Помоги проекту - поделись книгой:
— Да нет же, он умер давным-давно. Чуть не две тысячи лет. Он не мог совсем победить римлян и выпил яд. Он всегда носил с собой яд в перстне.
— Сказки! Идем-ка, вот ты его увидишь своими глазами, живого. Да смотри, веди себя учтиво, смиренно. Смиренье — молодцу ожерелье.
Мать взяла Александра за руку, чтобы вести к гостю. Александр уперся. И чем больше уговаривала его мать, тем сильнее он упирался и наконец уронил стул. Возню их в спальной услыхал отец. Разговор его с гостем прервался. Отец приблизился к двери, распахнул ее и сказал:
— А вот, отец и благодетель мой, изволь взглянуть на моего недоросля.
Александр вырвал свою руку из руки матери, вбежал в горницу и, широко раскрыв глаза, остолбенел на месте. За столом сидел важный старик с трубкой в зубах. Скинутый им завитой напудренный парик лежал на столе.
И гость молча разглядывал Александра. Сшитый на рост кафтанчик Александра мешковат. Из широкого воротника камзола на тонкой шее торчит большая голова со светлыми, немного навыкате глазами. Лоб мальчика широк и высок. Как ни старалась мать пригладить светлые волосы сына помадой, спереди над лбом у Александра торчал упрямый хохолок.
— Вы, сударь, Ганнибал? — преодолев смущение, недоверчиво спросил Александр.
Старик усмехнулся и, пыхнув дымом, кивнул головой.
— Подойди к руке! — шепнула на ухо Александру мать. — Не срами отца с матерью.
Александр по тяжелому дыханию отца, не поднимая головы, понял, что тот едва сдерживает гнев… Александр расхохотался… Отец так ловко дал ему крепкий подзатыльник, что мальчишка с разбегу ткнулся в грудь Ганнибала. Старик обнял его, приложил к его губам холодную иссиня-черную руку и посадил рядом с собой на скамью.
— Не гневайся, Василий Иванович, на малого! — добродушно сказал черный старик. — Не то что дети — и взрослые люди видом моим бывают смущены… Что делать, если я черен!
— Нет, нет! — воскликнул Александр, ободренный защитой гостя. — Батюшка не станет меня пороть. Не беспокойте себя, сударь, напрасно. Батюшка знал, наверное, что вы будете к нам, и ведь ничего мне не сказал, а дал мне читать про ваши битвы. Я всю ночь читал… Только… как же это? Да нет! Это не вы, сударь. Что за ерунда!
И Александр опять смутился и смолк.
Отец, угрюмо потупясь, опустился на скамью напротив сына. Мать стояла опустив руки.
— Да полно-ка, Авдотья Федосеевна, с кем же греха не бывает! Да и где же было еще отроку научиться светскому учтивству? И мы с Василием Ивановичем ни шаркунами паркетными, ни вертопрахами не бывали, а вот я — генерал, а Василий Иванович — по должности полковник. Да и что нам чиниться: мы по отцу нашему, блаженной памяти императору Петру Алексеевичу, хотя и гораздо разных лет, братьями должны почитаться. И мой и твоего отца крестный отец, знаешь ли ты, — обратился Ганнибал к Александру, — царь Петр Первый. А я тебе по нему вроде родного дяди.
— А почему же, сударь дядюшка, — спросил, осмелев, Александр, — вы Ганнибалом прозываетесь?
Ганнибал усмехнулся:
— Быть мне Ганнибалом — тоже воля Петра Алексеевича: он так прозвал меня в чаянии, что я свершу великие военные подвиги вроде моего карфагенского тезки. Смотри на меня, отрок, и поучайся. Ты видишь на плече моем эполет и аксельбант. Я — генерал. Но из какого я возник ничтожества!.. Ты, стало быть, читаешь Ролленеву историю про Ганнибаловы похождения — сие похвально, хотя то и сказки. А вот послушай, коли тебе любопытно, мою простую историю… Не покажется ли она тебе сказкой, хотя то и быль…
И отец и мать Александра успокоились, видя, что важный гость ничуть не рассердился на неловкие выступки их сына. Они с почтительным вниманием выслушали неторопливый рассказ Ганнибала, хотя только одному Александру в рассказе этом была новость…
— Был я арапчонком в серале у турецкого султана, откуда меня выкрали, потом привезли в невскую столицу и подарили Петру. Коль скоро я вырос, Петр Алексеевич послал меня в Париж учиться военным наукам. Вернулся я, гораздо зная инженерное дело и фортификацию, и сделан был капралом Преображенского полка. В мое капральство отдали из недорослей нескольких солдат, с тем чтобы я их научил арифметике, тригонометрии, геометрии планов, фортификации. В моем капральстве был твой отец, о чем, я чаю, он тебе говаривал…
Василий Иванович проговорил, вздыхая:
— Беда моя, что Александр только военными делами и бредит!
