Помоги проекту - поделись книгой:
Шеррилин Кеньон
БЕСКОНЕЧНОСТЬ
Хроники Ника, книга 1
От автора
Фанаты, которые были с Темными Охотниками — спасибо вам за поддержку, смех и за горение желанием читать каждый новый очередной взнос. Спасибо Монике, чья энергия безгранична и кто сделал столько, чтобы привести эту серии, также как и Темные Охотники и Манга, к жизни. Моим друзьям, кто считает меня разумной, и особенно Ким, кто прочитал целиком это, еще горячее от печати и обежал наших десять холодных читателей, чтобы получить их марку одобрения.
Спасибо моему вечно удивляющему мужу за создание уймы обедов (хорошо, это должно быть, вероятно, уймой отговорок LOL), пока я прилежно работала над книгой. И больше всего моим сыновьям, кто вдохновляет меня каждый день; особенно Мэдок, кто помог мне подняться с начальным линии «Я — социально неуклюжая тупица» и кто любезно позволил мне использовать его имя в качестве одного из имен героев. И Яну, кто хотел нанести удар зомби карандашом. Я люблю всех вас и благодарена каждому дню за то, что вы — часть моей жизни.
И последний, но не менее значимый, Кейси Вудс, кто выиграл конкурс, чтобы быть героем в книге. Мы будем видеть тебя гораздо больше во второй книге.
Пролог
Свобода воли.
Кто-то назвал это величайшим даром, ниспосланным человечеству. Нашу способность управлять тем, что с нами случается, и как именно это происходит. Мы хозяева своей судьбы и никто не может навязать нам свою волю, если мы сами этого не позволим.
Другие скажут, что свобода воли — это испорченный миф. У нас есть предначертанная судьба, и не имеет значения, что мы сделаем или как будем бороться за это, жизнь все равно повернёт все так, как должно случиться. Мы лишь пешки этой великой силы, мозги которых никогда даже не смогут начать понимать это или осмыслить.
Мой лучший друг Ахерон как-то раз объяснил мне это так. Судьба — это товарный поезд, следующий по установленному маршруту, который знает только машинист. Когда мы в своей машине оказываемся у железнодорожного переезда, у нас есть выбор: остановиться и подождать, пока проедет поезд или попытаться проскочить перед ним, сбив парня, стоящего на той стороне.
Выбор и есть свободная воля.
Если мы выберем прорваться вперед, возможно машина заглохнет на рельсах. Тогда мы сможем выбрать между попыткой ее завести или дождаться, пока в нас врежется поезд. Или мы можем выйти, чтобы бежать, либо противостоять судьбе в виде наезжающего на нас поезда и убьющего нас на месте. Если мы выберем бежать, наши ноги могут застрять в рельсах или мы может поскользнуться и упасть.
Мы даже могли бы сказать себе, «я не настолько туп, чтобы противостоять поезду», и держаться подальше, чтобы спокойно переждать. Тогда следующее, с чем мы сталкиваемся, это грузовик, пинающий нас сзади и бросающий прямо на пути.
Если нам суждено быть сбитыми поездом, мы будем сбиты. Единственное, что мы можем изменить, это то, как именно поезд превратит нас в котлету.
Лично я не верю в эту чепуху. Я утверждаю: моя судьба и моя жизнь — в моих руках. И ничто не управляет мной извне. Никогда.
Я стал таким, какой я сейчас, из-за вмешательства другого человека с его тайнами. Если бы не это, моя жизнь была бы совершенно другой. Я не оказался бы там, где я сейчас, и вел бы достойный образ жизни вместо того кошмара, в который моя жизнь превратилась.
Но случилось иначе, в стремлении сохранить свои личные секреты, мой лучший друг предал меня и оставил в объятиях мрака. Наши судьбы и пути сплело воедино одно странное происшествие, случившееся когда я был еще мальчишкой, и я проклинаю тот день, когда назвал Ахерона Парфенопиуса своим другом.
Я Ник Готье.
И это моя жизнь и вещи которые происходят со мной…
ГЛАВА 1
Я всеобщее посмешище.
«Николас Амброзиус Готье! Следите за своей речью!»
Ник только вздохнул в ответ на резкое замечание матери, стоя посреди кухоньки и разлядывая ярко-оранжевую гавайскую рубашку. Цвет и стиль были довольно скверными. То, что ее покрывали огромные розовые, серые и белые форели (или лососи?) было еще хуже. «Мама, я не могу надеть это в школу. Это выглядит…» — он остановился, чтобы подобрать слово, которое могло бы его больше всего в жизни обидеть — «уродливо». Если меня в этом кто-нибудь увидит, сочтет чудаком, обреченным на судьбу неудачника.
Как всегда, она посмеялась над его упрямством. «Ну-ка, утихни. Это нормальная рубашка. Ванда в магазине Гудвилл сказала мне, что она поступила из тех особняков, что в Садовом районе. Рубашка принадлежала сыну приличного состоятельного человека, а поскольку я из тебя такого и воспитываю…»
Ник скрипнул зубами. «Я лучше буду хулигаганом которого никто не дразнит».
От недовольства она глубоко вздохнула, сделав паузу и переворачивая бекон на сковородке. «Ники, никто не собирается тебя дразнить. В школе насчет этого строгие правила.»
Ну да, конечно. Они не стоят и гербовой бумаги, на которой написаны. Особенно потому, что все задиры — неграмотные идиоты, которые все равно не сумели бы его прочесть.
Черт. Почему она не слышит его? Это конечно не похоже на то, что он в одиночку ежедневно входит в логово льва и преодолевает жестокости высшей школы, будто минное поле.
Он настоящий неудачник из низов и никто в школе не даст ему забыть об этом. Ни учителя, ни директор и уж, конечно, ни остальные студенты. Почему этот ночной кошмар средней школы не может проскочить мимо меня?
Потому что его мама не позволит ему. Только хулиганы «вылетают» из школы и она работала так много, не для того, чтобы вырастить ещё одного бестолкового подонка, — одна и та же волынка, периодически выносящая его мозги. Это произносилось примерно в таком порядке:
— Будь хорошим мальчиком, Ники. Закончишь учебу. Поступишь в колледж. Найдешь хорошую работу. Женишься на хорошей девушке. Подаришь мне много внуков и никогда не будешь пропускать день святого причастия в церкви.
Его мамочка уже тщательно спланировала его будущее, не допуская никаких отклонений или остановок.
Но в конце концов, он любил свою маму и высоко ценил все, что она делала для него. За исключением этого ее «делай, как я говорю, Ники. Я не слушаю тебя, потому что я знаю лучше» и прочей фигни, которую она говорит ему всё время.
Он не был тупым и старался не ввязываться в неприятности. Она понятия не имела с чем он сталкивался в школе, и каждый раз когда он пытался объяснить ей, она отказывалась слушать. Это так разочаровывало.
Боже, не мог бы я подцепить свиной грипп или что-то такое? Только на ближайшие четыре года, пока он закончит школу и не начнет жизнь, которая не будет состоять из постоянных унижений? Наконец, грипп же убил миллионы людей в 1918 и ещё немного во время вспышек болезни в семидесятые и восьмидесятые. Разве он о многом просит, всего лишь новая мутация болезни, которая сделает его недееспособным на несколько лет?
Может быть неожиданный приступ парвовируса… Ты не собака, Ник.
Верно, собака не встретит смерть, одетой в такую рубашку. С этим пролет, нужно что-то другое…
Вздыхая в бесполезной тревоге, он посмотрел на хренову рубашку, отчаянно желая, чтобы она сгорела. Хорошо, отлично. Он будет вести себя как обычно, будто бы его мамочка не вырядила его как жуткого идиота.
Он примирится с этим.
Я не хочу мириться с этим. Я выгляжу невероятно глупо.
Выше нос, Ник. Ты справишься с этим. Ты справлялся и с худшим.
Ну да, конечно. Отлично. Дай им повод поржать. В любом случае он не сможет остановить это. Если бы не было рубашки, они нашли над чем ещё приколоться. Его ботинки. Его стрижка. А если с этим выходил облом, они высмеивали его имя. Ник — хрен, или Николас с маленьким членом. Не важно, что сказал или сделал, те кто высмеивали его, могли приколоться над чем угодно. Некоторые люди просто просто не могли жить без того, чтобы не мучить окружающих.
Его тетя Мениара всегда говорила, что никто не может унизить человека, если он сам не позволит этого сделать.
И проблема в том, что он позволял это и даже большее, чем хотел бы.
Его мама поставила треснутую голубую тарелку рядом с кухонной плитой, местами покрытой ржавчиной.
— Садись, мой мальчик, и покушай. Я прочитала в журнале, который кто-то оставил в клубе, что дети получают высшие балы в тестированиях и вообще лучше учатся, если они завтракают.
Она улыбнулась и показала ему упаковку бекона.
— И посмотри. Срок годности у него ещё не вышел.
Он улыбнулся, хотя это на самом деле не было ничего веселого. Один из парней, которые посещали мамин клуб, был местным бакалейщиком, и он отдавал им мясо, когда у того истекал срок годности, тогда как все остальные такие продукты просто выбрасывали.
«Если съесть это быстро, то ничего не случится».
Ещё одна мамина прописная истина, которую он ненавидел.
Подхватив хрустящий бекон, он взглянул на их крошечное жилище, которые они называли домом. Это был один из четырех, подлежащих сносу давно обветшалых домов. Он состоял их трех маленьких комнат: кухни/гостиной, маминой спальни и ванной, — не так уж и много, но это был их дом и его мама гордилась этим, он тоже старался гордиться. В основном.
Он поморщился глядя на свой угол, его мама отделила ему часть комнаты, повесив темно-синие одеяла, после прошедшего дня рождения. Его одежда хранилась в старой корзине из прачечной, стоящей на полу, рядом с его матрасом, застеленным бельем с изображениями из Звездных воин. Это белье было у него с девяти лет: ещё один мамин подарок, который мама урвала на местной распродаже.
— Однажды, мама. Я куплю нам по-настоящему прекрасный дом.
В нем будут по-настоящему прекрасные вещи.
Она улыбнулась, но ее глаза говорили о том, что она не верит его словам.
— Я знаю, что ты это сделаешь, детка. Я не хочу, чтобы ты прозябал как я.
Она сделала паузу, горечь промелькнула на ее лице.
— Ты четко видишь, чем это обернется для тебя.
Чувство вины пронзило его. Из-за него его мама вылетела из школы. Как только ее родители узнали о том, что она беременна, они предложили ей один вариант.
Избавиться от ребенка или покинуть их прекрасный дом в Кеннере, а также учебу и семью. По правде он до сих пор не понимал, почему она выбрала его.
Об этом Ник никогда не позволял себе забывать. Однажды он вернет ей все сполна. Она заслужила это, и для нее он будет носить это уродскую рубашку.
Да если это убьет его.
Он будет улыбаться сквозь боль, до тех пор пока Стоун и его дружки будут выбивать ему зубы.
Стараясь не думать о предстоящих побоях, Ник доел свой бекон, молча. Может быть Стоун не придет сегодня в школу. Может он подхватил малярию, или чуму, или бешенство, или что-то ещё.
Да, может у придурковатого подлизы появилась сыпь на интимном месте.
Он бы затолкал эти шершавые усыпанные пятнами яйца ему в рот и заставил бы проглотить их, вот эта мысль по-настоящему развеселила его. По крайней мере он перестал трястись от страха. Но это было всё, что он мог сделать.
Он взглянул на часы на стене и вскочил.
— Пора идти. А то я опоздаю.
Она схватила его в медвежьи объятья.
Ник скривился.
— Перестань постоянно домогаться меня, мам. Я пойду, а не то опоздаю.
Она шлепнула его по заду, прежде чем отпустить его.
— Постоянно домогаться тебя. Ничего получше не придумал, мальчик.
Она взъерошила его волосы, пока он нагибался, чтобы подхватить рюкзак.
Он надел его за спину и распахнул дверь. Он заставил себя выйти на обветшалое крыльцо и рванул вниз по улице, мимо поломанных машин и мусорных баков, туда где была трамвайная остановка.
«Хоть бы ещё не уехал…»
Иначе он бы был обречен снова на «Ник? И что нам с тобой делать, ты — грязный отброс общества?» — новую лекцию Мистера Питерса. Пожилой мужчина ненавидел его до мозга костей, а тот факт, что Ник был стипендиатом в его высоко-привилегированной школе всерьез раздражал его. Больше всего на свете, он хотел бы вышвырнуть его, чтобы Ник не «испортил» детей из приличных семей.
Ник поджал губы, он так старался не думать о том, как эти приличные люди смотрели на него, как будто он был ничтожеством. Больше половины их папаш были завсегдатаями клуба, где работала его мама, тем не менее они считались приличными, а он и его мама — отбросами.
Их лицемерие его раздражало. Но что есть — то есть. Он не мог поменять ничье мнение, кроме своего собственного.
Ник тряхнул головой и побежал, когда увидел, что трамвай подъехал к остановке.
Черт!
Ник прибавил скорости и совершил смертельный трюк. Он оттолкнулся от платформы и залетел в трамвай. Как раз вовремя.
Тяжело дыша и потея из-за влажного осеннего воздуха Нового Орлеана, он скинул рюкзак и поприветствовал водителя.
— Доброе утро, мистер Клеммонс.
Пожилой афро-американец улыбнулся ему. Он был один из любимых водителей Ника.
— Доброе, мистер Готье.
Он всегда неправильно произносил фамилию Ника. Он говорил «Го-че» вместо «Го-тье», заменяя «ть» на «ч», его мама говорила, что они слишком бедны, чтобы иметь в фамилии столько букв. В отличие от одного из маминых родственников, Фернандо Аптона Готье — основателя небольшого городка в Мисиссипи, носящего его имя; и фамилия и название города произносились «Го-тье».
— Твоя мама снова задержала тебя?
— Сами знаете.
Ник отыскал в кармане деньги и быстренько заплатил, прежде чем усесться. Обдуваемый ветерком, он откинулся на сиденье и начал глубоко дышать, благодаря бога за то, что успел вовремя.
К несчастью, он все ещё оставался потным, когда добрался до школы. Преимущество жизни в городе, где даже в октябре переваливает за девяносто градусов уже в восемь утра. Черт, как же он устал от этой изнуряющей жары.
Пошло всё это, Ник. Ты сегодня не опоздал. Все хорошо.
Да, давайте начинайте насмехаться.
Он пригладил волосы, вытер испарину на лбу и закинул рюкзак на левое плечо.
Поделиться книгой: