Создатели

Белиберда. Он отшвырнул книгу в сторону. Похоже, накрыло его так капитально, что читать бесполезно. Да и, собственно, не Толстого же читать.

Пока он забавлялся чтением, комната приобрела окраску, больше похожую на естественную. «Наверное, начало отпускать», – подумал Павел и взялся за пульт. Сначала он сделал потише звук, вообще его выключил. Все-таки время сейчас уже недетское, а после экспериментов с книгой он абсолютно разуверился в правильности своего восприятия действительности. Не хотелось, чтобы телевизор орал что есть мочи, а ему казалось, что царит тишина.

Но только все каналы пустовали. Серая рябь везде. Иногда, когда он переключал на новый канал, ему казалось, как что-то появляется на экране, идет передача, но стоило приглядеться, и тут же обнаруживалось, что это ему только мерещится – последствие приема наркотиков, а на самом же деле – лишь мелкие серые полоски на сером фоне. Наверное, придется все-таки выйти.

Сна было ни в одном глазу, а сидеть в комнате, где абсолютно нечем заняться, он не собирался. Если пройти аккуратно, то можно добраться до гаража, взять тачку и рвануть куда-нибудь, где побольше народу. Единственное, что его забавляло и вдохновляло всегда, – это общение с людьми. Манипуляция, взятие их под контроль, так, что они сами того не замечают. Хоп – и мужчины готовы драться по твоему приказу, а женщины ложиться в постель по твоей «просьбе».

Конечно, мастерства он в этом еще не достиг, но это было даже хорошо. Когда есть к чему стремиться, то занятие не может наскучить.

Он почти не смотрел по сторонам, когда шел по дому. Скорее, прислушивался, стараясь не нарваться на кого-нибудь ненужного. Лишь когда за ним закрылась дверь в гараж, Павел задумался, почему во всем доме темно и не горят, как обычно, ночники. Мать всегда заставляла прислугу оставлять ночники в коридорах, чтобы ей не было страшно.

Павел попытался вспомнить, горели ли они сейчас, и не смог. Но возвращаться и проверять он точно не собирался.

Вместо этого он подошел к своей простенькой «тт»-шке, и открыл дверь с водительской стороны. Давно просил отца купить ему новую, но тот все только качал головой. Неважно. Зато у этой было триста сорок лошадей, что с лихвой компенсировало то, что модель слегка вышла из моды.

Сел. Машина не заводилась. Он попробовал снова, ему даже почудился звук стартера, пытающегося разбудить двигатель, всех тех три с лишним сотни усредненных коней, но это было бесполезно.

Павел вышел из машины обратно, не сумев сдержаться, с грохотом захлопнул дверь и посмотрел вокруг. Отец что, сломал машину, чтобы он не уехал куда ночью? Да отцу всегда было на это наплевать. Она сломалась сама? Но все было нормально только сегодня днем. Ничто не предвещало поломки. Черте что. Павел вышел из гаража, но не в дом, а на улицу.

Что-то ему не нравилось. Глюки глюками, но вид вокруг дома был какой-то странный. Павел оглядывался вновь и вновь, пытаясь понять, что не так. Те места на участке вокруг дома, которые он помнил хорошо – выглядели также как и всегда. Ну или почти также, даже в этом он сейчас не был уверен. Но все остальное – расплывалось. Он не мог сказать, что не так – но окрестности не выглядели правдоподобно. Как тот толстовский дуб с березами. То, что он помнил хорошо – было более или менее естественно, а все остальное казалось фальшивым.

Таких глюков у него точно раньше не было. И вообще, он начал сомневаться, что это простое следствие наркотика. Выглядело так, что кто-то пытается взять из его сознания вид окрестностей и создать этот вид вокруг. Но проблема была в том, что Павел никогда особенно не присматривался к деталям. Просто знал, что они должны быть, но не запоминал. И все то, что он пропускал – сейчас отсутствовало. Он оказался где-то еще.

***

Может, его сознание и замутнено наркотиком, но наркотик не сделал его в одночасье идиотом. Что это, похищение? Ему тайком усыпили, вывезли в новое место и проводят на нем эксперименты? Но кому и зачем? Отец, конечно, богат, но не настолько, чтобы заниматься с его сыном подобными глупостями. Деньги отца могли обосновать обыденное похищение, но не сложные, явно высокотехнологичные эксперименты с замещением всей действительности.

Да и нет таких технологий. Чтобы он видел машину, трогал машину, даже – когда принюхался – чувствовал запах кожи сидений, но, при этом, машина оказалась ненастоящей. Если и есть нечто подобное, то не на Земле. Инопланетяне?

Павел всегда был честен с самим собой. Это безусловное требование к будущему лидеру. Если будешь врать самому себе, обольщаться, то много не добьешься. Так вот, он честно мог сказать, что он эгоист. Меньше всего его волновали окружающие его люди. Нет, вот здоровье отца его волновало, конечно, – но больше с точки зрения надежности и наличия денег, а не какой-то там сыновьей любви. Он эгоист, да, но при этом он не был эгоцентристом. И в принципе, точно знал, что мир вполне будет крутиться дальше, участвует он в этом движении или нет. Никто не будет бегать вокруг него, никто не будет создавать ему поклонников, подчиненных, сторонников. Все, чего он добьется, возникнет не потому, что так и должно быть, а потому… что он этого добьется.

И с этой позиции поверить, что именно его, его одного сдернули с кровати инопланетяне, казалось еще сложнее. Как-то в его практичный в целом ум также не укладывались идеи глобального вторжения.

Его текущая ситуация все-таки была обыденней. Инопланетяне не причем, есть более очевидные ответы. Допустим, все-таки наркотик.

Сделавший его сон, его грезу настолько реальной, что она перестала отличаться от реальности. Вот только ему не хватало памяти, воображения, цепкости к внешним деталям, чтобы воссоздать все в точности. Что ж, это легко было проверить.

Павел закрыл глаза, представил, что прямо перед ним стоит кресло. Старое красно-коричневое кожаное кресло, шикарное, огромное и солидное. Представив все это себе хорошенько, он открыл глаза.

Подошел. Сел. Удобно, если не считать, что это кресло, в отличие от отцовского, не качалось. Хорошая греза. Приятная и управляемая. Очень удобно, только слишком безлюдно. Все-таки надо прикупить товара, наверное, даже собрать денег и выкупить всю партию. Тут можно очень приятно проводить время.

Павел огляделся и приготовился представить себе все остальное. Окружение. Абсолютно новый мир вокруг себя. И в этот момент пришла боль.

Глава 4

Павел

Павел справился с болью, хотя она почти поглотила его. Его удивило то, что непохожа была эта боль на действие наркотика, совсем. Ни малейшего, самого отдаленного напоминания. Если бы он задался вопросом сравнения, то больше всего ощущения походили на то, что его сжигают живьем, одновременно пытаясь задушить, может быть – отравить дымом.

А еще ему казалось, что специально для этой процедуры его размножили, положили в каждую копию полную порцию боли, более чем достаточную на целого человека, и после этого сложили все копии обратно в одно место – в единого и неделимого Павла. Только для того, чтобы многократно увеличить конечный эффект.

Но он справился. Справился и даже что-то получил взамен. Приз. Несколько новых, хоть и похожих одно на другое, ощущений, чувств, которых раньше был лишен. Ярости, злости, отчаяния, сожаления, смешанного с все той же яростью.

Затем он сожрал паразита. Глупое животное пришло к нему, приняв обличье черного молчаливого рыцаря, прямо как в недавно виденном им фильме. Но оно оставалось животным, это чувствовалось и по его повадкам, и по глупой попытке использовать его собственные образы для нападения. Глаза, горящие красным огнем, – это может быть смешно, но уж точно не страшно.

Зато паразит добавил ему сил. Помог очиститься от того, что Павел считал дурманом, навеянным наркотиком, хотя сейчас начинал сомневаться в первопричинах этой неясности своих мыслей.

Справедливо решив, что раз пришел один паразит, то придут и другие, он сидел на все том же кресле и ждал новых. Если таковы здесь правила – то он будет уничтожать всех тварей, решивших полакомиться его разумом. Или душой? Или всего лишь его грезами?

Вот этого Павел не знал. Но так как спросить об этом сейчас никого не представлялось возможным, он и не задумывался лишний раз на тему того, что именно, какая часть него самого находится в этом мире.

***

Вместо паразита пришла девушка. Впрочем, он и ее принял сначала за паразита – она была слишком уж красива. Черные вьющиеся волосы опускались почти до поясницы, бедра соблазнительно покачивались при ее приближении, а ступни находили неуловимо точные места, встав на которые, тело девушки каждый раз выделялось максимально привлекательным образом. А еще она оказалась почти и неодета. Пара легких тряпочек на бедрах и груди чем-то напоминала купальник, наиболее выгодный его вариант. Верхней тряпочке было что прикрывать, надо сказать. Павел относился к женщинам достаточно равнодушно, как к материалу для своего совершенствования, не более. Может быть, именно поэтому пользовался со стороны слабого пола повышенным вниманием.

Но даже он мог сказать, что подобной у него не было. Слишком хороша, слишком соблазнительна. Поэтому он и принял ее сначала за нового хищника.

Но девушка не походила ни на кого из его знакомых, или красавиц с экранов, и только это остановило его от немедленной атаки.

– Меня зовут Валерия, – голос у гостьи был под стать телу, от одного бархатистого журчания низкого, грудного звука мысли постепенно растворялись и трансформировались в желание поскорее уложить ее в постель.

Павел слегка забылся и слишком ярко себе это представил. Слишком для того места, в котором находился. Сбоку от кресла, прямо на глазах у девушки, появилась та самая постель. Тяжелая, с кованым изголовьем, такого королевского размера, который обычно бывал в номерах родителей в отелях, когда он куда-нибудь с ними ездил. Валерия запрокинула голову и расхохоталась.

Ему определенно нравилась своя собственная фантазия. Если он способен представить подобную девушку наяву, то в этом мире он должен пойти далеко.

То, что Валерия не была очередным паразитом, казалось очевидным. Но и в ее реальность Павел пока что не верил.

Впрочем, это отнюдь не останавливало его от того, чтобы попользоваться с ней постелью, раз уж он так удачно представил себе и то, и другое.

***

И тем не менее, его фантазия попыталась его убить.

Наверное, только это и заставило его поверить, что красавица не является плодом его воображения.

После чудесного и замысловатого секса, которым они занимались достаточно долго, Павел почувствовал себя дурно. Сознание размывалось, снова вспомнилось, что проходом в этот мир для него стали наркотики, и, хотя боли на этот раз не было, он чувствовал, что близок к смерти.

А красавица лишь томно смотрела на него, слегка улыбаясь, и даже не пыталась остановить сложные, похожие на восьмерку движения бедрами. Его начала бить судорога, но она не останавливалась. Лишь в глазах ее появилось легкое любопытство, желание почувствовать, пережить его смерть вместе с ним.

Он еще подумал, получит ли оргазм в последний момент, но в этот момент пришла ярость. Ярость, злость, отчаяние и сожаление, смешанное все с той же яростью. Первые его приобретения в этом мире. Сознание прояснилось, и он отбросил Валерию в сторону, так что она полетела прочь с кровати, ударилась и замерла, постанывая.

– Стерва, – прошипел он.

– Извини, любимый, – она подняла руки, выставив ладони, защищаясь.

Она не напрасно боялась продолжения. Павел подскочил поближе и пнул ее что есть мочи, попав частично в предплечье, частично куда-то в район почек. Девушка вскрикнула.

– Прости, я же сказала, прости! – Девушка пыталась отползти, но Павел шел к ней вплотную, примеряясь для нового удара. Еще не ушедшая вглубь злость, и собственное чувство самосохранения требовали убить тварь. И именно это он и собирался сделать. Только медленно, так, чтобы она вполне почувствовала, что умирает.

– Тут иначе не выжить! – девушка перестала отползать и съежилась, получив еще один пинок, на этот раз по голове. – Только те, у кого достаточно сил сопротивляться, могут здесь выжить! А откуда мне еще взять эти силы?

Лидерство – непростое качество. Оно требует сосредоточенности. Дисциплины. И временами – жестокости. Оно требует изощренности и постоянных компромиссов. Умения привлекать на свою сторону даже врагов.

А самое главное – оно требует людей, которые готовы бы были встать под твои знамена. В этом мире все могло сложиться даже веселее, чем он думал вначале.

– Вставай. – Приказал Павел. Именно приказал, ибо имея некоторый опыт, он уже раз и навсегда понял, как себя вести с этой потаскухой.

Валерия поднялась. Павел молча, без предупреждения ударил ее снова, на этот раз кулаком в лицо, и, когда она упала, добавил ногой. Наверное, последний удар был уже лишним, но остатки ярости слегка мешали ему действовать абсолютно правильно, выверено, как требовал только что появившийся у него план.

– Еще раз попробуешь меня обмануть, предать меня, слукавить, и я тебя убью. – Спокойно, даже слегка равнодушно заключил он свой урок. – Веришь?

Девушка мелко закивала, дрожа всем телом. И именно это кивание, абсолютно неженственное, отвратительно несексуальное, убедило Павла, что теперь она точно поверила. Так что последний пинок, может быть, не был таким уж и лишним. Павел кивнул. Пришла пора пряника:

– А теперь вставай и расскажи мне об этом мире все. Будешь меня слушаться, и больше тебя здесь никто не обидит. Никто и никогда. И не реви, красавица, все самое плохое у тебя теперь позади.

Лекс

Лекс наслаждался.

Нападение паука-тумана его насторожило. Что же это за мир такой, где тебя постоянно обрабатывают болью, насылают врагов, душат? Опасный мир, судя по всему. Но пока он бился с пауком, много возможностей этого места стало ему понятней. Окружающее стало управляемей.

Тем более что уничтоженный нападающий действительно прибавил ему сил. Нет, сила – неверное слово. Не физическая сила, по крайней мере. Скорее – какая-то ясность в сознании. Словно чуть ушла, растворилась, поредела дымка, окружавшая его доселе и мешающая ему думать. Ушла не полностью, но видно ему стало лучше.

А так больше, вроде бы, на него пока никто нападать не собирался, то Лекс наслаждался. Созиданием.

Акрил быстро сохнет и требует точности в каждом движении. Но зато позволяет порой создать кое-какие вещи, которые возможно выразить лишь на нем. Профессиональные графические пакеты для компьютера подошли к тому, что нужно было Лексу, ближе всего, но и они оставались безнадежно далеки от возможностей этого мира. От его возможностей в этом мире.

Он стоял на балконе небольшого приземистого замка, построенного на таком же коренастом сплюснутом холме. А вокруг был степь – без видимого конца, трава, подгоняемая ветром, устремлялась за горизонт, и только ей удавалось узнать, что там, за краем земли.

Но степная трава использовалась Лексом всего лишь как чистый холст. Просто сначала ему хотелось до конца разобраться с замком.

Теперь, когда рыцарское гнездо было более или менее завершено, пришла пора переходить к окрестностям.

Горизонт поднялся, превращаясь в заснеженные пики непроходимых гор. В предгорье, ближе к замку, холмы наталкивались друг на друга, зеленели, желтели, краснели, то исчезали, то появлялись в другом месте.

Лекс еще не знал, как все должно выглядеть в конце, поэтому не стеснялся экспериментировать. Почему бы и нет – когда под рукой у него обнаружился подобный инструментарий?

Он моргал часто-часто, что уже и сам не замечал, что его веки закрываются на микросекунды. Это происходило так быстро, что для него окрестности менялись прямо на глазах.

Вид должен быть идеален. Существенно усложняло его работу то, что в отличие от холста, здесь красота и пропорции должны были соблюдаться не только в тот момент, когда он стоял именно в этой точке, но и в любом другом случае. Если ему захочется спуститься с балкона вниз, на откинутый через замковый ров мост. Вздумается подняться на один из холмов. Пройтись вдоль далеких снегов, очерчивающих голые скалы.

По скалам, почти отвесно вниз, струилась ледниковая вода. Лекс не видел этого отсюда, но чувствовал внутренним взором, что это так. Представлял, хотя находился слишком далеко от ледников. И как только он представлял это достаточно четко, то мог быть уверен – проверять, что так оно и будет, не придется.

Множество маленьких горных водопадов передавали талую воду ниже, в ущелья. Там она собиралась в громкие горные ручьи, выбирающие витиеватые пути вниз, в предгорье.

Река, объединившая всю воду с гор, сначала мелькала между холмами, появляясь на виду лишь иногда. Затем разливалась в долине, рассекая ее на две, почти равные половины. Огибала замок с обеих сторон, щедро заполняя водой крепостной ров, и текла дальше, к выходу из долины, вниз, на плоскогорье.

Там, внизу, Лекс пока оставил обычный лес. Осенний. Он вновь остановился на осени, позволяющей ему использовать сразу много красок. Как бы ни прививали ему любовь к чистым цветам, он все еще предпочитал разнообразие. А если он способен удержать все эти цвета в памяти, воссоздать, моментально затвердить, словно используя акрил, а не масло, то почему он должен был себе отказывать?

***

Чужого в своей долине он почувствовал сразу. Теперь, когда это была его долина, его горы и его река. Ничто внешнее, не принадлежащее этой долине, не могло появиться на его территории незамеченным. Но дергаться Лекс не стал.

Чужой шел пешком, шел издалека, от самого входа в долину со стороны предгорий. Гостью, если это был гость, предстояла многочасовая прогулка. А у Лекса на это время нашлось еще множество занятий.

Он отложил свои творения лишь через пару часов. Теперь небо над долиной хвасталось красивыми кучевыми облаками, сбивающимися в небольшое стадо около горных пиков. А у опущенного моста через ров, с внешней стороны и чуть сбоку, вырос развесистый дуб. Старый. Сложнее всего было сделать его старым. Именно у него гость и застрял.

Лекс стоял на крепостной стене, над воротами, думая, чем встречать незнакомца – кипящим маслом со стен или распростертыми объятиями. Но тот и не собирался заходить. Как только он увидел дуб, то остался у него.

Когда мужчина начал обходить дуб в третий раз, все время по часовой стрелке, Лекс не выдержал и спустился, чтобы выйти ему навстречу.

– Это чудесно, – незнакомец поглаживал кору дуба, и сказал это, даже не поворачиваясь в сторону Лекса, лишь услышав его шаги по мосту. – Ты даже не представляешь, каким даром, каким чудесным даром ты обладаешь.

– Вы кто? – спросил, наконец, Лекс.

В принципе, ему нравился мир, в который он попал, ударившись затылком. Но он как-то и подумать не мог, что в нем есть кто-то, кроме него самого. Этого мужчину он не создавал, не представлял, да и вообще он чувствовал его независимость и чужеродность относительно его творений. Это был человек, настоящий, а никакая не выдумка.

– Вас тоже ударили по голове? Или как вы здесь оказались? – уточнил свой вопрос Лекс.

***

Мужчина расхохотался:

– А тебя, видимо, ударили? Меня зовут Михаил. Можно без отчества, какие уж тут отчества. Прежде чем рассказать тебе, чем и по какой части тела меня ударили, можно спросить – как ты сумел создать это дерево? Лекс недоуменно пожал плечами, посмотрел на дуб, потом обратно на гостя.

– А в чем проблемы? Это запрещено? Я думал, раз здесь можно создавать все прямо из воздуха, то почему бы и не этим и не позаниматься. Просто… нарисовал.

– Просто нарисовал! Это великолепно! – Мужчина пошел вокруг ствола, касаясь коры кончиками пальцев и глядя вверх, на крону. – Просто великолепно!

Лекс молчал, терпеливо ожидая продолжения. Его отца тоже иногда так же заносило, и в эти мгновения бесполезно было что-то спрашивать, пытаться привлечь внимание, общаться. Когда это состояние у родителя наступало, нужно было просто дождаться, когда оно закончиться. Все, других рецептов не существовало. Из легальных, по крайней мере. А так – мысли использовать удар сковородкой по лбу иногда возникали даже у Лекса.

– Каждый лист! А цвета-то какие! И ветки, все подробно, в деталях!

Лекс только сейчас увидел, что мужчина совсем тощий. Это слегка скрывали просторные джинсы и серая непритязательная футболка на размер больше нужного, но когда Михаил двигался, его тощие руки, худая шея и впалый живот становились центром композиции.

Лекс задал себе вопрос, похудел ли мужчина так в этом мире, или просто пришел сюда уже дистрофиком. Решил, что все-таки пришел, непохоже было, что в этом мире вопрос еды был хоть до какой-то степени актуален. Наконец, гость закончил осмотр.

– Это лучший дуб, что я видел в жизни, – признался он, вернув свое внимание к Лексу. – Можно я его возьму?

– Да берите, – пожал плечами мальчик. – Я еще один нарисую.

– Что? – недоуменно воззрился Михаил. – А-а, нет, так здесь не забирают. Я постараюсь запомнить, как он выглядит, и воссоздам у себя. Копию сделаю. Так, может и не выйдет, но раз уж теперь есть вид оригинала и время присмотреться, то становится значительно легче. Ну, или ты как-нибудь в гости заглянешь, подаришь мне дуб…

Михаил покраснел, словно сказав что-то неприличное. Помолчал, сглотнул и поправился:

– Но в гости здесь ходить опасно. Это я не подумал. В гостях выжить сложнее намного, чем на своей территории.

– Выжить? – Вопросов у Лекса было значительно больше, чем возможности их задать. – Почему ты тогда пришел в гости?