Моя мама — Снегурочка

— Ладно, — глядя в сторону, примирительно произнесла Лера и пододвинула поближе листок. — Только ты мне не мешай. И вообще, посиди лучше на кухне или в гостиной.

— Но ты позовешь, если понадобится моя помощь? — спросила Наташа.

— Позову, ладно, — нетерпеливо отмахнулась девочка.

Наташа ушла, а Лера несколько минут просидела в глубокой задумчивости над чистым листом. Потом глубоко вздохнула и начала писать:

«Уважаемый Дедушка Мороз! Я знаю, что у тебя перед Новым годом очень много работы и много заказов от разных ребят. Наверно, тебе тяжело доставать такое количество игрушек для всех. А у меня очень много всяческих игрушек, игр и красивых книжек. Если хочешь, возьми их у меня и раздай ребятам из бедных семей. Мне ничего этого не нужно. Я уже почти взрослая. Дедушка Мороз, если хочешь меня порадовать, исполни одну мою просьбу. Верни мне мою маму, пожалуйста! Я не знаю, где ее искать, но знаю, что моя мама жива. Потому что, если бы она умерла, мы с папой ходили бы к ней на кладбище, как ходим к бабушке и дедушке.

Мне очень плохо без мамы, никто меня не понимает по-настоящему. Я разучилась рисовать и играть на пианино, а при маме я все это умела, кажется. И я совсем ее не помню. Пожалуйста, дорогой Дедушка, помоги мне!»

Лера отодвинула листок, уже заполненный до кромки ее крупным кривоватым почерком, и горько заплакала. Она пыталась придумать еще какие-нибудь слова, чтобы уж наверняка достучаться до волшебного деда. Но слова никак не находились, и Лера с тяжким вздохом сложила свое послание в четыре раза. Затем торопливо вытерла слезы рукавом платья, потому что услышала под дверью Наташины шаги.

— Ну что, сама управилась? — ласково спросила гувернантка. — Или помощь нужна?

— Ничего мне не нужно, — опять буркнула Лера. — И поклянись, что не прочтешь!

— Клянусь, — очень серьезно пообещала Наташа.

— Сможешь отвезти его на почту уже сегодня?

— Почему же именно сегодня? Мы можем завтра, после уроков, заехать на почту и вместе отправить.

Но тут Лера была непреклонна. Потом письма пойдут охапками, и у Деда Мороза уже не останется времени их читать. Действовать нужно немедленно, пока еще можно попасть в первые ряды.

— Поезжай прямо сейчас, — распорядилась она. — Я сама сделаю уроки. И даже позвоню Дашке насчет сегодняшнего задания.

— Хорошо, зайчонок, — покорно согласилась Наташа.

Минуту спустя молодая женщина стояла под кабинетом хозяина дома. Из-за двери доносился звонкий голосок, с невероятной быстротой рождающий слова. А потом раздался серебристый заливистый смех. И от этого смеха сердце Наташи словно затянулось ледяной коркой.

Она постучала в дверь сперва совсем тихонько и, кажется, не была услышана.

«Почему я скребусь, как прислуга?!» — разозлилась она сама на себя и несколько раз ударила в деревяшку кулаком. И вошла, не дожидаясь приглашения.

В гостевом кресле сидела совсем юная особа с диктофоном в руках. Девушке на вид было лет восемнадцать, и была она очень худенькая, тонкокостная, высокая, с густой шапочкой очень коротких пушистых волос. Девушка словно светилась весельем, радостью жизни, ее скулы пылали, трогательно розовели открытые мочки ушей. И Наташа с горечью подумала о том, что сама была такой же, когда полюбила Бориса. Так же громко хохотала, так же безоглядно радовалась каждой мелочи. И была в то время так красива, что мужчины на улицах впадали в ступор. Всего год прошел, и куда все подевалось?

— А, Наташа, — приветствовал ее хозяин. И тут же представил гостье: — Это Наталья Евгеньевна, учительница моей дочери. А это Саша, отчества пока не знаю. Эта милая девушка почему-то решила написать обо мне очерк. Вот пытаюсь ей объяснить, что я всего лишь рядовой бизнесмен и писать обо мне нечего.

Наташа выслушала все это, глядя на девушку остановившимся, ничего не видящим взглядом. Представление ее как журналистки Наташу ничуть не успокоило. Все всегда так и начинается. И ей ли не знать, каким бывает Борис, когда ему нравится женщина. Да и странно было бы подумать, что такое очаровательное создание кому-то может не понравиться.

— Борис, я хочу с тобой поговорить, — тусклым голосом произнесла Наташа, с усилием отрывая взгляд от журналистки.

— Что-то важное?

— Нет… Не знаю. Я принесла тебе Лерочкино письмо к Деду Морозу. Возможно, в нем она пишет, что ее так мучает.

— Возможно? — поднял брови Морозов. — Сама не читала?

— Я дала ей слово, что не буду читать. А вот ты, мне кажется, должен посмотреть.

— Хорошо, — кивнул Борис так поспешно, как будто присутствие Наташи в кабинете его тяготило. — Я посмотрю. Позднее. — И положил листок поверх стопки документов, громоздящейся на письменном столе.

— Могу я сейчас уехать? — смотря в пол, спросила Наташа. — У меня очень болит горло, боюсь заразить Леру ангиной.

— Да, конечно, пожалуйста, — с готовностью закивал хозяин. — Сейчас вызвоню Мишу, он тебя отвезет.

Он даже проводил ее до порога. А потом вернулся на свой стул позади просторного стола и с удовольствием обратился к девушке:

— Ну, на чем же мы остановились?

— На том, что вы отказываетесь дать мне интервью! — с возмущенной гримаской воскликнула журналистка.

— Милая Саша, я не то чтобы отказываюсь… Покажите мне того мужчину, который смог бы вам хоть в чем-то отказать. Просто я более чем убежден, что для вашей газеты такой материал совершенно не интересен. Фирма моя находится в Австралии, бизнес мой совершенно прозаичен. И признайтесь, что совсем не это вас интересует.

— Ну хорошо, — сдалась девушка. — Просто вас видели в обществе Ларисы Никольской, а о ней сейчас пишут очень много. Она два года назад похоронила мужа и, говорят, едва не отошла от дел, так переживала. А теперь она снова стала веселой, похорошела, это вы так на нее влияете?

— Не знаю, — развел руками Морозов.

— Как это — не знаете?

— Ну, с Ларисой Константиновной я действительно знаком. И она с самого начала показалась мне женщиной очень симпатичной, даже красивой. А похорошела ли еще больше — тут я пас!

— А как вы познакомились? — бойко полюбопытствовала девушка.

— Очень банально — на дороге. Я помог Ларисе Константиновне устранить одну незначительную поломку. И тогда еще не знал, что имею дело с генеральным продюсером нашего замечательного телевидения. Дело в том, что я чрезвычайно редко смотрю отечественные программы.

— И вы сразу назначили ей свидание? — спросила Саша, и ее большие светло-карие глаза стали от любопытства совсем огромными.

— А вот на этом, Саша, давайте остановимся. Как вы понимаете, я слишком уважаю себя и Ларису, чтобы вдаваться в подробности. К тому же тема вашего интервью меня немного напрягает. Я сам кое-чего достиг в этой жизни и не хотел бы выглядеть этаким охотником на знаменитостей. Поэтому давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом.

— Да, я вас понимаю, — вздохнула журналистка. — Это очень правильная позиция для мужчины. Хотя, конечно, для меня крайне печальная… — И она принялась в сердцах засовывать диктофон в довольно потрепанную клеенчатую сумочку.

Борис откровенно любовался ею. Девушка напоминала норовистую лошадку изысканных кровей, за которую не жалко выложить все свое состояние. Вот только одета девчушка неважно, с рынка наверное, журналистское поприще пока не принесло ей особых дивидендов. Борис мысленно переодел ее в вечернее платье цвета лазури до пола и с открытой спиной. Прищурился и поменял цвет на светло-бежевый, персиковый, теплый. Картинка впечатлила. Ему вдруг стало жаль вот так отпускать девушку. А она, кажется, не кокетничает, на самом деле собирается уходить.

— Саша, могу я вас пригласить сегодня в ресторан? — спросил он как о чем-то совершенно заурядном, роясь в бумагах.

Девушка смерила его удивленным взглядом сияющих глаз и ответила:

— Нет.

Борис Морозов удивился: ему редко отказывали женщины. Да и эта, скорее всего, просто погорячилась. И он с улыбкой, словно разговаривал с неразумным дитятей, поинтересовался:

— Почему же, Сашенька?

— Потому что вы не оригинальны, — надменно вскинув голову, звонким голосочком проговорила девушка. — Каждый мужчина, у которого я беру интервью, обязательно пытается меня куда-нибудь пригласить.

— Так что же в этом плохого? — изобразил удивление Борис. — Ведь когда-нибудь среди этих мужчин окажется тот, кто вам понравится. Разве здорово будет, если он-то как раз и не пригласит вас на свидание?

— Я сама его приглашу, — спокойно, как о чем-то давно решенном, ответила девушка.

— Но, Саша, как человек старший по возрасту, должен вас предупредить о некоторой опасности такого поступка. Мужчина, приглашенный вами, едва ли поймет и примет отказ в чем-то большем, чем просто встреча. Вам будет чрезвычайно сложно установить границы ваших отношений.

— Поймет.

— Почему вы в этом так уверены?

— Потому что это будет особенный мужчина! — торжествующе произнесла девушка.

Борис развел руками, демонстрируя, что на этот мощный аргумент ему нечего ответить.

— Что ж, Саша, телефон мой вы знаете. Думаю, звонить мне по поводу Ларисы… Константиновны не имеет смысла. А вот если вы захотите меня куда-нибудь пригласить, ну, тогда, Саша, я буду просто прыгать до потолка от счастья.

Саша пожала плечами и горделивой поступью проследовала прочь из кабинета.

Лера вертелась в холле, от нечего делать собиралась смотреть какой-то сериал вместе с домработницей Милой, когда мимо нее ураганом пронеслась девушка, прежде не замеченная ею в отеческом доме. Возле Леры девушка на миг затормозила и вдруг подхватила ее на руки, закружила и воскликнула:

— Какая красивая девочка! Наверно, вся в папу, да? — поставила Леру на место и убежала громко смеясь.

Девочка и домработница пораженно уставились ей вслед и не сразу смогли вернуться к своим занятиям. Мила даже пальцем у виска повертела, выражая свое отношение к этой хозяйской гостье.

А Борис Валентинович, оставшись один, еще минут пять бродил по своему кабинету, щупал землю в цветочных горшках, поглядывал во двор. Он видел, как Саша вышла за ворота, но пошла не направо, к стоянке, а прямо, к дороге, где была остановка автобуса. И пожалел, что не предложил девушке отвезти ее в город. Потом заставил себя сесть за стол, пододвинул поближе стопку документов. И тут на глаза ему попалась бумага, исписанная рукой дочери.

Читал он долго, много дольше, чем любой, даже самый важный документ. Иногда, забывшись, тянулся к ящику стола, где прежде лежали сигареты, и злился, не находя их, напрочь забыв, что уже год как бросил курить. Потом снова бродил по кабинету, но в окно больше не смотрел, поглощенный своими невеселыми мыслями. Наконец, часа полтора спустя, Морозов выглянул в коридор и окликнул Милу.

— Моя дочь уже легла спать? — спросил он домработницу.

— Нет, — ответила та с легким беспокойством. — Она на кухне, чай со мной пить собирается. Что, сказать, чтобы немедля шла в постель?

— Нет, Мила, пошлите ее ко мне. И чай сюда принесите, я тоже попью, — попросил хозяин, и Мила отметила про себя, что у него сегодня какой-то странный осипший голос.

Лера, узнав, что отец зовет ее пить чай в свой кабинет, ужасно разволновалась и несколько раз спросила Милу, не выглядит ли папа сердитым и не собирается ли ее за что-нибудь наказать. Вообще, к отцу у нее было двойственное отношение. С одной стороны, Лера была на сто процентов уверена, что он сделает для нее все, что угодно, и прогонит из дома любого, кто посмеет ее обидеть. С другой — робела и замыкалась в его присутствии. Ей казалось, что отец все знает о ней, все замечает и в любой момент может припомнить ей каждое ее прегрешение. Собираясь проследовать в кабинет, она заново собрала волосы в хвост и критически осмотрела свое домашнее платье: нет ли пятен. Потом прошептала на манер Милы:

— Ну, Господи, благослови!

И пошла по коридору. Вслед за ней Мила, звучно шаркая тапками о паркет, потащила поднос с чаем.

— Садись, — официально, как взрослой, сказал дочери отец и показал на стул рядом с собой.

Лера застеснялась и села бочком, сцепив пальцы рук. Пока Мила расставляла на столе чашки и вазочки с вареньем, и отец и она напряженно молчали.

— Валерия, через десять дней я снова уезжаю в Австралию, — начал Борис Валентинович, когда домработница удалилась. — Вернусь уже перед самым Новым годом. У меня к тебе две просьбы. Первая: постарайся окончить четверть без троек хотя бы по основным предметам. И вторая: не мучай Наташу. Ну как же ты не понимаешь, что она очень тебя любит? Поэтому так мягка с тобой, не может взнуздать, как твоя прежняя гувернантка. Ты меня понимаешь?

— Понимаю, — робко отозвалась Лера. В отцовском кабинете она всегда со всем соглашалась.

— Теперь о приятном, — вдруг широко улыбнулся ей отец. — Скажи, что мне привезти тебе в подарок? Можешь просить что угодно…

Лера заинтересованно вскинула голову.

— … в рамках разумного, конечно. Например, кенгуру я тебе не привезу.

Лера, которая как раз в очередной раз собралась попросить хорошенького кенгуренка, вздохнула и отвела глаза.

— Давай говорить серьезно, дочь. Ты уже не ребенок, то есть не совсем ребенок. Чего бы тебе хотелось на самом деле?

И тут Леру прорвало. Она вдруг всхлипнула, рот ее искривился страдальческим изломом, и она пробормотала:

— Ничего не привози, папа, я не хочу. Раз у меня нет мамы, как у других детей, то ничего мне не надо.

Она ожидала, что отец отругает ее за слезы и отошлет в ванную комнату приводить себя в порядок. Но он вдруг сказал мягко, почти ласково слова, заставившие сердечко Леры забиться в бешеном ритме:

— Послушай меня, дочка. Я тебе обещаю, что этот Новый год ты будешь встречать со своей мамой.

Девочка вздрогнула и заморгала глазами. Потом прошептала, не веря своим ушам:

— Мама… возвращается… к нам?

— Да, — коротко кивнул отец.

— Но… почему… почему ее так долго не было?

— Послушай, Лера, — произнес отец резко, как будто хотел отчитать ее. Но с середины фразы заговорил тише, спокойнее: — Между взрослыми людьми иногда случаются недоразумения. Мы с твоей мамой поссорились так сильно, что больше не могли жить вместе. И она уехала.

— Но почему мама не забрала меня с собой? — быстро спросила Лера, потрясенная тем, что отец, наконец, стал говорить с ней о матери. Раньше ей не удавалось добиться от него о ней ни звука.

— Потому что я не отдал. Разве тебе было плохо со мной, стрекоза? Но теперь прошло достаточно времени, и мы снова решили жить вместе. Ты довольна?

Лера смотрела на отца не мигая и молчала, потому что ответ «да, довольна» и в тысячной мере не передал бы ее нынешних переживаний. А потом попросила:

— Папа, теперь, когда вы помирились, ты можешь показать мне мамину фотографию?

— Ты совсем не помнишь маму? — спросил отец, и Лера покраснела от огорчения.

— Совсем… или помню… я не знаю.

— Ну, ничего, скоро увидишь ее воочию. А фотографий у меня нет, как я и говорил. Понимаешь, когда люди ссорятся, они часто сгоряча уничтожают письма, фотографии. Кстати, может оказаться, ты уже и видела ее, просто не узнавала. Больше я ничего пока не скажу. Пусть будет сюрприз.

Лера сползла со стула и медленно пошла к выходу. Она даже не спросила у отца, можно ли ей идти или он хочет еще о чем-то с ней поговорить. Только на самом пороге остановилась и задала последний вопрос:

— А у меня есть дедушка и бабушка?

— Ты прекрасно знаешь, что они умерли, — ответил отец.

— Не-ет, я не о тех, не о твоих родителях! Но у мамы тоже могут быть родители, мои дедушка и бабушка. Может, они еще живы?