— Какая же в том беда?
— Да вот спроси мою Авдотью Федосеевну, — с досадой ответил Василий Иванович. — Она мать…
Авдотья Федосеевна не садилась и чинно слушала разговор мужчин, сложив жеманно руки накрест. Когда же Ганнибал к ней обратился, она церемонно присела и ответила:
— Помилуй, государь мой, да какой же из Сашеньки воин выйти может? Ему двенадцатый ведь годок, а дать можно от силы девять. Хилый, хлипкий. Солдату надо быть развязному, красивому, видному, а он у меня, как девочка, застенчив. А хоть он мне мил и такой, голубчик, — какой же из него может выйти генерал? Вот вы, сударь мой, у вас и осанка, и рост, и вид, и красота мужская, — польстила в заключение сановному гостю Авдотья Федосеевна.
— Я сейчас, сейчас! — внезапно срываясь со скамьи, закричал Александр, взвился и выбежал из горницы в сени.
— Что с ним? Живот схватило? Или я ему наскучил? — изумился Ганнибал, прислушиваясь к топоту Александра по лестнице.
— Помилуй, что ты, Абрам Петрович! Он у нас уж такой «перпетуй мобиль»![6]
— Василий Иванович, в какой ты записал Александра полк? В свой, Преображенский? — спросил Ганнибал.
— Ни в какой.
— Как же это могло случиться? Ты упустил столько времени! Ведь сверстники его уже капралы.
— Вина не моя… Родился он у нас хилой. Я думал было тотчас же записать в свой полк — мать вступилась. Я подумал: куда спешить? Погодим — может быть, он и не выживет. Прошел годок, а тут вышел указ, чтобы младенцев в полки не записывать. Так и вышло, что сверстники моего Александра в двенадцать лет капралы, а он остался у нас на руках недорослем.
— Да знаешь ли ты, что прежний указ потерял силу и можно теперь недорослей записывать?
— Знаю, но не раньше тринадцати лет. Стало быть, так: опять Александру год дожидаться…
Испытание
Скача «в три ноги», в горницу ворвался Александр и положил на стол перед Ганнибалом книжку, бережно завернутую вместо переплета в пеструю обложку из цветной «мраморной» бумаги.
— Ба! Ба! — воскликнул Ганнибал, развернув книгу. — Так это твое, Василий Иванович, переложение Вобана?
Ганнибал положил перед собой на стол книгу и взирал на нее с видимым удовольствием.
Преодолев застенчивую робость, Александр подошел к старику и доверчиво припал к его плечу.
— Ты читал эту книжку, надеюсь, внимательно?
— «Истинный способ» я знаю от слова до слова! — пылко воскликнул Александр.
Василий Иванович вставил:
— Я по Вобану учил его французскому языку. Он и на французском наизусть знает.
— Хорошо. Проэкзаменуем. Отойди несколько назад. Стань там. Ответствуй: что есть фортификация?
— По-французски? — спросил Александр.
— Нет, зачем же: русский язык будет повальяжней.[7]
— «Фортификация, — бойко, по-солдатски, отчеканил Александр, — есть художество укреплять городы рампарами, парапетами, рвами, закрытыми дорогами, гласисами, для того чтобы неприятель такое место не мог добывать без потеряния многих людей, а которые в осаде, могли бы малолюдством против многолюдства стоять…»
— Отменно! — похвалил Ганнибал, проверяя ответ Александра по книжке. — Что есть авангардия?
— «Авангардия есть часть армии, еже марширует перед корпусом баталии».
— А что есть граната? — спрашивает по книжке Ганнибал.
— «Граната есть едро пустое, в которое посыпают порох, в ее же запал кладут трубочку: употребляют оную для зажигания в местах тесных и узких и чтоб врознь разбить солдат от того места, где бы они ни собралися».
Перебирая страницы, Ганнибал задавал вопросы и, выслушивая ответы Александра, приговаривал:
— Отменно! Отменно! Можно только дивиться.
Василий Иванович сиял, слушая ответы Александра, а мать ревниво усмехалась.
— Он и «Юности честное зерцало» от слова до слова знает, — решилась она сказать. — Испытайте его, сударь мой.
— Ну что ж, — снисходительно сказал Ганнибал, — отроку не мешает знать правила учтивости. А есть у вас «Зерцало»?
Принесли и эту книгу, и Александр без особой охоты ответил на несколько вопросов о том, «како отроку надлежит быть».
Авдотья Федосеевна, женщина очень набожная, не преминула кстати похвастаться тем, что сын прекрасно знает церковную службу. И Александр лихо отхватил наизусть «Шестопсалмие».
Ганнибал, крещенный в семь лет царем-безбожником, был беспечен в церковных делах; ему оставалось принять на веру, что Александр знает и церковную службу не хуже, чем «Истинный способ укрепления городов».
— Дьячок, прямо дьячок! — похвалил Ганнибал. — Блаженной памяти Петр Алексеевич поцеловал бы непременно отрока вашего. Позвольте мне это сделать в память нашего отца и благодетеля.
Ганнибал достал шелковый платок, вытер губы и, закинув рукой голову Александра назад, поцеловал его в лоб…
Испытание продолжалось. Оказалось, что Александр знает немного по-французски и по-немецки, а по-русски пишет не хуже самого генерала. Считал мальчик быстро, а память у него отменная.
— Ну, скажи: кем же ты хочешь быть?
Александр, потупясь, молчал.
— Матушка твоя, кажись, хочет видеть тебя архиереем?
Александр рассмеялся и, лукаво подмигнув матери, закричал:
— Кукареку!
— Ганнибалом?! — продолжал допрашивать генерал.
— С вами, сударь, их уже два. Я не хочу быть третьим.
— Ты хочешь быть первым? Ого! А хочешь быть солдатом?
— Да! — кратко ответил Александр.
— Посмотри-ка ты на себя в зеркало, герой! — воскликнула мать.
Александр взглянул на себя в зеркало, и все посмотрели туда.
— Да, неказист! — бросил сквозь зубы отец.
Александр скорчил в зеркало не то себе, не то Ганнибалу рожу и отвернулся:
— Я не такой!
— Когда б он был записан в полк в свое время, то был бы теперь уж сержант, а то и поручик! — досадливо заметил Василий Иванович.
— Время не упущено.
— Решено: запишу тебя, Александр, в полк! — стукнув по столу ладонью, сказал Василий Иванович.
Александр быстро взглянул на мать. Она заголосила, протягивая к сыну руки:
— Родной ты мой, галчоночек ты мой! Отнимают первенького моего от меня!..
— Ну, матушка, отнимут еще не сразу. Годика три дома поучится. Полно вопить… Достань-ка нам семилетнего травничку. Надо нового солдата спрыснуть. Да и поснедать пора — час адмиральский!
Авдотья Федосеевна, отирая слезы, ушла, чтобы исполнить приказание мужа.
— Ну, сынок, теперь ты доволен? — спросил Александра отец, когда мать вышла.
Василий Иванович опасливо поглядел вслед жене.
Ганнибал заметил это и усмехнулся:
— Да что откладывать — еще передумаешь. Пиши, сударь, прошение, пока государыня в Москве, я и устрою все это дело, — посоветовал гость.
— Сынок, подай перо и бумагу, — приказал отец.
Александр быстро принес из спальни ларчик, открыл его и подал отцу чернильницу, песочницу, гусиное перо. Отец, обмакнув перо в чернила, задумался.
— В какой же полк тебя писать? — задумчиво глядя на сына, спросил Василий Иванович. — В Преображенский? И дядя твой, Александр Иванович, в Преображенском, и я в Преображенском. Выходит, и тебе в Преображенский.
— Батюшка, — тихо сказал Александр, — пишите меня в Семеновский.
— В Семеновский? Почему же?
— Да мне матушку жалко стало: ей трудно со мной сразу расставаться. Преображенский в Петербурге, а Семеновский полк в Москве квартирует… Все ближе к дому.
— В Семеновский полк не напишут: у нас в Семеновском родни нет.
— А Прошка Великан? — напомнил Александр.
Василий Иванович усмехнулся.
— Кто же это будет Прошка Великан? — спросил Ганнибал.
— Прошка-то? Вы не знаете? — удивился Александр. — Его батюшка за то в солдаты отдал, что он кобылу огрел оглоблей да спину ей сломал. К тому же озорник. Все дрался: ударит, а мужик и с копыльев долой. Батюшка его и сдал. Царица послала его с другими великанами к прусскому королю Фридриху. А у Фридриха пушка в грязи завязла. Велел король своим солдатам пушку тащить — десять вытащить не могут. Отступились. Прошка подошел, крякнул, один пушку из грязи вынул да на сухое место и поставил. Только и сам повалился около пушки — у него жила лопнула. А когда жилу ему срастили, выходили, то отпустили его домой…
Поделиться книгой: