Шуаны, или Бретань в 1799 году

Рота быстро двинулась к тому высокому и открытому месту, где был выставлен пикет. Юло построил там солдат в боевом порядке; однако, не заметив никаких враждебных действий со стороны шуанов, он решил, что единственной целью засады было освобождение новобранцев.

— Судя по крикам, — сказал он двум своим друзьям, — их немного. Двинемся быстрым шагом — может быть, дойдем до Эрне, не чувствуя их за спиной.

Эти слова услышал один из новобранцев-патриотов, он вышел из рядов и встал во фронт перед Юло.

— Командир, — сказал он, — я уже участвовал в войне против шуанов. Разрешите сказать два слова?

— Он, поди, адвокат, — шепнул Юло на ухо Мерлю, — эта братия всегда воображает себя на заседании суда. Ну, держи речь, — ответил он молодому фужерцу.

— Командир, шуаны наверняка завербовали этих людей и принесли для них оружие. Если мы только двинемся с места, они будут стрелять из-за каждого дерева и перебьют нас всех до единого, прежде чем мы доберемся до Эрне. Придется держать речь, как ты сказал, но не языком, а пулями. Во время боя, — а он протянется дольше, чем ты думаешь, — кто-нибудь из моих товарищей сбегает в Фужер за Национальной гвардией и вольными дружинами. Хотя мы всего лишь новобранцы, ты увидишь, что мы не из породы ворон.

— Так, по-твоему, шуанов очень много?

— Суди сам, гражданин командир!

Он повел Юло к тому месту, где песок был словно взрыт граблями, и, указав на это, прошел с ним довольно далеко по тропинке, на которой они увидели следы большого числа людей. В землю были втоптаны ногами листья.

— Тут прошли молодцы из Витре, — сказал молодой фужерец, — они двинулись на соединение с шуанами из Нижней Нормандии.

— Как твоя фамилия, гражданин? — спросил Юло.

— Гюден, командир.

— Ну, Гюден, назначаю тебя капралом. Командуй своими земляками. Ты, видно, человек надежный. Поручаю тебе выбрать среди твоих товарищей, кого послать в Фужер. Сам держись около меня. Но прежде всего возьми ополченцев, ступайте и снимите ружья и амуницию с наших бедных товарищей, которых разбойники-шуаны уложили на дороге. Тогда не придется вам получать вражеские гостинцы, не отвечая таким же угощением.

Смелые фужерцы отправились за снаряжением убитых; вся рота защищала их сильным огнем в направлении леса, и им удалось, не потеряв ни одного человека, снять с мертвецов оружие и одежду.

— Из этих бретонцев, — сказал Юло адъютанту, — выйдут славные пехотинцы, если только солдатское житье придется им по нутру.

Гонец Гюдена помчался кратчайшей тропинкой через лес с левой стороны от дороги. Солдаты осмотрели оружие и приготовились к бою; командир сделал им смотр, улыбнулся и встал на несколько шагов впереди, меж двух офицеров, своих любимцев, с твердостью ожидая атаки шуанов. Снова воцарилась тишина, но ненадолго. Триста шуанов, в таких же одеждах, как и новобранцы, выбежали из леса справа от дороги и беспорядочной толпой, с каким-то звериным воем, заняли всю дорогу перед малочисленным отрядом синих. Командир построил солдат двумя равными колоннами, по десять человек в шеренге. В промежутке между этими отрядами он поставил двенадцать наспех вооруженных новобранцев и сам встал впереди них. С обеих сторон дороги его маленькую армию прикрывали два крыла, по двадцати пяти человек в каждом, под командой Жерара и Мерля. Оба офицера должны были, выждав момент, нажать с флангов и не дать шуанам рассыпаться. Это слово на местном наречии обозначает: рассеяться по полю сражения, чтобы каждый мог со своей позиции безопасно для себя стрелять в синих; при таком маневре республиканские войска не знали, где искать врага.

Меры, принятые командиром с быстротой, необходимой в подобных обстоятельствах, вселили в солдат уверенность, и все молча двинулись на шуанов. Через несколько минут, когда противники сошлись, раздался залп в упор, и смерть вырвала у них много бойцов. В это время оба крыла республиканцев, которым шуаны ничего не могли противопоставить, обошли их с флангов и сильным сосредоточенным огнем посеяли смерть и смятение среди врагов. Этот маневр почти установил численное равенство обеих сторон. Однако у шуанов храбрость сочеталась с упорством; они не дрогнули от потерь, сомкнулись и попытались окружить маленький отряд синих, стоявший темными стройными рядами, но занимавший так мало места, что он походил на пчелиную матку среди роя пчел. Завязалось одно из тех яростных сражений, когда редкие выстрелы мушкетов сменяет лязг холодного оружия, — рукопашная схватка врагов, равных своим мужеством, когда победу решает численный перевес. Шуаны сразу же взяли бы верх, если бы крыльям республиканского отряда, под командой Мерля и Жерара, не удалось двумя-тремя перекрестными залпами поразить вражеский арьергард. Флангам синих следовало сохранить свою позицию и продолжать метким огнем уничтожать грозного противника; но опасность, которой подвергался героический батальон, уже полностью окруженный королевскими егерями, встревожила их, они как бешеные бросились на дорогу в штыковую атаку, и на некоторое время силы почти уравнялись. Обоими отрядами овладело ожесточение, обостренное всей яростью политической вражды, которая придала этой войне столь исключительный характер. Каждый дрался молча, поглощенный грозившей ему опасностью. Битва была мрачной и холодной, как смерть. Слышался только звон оружия, хруст песка под ногами да глухие возгласы и стоны тяжело раненных или умирающих, падавших на землю. В республиканском отряде двенадцать новобранцев с такой отвагой защищали командира, поглощенного наблюдением и приказами, что не раз солдаты кричали:

— Браво, рекруты!

Юло, не терявший в бою невозмутимого спокойствия и зоркости взгляда, скоро приметил среди шуанов человека, как и он, окруженного отборным отрядом, — несомненно, их предводителя. Он счел необходимым хорошенько рассмотреть этого офицера и несколько раз пытался сделать это, но лицо шуанского главаря все время заслоняли красные колпаки и широкополые шляпы. Юло ясно видел только Крадись-по-Земле, который стоял рядом со своим начальником и повторял хриплым голосом его распоряжения, не переставая в то же время действовать карабином. Непрерывная помеха привела Юло в раздражение. Он обнажил шпагу и, воодушевив своих новобранцев, с такой яростью атаковал центр неприятеля, что прорвался сквозь толпу шуанов и на мгновенье увидел их вожака, но, к сожалению, черты его скрывала фетровая шляпа с белой кокардой. Столь дерзкое нападение изумило незнакомца, он отпрянул, резко сдвинул назад шляпу, и тогда Юло удалось наскоро запечатлеть в памяти его приметы. На взгляд он дал этому молодому вожаку не больше двадцати пяти лет; на нем была охотничья куртка зеленого сукна, за белым поясом торчали пистолеты, на ногах были грубые башмаки с подковками, как у всех шуанов; охотничьи гетры до колен, прикрепленные к коротким штанам из плотного толстого тика, довершали костюм, ловко сидевший на этом невысоком, но стройном, хорошо сложенном человеке. Увидев, что синим удалось пробиться к его особе, он пришел в бешенство и, надвинув шляпу, кинулся им навстречу, но тотчас же его обступили Крадись-по-Земле и несколько других встревоженных шуанов. Между головами людей, теснившихся вокруг этого юноши, Юло, как ему показалось, увидел на его полурасстегнутой куртке широкую красную ленту. Этот знак королевского ордена, в те годы уже совершенно забытого, привлек на секунду внимание командира, затем он снова перевел взгляд на лицо незнакомца, но скоро потерял его из виду, ибо должен был в сражении наблюдать за безопасностью и действиями своего маленького отряда. Он едва успел заметить блестящие глаза, не уловив, однако, их цвета, светло-русые волосы и довольно тонкие черты загорелого лица. Его поразила ослепительная белизна обнаженной шеи, подчеркнутая черным небрежно завязанным мягким галстуком. Поза этого молодого человека, исполненного бурного воодушевления, была воинственна, как у тех, кто ищет в сражениях условной поэзии. Рука, обтянутая перчаткой, размахивала в воздухе шпагой, сверкавшей на солнце. Движения его отличались изяществом и силой. Искренняя экзальтация, очарование молодости, утонченные манеры этого эмигранта делали его образцовым представителем французского дворянства. Он был полной противоположностью Юло, находившемуся в двух шагах от него, — старый солдат казался живым символом энергичной Республики, за которую он сражался: суровое лицо, синий мундир с красными обтрепанными отворотами, почернелые эполеты, сползавшие на спину, — все так ясно рисовало ее нужду и ее нравственный облик.

Красивая осанка и манеры юноши не ускользнули от взгляда Юло, и он крикнул, пытаясь пробиться к нему:

— Эй ты! оперный плясун, подходи! Я тебя искрошу!

Вождь роялистов, разгневанный таким окриком, бесстрашно бросился к Юло, но как только его люди увидели, что он рискует жизнью, все они ринулись на синих. Вдруг над шумом сражения поднялся нежный и чистый голос:

— Здесь умер святой Лескюр[13]! Неужели вы не отомстите за него?

Слова эти оказали магическое действие: натиск шуанов стал ужасным, и солдатам Республики стоило большого труда сдержать его, не расстроив боевого порядка своего маленького отряда.

«Будь этот человек постарше, — думал Юло, отступая шаг за шагом, — на нас бы не напали. Когда это видано, чтоб шуаны давали сражение? Но тем лучше! Нас не перебьют дорóгой, как собак».

Возвысив голос, он крикнул так громко, что это прокатилось по лесу:

— А ну, поднажмем, ребята! Неужто дадим разбойникам напакостить нам?

Глагол, которым мы здесь заменили выражение, употребленное храбрым командиром, является лишь слабым его эквивалентом, но ветераны сражений, конечно, сумеют поставить вместо него соответствующие слова в самом высоком солдатском стиле.

— Жерар, Мерль! — крикнул затем Юло. — Соберите ваших людей, постройте их в каре, отойдите назад, стреляйте по этим собакам, и покончим с ними!

Команду Юло выполнили с трудом, потому что молодой главарь шуанов, услышав голос противника, крикнул:

— Во имя святой Анны Орейской, не выпускайте их! Рассыпайтесь, молодцы!

Когда оба крыла республиканцев, которыми командовали Мерль и Жерар, вышли из рукопашной схватки, за этими маленькими отрядами кинулись враги, упорные и значительно превосходившие их числом. Козьи шкуры со всех сторон окружили солдат Мерля и Жерара, вновь испуская зловещие вопли, похожие на звериный вой.

— Тише, вы, судари! А то и убьют, не услышишь! — крикнул Скороход.

Эта шутка ободрила синих. Республиканцам пришлось теперь драться уже не в одном месте, а защищаться на плоской вершине Пелерины в трех пунктах, и треск ружейной перестрелки разбудил эхо во всех окрестных долинах, еще недавно столь мирных. Победа не давалась ни той, ни другой стороне, и сражение могло бы окончиться само собою, за отсутствием бойцов. Синие и шуаны дрались с равной отвагой. В обоих отрядах ярость все возрастала, но вдруг вдали глухо прозвучал барабан, и по направлению этого звука ясно было, что воинская часть, о которой он возвещал, пересекала долину Куэнона.

— Это фужерская Национальная гвардия! — громко крикнул Гюден. — Наверно, Ванье встретился с ней.

