Помоги проекту - поделись книгой:
Они могли бы и не успеть. Но успели. Девушка, к счастью, была еще жива. Кристиан с ножом в руке и страшным пылающим взглядом стоял над ней, намереваясь вспороть живот, прежде чем бросить в глубокое горное озеро. И бросил бы, если б не вовремя появившийся инспектор.
— Медленно положи нож, — Ньерд выдернул из внутренней кобуры пистолет, — и отойди от девчонки.
— Отойти? — Крис жутко расхохотался. — Пожалуйста. — Он пожал плечами. — Вы все равно не дали мне взять ее кровь… Ничего. Я знаю выход.
Стоявшие поодаль таксист Аксель и Ханс с удивлением прислушивались к странным словам. А красавчик Кристиан повернулся, подошел ближе к озеру и с криком «О великий Кром Кройх!» воткнул острое лезвие в свое сердце…
Магн, красавица Магн, сумасшедшая Магн, жрица Магн дуль Бресал проснулась в гостинице Тронхейма и долго сидела, глядя прямо перед собой округлившимися от ужаса глазами.
— Он вернулся, — прошептала она, вставая с постели, — Он был здесь и ушел, чтобы творить зло. И еще… Он убил Мерилин.
За окном, в черном ночном небе, с противным зловещим карканьем пронеслась воронья стая.
Он вернулся. Он пришел творить зло.
Глава 2
ЧЕРНОБОГ
Март 868 г . Земли радимичей (междуречье Днепра и Десны)
Мир полон таинственных сил, и мы — беспомощные существа» окруженные непостижимыми и неумолимыми силами.
В овине на старой соломе, лежа лицом вниз и вытянув руки, плакала навзрыд юная красавица Радослава. Плечи девушки тряслись, распущенные, так и не заплетенные с утра в косу, волосы густого нежно-каштанового цвета растеклись по плечам, как у совсем уж бесстыдной девки. Солома намокла от слез, рубаха из тонкого холста с вышивкой задралась почти до самых бедер, обнажив стройные ноги. За овином, на улице, бушевал ветер, гнул к земле березы и тонкие ивы, шевелил лапы сумрачных елей, сбрасывавших накопившийся за зиму снег. Было тепло, как может быть тепло в начале марта, в начале нового года, сулящего новые радости и новые горести. Впрочем, Радославе теперь, похоже, не дождаться было ни того ни другого. Земная жизнь ее должна была закончиться сегодняшней ночью в священной дубраве, в святилище древних богов — покровителей рода. Каждый год приносили радимичи жертвы, а в последнее время — все чаще и чаще. И вроде нельзя было сказать, что жизнь их становилась трудней и невыносимей, нет, обычно жили — трудно, голодно, а иногда и радостно, не все же горе, бывает, и счастье нахлынет. Вот таким вот счастьем оказалась для Радославы нежданная встреча с Ардагастом, парнем из соседнего рода, что жил по реке Сож. Ардагаст увидел ее на лугу, когда сжинали жито да вязали снопы. Увидал и, как позднее признался сам, почувствовал, как захолонуло сердце. А уже осенью, на празднике урожая и милости богов, будучи гостем, закружил девушку в хороводе, а потом, схватив за руку, потащил в рощу и стал целовать — жарко-жарко! Радослава поначалу поупиралась — для виду только, чтоб не подумали про нее невесть что, — а потом и сама обняла Ардагаста — уж больно люб он ей стал. Высокий, красивый, кудри льняные до плеч, а глаза — синие-синие. У самой-то Радославы глаза светлые, голубые, на щеках ямочки, а каштановая коса — толстая, лентами алыми перевитая. В конце праздника Ардагаст подарил девчонке подвески да височные кольца, красивые, блестящие, с семью лепестками, обещал через год заслать сватов. Через год… Видно, не будет ничего через год, ничего не будет для Радославы на этом свете, только на том, ибо жрец Чернобог задумал отправить ее посланницей в царство мертвых, чтоб выпросила удачу для всего рода. Когда так решил волхв — а тому уж скоро месяц будет, — повадились в хижину Радославы бабки-волхвицы, похожие на черных галдящих ворон. Ходили да все приговаривали: «Великая честь тебе, Радослава, будешь невестою Рода».
Невестою Рода… Надо оно ей? Вот если б невестою Ардагаста. Хотя, конечно, почетно, спору нет, однако ж то и дело сжималось девичье сердце. Сам волхв Чернобог — коренастый, сильный, с руками, словно медвежьи лапы, и черной бородищей до пояса — несколько раз наведывался в хижину вдовы Хотобуды — приемной матери Радославы и младшего ее братца Твора, Творимира, если по-длинному. Зыркал вокруг темными, с жутью, глазами, чем-то похожими на глаза дикого лесного зверя, да рассказывал завлекательные байки про лучший и счастливый мир. Приносил с собой бражку, поил, поглаживал между делом девушку по спине. Нехорошо поглаживал, охально. Но сдерживался, видно, опасался тронуть самим же выбранную посланницу. А ведь тогда, зимою… Помнится, праздновали солнцеворот, катались с ледяной горки, так и Чернобог не удержался, подхватил Радославу — да вместе с нею в сугроб. Весело было, Радослава смеялась, и братец ее младшенький, Твор, хохотал так, что икать начал. Вот тогда и позвал ее Чернобог на свое дворище, пошли, мол, водицы дам, братца напоишь. Радослава и пошла, дура… Едва в дом вошли, навалился на нее волхв, стащил волчьего меха кожух, рубаху на груди разорвал… Кивнул в сторону широкой лавки — ложись, мол, возьму тебя пятой женою. Глаза — волчьи и страшные — так и пылали похотью. Испугалась тогда Радослава, а пуще того — противно стало, да к тому ж вспомнила Ардагаста, возьмет ли он ее порченую? Вспыхнули яростью глаза девичьи голубые, не долго думая, схватила со стола деревянный корец да ка-ак треснула по башке Чернобога — и бежать, пока не опомнился. Тут как раз и жены жреца подоспели. Чего уж там они делали, неизвестно, а только патом и не смотрел больше волхв на Радославу, отворачивался да плевался. А когда стали выбирать невесту богов, тут же и предложил на это место гордую девушку. Теперь вот при встречах улыбался. Да все улыбались, кланялись, а многие девчонки даже завидовали, еще бы — невеста Рода! Кто знает, может, оно и хорошо на том свете будет? Задумчивой стала Радослава, смурною. То смеялась без причины, то, вспоминая Ардагаста, плакала, как вот сейчас, в овине.
Вытерев наконец слезы, девушка уселась на старой соломе. Показалось, будто снаружи крадется кто-то. Неужто волхв? Или еще какой охальник? Радослава шмыгнула в угол, схватила попавшиеся под руку грабли да и пустила их в ход, как только появилась в дверях ловкая черная тень. Ручница у грабель — раз, и напополам. А незваный пришелец повалился наземь и возопил обиженно:
— Что ж ты дерешься-то, сестрица?
— Ой, — ахнула Радослава. — Это никак ты, Творе?
Девушка обняла брата, погладила по голове, утешила:
— Ну, да мыслю, не так и сильно попало!
— Ага, не сильно, — разнылся Твор. — Аж искры из глаз полетели. Теперь уж точно шишка будет.
Радослава сняла височное кольцо с семью лепестками.
— На, приложи. Холодное. Ты почто сюда приперся-то?
— Чернобог заявился. Зови, говорит, сестру. Пора.
— Чего — пора? — встрепенулась девчонка. — А что, уже утро?
— Утро, утро, — со вздохом кивнул юноша, нет, не юноша, отрок — двенадцать недавно исполнилось. — Вона, восход-то тучи багрянцем залил, а тебе тут, в овине, не видно.
— Значит, и вправду пора. — Радослава шмыгнула носом. — Может, оно и вправду хорошо — быть невестой Рода?
— Да как же не хорошо! — звонко воскликнул Твор. — Все говорят — почет великий. Умереть за счастье рода — есть ли что лучше? Ты уж, Радушка, не забывай про меня там, помогай, ежели что, ладно?
— Да уж не забуду. — Девушка погладила братца по волосам» густым, каштановым, мягким. Попросила: — Ты тоже меня не забывай, шли молитвы. Да хорошенько все обсказывай: как в селении дела, да как друзья-подружки живут-поживают.
— Обскажу, не беспокойся, — прижавшись к сестре, важно заверил Творимир. Он и в самом деле был горд — надо же, родная сестрица станет сегодня невестой Рода. На всю жизнь заступа! Все ребята, узнав, обзавидовались. Только вот матушка Хотобуда смурная ходила. Интересно, чего ж не рада?
— Ну, ладно, хватит лежать, — улыбнулась Радослава. — Пошли, ждут ведь волхвы. — Выходя из овина, призналась: — И все равно страшно!
— Ничего, что страшно. — Твор сжал ей руку. — Зато почет. Ты и сама станешь как будто богиня. Уж не забывай нас.
— Да ну тебя, — рассердилась вдруг девушка. — «Не забывай», «не забывай» — тошно слушать. Уж не забуду, сказала!
— Передавай там поклон всем нашим, — неожиданно улыбнулся Твор. — Их там много. И все — за последнее время.
Радослава задумалась. И в самом деле, молодых девчонок и отроков из их рода на том свете много, за одну только осень невестами Рода стало десять девчонок, и еще шесть парней, совсем еще мальчиков, — женихами Рожаницы. Раньше такого не было, раз в год, ну, от силы два приносили волхвы человеческие жертвы, а сейчас… с осени… ну да, с осени… кровавые жертвы приносятся все чаще и чаще. И главный волхв Чернобог стал каким-то не таким — раньше был просто охальником, а теперь озлобился и все больше походил на дикого зверя. Один взгляд чего стоил — черный, пылающий, пронизывающий. Не было раньше у Чернобога такого взгляда. Раньше-то его хоть и на людях уважали, да пересмеивались за спиною, а теперь этого нет — боятся.
Волхвы ждали девушку у хижины Хотобуды: Чернобог с кривым посохом да два его помощничка-приблуды — похожий на старый пень Колимог и толстый, как расползшаяся квашня, Кувор. Оба, говорят, из самого Киева. Еще были три старухи-волхвицы — Чернозема, Хватида да Доможира, — правда, они у хижины не толклись, видно, ждали во дворе Чернобога.
Завидев Радославу, все трое жрецов разом поклонились, низко-низко, до самой земли. Густая и длинная борода главного волхва словно бы подметала слежавшийся ноздреватый снег, черный от вылетавших в волоковые оконца хижин копоти и дыма.
— Почет да здравие тебе, невестушка! — хором проговорили жрецы, а Чернобог глянул недобро, с ухмылкою.
— Пошли.
Радослава махнула рукой.
— Погодите, сейчас хоть приоденусь.
— Не надо, — покачал головой Чернобог. — Уже приготовлено все. Идем!
Девушка вдруг ощутила, как подкатывает к самому горлу горький противный комок, холодный-холодный, такой, как бывает от недавней обиды, горя или от нахлынувших вдруг нехороших предчувствий.
— Ну, коли пора, так идем, — справившись с собой, севшим голосом произнесла Радослава.
Жрецы еще раз поклонились. Первым, постукивая по снегу посохом с привязанными к нему колокольчиками, пошел Чернобог, за ним — Радослава, а уж следом и Колимог с Кувором.
Утро выдалось теплым, как, впрочем, и ночь. Ярко слепило глаза растопившее тучи солнышко, мокрый снег поскрипывал под ногами, на ветках старой березы, что росла у дворища волхва, весело чирикали воробьи. Полнеба было ярко-бирюзовым, светлым, а другая половина все еще клубилась разноцветными тучами — фиолетовыми, желтыми, палевыми. В воздухе пахло навозом, сыростью и неумолимым запахом близкой весны. Еще месяц — и появятся проталины на лугах да лесных опушках, растает снег и первые ростки ярко-зеленой травки потянутся к небу. Жаль, Радослава этого уже не увидит, не побежит уж больше с девками на луга, не совьет венки, не запоет песню, укрываясь в лощине от теплого, внезапно нахлынувшего дождика.
Дождь, дождь,
На бабину рожь,
На дедову пшеницу,
На девкин лен
Поливай ведром.
Погрустнела Радослава, задумалась о своем, однако ж видела —– истово кланяются ей люди. Не Чернобогу, не волхвам, а именно ей, невесте. Что ж, может, оно так и надо?
У ворот во дворе Чернобога уже ждали старухи. Поклонились в пояс, взяли девушку под руки да с ласковым шепотом повели в избу. Творимира туда, ясное дело, не пустили.
— Эй, Твор-Творша, что, не знаешь, что с сестрицей делается? — Тут же подскочили ребята, откуда и взялись. Принялись дразнить, насмешничать, ну, уж это как водится — от зависти, с чего ж еще-то?
— Да знаю я все, — отбивался покрасневший отрок.
— Так расскажи, расскажи! Мы-то никогда не видали.
— И расскажу!
— Ага, расскажешь, как же. Видали мы, как тебя со двора погнали, ровно пса худого.
— Сами вы псы! — обиделся Твор. Нагнулся, подвязал покрепче на ногах лапоточки. Онучи знатные наверчены были — белые, льняные, с вышивкой красными нитками — сестрица вышивала, — тут вам и солнышко, и снопы, и коровы, и страшная богиня Мокошь с мертвыми головами, и Род с Рожаницами. Пока подвязывал Твор лыковые завязочки, кто-то из отроков забежал сзади, пнул — на, мол, тебе, чтоб не врал! Творимир ткнулся лицом в грязный снег, обиделся, что лжецом обозвали.
— А ну-ка, — сказал, поднимаясь, — я не я буду, коль не посмотрю, как там все происходит, как приготовляются да что пьют-едят. Ну, а уж что на капище будет, вы и сами знаете, да и в этот раз, чай, припретесь.
— Да уж придем, куда денемся. Сестрицу твою проводим с почетом. Ты нам поведай только, как там все происходит, перед капищем, а то кто что говорит.
— Ужо. — Твор стряхнул налипший к коленам снег. — Поведаю. Подмогните только чуток на дворище проникнуть.
Ребята помогли. Отвлекли слуг да рабов-челядь, двое стали к частоколу-ограде, по их спинам ловконько вскарабкался Твор, — глядь — а он уже и на дворище. Большой двор у волхва Чернобога, просторный. Две избы, соединенные клетью, амбары, конюшня, птичник, хлев с овином да с ригою. Еще и маленькие избенки — для слуг, да будки для цепных псов. Бона, унюхали чужого, аспиды, разбрехались, загремели цепями. Как бы мимо них пробежать? А вон, за челядью!
Четверо рабов заносили в дом тяжелые кадки с водою, Твор и проскочил за ними, никто и не спросил зачем да куда, — не рабское это дело спрашивать, на то у ворот страж имеется, мосластый парняга с дубиною, мимо которого да мимо псов вошь и та не проскочит, не говоря уж о каком-то там отроке. Ну, а раз здесь он, значит — пропущен, значит — зван, значит — так и должно быть. Неслышно скользнув вместе с рабами в полутьму дома, Твор притаился за кадками. Хорошее было место, удобное — и темно, и от очага тепло, и все, что вокруг делается, видно. А дела в волхвовской избе творились странные. Полностью лишенная одежды Радослава возлежала на широком ложе, составленном из трех скамеек, накрытых тяжелой ромейской тканью. Левой рукою девушка опиралась на подложенную под голову кошму, в правой держала серебряный кубок, из которого время от времени отпивала и как-то неестественно смеялась. Твор невольно залюбовался сестрой — какая она все-таки красивая! Длинные стройные ноги, узкая талия, живот — плоский, как точильный камень, грудь… не большая, но и не маленькая… Творимир неожиданно покраснел, почувствовав, как нахлынуло вожделение — это к собственной-то сестрице, невесте Рода! Отрок быстро перевел взгляд на жрецов — те сидели за столом, что-то пили и откровенно таращились на девчонку, свистящим шепотом отпуская скабрезные шутки. Радослава-то их не слышала — судя по пустым глазам и дурацкому смеху, она, похоже, уже парила в каком-то своем мире, — а вот Твору все было слышно прекрасно, и услышанное вовсе не прибавляло уважения к волхвам, а сестрицу почему-то становилось жалко.
— Ишь, красивая девка, — отхлебнув прямо из корца бражки, усмехнулся толстомясый Кувор. — Такую можно с хотеньем попользовать, а, брате Чернобог?
— Уймись покуда! — грозно прикрикнул на него Чернобог. — После меня отпробуете, как и с прочими было. А сейчас не время еще, вон, девка-то не доспела. — Повернувшись к девушке он умильно улыбнулся: — Пей, пей, дева!
— Пью, — засмеялась Радослава. — Питье у тебя, волхв, уж больно пьяное.
— Так ведь ничего не жаль для невестушки! Волхвы противно загоготали, а возлежащая на ложе девушка томно смежила веки.
— Эвон, девка-то, — старый волхв Колимог ткнул в бок Кувора, — как бы не заснула!
— Заснет — разбудим, — захохотал тот. — Верно, брат Чернобог? А ведь такую красу можно было б и в наложницах оставить, а?
— Не стала б она наложницей, — скривился Чернобог. — Горда больно. Что ж, тогда пусть подыхает лютой смертию да думает, будто станет невестою Рода. Так он ее и ждет, дурищу!
Жрецы снова расхохотались,
«Что они говорят такое?! — с ужасом подумал Твор. — „Лютая смерть”, „дурища”, „горда больно”… Это ведь они про сестрицу! Опоили уже чем-то… А та-то и впрямь поверила… Ой, не зря хмурилась матушка Хотобуда, не радовалась, а мы-то, дурни… Спасать надо сестрицу, спасать!»
Решив так, отрок еще более затаился и, почти не дыша, слушал. Впрочем, волхвы уже больше не говорили — действовали. Первым начал Чернобог. Поднявшись из-за стола, он скинул портки, подбежал к ложу, погладил лежащую Радославу по животу и, издав звериное рыканье, навалился на нее, задергался, оглаживая заскорузлыми ладонями податливое девичье тело.
— Умм! — дергаясь, рычал Чернобог, потом отвалился в сторону, уступая место передравшимся между собой жрецам.
— Я сначала, я! — брызгая слюной, кричал Колимог. — Я ведь старше!
— Ах, ты так, старая колода? — Толстый Кувор с неожиданным проворством схватил лежащий на лавке посох и изо всех сил звезданул старика по хребту. Тот взвыл и выхватил из-за пояса нож.
— Уймитесь вы! — Чернобог наконец поднялся с ложа. — Чай, на всех хватит невестушки. — Он глухо захохотал, пошел в угол — Твор распластался по полу и прикинулся тенью, — помочился в кадушку и, довольный, возвратился к ложу. — А ну, подвиньтесь, братие! Да переверните-ка ее на живот. Во-от…
Радослава никак не реагировала на все, что с ней делали, лишь легонько стонала. А вот Твор… он стал серым от ужаса.
— Похотливые твари, — с ненавистью шептал он. — За что вы ее так? За что? — Из ярко-голубых глаз отрока катились крупные злые слезы. Творимир уже примерился схватить лежащий на столе нож да броситься на похотливцев… Однако сдержался. Так он сестре не поможет. Все равно убьют. Принесут в жертву… Тоже мне — «невестушка Рода». Что же, однако, делать? Что делать? Пожаловаться вождю, старому Житонегу? Так ведь Радослава объявлена невестою Рода — и все, что сейчас делали с ней жрецы, может, так и должно оно быть? И все равно — гнусно… Да и не станет Житонег ссориться с могущественным волхвом из-за какой-то там девки. Мало ли в роду дев?
— Ну, все, братие! — вдоволь натешившись, решительно заявил Чернобог. — Кликните бабок, пусть вымоют девку да готовят к ночи.
Кто-то — кажется, Колимог — проворно подскочил к двери.
— Эй, Чернозема, Доможира, Хватида!
Волхвицы уже толпились в сенях, словно давно дожидались зова. Быстро, без суеты, вошли в горницу, подхватили под руки спящую, глупо улыбающуюся Радославу и понесли через сени в другую избу.
— Ну, вот и славно. — Надев порты, Чернобог потер руки. — Теперь еще одно дело. Дожидается тут меня один охотничек от соседей, из рода куницы. Но вам его не доверю, сам позову — сие дело тайное.
Подмигнув соратникам, волхв вышел наружу. Отсутствовал он недолго, Твор так и не сумел незаметно покинуть свое убежище, только собирался, выбирал подходящий момент, вот уже привстал, приготовился выпрыгнуть — и тут же хлопнула дверь.
Вошел Чернобог в сопровождении неприметного человечка в овчинном полушубке и кожаных постолах, с охотничьим луком за плечами. Человечек уселся на лавку, поближе к очагу, протянул к горячим углям руки — видно, озяб.
— Испей-ка лучше медку, брат Ждажире. — Чернобог подвинул гостю кувшин. — То Ждажир, кудесник из славного рода куницы, — повернувшись к жрецам, пояснил волхв. — Дело у него к нам… Да и у нас к нему. Тут все свои, говори, Ждажире!
— Дело вот в чем, — с видимым удовольствием отведав стоялого меда, тоненьким голоском произнес гость, — По твоей, брат Чернобог, просьбе мы со всем усердием бросились приносить жертвы, и так случилось, что озлобили против себя почти весь род, особенно молодых воинов. Больше всех воду мутит Ардагаст, сын убитого старосты Витенега. Вот бы ваши воины его убили! Было бы просто прекрасно.
— Но наш род соболя не ведет войны с родом куницы, — озабоченно проговорил Кувор. — Иль я не прав?
— Прав. — Чернобог зло прищурился. — И это плохо, что не ведет. Народ отвык от крови. Скоро и у нас совсем не будет жертв, и древние боги разгневаются. Это плохо. Вот у брата Ждажира есть одно предложение… Выслушаем же его со вниманием.
Жрецы дружно закивали.
Польщенный всеобщим вниманием, гость откашлялся.
— Я вот что думаю, посоветовавшись с братом Чернобогом. Наши — в том числе и Ардагаст и еще некоторые, от которых стоило бы избавиться, — через три дня собираются в дальний лес на охоту. Пойдут малыми силами — полдюжины парней, правда ловких и сильных.
— Хорошо, — ощерился Чернобог. — Наши воины устроят им засаду и перебьют всех… или почти всех… Нельзя ли отправить с вашими воинами хотя бы парочку дев?
— Сделаем, — согласно кивнул Ждажир. — Есть у меня на примете насмешницы. Думаю, пусть они понасмешничают в вашем капище! — Гость рассмеялся, показав острые желтые зубы, потом внезапно замолк и с хитрецой взглянул на хозяев. — Думается, и нам бы неплохо поиметь для жертв врагов.
— Поимеете, — заверил Чернобог. — Когда подготовите засаду, шлите гонца-охотника. Отправлю наших отроков, из непокорных да дерзких. Немного, с полдюжины. Хватит?
— Можно и поменьше. — Ждажир ухмыльнулся. — У меня пока не так много верных людей.
Поделиться книгой: