Письмо

— Вот растешь, ни забот, ни тревог... — завистливо проговорила Галя, склоняясь над подосиновиком.

— Над чем это вы ворожите? — вдруг услышала она позади себя густой мужской голос.

Галя вздрогнула и обернулась. На тропинке со свертком газет под мышкой стоял мужчина лет тридцати пяти в порыжелых стоптанных сапогах и в военной гимнастерке. Незнакомец дружелюбно смотрел на нее из-под косматых, выгоревших на солнце бровей.

Девушка поспешно надела туфли.

— Петро Дубляк, здешний житель, — представился мужчина.

— А-а! — обрадовалась Галя. — А я - Петровская, учительница.

— Слышал. Вас-то я и ищу.

Дубляк опустился на траву, закурил. Дым низко стлался под осинами и, вырываясь на чистое место, клубился в лучах неяркого заходящего солнца.

— Ну, как вам здесь?

— Ничего, только скучно очень.

— То прабда. После Киева у нас тоскливо. Я знаю,

— А вы разве были в Киеве?

— Бывать не бывал, но слышать доводилось. В сорок четвертом, когда фронт в этих местах проходил, я добровольцем в Красную Армию записался. Пол-Европы с боями прошел. Вот в этих самых, — Петро кивнул на сапоги и тихо засмеялся.

Галя искоса рассматривала его лицо. Скуластое, загорелое, покрытое рыжеватой щетиной, оно, казалось, было насквозь выдублено ветрами и солнцем.

— Говорят, вы организуете колхоз? — спросила она.

— Да, организуем.

Он помолчал. Быстро спускались сумерки. Галя поднялась.

— Ну что ж, заходите как-нибудь в школу.

— Добре, — кивнул Дубляк и вдруг грустно улыбнулся: — А хорошо сейчас в Киеве, да? Не тянет обратно? Тянет, я понимаю, — помолчав, сказал он и ласково тронул ее за плечо. — Вы не горюйте! Скоро и у нас новую школу построят. Мы эти горы порастрясем!.. Я вас искал вот насчет чего: не проведете ли вы беседу о международном положении? Народ очень интересуется.

— Да ведь я же ничего не знаю!

— Ну как это ничего? В большом городе жили, учились, вы больше нас знаете, да и подготовитесь...

— А когда это нужно проводить?

— Ну, скажем, через недельку. Осмотритесь, начнете занятия в школе, проведете.

— Не знаю, право... — спохватилась Галя, вспомнив о письме.

— Да что тут думать-то!.. Договорились? Вот и хорошо. Бывайте здоровы.

тропе быстро ехал верховой. Поравнявшись с Галей, он натянул повод, внимательно посмотрел на нее и приложил к козырьку руку в кожаной черной перчатке:

— Ну, здравствуйте, товарищ Петровская!

— Здравствуйте, — несмело ответила Галя и шагнула с тропы, чтобы пропустить вперед незнакомца.

Это был молодой офицер в зеленой фуражке.

— Лейтенант Зорин, начальник заставы, — он стянул перчатку, наклонился в седле и протянул Гале сильную жесткую руку. — Как устроились на новом месте?

— Ничего, спасибо, — сказала Галя, мельком взглянув на красивое загорелое лицо лейтенанта. «Откуда они меня тут все знают?»

Зорин спешился и, ведя коня в поводу, пошел рядом с Г алей. Подковы зацокали, ударяясь о мелкие камешки. Где-то ухнул филин. В темнеющем небе взошла первая звезда, мерцая голубовато-зеленым светом.

— Детей переписывали? — заговорил Зорин.

— Да.

— Ну и как? У всех побывали?

— Нет. Их же здесь много.

— Понятно... Ну ничего, еще успеете.

Они вышли на лесную лужайку. Над головами закружились летучие мыши. Безмолвные твари носились кругом, то появляясь, то исчезая в сумерках, но далеко не улетали, сопровождая людей. Гале стало жутко.

— Смотрите! — сказала она с испугом.

— На кормежку вылетели, — пояснил лейтенант.— Мой конь принес с собой мошкару, вот они и пользуются случаем. Да вы не бойтесь! — добавил он.

— Я не боюсь...

Они прошли еще несколько шагов.

— А вы знаете, я ведь тоже киевлянин, — признался Зорин.

— Да?! — обрадованно воскликнула Галя.

— На Подоле жил. Там и в школе учился. А вы где жили?

— А я на Новогоспитальной. Знаете, там, где кинохроника?

— Знаю, знаю... Улица сначала вниз идет, потом вверх. А ну, рассказывайте, что и как там. Я три года в Киеве не был.

— Да?! — снова удивилась Галя, не представляя себе, как человек может в течение трех лет не бывать в родном Киеве.

Зорин слушал жадно, перебивая вопросами то об одном, то о другом.

Вдруг в кустах что-то зашелестело ветками и сухими листьями.

— Ой, что это? — спросила девушка, но уже без испуга, а с веселым любопытством.

— Змея.

<— Она же бесшумно ползает!

— Да нет, — добродушно возразил Зорин. — Бывает, что, шарахаясь от человека, она шумит, как заяц.

— Что вы говорите? — приостановилась Галя и подумала, что если бы шла сейчас одна, умерла бы от страха.

У школы Зорин посмотрел на часы; стояла такая большая луна, что при ней можно было читать.

— Ну, мне пора. А вы уже дома.

Гале стало почему-то жаль расставаться с ним.

Словно прочитав ее мысли, он взял Галину руку в свои, теплые и жесткие, подержал ее и повторил тихо:

— Вот и ваша избушка на курьих ножках...

— Вы бывали в ней?

— Приходилось. Мы же тут недалеко.

— Да?!

— В трех километрах. Заглядывайте к нам как-нибудь. У нас кино бывает, волейбол...

— А к вам можно?

— Ну почему же нет? Верно, заглядывайте,

— Ладно, — сказала она просто.

Он попрощался, натянул перчатки, вскочил на коня. Цокот подков долго раздавался в ночной тишине. Галя постояла прислушиваясь. Лунный свет заливал леса и горы. От яблонь падали четкие тени. Над ми-, ром стоял величавый покой, пронизанный оглушительным стрекотаньем кузнечиков.

В школе Галя застала Полину за неожиданным занятием. При свете керосиновой лампы та старательно вытирала пыль с большого портрета Максима Горького. Писатель был изображен на берегу моря, лицом к ветру и морским брызгам. И хотя Галя хорошо знала этот портрет, она смотрела на него сейчас так, точно увидела впервые.

— Вот убираю класс, — сказала Полина.

Полы, окна и двери были вымыты, парты и доска

протерты. На окнах висели старенькие, но чистые белые занавески, должно быть, извлеченные Полиной из своего сундука. На подоконниках стояли маленькие букеты редких уже цветов и пахучей горной травы.

При виде всего этого Галя забыла, что очень устала, что у нее ноет поясница и горят ноги от долгой ходьбы по лесным тропам. Засучив рукава, она принялась помогать Полине, напевая и улыбаясь чему-то звенящему в ее душе.

— А письмо-то я так и не отнесла, Галина Захаровна,— сказала сторожиха, готовя за перегородкой постель. — Очень уж много работы было. Не заругаете?

— Ничего, — ответила Галя. — Отнесете потом. А сейчас — спать, спать, вы и так устали.

* * *

В то утро Галя проснулась рано. В раскрытое настежь окно врывался чистый и свежий воздух. На подоконнике стояла кринка с молоком, покрытая листом подсолнуха. Молоко приносил босоногий мальчишка из соседнего хутора. Галя накинула халатик, схватила полотенце и выбежала из комнаты.-Не удержавшись, заглянула в класс.

Там пахло свежей краской. И сразу вспомнилось, как на другой день после встречи с Зориным в школу пришел солдат-пограничник с ведерком, кистью и свертком каких-то бумаг.

— По приказанию лейтенанта Зорина, — коротко отрапортовал он и принялся красить старые, обшарпанные парты черной краской. Потом выкрасил доску и повесил на стене несколько плакатов.

Делал он это молча, сосредоточенно, изредка с любопытством поглядывая на молоденькую учительницу.

Когда кончил работу и привел себя в порядок, щелкнул каблуками:

— Разрешите быть свободным?

— Да, да, пожалуйста... Спасибо большое. Большое, большое спасибо! — сказала Галя и покраснела под пристальным взглядом солдата.

Ей очень хотелось спросить о Зорине, но она не решилась.

Уходя, солдат сообщил:

— Лейтенант велел передать, что в субботу у нас будет «Доярка и пастух».

Галя покраснела еще больше.

Прошло три дня. Сегодня — первое сентября. Галя не видела лейтенанта, но все время думала о нем.

Она вышла из класса и побежала к речке. В школьном огороде, среди зелени ботвы, лежали дыни, похожие на поросят. Трава была седой от росы. Паутина на кустах блестела серебряным кружевом. В безветрии все застыло и молчало вокруг, только осины, как всегда, шелестели, и мягко поблескивала их листва. Над речкой весело ссорились стрижи.

Вспугнув в бочажке юрких мальков и водяных жучков, Галя умылась, расплескивая зыбкое отражение своего лица. Потом, когда вода устоялась, внимательно и деловито осмотрела себя, чему-то улыбнулась и показала язык.

На пригорок она взбиралась по седой от росы траве. Ноги у нее промокли насквозь, в лицо лезла тонкая невидимая паутина. Где-то заливисто заржал конь, на белых стенах школы играло утреннее солнце.

До начала уроков оставалось минут сорок. Галя надела свое лучшее голубое платье, несколько раз просмотрела план урока.

В дверь осторожно постучали, и знакомый голос спросил:

— Можно?

Вошел тот самый парень, который жил на дальней поляне. Он смущенно улыбался и не знал, что делать со своими руками, вылезавшими из коротких рукавов куртки.

— Я до вас.

— Проходите, проходите, пожалуйста.

— Я не один, со мной жинка.

— Вот и прекрасно, зовите ее сюда.

На порот ступила молоденькая черноглазая гуцулка в широкой белой юбке и вышитой сорочке.