Возглас Гюдена долетел до слуха молодого вождя шуанов и его свирепого адъютанта. Роялисты бросились было вспять, но Крадись-по-Земле звериным криком остановил их; молодой вожак вполголоса подал две-три команды, Крадись-по-Земле повторил их шуанам на нижнебретонском наречии, и они отступили с большим искусством, озадачившим республиканских солдат и даже их командира. По первому приказу самые крепкие шуаны построились в одну линию, образовав внушительный фронт, за ними укрылись раненые и остальные шуаны, чтобы заряжать передовым ружья. Затем с нежданной легкостью, пример которой недавно показал Крадись-по-Земле, раненые, а вслед за ними половина отряда шуанов вскарабкались на бугор справа от дороги, спрятались наверху, и синие уже видели только их энергичные лица. Шуаны укрылись за деревьями и направили стволы своих ружей на оставшуюся внизу часть республиканского конвоя, которая по команде Юло быстро выстроилась на дороге, желая противопоставить противнику равный фронт. Шуаны постепенно отступали со своей позиции, отстреливаясь и поворачивая таким образом, чтобы быть под прикрытием огня своих товарищей. Достигнув придорожной канавы, они, в свою очередь, взобрались на косогор, гребень которого заняли их собратья, и присоединились к ним, стойко выдерживая меткий огонь республиканцев, усеявший канаву трупами. С косогора шуаны отвечали не менее убийственным огнем. В это время на поле сражения бегом примчалась фужерская Национальная гвардия, и ее появление прекратило бой. Национальные гвардейцы и несколько разгорячившихся солдат уже перескочили через канаву, намереваясь броситься в лес, но командир крикнул громовым голосом:

— Эй! Вы что? Хотите, чтобы вас ухлопали?

Тогда они присоединились к республиканскому отряду, за которым осталось поле битвы, хотя и ценой немалых потерь. Все солдаты вскинули на штыки свои старые треуголки и, подняв ружья, два раза дружно крикнули: «Да здравствует Республика!» Даже раненые, сидевшие на обочине дороги, разделяли общий восторг, а Юло, сжав руку Жерара, сказал:

— А? Вот это удальцы так удальцы!

Мерлю было поручено похоронить мертвых в придорожном овраге. Остальные занялись отправкой раненых. На соседних фермах реквизировали лошадей, телеги и спешно уложили раненых солдат на одежду, снятую с убитых. Перед уходом фужерская Национальная гвардия передала Юло тяжело раненного шуана — его подобрали у крутого откоса, по которому ускользнули враги, меж тем как умирающему изменили силы, и он скатился вниз.

— Спасибо за помощь, граждане, — сказал Юло. — Разрази меня гром! Без вас нам пришлось бы туго. Берегитесь и вы! Война началась. Прощайте, храбрецы!

Затем он повернулся к пленному:

— Как зовут твоего начальника?

— Молодец.

— Кто это?.. Крадись-по-Земле?

— Нет. Молодец.

— Откуда явился ваш Молодец?

На этот вопрос королевский егерь ничего не ответил, угрюмое и свирепое лицо его исказилось от боли; он взял четки и принялся читать молитвы.

— Молодец — это, верно, тот молодой аристократ в черном галстуке? Он послан сюда тираном и его сообщниками, Питтом и Кобургом...

Шуан, видимо плохо разбиравшийся в политике, гордо поднял голову.

— Послан богом и королем!

Он произнес эти слова с энергией, исчерпавшей его силы. Командир увидел, что трудно допрашивать умирающего человека, чье поведение обличало темный фанатизм, и, нахмурив брови, отвернулся от него. Два солдата — друзья тех часовых, которых Крадись-по-Земле так зверски уложил ударом кнута на обочине дороги, где они и погибли оба, — отступили на несколько шагов и прицелились в шуана; неподвижные глаза его не опустились перед наведенными на него ружьями; оба выстрелили в упор, и он упал. Но, когда солдаты подошли, чтобы снять с него одежду, он крикнул все еще звучным голосом:

— Да здравствует король!

