Любовь в прямом эфире

— И все-таки какие же вы, дети, другие, — вздохнула мать. — Не такие, как мы…

— Мы, мама, более раскованные и лояльные, — сказала Надя, обнимая мать за плечи.

— Да уж. Куда как раскованные, — мать улыбнулась и погладила Надю по голове. — Может, ты и права. Ты другая. Это точно. Твоя сестра на тринадцать лет старше, но о ней этого не скажешь.

— Господи! — воскликнула Надя. — Сколько еще она будет с ним?

— Кто знает, — покачала головой мать. — Я сто раз говорила ей, что она так и проживет свою жизнь второй женой собственного мужа, но разве она слушает? Говорит, не могу его бросить, пропадет без меня.

— Но мама, — горячилась Надя, — она знает, что он обманывает ее почти со свадьбы!

— Она мне отвечает: у детей должен быть отец… А ты вот взяла и не простила, да?

— Мама, мы не будем это обсуждать, — сказала Надя. Она не хотела говорить с матерью о бывшем муже.

Мать подняла руки.

— Хорошо, хорошо. Но кто-то тут щебетал про лояльность. Или я неправильно толкую это слово? Впрочем, для моих первоклашек оно слишком сложное. Пока что они молчат насчет лояльности, — насмешливо заметила мать.

— А ты умеешь быть колючей, мама, — улыбнулась Надя. — Но не сердись на меня. Я довольна, что Николка побудет у вас с отцом.

— Ни о чем не беспокойся. Нам он в радость. Устраивай свою жизнь. Мы будем тебе писать.

— Каждый день! — подскочил Николка. — Мам, ты нам тоже пиши каждый день!

Надя кивнула.

— Непременно.

Николка старательно пихал в карман руку и что-то там утрамбовывал.

— Слушай, а что это у тебя, а? — Надя села на корточки и заглянула сыну в глаза. — Покажешь?

— Ну… Это… — он отвел глаза в сторону. — Да так, кое-что.

— Может, покажешь все-таки?

— Мо-ожет быть, — протянул он и пожал плечами. Потом, словно решившись, вынул из кармана горсть пластиковых фигурок.

— Ух ты… — удивилась Надя. — Это?.. Ты сколько же съел киндер-сюрпризов, мой милый?

— Ну… Я знаешь, мам, искал и никак не мог найти одно животное… — Николка надулся и стал такой же щекастый, как сиреневый бегемот.

— Кого ты не мог найти? — Бабушка не верила своим глазам. — Надя, я скажу Кате-продавщице, чтобы не давала ему больше ни одного шоколадного яйца. Он же пойдет у нас прыщами!

— Не-ет, мама. Не говори ей ничего. Мы сейчас с Николкой пойдем и потолкуем с глазу на глаз. Пошли? — Надя выпрямилась и взяла сына за руку.

Они вышли за деревню, куда в детстве Надя с подругами бегала встречать коров. Там до сих пор росло дерево, здоровенный тополь, под которое они закапывали клады — осколки от чайных чашек, найденные на первых проталинах, монетки. Чтобы потом обязательно отыскать. По сути, они сами себе придумывали что-то вроде киндер-сюрприза.

— Николка, а ты видел у кого-нибудь фигурку слона, которую ищешь?

— Не-ет, — покачал головой мальчик. — Не видел. Но я хочу, чтобы у меня была такая. У меня одного, понимаешь? — Он выдернул свою руку из руки матери и посмотрел на нее снизу вверх.

— А почему ты решил, что слон существует?

— Потому что мне сказала тетя Катя. Она прочитала на коробке.

— А что там написано?

— Ну… что может быть… в этой коробке есть даже слон.

Надя засмеялась.

— А вдруг слона вообще нет в той коробке, которую привезла тетя Кати? Представляешь, ты потратишь все карманные деньги, объешься шоколадом и не найдешь слона. Ты весь покроешься прыщами, потому что переешь шоколада, а бабушка будет тебя лечить мазью, от которой ужасно щиплет кожу. Представляешь?

Николка остановился.

— Ну да, — фыркнул он. — Вот еще.

— Я серьезно, ты подумай на досуге. Он у тебя будет большой.

— Кто будет большой?

— Досуг. Не кто, а что, — ответила Надя, вороша светлые волосы на затылке Николки. — Ты ведь умный мальчик.

— Так все говорят. Я умный, как моя мама. — Он засмеялся и дернул ее за руку. — Говорят: твоя мама лучше всех училась в школе.

— Это правда. Я закончила школу с золотой медалью.

— Я тоже хочу.

— Ну так за чем дело стало? Давай.

— А ты правда думаешь, что я ищу фигурку, которую не положили в шоколадные яйца? — вдруг спросил Николка, словно наконец-то до него дошло.

— Очень может быть, — кивнула Надя. — Так что ты умерь свой пыл.

Мальчик нахмурился. Надя засмеялась.

— Я хотела сказать, ешь поменьше шоколадных яиц. И если слон есть, то когда-нибудь он тебе попадется… Но если ты будешь есть все подряд, это совсем не значит, что тебя ждет успех… Знаешь, Николка, нельзя хотеть чего-то слишком сильно…

Вспоминая свой разговор с сыном, Надя подумала, что не только Николка ищет того, чего, может быть, не существует. А она сама? Но как трудно отказаться, когда кажется: вот, вот оно. Еще одно усилие — и ты у цели.

Странное дело — вспоминая о Копчагае, Надя видела перед собой не город, не свою крошечную квартирку в заводском доме, не завод, а подругу Марию — девушку-акына.

— Такого не бывает, — сказала Надя, когда узнала, что в гостях, куда ее пригласили, будет девушка-акын. — Акыны — это мужчины. И потом, ее зовут Мария? — спрашивала она с сомнением. — Значит, она русская?

— Бывает, — уверяли ее. — И она наполовину русская. У нее отец казах.

У них с Марией началась странная дружба. Иногда Наде становилось не по себе, она вздрагивала и внутренне холодела, когда Мария брала свой инструмент — деревянную домбру, похожую на грушу, и начинала петь. Она пела о том, что было на душе у Нади.

Однажды Мария спела ей совершенно невероятное: Надя поедет в Москву… Длинная зеленая ящерица, которая будет извиваться по железной тропе, принесет Наде любовь… Надя узнает свою любовь по голосу. Как узнала по голосу и ее, Марию. Тот голос скажет ей что-то важное, что изменит ее жизнь навсегда… Надя найдет свой дом, но взамен отдаст свое сердце…

Когда Надя собралась уезжать из Копчагая, она и не вспомнила о предсказании Марии. Она давно знала, что ей придется уехать. Хотя бы ради сына. Николай должен учиться в русской школе. И лучше всего в Москве. Потому что после окончания московской школы гораздо проще поступать в институт. Она знала это по себе — после сельской школы ей пришлось попотеть, чтобы попасть в энергетический.

Но подумать только — Надя улыбнулась себе в зеркало, подкрашивая коричневой тушью ресницы, слова Марии… сбываются? Нет, нет, не стоит торопиться. Она засунула кисточку в футляр и с силой повернула, закрывая его. Раздался хруст. Ну вот, сломала, огорчилась Надя. И сказала себе: «Полегче!» Потом положила тушь в бордовую косметичку. Впрочем, кое-что из предсказаний Марии уже можно принять за правду.

Надя поправила воротник блузки из искусственного шелка, которая ей удивительно шла по цвету и по стилю. Крепко сжав пальцами кончик воротника, она заставила его смотреть в нужную сторону. Потом встала, повернулась боком к зеркалу, проверяя, хорошо ли сидят брюки и не вырисовываются ли контуры трусиков — она терпеть этого не могла на других, а на себе — тем более. Все в порядке, довольно улыбнулась Надя. Потом сунула ноги в желтые кожаные мокасины и нацепила на плечо коричневую сумку.

— Клавдия Михайловна, я поехала!

— Удачи, Надя, — коротко бросила тетка, не отрываясь от своего дела. Она стояла на веранде и наливала воду в пол-литровую баночку, куда собиралась поставить отросток девичьего винограда. Клавдия Михайловна не первый год упорно шла к своей цели увить девичьим виноградом весь дом. И уже весьма преуспела в этом — голой осталась только северная сторона деревянного строения.

2

— Кира, приготовься, тебе придется заняться девушкой. И как следует, пожалуйста… — Саша вкрадчиво улыбнулся и посмотрел на Киру «особенным» взглядом.

— Опять? — Коротко стриженная черноволосая женщина с обманно-сонным выражением лица повернулась к Артемову. — Саша, ну когда ты наконец утомишься?

— Не слышу искренности в голосе. В нем нет огня, — засмеялся тот, а Кира не сводила глаз с его губ. — И потом, что значит опять? У нас с Игорем сегодня эфир. Ты понимаешь, что это будет за эфир? Он взорвет всех и вся! Он…

— Перестань хвастаться! — Кира командно подняла руку. — Едва я переступила порог студии после отпуска, мне про вашу программу все уши прожужжали. Сенсация… Потрясение основ… Новье… Всего и не вспомнить.

— Но это правда, Кира. И ты увидишь… — подмигнул он. — Программа, после которой к Игорю будут стоять в очереди все, все… — Он хотел добавить что-то еще, но наткнулся на холодный взгляд Киры. — В общем, ты должна поработать. — И произнес эту незатейливую, проходную фразу таким неожиданно холодным тоном, что Кира вздрогнула.

«Отвыкла», — насмешливо осудила она себя. Но он всегда был такой. Когда был ее. Таким и теперь остался, когда уже не ее.

Кира выпрямилась и прямо посмотрела ему в глаза. Что ж, Александр Артемов такой, какой есть. То горячий, как угли из костра, и следом — холодный, как кусок арктического льда.

— Ты уже видела пленку? — спокойным тоном поинтересовался Артемов.

— А то, — фыркнула Кира. — Битком набитый вагон, немытые физиономии, нечесаные головы… — Она поморщилась. — Таких я бы вообще не трогала. Оставила натуральными.

— Они и останутся натуральными, на пленке. Но в студии будет девушка из той электрички. Я о ней говорю.

— Вот как? Она есть на пленке? Не заметила ничего выдающегося. Ни одного приличного лица, — бросила Кира и поджала губы.

— Не туда смотрела, — ухмыльнулся Артемов. — Но когда ты ее увидишь… — Его лицо расплылось в улыбке, и Кира почувствовала, как засосало под ложечкой. Это потому, что не завтракала, поспешила она себя успокоить. Никакой другой причины нет!

— Ты знаешь, кто такие богомолы? — вдруг спросила Кира и сощурилась, глядя на Сашу.

— Люди, которые молятся Богу, — не задумываясь ответил тот.

— Не-ет, — протянула она и окинула его насмешливым взглядом. — Это насекомые. Я сейчас занята на программе о живой природе, — сказала Кира. — Потрясающе похожи на тебя.

— Это что, оскорбление? — поинтересовался Саша нарочито спокойным голосом.

— Нет, просто образное сравнение. Между прочим, у богомола несколько имен, одно другого завлекательней.

— У меня тоже: — Саша, Шурик, Александр Павлович… — Артемов засмеялся. — А тебе нравилось еще одно. Помнишь? — Его губы сложились в ехидную усмешку.

Но Кира не обратила внимания на его слова.

— Его называют листоног венценосный, живодер трехцветный, дьявольский лик. Он зеленого цвета и может походить на цветок орхидеи… — Кирины щеки заалели. — Но дело не в этом… — Она перевела дыхание.

— А в чем же? — Саше стало по-настоящему интересно.

— Он один из самых страстных обитателей нашей планеты, вот в чем. Никто, ни одно живое существо, не способно на гибель ради любви.

— Слушай, ты что-то…

— Так вот, дорогой, я тебя отпускаю на свободу. Все женщины мира — твои. Ты ведь этого хочешь и будешь хотеть всю жизнь: искать ту единственную, которая составит твое счастье.

— Ты меня отпускаешь? Но мне казалось…

Кира не слушала, она выплескивала то, что, судя по всему, сидело у нее в мозгу и давно просилось на свободу. Саша молчал, позволяя ей высказаться. Что ж, надо быть галантным — если он бросил ее, то пускай хоть выговорится.

— Я не стану тебе мешать. Но имей в виду, богомолы за свое призрачное счастье расплачиваются жизнью! Жаркие объятия — и смерть!

— От инфаркта? — насмешливо спросил Саша.

— Нет, это было бы слишком просто, — засмеялась Кира и выдохнула: — Их съедают во время занятия любовью.

— Ты меня так горячо ненавидишь? — тихо спросил Саша.

Кира молчала.

— Я не шучу, — наконец заговорила она. — Это все правда. Знаешь, мне даже захотелось завести себе богомола.

— Их продают?

— Да, сейчас очень модно держать это насекомое в доме. Можешь как-нибудь пойти в зоопарк, на выставку-продажу, и полюбоваться.

— Слушай, Кира, какая ты жестокая. Ты купишь пару, а потом останешься с одним? То есть, если я правильно понял, с одной? С девочкой-богомолом?

— Я не собираюсь щекотать себе нервы и подпитываться адреналином, — засмеялась Кира, а ее шея пошла пятнами. — Я не собираюсь смотреть, как одно насекомое сожрет другое. Я куплю одного и буду им любоваться. Я буду наблюдать, как он неустанно ищет себе ту, которая его могла бы съесть… во время любви.

— Ты коварная, Кира! — Саша насмешливо погрозил ей пальцем. — Я даже не предполагал насколько…

— Запомни, Артемов, богомолы, если и бывают счастливы в любви, то недолго, — зловеще проговорила Кира и поднялась из-за стола. — Ладно, я пошла пить кофе.

Она направилась к двери и замешкалась, словно ожидая, что Саша пойдет следом. Она на самом деле услышала шаги и обернулась. Саша шел через комнату, но к другой двери.

Саша Артемов хорошо понимал, чем недовольна помощник режиссера Кира Мареева. Причина заключалась в нем самом. И только в нем. Но он не хотел снова ворошить прошлое: телевидение — это свой мир, в котором все совсем не так, как в нормальном. Даже — или тем более? — если это телевидение кабельное, одного лишь округа огромной Москвы.

Александр Артемов уже не раз делал передачи вместе с сыном. Но впервые — столь не простую по форме и оригинальную по содержанию. Игорь действительно нашел отличную идею, впрочем, думал Саша, это могло прийти в голову только парню его возраста. Для которого современная музыка — это нечто, имеющее особенный смысл. Что ж, он с интересом ввязался в проект сына, тем более что их совместная работа могла позволить Игорю совершить прорыв, о котором тот мечтал.

Сын Александра Павловича Артемова хотел работать на большом телевидении, не на кабельном, как отец. Но для этого, понимали они оба, недостаточно сделать даже самую потрясающую передачу. Туда надо явиться с мешком денег за спиной, этаким богатеньким пилигримом с посохом, лучше золотым.