Последний удар

Эллери Куин

Последний удар

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Клер и Джон Себастианы — богатая молодая пара. Их потомство поставило перед Эллери Куином задачу, к окончательному решению которой он пришел только через двадцать семь лет.

Доктор Корнелиус Ф. Холл — таинственный врач, который был свидетелем рождения и смерти, скрываемых с равной тщательностью.

Эллери Куин — молодой человек двадцати пяти лет. Впервые самостоятельно расследуя убийство, он распутал сложнейший клубок улик, но свойственная молодости неуверенность заставила его усомниться в собственном решении — на двадцать семь лет.

Джон Себастиан — молодой человек тоже двадцати пяти лет. Поэт, любитель эффектных поз и сюрпризов — но среди подарков, полученных им на Рождество, были и такие сюрпризы, на которые даже он не рассчитывал.

Артур Б. Крейг — выдающийся мастер печатного дела и опекун Джона Себастиана. В его загородном особняке и происходили роковые празднества.

Расти Браун — очаровательная рыжеволосая художница, дизайнер по одежде и украшениям в авангардистском стиле, а также властительница сердца Джона.

Миссис Оливетт Браун — мать Расти, страстная любительница спиритических сеансов. Ее «магический кристалл» показал тайну, которую, как считал Джон Себастиан, знал только он один.

Эллен Крейг — миленькая студенточка из Уэлсли, племянница Артура Б. Крейга. Она преследовала Эллери почти с тем же рвением, с каким тот преследовал убийцу.

Валентина Уоррен — начинающая актриса. Свою лучшую роль она надеялась сыграть перед Джоном Себастианом.

Мариус Карло — сердитый молодой музыкант, имевший виды на художницу.

Доктор Сэм Дарк — старый семейный врач, во время вынужденного отпуска ставший патологоанатомом по совместительству.

Дэн З. Фримен — издатель Эллери, обладавший кротким нравом. Его рождественские праздники были омрачены угрозой неминуемого падения «Дома Фримена».

Роланд Пейн — семейный адвокат с безупречными манерами и небезупречным прошлым.

Достопочтенный Эндрю Гардинер — кроткий пастырь, обнаруживший черную овцу в своем стаде.

Лейтенант Луриа — неглупый и решительный полицейский, по велению которого праздники растянулись на две недели.

Сержант Девоу — симпатичный патрульный, которому в этом деле досталась роль сторожевого пса, что некоторым из дам пришлось даже по вкусу.

Инспектор Куин — Хотя в расследовании солировал Эллери, но как-то в полночь явился его отец и внес свой посильный вклад — который оказался сильнейшим потрясением для Эллери.

Сержант Вели — первый помощник инспектора Куина, явившийся прямо из Нью-Йорка с огорчительными сведениями — и неопровержимыми доказательствами.

КНИГА ПЕРВАЯ

Предельная допустимая скорость для автомобильного транспорта

В районах тесной застройки — 10 миль в час. В деревнях и городах вне зон тесной застройки — 15 миль в час.

Вне населенных пунктов — 20 миль в час.

Из «Свода законов штата «Нью-Йорк» 1904 года

За четверть века до… январь 1905 года

Глава Первая, в которой дама в интересном положении попадает в беду вследствие природного катаклизма и упрямства собственного мужа

Новый год начался для Клер Себастиан очень радостно. Ребенок был на удивление подвижен, — «Уж не жеребенок ли там, а, Джон?» — и когда им с мужем удавалось уединиться в спальне своего номера, она даже позволяла мужу потрогать живот, как там малыш шевелится и брыкается во чреве. В ту неделю они частенько смеялись вместе.

Мысль съездить в Нью-Йорк на Новый год и прихватить еще несколько дней, чтобы хорошенько «встряхнуться», подал Джон. «Я же знаю, как ты стосковалась по веселой жизни — еще бы, столько месяцев взаперти просидела в этом Ри, — заявил он Клер. — По-моему, тебе надо развеяться напоследок, перед тем как набросить на себя тяжкие узы материнства».

Клер же втайне полагала, что в ее состоянии погружаться в вихрь светских удовольствий в Нью-Йорке довольно рискованно. Однако она нарочито отвернулась от собственного распухшего отражения в зеркале.

На нее накатила волна приятного легкомыслия. Ну и пусть эти нью-йоркские типчики любуются!

До среды, 4 января, «встряска» шла просто великолепно. Джон снял люкс в «Уолдорфе» и на все время праздников решительно послал к черту все дела фирмы «Себастиан и Крейг». «Эта неделя принадлежит тебе, дорогая, — уверял он. — Издательство и Артур Крейг как-нибудь перебьются несколько дней без меня». При этом он учтиво целовал ее. Клер даже покраснела: все так напоминало медовый месяц. «Джон, да ты прямо-таки помешался на поцелуях, — усмехнулась она. — Может, нам еще и потанцевать под этот жуткий рэгтайм?» Но заходить так далеко Джон решительно отказался.

Но эту потерю Клер не успела ощутить. Новый год они встречали в шикарном доме одного из друзей мужа, издателя, среди литературных знаменитостей. Беседа и шампанское не уступали друг другу в искрометности. Кто-то даже поинтересовался мнением Клер о бестселлерах сезона: «Переправе» Уинстона Черчилля, «Юном пастыре Царствия Небесного» Джона Фокса-младшего, «Ребекке с фермы Саннибрук» миссис Уиггин — а также о молодых авторах, таких, как Джек Лондон, Джордж Бэрр МакКатчен, Линкольн Стеффене и Джозеф К. Линкольн. Клер нечасто доводилось участвовать в изысканной нью-йоркской жизни мужа, так что этот вечер прошел для нее исключительно блестяще.

По настоянию Джона завтрак ей подавали в постель; сам же он в это время проглядывал газеты, читая ей вслух самые интересные места. Клер казалось, что весь мир отмечает появление ее ребенка какими-то особыми событиями. За последними днями осады Порт-Артура она следила так, будто сама лично в ней участвовала. Когда утром второго января газеты сообщили, что русский генерал Стессель сдает крепость генералу Ноги, ее поразил мрачный тон мужа. «Мы еще нахлебаемся с этими наглыми японцами, помяни мое слово». Клер решила, что это он специально, чтобы испортить ей настроение. Но когда он прочел ей предложение президента Рузвельта — великолепно подражая лающему голосу Тедди — ставить к позорному столбу и подвергать порке тех, кто избивает своих жен, она не могла удержаться от смеха.

Обедали они у «Рейзенвебера», каждый вечер посещали театр и ужинали за полночь у «Дельмонико». Под Новый год они посмотрели Сатерна и Марлоу в «Ромео и Джульетте», в понедельник — г-жу Фиск в «Гедде Габлер», а во вторник, несмотря на то, что к полудню начался сильный снегопад, им удалось полюбоваться Дэвидом Уорфилдом в «Учителе музыки».

Днем Клер ходила по бродвейскнм магазинам. У «Арнольда Констебла» она с чувством исполненного долга купила несколько платьев особого покроя для последних месяцев беременности, но уже у «Лорда и Тейлора» на Пятой авеню и у «Б. Альтмана» на Шестой она отбросила всяческое благоразумие и пустилась во все тяжкие по части покупок «на потом». Тут были и нижние юбки из тафты, шуршащие как морская пена, и наимоднейшие короткие юбки, дерзновенно приоткрывающие самый кончик туфли — это был «последний писк», — и неотразимые лайковые ботинки на высоком каблучке, прелестных пастельных тонов, предназначенные для повседневной носки, и надлежащее количество валиков, хитроумно выполненных из проволоки, без которых просто невозможно соорудить прическу «помпадур», и даже новейшие длинные шляпные булавки, которые, по уверениям продавщицы из «Альтмана», куда элегантнее, чем обычные короткие, и, само собой разумеется, множество платьев.

— Ты не сердишься? — с волнением спросила она мужа. Но тот только рассмеялся и еще раз поцеловал ее.

В общем, все было божественно. А потом началась метель.

