Помоги проекту - поделись книгой:
— Ждал поезда на Будейовицы.
— А почему вы не поехали в Будейовицы поездом?
— Не было денег на билет.
— А почему вам не дали воинский проездной лист?
— Потому что при мне не было никаких документов.
— Ага, так! — победоносно сказал вахмистр одному из жандармов. — Парень не так глуп, как выглядит. Начинает заметать следы.
Вахмистр начал с другой стороны, как бы не расслышав последнего показания о документах:
— Итак, вы вышли из Табора. Куда же вы шли?
— В Чешские Будейовицы.
Выражение лица вахмистра стало несколько более строгим, и взгляд его упал на карту.
— Можете нам показать на карте, как вы шли в Будейовицы?
— Я всех мест не помню. Помню только, что в Путиме я уже был раз.
Все присутствующие жандармы переглянулись.
Вахмистр продолжал допрос:
— Значит вы были на вокзале в Таборе? Что у вас в карманах? Выньте все.
После того как Швейка основательно обыскали и ничего кроме трубки и спичек не нашли, вахмистр спросил:
— Скажите, почему у вас решительно ничего нет?
— Да мне ничего и не нужно.
— Ах ты, господи! — вздохнул вахмистр. — Ну, и мука с вами!.. Вы сказали, что раз уже в Путиме были. Что вы тот раз делали?
— Я проходил мимо Путима в Будейовицы.
— Видите, вы противоречите самому себе. Вы говорите, что шли в Будейовицы, между тем как мы вам доказали, что вы идете по направлению из Будейовиц.
— Очевидно, я сделал круг.
Вахмистр и весь жандармский персонал обменялись многозначительными взглядами.
— Это кружение наводит на мысль, что вы просто рыщете по нашей округе. Как долго пробыли вы на вокзале в Таборе?
— До отхода последнего поезда на Будейовицы.
— А что вы там делали?
— С солдатами разговаривал.
Вахмистр бросил новый весьма многозначительный взгляд на окружающий персонал.
— А о чем, например, вы с ними говорили? Что спрашивали?
— Спрашивал, какого полка и куда едут.
— Отлично. А не спрашивали ли вы, сколько, например, штыков в полку и каково внутреннее строение полка?
— Не спрашивал. Сам давно наизусть знаю.
— Значит вы в совершенстве информированы о внутреннем строении наших войск?
— Безусловно, господин вахмистр.
Тут вахмистр пустил в ход последнего козыря, с победоносным видом оглядываясь на своих жандармов:
— Говорите ли вы по-русски?
— Нет.
Вахмистр встал, кивнул головой своему помощнику, и, когда оба вышли в соседнюю комнату, он, возбужденный сознанием своей победы, провозгласил, потирая руки:
— Ну, слышали? Он не говорит по-русски! Парень видно, прошел огонь, воду и медные трубы. Во всем сознался, но самое важное отрицает. Завтра же отправляем его в Окружное, в Писек. Криминалистика состоит в искусстве быть хитрым и вместе с тем ласковым. Видали, как я его утопил в потоке вопросов? И кто бы мог подумать! Выглядит дурачком, а на таких типов-то и нужна тонкая работа. Посадите его пока что, а я пойду составлю протокол.
И с язвительной усмешкой на устах жандармский вахмистр до вечера строчил протокол, в каждой фразе которого красовалось словечко: Spionenverdächtig[14].
Чем дальше писал жандармский вахмистр протокол, тем яснее становилась для него ситуация. Кончив протокол, написанный на странном канцелярском немецком языке, словами: «Доношу покорно, что неприятельский офицер сегодня же будет отправлен в Окружное жандармское управление в город Писек», — он улыбнулся и вызвал своего помощника:
— Дали этому неприятельскому офицеру поесть?
— Согласно вашему приказанию, господин вахмистр, обеды отпускаются только тем, кто был на допросе до двенадцати часов дня.
— Да, но в данном случае мы имеем дело с крупным исключением, — веско сказал вахмистр. — У нас налицо один из высших чинов, вероятно, офицер Генерального штаба. Сами понимаете, что русские не пошлют сюда какого-нибудь ефрейтора. Пошлите в трактир «У Кота» за обедом для него. Если обедов уже нет, пусть сварят ему что-нибудь отдельно. Потом пусть ему приготовят чай с ромом и пошлют сюда. И не говорить — для кого. Вообще никому не заикаться, кто нами задержан. Это военная тайна. Что он делает?
— Просил табаку и сидит в дежурной. Совершенно спокоен, словно дома. «У вас, говорит, тепло, и печка не дымит. Мне, говорит, здесь у вас очень нравится. Если печка будет дымить, то вы, говорит, позовите трубочиста прочистить трубу. Но пусть, говорит, он прочистит ее под вечер, а ни в коем случае не в полдень, когда солнышко высоко стоит».
— Тонкая штучка, — голосом полным восторга сказал вахмистр. — Делает вид, словно ему и горя мало. А ведь знает, что будет расстрелян. Таких сильных духом людей нужно уважать, хоть он и враг. Человек идет на верную смерть. Не знаю, смог бы кто-нибудь из нас так держаться? Каждый из нас на его месте, небось, дрогнул бы, поддался слабости. А он сидит себе спокойно: «У вас тут тепло, и печка; не дымит…» Сильный характер! Такой человек должен обладать стальными нервами, быть полным энтузиазма, самоотверженности и твердости. Если бы у нас в Австрии все были полны такого энтузиазма!.. Но не будем об этом говорить. И у нас, впрочем, есть такие энтузиасты. Читали, небось, в «Национальной политике» о поручике артиллерий Бергере, который влез на высокую ель и устроил там наблюдательный пункт? Когда наши отступили, он уже не мог слезть, потому что иначе попал бы в плен, и стал ждать, когда наши опять отгонят неприятеля, ждал целых две недели, пока не дождался. Целых две недели сидел на дереве и, чтобы не умереть с голоду, обглодал всю верхушку ели: питался ветками и хвоей. К тому моменту, когда пришли наши, он так ослабел, что не мог удержаться на дереве, упал и разбился на-смерть. Его после смерти удостоили золотым крестом «За храбрость», — и вахмистр почтительно прибавил — Да, это я понимаю! Самопожертвование — это геройство!.. Заговорились мы тут с вами, — спохватился он. — Подите закажите ему обед, а его пока пошлите ко мне.
Явился Швейк, и вахмистр по-приятельски кивнул ему на стул и начал с вопроса, есть ли у него родители.
— Нету.
«Тем лучше, — подумал вахмистр, — по крайней мере некому будет несчастного оплакивать». Он посмотрел на добродушную швейковскую физиономию и в наплыве теплых чувств похлопал его по плечу, наклонился к нему и спросил отеческим тоном:
— Ну, а как вам нравится у нас в Чехии?
— Мне в Чехии везде хорошо, — ответил Швейк: — всюду по дороге мне попадались славные люди.
Вахмистр кивнул головой в знак согласия:
— Народ у нас хороший, симпатичный. Какая-нибудь там драка или воровство в счет нейдет. Я здесь уже пятнадцать лет, и по расчету на нашу волость приходится по три четверти убийства в год.
— Что же, не совсем убивают? Не приканчивают? — спросил Швейк.
— Нет, не то. За пятнадцать лет мы расследовали всего одиннадцать убийств: пять с целью грабежа, а остальные шесть просто так… ерунда.
Вахмистр помолчал, а затем перешел опять к своей системе допроса:
— А что вы намерены были делать в Будейовицах?
— Поступить в 91-й полк.
Вахмистр отослал Швейка назад в дежурную, а сам, чтобы не забыть, приписал к своему рапорту в Окружное жандармское управление в Писеке: «Владеет чешским языком в совершенстве. Намеревался проникнуть в 91-й пехотный полк в Будейовицах».
Он потер руки, довольный богатством собранного материала и точностью выводов своего допроса. Он вспомнил своего предшественника, вахмистра Бюргера, который с задержанными даже не разговаривал, и ни о чем их не спрашивал, а немедленно отправлял их в окружной суд с кратким рапортом: «Согласно донесения жандармского унтер офицера такого-то арестовали за бродяжничество и нищенство». И это называется расследованием?
Вахмистр самодовольно улыбнулся, глядя на исписанные страницы своего рапорта, вынул из письменного стола секретный циркуляр Главного жандармского управления в Праге с надписью «совершенно секретно» и перечел его еще раз:
«Строжайше предписывается всем жандармским отделениям с особою бдительностью следить за проходящими через их районы лицами. Перегруппировка наших войск в Восточной Галиции дала возможность некоторым, перевалившим через Карпаты, русским частям занять позиции в австрийских землях, следствием чего было изменение линии фронта, передвинувшегося глубже к западу от государственной границы. Создавшееся положение облегчило возможность русским разведчикам проникнуть в тыл страны, особенно в Силезию и Моравию, откуда согласно секретным данным большое количество русских разведчиков проникло в Чехию. Установлено, что между ними есть много русских чехов, воспитанников Русской академии генерального штаба, которые, владея в совершенстве чешским языком, являются наиболее опасными разведчиками, имеющими свози целью распространение изменнической пропаганды среди чешских граждан. Ввиду этого начальник Главного жандармского управления предписывает задерживать всех подозрительных лиц и особенно повысить бдительность в тех местах, по близости которых находятся гарнизоны, военные пункты и станции железных дорог. Задержанных подвергать немедленному допросу и обыску, после чего отправлять по инстанции».
Жандармский вахмистр Фландерка опять самодовольно улыбнулся и уложил секретный циркуляр в панку с надписью «секретные распоряжения».
Этих распоряжений было много. Они разрабатывались Министерством внутренних дел совместно с Министерством обороны, в ведении которого была жандармерия. В Главном жандармском управлении их не успевали печатать и рассылать.
В папке были:
Распоряжения о наблюдении за настроениями среди местного населения.
Наставление: как из разговоров с населением установить, какое влияние на образ мыслей оказывают вести с театра военных действий
Анкета: как относится местное население к военным займам и сборам пожертвований?
Анкета о настроениях среди призванных и имеющих быть призванными.
Анкета о настроениях среди членов местного самоуправления и интеллигенции.
Распоряжение: немедленно установить, к каким политическим партиям примыкает население; насколько сильны отдельные партии.
Распоряжение о наблюдении за деятельностью лидеров местных политических партий и депутатов от местного населения.
Анкета: какие газеты, журналы и брошюры получаются в районе данного жандармского отделения.
Инструкция: как установить, с кем находятся в связи лица, подозреваемые в нелойяльности, и в чем их нелойяльность выражается.
Инструкция: как завербовать из среды местного населения платных информаторов.
Инструкция для платных информаторов из местного населения, зачисленных на службу при жандармском отделении.
Каждый день приносил новые инструкции, наставления, анкеты и распоряжения. Заваленный массой нововведений австрийского Министерства внутренних дел, вахмистр Фландерка не успевал отвечать и посылал стереотипные отчеты, что у него все в порядке и что лойяльность местного населения — Ia.
Для оценки лойяльности населения по отношению к монархии австрийское Министерство внутренних дел изобрело следующую лестницу категорий:
Ia Ib Ic
IIa IIb IIc
IIIa IIIb IIIc
IVa IVb IVc
Римская четверка в соединении с «a» обозначала государственного изменника и петлю, в соединении с «b» — концентрационный лагерь, а с «c» — выследить и посадить.
В письменном столе жандармского вахмистра находились всевозможные анкетные листы и реестры. Правительство желало знать о каждом гражданине, какого он мнения о власти.
Вахмистр приходил в отчаяние от этой беспрерывно прибывающей с каждым днем литературы. Каждый раз, завидев знакомый пакет с печатью «служебное», он испытывал сердцебиение. Ночью после долгих дум он приходил к убеждению, что ему не дождаться конца войны, что жандармское управление отнимет у него последние крохи разума и что ему не придется порадоваться победе австрийского оружия, ибо к тому времени у него в голове не будет хватать многих винтиков.
А жандармское управление продолжало бомбардировать его запросами: почему до сих пор не отвечено на анкету за № 72345/721/alf/Д, как выполняется инструкция за № 88992/822/gfeh/Z, каковы практические результаты наставления за № 123456/1922/blr/V? и т. д.
Сильнее всего допекала его инструкция о вербовке среди местного населения платных доносчиков и информаторов. Придя к заключению о невозможности завербовать кого-нибудь из местечка Путима, где весь народ меднолобый, он наконец напал на мысль взять к себе на службу общинного подпаска-кретина, по прозванию Петька-Прыгни, который на этот окрик прыгал. Это был несчастный, обиженный природой и людьми, урод, пасший за дрянные харчи и несколько золотых в год принадлежащий общине скот.
Вахмистр велел его призвать и сказать ему:
— Знаешь, Петька, кто такой «старик Гулякин»?[15]
— М-м…
— Не мычи. Так называют государя императора. Знаешь, кто такой государь император?
— Гоцудаль импелатол…
— Молодец, Петька! Так заруби себе на носу: если услышишь, когда ходишь по избам обедать, кто-нибудь скажет, что государь император скотина или в этом роде, то моментально придешь ко мне и сообщишь. За это получишь от меня двадцать геллеров. А если услышишь, кто-нибудь скажет, что войну мы проиграем, опять придешь ко мне и скажешь, кто это говорил, и опять получишь двадцать геллеров. Но если я узнаю, что ты что-нибудь скрыл, то плохо тебе придется! Свяжу тебя и отправлю; в Писек. А теперь, ну-ка прыгни! — Петька подпрыгнул, а вахмистр дал ему двадцать геллеров и, довольный, написал рапорт в Окружное жандармское управление, что завербовал информатора.
На следующий день к вахмистру пришел священник и сообщил ему по секрету, что утром он встретил за деревней Петьку-Прыгни и тот ему сказал: «Батюшка, вчела пан вахмистл говолил, сто гоцудаль импелатол скотина, а войну мы плоиглаем. Бэ-э… Гоп!»
После разговора со священником вахмистр велел подпаска арестовать, и тот был позднее приговорен градчанским судом за изменнические козни, подстрекательство, оскорбление его величества и за целый ряд других преступлений к двенадцати годам тюрьмы.
Петька-Прыгни на суде держал себя, как на пастбище: на все вопросы блеял козой, а после вынесения приговора заржал и подпрыгнул. За это он был наказан в дисциплинарном порядке: твердая постель, одиночка и три дня в неделю на хлеб и воду.
С тех пор у вахмистра не было информатора, и ему пришлось ограничиться паллиативом: он сам выдумал себе информатора, сообщил по инстанции вымышленное имя и таким образом повысил свои доходы на пятьдесят крон, которые он пропивал в трактире «У Кота». После десятой кружки его начинали мучить угрызения совести, и пиво горкло у него во рту, когда он слышал от соседей всегда одну и ту же фразу: «Чтой-то нынче пан вахмистр невеселый, словно им не по себе». Тогда он уходил домой, а после его ухода кто-нибудь делал замечание: «Наши опять, должно, в Сербии п… Вахмистр филином глядит».
А вахмистр дома заполнял с тоски одну из бесчисленных анкет:
«Настроение среди населения — Ia…»
Для вахмистра наступили долгие бессонные ночи в постоянном ожидании ревизий, расследований. В кошмарах чудилась ему петля, подводят его к виселице, и в последний момент сам министр обороны кричит ему снизу: «Вахмистр! А где ответ на циркуляр за № 1789678/23792/XYZ?»
Все это было когда-то, но теперь! Теперь словно из всех углов жандармского отделения неслись к нему поздравления по поводу богатой добычи. И жандармский вахмистр Фландерка представлял себе совершенно ясно, как начальник Окружного жандармского управления хлопает его по плечу и говорит:
— Ich gratuliere Ihnen, Herr Wachmeister![16]
Жандармский вахмистр рисовал в своем воображении картины — одну пленительней другой. В извилинах его чиновничьего мозга вырастали и проносились отличия, повышения и долгожданная оценка его криминалистических способностей — оценка, открывающая ему широкую карьеру.
Вахмистр вызвал своего помощника и спросил его:
— Обед раздобыли?
— Принесли ему копченой свинины с капустой и кнедликом[17]. Супа уже не было. После обеда выпил стакан чаю и хочет еще.
— Дать! — великодушно разрешил вахмистр. — Когда напьется, приведите его ко мне.
Через полчаса привели Швейка, сытого и, как всегда, довольного.
— Ну как? Понравился вам обед? — спросил вахмистр.
— Обед был сносный, господин вахмистр. Только вот капусты не мешало бы побольше. Да, что делать, я знаю, что на меня не рассчитывали. Свинина хорошая, должно быть домашнего копчения, из собственной свиньи. И чай с ромом был неплох.
Поделиться книгой: