Помоги проекту - поделись книгой:
— Да нет… Вернее, да, но пронесло. Спасибо эскулапам, справились. — Борис Аркадьевич троекратно сплюнул и подрумянился. — На колено жаловалась. А оказалось, тромбофлебит. Тромб оторвался и двинулся по сосуду. Вовремя обнаружили, слава богу, а не то бы перекрыл сосуд — и пиши пропало…
— Ужас какой…
— Не говорите, Лидия Сергеевна. Теперь вот за двоих тащу. И ботву перерубил, и в кладовке вчера разобрал — специально приезжал… Старое тещино хозяйство — откуда оно? — все на мусорку отволок. Какие-то кастрюли, часы с кукушкой — от кукушки, между нами говоря, одна челюсть осталась… Даже книги — вы бы видели, в каком состоянии! Мыши сожрали! А ведь приличная литература. «Капитан Фракасс», «Асканио», «Двадцать лет спустя» — сорок девятого года издания! «Наш человек в Гаване» Грэма Грина… Эту, собственно, и не жалко, нуднота невыносимая…
Постоялов, насколько я знаю, принадлежал к среднему классу. Средний автомобиль, средняя дача. Средняя… жена. Занимался незначительной куплей-продажей, в высшие сферы не лез, справедливо полагая, что в высших сферах отечественного бизнеса долго не живут. То есть не рисковал. Хотя очень часто пил шампанское.
На нижней улице, окаймленной зарослями тальника — спутника пересыхающей протоки, — раздался автомобильный гул. Я скосила глаза. В ворота восточного соседа — «голубого» доктора Грецкого — въезжал малютка «RAV». Магнитола гремела на полный «dolby-surraund»: стареющий мачо-шансон прокуренно плакал о заблудившемся лете. Навстречу гостю уж спешил хозяин особняка — апологет большой и чистой гомосексуальной любви терапевт Грецкий. Безлик, брюхат, рост — метр в прыжке, нос — повеситься можно. Обежал капот и услужливо распахнул дверцу, из которой появился зевающий молодой человек в кудряшках. Манерно принял протянутую руку.
— Врачи без границ, — глубокомысленно хмыкнул Борис Аркадьевич. — Небо бы такое голубое.
— Тьфу на них. — Я воткнула топорик в теплицу и отправилась пить чай с халвой.
Минут через десять у моих дверей нарисовалась Зойка Макарова — мнительная особа, в направлении которой вчера днем продвигался серый «вольво». Я как раз пила из блюдечка чай, важно надувая щеки, и прекрасно видела между шторами, как она мнется на крыльце, кусая губы и царапая запястья (ванилью натерла).
— Да входи, чего там! — крикнула я. — Неродная, что ли?
Она вздрогнула, как-то воровато поозиралась и прошмыгнула на кухню.
— Ты чего вся зеленая? — поинтересовалась я. — Гремлины в доме завелись?
— Ты тоже не розовая, — отбилась Зойка.
И это верно. Утро туманное. И ночью трижды испугали. Не считая маньяка в переулке.
— Присаживайся, — кивнула я на электросамовар. — Чайку хлебни.
Зойка яростно замотала головой:
— Не-е, Лидочек, пойду я…
И опять замялась, заерзала, как будто у нее под фуфайкой спиногрыз завелся. Ну и шла бы.
— Чего хочешь-то? — вздохнула я.
Она решилась. Стянула с себя спиногрыза и начала издалека:
— Тут ко мне давеча мужчина приезжал… На «вольве»…
— Поздравляю, — пресекла я надвигающуюся паузу. — Ты взяла себе нового мужчину? Крутого, что ли, завалила?
Зойка преобразилась. Очевидно, моя фраза послужила для нее термальным источником. Лицо запунцовело, глазки зажглись. Грудь обозначилась под фуфайкой и двинулась в психическую. Так и рождаются пылкие гурии из бледных замухрышек.
— Он чудо, Лидунчик. Ты не представляешь, какой это удивительный мужчина! Он богатый, высокий, красивый, благородный… Геной звать. А какие он мне цветы подарил! Белоснежные пионы, привитые к хризантемам — ты можешь поверить?.. Ой, я не могу, Лидуня… Знаешь, чем мы занимались?
Мне показалось, она сейчас заскулит от сладострастия. Я почувствовала себя несправедливо обиженной.
— Представляю, — пробормотала я.
— Нет, ты не представляешь! Это невозможно представить… Мы три часа не вылезали из кровати! Мы десять раз делали
Все понятно. Зойка, кажется, подсела. Теперь она может смело убрать в кладовку любимый фаллоимитатор о двух концах. До следующего «безмужичья».
Я сглотнула:
— А потом?
Внезапно она скисла:
— А потом он поехал к жене. И детям…
Я облегченно вздохнула. Пожалуй, вопрос о фаллоимитаторе оставим открытым.
— А чего хочешь-то?
Вопрос прозвучал грубовато. Но я сознательно пошла на хамство. Негоже распространяться о своих личных контактах в присутствии одинокой, разведенной женщины.
Зойка посмотрела на меня как прокурор Руденко на подсудимого Геринга:
— Я не хотела его отпускать. Он тоже не хотел уезжать. Он сказал, что сочинит жене причину и пулей вернется.
— И не вернулся, — догадалась я. Подумаешь, трагедия. Обычная история. Зойка Макарова не последняя дура в Сибири.
— Да-а… — Она скисла еще вдвое и изобразила по слезинке на каждом глазу. Потом вздохнула мучительно и больно и выложила наконец свою просьбу: — Лидунечка, дай позвонить…
— Иди звони, — я кивнула на лестницу. — Мобила там. А ты не боишься поставить мужчину в неловкое положение?
— Да что ты, — она махнула рукой. — Все будет хорошо. Я представлюсь его секретаршей.
И ушилась в мансарду. Через несколько минут спустилась — постаревшая, сгорбатившаяся, с трясущейся челюстью. «От ворот поворот», — догадалась я. К черту послали. И не стала выяснять обстоятельства, целиком признавая Зойкино право на конфиденциальность собственных соплей.
Она сама раскололась. Остановилась в дверях и, потрясенно вращая глазами, проговорила:
— Он не ночевал дома. Он вообще не возвращался…
Окинула кухню невидящим глазом, нашла на ощупь проем и удалилась, оставив меня в раздумье.
В последующие полчаса на дефиле был замечен Ромка Красноперов — компьютерный гений из Волчьего тупика. Я опять рубила в щепки капусту, причем делала это ритмично, синхронизируя удары с боем барабана со стороны любвеобильного доктора Грецкого.
— О, е-е! Какой сюрприз! Какая сцена! Ты сделала это!.. — прозвучало за спиной молодо и задорно.
Я чуть топор не выронила.
— Привет, Косичкина! — таращась на меня счастливым неженатым взором, вскричал гость. Этот падкий на спецэффекты вундеркинд и сегодня не выходил из амплуа — был одет в красно-желтую куртку, кирзовые сапоги и какой-то ночной колпак с рюшечками.
Чего это они ко мне зачастили?
— Привет, Краснопёрдов, — согласилась я. — Чаю хочешь?
— Расслабься, — великодушно проглотил мой экспромт Ромка. — Это рабочий визит, не официальный, не надо почестей. Ответь, Лидунька, на один вопросец. Вернее, проконсультируй. Предложили мне тут по случаю ксолойтцкуинтли…
— Повтори, — не поняла я.
— Обидно, — взгрустнул Ромка, — а я думал, ты знаешь. Зря шел. Ксолойтцкуинтли. Это голая собачка такая мексиканская. Злая, отвязная. Потеет, на солнце обгорает клочьями. Страшенная, как ядерный гриб. Зато недорого — всего девятьсот гринов. Вот не знаю теперь — брать или отказываться.
— Бери, — сказала я, — однозначно. Очень отвечает твоему стилю.
— Я тоже так думаю, — обрадовался Ромка. — Боюсь, с Лабрадором или золотистым ретривером на поводке я буду смотреться нелепо. Ну спасибо тебе, подруга.
— Эй, подожди, — вдруг вырвалось у меня. Ромка как-то напрягся. Или показалось?
— Чего тебе, Косичкина?
И тут как сверкнуло — или это во мне сверкнуло?.. На короткий миг мне сделалось плохо. Закольцовка в извилинах, как сказала бы презрительно Бронька. Я узрела другого Красноперова… Я поменяла состояние сознания — помчалась в другое измерение, только руками всплеснула. Ночь, Фасадная улица, тень из куста… Шипящее пламя, контур худого лица… Холод, страх, липкая мерзость по телу… Я словно заново окунулась в это дурацкое происшествие… Мама мия! Остановись!
Я вернулась в дачный мир — настоящая «закольцовка». Где кружилась, непонятно. Ромка — сам по себе, маньяк — сам по себе, ничего похожего, кроме роста. Да и голос Красноперова с другим не спутаешь. «Не шизуй, девушка, — приказала я себе. — С приобщением к семье душевнобольных ты не станешь гениальнее. Это мамина теория, не твоя»…
— Ты не уснула? — полюбопытствовал Ромка.
Я торопливо забормотала, не спуская с него глаз:
— Сегодня ночью… в районе двух часов двое… неизвестных, предположительно мужского пола, прошли мимо моего дома и свернули в Волчий тупик. Они тащили что-то тяжелое, завернутое. Я предполагаю, это был… человеческий труп. Предположение, прошу заметить, не вздорное, поскольку… м-м… проносу тяжелого предмета предшествовали крик и протяжные стоны, соответствующие, на мой взгляд, крику и стонам человека, которому делают больно. В Волчьем переулке всего три двора. Твой, Риты Рябининой и четы Сургачева — Марышев. Признайся, Ромка, они не к тебе шли?
Очевидно, я еще не понимала, в какую мясорубку ввязалась. В свете дня ночное происшествие представлялось если и не комичным, то уж никак не страшным. И совершенно напрасно.
— Ты того, да, дописалась? — Ромка небрежно постучал кулаком по лбу (то есть неплохо прикинулся валенком). — У врача когда была, дурында? Так сходи, Косичкина, в самый раз провериться. А то ишь загнула…
Повернулся и, независимо поплевывая, поперся прыгающей походкой с моего участка. Неужели до него не дошел смысл моих слов?
Или дошел?
«Интересно, кого еще принесет?» — подумала я, отчетливо понимая, что вовремя сесть за работу мне уже не светит.
Следующей была Кира Сургачева. Нормальная бабешка, мужикам такие нравятся — нестарая, остроскулая. Отдаленные пращуры Сургачевой в тюрбанах по степи носились. И девочек наших лапали. Однако в это хмурое утро она была совершенно никакая. То есть абсолютно. Не то чтобы пьяная, но с колоссального бодуна. Продефилировала по дорожке и, ободрав георгины, с опаской покосилась на мой топорик и плюхнулась на крыльцо:
— Привет, Лидунчик. Опохмелиться есть? И закусить…
«Губищей закуси», — отчего-то подумалось мне.
— У тебя что, дом сгорел?
— Не говори, Лидунчик, полный каюк в доме. Матросы ночевали. Лучше бы сгорел…
Тоскливо замолчав, она вперилась в мой вечнозеленый кедрик, растущий перед крыльцом. Тот как-то весь съежился и заробел. Будь его воля, непременно бы отпрыгнул.
В буфете на кухне прозябали остатки вермута. Делать нечего — гостям предлагают лучшее. Я слила их в кружку и отнесла Сургачевой.
— Зашибись, — одобрила Сургачева, выпивая не глядя. — Ты чудо, Лидунчик. Век не забуду…
Оказалось, что Кира с Марышевым давеча накушались какого-то боевого отравляющего вещества. На вид водка была вполне пристойной. С медальками. И стоила как подлинный «Абсолют». И повод ее употребить был правильный — совмещение, так сказать, скорбного и радостного: скончалась любимая тетушка Игорька, но, чтобы он не сильно рвал волосы, оставила ему в наследство двухкомнатную квартиру в центре. Вот за этот презент и выпили. Хотели как лучше — культурно провести субботу, в воскресенье уехать в город, съездить на квартиру и активно радоваться жизни, но получился полный конфуз. Игорь лежит в отрубе, пьяный до усрачки, дачка кверху дном, Сургачева тяжело больна и периодически выпадает из реальности. Слишком поздно они обнаружили, что водка паленая — половину уже выпили. Сургачева нашла в себе силы остановиться, а Игорек, естественно, рвался в бой, и каково теперь будет пробуждение — никому не ведомо. Хотя и прогнозируемо.
— Ты этой ночью не вставала? — спросила я.
— А как бы я вставала? — удивилась Сургачева.
— Ну не знаю, — пожала я плечами. — До ветру там, или с «ихтиандрой» пообщаться… Организму ведь не прикажешь.
Сургачева мрачно заглянула на дно кружки:
— Ну нет уж. По крайней мере, не припомню… Еще выпить дашь?
— Нету.
— Плохо. Ну ладно, побреду я тогда. Погуляю. Игорек еще не скоро воскреснет.
— Подожди…
И пока она не успела оторвать свою задницу от крыльца, я слово в слово повторила уже сказанное Красноперову, изменив лишь заключительную часть монолога.
— В Волчьем тупике всего три двора, — сказала я, — ваш, Ритки Рябининой и придурка Красноперова…
— Не чмыри всуе Красноперова, — зевнула Сургачева, — не такой уж он придурок, как кажется. Он скорее гений. Ты слышала о программном обеспечении «Логическая Вселенная»? Разработана в вычислительном центре машзавода имени Фрунзе. Фирма «Сибкомп». При непосредственном участии, заметь, Красноперова. По мнению экспертов, эта программа по параметрам превосходит небезызвестный «Windows» и намного удобнее…
— Зато в быту он полный увалень. Ты вообще слышала, что я сказала?
Сургачева минутку подумала. Потом подняла на меня усталые, воспаленные глаза:
— А с чего тебе взбрело, будто они несли труп?
Тут я напомнила ей про крик и стоны. Она опять задумалась. Со стороны могло показаться, что Сургачева спит.
— Бред, — сказала она, проснувшись. — Труп нельзя вынести из кооператива. Его, знаешь ли, казаки охраняют со всех сторон. Я имею в виду, кооператив, а не труп.
— Труп понесли в Волчий тупик, — терпеливо напомнила я.
— То есть он там где-то и лежит? — подозрительно поводя носом, точно принюхиваясь, сообразила Сургачева. — У кого-то из нас, да? Пованивая?
— Закопали, — предположила я.
Она посмотрела на меня с каким-то плохо скрытым предубеждением. Потом, видно, заподозрила неладное. В больных глазах отразилось рождение мысли.
— Постой-ка, — буркнула она, — голубушка. А ты, часом, не обыгрываешь на мне свои новые сюжеты? — Она аж засветилась от своей супердогадливости — насколько возможно засветиться при зверином похмелье. Я не стала вгонять ее в новую задумчивость. Смысла уже не было.
— Ладно, Сургачева, — призналась я с виноватым видом, — живи и славься. У меня по новому роману на дачах орудуют два маньяка — каждую ночь убивают по человеку, отрывают от него кусочки и съедают в живом… тьфу, прости, в сыром виде. Милиционеры обо всем догадываются, идут по следу, но боятся спугнуть живодеров, поэтому дачников оставляют в неведении, а с тех, кто находит обглоданные тела, взимают подписку о неразглашении…
— О нет, — простонала Сургачева, отрывая по частям задницу от крыльца, — не могу эту дичь слушать. Ты явно исписалась… Бывай, соседка, благодарю тебя покорно…
Поделиться книгой: