— Что потом? — нетерпеливо сказал я.

— А потом дипотношения были прерваны. Троцкий сделал ставку на Гитлера, он, конечно, догадывался, что в Германии тоже есть израильский посол. Точнее, был до прихода фюрера… Троцкий не желал портить отношений с немцами.

— А Россия? — спросил я. — Что стало с Россией?

— Видишь ли, первый концлагерь на Соловках организовали еще при мне. История повторилась, Песах, только вот Троцкий оказался пожестче Сталина. И вспоминать не хочется, извини.

— Но ведь этого не было, — сказал я. — Всего, что ты рассказал. Ты ведь не мог быть послом в той России, которая стала Союзом, и которую мы изучали, и из которой мы все родом.

— Песах, тебе веселее становится от мысли, что в тот момент, когда наше посольство прибыло в Москву, образовалась альтернативная линия? Мы хотели сделать счастливой хотя бы одну Россию!

Арье сложил фотографии в альбом, передо мной сидел вовсе не моложавый, как мне показалось при встрече, а стареющий человек. Борода была седой, а лицо — усталым. Я попрощался.

Институт темпоральных дипломатов до сих пор не рассекречен. Но вчера Арье познакомил меня с Руди Натаном, который был послом Израиля в Германии с 1925 по 1933 год. Натан сказал, что Моссад уже принял решение раскрыть кое-какую информацию о миссии послов.

Завтра все репортеры набросятся на эту сенсацию, я всего лишь хочу опередить господ журналистов. К тому же, с утренней почтой я получил письмо из МИДа, где мне предлагают отправиться послом в Соединенные Штаты. Период я могу выбрать сам. Я предпочел бы Россию, но раз это невозможно, согласен вручить верительные грамоты Аврааму Линкольну. Может, удастся спасти его от пули?