Память, согревающая сердца

Это было в начале восьмого. Я на кухне, какую-то еду готовлю… Потом даже в палатку выскочила на улицу молоко и хлеб купить. А он все это время сидел у себя в комнате перед телевизором. В общем, собрала на стол. Зову его. Ответа не последовало. Ну знаете, как это обычно бывает: на кухне – телевизор, в комнате – телевизор, мало ли – не слышит. Зову еще раз, захожу… Он лежит на полу. Ни ушиба никакого, ни стона перед этим не было. И все стало понятно…»

Прощание с В. Павловым состоялось 28 августа. Вот как это было описано в СМИ.

«Московский комсомолец» (номер от 29 августа, автор – Я. Смирницкий): «Август, зной, грохот отбойных молотков со стройки века – Большого театра. Но буквально через дорогу, здесь, перед 6-м подъездом Малого, всего этого шума и зноя будто бы нет, лишь напряженное внимание сотен людей, пришедших проститься с народным артистом Виктором Павловым.

Свет в фойе приглушен, пожилые люди спотыкаются о ковровую дорожку, почему-то целиком завернутую в полиэтилен. Молодежи совсем немного. А чего ожидать?.. Старушки, пользуясь моментом, с удовольствием озираются по сторонам, внимательно рассматривая каждый портрет артиста Малого театра. И видно, что при нынешних ценах это для них единственная возможность прийти в театр. Хоть так…

Каждого, кто подходил к сцене, служитель Малого заботливо поддерживал под ручку, пока зритель поднимался-спускался по крутой лестничке. Полумрак. Шопен, вторая соната…

Жена еле сдерживает слезы. Все выступающие обращаются и к ней тоже, вспоминают, что Виктор всегда был «муравьем» – тащил все в дом к своим «любимым девочкам», как он называл жену и дочку. И сейчас его внучка должна пойти в первый класс, как бы он радовался, как бы провожал ее…»

«Комсомольская правда» (номер от 29 августа, автор – М. Ремизова): «Панихида прошла в Малом театре, которому Виктор Павлович отдал 30 лет своей жизни.

– О популярности этого человека можно судить по тому, что и в этот скорбный день в театре аншлаг, – говорили коллеги Павлова.

– Виктор Павлович, я буду о вас помнить до конца своих дней! Вы меня поддерживали в самых сложных жизненных ситуациях. Вы мне подарили веру в свои силы, – сказал коллега по фильму «Место встречи изменить нельзя» Владимир Конкин.

– Витюша был моим самым лучшим другом. Этот уникальный человек умел радоваться чужим успехам. Павлов безумно любил свою жену. Он называл Татьяну по-домашнему «моя горлица». На гастролях постоянно говорил, что считает минуты до встречи с любимой, – вспоминал актер Евгений Герасимов.

Худрук театра «Et cetera» Александр Калягин скромно стоял за кулисами. На сцену не вышел – слишком тяжелое прощание.

Проститься с Виктором Павловым приехал и лидер ЛДПР Владимир Жириновский…

На выходе из Малого театра по старой традиции почитатели таланта Павлова проводили актера громкими аплодисментами. Отпевание прошло в храме в Брюсовом переулке. А похоронили Виктора Павлова рядом с его отцом на Кунцевском кладбище».

ПАВУЛС Эдуард

ПАВУЛС Эдуард (актер театра, кино: «После шторма» (1956; Юрис), «Сын рыбака» (1957; главная роль – Оскар Кляве), «Красные листья» (1958; главная роль – подпольщик Андрей Метельский), «Повесть о латышском стрелке» (1959; главная роль – Янка Пипар), «Укротители велосипедов» (1963; Роберт Алас), «Криницы» (1964; главная роль – учитель Михась Кириллович Лемяшевич), «Капитан Нуль» (главная роль – капитан Валдис «Нуль»), «Заговор послов» (Яков Петерс) (оба – 1965), «Эдгар и Кристина» (1966; Сутка), «Я все помню, Ричард!» (1967; главная роль – Ричард Зандерс), «Армия «Трясогузки» снова в бою» (1968; Лапотник), «Слуги дьявола» (1970; главная роль – Эрманис), «В тени смерти» (1971; главная роль – Артур Гринтал), «Слуги дьявола на Чертовой мельнице» (1972; Эрманис), «Афера Цеплиса» (главная роль – Эдгар Цеплис) (1973), «Стрелы Робин Гуда» (1975; отец Тук), т/ф «Театр» (1979; Джим Лонгтон), т/ф «Братья Рико» (1980; Малакс), т/ф «Долгая дорога в дюнах» (1980–1981; отец Марты Якоб Озолс), «Фронт в отчем доме», «Двойной капкан» (полковник милиции Вельста Янсон) (оба – 1985), «Объезд» (1987; Авенс), «Семья Зитаров» (1990; главная роль – Андрей), сериал «Страшное лето» (1998–2000; латышский крестьянин Язеп Пошкус) и др.; скончался 14 июля 2006 года, спустя неделю после своего 77-летия).

Первые серьезные проблемы со здоровьем у Павулса случились в 1984 году. Из-за этого ему даже пришлось покинуть театр. Причем история получилась крайне некрасивая. Узнав о том, что Павулс серьезно болен, руководство рижского театра «Дайлес», где он проработал не одно десятилетие, заявило, что «инвалиды им не нужны», и вывело знаменитого актера за штат. После этого актер подал заявление об уходе. И с тех пор больше не объявлялся в стенах театра. Так продолжалось 22 года.

