Мой старый друг, мой верный Дьявол,Пропел мне песенку одну:«Всю ночь моряк в пучине плавал,А на заре пошел ко дну.Кругом вставали волны-стены,Спадали, вспенивались вновь,Пред ним неслась, белее пены,Его великая любовь.Он слышал зов, когда он плавал:«О, верь мне, я не обману»…Но помни, – молвил умный Дьявол, —Он на заре пошел ко дну».Принцесса
В темных покрывалах летней ночиЗаблудилась юная принцесса.Плачущей нашел ее рабочий,Что работал в самой чаще леса.Он отвел ее в свою избушку,Угостил лепешкой с горьким салом,Подложил под голову подушкуИ закутал ноги одеялом.Сам заснул в углу далеком сладко,Стало тихо тишиной виденья,Пламенем мелькающим лампадкаОсвещала только часть строенья.Неужели это только тряпки,Жалкие, ненужные отбросы,Кроличьи засушенные лапки,Брошенные на пол папиросы?Почему же ей ее томленьеКажется мучительно знакомо,И ей шепчут грязные поленья,Что она теперь лишь вправду дома?…Ранним утром заспанный рабочийПроводил принцессу до опушки,Но не раз потом в глухие ночиПроливались слезы об избушке.Влюбленная в дьявола
Что за бледный и красивый рыцарьПроскакал на вороном коне,И какая сказочная птицаКружилась над ним в вышине?И какой печальный взгляд он бросилНа мое цветное окно,И зачем мне сделался несносенМир родной и знакомый давно?И зачем мой старший брат в испугеПри дрожащем мерцанье свечиВынимал из погребов кольчугиИ натачивал копья и мечи?И зачем сегодня в капеллеВсе сходились, читали псалмы,И монахи угрюмые пелиЗаклинанья против мрака и тьмы?И спускался сумрачный астрологС заклинательной башни в дом,И зачем был так странно дологЕго спор с моим старым отцом?Я не знаю, ничего не знаю,Я еще так молода,Но я всё же плачу, и рыдаю,И мечтаю всегда.Зараза
Приближается к Каиру судноС длинными знаменами Пророка.По матросам угадать нетрудно,Что они с востока.Капитан кричит и суетится,Слышен голос, гортанный и резкий,Меж снастей видны смуглые лицаИ мелькают красные фески.На пристани толпятся дети,Забавны их тонкие тельца,Они сошлись еще на рассветеПосмотреть, где станут пришельцы.Аисты сидят на крышеИ вытягивают шеи.Они всех выше,И им виднее.Аисты – воздушные маги,Им многое тайное понятно:Почему у одного бродягиНа щеках багровые пятна.Аисты кричат над домами,Но никто не слышит их рассказа,Что вместе с духами и шелкамиПробирается в город зараза.Жираф
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд,И руки особенно тонки, колени обняв.Послушай: далеко, далеко, на озере ЧадИзысканный бродит жираф.Ему грациозная стройность и нега дана,И шкуру его украшает волшебный узор,С которым равняться осмелится только луна,Дробясь и качаясь на влаге широких озер.Вдали он подобен цветным парусам корабля,И бег его плавен, как радостный птичий полет.Я знаю, что много чудесного видит земля,Когда на закате он прячется в мраморный грот.Я знаю веселые сказки таинственных странПро черную деву, про страсть молодого вождя,Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.И как я тебе расскажу про тропический сад,Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав…Ты плачешь? Послушай… далеко, на озере ЧадИзысканный бродит жираф.Озеро Чад
На таинственном озере ЧадПосреди вековых баобабовВырезные фелуки стремятНа заре величавых арабов.По лесистым его берегамИ в горах, у зеленых подножий,Поклоняются странным богамДевы-жрицы с эбеновой кожей.«Я была женой могучего вождя…»
Я была женой могучего вождя,Дочерью властительного Чада,Я одна во время зимнего дождяСовершала таинство обряда.Говорили – на сто миль вокругЖенщин не было меня светлее,Я браслетов не снимала с рук.И янтарь всегда висел на шее.«Белый воин был так строен…»
Белый воин был так строен,Губы красны, взор спокоен,Он был истинным вождем;И открылась в сердце дверца,А когда нам шепчет сердце,Мы не боремся, не ждем.Он сказал мне, что едва лиИ во Франции видалиОбольстительней меня,И как только день растает,Для двоих он оседлаетБерберийского коня.«Муж мой гнался с верным луком…»
Муж мой гнался с верным луком,Пробегал лесные чащи,Перепрыгивал овраги,Плыл по сумрачным озерамИ достался смертным мукам.Видел только день палящийТруп свирепого бродяги,Труп покрытого позором.«А на быстром и сильном верблюде…»
А на быстром и сильном верблюде,Утопая в ласкающей грудеШкур звериных и шелковых тканей,Уносилась я птицей на север,Я ломала мой редкостный веер,Упиваясь восторгом заране.Раздвигала я гибкие складкиУ моей разноцветной палаткиИ, смеясь, наклонялась в оконце,Я смотрела, как прыгает солнцеВ голубых глазах европейца.«А теперь, как мертвая смоковница…»
А теперь, как мертвая смоковница,У которой листья облетели,Я ненужно-скучная любовница,Словно вещь, я брошена в Марселе.Чтоб питаться жалкими отбросами,Чтобы жить, вечернею пороюЯ пляшу пред пьяными матросами,И они, смеясь, владеют мною.Робкий ум мой обессилен бедами,Взор мой с каждым часом угасает…Умереть? Но там, в полях неведомых,Там мой муж, он ждет и не прощает.Мореплаватель Павзаний
Мореплаватель ПавзанийС берегов далеких НилаВ Рим привез и шкуры ланей,И египетские ткани,И большого крокодила.Это было в дни безумныхИзвращений Каракаллы.Бог веселых и бездумныхИзукрасил цепью шумныхТолп причудливые скалы.В золотом, невинном гореСолнце в море уходило,И в пурпуровом убореИмператор вышел в море,Чтобы встретить крокодила.Суетились у галерыБородатые скитальцы.И изящные гетерыПоднимали в честь ВенерыТочно мраморные пальцы.И какой-то сказкой чудной,Нарушителем гармоний,Крокодил сверкал у суднаЧешуею изумруднойНа серебряном понтоне.Из сборника «Жемчуга» (стихи 1907–1910 гг.)
Волшебная скрипка
Валерию Брюсову
Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка,Не проси об этом счастье, отравляющем миры,Ты не знаешь, ты не знаешь, что такое эта скрипка,Что такое темный ужас начинателя игры!Тот, кто взял ее однажды в повелительные руки,У того исчез навеки безмятежный свет очей,Духи ада любят слушать эти царственные звуки,Бродят бешеные волки по дороге скрипачей.Надо вечно петь и плакать этим струнам, звонким струнам,Вечно должен биться, виться обезумевший смычок,И под солнцем, и под вьюгой, под белеющим буруном,И когда пылает запад, и когда горит восток.Ты устанешь и замедлишь, и на миг прервется пенье,И уж ты не сможешь крикнуть, шевельнуться и вздохнуть, —Тотчас бешеные волки в кровожадном исступленьеВ горло вцепятся зубами, встанут лапами на грудь.Ты поймешь тогда, как злобно насмеялось все, что пело,В очи глянет запоздалый, но властительный испуг.И тоскливый смертный холод обовьет, как тканью, тело,И невеста зарыдает, и задумается друг.Мальчик, дальше! Здесь не встретишь ни веселья, ни сокровищ!Но я вижу – ты смеешься, эти взоры — два луча.На, владей волшебной скрипкой, посмотри в глаза чудовищИ погибни славной смертью, страшной смертью скрипача.Поединок
В твоем гербе – невинность лилий,В моем – багряные цветы.И близок бой, рога завыли,Сверкнули золотом щиты.Я вызван был на поединокПод звуки бубнов и литавр,Среди смеющихся тропинок,Как тигр в саду, – угрюмый мавр.Ты – дева-воин песен давних,Тобой гордятся короли,Твое копье не знает равныхВ пределах моря и земли.Вот мы схватились и застылиИ войско с трепетом глядит,Кто побеждает: я ли, ты ли,Иль гибкость стали, иль гранит.Я пал, и молнии победнейСверкнул и в тело впился нож.Тебе восторг – мой стон последний,Моя прерывистая дрожь.И ты уходишь в славе ратной,Толпа поет тебе хвалы,Но ты воротишься обратно,Одна, в плаще весенней мглы.И над равниной дымно-белой,Мерцая шлемом золотым,Найдешь мой труп окоченелыйИ снова склонишься над ним:«Люблю! Ты слышишь, милый, милый?Открой глаза, ответь мне – да.За то, что я тебя убила,Твоей я стану навсегда».Еще не умер звук рыданий,Еще шуршит твой белый шелк,А уж ко мне ползет в туманеНетерпеливо-жадный волк.Лесной пожар
Ветер гонит тучу дыма,Словно грузного коня.Вслед за ним неумолимоВстало зарево огня.Только в редкие просветыТемно-бурых тополейВидно розовые светыОбезумевших полей.Ярко вспыхивает маис,С острым запахом смолы,И, шипя и разгораясь,В пламя падают стволы.Резкий грохот, тяжкий топот,Вой, мычанье, визг и рев,И зловеще-тихий ропотЗакипающих ручьев.Вон несется слон-пустынник,Лев стремительно бежит,Обезьяна держит финикИ пронзительно визжит.С вепрем стиснутый бок о бок,Легкий волк, душа ловитв,Зубы белы, взор не робок —Только время не для битв.А за ними в дымных пущахЛьется новая волнаОпаленных и ревущих…Как назвать их имена?Словно там, под сводом ада,Дьявол щелкает бичом,Чтобы грешников громадаВышла бешеным смерчом.Все страшней в ночи бессонной,Все быстрее дикий бег,И, огнями ослепленный,Черной кровью обагренный,Первым гибнет человек.В пути
Кончено время игры,Дважды цветам не цвести.Тень от гигантской горыПала на нашем пути.Область унынья и слез —Скалы с обеих сторонИ оголенный утес,Где распростерся дракон.Острый хребет его крут,Вздох его – огненный смерч.Люди его назовутСумрачным именем «Смерть».Что ж, обратиться нам вспять,Вспять повернуть корабли,Чтобы опять испытатьДревнюю скудость земли?Нет, ни за что, ни за что!Значит, настала пора.Лучше слепое Ничто,Чем золотое Вчера!Вынем же меч-кладенец,Дар благосклонных наяд,Чтоб обрести наконецНеотцветающий сад.Семирамида
Светлой памяти И. Ф. Анненского
Для первых властителей завиден мой жребий,И боги не так горды.Столпами из мрамора в пылающем небеУкрепились мои сады.Там рощи с цистернами для розовой влаги,Голубые, нежные мхи,Рабы, и танцовщицы, и мудрые маги,Короли четырех стихий.Всё манит и радует, всё ясно и близко,Всё таит восторг вышины,Но каждою полночью так страшно и низкоНаклоняется лик луны.И в сумрачном ужасе от лунного взгляда,От цепких лунных сетей,Мне хочется броситься из этого садаС высоты семисот локтей.Воин Агамемнона
Смутную душу мою тяготитСтранный и страшный вопрос:Можно ли жить, если умер Атрид,Умер на ложе из роз?Все, что нам снилось всегда и везде,Наше желанье и страх,Все отражалось, как в чистой воде,В этих спокойных очах.В мышцах жила несказанная мощь,Нега – в изгибе колен,Был он прекрасен, как облако, – вождьЗолотоносных Микен.Что я? Обломок старинных обидДротик, упавший в траву.Умер водитель народов, Атрид, —Я же, ничтожный, живу.Манит прозрачность глубоких озер,Смотрит с укором заря.Тягостен, тягостен этот позор —Жить, потерявши царя!Покорность
Только усталый достоин молиться богам,Только влюбленный – ступать по весенним лугам!На небе звезды, и тихая грусть на земле,Тихое «пусть» прозвучало и тает во мгле.Это – покорность! Приди и склонись надо мной,Бледная дева под траурно-черной фатой!Край мой печален, затерян в болотной глуши,Нету прекраснее края для скорбной души.Вон порыжевшие кочки и мокрый овраг,Я для него отрекаюсь от призрачных благ.Что я: влюблен или просто смертельно устал?Так хорошо, что мой взор, наконец, отблистал!Тихо смотрю, как степная колышется зыбь,Тихо внимаю, как плачет болотная выпь.Рыцарь с цепью
Слышу гул и завыванье призывающих рогов,И я снова конквистадор, покоритель городов.Словно раб, я был закован, жил, униженный, в пленуИ забыл, неблагодарный, про могучую весну.А она пришла, ступая над рубинами цветов,И, ревнивая, разбила сталь мучительных оков.Я опять иду по скалам, пью студеные струи,Под дыханьем океана раны зажили мои.Но, вступая, обновленный, в неизвестную страну,Ничего я не забуду, ничего не прокляну.И, чтоб помнить каждый подвиг, — и возвышенность, и степь, —Я к серебряному шлему прикую стальную цепь.Христос
Он идет путем жемчужнымПо садам береговым.Люди заняты ненужным,Люди заняты земным.«Здравствуй, пастырь! Рыбарь, здравствуй!Вас зову я навсегда,Чтоб блюсти иную паствуИ иные невода.Лучше ль рыбы или овцыЧеловеческой души?Вы, небесные торговцы,Не считайте барыши!Ведь не домик в ГалилееВам награда за труды, —Светлый рай, что розовееСамой розовой звезды.Солнце близится к притину,Слышно веянье конца,Но отрадно будет СынуВ Доме Нежного Отца».Не томит, не мучит выбор,Что пленительней чудес?!И идут пастух и рыбарьЗа искателем небес.Маркиз де Карабас
С. Ауслендеру
Весенний лес певуч и светел,Черны и радостны поля.Сегодня я впервые встретилЗа старой ригой журавля.Смотрю на тающую глыбу,На отблеск розовых зарниц,А умный кот мой ловит рыбуИ в сеть заманивает птиц.Он знает след хорька и зайца,Лазейки сквозь камыш к реке,И так вкусны сорочьи яйца,Им испеченные в песке.Когда же роща тьму прикличет,Туман уронит капли росИ задремлю я, он мурлычет,Уткнув мне в руку влажный нос:«Мне сладко вам служить. За васЯ смело миру брошу вызов.Ведь вы маркиз де Карабас,Потомок самых древних рас,Средь всех отличенный маркизов.И дичь в лесу, и сосны гор,Богатых золотом и медью,И нив желтеющих простор,И рыба в глубине озерПринадлежат вам по наследью.Зачем же спите вы в норе,Всегда причудливый ребенок,Зачем не жить вам при дворе,Не есть и пить на серебреСредь попугаев и болонок?!»Мой добрый кот, мой кот ученыйПечальный подавляет вздохИ лапкой белой и точеной,Сердясь, вычесывает блох.На утро снова я под ивой(В ее корнях такой уют)Рукой рассеянно-ленивойБросаю камни в дымный пруд.Как тяжелы они, как метки,Как по воде они скользят!…И в каждой травке, в каждой веткеЯ мой встречаю маркизат.Озера
Я счастье разбил с торжеством святотатца,И нет ни тоски, ни укора,Но каждою ночью так ясно мне снятсяБольшие, ночные озера.На траурно-черных волнах ненюфары,Как думы мои, молчаливы,И будят забытые, грустные чарыСеребряно-белые ивы.Луна освещает изгибы дороги.И видит пустынное поле,Как я задыхаюсь в тяжелой тревогеИ пальцы ломаю до боли.Я вспомню, и что-то должно появиться,Как в сумрачной драме развязка:Печальная девушка, белая птицаИль странная, нежная сказка.И новое солнце заблещет в тумане,И будут стрекозами тени,И гордые лебеди древних сказанийНа белые выйдут ступени.Но мне не припомнить. Я, слабый, бескрылый,Смотрю на ночные озераИ слышу, как волны лепечут без силыСлова рокового укора.Проснусь, и, как прежде, уверены губы,Далеко и чуждо ночное,И так по-земному прекрасны и грубыМинуты труда и покоя.Ворота рая
Не семью печатями алмазнымиВ божий рай замкнулся вечный вход,Он не манит блеском и соблазнами,И его не ведает народ.Это дверь в стене, давно заброшенной,Камни, мох и больше ничего,Возле – нищий, словно гость непрошеный,И ключи у пояса его.Мимо едут рыцари и латники,Трубный вой, бряцанье серебра,И никто не взглянет на привратника,Светлого апостола Петра.Все мечтают: «Там, у гроба Божия,Двери рая вскроются для нас,На горе Фаворе, у подножия,Прозвенит обетованный час».Так проходит медленное чудище,Завывая, трубит звонкий рог,И апостол Петр в дырявом рубище,Словно нищий, бледен и убог.Заводи
Н. В. Анненской
Солнце скрылось на западеЗа полями обетованными,И стали тихие заводиСиними и благоуханными.Сонно дрогнул камыш,Пролетела летучая мышь,Рыба плеснулась в омуте……И направились к дому те,У кого есть домС голубыми ставнями,С креслами давнимиИ круглым чайным столом.Я один остался на воздухеСмотреть на сонную заводь,Где днем так отрадно плавать,А вечером плакать,Потому что я люблю тебя, Господи.Кенгуру
Утро девушки
Сон меня сегодня не разнежил,Я проснулась рано поутруИ пошла, вдыхая воздух свежий,Посмотреть ручного кенгуру.Он срывал пучки смолистых игол,Глупый, для чего-то их жевал.И смешно, смешно ко мне запрыгал,И еще смешнее закричал.У него так неуклюжи ласки,Но и я люблю ласкать его,Чтоб его коричневые глазкиМигом осветило торжество.А потом, охвачена истомой,Я мечтать уселась на скамью;Что ж нейдет он дальний, незнакомыйТот один, которого люблю!Мысли так отчетливо ложатся,Словно тени листьев поутру.Я хочу к кому-нибудь ласкаться,Как ко мне ласкался кенгуру.Беатриче
1Музы, рыдать перестаньте,Грусть вашу в песнях излейте,Спойте мне песню о ДантеИли сыграйте на флейте.Дальше, докучные фавны,Музыки нет в вашем кличе!Знаете ль вы, что недавноБросила рай Беатриче,Странная белая розаВ тихой вечерней прохладе…Что это? Снова угрозаИли мольба о пощаде?Жил беспокойный художник.В мире лукавых обличий —Грешник, развратник, безбожник,Но он любил Беатриче.Тайные думы поэтаВ сердце его прихотливомСтали потоками света,Стали шумящим приливом.Музы, в сонете-брильянтеСтранную тайну отметьте,Спойте мне песню о ДантеИ Габриеле Россетти.2В моих садах – цветы, в твоих – печаль.Приди ко мне, прекрасною печальюЗаворожи, как дымчатой вуалью,Моих садов мучительную даль.Ты – лепесток иранских белых роз.Войди сюда, в сады моих томлений,Чтоб не было порывистых движений,Чтоб музыка была пластичных поз,Чтоб пронеслось с уступа на уступЗадумчивое имя Беатриче,И чтоб не хор менад, а хор девичийПел красоту твоих печальных губ.3Пощади, не довольно ли жалящей боли,Темной пытки отчаянья, пытки стыда!Я оставил соблазн роковых своеволий,Усмиренный, покорный, я твой навсегда.Слишком долго мы были затеряны в безднах.Волны-звери, подняв свой мерцающий горб,Нас крутили и били в объятьях железныхИ бросали на скалы, где пряталась скорбь.Но теперь, словно белые кони от битвы,Улетают клочки грозовых облаков.Если хочешь, мы выйдем для общей молитвыНа хрустящий песок золотых островов.4Я не буду тебя проклинать,Я печален печалью разлуки,Но хочу и теперь целоватьЯ твои уводящие руки.Всё свершилось, о чем я мечталЕще мальчиком странно-влюбленным,Я увидел блестящий кинжалВ этих милых руках обнаженным.Ты подаришь мне смертную дрожь,А не бледную дрожь сладострастья,И меня навсегда уведешьК островам совершенного счастья.Одиссей у Лаэрта
Еще один старинный долг,Мой рок, еще один священный!Я не убийца, я не волк,Я чести сторож неизменный.Лица морщинистого чертВ уме не стерли вихри жизни.Тебя приветствую, Лаэрт,В твоей задумчивой отчизне.Смотрю: украсили садыХолмов утесистые скаты.Какие спелые плоды,Как сладок запах свежей мяты!Я слезы кротости пролью,Я сердце к счастью приневолю,Я земно кланяюсь ручью,И бедной хижине, и полю.И сладко мне, и больно мнеСидеть с тобой на козьей шкуре.Я верю – боги в тишине,А не в смятенье и не в буре.Но что мне розовых харитНеисчислимые услады?!Над морем встал алмазный щитБогини воинов, Паллады.Старик, спеша отсюда прочь,Последний раз тебя целуюИ снова ринусь грудью в ночьУвидеть бездну грозовую.Но в час, как Зевсовой рукойМой черный жребий будет вынут,Когда предсмертною тоскойЯ буду навзничь опрокинут,Припомню я не день войны,Не праздник в пламени и дыме,Не ласки знойные жены,Увы, делимые с другими, —Тебя, твой миртовый венец,Глаза безоблачнее небаИ с нежным именем «отец» —Сойду в обители Эреба.Капитаны
1На полярных морях и на южных,По изгибам зеленых зыбей,Меж базальтовых скал и жемчужныхШелестят паруса кораблей.Быстрокрылых ведут капитаны —Открыватели новых земель,Для кого не страшны ураганы,Кто изведал мальстремы и мель.Чья не пылью затерянных хартий —Солью моря пропитана грудь,Кто иглой на разорванной картеОтмечает свой дерзостный путь.И, взойдя на трепещущий мостик,Вспоминает покинутый порт,Отряхая ударами тростиКлочья пены с высоких ботфорт,Или, бунт на борту обнаружив,Из-за пояса рвет пистолет,Так что сыпется золото с кружев,С розоватых брабантских манжет.Пусть безумствует море и хлещет,Гребни волн поднялись в небеса —Ни один пред грозой не трепещет,Ни один не свернет паруса.Разве трусам даны эти руки,Этот острый, уверенный взгляд,Что умеет на вражьи фелукиНеожиданно бросить фрегат.Меткой пулей, острогой железнойНастигать исполинских китовИ приметить в ночи многозвезднойОхранительный свет маяков?2Вы все, паладины Зеленого Храма,Над пасмурным морем следившие румб,Гонзальво и Кук, Лаперуз и де Гама,Мечтатель и царь, генуэзец Колумб!Ганнон Карфагенянин, князь Сенегамбий,Синдбад-мореход и могучий Улисс,О ваших победах гремят в дифирамбеСедые валы, набегая на мыс!А вы, королевские псы, флибустьеры,Хранившие золото в темном порту,Скитальцы-арабы, искатели верыИ первые люди на первом плоту!И все, кто дерзает, кто хочет, кто ищет,Кому опостылели страны отцов,Кто дерзко хохочет, насмешливо свищет,Внимая заветам седых мудрецов!Как странно, как сладко входить в ваши грезы,Заветные ваши шептать именаИ вдруг догадаться, какие наркозыКогда-то рождала для вас глубина!И кажется, в мире, как прежде, есть страны,Куда не ступала людская нога,Где в солнечных рощах живут великаныИ светят в прозрачной воде жемчуга.С деревьев стекают душистые смолы,Узорные листья лепечут: «Скорей,Здесь реют червонного золота пчелы,Здесь розы краснее, чем пурпур царей!»И карлики с птицами спорят за гнезда,И нежен у девушек профиль лица…Как будто не все пересчитаны звезды,Как будто наш мир не открыт до конца!3Только глянет сквозь утесыКоролевский старый форт,Как веселые матросыПоспешат в знакомый порт.Там, хватив в таверне сидру,Речь ведет болтливый дед,Что сразить морскую гидруМожет черный арбалет.Темнокожие мулаткиИ гадают, и поют,И несется запах сладкийОт готовящихся блюд.А в заплеванных тавернахОт заката до утраМечут ряд колод неверныхЗавитые шулера.Хорошо по докам портаИ слоняться, и лежать,И с солдатами из фортаНочью драки затевать.Иль у знатных иностранокДерзко выклянчить два су,Продавать им обезьянокС медным обручем в носу.А потом бледнеть от злости,Амулет зажать в полу,Всё проигрывая в костиНа затоптанном полу.Но смолкает зов дурмана,Пьяных слов бессвязный лёт,Только рупор капитанаИх к отплытью призовет.4Но в мире есть иные области,Луной мучительной томимы.Для высшей силы, высшей доблестиОни навек недостижимы.Там волны с блесками и всплескамиНепрекращаемого танца,И там летит скачками резкимиКорабль Летучего Голландца.Ни риф, ни мель ему не встретятся,Но, знак печали и несчастий,Огни святого Эльма светятся,Усеяв борт его и снасти.Сам капитан, скользя над бездною,За шляпу держится рукою,Окровавленной, но железною,В штурвал вцепляется – другою.Как смерть, бледны его товарищи,У всех одна и та же дума.Так смотрят трупы на пожарище,Невыразимо и угрюмо.И если в час прозрачный, утреннийПловцы в морях его встречали,Их вечно мучил голос внутреннийСлепым предвестием печали.Ватаге буйной и воинственнойТак много сложено историй,Но всех страшней и всех таинственнейДля смелых пенителей моря —О том, что где-то есть окраина —Туда, за тропик Козерога! —Где капитана с ликом КаинаЛегла ужасная дорога.Сон Адама
От плясок и песен усталый АдамЗаснул, неразумный, у Древа Познанья.Над ним ослепительных звезд трепетанья,Лиловые тени скользят по лугам,И дух его сонный летит над лугами,Внезапно настигнут зловещими снами.Он видит пылающий ангельский меч,Что жалит нещадно его и подругуИ гонит из рая в суровую вьюгу,Где нечем прикрыть им ни бедер, ни плеч…Как звери, должны они строить жилище,Пращой и дубиной искать себе пищи.Обитель труда и болезней… Но здесьВпервые постиг он с подругой единство.Подруге – блаженство и боль материнства,И заступ – ему, чтобы вскапывать весь.Служеньем Иному прекрасны и грубы,Нахмурены брови и стиснуты губы.Вот новые люди… Очерчен их рот,Их взоры не блещут, и смех их случаен.За вепрями сильный охотится Каин,И Авель сбирает маслины и мед,Но воле не служат они патриаршей:Пал младший и в ужасе кроется старший.И многое видит смущенный Адам:Он тонет душою в распутстве и неге,Он ищет спасенья в надежном ковчегеИ строится снова, суров и упрям,Медлительный пахарь, и воин, и всадник…Но бог охраняет его виноградник.На бурный поток наложил он узду,Бессонною мыслью постиг равновесье,Как ястреб, врезается он в поднебесье,У косной земли отнимает руду.Покорны и тихи, хранят ему книгиНапевы поэтов и тайны религий.И в ночь волхвований на пышные мхиК нему для объятий нисходят сильфиды,К услугам его, отомщать за обиды,И звездные духи, и духи стихий,И к солнечным скалам из грозной пучиныВлекут его челн голубые дельфины.Он любит забавы опасной игры —Искать в океанах безвестные страны,Ступать безрассудно на волчьи поляныИ видеть равнину с высокой горы,Где с узких тропинок срываются козыИ душные, красные клонятся розы.Он любит и скрежет стального резца,Дробящего глыбистый мрамор для статуй,И девственный холод зари розоватой,И нежный овал молодого лица, —Когда на холсте под ударами кистиЛожатся они и светлей, и лучистей.Устанет – и к небу возводит свой взор,Слепой и кощунственный взор человека:Там, богом раскинут от века до века,Мерцает над ним многозвездный шатер.Святыми ночами, спокойный и строгий,Он клонит колена и грезит о боге.Он новые мысли, как светлых гостей,Всегда ожидает из розовой дали,А с ними, как новые звезды, печалиЕще неизведанных дум и страстей,Провалы в мечтаньях и ужас в искусстве,Чтоб сердце болело от тяжких предчувствий.И кроткая Ева, игрушка богов,Когда-то ребенок, когда-то зарница,Теперь для него молодая тигрица,В зловещем мерцанье ее жемчугов,Предвестница бури, и крови, и страсти,И радостей злобных, и хмурых несчастий.Так золото манит и радует взгляд,Но в золоте темные силы таятся,Они управляют рукой святотатцаИ в братские кубки вливают свой яд.Не в силах насытить, смеются и мучат,И стонам и крикам неистовым учат.Он борется с нею. Коварный, как змей,Ее он опутал сетями соблазна.Вот Ева – блудница, лепечет бессвязно,Вот Ева – святая, с печалью очей.То лунная дева, то дева земная,Но вечно и всюду чужая, чужая.И он, наконец, беспредельно устал,Устал и смеяться, и плакать без цели;Как лебеди, стаи веков пролетели,Играли и пели, он их не слыхал;Спокойный и строгий, на мраморных скалах,Он молится Смерти, богине усталых:«Узнай, Благодатная, волю мою:На степи земные, на море земное,На скорбное сердце мое заревоеПролей смертоносную влагу свою.Довольно бороться с безумьем и страхом.Рожденный из праха, да буду я прахом!»И, медленно рея багровым хвостом,Помчалась к земле голубая комета.И страшно Адаму, и больно от света,И рвет ему мозг нескончаемый гром.Вот огненный смерч перед ним закрутился,Он дрогнул и крикнул… и вдруг пробудился.Направо – сверкает и пенится Тигр,Налево – зеленые воды Евфрата,Долина серебряным блеском объята,Тенистые отмели манят для игр,И Ева кричит из весеннего сада:«Ты спал и проснулся… Я рада, я рада!»В пустыне
Давно вода в мехах иссякла,Но как собака не умру:Я в память дивного ГераклаСперва отдам себя костру.И пусть, пылая, жалят сучья,Грозит чернеющий Эреб,Какое страшное созвучьеУ двух враждующих судеб!Он был героем, я – бродягой,Он – полубог, я – полузверь,Но с одинаковой отвагойСтучим мы в замкнутую дверь.Пред смертью все, Терсит и Гектор,Равно ничтожны и славны.Я также выпью сладкий нектарВ полях лазоревой страны.Из сборника «Чужое небо» (1912 г.)
Ангел-хранитель
Он мне шепчет: «Своевольный,Что ты так уныл?Иль о жизни прежней, вольнойТайно загрустил?Полно! Разве всплески, речиСумрачных морейСтоят самой краткой встречиС госпожой твоей?Так ли с сердца бремя сниметГолубой простор,Как она, когда подниметНа тебя свой взор?Ты волён предаться гневу,Коль она молчит,Но покинуть королевуДля вассала – стыд».Так и ночью молчаливой,Днем и поутруОн стоит, красноречивый,За свою сестру.Девушке
Мне не нравится томностьВаших скрещенных рук,И спокойная скромность,И стыдливый испуг.Героиня романов Тургенева,Вы надменны, нежны и чисты,В вас так много безбурно-осеннегоОт аллеи, где кружат листы.Никогда ничему не поверите,Прежде чем не сочтете, не смерите,Никогда никуда не пойдете,Коль на карте путей не найдете.И вам чужд тот безумный охотник,Что, взойдя на нагую скалу,В пьяном счастье, в тоске безотчетнойПрямо в солнце пускает стрелу.Отрывок
Христос сказал: «Убогие блаженны,Завиден рок слепцов, калек и нищих,Я их возьму в надзвездные селенья,Я сделаю их рыцарями небаИ назову славнейшими из славных…»Пусть! Я приму! Но как же те, другие,Чьей мыслью мы теперь живем и дышим,Чьи имена звучат нам как призывы?Искупят чем они свое величье,Как им заплатит воля равновесья?Иль Беатриче стала проституткой,Глухонемым – великий Вольфганг ГетеИ Байрон – площадным шутом… О ужас!Константинополь
Еще близ порта орали хоромМатросы, требуя вина,А над Стамбулом и над БосфоромСверкнула полная луна.Сегодня ночью на дно заливаШвырнут неверную жену,Жену, что слишком была красиваИ походила на луну.Она любила свои мечтанья,Беседку в чаще камыша,Старух гадальщиц, и их гаданья,И всё, что не любил паша.Отец печален, но понимаетИ шепчет мужу: «Что ж, пора?»Но глаз упрямых не поднимает,Мечтает младшая сестра:«Так много, много в глухих заливахЛежит любовников других,Сплетенных, томных и молчаливых…Какое счастье быть средь них!»Современность
Я закрыл «Илиаду» и сел у окна.На губах трепетало последнее слово.Что-то ярко светило – фонарь иль луна,И медлительно двигалась тень часового.Я так часто бросал испытующий взорИ так много встречал отвечающих взоров,Одиссеев во мгле пароходных контор,Агамемнонов между трактирных маркеров.Так в далекой Сибири, где плачет пурга,Застывают в серебряных льдах мастодонты,Их глухая тоска там колышет снега,Красной кровью – ведь их – зажжены горизонты.Я печален от книги, томлюсь от луны,Может быть, мне совсем и не надо героя…Вот идут по аллее, так странно нежны,Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.Сонет
Я, верно, болен: на сердце туман,Мне скучно всё – и люди, и рассказы.Мне снятся королевские алмазыИ весь в крови широкий ятаган.Мне чудится (и это не обман),Мой предок был татарин косоглазый,Свирепый гунн… Я веяньем заразы,Через века дошедшей, обуян.Молчу, томлюсь, и отступают стены:Вот океан весь в клочьях белой пены,Закатным солнцем залитый гранит,И город с голубыми куполами,С цветущими жасминными садами,Мы дрались там… Ах, да! Я был убит.Однажды вечером
В узких вазах томленье умирающих лилий.Запад был медно-красный. Вечер был голубой.О Леконте де Лиле мы с тобой говорили,О холодном поэте мы грустили с тобой.Мы не раз открывали шелковистые томыИ читали спокойно, и шептали: «Не тот!»Но тогда нам сверкнули все слова, все истомы,Как кочевницы-звезды, что восходят раз в год.Так певучи и странны, в наших душах воскреслиРифмы древнего солнца, мир нежданно большой,И сквозь сумрак вечерний запрокинутый в креслеРезкий профиль креола с лебединой душой.Она
Я знаю женщину: молчанье,Усталость, горькая от слов,Живет в таинственном мерцаньеЕе расширенных зрачков.Ее душа открыта жадноЛишь медной музыке стиха,Пред жизнью, дольней и отрадной,Высокомерна и глуха.Неслышный и неторопливый,Так странно плавен шаг ее,Назвать нельзя ее красивой,Но в ней всё счастие мое.Когда я жажду своеволийИ смел и горд – я к ней идуУчиться мудрой сладкой болиВ ее истоме и бреду.Она светла в часы томленийИ держит молнии в руке,И четки сны ее, как тениНа райском огненном песке.Жизнь
С тусклым взором, с мертвым сердцем в море броситься со скалы,В час, когда, как знамя, в небе дымно — розовая заря,Иль в темнице стать свободным, как свободны одни орлы,Иль найти покой нежданный в дымной хижине дикаря!Да, я понял. Символ жизни – не поэт, что творит слова,И не воин с твердым сердцем, не работник, ведущий плуг,– С иронической усмешкой царь-ребенок на шкуре льва,Забывающий игрушки между белых усталых рук.Из логова змиева