Снегопад, сквозь который их такси еле пробилось во вторник вечером, свирепствовал всю ночь. К утру в «Геральд» появились сообщения, что город парализован и что весь транспорт, идущий в Нью-Йорк или из Нью-Йорка, остановлен. Из многих поездов пришлось эвакуировать пассажиров, а сами поезда оставить в глубоких заносах. Лонг-Айленд был отрезан от внешнего мира.

В среду Себастианы не выходили из «Уолдорфа». Праздничное настроение покинуло Джона. Когда стало ясно, что билеты у них пропали — а они собирались на Джона Февершема в «Летти», — он заказал бутылку ржаного виски «Ред Топ» и мрачно пил весь вечер. Клер впервые пожалела, что они не остались в спокойненьком Ри.

К утру четверга город начал потихоньку выкапываться из-под снега. За завтраком Джон оставил Клер и довольно долго не возвращался в номер. Вернувшись, он решительно сказал:

— Я забираю тебя домой.

— Ладно, Джон, — спокойно сказала Клер. — Поезда ходят?

— Нет пока, и неизвестно, когда начнут. Может пойти дождь, и все превратится в ледяную слякоть. Вот тогда нам не позавидуешь.

Он не сказал ей, почему на самом деле он хочет как можно быстрее вывезти ее из города: сообщали, что комиссар полиции Макэду запросил подкрепление в полторы тысячи человек, поскольку не уверен, что его люди справятся с волной грабежей, захлестнувшей верхний Вест-Сайд.

— Чем раньше мы отправимся, тем лучше.

— А как сюда попали?

— Но, Джон, как же мы попадем домой?

— На авто? — Клер побледнела. — Как же можно, Джон? Дороги…

— На сей счет не беспокойся. Наш «пирс» везде пройдет. — От крупной фигуры мужа исходила уверенность. — Одевайся, милая, и собирайся. Мы едем немедленно.

Клер покорно встала с кровати. Она знала, что с мужем насчет его любимых автомобилей лучше не спорить.

Но она была в ужасе. Ей так и не удалось преодолеть свой страх перед безлошадными экипажами, хотя всякий раз она упорно стремилась изобразить полнейший восторг. Муж продал свой двухместный «хейнс-апперсон»: для него это авто было слишком тихоходным. Ныне у них был «пирс-грейт-эрроу» с задним ходом. За эту машину он заплатил четыре тысячи долларов. У нее был двигатель в тридцать две лошадиные силы, переключатель скоростей находился прямо на рулевой колонке, имелись газовые фары и специальный ящик для инструментов под передним сиденьем. Но и это было для мужа недостаточно современно. Он только что приобрел один из знаменитых «паровичков» Уайта — автомобиль, известный под названием «Билли-свистун» и способный развивать скорость свыше мили в минуту. Про себя Клер благодарила Бога, что для этой поездки в Нью-Йорк Джон выбрал «пирс».

Она в ожидании стояла на тротуаре перед «Уолдор-фом», пока муж руководил загрузкой багажа, в том числе и ее покупок, в заднюю дверь «грейт-эрроу». По частично расчищенной улице автомобиль осторожно объезжали повозки и пролетки. На перекрестке 34-й улицы и Пятой авеню верховой полицейский из организованной только в сентябре прошлого года конной полиции Нью-Йорка пытался навести порядок в скоплении буксующего транспорта. Больше автомобилей в пределах видимости не было.

Клер дрожала в своей меховой шапочке и тяжелой «автомобильной» куртке. Джон насвистывал любимую песенку «Беделия», словно ничто в целом мире его не тревожило.

В машине он укутал жену в меховую полость, поднял и закрепил прорезиненный верх автомобиля, надвинул защитные очки поверх кепки с козырьком, бросил коридорным доллар, и, поскольку мотор работал уже полчаса и успел разогреться, они тронулись в путь.

Этот день — 5 января 1905 года — кульминационный день всей тридцатидвухлетней жизни Клер Себастиан — был сплошным кошмаром, состоявшим из мерзкого запаха бензина, ужасных застывших картин вдоль дороги и самой дороги, скользкой и ежеминутно грозящей гибелью. И хуже всего была лихорадочная веселость Джона Себастиана. Как будто все — и огромные сугробы, похожие на застывшие в полете крылья белой птицы, и предательские выбоины, и экипажи, брошенные на городских улицах и окрестных дорогах, и отчетливо видимые кое-где застывшие ноги мертвых лошадей — было намеренно брошено на пути Себастиана, вызывая его на битву. И он сражался с ними, мощный и алощекий, с яростной решимостью человека, который уверен, что его сила и его воля неминуемо восторжествуют. Беременная женщина сжалась возле мужа в комок, дрожа под всеми своими мехами, то со страхом глядя сквозь схваченные льдом очки, то тщетно натягивая шерстяной шарф на онемевшее лицо… полумертвая от холода и голода и вконец потерявшая присутствие духа.

Себастиан же, казалось, был удручен лишь тем, что из-за непогоды лишился стольких удовольствий. Он выкрикивал проклятья злым стихиям, вынуждавшим их пропустить завтрашний показ «Аиды» с участием мадам Нордика, Скотти и этой новой итальянской звезды, Энрико Карузо, который, по словам критиков, «принял восторженное преклонение всей Америки в наследство от Жана де Рецке». Среди прочего Себастиан страстно увлекался оперой и театром. «Это единственное его увлечение, — размышляла Клер, — которое я всем сердцем разделяю». И несмотря на все свои страдания, она подумала о вечернем платье, которое должна была надеть в оперу, — розовый атлас, с отделкой из кораллов и вставками из черного бархата, украшенный тиарой и ниткой жемчуга, — и искренне посочувствовала мужу и себе самой.

Как только они съехали с Бронксовского шоссе на Бостонский почтовый тракт, хлынул дождь. Клер схватила мужа за руку.

— Джон, дальше ехать нельзя! — воскликнула она сквозь стук мотора. — Мы непременно перевернемся!

— Где нам остановиться, по-твоему? — проревел он в ответ. — Не бойся, Клер, все будет нормально. Наш «пирс» везет нас просто классно, да? К вечеру будешь дома.

Еще засветло ему пришлось остановиться и зажечь фары. Дальше они ползли со скоростью пять миль в час. Клер чувствовала, как скользили и прокручивались колеса «грейт-эрроу», стремясь хоть как-то сцепиться с быстро леденеющим снегом.

Себастиан перестал вдохновенно ругаться. Он вообще ничего не говорил.

Прошло немало времени, прежде чем Клер открыла глаза. «Пирс» стоял возле старой конюшни невдалеке от небольшого каркасного дома. На ветру мерцали керосиновые штормовые фонари. Она бессмысленно смотрела, как ее муж вышел из авто и с трудом, проваливаясь в снегу, доковылял до входной двери. Он барабанил до тех пор, пока дверь не открылась и оттуда не выглянул донельзя удивленный человек в рваном свитере. Клер услышала, как муж прокричал:

— Я там увидел вашу табличку. Мне нужен бензин. Не продадите? — Она увидела, как человек кивнул в ответ. — А жене не повредила бы чашка горячего кофе и бутерброд.

Джону пришлось внести ее в кухоньку, заполненную клубами пара. Кухонька была грязноватая, обсиженная мухами еще с прошлого лета, но Клер казалось, что ей в жизни не доводилось бывать в столь блаженном месте. Она прильнула к печурке свекольного цвета, прихлебывая обжигающий кофе, казавшийся ей на вкус чем-то вроде амброзии, заваренной на грязи. Она чувствовала, как ее тело постепенно возвращается к жизни. Она услышала слабый голос и тут же поняла, что говорит она сама:

— Бедный малыш! Ты еще здесь? — Она рассмеялась от нелепости сказанного и с тревогой ощутила, что сейчас с ней произойдет истерика. Она намеренно сделала большой глоток — и все глупости буквально выжгло на ходу.

Мужчины вернулись как-то слишком скоро. Джон поспешно выпил кофе, и она поняла, что сейчас все начнется сначала.

— Нам обязательно ехать? — Она старалась унять дрожь в голосе: Джон терпеть не мог трусливых женщин. — Я бы лучше осталась здесь, чем снова туда… Это так опасно, Джон. Если ты не думаешь о себе, обо мне, подумай хотя бы о ребенке.

— Ни с тобой, ни с ребенком ничего не случится.

Человек в рваном свитере сказал:

— Так у вас жена в положении? Лично я бы сегодня и козла на улицу не выпустил. Так что, дамочка, здесь, конечно, не резиденция миссис Астор, но моя кровать всегда в вашем распоряжении.

— Вы очень добры, — тихо сказала Клер. Она знала, что все это бесполезно. Всякое сопротивление, несогласие только распаляли мужа, прибавляли ему упрямства и злобы.

— Клер, ты готова?

— Мистер, да вы свихнулись! — воскликнул конюх.

Джон Себастиан швырнул несколько монет на кухонный стол, ухватил жену под руку и повлек во тьму. Он молча втиснул ее обратно в «пирс» и, усевшись рядом с ней, процедил:

— Сегодня ты будешь спать в своей постели! Кроме того, не затем я так много проехал, чтобы сейчас отступать.

«Вот-вот, — подумала Клер, — вот что для него самое главное — никогда не отступать, чем бы ни пришлось расплачиваться».

И на нее снова нахлынули разом все ее страхи. Укрывшись полостью, она бережно прикрыла живот руками.

Катастрофа произошла внезапно. Дождь перешел в мокрый снег, и слякоть покрылась корочкой льда. «Грейт-эрроу» замер на вершине подъема, как бы в раздумье, накренился и сам по себе покатил вниз.

У Клер напряглись все мускулы. Глядя во тьму безумными глазами, она уперлась в днище. Огромный «пирс» в тошнотворном темпе набирал скорость. Джон Себастиан яростно вертел беспомощную баранку в разные стороны.

Потом их стало заносить.

Клер вскрикнула:

— Джон!

Это был последний звук, который Себастиан услышал до удара.

Ему казалось, что кто-то изо всех сил бьет его по голове. От боли он очнулся и оказался в ледяной тьме. Его выбросило из машины. Он лежал на сугробе возле дороги. Должно быть, он уже пролежал там какое-то время: дождь прекратился, в небе светила луна. Он уселся на снегу и обхватил голову руками. Но пульсирующая боль не отпускала. Он, шатаясь, поднялся на ноги и ощупал себя. Болело все, но вроде бы ничего не сломалось.

«Мне повезло», — подумал он.

И тут же вспомнил: «Клер!» Он принялся ошалело смотреть во все стороны.

Сначала он не мог разглядеть ее. «Пирс», как мертвое животное, лежал вверх колесами, наполовину съехав с дороги. Он ударился о большое дерево и перевернулся. По всей дороге были разбросаны их вещи, обновки Клер.

Потом он увидел ее. Она выпала из машины и оказалась под ней. Большая часть тела была свободна, но машина придавила ей левую ногу и бедро.

Она застонала.

— Клер! — воскликнул он с облегчением.

Он подобрался к ней, стараясь удержаться на ногах.

Она была без сознания. На льду, в том месте, где она ударилась затылком, темнело пятно крови. Себастиан ухватился за автомобиль и изо всех сил потянул вверх. Ткань крыши примерзла ко льду. Ярость переполняла его. Он тянул, пока не почувствовал, как что-то треснуло и поддалось. Но тут он остановился: приподнять автомобиль и одновременно вытащить Клер из-под машины ему было не под силу.

— Клер. — Он посмотрел в ее наливающееся синевой лицо, стараясь не поддаться панике.

Потом он побежал по пустой дороге. Один раз он поскользнулся и тяжко рухнул. Правый локоть и бедро ожгло болью, но он поднялся и побежал дальше.

И по дороге, в нескольких сотнях футов, как по волшебству, показался усыпанный снегом белый частокол, несколько заиндевелых деревьев, а за ними — дом с горящим фонариком. У забора стоял железный столб, на столбе покачивалась черная табличка, а на ней в лунном свете блестели золоченые буквы:

КОРНЕЛИУС Ф. ХОЛЛ. ДОКТОР МЕДИЦИНЫ.

Его охватила великая радость. Он рывком распахнул калитку, промчался по дорожке, оставляя в снегу глубокие следы, и замолотил в дверь доктора.