Скины: Русь пробуждается

В тамбуре Квас и Инна закурили еще по одной. Теперь уже Квас слегка расслабился и смотрел на Инну уже более смело.

— Инн, а можно нескромный вопрос? — Ну?

— А… м-м… куда ж ты на ночь глядя одна собралась?

— А никуда. Катаюсь туда-сюда.

— Не понял.

— А тебе и понимать не стоит.

«Быстро же ее власть начала развращать, — подумал про себя Квас. — Ну ладно. Ладно, потерпим. Хрен с тобой. С Наташей я, небось, также иногда разговариваю».

— Можно подумать, что тебе ехать некуда.

— Ну да.

— Здорово! — глупо восхитился Квас.

— Чего здорово? Проблемы в личной жизни.

— Инна, а чего ты так странно стоишь?

Она без слов повертела ножкой. Квас присвистнул.

— Ты что, ненормальная? Ты бы еще босоножки надела в такой мороз! У тебя уже, небось, пальцы отваливаются.

— Так, слегка, — Инна пошевелила пальцами в туфле и поморщилась. Если бы сейчас здесь присутствовал Сергей, они бы могли долго обмениваться впечатлениями по поводу обмороженных пальцев.

— Так езжай домой.

— Я же сказала — некуда мне пока.

— Милая, а ты что, другого места не нашла время убивать?

— Хватит, Мить. Так получилось.

Квас затаил дыхание и помялся. Пачка сигарет в кармане упрямо выскальзывала из его руки.

— Инна… слушай… могу ли я предложить тебе убежище?

Она с интересом посмотрела на него.

— Инна, поверь, я — хороший, — горячо заговорил Квас. — Пойдем в вагон. Если не веришь — не надо, но ничего плохого я тебе не сделаю. Просто, если хочешь, можешь переночевать у меня.

Квас тут же быстрым движением закурил. Инна попросила еще сигарету и перед тем как закурить посмотрела на название. Инна затянулась только раза три, молча глядя в окно на пролетающие мутные звезды фонарей. Квас ждал ее ответа, как приговора. Она метнула окурок в стену, и он взорвался мгновенным бенгальским огнем.

— Хороший, говоришь?

— Очень.

— А еще беленький и пушистый? Ладно, пойдем в вагон. Спасибо за участие. Посмотрим.

Пока она молчала, Квасу уже стали представляться всякие смелые и волнующие картины. Наивно было, конечно, думать, что она бросится ему на шею прямо так, покурив с ним десять минут в тамбуре. Но, черт возьми, ее уклончивый ответ все равно огорошил его, и Квас опять надулся.

— Господи, опять он надулся! Ну, пойдем, пойдем в вагон.

Потом остановилась и пристально взглянула на убитого горем Кваса. Черт ее знает, что Инна при этом думала, но она спросила его:

— Что, тебе это так надо?

Квас не ответил. Хотя он предложил ночлег на самом деле без задней мысли, но теперь обожание в нем вдруг исчезло, и появилась какая-то отчужденность.

— Митька, ну ты даешь! — она подошла к нему вплотную. — Ведь мы же с тобой только полчаса знакомы. — Она рассмеялась. — Хорошо, поедем.

— Поедем? — Квас сразу расцвел. Отчужденность опять сменилась трепетным обожанием.

— Поедем. Я думаю, у тебя будет не страшнее, чем в этой электричке.

Он задержал ее у самых дверей.

— Инна? — Что?

— Я люблю тебя.

— Что, уже? Да ну, брось. Пошли.

Они вошли в вагон и демонстративно сели через два сиденья от всей бригады. Все разговоры разом умолкли.

Потом они сочли, видимо, что это бестактно, и базары мало-помалу продолжились. Квас отыскал глазами Повара. Повар смотрел с явной болью.

Инна нахохлилась в своей шубке и неловко поджала под сиденье ноги. Квас снял куртку, кинул рядом на сиденье, размотал шарф и стал снимать свой овечий свитер.

— Сними туфли.

— Зачем?

— Ну ножки положи на сиденье, я их свитером накрою, погреешься.

Мыском одной туфли Инна неловко попыталась сковырнуть вторую, сильно поморщилась. Квас еле удержался, чтобы не присесть на корточки и не помочь. Будь они одни, он бы так и сделал, но при своих стеснялся. Квас расстелил на сиденье свитер, и когда Инна положила на него озябшие ноги, чересчур уж трепетно укутал их со всех сторон. К ним осторожно приблизился Сергей, поднял туфельку, повертел, пощупал внутри и сочувственно покачал головой — своя своих познаша. Только совсем недавно сам он почувствовал, что его ноги находятся в гриндерах, а не обледенели и не отвалились вместе с ботинками.

— Да, это надо додуматься — в такой морозильник такие туфли надеть. Там внутри как в морозилке.

Поезд стал притормаживать. Квас прилип лбом к стеклу, силясь прочитать название станции.

— Северянин. Через две выходим.

— Митяй, а я с вами? — спросил Сергей.

Инна удивленно взглянула на него, но Квас поспешил разъяснить обстановку.

— Ну а куда ты, Серег, денешься? Мы же почти соседи. Вместе пойдем.

Теперь, когда ближайшее будущее было ясно и предсказуемо, Квас счел нужным показать соратникам, что он не распустил слюни из-за смазливой девушки, которая старше его как минимум лет на шесть. Он оставил Инну и подсел к своим, где Башня рассказывал о конфликте с местными в подмосковном городе Н. Но не со всеми местными, а с теми, кого Башня именовал «быковатая молодежь». Себя он, естественно, причислял к «праворадикальной молодежи».

— Короче, там сестра Хомы живет, ну мы приехали, потусовались у нее, потом делать не хрена, решили на дискотеку сходить. Ну, на нас там местное бычье и наехало.

— Пра-а-авильно, — удовлетворенно отметил Ром-мель. — Вы бы еще на какое-нибудь хип-хоп пати бы завалились. Ну и что?

— Сначала вроде ничего — просто косились. Потом — выйдем побазарим. Ну, слово за слово, хуем по столу, один ублюдок говорит: «Сейчас братва подъедет с вами разбираться».

— Да он, наверное, выебывался?

Конечно. Но мы с Хомой перестремались. Хома говорит: «При чем тут, типа, братва, пошли махаться двое на двое». Они чего-то обсудили и говорят: «Сейчас придет типа, парень один, будет с вами по очереди махаться. Скины, блин, санитары нации. Че, крутые что ли? Гену из биллиардной позовите». Приходит этот Гена, блин. Такой шкаф, семь на восемь. Знаете, как в этом анекдоте про боксера: «Эта… Чтоб, типа, били, да не попадали… а… эта… а еще я в нее ем!» И тут такая же херня. Приходит, даже не узнал, в чем дело. Пошли, говорит. Мы поняли, что все, типа, кирдык нам настал. Хома, в принципе, и сам парень не маленький, но рядом с этим он и рядом не стоял. Мы переглянулись — значит на раз-два-три сваливаем. Бац — смотрю, Хомы уже нету. Я там насилу ушел от них — района-то ни хрена не знаю.

— А-а, так это после этой истории мы там на дискотеке погром устраивали?

— Так точно. Классно было, да?

— Да уж. Все дрожало и пряталось. Я помню, мы идем по этой аллее, к ДК, где там они тусуются, а они глядят, разинув рты. Тут такой вопль: «Скины!» И все, бля, кто куда. Чует кошка, чье мясо съела!

— А мы потом идем обратно, смотрим, Гена этот, мутант хренов, с бабой выходит. Один к ста был, что мы на него наткнемся, и наткнулись. Ну, я подлетаю — ему бабах в бубен, ба-бах, ба-бах! А он обкуренный, что ли, смотрит на меня, мычит чего-то, баба его визжит. Ну, тут наши все налетели, и понеслась звезда по кочкам! Он только и успел сказать — не здесь базар, типа.

— Сильно его?

— Был бы обычный человек, все бы, пиздой накрылся. А так, наверное, идиотом стал. Сидит, наверное, сейчас в каком-нибудь дурдоме, слюни пускает и бормочет: «Братву через хуй кинули, братва впряжется, братва впишется!»

Посмеялись.

— А у меня тоже с быком одним, это вообще такая хохма была!

— Погоди. Самый-то цирк потом начался. Мы уже уехали давно, а это бычье вылезло из грязи, оттерло кровь, вспомнили, что они, типа, местная мафия…

— А что, серьезно братки были?

— Да ну, ты чего, какие братки?! Братки по таким гадюшникам, как эта дискотека, не шляются. Просто местные дегенераты, типа, приблатненные. Короче, собрались, стали город трясти, нас искать. В общем, эти идиоты наткнулись на каких-то местных малолетних спартачей и стали перед ихними носами пальцами трясти — братву через хуй кинули, братва впряжется, братва впишется. Короче, насколько я слышал, туда еще к ним и спартачи потом приезжали, тоже их вонючую дискотеку громить, — Башня, потрясая пальцами, развязным голосом начал:

— Типпа-а-а, наша братва отвисает по полной программе. То нас бьют, типпа-а-а, скины, то, типпа-а-а, эти, спартачи.

— Или нет, вот. Репортаж из программы «Башня»: «В городе Н. продвинутая молодежь, как и продвинутая столичная молодежь, всерьез увлеклась экстремальными видами спорта. Каждую субботу местную продвинутую молодежь гоняют то печально известные скинхеды, то небезызвестные спартаковские фанаты, то те и другие вместе.» Потом показывают такого кекса в бейсболке задом наперед и в очках с желтыми стеклами и с разбитым ебальником. Ведущая его спрашивает:

— Как впечатления?

— Когда тебя бьют по ребрам тяжелыми ботинками — это клево и все такое! Это отвязно, чуваки! Это… это… это экстремально!!! Уау!!!

Рассмеялись.

— А у меня вот было тоже. У нас девчонка одна в путяре училась, потом она на заочный перевелась. И чего-то она вдруг звонит мне — типа, ей нужны какие-то мои конспекты за прошлый год. Я у себя покопался — вроде нашел. Давай, говорю, я к тебе приеду. Давай. Встретила она меня у метро, поехали к ней. Приходим. Я смотрю — квартира обшарпанная, а техника заебись. Мне, дураку, тогда надо было сообразить, что квартиру она со своим парнем снимает. Но я думал вот этим вот, — Боксер похлопал себя по ширинке. — А не вот этим вот, — теперь по темени. — Короче, конспекты, то-се, пятое-десятое, оказались мы с ней на диване. Вдруг — оп-па — звонок в дверь. Она мне таким тупым голоском сообщает — это, типа, Никита пришел. — Какой еще, Никита??? Она бежит открывать. Хорошо, начало лета было, это она к сессии зачесалась, там, в принципе, недолго одеваться, что ей, что мне. Короче, входит этот Никита. Входит боком, иначе в проем не пролазит. Тоже такой, быкообразный, но если даже и, типа-а, браток, то какая-нибудь шестерка. Это, на меня говорит, что такое? Ну, тут я понял, что меня сейчас будут бить, причем сто пудов, что и ногами тоже. Я ему отвечаю — ну… это… я… мм… короче, я… а! я — репетитор! Какой еще к черту рип… репе… ща как дам! Я в истерике — репетитор я, бля, мамой клянусь! Вот конспекты. Чтоб меня приподняло и ебнуло! Чтоб у меня сто лет не стоял! Чтоб… И к двери бочком, бочком, потом раз, и дай бог ноги. Соображал этот гладиатор бы поскорей — все, кранты мне, там бы смертоубийство бы началось. Вот так, мужики…

— Мужики, сейчас наша. Мы выходим. Слышь, Повар, не злись, извини.

— Да ладно, все нормально.

— Серег, Инна, сейчас наша. Счастливо.

— Давай, Квас.

— Серега! Давай, счастливо.

У дверей вагона их окликнули.

— Эй!

Квас обернулся.

— А, да… Слава России! — и две правые руки — его и Сергея — резко вскинулись вперед и вверх.

— Слава России!

…Ветер на пустой платформе задувал зверски. Квас и Серега, закрывая дрожащий огонек зажигалки ладонями, тщетно пытались прикурить. Наконец общими усилиями им это удалось.

— Как ножки? Инна поморщилась.

— Любовь моя, потерпи еще минут двадцать, ладно?

— А как поедем-то? — спросил Сергей.

— А ты что, не ездил тут ни разу, что ли?

— Да нет, вроде…

— Ну, сейчас на трамвай сядем, мне минут десять, а тебе через две остановки, у метро, понял? У-у, колотун, блин!

— Да уж.

Снег потаял по время одного из потеплений, потом долбанул морозец, и от этого ветер казался еще холоднее и злее. Он задувал медленно идущую троицу.

Скоро показался поздний пустой трамвай. Там, кроме них, была еще молодая пара: девушка в коричневой кожанке с аппликациями и померзшим букетом в руках сидела на коленях парня в темно-бордовом пуховике.

— Пошли в конец, — позвал Квас.

Они ехали молча. Парочка впереди перешептывалась и обжималась. Серега дремал, а Квас молча смотрел в окно. Потом вдруг Инна просунула свою руку под рукав его бомбера и положила голову Квасу на плечо. Квас тихо шмыгнул носом.

— Устала?

— Да как-то знаешь, вообще вся пустая.

Квас неопределенно покачал головой. Дальше до выхода все молчали. Трамвай замер на перекрестке. Квас пошевелился.