Лэя

Вот и сейчас, он выехал с отрядом воинов Инквизиции по поручению самого епископа.

Дело было странное. Эта странность заключалась не в том, что нужно было схватить и уничтожить особо опасную ведьму, а в том, что о ней уже знали, и его роль была не главная. Шиами привык, что его посылали на сложные дела. Его функцией было искать ведьм, а что ему делать, если ее уже нашли, он не знал. Необходимости его присутствия было только одно объяснение: ведьма, как и ее родители, очень важна.

В этом случае, он может понадобиться для подстраховки, если она надумает сбежать.

Было и еще одно сомнение: семья, подлежащая уничтожению, носила фамилию Альк.

Мало ли сколько сэйлов с такой фамилией в королевстве, но, если это не случайное совпадение, то все становилось ясно, и ему лучше, не задавая вопросов, выполнить задание в точности.

Монахов — нюхачей в ордене делали просто. Брали мальчиков из крестьянских семей на службу в орден, и в один прекрасный день их тайно душили, или топили на несколько минут. Метод был отработан чуть ли не столетиями. Но все равно, было очень много брака. Почти четверть детей просто не оживала после смерти, несмотря на все усилия монахов. Остальные выжившие представляли из себя разнообразную группу травмированных детей, от полных дебилов до абсолютно нормальных. И только один процент начинал проявлять признаки, необходимые нюхачам для работы. Но и здесь было много выбраковки. После инициации, детей некоторое время очень хорошо обихаживали и ласково расспрашивали об их снах и том, что они чувствовали во время приключившегося с ними "несчастного случая".

Дети доверчиво рассказывали добрым монахам все, что им снилось, и что они чувствовали. При этом, те дети, которые ощутили только приятные переживания во время остановки сердца, и видели только неопределенные, хотя и красивые сны, отсылались на учебу в обычных монастырях на обычных братьев — монахов, и это была самая счастливая группа инициированных. Если ребенок во время инициации или во снах общался с ангелами, то его участь была незавидной — он подлежал уничтожению, как, возможно, попадающий под власть дьявола. И только где-то десятая часть инициированных годилась для дела нюхача. Это была золотая середина.

Эти дети во время короткой смерти обычно или оказывались в каком-то красивом месте, или видели себя со стороны и могли описать происходящее с ними. Обычно они видели, как их спасают монахи. Но они не общались с ангелами и видели сны, в которых могли путешествовать по округе и даже довольно далеко, но не в небесных сферах или кругах ада. Шиами повезло — он как раз угодил в самую середину, и его судьба была определена до скончания дней, как верного брата самого таинственного и страшного ордена всей церкви.

Вот и сейчас, он выполнял почти обычную свою миссию, сидя в качающейся карете Ордена, сопровождаемой десятком конных, вооруженных мечами монахов. Через пару миль должна показаться и их конечная цель — деревня, в которой проживала ведьма — Леолэя Альк. Воины знали свое дело. Десятник и так смотрел на него слегка снисходительно — мол, знаем мы таких чистоплюев в каретах. Таким образом, Шиами только оставалось дремать дальше, предаваясь неспешным раздумьям.

Двенадцать заветов церкви Воссожжения лежали в основе их жизни, когда в мир пришел великий посланник божий Сэйлан, чье имя было созвучно с миром Сэйлар и сэйлов, его населяющих. Он собрал десять учеников и проповедовал свои заповеди, творя чудеса исцеления и укрепления веры. Однако две заповеди были превыше всего: не колдуй, и не ходи к центру земель Эрианы. Хотя они-то, как раз и не были новыми, не раз повторяясь в ветхих заветах. Дожив до расцвета лет, Сэйлан был схвачен королевской стражей и, как еретик, сожжен на столпе, вместе с тремя его учениками. После чего, его учение стали называть верой Воссожжения. Где-то уже тогда положил свое начало монашеский Орден чистого источника веры, обязавшийся претворять в жизнь и следить за исполнением двух наиважнейших заповедей.

Но как отличить ведьму или колдуна от праведных верующих? Не нашлось никакого другого средства, как создавать самим таких колдунов с ограниченными колдовскими возможностями, способными отличить ведьму от простой женщины. К ним подходила поговорка "свой свояка чует издалека". Однако свои они были только отчасти.

Монахи-нюхачи были легальными, подневольными и ограниченными в колдовстве слугами церкви. Ведьмы же сами распоряжались собой. Шиами глубоко в душе завидовал ведьмам и диким колдунам. Он чувствовал их души и видел, какими свободными и зачастую прекрасными в своих чувствах они были. Его всегда в глубине грыз червь сомнения: "Зачем нужно лишать жизни этих прекрасных юных созданий, да еще и отправлять на столп всю их семью? Ведь обычно, ничего предосудительного по отношению к другим людям у них не было даже в мыслях!" Его размышления были прерваны остановкой кареты. К окну подскакал десятник и то ли отрапортовал, то ли скомандовал, скрывая усмешку:

— Я с шестью монахами поскачу вперед, чтобы внезапно захватить ведьму с семьей.

Вы с тремя оставшимися, подождите немного и выдвигайтесь потихоньку, чтобы предстать перед еретиками и отступниками веры со всей возможной значительностью!

— Хорошо! — Шиами только махнул рукой и откинулся на спинку сиденья. Зачем перечить или ставить на место излишне ретивого военного монаха? Легче спокойно подождать, пока он сам себе не свернет шею. А если не свернет, то может то, что он не показывал этому вояке зубов, окажется и для Шиами полезным. Так или иначе, но строить из себя важную особу, пусть и изнеженную и даже глуповатую, необременительно и во всех смыслах удобно. Спустя четверть часа он махнул рукой в окно кареты, давая знак двигаться за первой группой монахов.

Деревня не представляла из себя ничего особенного: разбросанные вдалеке друг от друга дома, пыльная проселочная дорога и только один дом побольше, по-видимому, выполняющий роль и трактира, и таверны, и постоялого двора в одном своем захудалом лице. Шиами только поморщился. Время уже за полдень, а поесть, наверно, придется нескоро, да и сомнительно, какого качества будет еда. К тому же, предстоящая процедура не подымала настроения. Проехав всю деревню он заметил, что не чувствует присутствия ведьмы — значит ее нет в деревне или ее убили. Но вот вдали показалась и основная цель их путешествия: большой дом — почти усадьба.

Карета без остановки въехала на двор. Один из монахов подскочил к дверце кареты и распахнул ее, даже изобразив легкий поклон.

Брат Шиами степенно вышел из кареты, оглядел двор и, не спеша, вошел в дом.

Стоявший на страже солдат указал вежливым жестом на дверь в гостиную. Войдя в большую комнату, он увидел двух сэйлов со связанными руками. Увидев гордое и независимое лицо мужчины, он нахмурился: "Да, кажется, самые худшие предположения сбываются!" Он долго в упор смотрел в глаза сэйла. Потом со вздохом огорчения пробормотал:

— И за что мне этот грех брать на душу? — и уже громче спросил. — Альк… Салар, вы обещаете, что не будете предпринимать попыток к бегству?

— Да! — с гордой усмешкой ответил мужчина.

Шиами резко повернулся к довольно улыбающемуся десятнику и солдатам, стоящим на страже и рявкнул на них тяжелым, командирским голосом, которого от него явно не ожидали:

— Развязать пленникам руки! И все вон из комнаты!

Испуганные солдаты немедленно вышли. Десятник, и так подавленный тем, что не удалось схватить ведьму, чуть не чеканя шаг, проследовал за ними. Шиами подошел к дверям, убедился, что все отошли на порядочное расстояние, и плотно прикрыл дверь. Обернувшись к пленникам, он протянул руку в скупом приглашающем жесте и сказал:

— Извините, что приходиться распоряжаться в Вашем доме, но прошу Вас присесть.

Хозяева сели за стол со своей стороны. Шиами вытащил стул — со своей, и спросил:

— Надеюсь, эта солдатня не нанесла Вам сильного оскорбления и ваша дочь еще жива?

— Нет, мы не видели причин сопротивляться, — ответил Салар и саркастически усмехнулся. — Знаете, как-то не к лицу драться с толпой мужиков, да еще и будучи невооруженным.

— Ну, положим, братья монахи не такие уж и мужланы, но, в общем-то, Вы правы. И им лучше не знать, с кем они имеют дело. Да, надо было Вам сменить фамилию, может быть, это помогло бы.

— Нет, это означало бы отречение от всей прошлой жизни, а так, у нашей дочери останется хотя бы имя. Кстати откуда вы узнали меня?

— У меня очень хорошая память, да и пост в ордене занимаю немалый. Так что, знать таких людей в лицо — это моя обязанность. — Шиами грустно улыбнулся, задумавшись. — А я еще сомневался, не тот ли это Альк и зачем меня посылают на простое, заранее разведанное дело. Теперь понятно — руководство решило поступить хотя бы здесь по благородному, подставив мою седую голову под тяжкий грех. Вы хоть понимаете, что я беру на душу? Мне ведь это не искупить никакими молитвами!

— Ну, это ваши профессиональные обязанности — брать на себя грехи! — ухмыльнулся Салар Альк и позволил себе последнее любопытство. — Откуда же Вы узнали о нас и Лэе?

— Если бы я знал сам. Скорее всего, кто-то из тупиц в деревне все-таки сообразил заработать на кляузничании. Вы не замечали в последнее время в деревне каких-нибудь новых плюгавеньких да незаметных типчиков? — несколько брезгливо скривил губы Шиами. — Орден любит вести предварительную разведку такими способами.

— Да, сейчас припоминаю. Был один такой. Привозил нам молоко. Говорил, что он племянник молочника, — наконец хоть что-то произнесла потухшим голосом женщина.

— Он мог быть слабеньким нюхачем, и вычислить Вашу дочь, — рассуждал Шиами. — Да, все так грустно. Вы понимаете, что орден, в данном случае, выполняет не только свою волю?

— Естественно, без брата не обошлось.

— Кстати, принося дань уважения, могу я исполнить какую-нибудь Вашу последнюю просьбу? — спросил монах.

— Сохраните жизнь Лэе! Ей сегодня исполнилось девятнадцать! — последовал твердый ответ, не терпящий возражений.

Шиами замялся: "Боже! За что ребенку в самый лучший день ее жизни такой подарок!" Но то, что от него требовали, было против главной цели всего похода. Однако он сам неосмотрительно предложил выполнить последнюю просьбу. А нарушить обещание таким сэйлам было равносильно совершению самого тяжкого греха. Шиами почувствовал себя в ловушке. Уже моля взглядом, он произнес:

— Вы требуете от меня невозможного! Она — основная цель всей карательной экспедиции!

— Тогда не надо было спрашивать! Все равно Вам ее уже не найти! — холодно взглянув на нарушителя своего слова, ответил Салар.

Но Шиами не был бы столь уважаемым братом, если бы не мог найти выход из каждого логического тупика. Он сидел некоторое время, задумавшись, и спросил:

— Вы действительно уверены, что солдатам не удастся найти ее?

— Абсолютно.

— Хорошо, тогда я сейчас отправлю солдат прочесывать окрестности. А сам приступлю к «допросу». Надеюсь, Вы позволите нанести гипнотические следы на ваши лица?

— Каким это образом? — насторожился Салар.

— А Ваша дочь не показывала вам, как это делается?

— Да, я понимаю, — ответила женщина. — Вы заставите всех видеть то, чего нет — следы побоев на наших лицах.

— Я могу Вам пообещать, что не буду усердно искать месторасположение Вашей дочери. И еще я могу сделать одну вещь для Вас. Я умею останавливать сердце людей, если они не сопротивляются моим гипнотическим способностям. Согласитесь ли Вы, чтобы я сделал это с Вами перед самым сожжением? Это все, что я могу для вас исполнить! — Шиами тяжелым взглядом уперся в гордые глаза Салара.

— Большего и не нужно. Благодарю Вас. Приятно принять смерть от благородного сэйла, — произнес Салар.

Шиами кивнул, слегка поморщившись. Себя он не причислял даже близко к благородным — ни по происхождению, ни по поступкам. И сейчас гордиться было абсолютно нечем. Он вздохнул, встал и вышел отдавать распоряжения.

***

За окном стояла беззвездная ночь, и только маленькая луна Зела кровавым глазом смотрела с черного неба, как будто специально придавая темному пейзажу дьявольский красный оттенок. Сидя в одиночестве за столом трактира, Шиами предавался самым мрачным воспоминаниям. Как никогда прежде, он чувствовал себя убийцей. По крайней мере, никогда он не поднимал руку на таких сэйлов. На самом деле, он все больше чувствовал, насколько вся их суета напрасна. Что-то страшное надвигалось на весь мир. Он это ощущал в своих снах и, перед этим ужасным будущим, все казалось столь неуместным, что он был готов бежать куда угодно, лишь бы не было этих кошмаров по ночам.

А перед глазами все стояли сцены «благородного» разграбления дома "на благо ордена", разукрашенные его магией несчастные жертвы их карательной акции. Два костра под столбами и третий столб — ждущий своей жертвы. К счастью — пустой. Он вспоминал свое облегчение, когда ему удалось незаметно умертвить этих двух несчастных благородных сэйлов, перед самым моментом, когда пламя коснулось их ног. И все-таки на душе был мерзкий осадок. Даже вино, из погреба разграбленного и сожженного дома, не могло его заставить забыть подробности сегодняшнего вечера.

Хорошо хоть все упились на дармовщину, а то он мог бы и не выдержать и, в сердцах, умертвить какого-нибудь, особо бравого и хвастливого вояку.

Неизвестно, сколько Шиами просидел, тупо смотря на пустую кружку из-под вина, когда внутри начало появляться смутное беспокойство. Знакомое чувство волной стало подниматься в груди. Все внутри ощутило очередную родную душу, вечным врагом которых он являлся. "Это она! Зачем же юная ведьма пришла сюда?! Она не оставляет ему выбора! Он должен выходить на охоту!" — он сидел и боролся сам с собой. Данное обещание и его долг перед орденом вступали в неразрешимый конфликт.

Он сидел еще какое-то время, до того, как пронзительный всплеск боли пронзил его сердце. "Она нашла костры!" — только успел подумать Шиами, и ноги сами понесли его из дома под призрачный красный свет Зелы. Пройдя полсотни метров в сторону небольшой площади, он заметил легкую фигуру девушки, склонившейся у прогоревших кострищ: "Это она! Лэя!" Монах сделал по инерции еще несколько шагов и остановился, впервые не зная, что делать. Девушка, заметив его, вскочила и в несколько прыжков подбежала к нему.

Несмотря на то, что она была перепачкана в золе, он разглядел, как божественно красива и яростна была она. Впервые он ощутил настоящий страх. Только сейчас он в полной мере ощутил ее магическую силу и почувствовал себя мелким зверьком перед огромным разъяренным хищником. Он понял, что уже ничего не сможет от нее скрыть и ничего не сможет ей противопоставить. Они с этой легкой и хрупкой девочкой были в слишком разных весовых категориях. Он успел только приготовиться к смерти.

— Это ты! Убийца! — прекрасные глаза прожигали его огнем ненависти.

***

Лэя летела сквозь черную чащу леса, как стрела — стрела, потерявшая свою цель.

Все внутри ее умирало, затопляемое омутом отчаяния. Время остановилось для нее, и перед глазами стояли только любимые лица родителей. Она выскочила из чащи леса напротив хутора дяди Илаира. Красная Зела стала всходить над горизонтом и освещать дорогу. Лэя, не останавливаясь, повернула в сторону родного дома.

Каков же был ее ужас, когда она увидела на месте дома только остатки забора и дворовых построек. Она, влетев на двор, спрыгнула с лошади и упала на колени в толстый слой жирного и еще теплого пепла. Родной дом, как бы прощаясь с ней, согревал ее теплом своего пепелища. Лэя перебирала руками золу и чувствовала, что это все, что осталось от ее детства. Но острая тоска звала ее куда-то еще: "Нет, родители не здесь!" Она, почти не видя ничего вокруг, опять вскочила на лошадь и припустила дальше к деревне. Летя по улице, она вдруг, на всем скаку остановила кобылу, подняв ту на дыбы. Сердце затопило отчаянием — перед ней были два прогоревших кострища. Лэя свалилась с лошади на колени прямо к ближней горке золы. Перед глазами стояла сцена горящей в пламени мамы. В голове все плыло. Она переползала от костра к костру, повторяя "Мамочка! Папа! Вернитесь!" Но никто ей не отвечал.

Вдруг Лэя почувствовала, что рядом стоит кто-то, обладающий той же силой, что и она. Лэя сразу догадалась, что это тот монах-инквизитор, который убил ее родителей. Волна ярости захлестнула ее сознание. Она вскочила и одним прыжком оказалась перед этим чудовищем. Выкрикнув ему обвинительные слова, она наткнулась на взгляд немолодого мужчины и почувствовала в нем страх, но уже не могла остановить свой порыв:

— Так, гори же ты сам, как горели твои невинные жертвы! — ее глаза застилал кровавый туман, и Лэя не сразу поняла, что монах закричал, охваченный ярким пламенем. Она в ужасе отступила, наблюдая за ею содеянным. В голове окончательно все помутилось от смешения отчаяния, тоски, ярости и страха. На грани сознания она услышала топот приближающихся копыт и почувствовала бережные руки Зара, говорящего:

— Бедненькая! Возьми, попей, это успокоит тебя! — и все провалилось в мрак тяжелого сна…

***

Лэя очнулась на своей любимой лужайке, где они иногда встречались с Арсеном. Она никак не могла понять, с ней ли приключились все эти ужасные события, или это был кошмарный сон. Она жалобно позвала:

— Арсен, милый! Выйди, помоги мне! — ноги подгибались от душевной усталости. Она присела на траву и, обхватив колени руками, уткнулась в них лицом.

Ее горестные думы были прерваны прикосновением к ее волосам. Чья-то ладонь ласково гладила ее по голове и она услышала знакомый голос:

— С днем рожденья, принцесса!

— Ты пришел?! — Лэя, подняв голову, удивленно взглянула на Арсена. — Почему ты зовешь меня принцессой, как маленькую девочку?

— Ты не маленькая девочка, ты теперь взрослая самостоятельная женщина! — ангел успокаивающе улыбался. — И потом, как я должен называть принцессу? Так что, привыкайте Ваше величество!

— Значит, это не шутка, — Лэя мрачно уставилась на вечнозеленую траву. До нее стал доходить весь страшный смысл недавних событий. — Я бы все отдала, чтобы не быть ей никогда! Я послужила причиной смерти своих родителей!

Лэя поняла, почему у нее не было братьев или сестер, почему она была другая.

— Лучше бы мне было утонуть тогда, в детстве! — с горечью воскликнула она.

— И лишить твоих родителей единственной цели в жизни? Нет, девочка моя, ты сделала тогда правильный выбор. Их цель достигнута — ты совершеннолетняя принцесса!

— Но какой ценой?! — со слезами на глазах спросила Лэя.

— Не печалься так. Просто теперь, мы будем праздновать день рождения твоих родителей вместе с твоим!

— Как это? — оторопело спросила Лэя и вдруг, радостная догадка осветила ярким лучом ее душу. Еще боясь поверить в это, она робко прошептала. — Я увижу маму и папу здесь?

— Почему здесь? Вы встретитесь в более подобающем месте — в дворце небесной Эрианы! Где официально возвестят о рождении двух новых душ семьи Альков и вступлении тебя в права принцессы — наследницы престола Эрианы!

— Я не хочу быть принцессой! Не хочу быть родственницей Инорта Алькалара!

— Успокойся, девочка моя! Никто не заставляет тебя становиться королевой! Тем более есть и другие желающие.

— Но получается, что я ничего не знаю о своих родственниках, — и она вдруг догадалась. — Так дядя Глен тоже?..

— Тоже! — утвердительно тряхнул своей серебристой гривой Арсен. — Но давай, лучше тебе обо всем расскажут твои родители. Так будет правильней!

— А я могу уже сейчас их увидеть?! — обрадовалась Лэя.

— Сейчас я выясню! — ангел прикрыл глаза и как будто задумался. Потом обрадовано взглянул на Лэю, оценивающе прищурился и кивнул. — Да, они уже в раю, отдыхают в своем доме. Да и ты сегодня, пожалуй, сможешь, как никогда долго быть на небесах и четко все воспринимать. Нет худа без добра! Понимаешь, — объяснил ангел. — У тебя произошел нервный срыв и Зар с Илаиром напоили тебя снотворным. Кстати, правильно сделали. Вообще, если бы не твои волшебные способности, ты, скорее всего, могла повредиться в уме от таких переживаний. Но вместо этого, твоя душа сейчас почти вырвалась из оков тела и свободно разгуливает по небесам, четко все воспринимая. А благодаря необычно глубокому сну, надеюсь, что это твое посещение будет достаточно долгим, чтобы прояснить все твои вопросы. Ведь отец задолжал тебе ответы на них! — хитро подмигнул Арсен. — Ну что, полетели к родителям?

— Да! — восторженно отозвалась Лэя, вскочив и взявшись за руку ангела.

Лужайка на мгновение сменилась чернотой, как в беззвездные и безлунные ночи на Сэйларе, и затем они очутились в пышно цветущем саду перед симпатичным домом. С крыльца дома, навстречу им, уже выходили Лэины родители. С криком восторга Лэя кинулась на шею к маме, и тут же, прижимая ее одной рукой, другой обняла подошедшего отца, и повисла на них, шепча сквозь слезы:

— Мамочка! Папочка! Как хорошо! Как я рада!

Родители же, видимо, от переполнявших их чувств, не могли толком ничего говорить.

Арсен только радостно улыбался, глядя на счастливую встречу. Только, спустя долгое время, отец, наконец, отважился сказать, смеясь:

— Доченька, ты так выросла, что можешь нас задушить! — и Лэя снизошла до того чтобы немножко ослабить объятия.

— Да как же я вас теперь здесь задушить смогу? — уже радостно шутила она и, посмотрев на отца, выговорила ему притворно укоризненно. — Хотя тебя, папа, и следовало бы наказать, за то, что скрывал от меня все!