— Ладно, ладно, мошенник! — сказал Сердцевед. — Ступай угощаться лепешками у доброй своей богородицы!.. Гляди, пожалуйста: думали, что он скапутился, а он кричит нам прямо под нос: «Да здравствует тиран!»

— Командир, вот и документ этого разбойника, — сказал Скороход.

— Ого-го! — воскликнул Сердцевед. — Идите-ка поглядите на этого божьего пехотинца. Какая у него роспись на брюхе!

Юло и несколько солдат обступили обнаженное тело шуана и заметили на груди у него синеватую татуировку — изображение пылающего сердца. То был условный знак посвящения в братство Сердца господня. Под этим изображением Юло разобрал слова: «Мари Ламбрекен» — должно быть, имя шуана.

— Ну, Сердцевед, видел? — сказал Скороход. — А вот сто декад будешь думать — не догадаешься, для чего нужна эта штука!

— Да разве я понимаю толк в папских мундирах! — ответил Сердцевед.

— Пехтура несчастная, когда же ты образуешься? — подхватил Скороход. — Как ты не понимаешь, что этому гусю лапчатому обещано воскресение из мертвых, вот он и разрисовал себе зоб, чтобы его опознали.

На эту шутку, не лишенную основания, невольно улыбнулся даже Юло, разделяя общее веселье. Тем временем Мерль похоронил убитых, а раненых товарищи с трудом разместили на двух телегах. Солдаты по собственному почину построились двумя колоннами вдоль этих импровизированных санитарных повозок, и отряд двинулся вниз по горному склону, обращенному к Мэну, откуда видна красивая долина Пелерины, соперница куэнонской долины. Юло в сопровождении своих друзей, Мерля и Жерара, медленно шел за солдатами, поглощенный одной мыслью: как бы добраться без новых злоключений до Эрне, где раненым могли оказать помощь. Это сражение, оставшееся почти неизвестным среди больших событий, назревавших тогда во Франции, получило название по той местности, где оно произошло. Впрочем, на него обратили некоторое внимание на западе Франции, и жители ее, встревоженные новым восстанием шуанов, заметили перемену в их военной тактике: раньше эти люди не решились бы напасть на такой значительный отряд. Юло предполагал, что тот молодой роялист, которого он приметил, был Молодец — новый вождь шуанов, присланный во Францию принцами, и что, по обыкновению роялистов, он скрывал свое имя и титул под боевой кличкой. Этим обстоятельством командир полубригады после печальной своей победы встревожился не меньше, чем в ту минуту, когда заподозрил засаду на дороге; несколько раз он оглядывался, смотрел на плоскую вершину Пелерины; порою с той стороны все еще доносился далекий звук барабанов Национальной гвардии, которая спускалась в долину Куэнона, в то время как синие спускались в долину Пелерины.

— Кто из вас может разгадать, ради чего напали на нас шуаны? — спросил он двух своих друзей. — Для них ружейные выстрелы — дело коммерческое, а я все еще не вижу, что они тут выгадали? Ведь они потеряли самое малое сто человек, а мы — меньше шестидесяти, —добавил он, вздернув для изображения улыбки правую щеку и прищурив глаз. — Разрази меня гром! Не понимаю такой торговой сделки. Дураки! К чему им было нападать на нас? Мы бы проскочили благополучно, как письма по почте, и я не знаю, зачем им понадобилось дырявить пулями наших солдат!

И он жестом сожаления указал на две телеги, нагруженные ранеными.

— Может, они просто хотели поздороваться с нами, — добавил он.

— Но, командир, они на этом заработали полтораста наших олухов, — ответил Мерль.

— Да ведь если бы новобранцы и попрыгали в лес, как лягушки, мы не стали бы их оттуда вылавливать, особенно после того, как нас угостили залпом, — возразил Юло. — Нет, нет, по-моему, тут что-то кроется!..

Он еще раз оглянулся и посмотрел на Пелерину.

— Стой! — воскликнул он. — Поглядите!

Хотя офицеры были уже далеко от роковой площадки, опытным глазом они различили там Крадись-по-Земле и еще нескольких шуанов.

— Шире шаг! — крикнул Юло своему отряду. — Живей раздвигайте циркули да подгоняйте лошадей! Что у них, ноги закоченели? Может, эти клячи тоже состоят на службе у Питта и Кобурга?

Слова его заставили маленький отряд двигаться быстрее.

— Да, в эту тайну, мне думается, трудно проникнуть, — сказал Юло двум своим офицерам, — и дай бог, друзья, чтобы нам не пришлось ее разгадывать в Эрне ружейной пальбой. Очень боюсь, как бы не оказалось, что верноподданные короля перерезали нам дорогу на Майенну.

Стратегическая задача, от которой топорщились усы командира Юло, в эту минуту не меньше беспокоила и людей, замеченных им на вершине Пелерины. Лишь только умолк на ней треск барабана фужерской Национальной гвардии и Крадись-по-Земле увидел, что синие уже спустились по длинному склону, он весело издал крик совы, и шуаны появились вновь, но уже в меньшем количестве. Многие из них, вероятно, заняты были перевязкой раненых в деревне Пелерина, расположенной на склоне горы, обращенном к долине Куэнона. Два-три начальника королевских егерей подошли к Крадись-по-Земле. В нескольких шагах от них на глыбе гранита сидел их молодой предводитель и, казалось, погружен был в мысли о трудностях, с которыми ему сразу пришлось столкнуться в своих военных действиях. Крадись-по-Земле приложил козырьком руку ко лбу, защищая глаза от яркого солнца, и печально посмотрел на дорогу, по которой республиканцы пересекали долину Пелерины. Маленькие черные и пронизывающие глазки шуана пытались разглядеть, что происходит на другом горном склоне, у края долины.

— Синие перехватят почту, — угрюмо сказал один из главарей, ближе всех стоявший к Крадись-по-Земле.

— Ради святой Анны Орейской, скажи: зачем ты заставил нас драться? — спросил другой. — Для того чтобы спасти твою шкуру?

В ответ на эти вопросы Крадись-по-Земле бросил на него взгляд, словно напоенный ядом, и стукнул о землю тяжелым карабином.

— Разве я командир? — сказал он и, помолчав, добавил, указывая на остатки отряда Юло: — Дрались бы все, как я, синим бы от нас не уйти, ни одному! Может, тогда дилижанс и доехал бы сюда.

— А что же, по-твоему, они вздумали бы провожать дилижанс или задержали бы его, если бы мы дали им спокойно пройти? — сказал третий. — Ты просто хотел спасти свою поганую шкуру: ведь ты не знал, что синие идут по дороге. Из-за этого борова, — добавил оратор, поворачиваясь к остальным, — да, из-за этого борова синие нам пустили кровь, да еще мы потеряем двадцать тысяч франков чистым золотом...

— Сам ты боров! — крикнул Крадись-по-Земле и, отступив на три шага, прицелился в обидчика. — Нет у тебя ненависти к синим, ты золото любишь! Грешник окаянный! Ты в этом году не был у причастия, вот и умрешь без исповеди.

Это оскорбление возмутило шуана, он побледнел и с глухим рычаньем взял на прицел Крадись-по-Земле. Молодой предводитель бросился между ними и выбил у них из рук оружие, ударив по карабинам стволом своего ружья; затем он потребовал, чтобы ему объяснили причину ссоры: разговор шел на нижнебретонском наречии, мало ему знакомом.

— Маркиз, — сказал Крадись-по-Земле, заканчивая свою речь, — совсем напрасно они на меня злятся. И к тому же я позади оставил Хватай-Каравая, а уж он, поди, сумеет спасти дилижанс от когтей этих воров.

И шуан указал рукой на отряд синих: для верных служителей алтаря и трона все синие были убийцами Людовика XVI и разбойниками.

— Как? — гневно воскликнул молодой человек. — Значит, вы задержались тут для того, чтобы остановить дилижанс? Вы трусы, вы не могли одержать победу в первом сражении, которым я командовал! А впрочем, как можно побеждать при таких намерениях? Так, значит, защитники бога и короля — грабители? Клянусь святой Анной Орейской, наше дело воевать с Республикой, а не с дилижансами. Впредь всякий, кто окажется виновным в таком позорном разбое, не получит отпущения грехов и лишится милостей, предназначенных для храбрых служителей короля.

В толпе шуанов поднялся глухой ропот. Ясно было, что авторитет нового вождя, который он с трудом установил среди этой недисциплинированной орды, вот-вот рухнет. Это возмущение не укрылось от молодого человека, и он уже искал способ, как спасти свою честь командира. Вдруг в наступившей тишине раздался быстрый конский топот. Все повернули голову в ту сторону, откуда он приближался. Показалась молодая женщина, сидевшая в седле на маленькой бретонской лошадке; заметив среди шуанов молодого человека, всадница пустила лошадь галопом, чтобы поскорее подъехать к отряду.

— Что с вами? — спросила она, переводя взгляд с шуанов на их вождя.

— Поверите ли, сударыня! Они подстерегают почтовый дилижанс, который выехал из Майенны в Фужер, и намереваются его ограбить. А ведь мы только что сражались ради освобождения наших фужерских молодцов, понесли большие потери и не могли уничтожить синих!

— Так в чем же тут горе? — спросила молодая дама, врожденным женским чутьем разгадав тайну этой сцены. — Вы потеряли людей, но в них у нас никогда не будет недостатка. Почта везет деньги, а нам они всегда нужны! Похороним наших покойников, они попадут на небо, а деньги возьмем, и пусть они достанутся всем этим молодцам. В чем же беда?

Шуаны единодушно одобрили улыбками ее речь.

— Неужели в этом нет ничего дурного, что заставило бы вас покраснеть? — тихо спросил молодой человек. — И разве вы уж так нуждаетесь в деньгах, что вам приходится добывать их на большой дороге?

— Я до такой степени изголодалась по деньгам, маркиз, что, кажется, отдала бы в заклад свое сердце, если бы его не похитили у меня! — сказала она, кокетливо улыбаясь ему. — Но откуда вы явились, если думаете, что можно пользоваться шуанами, не давая им иной раз пограбить синих? Разве вы не знаете поговорки: «вороват, как сова»? А что такое шуан? К тому же, — произнесла она громко, — ведь это справедливое дело. Разве синие не захватили все имущество церкви и наше имущество?

Слова эти были встречены довольным гулом, совсем не походившим на то рычанье, которым шуаны ответили маркизу. Лицо молодого человека омрачилось; он отвел даму в сторону и спросил ее с явным недовольством, но тоном благовоспитанного человека:

— Приглашенные приедут в назначенный день в Виветьер?

— Да, — ответила она, — все приедут: Ответчик, Большой Жак и, может быть, Фердинанд.

— Разрешите мне вернуться туда. Я не могу в своем присутствии допускать подобный разбой... Да, сударыня, я говорю — «разбой»! Стать жертвой воровства, — в этом есть какое-то благородство, но...

— Хорошо, — перебила она его, — я получу вашу долю, благодарю вас за то, что вы уступаете ее мне... Эта прибавка к моей добыче мне очень пригодится. Матушка так давно не присылала мне денег, что я в отчаянии...

— Прощайте! — воскликнул маркиз.

Он отошел, но молодая дама быстро нагнала его.

— Почему бы вам не остаться со мною? — спросила она, бросив на него взгляд деспотический и ласковый, каким женщины, имеющие право на уважение мужчины, так хорошо умеют выражать свои желания.

— Но вы же собираетесь ограбить дилижанс?

— Ограбить? — возразила она. — Какое странное слово! Позвольте вам объяснить...