В 2004 году уже новое руководство «Дайлеса» решило загладить вину перед актером и предложило ему отметить свой 75-летний юбилей, причем не одному, а в паре с другой латышской звездой – Вией Артмане (обоим тогда исполнилось по 75 лет). Отметим, что еще в 1953 году Вия и Эдуард играли в театре две знаменитые классические роли – Ромео и Джульетту, а потом неоднократно играли влюбленных друг в друга людей в различных фильмах. Короче, юбилей получился на славу. Никто тогда не мог себе представить, что спустя два года здесь же будет проходить и прощание с Павулсом. Причем смерть застала его аккурат в тот самый день, когда он собирался отмечать очередную годовщину свадьбы с любимой женой Лилией.

На похороны знаменитого актера пришли тысячи людей, среди которых были и знаменитости: Вия Артмане (она пришла в «Дайлес», даже несмотря на больные ноги), Раймонд Паулс, Лилита Озолиня, Мирдза Мартинсоне и др.

ПАПАНОВ Анатолий

ПАПАНОВ Анатолий (актер театра, кино: «Человек ниоткуда» (1961; Крохалев), «Порожний рейс» (Аким Севастьянович), «Приходите завтра» (главная роль – скульптор Николай Васильевич) (оба – 1963), «Живые и мертвые» (главная роль – генерал Федор Федорович Серпилин), «Родная кровь» (муж-подлец) (оба – 1964), «Наш дом» (главная роль – глава семейства Иван Иванович Иванов), «Дайте жалобную книгу» (директор кафе «Ласточка») (оба – 1965), «Дети Дон Кихота» (главная роль – врач-акушер Петр Бондаренко), «Берегись автомобиля» (тесть Димы Семицветова Сокол-Кружкин), «Иду на грозу» (все – 1966), «В городе С» (1967; главная роль – Дмитрий Ионович Старцев, он же Ионыч), «Служили два товарища» (1968), «Бриллиантовая рука» (главная роль – контрабандист Лелик), «Возмездие» (Федор Федорович Серпилин) (оба – 1969), т/ф «Адъютант его превосходительства» (1970; батька Ангел), «Белорусский вокзал» (1971; главная роль – ветеран войны Дубинский), «Разрешите взлет!» (1972; главная роль – Сергей Николаевич Сахно), «Плохой хороший человек» (1973; Самойленко), «День приема по личным вопросам» (1974; главная роль – директор треста «Энергомонтаж» Иванов), «Одиножды один» (1975; главная роль – Иван Иванович Каретников), «Одиннадцать надежд» (1976; футбольный тренер Василий Васильевич Воронцов), т/ф «12 стульев» (1977; главная роль – Киса Воробьянинов), т/ф «По семейным обстоятельствам» (нянька из бюро добрых услуг), «Инкогнито из Петербурга» (главная роль – Городничий) (оба – 1978), «Пена» (главная роль – Махонин), т/ф «Инженер Графтио» (главная роль – Генрих Осипович Графтио) (оба – 1979), «Любовь моя вечная» (1981; главная роль – Михаил Петрович Зудков), т/сп «Ревизор» (1982; главная роль – Городничий), «Отцы и деды» (главная роль – Алексей Павлович Луков), «Комический любовник» (главная роль – Джон Фальстаф) (оба – 1983), «Время желаний» (1984; главная роль – Владимир Дмитриевич Лобанов), «Холодное лето 53-го…» (1988; главная роль – Петр Старобогатов, он же Копалыч) и др.; озвучивал мультфильмы: «Ну, погоди!» (Волк) и др.; скончался в начале августа 1987 года на 65—м году жизни).

Фильм «Холодное лето пятьдесят третьего…» стал последним в жизни Папанова. Отснявшись буквально в последних кадрах этой картины, актер скончался. Случилось это в первых числах августа 1987 года. О том, как это произошло, рассказывают очевидцы.

Н. Каратаева: «Мы с театром были на гастролях в Прибалтике. В Вильнюсе гастроли уже закончились, и мы должны были переезжать в Ригу. Днем отыграли «Гнездо глухаря», и Толя стал собираться в Петрозаводск на съемки «Холодного лета…». Перед отъездом он мне говорит: «Забери в гримерной газеты: будет что в автобусе тебе до Риги читать».

Вечером после «Фигаро» захожу в гримерную (у них с Андреем Мироновым была одна гримерная), забираю газеты. Андрюша посмотрел и говорит: «Господи, неужели вы все это читаете?»

Мы попрощались. Андрей тоже уезжал на концерты. Это был последний день, когда я их обоих видела живыми… Анатолий Дмитриевич полетел самолетом в Петрозаводск. Я ему говорила: «Приезжай оттуда сразу в Ригу». А он сказал, что еще в Москву заедет, потому что там его студенты, и он должен узнать, как у них с общежитием».

А. Прошкин: «Пораньше закончив съемки, 2 августа я просил Папанова остаться в деревне и хорошо отдохнуть. Театр перебрался из Вильнюса в Ригу – образовалось два свободных дня. Анатолий Дмитриевич настаивал на перелете в Москву: «Нет-нет-нет! Я обязан туда вырваться. Через месяц начинаются занятия моего курса в ГИТИСе. Надо пробивать общежития, поругаться кое с кем и всякое такое. Чтобы ребятам нормально жилось!» Я подозреваю, что он и без того был ходатаем по чужим бедам. Спорить не стал. О чем бесконечно сожалею».

Н. Каратаева: «В Москве Толя был один. Как потом мне рассказал наш слесарь, он его встретил, и Анатолий Дмитриевич спросил: «Саша, почему у нас нет горячей воды?» Тот в ответ: «Да отключили». – «Ну, ничего, – говорит, – помоюсь холодной». Он всегда любил холодный душ… Разгоряченный, уставший, он встал под холодный душ, и у него случился сердечный приступ.

Поначалу я была спокойна. И только когда он не прилетел к спектаклю, тревога меня как ножом полоснула. Я начала метаться. Звоню в Москву на пульт: говорят, квартира с охраны снята. Звоню соседке. Она вышла, на окна глянула – свет горит. А мои – дочка с семьей – были на даче. Позвонила Нине Архиповой, ее зять рванул к моим за город. Приехал уже мой зять, перелез с соседнего балкона на наш, выбил стекло… В ванной текла вода… ледяная… Потом диагноз поставили: острая сердечная недостаточность».

Вспоминает О. Аросева: «Если все это подробно описывать, получится театр ужасов. Что близкие люди при таком известии чувствуют? Что говорят?! Мягкая, тихая, добрая Надя Каратаева вдруг стала кричать: «Товарищи, я вдова! Я сейчас черное платье надену. Толич, Толич, что ты учудил?»…

Никаких предчувствий смерти ни у Анатолия Дмитриевича, ни у его близких не было. Но мы видели, как он устал – и не за месяцы, не за годы, за всю свою жизнь…»

Хоронили Папанова в закрытом гробу. В тот день тысячи людей пришли на Новодевичье кладбище, чтобы отдать последнюю дань любви замечательному актеру. Вот как рассказывает об этом В. Золотухин: «Я спешил на последнее свидание с Анатолием Дмитриевичем, взял такси у Белорусского вокзала. Когда водитель узнал, куда мне ехать, он открыл дверцу машины и сообщил своим коллегам о смерти Папанова. Они тут же бросились к цветочному базару у станции метро, накупили цветов, отдали мне:

– Поклонись ему от нас…»

Имя А. Папанова было неразрывно связано с Театром сатиры, в котором он проработал без малого 40 лет. Однако когда актера не стало, театр находился на гастролях в Прибалтике и свою поездку не прервал. Только четыре человека сумели вырваться в Москву на похороны: Ольга Аросева, Михаил Державин, Роман Ткачук и Нина Архипова. Театр продолжал гастроли даже через неделю, когда ушел из жизни еще один прекрасный актер этого же коллектива – Андрей Миронов.

ПАРАДЖАНОВ Сергей

ПАРАДЖАНОВ Сергей (кинорежиссер: «Первый парень» (1959), «Тени забытых предков» (1965), «Цвет граната» (1969), «Легенда о Сурамской крепости» (1984) и др.; скончался 20 июля 1990 года на 67-м году жизни).

В мае 1989 года в Тбилиси умерла сестра Параджанова Анна. Рассказывает К. Калантар:

«Я узнал о смерти сестры Параджанова, зайдя к нему домой. Он был тих и сосредоточен. В большой комнате, служившей столовой, было много цветов, а в руках Параджанов держал кусок черного крепа, и я подумал сперва, что он занят своим обычным делом: возится с каким-то своим новым изделием, что-то мастерит…

В день похорон меня поразило убранство гроба. Оно было необыкновенно красиво. Такого совершенства траурного оформления мне еще не приходилось видеть: виртуозно выполненные рисунок и композиция, состоявшие из сочетания шелковисто-зеленого и черного с узорами розовых, красных, белых, фиолетовых цветов словно дышали, в них чувствовалось какое-то скрытое движение, легкое и изящное, сообщавшее значительность и торжественность тому маленькому островку абсолютного покоя, который благодаря этому притягивал взоры и завораживал. Сам же Параджанов больше походил не на скорбящего родственника, а на деловитого и внимательного распорядителя, зорко следящего за тем, чтобы приносимые людьми цветы не нарушили гармонии, не испортили красоты. Он давал короткие указания, что унести и принести, как положить, и казалось, его главной заботой и обязанностью было именно это…»

Спустя несколько месяцев после смерти сестры у Параджанова обнаружили рак легкого. В октябре его привезли в Москву и положили в Пироговку. Ему сделали операцию, удалили легкое, но состояние не улучшилось. Тогда друзья посоветовали лечь в известную клинику в Париже (три года назад в ней лежал коллега Параджанова – Андрей Тарковский). Французы оплатили спецсамолет, на котором Параджанова доставили во Францию. Там ему вроде бы стало полегче. Но это длилось недолго. Вскоре состояние вновь ухудшилось, и врачи объявили, что шансов нет. 17 июля 1990 года Параджанов вернулся на родину, правда, не в Тбилиси, а в Ереван, – где спустя три дня скончался на 67-м году жизни. 25 июля Параджанов был погребен в Пантеоне гениев армянского духа, рядом с Арамом Хачатуряном, Вильямом Сарояном и другими деятелями искусства, литературы и науки республики.

ПАРАМОНОВ Сергей

ПАРАМОНОВ Сергей (бывший солист Большого детского хора Гостелерадио СССР; скончался от правосторонней пневмонии 15 мая 1998 года на 37-м году жизни).

Рассказывает М. Марголис: «Умирал Сережа мучительно. Последние сутки к телефону уже не подходил. Патологоанатом сообщил, что финальные два с половиной часа он, видимо, задыхался и скончался от приступа пневмонии, а не от сердечной недостаточности, как сообщалось повсеместно. В свое время Парамонов заработал туберкулез и имел вторую группу инвалидности. Незадолго до смерти он простудился и, находясь дома, не избежал соблазна полечиться «народными средствами». Это дало осложнения…»

Незадолго до смерти Парамонов внезапно сказал: «Если я умру, похороните меня на Красногорском кладбище в Митино. Там похоронен мой друг». Просьбу Парамонова его друзья исполнили.

ПАРФЕНОВ Николай

ПАРФЕНОВ Николай (актер театра, кино: «Сын полка» (1946; Горбунов), «Случай на шахте восемь» (1958; Фирсов), «Жестокость» (1959; Воробьев), «Битва в пути» (1961; Демьянов), «Приключения Кроша» (1962; директор автобазы Владимир Георгиевич), «Первый троллейбус», «Тишина» (Аверьянов), «Председатель» (Клягин) (все – 1964), «Дайте жалобную книгу» (1965; начальник из Главка Иван Семенович Постников), «Дети Дон Кихота» (1966), «Тридцать три» (1966; Прохоров), т/ф «Семь стариков и одна девушка» (1969; главная роль – начальник Горкомхоза Сухов), «Возвращение «Святого Луки» (1971; слесарь-умелец Матвей Захарович), «Конец Любавиных» (1972; отец Клавдии Елизар), т/ф «Совесть» (1974; сослуживец Кудрявцева), «Афоня» (1975; председатель месткома Борис Петрович), т/ф «По семейным обстоятельствам» (1978; Трошкин), т/ф «Мы, нижеподписавшиеся» (1980; проводник поезда), т/ф «Чародеи» (1982; начальник поезда), «Инспектор ГАИ» (1983; руководитель строительного треста Василий Кириллович Пушков), «Искренне Ваш», «Не ходите, девки, замуж» (Трофимов) (оба – 1985), «Частный детектив, или Операция «Кооперация» (1990; Могильный), «Официант с золотым подносом», «На Дерибасовской отличная погода, или На Брайтон-Бич опять идут дожди» (полковник Петренко) (оба – 1992), «Маэстро с ниточкой» (1993) и др.; скончался 7 января 1999 года на 87-м году жизни).

В последние годы своей жизни Парфенов заметно сдал. Особенно сильно его подводила память: выходя гулять, он мог забыть, где живет, и долго плутал по окрестным дворам. Частенько заговаривался. Плохо себя чувствовала и его жена, Лариса Алексеевна, которая была на 9 лет моложе мужа (они прожили вместе 47 лет). Она была частично парализована и практически не выходила из дома. Иной раз боли были настолько сильными, что Лариса Алексеевна молила Всевышнего, чтобы он поскорее ее забрал. И тот услышал ее молитвы – женщина умерла. Парфенов остался один, и после этого его жизнь превратилась в еще бóльшую муку. Очевидцы утверждают, что в последние месяцы перед своим уходом он сильно изменился. Отрастил бородку (было тяжело бриться), носил шапку даже в теплое время года, был неопрятен, носил мятое старье. Говорят, он мечтал дожить свои последние дни в пансионате для престарелых при Доме актера имени Яблочкиной, где жили многие из его бывших коллег, но сделать это ему не позволили обстоятельства. Оказалось, что жена артиста перед смертью прописала в квартиру свою внучку (у Ларисы Алексеевны была дочь от первого брака), а в пансионат можно было попасть, только отдав свою квартиру государству. Когда Парфенов узнал о поступке жены, он совсем расстроился и тяжко доживал свои дни. Ухаживала за ним его сестра Антонина Ивановна.

Парфенов скончался у себя в квартире на улице Гарибальди 7 января 1999 года. Врачи констатировали у него разрыв сосудов головного мозга. По словам сестры, перед смертью Парфенов вдруг громко задышал и с улыбкой выдохнул: «Перекрести меня!» Сестра удивилась, поскольку прежде ее брат о вере слова не вымолвил, но просьбу выполнила. После этого Парфенов затих навсегда.

Смерть популярного артиста осталась незамеченной. Об этом не знали не только в Театре имени Маяковского, где много лет проработал Парфенов, но даже его соседи по дому. Одна из них вспоминает: «Мы догадывались: что-то произошло. Кто-то видел труповозку около нашего дома. Я в это время шла на обед и подумала, что это «Скорая помощь». А когда поднялась, то в дверях квартиры, в которой жил Николай Иванович, увидела его сестру, которая впускала двоих мужчин, одетых в униформу. Никто тогда так и не понял, умер Николай Иванович или его отвезли в тяжелом состоянии в больницу. В похоронах из нас никто не участвовал. Тело сюда даже не привозили, чтобы мы могли попрощаться. Все было сделано тайно и тихо…»

Парфенова кремировали в крематории Хованского кладбища. В течение многих месяцев урна с его прахом находилась там, после чего сестра забрала ее домой. Почему забрала так поздно? По ее словам, она думала, что, может, культурные деятели вспомнят о Парфенове, захотят попрощаться. Но никто о нем не вспомнил. В итоге поздней осенью урна оказалась в доме сестры. «Потребность с ним побыть одолела, – говорит она. – Привезла домой урну, поставила, и как-то легче стало: не с родными в земле, так хоть со мной рядом. Весной схороню Колю около маминой могилки, мы с ним там уже трех сестер схоронили. Почему весной? Коля ее очень любил…»

ПАРХОМЕНКО Леонид

ПАРХОМЕНКО Леонид (актер театра, кино: «Вольница» (1955; Плотовой), «Иван Франко» (Михайло Гринчук), «Полюшко-поле» (Захар Гуров), «Павел Корчагин» (все – 1956), «Поединок» (Павел Павлович Веткин), «Неповторимая весна» (оба – 1957), «Идиот» (главная роль – купец Парфен Рогожин), «Поэма о море» (Иван Гуренко), «Хождение по мукам» – «Восемнадцатый год» (Алексей Красильников) (все – 1958), «Хождение по мукам» – «Хмурое утро» (1959; Алексей Красильников), «Хлеб и розы» (звонарь), «Жеребенок» (главная роль – командир эскадрона) (оба – 1960), «Казаки» (1961), «Никогда» (1962; Щербак), «Сотрудник ЧК» (1964; бандит Сева), «Донская повесть» (казак), «Ко мне, Мухтар!» (бандит Фролов), «Товарищ Арсений» (провокатор) (все – 1965), «Неуловимые мстители» (трактирщик Корней), «И никто другой» (оба – 1967) и др.; скончался в январе 1975 года на 45-м году жизни).

Пархоменко погубила весьма распространенная среди актерской братии болезнь – тяга к выпивке. Злоупотреблять этим он начал еще на заре своей киношной карьеры, а в 60-е годы все это привело к тому, что его почти перестали приглашать сниматься. А если и брали, то исключительно в эпизоды. Последняя заметная роль Пархоменко – трактирщик в «Неуловимых мстителях». После чего актера выбросили из профессии. В итоге осенью 1969 года он был осужден за тунеядство на один год тюремного заключения. Вернувшись на свободу, прожил после этого недолго – чуть больше четырех лет. О его смерти ни одно средство массовой информации не сообщило. А буквально за месяц до смерти Пархоменко по ТВ был показан один из фильмов с его участием – «Жеребенок».

ПАСТЕРНАК Борис

ПАСТЕРНАК Борис (поэт, писатель: «Детство Люверс», «Доктор Живаго» и др.; скончался 30 мая 1960 года на 71-м году жизни).

Еще за восемь лет до смерти, в октябре 1952 года, Пастернак перенес тяжелый инфаркт миокарда. После двух месяцев больницы он был отправлен в санаторий в Болшево. Его здоровье пошло на поправку, как вдруг грянул новый удар. В конце октября 1958 года Пастернаку присудили Нобелевскую премию за его роман «Доктор Живаго», и советские власти устроили настоящую травлю писателя. Этот скандал окончательно добил Пастернака.

В апреле 1960 года Пастернака стала мучить боль под лопаткой, и он решил, что у него рак легкого. Сказал об этом родным. Те вызвали в Переделкино врача, который рака у больного не нашел, а нашел отложение солей и назначил ему диету и гимнастику, запретил ужинать. Однако состояние Пастернака не улучшалось.

Рассказывает жена писателя Зинаида Пастернак: «Ночь на 8 мая прошла тяжело: была рвота, приступ аритмии, пришлось вызвать сестру для инъекции пантопона.

Сговорились с Фогельсоном (известный рентгенолог. – Ф.Р.). Он велел сделать все анализы и повторить кардиограмму. Когда все было готово, он приехал в Переделкино и определил глубокий двусторонний инфаркт. Из Литфонда прислали для постоянного дежурства при больном врача Анну Наумовну. В помощь ей было налажено круглосуточное дежурство сестер. Боли не проходили, и Борис очень страдал. 16-го мы созвали консилиум в составе Фогельсона, хирурга Петрова, Шпирта и Анны Наумовны. На этом консилиуме я присутствовала. Петров все допытывался, не жаловался ли когда-нибудь Борис Леонидович на боли в желудке. Как я догадалась по наводящим вопросам Петрова, он подозревал рак.

У Бори стала быстро портиться кровь, падал гемоглобин, подымалась РОЭ. Я вызвала рентгенолога на дачу… Сделали снимок, и через два часа мне стало известно: знаменитый рентгенолог Тагер обнаружил рак левого легкого. Это означало неминуемый конец. Я боялась войти в комнату к Боре, чтобы по моему заплаканному лицу он не понял всего. Союз писателей устраивал ему больницу. До рентгена я уговаривала согласиться – при всей скорости общения с Москвой все же проходил час или полтора, пока машина привозила врачей и необходимые лекарства. Но он ни за что не хотел ехать в больницу, где была приготовлена отдельная палата, попросил меня потерпеть. Он говорил, что скоро умрет и избавит меня от хлопот. Мне пришлось выйти к врачам, приехавшим за ним на машине, и отказаться. После рентгена, когда выяснилось, что это рак легкого, я сказала всем дома: он безнадежен, и я его никуда не отдам. Приехала вторая санитарная машина, с тем чтобы отвезти его в Сокольники, и я вторично отказалась.

Во время болезни, длившейся полтора месяца, в доме было много народу. Приезжали Ахматова, молодые поэты, Е. Е. Тагер, Нина Александровна Табидзе; Александр Леонидович и Ирина Николаевна (брат писателя с женой. – Ф.Р.) жили безвылазно в доме. Круглосуточно дежурили сменявшие друг друга сестры. Боря никого не принимал и никого не хотел видеть. Как он сказал, он всех любит, но его уже нет, а есть какая-то путаница в животе и легких, и эта путаница любить никого не может. Он говорил: «Прости меня за то, что я измучил тебя уходом за мной, но скоро я тебя освобожу, и ты отдохнешь». Он не понимал, что в больницу я хотела его отправить, боясь взять на себя ответственность. Но с тех пор, как выяснился диагноз – рак легкого и я знала точно, что он умрет, я совершенно оставила мысль о больнице. Он много раз говорил о своем желании умереть только на моих руках. Консилиумы с профессорами бывали через день. Кровь ухудшалась катастрофически. Приехал гематолог Касирский, но, посмотрев все анализы крови, отказался от исследования – картина была ему ясна; по его мнению, жить Боре оставалось пять дней. Он отказался от гонорара под предлогом, что ничем не может помочь. Касирский сказал: давайте ему все, что захочет из еды (диета до того была очень строгой), и попробуйте сделать переливание крови. Я стала хлопотать о переливании крови. Приехала врачиха, которая должна была это делать, чтобы посмотреть на больного. Боря еще шутил и, когда она ушла, сказал мне: «Эта врачиха чудачка. Она стала критиковать мою кожу, глаза, как будто ожидала увидеть амурчика, и была разочарована». Он так смешно это сказал, что я засмеялась вместе с ним. На следующий день, 28 мая, сделали переливание крови, и он почувствовал себя лучше.

Утром 30 мая, в понедельник, он чувствовал себя сравнительно хорошо и даже попросил меня, как всегда, привести его в порядок и тщательно причесать. Вечером готовилось новое переливание крови. Боря несколько раз звал меня и спрашивал, что они так долго возятся. Он очень спешил и надеялся, по-видимому, на благоприятный результат второго переливания. Во время переливания меня выставили из комнаты. Я стояла в приоткрытых дверях. Едва влили три капли, как у него фонтаном полилась кровь изо рта. Я поняла, что это конец. В полдесятого Боря позвал меня к себе, попросил всех выйти из комнаты и начал со мной прощаться. Последние слова его были такие: «Я очень любил жизнь и тебя, но расстаюсь без всякой жалости: кругом слишком много пошлости – не только у нас, но и во всем мире. С этим я все равно не примирюсь». Поблагодарил меня за все, поцеловал и попросил скорей позвать детей. Со мной он говорил еще полным голосом, когда же вошли к нему Леня и Женя, голос его уже заметно слабел. Стасик непрерывно подавал и надувал кислородные подушки. Агонии не было, и, по-видимому, он не мучился. После каждой фразы следовал интервал в дыхании, и эти паузы все удлинялись. Таких интервалов было 24, а на 25-м, не договорив фразы до конца, он перестал дышать. Это было в одиннадцать часов двадцать минут…»

Похороны Пастернака состоялись на кладбище в Переделкино. Вот как об этом вспоминал В. Каверин: «Иные жалели, что не было официальных похорон, потому что пол-Москвы пришло бы проводить Бориса Леонидовича. Но как в его жизни все превращалось в новое, небывалое, такими же небывалыми были и эти, впервые за сорок лет, неофициальные похороны. Никогда еще с такой остротой не смешивались темные и светлые стороны жизни. Многие, считающие себя порядочными людьми, не пришли – из страха за свою репутацию – проводить Пастернака. Трусы, дорожившие (по расчету) мнением людей порядочных, постарались проститься с поэтом тайно, чтобы никто, кроме его домашних и самых близких друзей Бориса Леонидовича, об этом не узнал. Боясь попасться на глаза, они через дачу Ивановых, дворами проходили к Пастернакам, «как тать», по выражению старой няни, много лет служившей в доме Всеволода (Иванова). Как всякое крупное событие, эта смерть «проявила», как проявляется негатив, направленность и состояние умов и чувств.

Мы с Лидией Николаевной пришли на другое утро, но Евгения Владимировна сказала, что «еще нельзя, замораживают», и мы только посидели в саду, с друзьями. Ивинская (Ольга Ивинская – гражданская жена Пастернака. – Ф.Р.) встретилась у ворот, растерянная, жалкая. В глубине, недалеко от могилы мальчика Нейгауза, сидели на скамейке вокруг стола Паустовский, Тарковский, кто-то еще, подавленные, но спокойные. В день похорон мы приехали рано, в первом часу, еще почти никого не было – и сразу пошли к Борису Леонидовичу. Он лежал в цветах, закинув голову, очень похудевший, с резко выделившимися надбровными дугами, с гордым и умиротворенным выражением лица. Мне показалось, что в левом уголке рта была чуть заметная улыбка.

Зинаида Николаевна вышла спокойная, прекрасно державшаяся. Я поцеловал ее руку. Как всегда на похоронах, кто-то стал говорить, что Борис Леонидович нисколько не переменился. Это была неправда: что-то юношеское всегда мелькало в его лице, соединяясь с быстрыми, тоже юношескими, движениями, когда, понимая вас с полуслова, он засыпал вас мыслями, догадками, сравнениями, всем чудом своей личности и поэзии. Теперь лицо было скульптурным, белонеподвижным. Зинаида Николаевна только сказала, что он очень похудел во время болезни.

Народу становилось все больше. Я нашел Паустовского, Д. Журавлева. Все любящие друг друга как бы старались объединиться, может быть, потому, что это было частью общей любви к Пастернаку. Мы долго стояли в саду, то здесь то там, народу становилось все больше. Говорили о том, что шведский король прислал телеграмму Зинаиде Николаевне, а Неру – Хрущеву… Был слышен рояль. Молодой Волконский играл Баха, потом Станислав Нейгауз, Юдина. Потом заговорили, что играет Рихтер, и все стали собираться у окна, за домом. Он играл долго, прекрасно…

Дверь открыли, и люди стали проходить мимо гроба. Назначенное время прошло, потом давно прошло, а они все шли. Наконец в пятом часу толпа раздвинулась, показались венки, а за ними несли крышку гроба. Потом снова долго стояли на солнце, глядя на молодых людей, остановившихся недалеко от крыльца. Наконец вынесли и – как по уговору – высоко подняли на вытянутых руках. Гроб поплыл над головами, и тогда я впервые услышал рыданья, громкие, но сразу умолкнувшие. Пастернака несли, как Гамлета в известной английской картине, и казалось, что так же процессия начнет подниматься все выше на гору, все выше, до самой вершины, скрывшейся в облаках. Толпа двинулась за гробом медленно, и сразу все потеряли друг друга. Фотокорреспонденты время от времени начинали жужжать своими аппаратами (они много раз снимали Паустовского). Почти все они были иностранцами.

Вышли за ворота. Впереди плыл, покачиваясь, гроб с телом Пастернака… Милиция стояла на развилке, не пропуская машины. В толпе появились еще несколько писателей. Появились жены тех, кто, не решаясь прийти, послал их, не замечая или не понимая почти комического позора своего положения.

Теперь шли уже по краю кладбища, по осыпавшейся земле, к пригорку под тремя соснами, где была вырыта могила. Народу становилось все больше, молодежь приехала поездами, кто-то сказал, что над билетной кассой висит написанное от руки объявление: «Скончался великий русский поэт Борис Пастернак. Похороны в Переделкине тогда-то». Объявление сорвали, оно появилось снова.

Подавленный, растерянный, я стоял далеко от могилы и почти не слышал речи В.Ф. Асмуса – доносились только отдельные слова. Впоследствии эта речь стоила Асмусу множества неприятностей, его намеревались уволить из университета, где он был профессором философского факультета.

Кто-то еще хотел выступить, но какой-то человек, очевидно, из Литфонда, закричал:

– Траурный митинг окончен!!!

Из толпы раздались голоса: «Дайте сказать!», «Безобразие!», «Знаменитый поэт». Бледный молодой человек, запинаясь, прочел «Гамлета».

Снова литфондовец закричал:

– Митинг окончен! Митинг окончен!

Но кто-то еще стал говорить – стоявшие близко от могилы потом сказали, что это была религиозная речь сектанта, быть может, баптиста. Литфондовец оборвал его, он умолк, отступил. Гроб уже опускали, все стали бросать цветы… Глухой стук земли о крышку гроба послышался – всегда страшный, а в этот день особенно страшный. Все стояли теперь уже молча. Я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, обернулся и увидел Воронкова, оргсекретаря СП, который с его неприятным, равнодушно-бабьим лицом, стоял, опершись о решетку чьей-то могилы…

Никто не уходил. Я стал искать своих и нашел в толпе. А. Яшин встретился мне с распухшими от слез глазами. Он сказал:

– Сектант все испортил.

Но невозможно было ничего испортить.

Паустовский с друзьями стояли в стороне, у всех были усталые лица. Любовь Михайловна Эренбург, побледневшая, даже посеревшая, но, как всегда, необычайно естественная, внутренне бодрая, посадила нас в машину и повезла домой. (Илья Григорьевич был в это время за границей.)

Молодежь не расходилась до вечера, читали стихи. И на другой день было много народу. Коля, мой сын, пошел и, вернувшись, сказал, что среди цветов лежит записка: «Благороднейшему».

ПАХОМОВА Людмила

ПАХОМОВА Людмила (фигуристка, многократная чемпионка СССР, чемпион мира, Европы и Олимпийских игр; скончалась 17 мая 1986 года на 40-м году жизни).

Пахомова умерла от рака. Первый «звонок» раздался в конце 1979 года, когда врачи констатировали у Людмилы лимфогранулематоз. Муж Пахомовой Александр Горшков бросился спасать жену. Он стал специалистом по лечению этой болезни, изучил все применяемые в мире методы. Через три года у Пахомовой наступило улучшение. Она чувствовала себя вполне сносно, вновь с головой ушла в любимое дело. Казалось, что недуг отступил. Но это было всего лишь затишье. Осенью 1985 года возник серьезный рецидив. Болезнь перешла в последнюю стадию, которая уже не поддавалась лечению.

31 декабря 1985 года Пахомовой исполнилось 39 лет. Врачи отпустили ее домой, чтобы она смогла отпраздновать эту дату в кругу родных и друзей. Как вспоминает дочь фигуристки Юля (ей в ту пору было 9 лет): «Я не узнала маму. Без волос на голове, ни ресниц, ни бровей – ее было просто не узнать. Кроме меня, маму никто такой не видел.

Богема, которая продолжала собираться у нас дома, лицезрела прекрасную сильную женщину с копной темных прекрасных волос (мама носила парик), всегда стильно одетую и накрашенную. Когда мы оставались вдвоем, она тихо садилась в кресло, включала свою любимую песню «Танцующая королева» группы «АББА» и начинала плакать. Видимо, тогда уже она предчувствовала смерть…»

Весной 1986 года Пахомова снова легла в больницу. Дни ее были сочтены.

Вспоминает А. Горшков: «По решению врачей Милу положили в отделение реанимации и кардиологии мединститута. Я до последнего верил, что все еще можно исправить. И все время, пока она болела, жил поисками панацеи. Помните, у Булгакова в «Мастере и Маргарите» больной раком прибегает к любым средствам: вначале обращается к профессорам, потом к шарлатанам и народным целителям, начинает пить святую воду и в конце концов уповает на Бога. Так и я цеплялся за любую соломинку и прошел абсолютно тем же путем. Чуда не произошло…

Сердце и легкие Милы уже не справлялись с болезнью. Она умерла от отека легких. Сначала был первый случай. Второй повторился месяца через полтора. А спустя еще четыре месяца – третий отек, который она не перенесла…»

Похоронили Л. Пахомову на Ваганьковском кладбище.

Спустя два года после смерти жены А. Горшков женился во второй раз. Юля не могла простить отцу этого и в течение трех лет не общалась с ним, прячась у бабушки. Но затем дочь и отец помирились.

ПЕЛЬТЦЕР Татьяна

ПЕЛЬТЦЕР Татьяна (актриса театра, кино: «Она защищает Родину» (1943; колхозница), «Свадьба» (1944; жена доктора), ф/сп «Свадьба с приданым» (1953; Лукерья Похлебкина), «Большая семья» (1954; тетя Лиза), «Укротительница тигров» (мама Леночки Воронцовой), «Солдат Иван Бровкин» (Евдокия Макаровна, мама Бровкина) (оба – 1955), «Максим Перепелица» (бабка), «Два капитана», «Любимая песня», «Медовый месяц» (Вера Аркадьевна) (все – 1956), «Иван Бровкин на целине» (Евдокия Макаровна, мама Бровкина), «Повесть о молодоженах» (Варвара Васильевна) (оба – 1959), «Трудные дети» (1963; бабушка Севы), «Приключения Толи Клюквина» (Дарья Семеновна), «Все для вас» (главная роль – тетя Саша) (оба – 1964), «Морозко» (1965; мать жениха), «Деревенский детектив» (жена Анискина Глафира), «Журавушка» (бабка Настасья) (оба – 1969), «Приключения желтого чемоданчика» (1970; главная роль – бабушка Анна Петровна Веревкина), «Чудак из пятого «Б» (бабушка Нины), т/сп «Малыш и Карлсон» (Фрекен Бок) (оба – 1972), т/сп «Безумный день, или Женитьба Фигаро» (Марселина), т/сп «Маленькие комедии большого дома» (главная роль – Мария Ивановна Иванова) (оба – 1974), «Это мы не проходили» (1976; Надежда Александровна), т/ф «12 стульев» (теща Воробьянинова Клавдия Ивановна), «Ты – мне, я – тебе» (Люба) (оба – 1977), т/ф «Трое в лодке, не считая собаки» (1979; миссис Поппитс), «Ночное происшествие» (Александра Алексеевна), т/ф «Дульсинея Тобосская» (сеньора Тереса) (оба – 1980), «Вам и не снилось…» (1981; бабушка Ромы), «Карантин» (1983; главная роль – прабабушка), т/ф «Формула любви» (1984; Федосья Ивановна), «Малявкин и кампания» (1986; учительница биологии Анна Петровна), «Князь Удача Андреевич» (1989; соседка Северьяна) и др.; скончалась 16 июля 1992 года на 89-м году жизни).

Вспоминает О. Аросева: «Пельтцер сходила с ума, а театры – и Сатиры, и Ленком – были на гастролях. Из дома ее на «Скорой помощи» отвезли в психбольницу имени Ганнушкина и поместили – народную артистку СССР, знаменитую Пельтцер! – в палату душевнобольных на пятнадцать человек.

Мы с директором нашего театра, Мамедом Агаевым, человеком очень добрым и почитающим старость, как все кавказские люди, едем туда. Нас не пускают. Мы – к главврачу, а он говорит, что больная очень агрессивна, никого не узнает. Мы настаиваем, и он после долгих уговоров наконец разрешил и даже сам пошел с нами, сказав: «Мне самому интересно, узнает ли она вас».

И вот идем по длинному больничному коридору, а попавшаяся навстречу нянечка говорит, что Татьяна Ивановна курит в уборной. И тут я вижу, бежит Татьяна, кинулась ко мне в объятия, а врач спрашивает: «Ну, кто это к вам пришел?» Глаза ее жалобно заметались, она подумала лишь секунду и уверенно, даже гордо сказала: «Друг мой пришел».

Потом она и имя мое вспомнила. Когда дело дошло до театральных новостей, Татьяна Ивановна интересовалась, где были гастроли, что играли, и совершенно здраво спрашивала обо всех. А о своем здоровье, вернее нездоровье, говорила что-то невнятное, жаловалась на больных (как рассказал врач, она дралась с ними). И только в конце свидания прижалась ко мне совсем беспомощно и шепнула: «Ольга, забери меня отсюда!» Мы все, директор театра, она и я, в голос зарыдали – так невыносимо было уходить от нее.

Ленком вернулся с гастролей, и Захаров перевел Пельтцер в другую клинику, в отдельную палату…»

В новой клинике Пельтцер прожила совсем недолго. Вот как вспоминает об этом сиделка актрисы Анна Кукина: «Я ходила к ней, мыла ее, меняла каждый день белье, готовила, как она любила, геркулесовую кашу на пару. Ленком деньги мне на это давал. В тот день, когда я пришла в последний раз (16 июля 1992 года. – Ф.Р.), она меня узнала. «Это моя, – говорила она врачам, – моя!» Только гладила меня по руке и показывала движением пальцев, что, мол, хочет курить. Я достала сигарету «Мальборо» (Татьяна курила только их), и она с удовольствием выкурила. Потом еще покурила. Когда врачи пришли с обходом и спросили: «Ну как, Татьяна Ивановна, дела?» – показала большой палец: «Во!» Она гладила себя по груди и явно была довольна. Ей же медсестры не давали курить. Она даже улыбалась, но в глазах уже была какая-то муть. И по имени назвать никого не могла.

Я переодела ее, надела чистую рубашечку, перестелила постель. У нее даже и пролежни начались, я помазала зеленкой – все вроде нормально. «Ну все, Татьяна Ивановна, отдыхайте». Было около восьми вечера, когда я приехала домой, а в пол-одиннадцатого мне уже позвонили: «Татьяна Ивановна умерла». Говорят, ушла она тихо. С ней в палате лежали еще две больные. Они рассказали, что Пельтцер как-то ворочалась, ворочалась, а потом затихла. Никого не звала…»

Похоронили Т. Пельтцер на Введенском (Немецком) кладбище рядом с могилами ее родителей (28-й участок).

ПЕРФИЛОВ Лев