодно, все равно абстракции слишком высоки, чтобы адекватно переложить их на бытовой язык. Еще не шторм, но усиление зыби, которая часто является предвестником приближающегося шторма или урагана.

Заметил, как опытный штурман, и тут же начал принимать меры, причем слегка выходящие за пределы своей компетенции. То есть самостоятельно полез в астрал и увидел ту самую, доложенную нам картину.

Но вот вопрос. Отчего признаки приближающегося катаклизма докатились до реальности 1925-го, самой благополучной, по словам Антона — полностью изолированной от Главной исторической последовательности, тем более — от химер? Гораздо логичнее и понятнее, если бы возмущения срезонировали в 2055–2056 годах, в зоне максимальной нестабильности. Тем более там находился я, как сказано, кандидат в Держатели более высокого градуса[15], чем Шульгин, и должен был ощутить происходящее острее и раньше. Как разные виды животных имеют разную чувствительность к надвигающемуся землетрясению — золотые рыбки, скажем, начинают волноваться уже за неделю, а собаки и кошки — только за сутки.

Естественно, у меня возникло сомнение. Опыт-то общения с пришельцами разных типов и астральными существами, «фигуры не имеющими», накопился достаточный. И далеко не всегда позитивный. Обмануть наивного землянина у них, пришельцев, почитается чуть ли не за доблесть, как у восточных народов — обмануть европейца.

А что, если имеет место знакомая любому преферансисту «наводка в козырь»?

Стоит иметь такую возможность в виду, не бросаться в очередную авантюру, не промерив брод и не обвеховав фарватер.

Глава 5

Пароход «Валгалла», рейд форта Росс, ноябрь 1925 г.

После затянувшегося до полуночи ужина, на котором Братству были представлены братья по разуму из параллельного и химерического будущих, Воронцов заглянул в каюту Левашова.

Давно они с ним не общались, как встарь, как в славные времена скитания по морям и океанам. Молоды они тогда были и, встретившись на старом балкере «Маршал Кулик», сразу подружились. Исключительно, наверное, по причине некоторой непрямой общности судеб.

У Дмитрия не сложилась военно-морская служба, к которой единственно он себя готовил с детства, а вот не пошла. То есть сначала вроде бы пошла, да еще как, в двадцать семь лет получил под команду настоящий боевой корабль (а что? Тральщик в пятьсот тонн — очень даже корабль, раньше эсминцами вдвое меньшего водоизмещения капитаны второго ранга командовали), да попал за границу, на настоящие дела, траление Персидского залива, Красного моря и Суэцкого канала от мин всех существующих в мире разновидностей, щедро набросанных в воспетые капитаном Кусто воды и нашими, и египтянами, и евреями, и вообще бог знает кем. Попадались даже немецкие времен Второй мировой, и каждый день Воронцову мнилось, что загребет трал какой-нибудь раритет времен еще русско-японской.

Даже и ордена кап-лей получил, Красную Звезду, пару арабских блях, медали «За отвагу», ЗБЗ[16], юбилейные к густо тогда шедшим историческим и партийным датам. А вот потом — заколодило. Бывают такие люди — сами о себе все правильно понимают, и окружающие признают и ум, и мужские качества характера, душа почти любой компании, никто даже по злобе и пьянке не скажет, что, мол, Димка Воронцов — жлоб и сволочь. И начальство тоже, в чем главное паскудство, очень даже уважает и ценит, а вот срабатывает звериный, а то и муравьиный даже инстинкт.

Нельзя такого — наверх двигать. Угроза он всей существующей, отлаженной, хреново, но функционирующей системе. Если похожие идеалисты, один, другой, третий к чинам адмиральским двигаться начнут, порядки свои насаждать, офицеров под себя подбирать, матросов никчемными идеями соблазнять — что же с нами и со всей вообще службой будет?

Раз и другой, при всей положенной выслуге не найдя своей фамилии в приказах на присвоение кап-третьего, хотя сколько уже остолопов получило «рельсы»[17] досрочно, Воронцов понял, что ловить больше нечего. Слава богу, не пришлось под дурака косить и инвалидность оформлять, чтобы в запас уволиться. Выставил пару ящиков египетского пойла «Абу Симбел», десяток блоков сигарет «Кэмел», горсть сувениров пустячных кому положено — и свалил на берег с достойной причиной увольнения и отличными характеристиками.

Аналогично и Олег Левашов «не был понят родною страной». Такая уж дурацкая, простите за выражение, страна у нас сорганизовалась по завершении золотого века Екатерины и внука ее, Александра Первого. Тогда люди исключительно за ум, отвагу и «общественную пользу» в двадцать пять лет генеральские чины хватали. Ну, а потом — увы. Не захотело и в случае Левашова научное начальство сообразить, что куда проще парню этому позволить защитить пару докторских, дать в подчинение НИИ какой затруханный, а потом стриги купоны с его открытий до конца дней.

Нет, не смогли через себя переступить. Страна-то, может, и советская наука в частности, процвели б невиданно, а нам, с нашими диссертациями и монографиями — куда? Из президиума хлопать, когда ему очередную Нобелевскую вручают? Простите, товарищи, «народу это не нужно!».

И вот они, значит, Левашов с Воронцовым, каждый по-своему уязвленные, но одновременно полные сил и энтузиазма (молодость, господа, молодость!), встретились на судне, которое гоняло волею пароходского начальства из Калининграда на Кубу, с Кубы в Луанду, оттуда на Владик и вдруг в Новоросс, чтобы не скучали. Северным морским путем тоже ходить приходилось, но это — отдельный разговор.

— Само собой, они подружились, хотя обычно разница в должностном положении (старпом и рядовой инженер) такому не способствует.

Впрочем, вся эта история давно известна. После событий двадцатого — двадцать первого годов пути их как-то незаметно, но основательно разошлись. У каждого свои дела и интересы, своя, если так можно выразиться, «личная жизнь». Один — бывший гений-изобретатель, а ныне политик не совсем даже понятной ориентации, пытающийся реализовывать в условиях красной Полуроссии юношеские идеалы «социализма с человеческим лицом». Постепенно начинающий понимать, что идеалы — это одно, а реальная (пусть даже в иной реальности) жизнь — совсем другое.

Второй — достигший предела своих притязаний адмирал-капитан (полновластный хозяин «Валгаллы», главком небольшого флота, начальник над портом и фактический генерал-губернатор колонии форт Росс-3, простершейся на сто тридцать лет в двух временных линиях).

Фактически Воронцову не нужно было от этой жизни больше ничего. Верная и любимая женщина рядом, полсотни «без лести преданных» роботов, способных на все (в хорошем смысле слова), практическое бессмертие, возможность поступать только и единственно, как «собственный нрав» захочет.

То есть — «Плавать по морям необходимо. Жить — не так уж необходимо!»[18]. А если это совмещается — чего же более? Вдобавок последнее время друзья совсем (или почти совсем) не напрягали его своими, не всегда понятными проблемами.

На «Валгалле», еще с момента ее постройки, у каждого были апартаменты, оборудованные и оформленные в расчете на то, что пароход на все обозримое время жизни может остаться единственным местом их обитания. Ну, там, закинет их неведомая сила в Мезозой, или вообще окажутся они в таких условиях, что на берег можно будет сходить только в составе хорошо подготовленных десантных партий или в скафандрах «высшей защиты».

Лариса, подруга Левашова и девушка с огромным набором комплексов, три сотни квадратных метров оформила в своем, не всегда понятном нормальному человеку, вкусе. А Олегу хватило всего лишь трехкаютного блока, состоящего из небольшого салона, один в один повторяющего его комнату в первом Форт Россе, на Валгалле-Таорэре, рабочего кабинета с терминалом Главного корабельного и нескольких автономных компьютеров (неизмеримо, в тысячи раз более мощных, чем он мог вообразить, начиная работу над установкой СПВ в восемьдесят третьем, когда у него в распоряжении был до ужаса примитивный «Атари» со всего-то 128 килобайтами оперативной памяти и винчестером (аж!) на 40 Мгб). Ну и еще мастерская, где действительно было все, что может взбрести в голову сумасшедшему Эдисону плюс Форду новых времен.

Так вот, Воронцов застал друга именно в мастерской. Верстаки, монтажные столы, инструменты и приборы, парочка пребывающих в ждущем режиме роботов-ассистентов, невообразимое нормальному человеку нагромождение, даже завалы предметов непредставимого назначения, среди которых, тем не менее, Дмитрий идентифицировал несколько знакомых. Например — оловянные стаканчики середины девятнадцатого века, которыми пользовались калифорнийские золотоискатели, квадратная бутылка виски, гейзерная кофеварка оригинальной конструкции.

Олег, несомненно, занимался сейчас какими-то теоретическими изысканиями. На экране одного компьютера рядами бежали цифры и странные символы, на другом — осуществлялись графические построения, которые неплохо знавшему математику (в пределах, необходимых для мореходной астрономии и расчета торпедных треугольников) Воронцову тоже ничего не говорили.

Левашову же все это доставляло видимое удовольствие. Он невнятно комментировал происходящее себе под нос и, словно ему мало было электронной техники, одновременно писал что-то в большой линованной амбарной книге.

Эта картина очень бы хорошо выглядела в качестве сцены из кинофильма шестидесятых годов, повествующего об увлекательной жизни молодых советских ученых-физиков, что-то вроде «Иду на грозу» или «Девять дней одного года». Фильмов, имеющих весьма отдаленное отношение к действительности, но впечатлявших тогдашних восторженных зрителей «от 16 и старше» и загонявших на немыслимый уровень конкурсы в МИФИ, МФТИ, Бауманское.

Воронцов освободил уголок на краю одного из столов, плеснул в стакан виски, поискал, чем бы разбавить или хотя бы закусить, ничего не нашел и выпил так. Закурил сигарету. Все это время Олег его как бы и не замечал. Впрочем, это было в его стиле.

— Может быть, прервешься на краткий миг? — осведомился Воронцов.

— А? Что? Это ты? Сейчас.

Действительно, ученые люди — странные люди. Сам Дмитрий не представлял, как можно увлечься работой (хотя бы прокладкой курса корабля или командованием аварийной партией во время пожара) настолько, чтобы не заметить внезапного изменения обстановки, в данном случае — появления старшего начальника.

Олег развернулся на вертящемся стуле.

— Извини, действительно заработался я. Тут, знаешь, такие интересные вариантики наметились… — То есть он не совсем еще десоциализировался и помнил, как следует вести себя приличному человеку в подобной ситуации.

Что за «вариантики» — Воронцов спрашивать не стал. Знал, чем это чревато. Да и цель у него была совсем другая.

— Давай-ка в более уютную обстановку переместимся, — предложил он, беря бутылку за горлышко и указывая глазами на чарки.

В салоне с обшитыми светлым деревом стенами, деревянной же мебелью и многочисленными книжными полками действительно было уютнее. Вдобавок Дмитрий включил имитационный, но почти неотличимо похожий на настоящий газовый камин.

— Проблема, собственно, вот в чем, — начал Воронцов, наливая в стаканчики на треть. В его планы совершенно не входило напоить Олега или напиться самому, но и растормозить товарища, отвлечь его от высокого полета мысли требовалось, иначе толкового разговора не получится. Собеседники должны находиться примерно на одном интеллектуальном и эмоциональном уровне, это первое правило доверительного общения. — Очень много интересного наговорил Сашка, да и вся прочая публика насчет нашего нынешнего положения. Я, как человек воспитанный, по преимуществу сидел и не вякал, если ты заметил. Но моментами ощущал себя дураком. Я вообще все эти годы старался как можно меньше лезть не в свои дела, что позволяло сохранять душевное равновесие и, в общем-то, дистанцироваться от сложностей жизни…

— А если без преамбул?

— Если без, то вот тебе сразу амбула[19]. Мне совершенно непонятно, в чем тут все-таки главная фишка. Какая, попросту говоря, гибель мира нам грозит? В чем это должно выражаться, как выглядеть? В параллельных мирах я худо-бедно давным-давно разобрался. Сам туда ходил, воевал и все такое прочее. Белый Крым видел, светлое будущее тоже. Все нормально. Ну, еще два параллельных мира возникло, так их, судя по всему, не два, а двести двадцать два в каждую текущую секунду возникает, опять же, если я правильно в теориях разобрался. В чем острота именно нынешнего момента? Парень этот, Ляхов-второй, или же первый, черт разберет, совершенно нормальный человек, из Ловушки он родом или же нет… Давай на пальцах, с тобой я не стесняюсь некультурность демонстрировать.

Левашов сосредоточился.

Иногда очень трудно объяснять самоочевидные для тебя вещи.



Поделиться книгой:

На главную
Назад