Полк продолжает путь

Полк продолжает путь

ФИГУРНАЯ РОЩА

I

В дивизию майор Коротков вернулся глубокой осенью и попал в те же места, где был ранен. Он торопился в полк, которым командовал до ранения, но прежде он должен был повидаться с командиром дивизии полковником Виноградовым.

Только начинало светать, и Коротков дожидался полковника в комнате, хорошо ему знакомой. Те же обои в цветочках, керосиновая лампа в виде фонаря, большой круглый стол с резьбой на ножках — все так же стояло и летом и прошлой зимой, когда дивизия заняла этот рубеж.

— Как себя чувствуете, товарищ майор? — спросил его адъютант командира дивизии.

— Отлично, — отвечал Коротков.

В дверях стояли шофер полковника — Гринько, молодой парень, старательно отращивающий усы, и повар Иван Иванович. Они молча смотрели на Короткова. Они видели, что Коротков изменился. И не только потому, что после ранения стал хромать на правую ногу (хромота эта не так уж была заметна), — изменился он весь почти неуловимо, и только человек, хорошо его знающий, мог это определить.

Иван Иванович погасил лампу, а Гринько поднял занавеску.

Холодный туман сонно сползал с изб, открывая деревушку. Черные сучья деревьев дрожали на ветру. Сразу же за деревней шло поле — все в болотных кочках и воронках от артиллерийских снарядов и мин. В ясную погоду можно было отсюда различить рощу, в которую упиралось поле. Когда в дивизию приезжали из города артисты на концерт, они обычно спрашивали:

— А где фашисты? Далеко?

Полковник подводил их к окну, рукой показывал направление:

— Видите рощу?

В штабных донесениях фашистская оборона называлась: «Роща Фигурная», а в обычных разговорах — Фигурная роща.

За эту Фигурную рощу шли бои и прошлой зимой и летом. В бою за Фигурную рощу был ранен Коротков.

— Товарищ майор, к командиру дивизии! — сказал адъютант.

Коротков, стараясь как можно незаметнее хромать, прошел в смежную комнату:

— Товарищ полковник, майор Коротков по вашему приказанию…

— Ну-ну. Вижу, что прибыл, — сказал Виноградов. — Садись, рассказывай.

— Что ж, товарищ полковник, жизнь госпитальная, сами знаете…

— Знаю. Значит, воевать?

— Воевать, товарищ полковник.

— Места старые, хорошо тебе известные, — сказал Виноградов.

Если бы посторонний человек услыхал эту фразу, он бы ничего особенного в ней не нашел, но Коротков сразу же уловил невеселую интонацию. Фраза Виноградова означала: вот уже вторая зима, а мы находимся все на том же рубеже, и все та же роща Фигурная перед нами. За этой фразой вставала прошлая зима, когда этим рубежом гордились не только в дивизии, но и в армии. На этом рубеже были остановлены гитлеровцы, рвавшиеся к городу.

— Последний рубеж, — говорил тогда командир дивизии, — назад ни шагу ступить нельзя.

Рубеж остался нашим. Наступление гитлеровцев захлебнулось здесь осенью сорок первого. Памятен день, когда командир разведвзвода младший лейтенант Волков, стоя перед командиром дивизии в грязной и насквозь промокшей плащ-палатке, доложил:

— Противник закапывается в землю. — Он что-то хотел добавить, но только еще раз повторил: — Закапывается…

В этом слове был главный итог кровопролитных боев. Гитлеровцы поспешно укрепляли Фигурную рощу и возводили сильные укрепления.

Говоря о «старых, хорошо известных местах», полковник, вероятно, имел в виду и летнюю попытку взять Фигурную рощу приступом. В августе сорок второго Коротков со своим полком вклинился в глубину вражеской обороны, но другие части дивизии не смогли продвинуться, и гитлеровцы перегруппировались, подвели резервы и сами перешли в контрнаступление. Под шквальным огнем Коротков выстоял трое суток. На четвертые сутки, уже будучи раненным, он получил приказ Виноградова отойти на исходные позиции…

— Заместитель твой, Егорушкин, хорошо справляется с полком, — продолжал Виноградов доверительно и подвинул свой стул ближе к Короткову.

— Способный, волевой командир, товарищ полковник…

— Способный, — подтвердил Виноградов. — Вот я и думаю: в связи с тем что ты назначен начальником штаба дивизии, утвердить Егорушкина командиром полка.

И Виноградов пристально взглянул на Короткова.

Коротков молчал. Известие было для него неожиданным — требовалось привести в порядок мысли и чувства. Разумеется, новое назначение — большая честь, но жаль расставаться с полком, с которым Короткова связывало большое прошлое. Молчание затягивалось, и Коротков наконец сказал:

— Я приложу все силы, чтобы оправдать доверие командования, товарищ полковник.

— То-то же! Отправляйся сейчас в полк, повидай людей, а завтра в двенадцать, ноль-ноль быть у меня. Приступишь к обязанностям.

* * *

Дивизия занимает оборону. В этой формулировке не только боевая задача, но и уклад жизни, быт людей. Прошлогодние землянки расширены, прибраны, по семи накатов над каждой землянкой. Хорошо налажена связь между частями. Разведка доносит о любом изменении в стане врага. На каждый огневой налет вражеской артиллерии наша артиллерия отвечает тройным по мощности налетом по изученным целям.

В полку Короткова встретили хорошо. С Егорушкиным они расцеловались, и тот сказал:

— Наконец-то!.. Ну, хозяйство я тебе в лучшем виде представлю.

Коротков сообщил о новом своем назначении, и Егорушкин искренне огорчился:

— А я-то думал, вместе повоюем.

Обоим взгрустнулось. Вспомнилась летняя операция, как долгими часами просиживали над картой, и вечер, и ночь сидели — до тех пор, пока зеленые рощи и черные станционные будки, лужайки не начинали мелькать в глазах и плавать в густом табачном дыму.

— Как приказано было назад повернуть, — вздохнул Егорушкин, — так у меня внутри все оборвалось. Может, на нашем участке вовсе наступать нельзя?

Коротков разговаривал и со снайперами, и с разведчиками, и с артиллеристами, и с саперами, и все ему казалось, что он слышит один и тот же вопрос: «Может, на нашем участке вовсе нельзя наступать?»

В назначенное время Коротков вернулся в штаб и был сразу принят Виноградовым. Но почти сразу же адъютант доложил, что прибыл полковник Першаков — командир соседней дивизии. Виноградов поморщился, но сам вышел навстречу, и Коротков слышал, как он сказал:

— Рад гостю. Заходите, полковник.

Першаков вошел в комнату, на ходу говоря:

— А я из штабарма, домой возвращаюсь. Дай, думаю, заеду, посмотрю, как старик Виноградов живет.

— Мой начальник штаба, — представил Короткова Виноградов.

— Да ну? Своих людей, значит, выдвигаешь? Это, брат, хорошо. Очень хорошо. Так как живем?

— Живем — хлеб жуем… — сказал Виноградов.

— М-да… Место у тебя здесь действительно чертово. Я на своей карте над этой самой Фигурной рощей так и написал: «Чертово место». А все же слышу, как твои молодцы постреливают.

— Бывает, — согласился Виноградов.

— Вот будет операция, тебе эту рощу сковывать придется, а то еще наступление придется демонстрировать.

— Демонстрация… Манифестация… — проворчал Виноградов.

— А что? — спросил Першаков. — Задача почетная. Не все же, в самом деле, лбом стенку прошибать. Вот и начальник штаба скажет. Ему, помнится, крепче всех досталось. Что, Коротков, говорят, охромел?

— Так точно, — ответил Коротков. — Но я от прежних мыслей не отказываюсь. Почему только сковывать? Мы…

— Ладно, ладно, — перебил его Першаков. — Я, брат, не любитель дискуссии разводить.

Виноградов вызвал адъютанта:

— Поторопи там, чтобы обедать.

Першаков, выпив водки и похваливая пельмени, говорил оживленно:

— Да, брат ты мой, операция будет. И солидная… Однако помяни мое слово: ни ты, ни я дело не решим. Удар нанесут свеженькие дивизии. Раз-раз — и в дамках.

Виноградов ел молча и, казалось, был занят только пельменями. Коротков тоже молчал.

— Я от прежних мыслей не отказываюсь, — повторил он, когда Першаков уехал.

— Упорство — вещь хорошая, если мысли правильные, — задумчиво сказал Виноградов и спросил: — Ну как, повидал старых товарищей? Как нашел хозяйство?

— Полк в образцовом порядке, товарищ полковник.

— Порядок и в других полках, — все так же задумчиво подтвердил Виноградов.

Снова они помолчали.

— Разрешите откровенно, товарищ полковник? — попросил Коротков.

— Только так.

— Для прошлой зимы этот порядок был бы действительно образцовым, но сейчас…

— Вот она, жизнь госпитальная, к чему приводит, — улыбнулся Виноградов. Потом снова серьезно сказал: — Вторая зима… Да, вторая зима… — повторил командир дивизии. — Ну, докладывай, я тебя слушаю.

* * *

Мысль о том, что дивизия может осуществить наступление и овладеть рощей Фигурной, никогда не покидала Короткова. В сущности говоря, это была его главная мысль, которой все другие были подчинены. Но прошлой зимой и летом Коротков думал о наступлении только одного полка, которым командовал. Теперь он думал о наступлении в масштабе гораздо большем.

Но изменился не только масштаб. За то время, что Коротков находился в госпитале, он смог по-новому оценить все, что в течение года испытала дивизия здесь, в поле, в полутора километрах от рощи Фигурной. К концу пребывания в госпитале у Короткова созрел план новой наступательной операции, который он и хотел предложить командиру дивизии. К счастью для себя, он не сказал о своем плане Виноградову в первое свидание. После посещения полка Коротков понял: самый наилучший план наступательной операции сможет быть осуществлен только в том случае, если каждый человек в дивизии решительно отбросит мысль о мнимой неизбежности обороны.

Именно с этого и начал Коротков и только затем стал свободно излагать командиру дивизии свой план наступательной операции. По мере того как он докладывал, в нем росла радостная уверенность, что Виноградов одобрит план.

Никто не знал о разговоре Виноградова с Коротковым, но с этого дня жизнь в дивизии круто изменилась.

По-прежнему дивизия занимала оборону перед Фигурной рощей, по-прежнему дивизионная артиллерия вела контрбатарейную борьбу и подавляла огневые точки врага, по-прежнему снайперы с каждым днем увеличивали истребительный счет, по-прежнему перекликались связисты, и все же каждый человек почувствовал резкую перемену в своей жизни.

Ежедневно в тылу дивизии рыли новые траншеи, сооружали надолбы и эскарпы, строили доты и дзоты, натягивали колючую проволоку, минировали поля. Когда через несколько дней Виноградов и Коротков еще раз сверили строительство с многочисленными данными разведки, они констатировали, что невдалеке от Фигурной рощи выросла новая «Фигурная роща». Был сделан точный слепок с вражеских укреплений. В нескольких километрах от настоящей войны началась война не настоящая, но требующая больших усилий, знаний и выдержки.

Командир дивизии приезжал в штаб возбужденный. Непонятно было, откуда приехал Виноградов: «оттуда», с переднего края нашей обороны, или «отсюда», из учебной рощи Фигурной, где он только что руководил отражением контратаки «противника» в глубине его обороны. Коротков отрывался от карты. Они обедали вместе.

— Егорушкин видел Першакова, — рассказывал Виноградов. — Першаков его спрашивает: «Верно говорят, что Виноградов войну начал… в тылу дивизии?»

— Что же Егорушкин?

— А Егорушкин ему вежливо: «Я, товарищ полковник, сам потерялся, где у нас фронт, где тыл». Еще спрашивал Першаков: «Верно ли, что Виноградов боевых командиров за карты посадил?»

* * *

Виноградова и Короткова вызвали к члену Военного совета армии. Штабная «эмка» была в ремонте, и Гринько с грустью следил за тем, как седлали лошадей.

Они выехали заблаговременно. Коротков был доволен, что едет верхом, во-первых, потому, что хромота не помешала ему ловко сесть в седло, а во-вторых, потому, что ему хотелось умерить свое волнение, а физическое усилие в этом случае лучше всего.

Весь путь они оба думали о том главном, что составляло их жизнь.

Перемены, происшедшие в дивизии, создали новый и очень трудный быт и повлияли на сознание людей, заставили каждого человека считать, что он совершает дело чрезвычайной важности.

Кое-кто недоверчиво относился к этой начатой Виноградовым решительной перестройке людей. Указывали на несоответствие учебы задаче, поставленной перед дивизией, — держать оборону. В этом смысле высказывался полковник Першаков, добавляя, что Коротков всегда был философ, а сейчас ему хромота в голову ударила, но что Виноградов его удивляет — видимо, старый черт попался на удочку этой самой философии.

Виноградов и Коротков ехали молча. Не доезжая деревеньки, в которой разместился штаб армии, они припустили лошадей и у крыльца дома, где жил член Военного совета, остановились разгоряченные, с видом молодцеватым и даже задорным.

Член Военного совета, ответив на приветствие, сразу же спросил:

— Ну, чего вы там у себя натворили?

Коротков быстро взглянул на Виноградова. Командир дивизии откашлялся и, волнуясь, стал докладывать. Коротков внимательно слушал Виноградова и вдруг с ужасом почувствовал, что не узнает ни их общих мыслей, ни планов, ни всего того, что делается в дивизии. Слова Виноградова казались Короткову пустыми, холодными, ничего не выражающими…

Член Военного совета во время доклада несколько раз улыбнулся, и Коротков, холодея, подумал, что Виноградов все погубил. Но когда Виноградов закончил доклад, член Военного совета сказал:

— Все это очень интересно. Тем более что командующий уже говорил о задаче, стоящей перед вашей дивизией, — овладеть рощей Фигурной. Сейчас мы поедем к вам — покажете, как учатся ваши люди, а потом познакомите меня с вашими планами.

Все дальнейшее Короткову запомнилось как сон. Они вышли из дома члена Военного совета и сели в его машину, забыв о своих лошадях. Приехав в дивизию, Виноградов провел члена Военного совета по всей территории Фигурной рощи, показал все ее мощные укрепления, хитроумные заграждения и приказал Егорушкину провести с первым батальоном учебный бой: овладение передовой траншеей противника. Член Военного совета наблюдал, как стреляют артиллеристы без видимых ориентиров, как связисты восстанавливают линию, как разведвзвод осуществляет поиск разведчиков в тылу «противника».

Затем в штабной землянке Коротков показывал свое «святая святых» — карту, на которой разноцветными стрелами была изображена главная мысль — наступление дивизии на рощу Фигурную с левого и правого флангов и соединение наших двух флангов в тылу врага для окончательного его разгрома.