Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт! Принять и закрыть
Читать: Сотворение мира - Елена Николаевна Крюкова на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит
Помоги проекту - поделись книгой:
Елена Крюкова
Сотворение мира
Книга Исхода
БЕГОстанови! — Замучались вконец:Хватаем воздух ртом, ноздрями,С поклажей, чадами, — где мать, а где отец,Где панихидных свечек пламя, —По суховеям, по метелям хищных рельс,По тракту, колее, по шляху, —Прощанья нет, ведь времени в обрез! —И ни бесстрашия, ни страха, —Бежим, бежим…Истоптана страна!Ее хребет проломлен сапогами.И во хрустальном зале ожиданья, где она,Зареванная, спит, где под ногами —Окурки, кошки, сироты, телегРемни, и чемоданы, и корзины, —Кричу: останови, прерви сей Бег,Перевяжи, рассекнув, пуповину!Неужто не родимся никогда?!Неужто — по заклятью ли, обету —Одна осталась дикая беда:Лететь, бежать, чадить по белу свету?!Ползти ползком, и умирать ничком —На стритах-авеню, куда бежали,В морозной полночи меж Марсом и стожком,Куда Макар телят гонял едва ли…Беги, народ! Беги, покуда цел,Покуда жив — за всей жратвою нищей,За всеми песнями, что хрипло перепелПод звездной люстрою барака и кладбища!Беги — и в роддома и в детдома,Хватай, пока не поздно, пацаняток,Пока в безлюбье не скатил с ума,Не выстыл весь — от маковки до пяток!Кричу: останови!.. — Не удержать.Лишь крылья кацавеек отлетают…Беги, пока тебе дано бежать,Пока следы поземка заметает.И, прямо на меня, наперерез,Скривяся на табло, как бы от боли,Патлатая, баулы вперевес,Малой — на локте, старший — при подоле,Невидяще, задохнуто, темно,Опаздывая, плача, проклиная…Беги! Остановить не суждено.До пропасти.До счастия.До края.ЮДИФЬ И ОЛОФЕРНДымы над крышкй, Медная Луна,Шатаясь, плачет надо мною…О! Голова моя отягченаВисящей бронзой, бахромоюАквамаринов, серьги близко плечМотаются, и шуба жжет мехами…Я — воздух жгу, я — зарево, я — печь,Я — пламя: меж румянами, духами…Трамвайный блеск, парадов звон и чад,Голодные театры лавок,И рынки, где монетами гремятИ где лимон рублевый сладок,Моста бензинного чугунный козий рогНад ледокольною невестиной рекою,А за рекой — чертог, что дикий стог,Разметанный неистовой рукою…Он весь в снегу горит, Там ОлофернПирует, ложкою неся икру из мискиФарфоровой — ко рту, чернее скверн,А тот, прислужник, кланяется низко…А тот, лакейчик, — ишь, сломался он,Гляди-ка, хрустнет льстивая хребтина!..Ну что ж, народ. Ты погрузился в сон,Тебе равно: веревка… гильотина…Так. Я пойду. Под шубой — дедов меч.В лицо мне ветер зимние монеты,Слепя, швыряет. Сотней синих свечНад черепицей — звезды и планеты.Не женщина, не воин и не зверь,Я — резкий свет на острие дыханья.Я знаю все. Вот так — ударю дверь.Так — взором погружу во прозябаньеТелохранителей. Так — локтем отведуТу стражу, что последняя, в покои…Он спит, Тиран. Его губа в меду.Ему во сне — изгнанники, изгои,Кричащие близ дула и в петле…Мне дымно. Душно. Меч я подымаю.Мех наземь — с плеч! Ходил ты по земле.Ты хочешь жить — я это понимаю,Но над тобой, хрипя, я заношуВсю боль, всю жизнь, где ниц мы упадали!И то не я возмездие вершу:То звезды — бузиною по ножу —Так обоюдоостро засверкали!И пусть потом катится голова,И — ор очнувшихся от спячки,И я, как пасека зимой, мертва, —А морды смердов, что жальчей подачки,Грызут глазами, —Кулаки несут,Зажавши, сумасшедшие шандалы,И рты визжат, — но я свершила суд,Я над содеянным стояла —Я, баба жалкая, — не целая страна, —В сережках, даренных пустыми мужиками,Юдифь безумная, — одна, совсем одна —Пред густо населенными веками!И, за волосы голову держаОскаленную — перед вами, псы и люди,Я поняла, звездой в ночи дрожа,Что все —И повторится, и пребудет.НОРД-ОСТВ этой гиблой земле, что подобна костру,Разворошенному кочергою,Я стою на тугом, на железном ветру,Обнимающем Время нагое.Ну же, здравствуй, рубаха наш парень Норд-Ост,Наш трудяга, замотанный в доску,Наш огонь, что глядит на поветь и погостАввакумом из хриплой повозки!Наши лики ты льдяной клешнею цеплял,Мономаховы шапки срывая.Ты пешней ударял во дворец и в централ,Дул пургой на излом каравая!Нашу землю ты хладною дланью крестил.Бинтовал все границы сквозные.Ты вершины рубил.Ты под корень косил!Вот и выросли дети стальные.Вот они — ферросплавы, титан и чугун,Вот — торчащие ржавые колья…Зри, Норд-Ост! Уж ни Сирин нам, ни ГамаюнНе споют над любовью и болью —Только ты, смертоносный, с прищуром, Восток,Ты пируешь на сгибших равнинах —Царь костлявый, в посту и молитве жесток,Царь, копье направляющий в сына,Царь мой, Ветер Барачный, бедняк и батрак,Лучезарные бэры несущийНа крылах! И рентгенами плавящий мрак!И сосцы той волчицы сосущий,Что не Ромула-Рема — голодных бичейИз подземок на площади скинет…Вой, Норд-Ост! Вой, наш Ветер — сиротский, ничей:Это племя в безвестии сгинет!Это племя себе уже мылит петлю,Этот вихрь приговор завывает, —Ветер, это конец!Но тебя я — люблю,Ибо я лишь тобою — живая!Что видала я в мире? Да лихость одну.А свободу — в кредит и в рассрочку.И кудлатую шубу навстречь распахну.И рвану кружевную сорочку.И, нагая, стою на разбойном ветру,На поющем секиру и славу, —Я стою и не верю, что завтра умру:Ведь Норд-Ост меня любит, шалаву!Не спущусь я в бетонную вашу нору,Не забьюсь за алтарное злато.До конца, до венца —на юру, на ветру,Им поята,на нем и распята.МАТЬ МАРИЯВыйду на площадь… Близ булочной — гам,Толк воробьиный…Скальпель поземки ведет по ногам,Белою глинойЛипнет к подошвам… Кто т а м?.. Человек?..Сгорбившись — в черном:Траурный плат — до монашеских век,Смотрит упорно…Я узнаю тебя. О! Не в свечах,Что зажигала,И не в алмазных и скорбных стихах,Что бормоталаНад умирающей дочерью, — неВ сытных обедахДля бедноты, — не в посмертном огне —Пеплом по следуЗа крематорием лагерным, — Ты!..Баба, живая…Матерь Мария, опричь красотыЖизнь проживаю, —Вот и сподобилась, вот я и зрюЩек темных голод…Что ж Ты пришла сюда, встречь январю,В гибнущий город?..Там, во Париже, на узкой Лурмель,Запах картошкиПитерской, — а за иконой — метель —Охтинской кошкой…Там, в Равенсбрюке. Где казнь — это быт,Благость для тела, —Варит рука и знаменье творит —Делает дело…Что же сюда Ты, в раскосый вертеп,В склад магазинный,Где вперемешку — смарагды, и хлеб,И дух бензинный?!..Где в ополовнике чистых небес —Варево Ада:Девки-колибри, торговец, что бес,Стыдное стадо?!Матерь Мария, да то — Вавилон!Все здесь прогнилоДо сердцевины, до млечных пелен, —Ты уловила?..Ты угадала, куда Ты пришлаИз запределья —Молимся в храме, где сырость и мгла,В срамном приделе…— Вижу, все вижу, родная моя.Глотки да крикнут!Очи да зрят!.. Но в ночи бытияОбры изникнут,Вижу, свидетельствую: то конец.Одр деревянный.Бражница мать. Доходяга отец.Сын окаянный.Музыка — волком бежит по степи,Скалится дико…Но говорю тебе: не разлюбиГорнего лика!Мы, человеки, крутясь и мечась,Тту умираемЛишь для того, чтобы слякоть и грязьГлянули — Раем!Вертят богачки куничьи хвосты —Дети приюта…Мы умираем?.. Ох, дура же ты:Лишь на минуту!..Я в небесах проживаю теперь.Но, коли худо, —Мне отворяется царская дверьСвета и чуда,И я схожу во казарму, в тюрьму,Во плащ-палатку,Чтоб от любови, вперяясь во тьму,Плакали сладко,Чтобы, шепча: «Боже, грешных прости!..» —Нежностью чтобы пронзясь до кости,Хлеб и монетуБедным совали из потной горсти,Горбясь по свету.ВАРЬЕТЕЖемчужными ногами — из-под цветной копны!Кругами да бегами! А хохоты слышны!Несут питьем густое и пряную еду…Долой одежы — стоя!.. — дрожат на холоду!..Девчонки вы, печенки, — да с тыквами грудей, —От ног крутых и тонких, мужик, похолодей!..Музыка водопадом сдирает с кожи пот…Танцуйте до упаду, — авось оно пройдет:То Квазимодо-Время на глиняных ногах,Что взял себе в беремя малец на костылях, —А он плясать не может, он видел Гиндукуш…Плесни мускатом в рожи, канкана красный туш!Слизни-ка соль, красотка, с воздернутой губы…Пляши — швырнули б сотку из гула голытьбы!Да только те бояре, сощурясь, зрят канкан,Да будто на пожаре, толкают в пасть банан…Танцуй, танцуй, Галина!.. А Сонька, ты чего?..А скулы как малина! А в бисере чело!..Колготки рвутся с хрустом, на зраках пелена —Веселое искусство,Веселая страна!Веселые девахи, до тайников мокры, —Танцуйте вы на плахе, танцуйте до поры:Сей танец — не работа, сей грозный карнавалВас до седьмого пота за гроши убивал!Целованы — по пьяни, в исподнем — из больниц,Танцуйте, Кира, Кланя, в виду кабаньих лиц!..У попугаев ара наряды не пестрей…Оттанцевать — до жара… и в «скорую» — скорей…А трубы — нету сладу!.. Табачный воздух рвут!..Танцуйте до упаду — авось они пройдут,Краснознаменны годы, казарменны гудки,Фланговые народы с дрожанием руки…Там будут псы и кошки и каждый — сыт и пьян…Танцуйте, длинноножки, для них блатной канкан!В роскошестве погибнем да в пиршестве помрем,А все же спину выгнеми рому отхлебнем!И выбежим! И спляшем — во вьюгах площадей,Среди кремлевских башен, среди родных людей —И спереди, и сзади — все в лентах и цветах! —Краснознаменны бляди —Любашки, Верки, Нади —Задрогнув, при параде,С улыбкой на устах.ВСТРЕЧА МАРИИ С ЕЛИЗАВЕТОЙНавстречу друг другуДве женщины шли.Мария — во вьюге —Круглее Земли.И ЕлизаветаКругла, что копна…— Ох, Машка!.. Планета…— Ох, Лизка!.. Луна…Им вызвездил инейУ рта — лисий мех…— Ну, Машка!.. А скинешь?..— Ну, Лизка!.. — И смех…Мария погладитТоваркин живот:— Ну, ты не в накладе?..— Умножу народ!..И, тяжко брюхаты,Морозы вдохнут:— Хоша б не солдаты…— Мальцов — заберут!..И очи младыеСтруят слезный свет.— Ты плачешь, Мария?..— Нет, Лизонька… нет…На пальце сверкаетЗлатое кольцо.Из тьмы возникаетРодное лицо.И слезы МарииЛетят на живот —То снеги косые,Беззвучный полет,То ветры косые,Косые дожди…— Ты плачешь, Мария!..— Лизок… погоди…И так вынимаетТряпичный комок,И лик утираетСоленый платок!Худые рекламы.Да счастье — взаймы.О, мертвые срамуНе имут!.. А мы?!..А Елизавета —Вся шепот и всхлип:— Мой… тоже там где-то…Мой — без вести сгиб…АНКОР, ЕЩЕ АНКОР!..В табачной пещере, где дым, как щегол,Порхает по темным закутам,Где форточка, будто Великий Могол,Сощурилась мерзлым салютом,Где добрая сотня бутылей пустыхВ рост, как на плацу, подровнялась… —О, сколько штрафных этих рюмок шальныхЗа мощным столом подымалось!.. —Где масляных, винных ли пятен не счестьНа драной когтями обивке, —В каморе, где жизнь наша — как она есть,Не сахар, не взбитые сливки, —Один, человек на диване лежал,На ложе в ежовых пружинах,Тощой, востроносый, — ну чисто кинжал —Махни, и вонзается в спину…Он пьян был в дымину. Колодою картКонверты пред ним раскидались…Он выжил в слепом транспортере — то фарт!И пули за ним не угнались…Да только от воплей на минных плато,От крика тех танков горящихОн нынче в постель надевает пальтоИ мерзнет! — теперь, в настоящем…Ничем не согреться. Хлестай не хлестайПодкрашенную хной отраву…Яичница стынет. Полночный наш Рай.Ад прожит: красиво, на славу…Зазубрины люстры… Свечи мыший хвост…И Жучка — комок рыжемордый…Взы, Жучка!.. Ну, прыгай — и в небо до звезд,И в петлю: дворняги не горды!..Ах, дворничиха, ах, дворянка моя,Ну, прыгай же ты… через палку —Свеча догорает… а в кипе белья —Скелет, что пора бы… на свалку…Еще, моя Жучка!.. Анкор…эй, анкор!..Вот так-то, смиряйся, зверюга,Как мы, когда — из автомата — в упор,Пред телом веселого друга,Под глазом приказа, в вонючем плену,Во почте, где очи… не чают…Полай ты, собака, повой на Луну —Авось нам с тобой полегчает…Ну, прыгай!.. Анкор, моя моська!.. Анкор!..Заврались мы, нас ли заврали —Плевать!.. Но в груди все хрипит дивный хор —О том, как мы там умирали!Как слезно сверкает в лучах Гиндукуш!..Как спиртом я кровь заливаю…Анкор, моя шавка!.. Наградою — куш:Кость белая, кус каравая…Мы все проигрались.Мы вышли в расход.Свечва прогорела до плошки.И, ежели встану и крикну: «Вперед!..» —За мной — лишь собаки да кошки…Что, Армия, выкуси боль и позор!А сколь огольцов там, в казармах…Анкор, моя жизнь гулевая,анкор,Мой грязный щенок лучезарный.ЮРОДИВАЯОх, да возьму черпак, по головушке — бряк!..Ох, да справа — черный флаг, слева — Андреевский флаг…А клубничным умоюся, а брусничным — утрусь:Ох ты флажная, сермяжная, продажная Русь!..Эк, тебя затоптал закордонный петух!Песнопевец твой глух, и гусляр твой глух:Че бренчите хмурь в переходах метро?..Дай-кось мужнино мне, изможденно ребро —Я обратно в него — супротив Писанья! — взойду:Утомилася жить на крутом холоду!..Лягу на пузо. Землю целую.Землю целую и ем.Так я люблю ее — напропалую.Пальцами. Звездами. Всем.Дай мне билетик!..Дай мне талончик!..Я погадаю на нем:Жить нам без хлеба, без оболочек,Грозным гореть огнем.Рот мой сияет — ох, белозубо!Жмурюсь и вижу: скелетРыбий, и водкою пахнут губы,И в кобуре — пистолет…Вот оно, зри — грядущее наше:Выстрелы — в спину, грудь,Площадь — полная крови чаша,С коей нам пену сдуть.…Эй-эй, пацан лохматенький, тя за штанину — цап!В каких ты кинах видывал грудастых голых баб?!Да, змеями, да, жалами, огнями заплетясь,Из вас никто не щупывал нагой хребтиной — грязь!Из вас никто не леживал в сугробном серебре,Из вас никто не видывал, как пляшет на ребре,На животе сияющем — поземка-сволота!..А это я с возлюбленным — коломенска верста —Лежу под пылкой вывеской харчевни для господ —Эх, братья мои нищие! Потешим-ка народ!Разденемся — увалимся — и вот оно, кино:Куржак, мороз на Сретенье, мы красны как вино,М голые, мы босые — гляди, народ, гляди,Как плачу я, блаженная, у друга на груди,Как сладко нам, юродивым, друг друга обнимать,Как горько нам, юродивым, вас, мудрых, понимать…Вижу Ночь. Лед.Вижу: Конь Блед.Вижу: грядет Народ —Не Плоть, а Скелет.Вижу: Смел Смог.Вижу: Огнь Наг.Вижу:Человекобог —Бурят, Грузин, Каряк.Вижу: Радость — Дым…Вижу: Ненависть — Дом!Вижу: Счастье… Над Ним —Огонь! И за Ним! И в Нем!Вижу: Разрывы. Смерть.Слышу: Рвется Нить!Чую: нам не посметьЭтоОстановить.Чучелко мое смоляное, любименький, жавороночек…Площадь — срез хурмы под Солнцем!А я из вьюги, ровно из пеленочек —На свет Божий прыг!.. А Блаженный-то ВасенькаПодарил мне — ревнуй, сопляк! — вьюжные варежки:Их напялила — вот ладошки-то и горячии,А глаза от Солнца круто жмурю, ибо у меня слезы — зрячии…Воля вольная,Расеюшка хлебосольная —Черный грузовик во след шиныПирожок казенный скинул —Дай, дай полакомлюсь!..Милость БожьяНа бездорожьи…Не обидь меня, не обидь:Дай есть, дай пить,А я тебя люблю и так —Ни за грош ни за пятак —Дай, дай поцелуйную копеечку…Не продешеви…Дай — от сердца деревянного… от железной любви…Черный грузовик, езжай тише!Пирожки твои вкусны…Я меховая богатейка! Я все дерьмо на копеечку скупила!Я все золотое счастие забыла,Я широко крестилаЧерное полеГрядущей войны.Дай, дай угрызть!..Жизнь… ох, вкусно…На. Возьми. Подавись. Мне в ней не корысть.…Лоб мой чистый,дух мой сильный —Я вас, люди, всех люблю.Купол неба мощно-синийЯ вам, люди, подарю.Вам дитя отдам в подарок.Вам любимого отдам.Пусть идет огонь пожараВолком — по моим следам.Заночую во сугробе.Закручу любовь во рву!В колыбели — и во гробе —Я — войну — переживу.И, космата, под вагономПродавая плоть свою,Крикну мертвым миллионам:Дураки! я вас люблю…Вы себя поубивали…Перегрызли… пережгли…Как кричала — не слыхали! —Я — о бешеной любви!..Но и в самой язве боли,В передсмертнейшем хмелю,Я хриплю: услышь мя… что ли…Кто живой… тебя — люблю…ДУХ БЕЛОГО ОФИЦЕРА ВЗИРАЕТ НА РОССИЮ НЫНЕШНЮЮЗемля моя! Встань предо мною во фрунт.Кинь тачки свои и тележки.Ладони холеные враз не сотрутНевольничьей острой усмешки.Дай гляну в сведенное мразом лицо:Морщинами — топи да копиДа тьма рудников, где мерзлотным кольцом —Посмертные свадьбы холопьи.Россия моя! Меня выстрел сразил,Шатнулся мой конь подо мною,И крест золотой меж ключиц засквозилСтепною звездой ледяною…И я перед тем, как душе отлететь,Увидел тебя, Голубица:В лазури — церквей твоих нежную медь,Березы в снегу, как Жар-птицы!Увидел мою золотую жену,Что пулями изрешетили,Узрел — из поднебесья — чудо-страну,Что мы так по-детски любили!Узрел — домны, баржи и грузовики,Цеха, трактора да литейки:Народ мой, страданья твои велики,Да сбросить вериги посмей-ка!Тебя обло чудище в клещи взяло —И давит суставы до хруста…И дух отлетел мой.И Солнце взошло.И было мне горько и пусто.За веру, за Родину и за ЦаряЛежал я в январской метели,И кочетом рыжим горела заряНад лесом, лиловее Гжели!А я полетел над огромной землей —Над Лондоном, Сеною, Фриско…Но вышел мне срок! Захотел я домой!..И вновь заискрились так близкоУвалы, отроги, поля во грязи…Вот — вымерший хутор: два домаВо яхонтах льдов — слез застылых Руси…Вот — в церкви — пивнушка… О, Боже, спаси:Знакомо все — и незнакомо!Детишки молитвы не знают… и такОтборным словцом щеголяют…Гляди же, душа, мой исплаканный зрак,На брата-ефрейтора, что, нищ и наг,В миру с котомой костыляет!На девок панельных. На хлестких купцов.На жирных владык в лимузинах.На черных чернобыльских вдов и вдовцов.В ночлежный декор магазинов.Не плачь, о душа моя, твердо глядиНа храм, что сожгли сельсоветы, —Теперь над ним чистые стонут дожди,В ночи — светляками — кометы…Гляди — вот под ветрами трактор гниет…Раскопы пурга обнимает…Гляди, о душа, — твой великий народБез Бога живот свой умает!Кто это содеял?! К ответу — кого?!..Я всех назову поименно.Я шашки и сабли рвану наголо —За Ад наш трехсотмиллионный!В толпе Вавилонской сплелись языки,Ослабились древние крови —Гляди же, душа, с межпланетной тоски,Как дула здесь наизготове!Ах, долго гремел репродуктор в пурге,Трепались в ночи транспаранты —Намаслен уж ствол, и винтовка — к ноге! —Опричники, тля, оккупанты…Так! Все, что здесь было, — великая ложь!Но, Боже! Я верую в чудоТвое! Я люблю тебя! Ты не умрешь,Красавица, кляча, паскуда,Век целый тащившая проклятый воз,Блудница, царица, святая, —И я, офицер, зревший кровь и навоз,Скитавшийся между блистающих звезд,Мальчонкой — к буранам седеющих кос,К иссохлой груди припадаю.МАЛЬЧИК С СОБАКОЙ. НОЧНОЙ РЫНОК— Тише, пес мой сеттер!..Очень сильный ветер…Нос твой — ветер жадно пьет,Хвост твой — ветер бьет и бьет…Собака моя, собака —Рыжий Огонь из мрака…Я — Мрак тобой подожгу!..…Не смогу.Темные флаги на землю легли,Плоть городскую укрыли.А в снеговой ювелирной пылиРынка врата — будто крылья.Ночью смыкаются эти крыла.Крытые спят павильоны.Днем тут держава войною прошла —Грубых сапог батальоны.Следом от шины впечатался ПутьМлечный — в поднебесья деготь…Рынок! Тебе зацепился за грудьПтичий обломанный коготь —Вот он, малявка, пацан, воробей, —Смерть надоели подвалы,Где среди взрослых и грозных людейШкетья судьба ночевала!Шел он да шел, без суда, без следа,Сеттер к нему приблудился…Рынок! Пристанище ты хоть куда,Коль ты щенятам сгодился!Сбить на морозе амбарный замок —Плевое дело, игрушка!..Пахнет свининой застылый чертог,Медом, лимоном, петрушкой…Запахов много — все не перечесть!..Ящик — чем хуже перины?!..Сеттер, огонь мой, — скулишь, клянчишь есть,Носом толкаешь корзину…Все здесб подъели, в прогнившей стране.Все подмели подчистую.Всю потопили — в дешевом вине —Голода силу святую.Гладит малец одичалого пса.Тесно прижмутся друг к другуВ ящике из-под хурмы… Небеса,Сыпьте арахисом — вьюгу!Сыпьте им яркою радугой — снег,Сахар капусты — с возов и телег,Кровь помидоров — из бака!..Медом стекает по скулам ночлег…В ящике, маленький, спи, человек,Спи, заревая собака.ДЕВОЧКА С МАНДАРИНОМ.ВЕЧЕРНИЙ РЫНОКЭто крайняя — я - за лимоном стояла!..Вот глаза ледяные — синее Байкала,Косы из-под платка, что рыбачьи канаты,И все швы на дерюге пальтишка разъяты;Кочерыжка, горбушка, птенец, восьмилетка, —Поднабита людьми рынка ржавая клетка,Все со службы — час пик! — каблуки не источишь,А туда же! — стоишь: мандаринчика хочешь…И распахнуты синие очи иконноНа купюры, на смерч голубей заоконных,На торговку златой мандаринной горою,На лица ее булку,на море людское!В кулачонке вспотевшем зажаты копейки…Ты, проталина вешняя, дудка-жалейка,Заплати — и возьми! Тонкокорый, громадныйОхряной мандарин — и сожми его жадно,Так зажми в кулаке, чтобы кровь стала капать,Чтобы смог сладкий плод на морозе заплакать —По тебе, истопницына дочь, замухрышка,Сталеварного града сухая коврижка.ТОРГОВКА ШКУРАМИ НА ИРКУТСКОМ РЫНКЕ ЛЮБАА вот лисы, а вот лисы, а вот зайцы-волки!..Мездру мороз прошивает кованой иголкой,Меха иней зацелует сизыми губами, —Не горжетка то — ослеп ты: пламя это, пламя!..Звери рыскали по лесу. Дитяток рожали.Целясь, очи потемнели! Локти задрожали!..…А теперь зверье — гляди-ко! — рухлядь, красотища!..Закупи — и вспыхнешь павой, а не мышью нищей,Шею закрути лебяжью лисьими хвостами —Пусть мужик твой, жмот и заяц, затрясет перстами,Затрусит на снег монеты из мошны совецкой:Вот он мех колымский, кольский, обский, соловецкий,Вот — куничий да соболий, искристый, богатый,На руках торговки Любы во пурге распятый, —Рвите, рвите, налетайте, по дешевке сбудуВыпивохам да пройдохам, черни, сброду, люду,А не наглым иноземцам с масленым карманом,А родной толпе дремучей,хвойной, дымной, рваной.ПЕСНЯОх, Расея моя, Расея.Головою — о край стола…Каменея, горя, леденея,О, куда б от тебя ушла?!Горевая твоя простудаИ чахоткин, с подхрипом, рык…Средь зверья твоего и людаРасплескался мой жалкий крик.Задери головенку: страшно!..Коли страшно — к земле пригнись…Вот они, кремлевские башни, —Им, кровавым, да поклонись.Ты из вервия мне свивалаСети, петли, мешки, хлысты…Ты поземками целовалаПо-над грудью моей — кресты!Но я землю рвала ногтями!Ела падаль твоих полей!Снег твой мечется меж горстямиСирым клекотом журавлей!И, на нежном пригорке стояПо-над Волгою в синем дыму,Я молюсь — твоей красотою —За вкусивших твою тюрьму!За тебя проклявших, бежавшихВо заморских быков стада,За любимых, друг друга сжавшихПред прощанием — навсегда, —Как в горсти — да твою землицу…Я люблю тебя, я люблю:Мне любовь та, Расеюшка, снится,Но плюю, хриплю — во хмелюНенавидящем,пламя сеяВоплем, дланью, нутром, очьми:Ох, Расея моя, Расея,Заполярной совой косея,Всей кандальною Гипербореей —Всю свободу мою возьми.АДАМ И ЕВАЗвезды дули в пазы и во щели.Звезды жестко крестили окно.Смертный одр не страшней колыбели,Но царями любовной постелиСтать не всем в дольнем мире дано.И в династии сей ты двадцатыйИли первый — не ведать о том!Вот на лбу — поцелуйная цата,Вот лобзанье — нательным крестом…Тело вспыхнет вулканами, лавой.Сладко выгнется плод — ешь и пей!Над кроватью дешевою, ржавой —Веер простоволосых лучей!Допотопная, дикая сила,Ласка, будто лисенка… — до слез… —Та коса, что века нас косилаВплоть до лунных старушечьих кос, —Это чрево ли Евы пылает,Это дух ли Адама горит —Это Марс над постелью рыдаетИ Венера объятие длит!Вширь — по стеклам — хвощи ледяные…Митинговый — на улице — гул…И ругательства хана БатыяИз-за двери, что бомж распахнул…И, распяты, раскинувши длани,Разметав медногорлую плоть,Понимают: любви окаяннейНет в земле, кою проклял Господь.ОМУЛЕВАЯ РЫБАЧКА ЗИНАИДАЯ приду к тебе. Руки твои красны.Веки от култука и слез тяжелы.Мне всю жизнь приходили дикие сныИз таежной мги, ледовитой мглы:Круглобокой кадушкой кренится карбас.На Полярной звезде стрекоза висит!И Луны слепой великаний глазПрямо в бабье сердце мое косит.Тянем сети мы. Ты — смугла, стара.На руках моих сильных — жил синих сеть.Тянем омуля мы — всю ночь, до утра:Тяжело: впору лечь и враз помереть.Как играют мощные рыбьи тела —Древней яростью,Тусклым сребром купцов,Не хотят под нож — а наша взяла,А култук первобытный свистит, свинцов!Зинаида! Вот омуля засолим!..…Руки мерзлые жадно вцепились в сеть.Наш карбас молитвой Зины храним.Не потонем. Будем жить и стареть.Я — в объятьях дрожать, огольцов рожать,Да всей кожей чуять: Конец грядет!..Ты — в руках заскорузлых свечу держатьНад серебряной рыбойВо хлябях вод.ВИТРИНА…Целуй же лопатками серый тот дом!..Втирайся, вжимайся шубенкой!..Эх, тот магазин был задуман на слом —Сельмаг, мышеловка, избенка, —А этот!..Гигантской витрины хрусталь,А за хрусталем — мешанина:Парча из Японии, козия шаль,Дворцом — ветчина, солонина…Все втридорога! Вот заколка и брошь,Вот камни повисли на нитке —О, ты без того ожерелья умрешь,Последние скинешь пожитки —А купишь!.. Глядит манекенша одна,Как под автоматом ведома…О, звери!.. Не троньте — то мать и жена…А рядом — соцветье Содома:Игрушки — бедняцкие пупсы; духи,От коих и ноздри танцуют,И печень!.. — и Книги Святые — стихи, —Как шмотками, ими фарцуют…Усыпана золотом пчелок парча:О, фон галактический, темный…А дале в Витрине — киот и свеча,А дале — лишь ветер бездомный…Гляди же! На выбор! Бери! Покупай!Страна тебе все предложила —Икорный, коньячный, севрюжный ли рай,Стиральное черное мыло…И за хрусталем, за стеклом — городаВ алмазной пыли радиаций,Искристые шубы, плохая еда,С которой больным — не подняться, —Вещей дорогих уцененный обвалГрохочет в пустую корзину!Ты здесь покупал? Продавал? Предавал?..Гляди ж на родную ВитринуТеперь из такой запредельной дали,Где души считают на франки, —На эти сараи, собак, кораблиВо льдах, с пирогами гулянки,На шлюшек с густым турмалином скулы,На мрачное войско завода,На церковь, где крестит мальчонкуиз мглыРука золотого народа.ЗВЕЗДА ПОЛЫНЬ. НОЧЬРаспахнулись, раздвинулись, зашевелилисьДымной ночи — из перьев вороньих — крыла…Как давно мы не плакали. И не молились.А молились — молитва до звезд не дошла.Горький город заснул. Украшений янтарных —Фонарей — он не сбросил. В окно я гляжу,Как в бездонную бочку. Созвездий полярныхГолубой, золотой сок течет по ножу.Во носках шерстяных, во халате, что стеган,Грея руку щекой, зрю в кухонном окнеТу Звезду, что космата, как Людвиг Бетховен,Ту Звезду, от которой погибельно мне.От нее не лучи, а полынные веткиБрызжут уксусом, ржавчиной, солью, песком —И двоятся, троятся, сбираются в клеткиИ в снопы, и во снежный сбиваются ком —И багрянцем безумствуют протуберанцы!И молюсь я о сгибших в разливах кровей —О, корейцы ли, немцы ли, азербайджанцы —Нет под горькой Звездою планеты мертвей!А полынные ветки растут, обнимаяДеготь неба ночного! Котельных дымы!И одна — бьет в окно мне!..И я понимаю —Что отречься у нас от сумы, от тюрьмы —Невозможно…ВИДЕНИЕ ПРАЗДНИКА. СТАРАЯ РОССИЯОт звонниц летит лебедями да сойкамиМалиновый звон — во истоптанный снег!..Девчонкой скуластой, молодушкой бойкоюГляжу я в зенит из-под сурьмленных век…Небесный прибой синевой океанскоюБьет в белые пристани бычьих церквей!Зима, ты купчиха моя великанская,Вишневки в граненую стопку налей!Уж Сретенье минуло — льды его хрустнули! —Святого Василья отпели ветра —Румяная, масленая и капустная,И зубы-орехи со сластью ядра —В платке снеговейном, по коему розами —Малина и мед, раки, окорока,И свечи в приделах — багряными грозами,Белуги, севрюги — кистями платка! —В брусничном атласе, с лимонными бусами,В браслетах и килечных, и сельдяных,С торосами семги, с варенья турусами,С цукатами тяжких серег золотых,Со бронзой копчушек каспийских, поморских ли,С застылыми слитками сливок густых,С рассольными бочками, словно бы мордамиВеселых до глупости псов молодых, —С гудками и крыльями райских раешников,С аджикою плотницкого матерка,С торчащими черными гривами — елкамиНад холкой февральского Горбунка, —Красавица! Радость моя незабвенная!..Соболюшка!.. Черные звезды очей!..В атласах сугробов святая Вселенная!..Твой рыжий торговец, седой казначей,Твой князь — из Юсуповых либо Нарышкиных,Идущий вдоль рынка под ручку с княжной,Монахиня, что из-под траура — пышкою,В надменных усах офицер ледяной,Два Саввы твоих — и Морозов и Мамонтов —С корзинами, где жемчуга да икра —Палитрою гения!.. — бархата мало вам?.. —Вот — прямо в лицо!.. — осетров веера,Глазастый бескостный изюм Елисеева,Бурмистрова радуга звездной парчи,Хвостами налимов — Сияние Севера!..И — что там еще?.. —о, молчи же, молчи,Рыдай, припаявши ладонь узловатуюК забывшим кипение сбитня губам, —Родная моя!.. Это Время проклятое.Но Праздник я твой никому не отдам —Прижму его крепко ко впалой, чахоточнойГруди, зацелую в уста и щеку! —Пока не явился жандарм околоточный.Пока не приставили дуло к виску.ВИДЕНИЕ РАЯУйди. Не стой со склянкой надо мной.Я вижу, вижу драгоценный Рай земной —В берилле неба — яблоки церквей!..Летит в сугробы манна голубей!..Павлина гладит стриженый Малец,У Матери персты — в огнях колец,Полынным сеном пахнет жаркий хлев,И лижет ноги ей смиренный лев!..Все пять хлебов уж муравьи едят…Прекраснейшие женщины летят.В зенита бирюзу, и груди ихПылают сластью яблок наливных,И на серебряных тарелках площадей —Хурма, гранаты, — денег не жалей,А денег нет!.. Сожгли!.. И даль светла,И светят обнаженные телаКострами, и бенгальскими свечьми,Лампадами, — о, счастье быть людьми…Уйди!.. Я Рай впиваю наяву:Озер сапфиры, детски нежную травуИ охристую ржавчину лесовОсенних, и рубины туесов, —Там дикая малина холодна,Там ягодное счастие вина…А солнца тел над лесом на закатПревыше журавлей, крича, летят,И затаил Малец дыханье: ох,Гляди, павлин, — то золотой сполох!..Там муж жену целует сотни лет —Уста, запястья, в жемчугах браслет,Снега ланит растают под рукой,Живот застынет льдяною рекой,Но дождь во чрево брызнет золотойПодземной, поднебесной красотой!..Так вот какая ты, любовь в Раю —Тебя в лицо я, плача, узнаю…А звезды там ручные!.. В зимний кругСобьются — и берут огонь из рук:Клешнястый Рак и бешеный Телец,Баран — царь среди звездочек-овец,Две Рыбы — Трилобит и Целакант,И Скорпион — хвостатый музыкант,И пылкий Лев, и льдистый Козерог —Огонь едят и пьют!.. Огонь у ног,Огонь в руках моих, — я их пасу,Зверей родных, — во огненном лесу,И я стою, охвачена кольцомОгня! Лоб стянут огненым венцом!..И горным хрусталем улыбки — рот:Там человечья плоть в огне поет,Там человечья плоть поет в земле!..Там папоротник светит на стекле —В мороз — цветком купальской радуги!..Уйди.Я Рай люблю. Я сплю с ним на груди.Не суй во пересохшие устаМне снадобий, где соль и кислота.Не хлопочи — с намоченным тряпьемК виску. Мы все когда-нибудь умрем.Я не хочу в подвальную юдоль.В битье посуды. В водочную боль.В больницы, где на лестницах лежат.В плакатный красный яд и детский мат.Уйди. Ступай обратно в черный Ад.А я — в Раю. Мне нет пути назад.УЛИЧНАЯ ЕЛЬ. НОВОГОДЬЕЧерная, огрузлая, седая,Побрякушками, лампадками увешана,Как цыганка старая, гадаетСтарикам насупленным, среброзубым женщинам:— Дети ваши будут нюхать сладости,Грызть рожки медовые!..Будут жить они в любви и радости,Позабыв столетие бредовое…Машет ель руками черными.На мулаточке игрушки — сладкими клубниками.А ветра по площади просторныеМашут флагами над сморщенными ликами.Машут флагами — еще багряными!Отрывают жесть со крыш серебряных!..А пойдут из магазина пьяные —Выдохнут: «А ель-то… как царевна…»И заплачут пьяные, и выпьют из-за пазухи,И засунут снова под тулуп питье горячее:Их сынки — в земле сырой. Им — праздник памяти!Очи радугою слез горят, незрячие…Ах ты, ель, ты черная, дородная.Не маши ты им стеклярусом-подвесками.Впереди еще — беда народная.Впереди еще — жальба голодная.Дай напялить нам наряды новомодные,Прицепить ко шляпам слезы новогодние,Дай помыслить нам, что мы — клейменые! — свободные,Дай полакомитьсяПетушками детскими.ВИДЕНИЕ ЖЕНЫ, СТОЯЩЕЙ ЗА КУСКОМ ХЛЕБАНу что же. По-галочьи тут постою.На паперти раньше — вот так…Не сдобой-халвою я тешу семью,А тем, что — за рупь и пятак…Детишки!.. Я их — на амбарный замокОт лютых гостей заперла…А тут — душит горло горжеткою — смог,Витринные лгут зеркала.Когда завинтишься Галактикой, ты,Спиральная очередь?.. Эй,Взамен моей выпитой вмиг красоты,Торговец, клади, не жалей —На ржавую руку орловских весов —Гранитные сколы капуст,Моркву, что промаялась до холодовВ подвале, что — Космосом — пуст!..Закрыла глаза в очередной тюрьме…Качаюсь — то ль танец… то ль сон…И брежу: гудит, налетает во тьмеМалиновый, сливочный звон…Гудошники в медные дудки дудят…И паюсный хлеб — на возах…Чувашки в сапфирных сережках глядят,И в лезвийных — бесы! — глазах…Колеса медовые снежный атласПрикрыл… И разрезами семгНад церковью — радуга!.. Ягодный глаз:Слеза виноградины — сок…И лапти — что кружево!.. И Хохлома —Янтарь по сапожной смоле…И воск буженины!.. Схожу я с ума…И брови детей — в серебре…И девушки — шейки их в рюшках-шарфах,Шапчонки куничьи долой! —Толпятся у короба: амброй пропах,И мускусом, и резедой!..Флакончик духов кто в кулак мне сует?..О, запах — Египет… Марсель?..Но брежу, но вижу — толпится народПоодаль, где грозная ель!..Ну, здравствуй, Царица в висячих серьгах,В смарагдовых бусах до пят!..Ты держишь златых соловьев на рукахИ снежных пушистых котят!А пряники — ниже, а тут — мотовство:Алмазов ли, стразов не счесть!..То входит копьем под ребро — Рождество…То — было… То — въяве?.. То — есть!И вдруг все уставились в море небес,Сверкающих синью святой:Раздвинув руками заоблачный лес,Шел Ангел.Зажглись под пятойМорозные крыши! Лимоны дымов!Багрянец одежд Его жегИ Север с раскольничьим духом псалмов,И. С бубном, раскосый Восток!Шел алый тот Ангел.Держал узкий меч.Держал его вниз острием.Горели власы наподобие свеч,И синий горел окоем.И я увидала: за Ним, за спинойЕго, где летели крыла, —Огнем занялся зимний мир ледяной,Земля, где отвеку жила!А красный тот Ангел все шел и молчал!Глаза Его были страшны,Огромны… Он ими юдоль примечалОт голубя и до Луны.Весь мир застывал во багряных зрачках,А Он все глядел и глядел —На иней, что солью искрил на крестах,На Божий последний удел!Я, щеки зажавши, следила пожар!Мир красен! Но Ангел — красней!..Зачем Ты в ладонях сей меч удержал?..Не поднял — в безумье огней?!Ну что Ты стоишь?!Ну — скорее казниНаш праздник в венце литургий!Взмахни! Отсеки все цветные огниЯнварских ночных панагий!И головы храмам златые сруби!И людям сердца поизрежь!О, даруй нам смерть!А потом — возлюби.А после — закрой эту брешь.И я на колена упала пред Ним,Пред кровью Его и огнем!..* * *…А люди запели:— Давненько стоим…Уж ночка, — а встали-то днем…И я разлепила глаза в забытьи.И я поняла, кто таковНаш век окаянный, и братья мои,И голод — во веки веков.И, в смоге, перед иконостасом реклам,Молитвою — ценник шепча,Я так зарыдалаПо красным крылам,ВзмывающимИз-за плеча.ТЬМА ЕГИПЕТСКАЯВселенский холод. Минус сорок.Скелеты мерзлых батарей.Глаз волчий лампы: лютый ворогГлядел бы пристальней, острей.Воды давно горячей нету.И валенки — что утюги.Ну что, Великая Планета?На сто парсек вокруг — ни зги.Горит окно-иллюминаторОгнем морозных хризантем.И род на род, и брат на братаВосстал. Грядущего не вем.Как бы в землянке, стынут руки.Затишье. Запросто — с умаСойти. Ни шороха. Ни звука.Одна Египетская Тьма.И шерстяное одеянье.И ватник, ношенный отцом.Чай. Хлеб. Такое замираньеБывает только пред Концом.И прежде чем столбы восстанут,Огонь раззявит в небе пасть —Мои уста не перестанутМолиться, плакать, петь и клясть.И, комендантский час наруша,Обочь казарм, обочь тюрьмыЯ выпущу живую душуИз вырытой могильной тьмы!По звездам я пойду, босая!Раздвинет мрак нагая грудь!… Мороз. И ватник не спасает.Хоть чайник — под ноги толкнуть.Согреются ступни и щеки.Ожжет ключицу кипяток.Придите, явленные Сроки,Мессии, судьи и пророки,В голодный нищий закуток.И напою грузинским чаем,И, чтобы не сойти с ума,Зажгу дешевыми свечами,Рабочих рук своих лучамиТебя, Египетская Тьма.ДАВИД И САУЛВ метели, за сараями, в ночи,Где вой собачий Сириусу любый,Пылали руки — две больших шальных свечи,Звенела арфа и метались губы.Сидели на дровах: один — мужик,Под шубой плечи в бархате пунцовом.Другой, пацан, щекою к арфе так приник,Как к телу жаркому скорбящим лбом свинцовым…На голове у грозного тюрбанУвенчивался золотой короной.И, сгорбившись над арфой, опаленнойОгнями пальцев, пел и пел пацан.Он пел, и реки глаз его текли.Собаки в подворотне подвывали.Он пел — ручьи весною вдоль землиЕго мелодиями небо целовали.Он пел и пел,в снег его хлестал,А грозный царь его, насупясь, слушал,И арфа наподобие крестаРаспяла плоть, бичуя счастьем душу.Он пел о том, что все мы вновь умрем,О свадебном наряде, что срывает ветер,О том, как перед звездным алтаремСтоят, смеясь, замученные дети!О том, как нежно гладят старикиСухие корни светлых рук друг другу,Как любящие — Времени тиски —Зажмут меж наготы каленой — вьюгу…Он пел — и больше было не понять,О чем! Он пел, и арфа содрогалась!И шли ветра и шли — за ратью рать:Кадыка нежность, губ отверстых жалость!А царь, лоб уронив на кулаки,Сдуваемый метелью с дровяного трона,Шептал: «Играй, пастух!.. Моей тоскиНикто не понял в полночи бездонной,Лишь ты на бычьих жилах все царю сыграл,Все спел — мои посты, и праздники, и войны:О, ты играл — а я-то — умирал,А я-то — думал, что умру спокойно!..Мой мальчик, о, спасибо же тебе,Утешил мя!.. И многольстивой речи,И зелья крепкого не надобно в судьбе —Метались бы над арфой руки-свечи…Спасибо, сын мой!.. Буду твой отец!..»Схватил и сжал до боли руку пастушонка,И наклонился над ладонью, и венец,Упав с тюрбана, покатился звонко.И в круговерти вьюги жадно царь приникК руке ребенка — на одно мгновенье:Хотел одним глотком все выпить песнопенье,Хотел найти губами, где родник.ЦАРИЦА АСТИС ПРОЩАЕТСЯ С ЦАРЕМ АРТАКСЕРКСОМ..И вырвалась она из рукВладыки Трех Миров Подлунных.И свист метелей многострунных,И поездов, и рельс чугунныхЗакрыл огромный сердца стук.Она стояла на свету.И факелы в руках охраны —Немых юнцов и старцев пьяных,Наемников, чьи кровью раныСочились в перевязях рваных,Ее ласкали красоту.По коже сполохи ходили.Гранатов связка меж ключицСидела стайкой зимних птиц…Браслеты-змеи ей обвилиЗапястья. Ясписом горелиУ змей глаза!..В ее ушах,Близ перламутра нежной шеи,Пылал огонь Гипербореи —Топаза льдяная душа.И кабошоны лазуритаЛежали меж грудей открытых —Дыханьем поднимала ихЦарица! Стыли турмалиныНа лбу, а на висках — рубины,Напоминаньем: эта бровьВоздымется — прольется кровь!..Глаза — соленые глубины —Дыщали морем. Их прибойТуда, в пучину, за собойСмывал сердца… Коса сверкала:В червонном золоте — опалы,И запах сена от кудрей,И запах горя все острей…И близ распахнутых дверейОна, дрожа сильней зверей,В устацаря поцеловала.Он за руку ее схватилСмертельной хваткою, питоньей.— Скажи, тебя я оскорбил?!..Тебя любил — что было сил,Сжимал твое лицо в ладонях!..Тебе — телеги и возыКаспийских балыков, урюка,Бериллы, что светлей слезы,Меха, лошажия подпруга,Вся в бирюзе!.. Тебе — парча,С закатом сходная, с восходом,Кораллы, пахнущие йодом,И, для осенней непогоды, —В березовый обхват свеча!..Тебе принес свои дары,Слепую страсть, мужское пламя,И пальцы унизал перстнями,И обнимал ночами, днями,Годами напролет, веками…Зачем, осыпана огнями,Меня любила — до поры?!Куда идешь? Там черный ветерВмиг путника повалит с ног.Там зимний небосвод жесток.Там Альтаир, слепящ и светел,Струит морозный дикий ток.Так все погибло. Избы стынут.Покрылись сажей города.Хрустит оконная слюда.Там Огнецвет из сердца вынут.Там — ничего. Там — никогда.Огонь и Ветер. Звезда. Вьюга.Я понял… Звездам ты сродни…Зачем узнали мы друг друга?!..Остановись! Повремени!..И так Царица отвечала,И на груди блестел гранатКровавой вязью:— Я познала,Что в мире нет пути назад.Тебя любила и ласкала —Как две зверюшки, бились мыДо слез, до смеха, до оскала —Так страсть кинжальная сверкалаНа голубых шелках зимы!Ты, царь… мне был всего дороже.Мой Бог. Мой Муж. МойЧеловек.Твоей любимой смуглой кожиЖар — на моих губах… навек…С тобой мы жили не тужили!Но с Севера летят ветра.Печать на сердце положили.И я почуяла: пора.Царь! Я другого полюбила.Но, сожигая все мосты,Зрю: далеко еще могила,Полна звериной дикой силы,В победном блеске красоты,Я говорю: утешься, милый,Не плачь! Он — это снова ты!Ты! Ты! Кого б ни обнималаВ вертепах, избах и дворцах,Кого бы телом ни сжигала,Кому б душою ни дышалаВ Луну полночного лица, —Все ты, мой Царь! Твоя навекиПребудет надо мною власть.Сомкну ли старческие веки —Вновь мы с тобою — человеки —Справляем праздник: свет и страсть…Люблю! Но ухожу! По солиДороги зимней — под пятой,По нашей лученосной боли,По нашей ярости святой…Прощай! Заветные каменьяТвои — вовеки не сниму:Топах пылает в исступленье,Рубина кровь течет во тьму…Прорежут медный лик морщины.Избороздится гладь чела.Сочту: то камни — иль мужчины,С какими в мире сем была?..Забуду всех! ПеребираяОбъятий каторжную сласть,Узрю: с тобой — преддверье Рая,С тобой — к бессмертию припасть!..О Царь!.. Иные жгут приделы.Иные фрески в них… и тьма…Но я, тебя бессмертным сделав,Бессмертье обрела сама.И я уже — звезда, монада.Мне душно во дворце твоем.Мне нужен Мир. Его преграды.Его рогожи и наряды.Его сапфирный окоем.Его любовь…Прощай, любимый!Соболью шубу мне накинь.И я уйду — вперед и мимо —В полночную тугую стынь.Ветр иссечет лицо нагое.Ступни изранит жесткий наст.Уже не стану я другою.Уже в церквах поют про нас.Уже ветра поют вокругПод звон метелей многострунных…И вырвалась она из рукВладыки Трех Миров Подлунных.ВИДЕНИЕ ЖЕНЫ НА КОСМИЧЕСКОЙ СТАНЦИИ«И ни ангелы неба, ни духи пучинРазлучить никогда б не могли,Не могли разлучить мою душу с душойОбольстительной Аннабель-Ли!..»(Эдгар Аллан По)Я одна в саркофаге немом между звезд —Соглядатайка ярких миров.Распустила комета Жар-Птичий свой хвостНад ларцом лучезарных даров.Все приборы блестят под моею рукойЖадной сотней мигающих глаз.Я одна — меж созвездий — с моею тоской,Настигающей здесь и сейчас.Там, в бездонных колодцах, Земля просверкнетСлезной каплей на черной щеке…Здесь — замедлило Время свой яростный ходИ дрожит в моей нежной руке.Заложу я в машину листки… И опятьВыйдет шипом змеиным ответ:Нет горючего. Век тебе здесь вековать.Ты одна. И спасения нет.На экранах обзора — во всю широту —Как распахнутые крыла —Кажет Космос нагую свою красоту,Что алмазом под сердце вошла!Вот Гиады жемчужною гроздью висятНад звездой — Красным Глазом Тельца…Вот Арктура лучи водопадом летятВо пучину без дна и конца!Рядом — мрачный Плутон: светит выгнутый бокОслепительным синим серпом…Добирается холод Вселенной до ног,До лица во рыданье слепом…Я одна! Космос, я пред тобою одна.Обнаженнее нету меня.Я дитя твое, матерь твоя и жена,Ветвь, сполох мирового огня!Сколько лет мне отпущено, черный Простор?..Колесница летит надо мной…Выпускай же в меня, через жаркий костер,Стрелы звездные — все до одной!Я вцепляюсь — в рычаг…я вперяюсь — вперед,В солнцеликую бездну огней…И подъялись власы: что там за хоровод…Лики, что лун Сатурна бледней?!..То видение… брежу!.. то Космос навлек,Охватил мне короною лоб…Закачался мой утлый небесный челнок,Мой при жизни запаянный гроб!И увидела я: все летели ко мне,Все, любила кого на Земле —Иван Грозный в опричном сполошном огне,Тинторетто во фресковой мгле!И седой лев Бетховен, глухой — синеваЕго глаз все нутро потрясла! —И раскосый монах — его звоны-словаКанченджанга в снега вобрала… —Тот поморский рыбак, что меня взял в полон,Как севрюгу в путине схватил, —С бородой благовонною царь Соломон,Что кольцо «ВСЕ ПРОХОДИТ» носил,И слепой от рожденья звонарь Калистрат —С ним мы на колокольню взошли,И он плакал, шепча: «Твои очи горят,Как Стожары над краем земли!..» —Первобытный охотник — он тушу волаМне, кровавую, бросил, смеясь, —И юродивый Ванька — за ним я ушлаПо суглинку осеннему, в грязь…И старик-летописец, что праздник любви,Как по Четьям-Минеям, справлял,И, целуя рабочие руки мои,Их на досках — лучами писал…Сколько было их?.. — Не перечислю вовек:Лики светят, и звезды горят,Каждый раб — человек,Каждый царь — человек,И возлюбленный мною — стократ!О, идите ко мне!.. Не покиньте меня!..Я любила вас — кожей, нутром,Плотью сердца, полетом такого огня —Пред кончиной не вспомнят добром!Я вас всех заберу в ледяную ладью.Вы со мной поплывете туда,Где сбираются души в большую семью,Где горит Голубая Звезда…Только чей это лик возникает из тьмы —Лик безносый, немой, костяной…Уходи. Я дала тебе Космос взаймы.Дай побыть мне живою женой.Я люблю моих милых. Гляди — все пришли,Притулились, приникли ко мне!..Напоследок уста горемычной ЗемлиЯ целую в кромешном огне!О, любимый мой!.. Свет и года, и векаСовершает стремительный путь.О, возлюблен будь!.. Радость моя велика:И по смерти меня не забудь…Ты пришел ко мне — в лицах во многих един —В заточенье межзвездной тюрьмы —Ты холоп мой и царь,Ты отец мой и сын,Ибо живы друг другом лишь мы!И, безумная баба, в эфире ночном,Простирая ко звездам ладонь,Поняла: бытие снилось девичьим сном,А теперь- настоящий огонь!Настоящая Жизнь.Неподдельная Смерть.И Любовь, что уже ни о чемНе рыдает. И звезд золотых круговерть.И чужая Звезда за плечом.О, чужая Звезда,Голубая Звезда!..Не видна ты с родимой Земли…Ты дрожишь… Ты по-женски светла и горда…Как зовут тебя?.. Аннабель-Ли?..И ни ангелы неба, ни духи пучинНикогда уже не разлучатДуши любящих женщин, летящих мужчин —Пусть в безмерном полете одна ты, один,Пусть никто не вернется назад.ФАВОРВоздымалась гора над Волгой горбом медведя мохнатого.Гроза клубилась. Молния изо чрева, мглой объятого,Ударяла во реки блюдо серебряное.Звезды закручивались в зените браслетами тяжелыми, древними…Ночь пахла ягодой безумной, первым золотомВ листве дубов, первым — от звезд идущим — холодом,Молоком из крынки, из погреба вынутой,Соленой слезою души скитальческой, всеми покинутой…Я стояла на горе, в рубахе, голорукая, босая,Под ветром, рыбой пахнущим, худая, простоволосая,По любови — страждущая, без любови — одинокая,Обочь любови плещущая Волга глубокая…И молилась я так, руки лодчонкой смоленой складывая:«Господи! Твой шаг в грозовых лучах угадываю —Пошли мне любовь, Господи, не израненную-избитую,А счастливую, красивую, давно мною позабытую…Чтобы я любимого ласкала-лелеяла-холила,Чтобы я ему в мире подлунном пропасть-загинуть не позволила —В братоубийствах, в речах из глоток кровавых на площадях завьюженных,На земле нашей загубленной, выжженной, выпитой, отравленной, остуженной…Дай, дай мне, Господи!.. И меня-то любовь злая до капли выпила.Дай — счастливую!.. чтоб я из груди ей в дартеплое сердце вынула!..»И внезапно тучи заходили черными полотнищами.И проклюнулся огонь из туч серными сполохами.И в дегте неба надо мною воссияли три фигуры слепящие.Одежды их радужные развевались, по ветру летящие.Моисей слева — розовый лебедь!Илия справа — синие крыла хитона распахнуты…А посередине Господь — руки Его пылающие на всю полночную твердьразмахнуты,Огненные власы Его поджигают радостными свечьми Вселенную,Звездные очи молча кричат: Земля, будь благословенною…Я упала на землю грязную, приникла к ней худым распятием,Шептала: «Господи, только не посылай мне Твое проклятие —Ведь я Тебе служила верою и правдою,Жертвуя нищим Твоим хлебом, сном и иною отрадою!..»И рек Господь с небес:«Не плачь, моя доченька.Грозовая, страшная нынче выдалась ноченька.Одесную меня стоит Илия в ризе индиговой,Ошую — Моисей в хитоне заревом, багряном, архистратиговом,А мои одежды белы как снег, как августовские звезды лучистые:Целуй их, доченька моя, ангелица, голубица чистая!..Много грешила — все грехи с тебя снимаются.Над твоею головушкой — зри!.. — Марс с Венерою обнимаются,И тебе дам любовь твою единственную последнюю,облегчу тебе твое изнеможение,Ибо ты увидела нынче в небе черного августаХристово Преображение!..»И протянула я руки к яркому свету: Отче!.. Вот милость Божия!..А лучи радужные скользили по грязи, целовали наше бездорожие,Целовали наши овраги, буераки, бурьяны, буреломы, протоки, излучины,Сиротку-пристань внизу под горой, ржавые лодочные уключины,И в свете небесном — Господи!.. молясь, шатаясь свечою пьяною,Я увидела ее… ее, любовь мою окаянную…Его… худого как жердь-слега… патлатого мальчишку…богомаза, деревенского художника…Что привязала к одиночеству своему заместо подорожника…Думала — подлечу… а рана разъелась рваная…Ох, Господи… Благодарю Тебя!..…за любовь окаянную,За любовь воздыханную, за портрет ее сияющий,Что намалевал звездами по черной холстине возлюбленный,по мне рыдающий,За любовь великую, идущую маленькой нищенкоймеж людьми жестокосердными,За любовь, сотворяющую нас однажды в ночи — бессмертными,За гору Фавор над черною Волгой, за молитвы светлое напряжение,За летящие в небесах самоцветные крылья Господня Преображения!..И у ног Христа в небе я узрела мальчишку тощего, рваного,Что сидел, скрючившись, близ мольберта старого, деревянного,Он сидел у холста, он брызгал с небес на землю краскою,Он писал Христа и улыбался мне ласково.И вскипела во мне кровь! И вскочила я рысьим прыжком на ноги!Господи! Это ж моя любовь! Возьми меня тоже на небо!Чтобы мы там вместе летели, славя любовь нашу последнюю,окаянную,Над любовной постелью,Над младенческой колыбелью,Обочь — над Волгой — креста деревянного,Чтоб летели, сплетясь, сцепившись намертво!..А людям бы на Земле казалося,Что это Андромеда с Персеем крепко обнялась-обвязалася,Что это Дева с Охотником-Орионом съединились в вечномкачании-скольжении,Господи!.. Ты ж все можешь…Дай нам, двум бедным смертным, это… Преображение…* * *И гром загремел. И все исчезло.И одна я на горе Фавор, плачущая.И со мною — только сердце мое, в груди летящее, скачущее.И надо мною — только чайка в черном небе кричит незримая:Не плачь, девочка моя одинокая,доченька любимая.ПРОРОК ИЛИЯ ВОЗНОСИТСЯ НА ОГНЕННОЙ КОЛЕСНИЦЕ1.С пожаром золотых волос —Берез, со шрамами оврагов,С кипением апрельских слезСреди скуластых буераков,С прищурами безрыбных рек,С дерюгою-рваньем буранов —О ты, мой бедный человек,Илья-Пророк, от горя пьяный,Слепой от ненависти, лжи, —Скажи, Илья-Пророк, скажи,Уста отверзни, молви словоНам, утонувшим во словах,Что остается нам святогоПред тем, как мы сойдем во прах!Отечество тебя объемлетОгромной ночью… Но стоишьВ ночи. И зришь Святую Землю:Весь Глад и Мор. И Сушь. И Тишь…И, прострелив очами Время,Весь огненный, в ночной сурьме,Летишь — и плачешь надо всеми,Кто срок пожизненный в тюрьмеМотает, кто хрипит в больнице,Кто в поцелуе невесом…И пламенная КолесницаЛетит!…И ты — под Колесом.2.Борода его билась тугим огнемНа упорном черном ветру.И от глаз его было светло, как днем.И пылали скулы в жару.Ты, Илья-Пророк, ты два уволок… —А и кто же нам их вернет?.. —Эх, старик, ведь наш прогнил потолок,Наш порог обратился в лед.В перекрестье таких проходных дворов,Где секрет — остаться живым, —Ты пророчил:— Будет жива Любовь, —И глотал сигаретный дым.Во застольях таких золотых дворцов,Где цианистый калий пьют,Ты кричал:— Да будет в конце концовНад убийцами — Страшный Суд!А сейчас ты стоишь, весь в пурге-снегу,Тьму жжешь рыжею бородой,И речешь:— Прости своему врагу,Старый царь и раб молодой!Протяните руки друг другу — вы,Убивающие в упор.Возлюбите крепко друг друга вы —Богомаз, офицер и вор!Я пророчу так: лишь Любовь спасет.Чтобы мир не пошел ко дну,Чтобы не обратился в Потопный плот —Возлюби, Единый, Одну!Мы погибнем, чтобы родиться вновь.Мы себя под топор кладем,Чтобы так засверкала в ночи — Любовь:Проливным, грозовым огнем!О, заплачьте вы надо мной навзрыд.Я — Пророк. Мой недолог век.А сейчас — Колесница моя горит,Кони бьют копытами снег.И, доколе не взмыл от вас в небеса,Под серебряный вой пурги,Говорю: распахните настежь глаза,Хоть глаз выколи, хоть — ни зги.И прозрите — все. И прозрейте — все.И прощайте… — мой вышел срок… —Спица огненная в живом Колесе,Рыжеусый Илья-Пророк.ИОВТы все забрал.И дом и скот.Детей любимых.Жен полночных.О, я забыл, что все пройдет,Что нет великих царств бессрочных.Но Ты напомнил!И рыдалЯ на узлах, над коркой хлеба:Вот скальпель рельса, и вокзал,Молочно-ледяное небо.Все умерли…Меня возьми!И голос грянул ниоткуда:— Скитайся, плачь, ложись костьми,Но веруй в чудо,Веруй в чудо.Аз есмь!..И ты, мой Иов, днесьЖиви. В своей России. Здесь.Скрипи — на милостыню старцев,Молясь… Все можно перенесть.Безо всего — в миру остаться.Но веруй!Ты без веры — прах.Нет на земле твоих любимых.Так, наша встреча — в небесах,И за спиною — два незримыхКрыла!..Вокзал. Немая мгла.Путь на табло?.. — никто не знает.Звеня монистами, прошлаЦыганка. Хохот отлетаетПрочь от буфетного стола,Где на стаканах грязь играет.И волчья песня из угла:СтарикО Будущем рыдает.ПИР ВАЛТАСАРАСодвинулись медные круглые чашиНад бедным, в газетах, столом.Вот гулкое, куцее счастие наше —Общага, наш временный дом.Общага, и кружево пены, бутыли,Селедка на рвани бумаг —И, юные, мы среди песни застыли,Друг друга почуяв впотьмах.Какие там юные!.. — Грудь моя сыномВ те годы отпита была…И двум сыновьям во квартирных теснинахМерцали твои зеркала…Какие там свежие!.. — Галочьи лапыМорщин, недоступных глазам,И — вниз по годам, по соленому трапу,Не ведая, что ахнет там…Подобно то было небесному свету.Тугое мужское лицоКатилось в меня искрометной планетой,Огнями сжималось кольцо.А то, что златое колечко блестелоМеж черных мозолей и вен… —Вот тело мужское.Вот женское тело.И жизнь- за секунду — взамен.И как мы над жирной лазурной селедкой,Над звоном стакана в пируДруг к другу рванулись!Эх, век наш короткий!Эх, вечное наше: «Умру!..»Но ясная песня цвела и кричалаИ в щеки нам била, как снег:«Любите друг друга, начните сначалаБровей ваших нежность… и век…»И под общежитскую злую гитаруМы друг через друга текли —И маслом кухонным,и детским пожаром,И кровью небес и Земли,И шепотом писем, похожих на воздух,Что — из кислородных резин, —И слезы всходили, как кратные звезды,Над нитями наших седин!..Улыбкой, дыханьем смыкались, впивались,Сливая затылки, ступни…Мы только глядели. Мы не целовались.Мы были в застолье одни.И замер гогочущий пир Валтасара.И буквы вкруг лампы зажглисьТабачные, дымные…Я прочитала.И солью глаза налились.Ты тоже те буквы прочел… Содрогнулся…Но все! Пропитались насквозьДруг другом! Дотла!.. И ты мне улыбнулся,И остро коснулся волос…А кто-то селедку норвежскую резал!А кто-то стаканы вздымал!И, пьяный, безумный, больной и тверезый,Всей песней — всю жизньобнимал.ДВА УРКИ, В ПОЕЗДЕ ПРОДАЮЩИЕ БИБЛИЮ ЗА ПЯТЕРКУЭх, тьма, и синий свет, и гарь, испанский перестукКолес, и бисеринки слез, и банный запах рук!..И тамбур куревом забит, и зубом золотымМерцает — мужики-медведи пьют тягучий дым…А я сижу на боковой, как в бане на полке.И чай в одной моей руке, сухарь — в другой руке.И в завитсках табачных струй из тамбура идутДва мужика бритоголовых — в сирый мой закут.От их тяжелых бритых лбов идет острожный свет.Мне страшно. Зажимаю я улыбку, как кастет.Расческой сломанных зубов мне щерится один.Другой — глазами зырк да зырк — вдоль связанных корзин.Я с ними ем один сухарь. Родную речь делю.Под ватниками я сердца их детские — люблю.Как из-за пазухи один вдруг книжищу рванет!..— Купи, не пожалеешь!.. Крокодилий переплет!..Отдам всего за пятерик!.. С ней ни крестить, ни жить,А позарез за воротник нам треба заложить!..Обугленную книгу я раскрыла наугад.И закричала жизнь моя, повторена стократ,С листов, изъеденных жучком, — засохли кровь и воск!.. —С листов, усыпанных золой, сребром, горстями звезд…Горели под рукой моей Адамовы глаза,У Евы меж крутых грудей горела бирюза!И льва растерзывал Самсон, и плыл в Потопе плот,И шел на белый свет Исус головкою вперед!..— Хиба то Библия, чи шо?.. — кивнул другой, утерЛадонью рот — и стал глядеть на снеговой костер.Сучили ветки. Города мыл грязные — буран.Глядели урки на меня, на мой пустой стакан.И я дала им пять рублей за Библию мою,За этот яркий снеговей у жизни на краю,За то, что мы едим и пьем и любим — только здесь,И что за здешним Бытием иное счастье есть.ОРГАННочная репетиция. Из рамПлывут портреты — медленные льдины.Орган стоит. Он — первобытный храм,Где камень, медь и дерево — едины.Прочь туфли. Как в пустыне — босиком,В коротком платье, чтобы видеть ноги,Я подхожу. Слепящим языкомОгонь так лижет идолов убогих.Мне здесь разрешено всю ночь сидеть.Вахтерша протянула ключ от зала.И мне возможно в полный голос спетьТо, что вчера я шепотом сказала.На пульте — ноты. Как они темныДля тех, кто шифра этого — не знает!..Сажусь. Играть? Нет, плакать. Видеть сны —О том лишь, как живут и умирают.Я чувствовала холод звездных дыр.Бредовая затея святотатца —Сыграть любовь. И старая, как мир —И суетно, и несподручно браться.Я вырывала скользкие штифты.Я мукой музыки, светясь и мучасьВдруг обняла тебя, и то был ты,Не дух, но плоть,не случай был, но участь!И чтоб слышней был этот крик любви,Я ость ее, и кость ее, и пламяВгоняла в зубы-клавиши: живиРегистром vox humana между нами!А дерево ножной клавиатурыКолодезным скрипело журавлем.Я шла, как ходят в битву напролом,Входила в них, как в землю входят буры,Давила их, как черный виноградПо осени в гудящих давят чанах, —Я шла по ним к рождению, назад,И под ногами вся земля кричала!Как будто Солнце, сердце поднялось.Колени розовели в напряженье.Горячих клавиш масло растеклось,Познав свободу взрыва и движенья.Я с ужасом почувствовала вдругЖивую скользкость жаркой потной кожиИ под руками — плоть горячих рук,Раскрывшихся в ответной острой дрожи…Орган, раскрыв меня сухим стручком,Сам, как земля, разверзшись до предела,Вдруг обнажил — всем зевом, языкомИ криком — человеческое тело.Я четко различала голоса.Вот вопль страданья — резко рот распялен —О том, что и в любви сказать нельзяВ высоких тюрьмах человечьих спален.Влт тяжкий стон глухого старика —Над всеми i стоят кресты и точки,А музыка, как никогда, близка —Вот здесь, в морщине, в съежившейся мочке…И — голос твой. Вот он — над головой.Космически, чудовищно усилен,Кричит он мне, что вечно он живойИ в самой смертной из земных давилен!И не руками — лезвием локтей,Щеками, чья в слезах, как в ливнях, мякоть,Играю я — себя, тебя, детей,Родителей, людей, что нам оплакать!Играю я все реки и моря,Тщету открытых заново Америк,Все войны, где бросали якоря,В крови не видя пограничный берег!Играю я у мира на краю.Конечен он. Но я так не хотела!Играю, забирая в жизнь свою,Как в самолет, твое худое тело!Летит из труб серебряных огонь.В окалине, как в изморози черной,Звенит моя железная ладонь,В ней — пальцев перемолотые зерна…Но больше всех играю я тебя.Я — без чулок. И на ногах — ожоги.И кто еще вот так возьмет, любя,До боли сжав, мои босые ноги?!Какие-то аккорды я беруУкутанной в холстину платья грудью —Ее тянул младенец поутру,Ухватываясь крепко, как за прутья.Сын у меня! Но, клавиши рубя,Вновь воскресая, снова умирая,Я так хочу ребенка от тебя!И я рожу играючи, играя!Орган ревет. Орган свое сыграл.Остался крик, бескрайний, как равнина.Остался клавиш мертвенный оскалДа по углам и в трубах — паутина.Орган ревет! И больше нет меня.Так вот, любовь, какая ты! СкукожитВ червя золы — безумием огня,И не поймешь, что день последний прожит.Ты смял меня, втянул, испепелил.Вот музыки владетельная сила!Когда бы так живую ты любилКогда бы так живого я любила…И будешь жить. Закроешь все штифты.Пусть кузня отдохнет до новых зарев.И ноты соберешь без суеты,Прикрыв глаза тяжелыми слезами.О, тихо… Лампа сыплет соль лучей.Консерваторская крадется кошкаДощатой сценой… В этот мир людейЯ возвращаюсь робко и сторожко.Комком зверья, неряшливым тепломЛежит на стуле зимняя одежда.И снег летит беззвучно за стеклом —Без права прозвучать… и без надежды.Босые ноги мерзнут: холода.Я нынче, милый, славно потрудилась.Но так нельзя безмерно и всегда.Должно быть, это Божеская милость.А слово «милость» слаще, чем «любовь» —В нем звуки на ветру не истрепались…На клавише — осенним сгустком — кровь.И в тишине болит разбитый палец.И в этой напряженной тишине,Где каждый скрип до глухоты доводит,Еще твоя рука горит на мне,Еще в моем дому живет и бродит…Ботинки, шарф, ключи…А там пурга,Как исстари. И в ноздри крупка снегаВонзается. Трамвайная дугаПылает, как горящая телега.Все вечно на изменчивой земле.Рентгеном снег, просвечивая, студит.Но музыки в невыносимый мгле,Такой, как нынче, никогда не будет.Стою одна в круженье белых лент,Одна в ночи и в этом мире белом.И мой орган — всего лишь Инструмент,Которым вечность зимнююсогрела.МАТЕРЬ МИРАДымы, пожарища, хрипение солдат,И крики: «Пить!..» — из-под развалин…И Время не закрутится назад,В молочный сумрак детских спален.Мир обнаженный в прорези окна.Меж ребер пули плачут и хохочут.Так вот какая ты, сужденная война,Багряный Марс, полночный красный кочет!Летят твои кровавые лучиВ ключицы и ложбины, в подреберьяДворов и подворотен, и ключиЛежат под ветром выбитою дверью…В проеме — я.В виду застрех и слег,Охваченных полынным, черным дымом,Еще не зверь, уже не человек,Кричу: отдай! Отдай моих любимых!Из чрева моего пошли ониВ казенный мир, брезентом, порохом пропахший, —Отдай их, Бог! Мои сыны они!И бледный лейтенант, и зэк пропащий!Я — баба. Этот свет я не спасла.Любила мужика… детей рожала…Дай, Бог, мне, дай широких два крыла,Чтоб на крылах сынов я удержала!Хоть двух спасти — а там прости-прощай.Я улечу на Марс кроваво-красный.Пусть рушится земной солдатский Рай.Пусть далеко внизу собачий лай.Еще восстанет жизнь… прекрасной…Держитесь, мальчики! Среди планетных зим,Средь астероидов, кометных копийЗаплачем мы над нищим и больным,Океанийским, зверьим и степным,Военным, княжеским, холопьим…И, мать, рукою сыну укажу:— Там — Родина:Междуусобной розни…И мелко, страшно, сердцем, кожей задрожу,И лютый Космос в кулаках я еле удержуДвумя колосьями — черноискристый, грозный.КОВЧЕГЗатерян в копях снеговых, в ладонях мира ледяного,Один — нет никого в живых, лишь ветер приговор суровыйЧитает, — он плывет один, он срубовой, и бревна толсты,И сам себе он господин, и шепчут на морозе звезды:«Гляди-ка, дом!..» Земля мертва. Пуста, что ледяная плошка.А в доме том свинья жива, собака лает, плачет кошка.А в доме том седой старик, усатый, сморщенный и лысый,Богатство зрит: вот белка — прыг, вот зайцы, овцы, гуси, крысы,Вот волк с волчицею, павлин, чета волов, стрекозы, козы, —А дом плывет в ночи, один, и на морозе звезды — слезы…Старик по пальцам перечтет змей пестрых и жуков заморских;У ног его, урча, уснет толпа седых котов ангорских…Старик заохает, кряхтя и шерсть линючую сбиваяС фуфайки: сын Лисы — дитя, сын Кобры — хитрость огневая!..А там, дай Господи, пойдут роды, и семьи возродятся,И звезды новые сверкнут на пятках скачущего Зайца,И род Оленя, род Совы, род Волка, род Орла СтепногоИз мерзлой снеговой травы, горя глазами, вспыхнут снова!И гладит, гладит их старик — своих, спасенных им, зверяток:Эх, звери, мир вчера возник, а нынче весь застыл, до пяток,А завтра стает мертвый лед, и забелеют камни-кости,И я вас выпущу… вперед!.. В моем дому вы были — гости…Зверюшки… пума и кабан… и леопард, в мазутных пятнах…Мир будет Солнцем осиян. Вы не воротитесь обратно.Вы побежите есть и пить, по суходолам течь, как пламя,Сплетаясь, яростно любить и высекать огонь рогами!..Зверье мое… Когда-нибудь меня ты вспомнишь, серый заяц,В полях полночных долгий путь, поземку, сутемь, горечь, замять…И то, как пережили мы, внутри веселого Ковчега,Ночь красных звезд,чуму зимы,сырой, дырявый саван снега.Как я давал вам хлеб из рук, вас целовал в носы и уши,Сердец собачьих чуял стук, любил медвежьи, волчьи души,И знал, что этот час пробьет, взовьется небосвод горячий,И я вас выпущу… вперед!.. — и в корни рук лицо запрячу,И близ распахнутых дверей, близ жизни новых поколенийЯ упаду среди зверей перед Ковчегом на колени;И по моей спине пройдут копыта, когти, зубы, жала,И смерть пребудет как закут, где жизнь моя щенком дрожала.ВИДЕНИЕ ВОЙСКА НА НЕБЕВойско вижу на небе красное…Любимый, а жизнь все равно прекрасная.Колышутся копья, стяги багряные…Любимый, а жизнь наша — эх, окаянная…Вздымают кулаки хоругви малиновые…Любимый, а жизнь наша — долгая, длинная…А впереди войска — человек бородатый, крылья алые…Любимый, а жизнь-то наша — птаха зимняя, малая…А войско грозно дышит, идет, и строй его тесней смыкается!..Любимый, всяк человек со своей судьбою свыкается…А войско красное — глянь! — уж полнеба заняло!..Любимый, я боюсь, ох, страшное зарево…А и все небо уж захлестнуло войско багровое!.. —Любимый, оберни ко мне лицо суровое,И я обниму тебя яростно, и поцелую неистово, —Не бойся, в поцелуй-то они не выстрелят!..Вот она и вся жизнь наша, битая, гнутая, солганная, несчастная,Любовная, разлучная, холодная, голодная, все равно прекрасная.И мы с тобою стоим под пулями в красном объятии, —Любимый, а жизнь-то наша, зри: и объятие, и Распятие.КРИКОбвивает мне лоб мелкий пот.Я в кольце гулких торжищ — жива.И ребенок, кривя нежный рот,Повторяет мои слова.Я молчу, придвигая устаТо к посуде, то к мерзлым замкам,То к ладони, где в форме креста —Жизнь моя: плач по ветхим векам.Я молчу. Грубо мясо рублю.На доске — ледяные куски.Накормлю! — это значит: люблю.Чад венчает немые виски.И, когда я на воздух бегу,Чтоб в железных повозках — одной,О, одной бы побыть!.. — не могуГоворить — и с самою собой.Правда серых пальто, бедных лиц,Ярких глаз, да несмахнутых слез!В гуще бешенейшей из столицЯ молюсь, чтобы ветер унесГлотки спазм — а оставил мне крик,Первородный, жестокий, живой,Речь на площади, яростный рыкИ надгробный отверженный вой,И торжественный, словно закон,И простой, будто хлеб с молоком,Глас один — стоголосый мой хор —Под ключицею,Под языком.БАЯНИСТ ПОД ЗЕМЛЕЙВетер-нож, разрежь лимон лица!Слезный капнет сок…До конца, до смертного венца —Черный свод высок.И когда спускаюсь в переход,Под землей бреду,Пулей посылает черный сводБелую звездупрямо под ребро…* * *Белые копья снегов в одичалую грудьНавылет летят.Льдом обрастает, как мохом, мой каторжный путь!Стоит мой звенящий нарядКолом во рдяных морозах! Хозяин собакНе выгонит, пьян, —Я же иду по ночам в лихолетье и мрак:Туда, где баян.Скользок и гадок украшенный кафелем мирПодземных дворцов.Вот сталактиты светильников выжгли до дырГазеты в руках у птенцов.Вот закрывается локтем несчастная мать,На грязном граните — кормя…Мир, дорогой, я тебя престаю понимать, —Поймешь ли ты мя?!Тихо влачусь под землей по широким мостам —Гранит режет взор,Мрамор кроваво-мясной, кружевной, тут и там,Мономах-лабрадор!Господи, — то ли Карелия, то ли Урал,А то ли Эдем, —Только, Исусе, Ты не под землей умирал —Где свет звездный: всем!..Руки ковшами, долбленками тянут из тьмыМальцы, старики…В шапках на мраморе — меди мальки… Это мы —Наши щеки, зрачки!Мы, это мы — это мой перекошенный ротУ чеченки с мешком…Вдруг из-за царской скульптуры — как песня хлестнетКрутым кипятком!Баянист, гололобый, беззубый, кепчонку надвинь —Сыграй мне, сыграй:«На сопках Маьчжурии» резкую, гордую синь,Потерянный Рай.«Зачем я на свет появился, зачем меня матьРодила…» — и марш золотой,«Прощанье славянки», ту землю, что будет пылатьПод голой пятой!..Мни в руках и терзай, растяни, обними свой баян,Загуди, захрипи,Как ямщик умирал, от мороза и звезд горько пьян,Во широкой степи!Как колечко венчальное друга неслышно просилЖене передать, —Баянист, пой еще, пока хватит и денег и силБлиз тебя постоять…О, сыграй мне, сыграй! Все, что мерзнет в карманах, — возьми!То мусор и смерть.Ты сыграй мне, как молния счастия бьет меж людьми —Так, что больно глядеть.Руки-крючья целуют, клюют и колотят баян,Руки сходят с ума —Роща отговорит золотая, и грянет буран,Обнимет зима…А вокруг — люди шьются-мелькают, как нить в челноке,Пронзают иглойАдский воздух подземки, наколку на тощей руке,Свет над масляной мглой!О, сыграй, пока море людское все бьет в берегаНебес и земли,Пока дедов баян все цепляет худая рука,Люстр плывут корабли!..Играй, мой родной! Играй! Он пробьет, черный час.Он скует нас, мороз.Играй, пока нищая музыка плещет меж насПотоками слез.Играй. Не кончайся. Стоять буду год или векУ шапки твоей, следя то прилив, то отливЛюдской, отвернувшись к морозному мрамору,тающий снег — из-под век —Ладонью закрыв.
Кхаджурахо. Книга любви
ЛЮБОВЬ…Ну наконец-то я о Ней скажу.Петлей стыда захватывает горло.О Ней жужжали, пели, свиристели,О Ней — меж хладом дула у вискаИ детскою бутылкою молочной —Ругательством тяжелым вспоминалиИли нежнейшим просверком очей…Молчите все. Мое приспело время.Я повторить чужое не боюсь.Я все скажу старинными словами.А сами мы — из клеток, из костейДа из кровей каких? — не тех ли, давних?!Так что же мне бояться?! Все о Ней,О Ней хотят лишь слушать или ведать,А коль не послана Она — ЕеИспить на холоду питьем горячимИз книжных рук, из драненьких тех Библий,Что пахнут сыростью, прошиты древоточцем,Или со свежих глянцевых страниц,Оттиснутых вчера еще, стремглавРаспроданных, расхищенных с прилавков, —А там все про Нее, все про Нее…Так нате же, голодные! И вы,Кто Ею сыт по горло, кто позналЕе во всех звериных ипостасях,И в многоложстве, и в грехе Содомском,И кто Ее, как карты, тасовал —Одна! Другая! Козырь вот пошел!.. —Вы, кто Ее распялил на столе,Чтоб, как Везалий, изучить все жилы,Где светится отчаянная кровь,Где бродит мед Ее… вы, жесткие поэты,Кричащие о Ней на площадяхТо, что вдвоем нагие люди шепчут, —И вы, старухи, зубы чьи болятИ так все косточки к дождю и снегу крутит! —И вы, мальцы в петушьих гребешках,Вы, рокеры с крутым замахом локтяНа тех, кто рядом с вами, в тот же час,В горячем цехе вам деталь штампуетДля всех мопедов ваших оголтелых! —И вы, девчонки за стеклом сберкассы,В окошках-прорубях до дна промерзшей почты,Наманикюренные, в здании громадном —Затеряные малые рыбешки,Плывущие зимою океанской,Которой края нет и нет конца,Кладущие печать на извещенья,Мечтающие — все о Ней, о Ней… —И вы, геологи в своих высокогорьях,В прокуренной мужчинской тьме палаток,В вагончиках, где варится на плиткеСуп из убитого намедни глухаря, —И вы, хирурги в том Афганистане,Но что еще и в будущем пребудет, —Вы, кто клонился над ногой мальчишки,В поту морозном зажигая кетгут, —А он, родимый, истово кричал:«Она меня безногого — не бросит!..» —Вы, все вы, люди горькие мои,Которых — о, люблю с такою силой, —С неженскою уже, с нечеловечьей:Горы, метели, зверя ли, звезды! —Вы все, любимые, — о, нате же, держите,Хватайте: вам даю ломоть ее,Чтоб с голоду не померли, однако,В разбойном, обнищавшем нашем мире, —ЛЮБВИ.ТЬМА ПРЕД РАССВЕТОМЖелезная кровать ржавеет.Нагие трубы за окном.В ночную фортку звезды веют,Покуда спим тяжелым сном.Скрипят острожные пружины.И в щели дома гарь ползет.Чугунной глыбой спит мужчина.И светел женщины полет.Спят звери, птицы и народы —До пробужденья, до утра.Горит во мраке твердь завода —Его стальные вверы.Пылает зарево больницы:Не сосчитать оконных свеч…Дрожат смеженные ресницы.Пылает масло потных плеч.Сон борет нас. Но мы сильнее.Вот эта тяга.Вот волна —Слепя, сжигая, каменея,Встает из темноты, со дна.Тебя от смерти защищая,Сплетаю руки за спиной.Свечою тела освещаюХрам спальни, душный, ледяной.Обнимешь ты меня устало.Положишь смертных уст печать.И ляжет на пол одеяло,Чтоб нашей воле не мешать.Еще до свиста, до метели,До звона рельсов, до гудка,До белизны святой постели,Где — одинокая тоска,До Времени и до Пространства,До всех измен, где плоть болит,И до такого постоянства,Что золотом — по камню плит,Еще своей любви не веря,Мы просыпаемся, дрожа…И вольно отворяю двериНавстречу острию ножа,Навстречу грубому объятью,Что нежностью истомлено,Навстречу древнему проклятью,Где двое сцеплены в одно!И я, от чуда обмирая,Целуя потный твой висок,Вхожу, смеясь, в ворота Рая,Даю голодному кусок,Дитя нероженое вижуВ сиянье нам сужденных дней —И обнимаю крепче, ближе,И невозвратней, и страшней.ХРАМ КХАДЖУРАХО…А в Индии храм есть. Зовется он так: Кхаджурахо.Огромный, как выгиб горячего бока Земли,Он полон тел дивных из камня, не знающих страха,Застывших навеки, навеки сращенных — в любви.Давно прочитала про храм сей в стариннейшей книжке…Я в Индии — буду ли, нет ли… А может быть, так и помру…Но как прошепчу: «Кхаджурахо!..» — так бьется под левой подмышкой,И холодно, будто стою на широком ветру.Я там не была никогда — а сколь часто себя представлялаЯ в этих апсидах и нишах, в духмяной, сандаловой тьме,Когда предо мною, в скульптурах, Любовь предстояла —Свободною, голою, не взаперти, не в тюрьме.Гляди! — как сплелись, улыбаясь, апсара и Шива…Он между лопаток целует так родинку ей,Что ясно — вот этим, лишь этим мы живы,Вжимаясь друг в друга немей, и сильней, и больней…А эти! — огонь излучает источенный временем камень:Раздвинуты ноги гигантским озерным цветком,И грудь упоенно цветет меж мужскими руками —И смерть мимо них ковыляет старухой, молчком…А эти, в углу полутемном, — как мастер ваял их, дрожащий?..Откинулась навзничь она, а возлюбленный — вот,Восходит над нею… Их свет заливает, лежащих,И золотом льет на лопатки, на лунный живот…О тело людское! Мужское ли, женское тело —Все любит! Мужчина свою зажигает свечу,Чтоб женская тьма, содрогаясь, огня захотела —Воск жаркий катя по губам, по груди, по плечу!Какое сиянье из всех полушарий исходит!Как сферы расходятся, чтобы вошел резкий луч!Как брага библейская в бочках заклепанных бродитИ ветра язык — как ласкает звезду меж пылающих туч!И я, россиянка, девчонка, как мышка стою в Кхаджурахо,Во дерзком том храме, где пары танцуют в любви,И нету уже у меня перед смертью скелетною страха,И очи распахнуты вольно и страшно мои!Под платьем залатанным — под комбинашкой, пропахшейДухами дешевыми — тело нагое мое…О, каждый из нас, из людей, в этом мире — пропащий,Доколь в задыхании, перед любовью, не скинул белье!Доколе, ослепший от света и крика, не сгинулВ пучине горячей, где тонут и слезы, и пот,И смех, — где меня мой любимый покинул,И где он меня на сибирском морозе, в тулупе, по-прежнему ждет…И я перед этою бездною мрака и праха,Средь голых возлюбленных, густо, тепло населяющих храм,Девчонкою — матерью — бабкой — стою в КхаджурахоИ мыслю о том,что — такой же —в три дня — и навеки! —Греховною волей создам.И там, в очарованном и новоявленном храме,Я всех изваяю,Я всех, перекрестясь, напишу —И тех, кто друг друга сжимает больными перстами,И тех, кто в подвале, целуясь, вдыхает взахлеб анашу…И тех, кто на нарах тюремных впивался друг в друга —Так в клейкость горбушки впивается рот пацана…А я? Изваяю, смеясь, и себя в эпицентре опасного круга,Где буду стоять — Боже, дай Ты мне силы — одна.Но я изваяю себя — обнаженной! Придите, глядите —Ничто я не скрою: вот складки на шее, животОгрузлый, — вот в стрижке опричной — латунные нити,В подглазьях — морщины, сиротскими птичьими лапками, — вот!..Вот — я!.. Родилась, — уж себя — отвергайте, хулите! — оставлю.На то Кхаджурахо я строю отчаянный свой:Я так, одинокая, страстные пары восславлю,Что воздух зажжетсянад чернорабочеймоей головой.* * *— Ну, так давай войдем.Это не храм. Это дом.Кошачье царство — подъезд.Безумная площадь — окрест.В подъезде лампа — зверина, тускла.Багряная тьма.Багровая мгла.Окурками меченлестничный ход.— …и здесь Любовь — живет?..— Дай руку мне.Крепче сожми.Вперед.ДОМВот он, дом. Я сюда не хотела идти.Я хотела — объятий, как ягод.Только чуяла — под ноги мне на путиЭти лестницы стылые лягут.Поднимайся же, баба, вдоль по этажам.За дверьми — то рыданье, то хохот.Так, должно быть, циркачки идут по ножам,Слыша зала стихающий рокот…Одинока угрюмой высотки тюрьма.На какой мне этаж?.. — я забыла…Свет багровый!.. А лестница — можно с умаТут сойти, так вцепляясь в перила!Ну же, выше!.. На лестничных клетках — огни,Как волчиные — во поле — зраки…А за каждою дверью — нагие Они,Переплетшие жизни — во мраке!И внезапно глаза мои — чисто рентген! —Стали зреть через доски и стены!И застыла я, видя узорочья венИ разверстые в страсти колена!И прижала ладонь, чтоб не крикнуть! — ко рту,Видя тех, кто в Прощании слился,И того, кто на писаную КрасотуПред холстом своим рюмкой крестился…И вошли все любовные жизни в меня!И чужая — как хлынула — горестьИли радость? — мне в грудь — да потоком огня:Вот тебе — наше все — Арс Аморес!Вот тебе — это наше Искусство Любви!И пускай нам Овидия нету,Баба тут же — чернила из раны — дави!.. —Опиши, как астроном — планету, —Всю любовь коммуналок, все страсти пивных,Все разлуки щенков несмышленых,Всю красу слез алмазныхи плеч золотыхПод рубахами бедных влюбленных!Ибо нету для Бога запретного, нет!Сами мы себя в склеп заточили.А любовь — даже злая — невидимый свет,Озаряющий в смерти, в могиле!И поскольку мне видящи очи даны,А из глотки — звенящее слово,Опишу я — Любовь.Это видеть должны.Это будет — с грядущими — снова.35 КВАРТИРА. ПЕСНЬ ПЕСНЕЙЗаходи. Умираю давно по тебе.Мать заснула. Я свет не зажгу. Осторожней.Отдохни. Измотался, поди-ка, в толпе —В нашей очередной, отупелой, острожной…Раздевайся. Сними эту робу с себя.Хочешь есть? Я нажарила прорву картошки…И еще — дорогого купила!.. — сома…Не отнекивайся… Положу хоть немножко…Ведь голодный… Жену твою — высечь плетьми:Что тебя держит впроголодь?.. Вон какой острый —Как тесак, подбородок!.. Идешь меж людьмиКак какой-нибудь царь Иоанн… как там?.. Грозный…Ешь ты, ешь… Ну а я пока сбегаю в душ.Я сама замоталась: работа — пиявка,Отлипает лишь с кровью!.. Эх, был бы ты муж —Я б двужильною стала… синявка… малявка…Что?.. Красивая?.. Ох, не смеши… Обними…Что во мне ты нашел… Красота — где? Какая?..Только тише, мой ластонька, мы не одни —Мать за стенкой кряхтит… слышишь? — тяжко вздыхает…Не спеши… Раскрываюсь — подобьем цветка…Дай я брови тугие твои поцелую,Дай щекой оботру бисер пота с виска —Дай и губы соленые, — напропалую…Как рука твоя лавой горячею жжетВсе, что, болью распахнуто, — счастьем отыдет!..О, возлюбленный, — мед и сиянье — твой рот,И сиянья такого — никто не увидит!..Ближе, ближе… Рука твоя — словно венецНа затылке моем… Боль растет нестерпимо…Пусть не носим мы брачных сусальных колец —Единенье такое лишь небом хранимо!И когда сквозь меня просвистело копьеОслепительной молнии, жгучей и идикой, —Это взял ты, любимый, не тело мое —Запрокинутый свет ослепленного лика!Это взял ты всю горечь прощальных минут,Задыханья свиданок в метро очумелом,Весь слепой, золотой, винно-красный салютВо колодезе спальни горящего тела —Моего? — нет! — всех их, из кого сложена,Чья краса, чья недоля меня породили,Чьих детей разметала, убила война,А они — ко звездам — сквозь меня уходили…Это взял ты буранные груди холмов,Руки рек ледяные и лона предгорий —Это взял ты такую родную Любовь,Что гудит одиноко на страшном просторе!Я кричу! Дай мне выход! Идет этот крикНад огромною, мертвою, голой землею!…Рот зажми мне… Целуй запрокинутый лик…Я не помню… не помню… что было со мною…ПРОЩАНИЕ ВОЗЛЮБЛЕННЫХ. СОЛОМОН И СУЛАМИФЬВ ладонь тебя целую — чтоб сияла!..А в губы — чтобы никогда… никто…На общежитское слепое одеялоОт холода положено пальто.На плитке стынет чайник обгорелый.Кинотеатр в окне — страшней тюрьмы.И два нагих, два полудетских тела —В ночном нутре, в седом жерле зимы.О Господи! — не приведи проститься —Вот так, за жалких полчасаДо поезда, — когда глядят не лица,А плачуще — глазами — небеса…Когда вся жизнь — авоською, горбушкой,Двумя билетами в беснующийся зал,Газетным оловом, больничною подушкой,Где под наркозом — все сказал…Но дай, любимый, дай живое тело,Живые руки и живую грудь.Беда проехала. И время просвистело.И выживем мы как-нибудь.Мы выживем — в подземных перелазах,Отчаянных очередях,Мы выживем — на прокопченных базах,Кладбищенских дождях,Мы выживем — по всем табачным клубам,Где крутят то кино!..Мы выживем — да потому, что любим.…Нам это лишь — дано.61 КВАРТИРА. СЕРАФИМА АНТОНОВНА