— Папаша меня за это изничтожит вконец, — глухо признался Лыкунчик. — За куртку он пол-лимона высадил. Французская…
«А по виду и не скажешь. Самая обыкновенная», — мелькнуло у меня.
— Пошли ко мне. Постираешь, отчистишь…
Лыкунчик глянул удивлённо.
— Пошли, — повторил я.
— А дома у тебя что скажут?
— Ничего не скажут. Родители на работе, бабушка в гостях, никого не будет до вечера.
Конечно, во мне уже копошилась этакая горделивость: недавно ещё убегал, как заяц, а теперь стал благородным спасителем, помиловал своего врага. Но копошилась она так, слегка. А главное было то, что мне было просто жаль Мишку Лыкова, который сделался совсем непохожим на прежнего Лыкунчика.
Дома я нагрел в газовой колонке воды. Жильё наше было старое, деревянное, поэтому ванна с таким вот несовременным устройством. Дал я Мишке мыло, чтобы он выстирал одежду. Потом посоветовал и самому ему забраться в ванну, потому что заляпался он здорово.
Лыкунчик не спорил.
Горячим утюгом мы высушили и отгладили брюки и рубашку Лыкунчика. С курткой было хуже, её ведь не выстираешь. Как могли, мы посушили её у горячей колонки, потом почистили, но всё же местами она осталась замызганной.
— Может, обойдётся, — вздохнул Лыкунчик.
Пока он мылся, я сходил наверх, в мезонин, достал из бабушкиного комода банное полотенце и заодно включил магнитофон. На полную громкость. Запись группы «Левый локоть». Вообще-то я не очень её люблю, но решил, что для нынешнего случая в самый раз. Не Спивакова же ставить для этого Лыкова!
Лыкунчик, когда выбрался из ванной, поднял к потолку голову:
— Кто это там у тебя?
— Не слышишь разве? «Левые локти», новые знаменитости…
— А слушает-то кто? Ты же говорил, что никого нет!
И тут меня словно толкнуло:
— А! Это брат пришёл, пока ты там барахтался!
— Какой брат?
— Какой-какой! Старший. Алексей… Да ты не бойся, он сюда не спустится. Он если музыку слушает… его от колонок за уши не оттащишь.
— Парни говорили, что у тебя нет никакого брата, — неловко выговорил Лыкунчик. — Мол, ты один у бабушки…
— Как это нет! Да ты его зимой видел! Такой высокий, с веснушками…
Лыкунчик мигнул. Видать, вспомнил. Зимой они пихали меня головой в заснеженный газон, а тут подошёл «высокий с веснушками» и шуганул их. Но это был не мой брат, а Ивкин. Митя. Только Лыкунчик этого, конечно, не знал. Поверил.
Но всё же он спросил:
— А чего ж тогда… — И осёкся.
Я понял: «А чего ж тогда он заступился всего один раз и больше не вмешивался, когда мы тебя изводили?»
— Он в Москве учится, в декабре приезжал на пару дней, повидаться. А сейчас у него преддипломная практика, ему разрешили писать диплом дома.
Ловко я вывернулся, да? Быстро так и правдоподобно.
Мы оба снова посмотрели на потолок. «Левые локти» пели, как глупо устроены люди: всё время убивают друг друга.
— Ты не бойся, — снисходительно повторил я.
— Да я и не боюсь, — сказал Лыкунчик не очень уверенно.
Когда Лыкунчик уходил, на пороге он посопел и неуверенно протянул руку.
— Ты… это… Про то, что было раньше, забудь, ладно?
— Чего там, — сказал я и мысленно добавил: «Главное, что ты живой».
Потом я до вечера думал про то, что случилось. Даже размечтался: может, Лыкунчик вовсе не плохой парень и мы сделаемся друзьями…
Ну, ладно, друзьями там или нет, но уж лезть ко мне он больше не станет.
На следующее утро я шёл в гимназию, как говорится, «со свободным дыханием». Без всякого страха и уныния — чуть ли не впервые за весь учебный год. Лыкунчик мне кивнул довольно дружелюбно, хотя в разговор и не вступил. Ну, это и понятно. Всё же неловко ему за вчерашнее. Дружки Лыкунчика меня будто не замечали.
С последнего урока нас отправили в медицинский кабинет — делать прививки от энцефалита. Уже вторые в этом году. Кто-то заныл и заспорил. Но я спорить не стал: в июне я собирался в летний лагерь, а там клеща подцепить проще простого. А Лыкунчик пробовал упираться: это, мол, дело добровольное — не хочу и не пойду. Но наша классная пообещала позвонить отцу и узнать, как тот относится к принципу добровольности. Лыкунчик поёжился и пошёл…
Мой укол к вечеру заболел, даже температура слегка поднялась. Утром я объявил, что «болит по-прежнему» и по этой причине в школу я идти не могу. Бабушка меня поддержала.
Весь день я с удовольствием провалялся в кровати с книжкой про пиратов Карибского моря. И порой для видимости постанывал. Пока бабушка не сообщила, что ничего у меня не болит и что она это прекрасно знает, а на уроки не ходить разрешила потому, что в детстве сама была не прочь прогулять школу.
— Да, мы с тобой понимаем друг друга, — с удовольствием сказал я.
В шесть часов пришёл отец. Я и бабушка на кухне пили чай с ванильными сухариками и смородиновым вареньем. Отец посмотрел на меня как-то очень внимательно.
— Ольга Георгиевна, могу я поговорить с сыном один на один?
— Кто же вам не даёт? Странно даже…
Отец поманил меня в их с мамой комнату. Я ничего не понимал. Струхнул даже. Отец откинулся в кресле, помолчал и сказал:
— Непонятное дело. Меня вызывали к вашему директору. Она говорит, что ты позавчера избил своего одноклассника Лыкова…
Меня — будто подушкой по голове. Даже пошатнулся.
— Я? Избил?!
— Так говорят.
— Кто говорит? Да ты видел этого Лыкова? Он сильнее меня в два раза, бугай такой! Он тот гад, который ко мне всё время прискребался!
Отец поморщился.
— Оставь эту… терминологию тинейджеров. И послушай. Вчера он разделся для прививки — и у него спина в следах от побоев. И он сказал, что вы подрались на улице, он упал в лужу, а ты испугался и повёл его к нам домой, заманил в ванную, а потом… вот тут самое непонятное. Он утверждает, что вы били его ремнём вдвоём с
— Ну и скотина… — выдохнул я. — Подонок! Я его спас, а он…
И тут я заревел. Как первоклассник.
— Перестань, — потребовал отец. — И расскажи, что было на самом деле.
Реветь я перестал не сразу, не так-то это просто. И рассказывал сквозь слёзы. Но всё откровенно. А чего скрывать, если не виноват!
Хотя кое-что всё же скрыл. Не сказал про свои мечты об автомате и про то, зачем заманил Лыкунчика на доску. Объяснил, что просто хотел оторваться от погони.
— Думал, он не решится… там, через шахту…
Отец не перебивал. А потом сказал, что трюк с доской — это идиотская выходка и чтобы я больше не смел так глупо рисковать. Но в глубине души, по-моему, он был доволен, что я не совсем трус. Помолчал и признался:
— Я сразу понял, что здесь что-то не то. Так и заявил директрисе. Сказал, что позавчера ты был дома один и никого избить не мог…
— Его наверняка папаша взгрел! За грязную куртку! А он побоялся сказать про отца, вот и всё! Или решил мне отомстить… за то, что оказался передо мной… такой вот, беспомощный… А я-то с ним возился, когда он в штаны напустил… — И опять я всхлипнул. И снова отец поморщился.
— Ладно, всё это ерунда. Вашей Валентине Константиновне я всё объясню. Истина, как говорится, всплывёт на поверхность. А теперь скажи-ка всё-таки самое главное…
— Что?
— Откуда ты узнал про брата?
— Про какого?
— Про Алексея.
Оказалось, что у меня и правда есть старший брат Алёша (только без веснушек). Дело в том, что папа был женат дважды. Я про это слышал и раньше. Но я никогда не знал, что у отца и той женщины есть сын.
Сейчас отец изложил мне это сухо и будто через силу. Но я видел, что это просто от неловкости.
— Он живёт с матерью в Калуге. Заканчивает школу. Ему восемнадцатый год…
— Почему вы мне раньше ничего не говорили?! — Я был ошарашен.
— Мама не хотела. И бабушка. Они считали, что та моя жизнь — дело прошлое и нашей семьи не должно касаться. На этих условиях мама и согласилась выйти за меня… Но надо отдать ей справедливость: она не спорила, когда я уезжал, чтобы повидаться с Алексеем.
Понятно теперь, почему меня не назвали Алёшей. Не могут быть два Алёши у одного отца.
— Целых одиннадцать лет я не знал, что у меня есть брат!
— Да. Это… было неправильно. Но я обещал. Я бы и дальше молчал, но сейчас мне показалось, что ты всё уже знаешь. Решил, что поэтому ты и сказал о брате тому… Лыкову…
— Нет. Это просто такое вот совпадение, папа…
На следующий день я разболелся по-настоящему. Может, от переживаний. В гимназию опять не пошёл. И с утра до вечера укорял бабушку за то, что она всю мою жизнь водила меня за нос.
Бабушка оправдывалась и ссылалась на маму.
Но с мамой про Алексея говорить я не стал. Понимал, что в этом случае у них с отцом начнётся «выяснение позиций». Мама у меня очень красивая и потому очень решительная. Хорошо, что моё воспитание она передоверила бабушке, а то всегда ходил бы по струночке.
А потом, через день, я вдруг успокоился. Ведь ничего в моей жизни не изменилось. Ну и что же, что брат? Во-первых, не совсем родной, а только наполовину. Во-вторых, далеко. В-третьих, гораздо старше меня, у него небось девицы и дискотеки на уме, а малолетние родственники ему в друзья не годятся.
Мама к тому, что секрет открылся, отнеслась довольно спокойно: «Вот и хорошо, одной проблемой меньше».
Теперь отец мог без утайки звонить в Калугу. Раза два говорил с Алексеем и я. Но разговоры были ничего не значащие: «Привет!» — «Привет!» — «А я и не знал, что у меня есть брат…» — «Ну, ничего, теперь знаешь…» — «Может, когда-нибудь увидимся…» — «Обязательно увидимся. Возможно, этим летом. Вот поступлю в институт…» — «А ты куда будешь поступать?» — «Наверно, в политехнический». — «Ну, ни пуха ни пера». — «Ага. К чёрту…»
Это первый такой был разговор. Но и второй в том же духе. Алексей признался, что он-то знал про меня с младенчества и не раз спрашивал про меня у отца. Но меня такое внимание почему-то не очень тронуло.
К нашей директорше меня не вызывали. Видимо, она во всём разобралась сама. Вот и хорошо. Не очень-то мне хотелось с ней беседовать, с нашей твердокаменной Валентиной Константиновной. Я бы, чего доброго, разревелся там, как при отце. Или наоборот, вскипел бы и наговорил чего-нибудь «вызывающего».
Лыкунчик меня не задевал и не глядел на меня. Его приятели — тоже. Ну и прекрасно! Ничего другого мне и не надо было от этого предателя.
Конечно, предатель!.. И всё же я ни разу не пожалел, что там, на седьмом этаже, не ударил каблуком по доске. Как бы я сейчас жил? Иногда мне снилось, что я всё-таки ударил. Будто никто этого не знает, но я всё время помню разможженное тело Лыкунчика на кирпичах. «Убийца…Убийца…»
Да на кой чёрт он мне сдался, чтобы я из-за него всю жизнь потом мучился!..
Впрочем, ну его, Лыкунчика. Больше в моём рассказе его не будет.
Я благополучно окончил пятый класс и в начале июля уехал в летний лагерь «Богатырская застава».
ГОРЯЩИЕ ТОЧКИ
Бывают же такие злые совпадения!
В ту ночь, когда заполыхал наш дом, я тоже чуть не сгорел, хотя находился далеко от города.
Наш отряд «Алёша Попович» отправился в двухдневный поход, и на ночёвку мы встали в сосновом лесу на берегу Птичьего озера.
В палатке было душно, и среди ночи я с одеялом на плечах выбрался наружу. Сел у костра. Здесь было ещё несколько «поповичей», которым не спалось. Я смотрел, как искры летят к чёрным лесным верхушкам. Вверху искры не гасли, а продолжали гореть, как очень далёкие стоп-сигналы. Так мне казалось. Их можно было принять за звёзды. Только звёзды голубые и белые, переливчатые, а горящие точки были пунцовые. Может быть, они намекали на беду. Но я ничего не предчувствовал, было только немного грустно.
Скоро меня сморило. Я на этом же месте улёгся на бок и уснул. Уснули, видимо, и другие. Даже те, кого назначили костровыми.
Никто не видел, как ползучий огонь по сухой хвое подобрался к моим ногам и начал глодать правую штанину. Он выел изрядный кусок джинсовой ткани и наконец куснул меня за щиколотку. Я взвился ракетой, взвыл и заплясал.
Перепуганный костровой облил мне ноги из «дежурного» ведра. Инструктор Володя, студент медицинского института, смазал ожог каким-то холодящим кремом и забинтовал.