Борьба за Краков (При короле Локотке)

Я бросился за паном и догнал его у монастыря. Было нас всего человек шесть. Монахи открыли ворота и впустили нас, а двери за нами закрыли.

Что тут делать? Ждать, чтобы немцы нас тут забрали, как птенцов в гнезде?

Вы думаете, что он испугался, упал духом? Ничуть не бывало! Надел на себя монашеское одеяние, которое подобрали на него с какого-то подростка, подрезав ему внизу, и побежал к стене, примыкавшей к монастырю. Давай веревку, давай лестницу! Спустились благополучно, достали коней и ускакали.

Вот в этой-то сумятице и появился Чех и заявил, что Польша должна принадлежать ему, потому что духовник вдовы Грифины неверно что-то там написал на пергаменте. Великопольский Пшемко назло нашему отдал Краков Чеху.

Что же ты думаешь, что наш малый пан так и смирился? Чехи пошли на Сандомир, а мы против них.

Снова мы бились и гнали их, — то были не нынешние чехи, однако же мы с Локотком победили их.

Пошли в Винницу и взяли ее. Подошли к самому Кракову, заняли уже предместье, сидели у них под носом, — они нас не могли взять!

В ту пору ни один чех не отваживался выйти за вал, мы их везде подкарауливали и резали. Пошел на нас епископ Пражский с войском — потому что они из епископа сделали себе воеводу, — но и тот не мог с нами справиться.

Локоток укрывался с нами в лесах, в горах и охотился на них. Иной раз так удачно накрывал их, что они сами просили о мире.

"Ладно, — отвечал он, — убирайтесь прочь, вот и будет мир!"

И мы резали их на куски.

Только когда уж сам король с большим войском да еще с саксонцами из Бранденбурга, которые помогали ему, пошел на нас, мы отступили, не пошли на Серадзь и на Сандомир. Нельзя же было идти против такой рати! Он умный был пан! Умный, что и говорить! Им хотелось боя, а он не пожелал биться! И снова засели мы в лесах и выжидали. Выгонит голод чехов на поиски пищи, мы их подпустим к себе поближе, а потом, как бросимся на них и спереди, и сзади, — немногим из них удавалось уйти.

Некогда нам был ни спать, ни отдыхать. И он не спал с нами, не искал себе крыши над головой, везде был вместе с нами.

Весь следующий год мы не давали им покоя. Милосердный Боже, если бы только человек захотел рассказать все, что он тогда вытерпел и что делал, — никто бы не поверил.

Сражались мы с ними до тех пор, пока нас осталась всего одна горсточка. В это время в Познани выбрали короля, а мы тогда решили отдохнуть. Наш малый пан притаился: он-то знал, что король недолго там продержится, ему уж давно угрожали. И убили его в Рогозьне.

В день святого Войцеха в Познани нашего Локотка провозгласили князем, хотели даже королем его сделать.

Вот тут-то начали силезцы смеяться над князем: с локоть ростом… стали угрожать ему.

Услышал он, как его силезцы прозывают, и говорит:

"Пойдем на Силезию!"

Вот мы пошли да так ее опустошили, чтобы знали, какая сила у пана с локоть ростом!

Старик вздохнул тихонько.

Вернулись мы из Силезии в Польшу, — и что уж скрывать — плохо вели себя наши люди у себя дома… да что же делать, денег не было, а жить надо было. Никто не смотрел, чья деревня, ксендзу ли она принадлежит или костелу. Вот за это Господь Бог и покарал, потому что тогда много мы девок забрали к себе.

Я в стороне держался, моя совесть чиста. Силезцы сейчас же снюхались с епископом Познанским, а тот предал нас проклятию не столько за монашек, сколько за снопы и деньги. А силезцы пошли на примирение, и все было бы хорошо, да на беду черт наслал этих чехов!

Умолк Збышек, печально подперев голову рукой.

— Надо было посмотреть на него в те годы, когда мы с ним все время были в поле. Все, как один человек, и полководцы, и челядь, терпели одинаково от холода и голода, а как дойдет дело до боя, все, как бешеные! Никогда не видел я его другим: и в доброе, и в плохое время одинаков: день и ночь не снимал вооружения и не отвязывал меча. Не было у него даже палаток, спал на голой земле. Первый вскакивал на коня и начинал битву. Конь под ним упадет, он только пересядет на другого! Мы уставали, а он — никогда! И каким был, таким и будет, когда вернется! — закончил старый Збышек.

II

Немного помолчав, Сула прибавил:

— Если бы он с неба упал или из-под земли вышел, пошел бы опять воевать и завоевывал бы, как раньше!

Мартик слушал внимательно, и в глазах его загорались искорки. Может быть, он и не вполне доверял правдивости этих рассказов, но они его трогали, веселили, вызывали улыбку. Старик рассказывал все с большим жаром, и когда он кончил и задумался, Мартик произнес тихо:

— А кто же знает? Хоть мне и не верится, что он опять появился, но кто же знает? Чехи волнуются и что-то затевают, это что-нибудь да значит. Снуют за городом, людей разослали, ищут во всех усадьбах.

В продолжение этого разговора ветер несколько стих, и только вдали глухо шумел лес, словно рассказывал о том, что произошло.

В эту пору никто никогда не заглядывал на хутор, и все встревожились, когда Воронок вдруг начал отчаянно лаять, подбежав к двери: пес был чрезвычайно понятлив и никогда попусту не производил тревоги. Одно из двух: или он чуял волка, или к дому их приближался незнакомый человек.

Хабер побежал послушать в сени, но в это время раздался стук в двери и окна.

В такую пору нельзя было отворять, кому попало. Сначала послал Мартика в сени, взглянуть через отверстие в стене, кто это мог быть. У порога слышались крики не то на немецком, не то на польском языке. Тогда всем пришло в голову, что это чехи Босковича.

В те времена это были страшные гости, которым надо было подчиняться, иначе они не щадили никого. Старый Збышек склонялся к тому, чтобы уж скорее впустить их, но Мартик все еще расспрашивал. Наконец после долгих переговоров впустили их, а то они хотели вломиться силою. Первым вошел вооруженный мужчина высокого роста с мечом в руке и начал браниться по-чешски, что его осмелились держать за дверями, тогда как он послан наместником Босковичем ловить бродяг, которые укрываются в лесах.

Збышек поглядывал на него исподлобья.

С ним вместе вошли двое оруженосцев с топорами и мечами. Эти вошли в горницу, а еще двое остались сторожить у дверей. Высокий мужчина потребовал огня и стал все оглядывать. Увидел лестницу, ведущую на чердак, и приказал одному из своих влезть и обшарить палкой, не укрывается ли там кто-нибудь.

Сам предводитель вошел в комнату, беспокойно оглядывая все углы.

— Нет у тебя никого чужого в доме? — спросил он хозяина, который только плечами пожал. — Тут разбойники бродят в ваших местах.

— А вы что же шляхетскую усадьбу принимаете за разбойничье гнездо? — гневно отвечал Сула.

Чех гордо и возмущенно обернулся к нему и крикнул:

— А разве не было у вас по дворам и усадьбам разбойничьих шаек? Разве не мы разрушали эти гнезда? А ваши рыцари не грабили на проезжих дорогах?

Збышек только сердито взглянул на него и отошел в сторону.

Не вступая больше в разговор, чех продолжал осмотр и, заметив открытую дверь в кладовую, заглянул и туда. Потом, бормоча что-то, сел на лавке подальше от огня.

— Нет ли у вас чего-нибудь выпить? — спросил он.

— У меня не трактир и не гостиница, — отвечал старик. — Воды, если угодно, могу дать, пиво было да вышло, мед я не пью, а вина не держу, потому что дорого.

Чех бурчал что-то себе под нос.

Между тем оруженосцы, лазившие на чердак, не нашли там ничего и, вернувшись в комнату, стали у порога. Остальные ждали в сенцах и во дворе. Воронок, который только что было успокоился, снова начал лаять на чужих.

Предводитель сидел с недовольным лицом.

— Мы тут ничего не слышали ни о каких грабежах или разбоях, — заметил, приблизившись к нему, любопытный Сула. — Что же это вам понадобилось по ночам здесь ездить?

Чех ответил не сразу и сначала только бурчал что-то себе под нос. Потом стал расспрашивать о дорогах в окрестностях, о соседних усадьбах, о тропинках, ведущих в Отцово, и о проезжих, какие были тут днем.

Сула поспешил уверить его, что в лесу все было спокойно с той поры, как убили мещанина Сроку, который возвращался из Вроцлава, а убийц его схватили и повесили.

Чех слушал равнодушно и молчал. Наконец Збышку пришло в голову, что если бы его хорошенько попотчевать, из него можно было бы вытянуть что-нибудь. И хоть очень было ему жаль угощать его остатком привезенного из Кракова свидницкого пива, и он даже заранее заявил, что пиво это вышло, но теперь он шепнул что-то на ухо Збите, и та вынесла из кладовой жбан пива и подала чеху чашу.

Тот, не ожидавший уже угощения, поломался немного, но потом выпил, отер усы и немного повеселел.

Хозяин, воспользовавшись благоприятной переменой, уже смелее приступил к нему.

— Вы там говорите себе, что хотите, — сказал он, — а я полагаю, что недаром вас выслали ночью в бурю на разведку по дорогам и лесам. Люди там болтают всякую чушь, а вы им верите и не даете покоя ни себе, ни другим. Мы здесь ничего не слышали.

— Хоть бы и чушь болтали люди, а кто знает, может, что-нибудь и есть, береженого и Бог бережет. В замке, верно, знают что-нибудь, когда нас разослали во все стороны: под Сонч и под Вислицу, и в Отцово.

— Да кого же вы боитесь? — спросил Сула.

— Мы? Мы не боимся никого, — отвечал предводитель, — но мы не желаем, чтобы всякие бездельники беспокоили народ.

— Какие бездельники? — допытывался старик. Чех оглянулся вокруг.

— Неужели вы ничего не слыхали?

— Да что же мы можем слышать, сидя у себя в углу? Я ничего не знаю.

— Да вот болтают люди, — с презрением молвил чех, — что этот князишко, о котором не было ни слуху ни духу, Владек Локоть, вылез откуда-то из мышиной норы.

И он с улыбкой пожал плечами.

— У вас, какой бы ни был человек, новый или старый, если только появится и кликнет клич, — так вы все головы теряете!

— Да откуда же он мог взяться? — с напускным равнодушием заметил Сула.

Он подал чеху и второй кубок, и тот стал еще разговорчивее.

— Вчера, — начал он, наклонившись к хозяину, — приехал в замок к пану Ульриху шляхтич Поремба, тот, чья усадьба здесь в горах, неподалеку. Он-то и рассказал, что у него в замке ночевал малый князь со своими людьми. А он вместо того чтобы схватить его и привезти в замок, за что получил бы хорошую награду, накормил его, напоил и отпустил с миром. И только потом опомнился и со страху приехал рассказать обо всем пану Ульриху. Боскович напустился на него, зачем он не взял его в плен, раз он уж был у него в руках; а тот объяснял, что не мог нарушить закона гостеприимства. Наш выругал его крепко и сейчас же разослал гонцов по всем дорогам, чтобы поймать Локтя.

Сула слушал внимательно и покачивал головой.

— Э, что там, — сказал он, притворяясь, что не верит слухам, — просто этот ваш Поремба хотел подлизаться и наплел невесть что. А вы только напрасно будете блуждать по дорогам. Здесь его нет. Да откуда бы он взялся через столько лет? И еще здесь, под самым Краковом, около вас! Уж о нем давно бы слышали в Куявах!

— И я так думаю, — сказал чех, вставая с лавки. — Уж довольно мы лазали по лесам и холмам, пора нам вернуться в Краков.

— Это будет самое разумное, — подтвердил Сула, подавая ему на дорогу третий кубок.

Челядь, которую тоже угостили, чтобы расположить в свою пользу, успела уже обогреться и теперь готовилась к отъезду. Мартик, во все продолжение разговора державшийся в стороне, вывел чехов на улицу и, посветивши им, пока они усаживались на коней, вернулся довольный, что избавился от нашествия, и закрыл двери на засов.

Войдя в горницу и взглянув на отца, он поразился перемене в старике: шапчонку он сдвинул на одно ухо, руки заложил по бокам за пояс и сразу подбодрившийся, повеселевший, едва не прыгал по избе, так и притоптывал ногами.

— Слушай-ка, Мартик, вот теперь я вполне уверен, что Локоток жив! А если он жив, то уж зальет им горячего сала под шкуру! Если не он, то никто другой не выгонит отсюда чехов. Это его сам Господь Бог посылает!

Последние слова Збышек выговорил особенным тоном, но сын только усмехнулся.

— Смейся себе, смейся, — начал старик. — У чехов нюх хороший, они уж выследили. Да и Поремба бы не соврал, хоть он и негодяй! Ишь, побежал сейчас же докладывать чеху в замок. Да я бы его за это повесил… Напоил, накормил, а потом и выпустил на него свору собак, хорошо гостеприимство! Когда мы дождемся Локотка, надо будет угостить его за это кровавой баней!

— Ах, дорогой мой батюшка! — глядя на него и обнимая его за талию, вскричал Мартик. — Да вы даже помолодели!

— А что ты думаешь? Если бы я увидел моего пана, я, может быть, и вправду бы помолодел. Этот человек — просто чудотворец!

Так разговаривали, посмеиваясь, отец с сыном, а Збита принесла между тем ужин, которого она не хотела подавать при чехах, и стала выкладывать на блюдо кашу с салом; вкусный запах распространился по всей комнате.

Оба, и отец, и сын, почуяли этот запах и повернулись к столу.

— Идите, идите, пока не остыла! — приглашала их Збита.

Старый Збышек, прежде чем приступить к еде, пошел умыть руки, но в это время раздался стук в окошко.

Сначала все только перекрестились, полагая, что это потешается над ними нечистая сила, но когда стук повторился, Мартик как самый смелый подошел к окну.

Со двора доносились чьи-то негромкие голоса, о чем-то спорившие.

— Чехи, что ли, вернулись, — сказал Збышек, — или уж и не знаю, кто это может быть в такую пору! Разбойники?

— Не отворяйте ночью, кому попало! — прибавила Збита. — Дьявол не спит, кто знает, кем он может прикинуться? Разве хороший человек поедет ночью в такую бурю?

Збышек, обеспокоенный и взволнованный, засунул ложку за пояс и сам подбежал посмотреть в окно, а Мартик вышел в сени, чтобы подглядеть в отверстие в стене. В доме все встревожились, а стук в окно не прекращался. Когда после долгих совещаний Мартик, взяв в руки дубинку, решился открыть двери, чтобы вступить в переговоры с небольшой кучкой людей, спокойно стоявших во дворе и вовсе не имевших разбойничьего вида, перед ним очутился довольно высокий мужчина в плаще, попросивший от имени всех проезжих позволить им на час остановиться в доме и отдохнуть от пути.

— Да какой же вам отдых в такой бедной хате, — возразил с порога Збышек, — и места мало, и угостить нечем.

Проезжие стали совещаться между собой.

— Мы тут только что выпроводили Ульриховых чехов, — сказал хозяин, — должны были их тоже угощать, а нечем.

— Чехов? Каких? — спросил один из проезжих.

Этот голос, который услышал Збышек, так его поразил, что он даже вздрогнул.

— Босковичевых наемников, — отвечал он, — они тут бродят повсюду и ищут, а кого — сами не знают.

— Рассказывают, — прибавил Мартик, — что Локоток воскрес из мертвых и появился здесь, вот они за ним и гоняются. Им охота поймать его!

Как только он это сказал, проезжие заговорили все сразу и так быстро, что ничего нельзя было разобрать. Но о чем-то они спорили. Один двинулся вперед к самым дверям, намереваясь войти в дом.

Мартик услышал только, как кто-то сказал:

— Ну ладно; если раз уж были, во второй раз нескоро придут. Человек небольшого роста, но крепкого сложения тотчас же

соскочил с коня и, расталкивая других, пошел к дому. За ним двинулись еще трое и Збышек.

Как раз в это время Маруха подбросила поленья в огонь, и вспыхнувшее пламя осветило входящих, к которым все с любопытством приглядывались.