— Во всяком случае… — снова начал я.
— Это простая случайность, уверяю вас! — прервал он меня. — Как и все, что происходит в жизни человека. Одни глупцы не видят этого. Почему, например, я, оторванный от цивилизации, нахожусь здесь, вместо того, чтобы жить счастливым человеком и наслаждаться всеми прелестями Лондона? Просто потому, что одиннадцать лет тому назад в одну темную ночь я позабылся всего на десять минут!
Он замолчал.
— Неужели? — спросил я.
— Действительно так!
Снова наступило молчание. Вдруг он засмеялся.
— В этой звездной ночи есть что-то такое, что развязывает язык. Я знаю хорошо, что это глупо, а между тем, мне кажется, я не прочь рассказать вам…
— Что бы вы мне ни сказали, вы можете рассчитывать на мою скромность…
Он собирался уже начать, но вдруг с видом сомнения покачал головой.
— Не говорите ничего, — продолжал я, — я не любопытен. К тому же будет лучше затаить свою тайну в себе. Удостаивая меня своим доверием, вы не почувствуете ни малейшего облегчения. Не правду ли я говорю?
Он пробормотал несколько непонятных слов. Мне казалось, что я застал его врасплох, принудив к откровенности, по правде же сказать, мне вовсе не было любопытно знать, что завело его, врача, в такую даль от Лондона. Поэтому я пожал плечами и удалился.
У кормы над бортом тихо наклонялась темная фигура, пристально следя за волнами. Это был странный слуга Монгомери. При моем приближении он бросил на меня быстрый взгляд, а затем снова принялся за созерцание. Подобное обстоятельство покажется вам, без сомнения, незначительным, однако, оно меня сильно взволновало. Единственным источником света около нас служил фонарь у буссоли. При повороте странного существа от мрака палубы к свету фонаря, не смотря на его быстроту, я заметил, что смотревшие на меня глаза сверкали каким-то зеленоватым светом.
В то время я еще не знал, что в глазах людей нередко встречается красноватый отблеск, этот же зеленый отблеск казался мне совершенно нечеловеческим. Черное лицо со своими огненными глазами расстроило все мои мысли и чувства и на мгновение воскресило в памяти все забытые страхи детства.
Такое состояние прошло так же быстро, как и явилось. После этого я ничего уже не различал, кроме странной темной фигуры, наклонившейся над перилами; послышался голос Монгомери:
— Я думаю, что можно отправиться в каюты, — проговорил он, — если вам угодно!
Я что-то ему ответил, и мы спустились. Перед дверью моей каюты он пожелал спокойной ночи.
Очень неприятные сновидения тревожили мой сон. Луна взошла поздно. В каюту попадал ее бледный и фантастический луч, рисовавший на стенах таинственные тени. Затем собаки, пробудившись, подняли лай и ворчание, так что мой сон был обеспокоен кошмаром, и я мог действительно уснуть только на рассвете.
III
Прибытие на остров
Ранним утром — это было на второй день возвращения моего к жизни и на четвертый со дня принятия меня на судно — я проснулся среди страшных сновидений, — как будто бы грохота пушек и завываний толпы народа и услышал прямо над головой хриплые голоса. Я протер глаза, прислушиваясь к этим звукам, и спрашивал себя, где я и что со мной? Затем послышался топот босых ног, толчки от передвижения тяжелых предметов, сильный треск и бряцание цепей. Слышен был шум волн, бьющихся о шкуну, и вал с зеленовато желтой пеной, разбившись о маленький круглый полупортик, сбегал с него ручейком. Я поспешно оделся и вышел на палубу. Подойдя к люку, я заметил на фоне розового неба, — так как восходило солнце, — широкую спину и рыжую голову капитана и над ним клетку с пумою, качающуюся на блоке, укрепленном на гик-фоке. Бедное животное казалось ужасно испуганным и съежилось в глубине своей маленькой клетки.
— За борт, за борт всю эту гадость! — кричал капитан. — Корабль теперь очистится, ей Богу, он вскоре станет чистым!
Он заграждал мне дорогу, так что для прохода на палубу мне пришлось коснуться рукою до его плеча. Он резко повернулся и отступил несколько назад, чтобы лучше разглядеть меня. Он все еще был пьян; заметить это не представляло никакой трудности.
— Кто это, кто это? — произнес он с глуповатым видом.
В его глазах мелькнул какой-то огонек.
— А… это мистер… мистер…
— Прендик! — подсказал я ему.
— К чорту с Прендиком! — вскричал он. — Непрошеный защитник — вот ваше имя. Мистер «непрошеный защитник»!
Не стоило труда отвечать на эту грубость, и, конечно, я не стал дожидаться дальнейших шуток на мой счет. Он протянул руку по направлению к шкафуту, около которого Монгомери беседовал с каким-то человеком высокого роста, с седыми волосами, одетым в голубую и грязную фланелевую куртку и, без сомнения, только что явившимся на судне.
— Туда, туда его, господина «непрошеного защитника»! — рычал капитан.
Монгомери и его собеседник, услыша крика капитана, обернулись.
— Что вы хотите сказать? — спросил я.
— Туда господина «непрошеного защитника», вот что я хочу сказать. Долой с корабля мистера! И живо! На корабле все чистится и прибирается! К счастью, для моей шкуны, она разгружается, и вы, вы также убирайтесь прочь!
В остолбенении смотрел я на него. Затем мне пришла в голову мысль, что это наилучший исход из моего положения. Перспектива совершить плавание единственным пассажиром в обществе такого вспыльчивого грубияна не представлялась заманчивой. Я повернулся к Монгомери.
— Мы не можем принять вас! — сухо отвечал его собеседник.
— Вы не можете меня принять? — в смущении повторил я.
Вся фигура этого человека дышала такою решимостью я выражала такую сильную волю, какой мне никогда не приходилось встречать.
— Повторите же! — начал я, обращаясь к капитану.
— Долой с корабля! — ответил пьяница. — Мой корабль не для зверей и тем более не для людей, которые хуже зверей. Вы должны убираться с моего судна, мистер. Если они не желают принять вас, то вы будете предоставлены воле ветра и течению. Но как бы ни было, вы пристанете к берегу вместе с вашими друзьями. Меня не увидят более на этом проклятом острове. Аминь. Я все сказал!
— Монгомери… — умолял я.
Скривив свою нижнюю губу, он кивнул головою по направлению к высокому старику, давая мне понять, что мое спасение в его власти.
— Погодите! Я сейчас поговорю за вас! — проговорил капитан.
Тогда начался между ними тремя любопытный спор. Я обращался попеременно ко всем троим, сначала к седовласому старику, прося его позволения пристать к берегу, затем к пьяному капитану, с просьбою оставить меня на корабле, и даже к самим матросам. Монгомери не раскрывал рта и довольствовался одним киванием головы.
— Я вам говорю, что вы уберетесь с корабля долой! К чорту закон! Я здесь хозяин! — повторял беспрестанно капитан.
Наконец, во время начавшейся сильнейшей брани, я вдруг остановился и удалился на корму, не зная, что предпринять.
Между тем экипаж с быстротою приступил к выгрузке ящиков, клеток и зверей. Широкая люгерная шлюпка была привязана к шкоту шкуны, и в нее спускали странный зверинец. Мне не видны были люди, принимавшие ящики, так как корпус шлюпки был скрыт от меня нашим судном.
Ни Монгомери, ни его собеседник не обращали ни малейшего внимания на меня; они были сильно заняты, помогая и распоряжаясь матросами, выгружавшими их багаж. Капитан также вмешивался, но очень неловко. У меня в мыслях являлись одни за другим самые безрассудные отчаянные намерения. Раз или два, в ожидании решения своей судьбы, я не мог удержаться от смеха над своей несчастной нерешительностью. Я не мог придти ни к какому решению, что делало меня еще более несчастным. Голод и потеря известного количества крови способны лишить человека всякого мужества. У меня не хватало необходимых сил, чтобы противостать капитану, желавшему меня выгнать, ни чтобы навязать себя Монгомери и его товарищу, Совершенно безучастно ждал я решения своей судьбы, а между тем переноска клади Монгомери в шлюпку шла своим чередом, я же был забыт.
Вскоре выгрузка была кончена. Затем меня, не оказавшего ни малейшего сопротивления, дотащили до шкафута, и в этот момент я увидел, какия странные лица находились вместе с Монгомери в шлюпке. Однако, последний не дожидаясь, быстро оттолкнулся от корабля. Между мною и ею образовалось широкое пространство зеленоватой воды, и я изо всех сил откинулся назад, чтобы не полететь вниз головою.
Люди, находившиеся в шлюпке, громко рассмеялись, и слышен бых голос Монгомери, ругавшего их. После этого капитан, его помощник и один из матросов привели меня к корме. Там все еще стоял на буксире челнок от судна «Dame Altière», до половины наполненный водою, в нем не было ни весел, ни провизии. Я отказался туда сесть и растянулся во всю длину на палубе. В конце концов, им удалось при помощи веревки — так как на корме не было лестницы — спустить меня в челнок и отвязать его.
Челнок медленно удалялся от шкуны.
В каком-то остолбенении смотрел я, как весь экипаж готовился к отплытию, и как шкуна спокойно переменила галс. Паруса затрепетали и надулись под напором ветра. Я пристально глядел на судно, накренившееся в мою сторону. Затем оно быстро исчезло из виду. Я не поворотил головы, чтобы следить за ним глазами, так как вовсе не надеялся на его возвращение. Усевшись на дно челнока, я в каком-то оцепенении созерцал тихое и пустынное море.
Итак, я снова находился в отчаянном положении, предоставленный воле стихии. Бросив взгляд через борт челнока, я заметил, что расстояние между мною и шкуной постоянно увеличивалось, причем на ней около перил виднелась голова капитана, осыпавшего меня насмешками. Обернувшись к острову, я увидел шлюпку, также уменьшавшуюся, по мере приближения ея к берегу.
Вдруг мне ясно представился весь ужас моего положения. Но было никакой возможности достигнуть берега, если только течение не пригонит меня к нему. Я еще не совсем оправился от лихорадки и недавнего голода и потому был близок к обмороку; в противном случае, у меня было бы больше мужества. Вдруг я принялся рыдать и плакать так, как мне не случалось плакать с самого моего детства. Слезы ручьем бежала из глаз. В припадке отчаяния я ударял кулаками по воде, наполнявшей дно челнока, и яростно бил ногами по его борту. Громким голосом молил я Провидение послать мне смерть. Я очень медленно подвигался к востоку, приближаясь к острову, и вскоре увидел шлюпку, переменившую галс и направлявшуюся в мою сторону. Она была сильно нагружена, и, когда подошла ближе, можно было различить широкие плечи и седую голову товарища Монгомери, сидящего на корме среди собак и различных ящиков. Он пристально смотрел на меня, не двигаясь и не говоря ни слова. Урод с черным лицом, скорчившись около клетки пумы на носу, также внимательно оглядывал меня своими дикими глазами. Кроме того, в шлюпке было еще трое людей — странные существа, похожие на дикарей, на которых яростно ворчали собаки. Монгомери правил рулем, подвел свое судно к моему и, наклонившись, привязал нос моего челнока к корме шлюпки. Итак, я был взят на буксир, потому что у них не было для меня места. Припадок отчаяния теперь совершенно прошел, и я довольно спокойно отвечал на обращение ко мне Монгомери при приближении. Я сказал ему, что челнок заполнен наполовину водою, и он передал мне черпак. В момент, когда веревка, связывавшая оба судна, натянулась, я опрокинулся назад, но затем энергично принялся выкачивать воду из своего челнока, что заняло порядочное время. Мое суденышко было в полной исправности, и только вода наполняла его до борта; когда вода была удалена, у меня оказалось, наконец, свободное время для наблюдения над экипажем шлюпки.
Человек с седыми волосами все еще продолжал внимательно разглядывать меня, но теперь, как мне казалось, с выражением какого-то смущения. Когда наши взоры встречались, он опускал голову и смотрел на собаку, лежавшую около его ног. Это был прекрасно сложенный человек с красивым лбом и крупными чертами лица; под глазами были у него морщинки, часто появляющиеся с летами, а углы его большого рта свидетельствовали о сильной воле. Он болтал с Монгомери, но настолько тихо, что нельзя было расслышать. После него взоры мои обратились на трех людей экипажа. Это были удивительно странные матросы. Раньше я видел только их фигуры, а теперь мог различить и лица, на которых было что-то такое, что внушало мне неопределенное отвращение к ним. Я продолжал внимательно разглядывать их, однако, первое впечатление не изглаживалось, и мне было непонятно, откуда оно истекало. Они казались мне людьми со смуглым цветом кожи, а все их члены до пальцев рук и ног включительно были спеленаты в особый род тонкой материи серого цвета. Никогда еще, даже на востоке, мне не встречались люди, столь искусно завернутые. На них были также чалмы, из-под которых они подсматривали за мной. Их нижняя челюсть выдавалась вперед; со своими длинными черными и гладкими волосами они, казалось мне, сидя, превосходили ростом каждую из виденных мною различных человеческих рас. Эти матросы на голову превышали человека с седыми волосами, который ростом был почти шесть футов. Впоследствии я заметил, что в действительности ростом они были не выше меня, но верхняя часть их туловища была ненормальной длины, нижние же оконечности, начиная с бедра, были коротки и странным образом скрючены. Во всяком случае, это был через-чур непривлекательный экипаж, и среди них на носу выделялось черное лицо человека со светящимися в темноте глазами. Во время моего рассматривания они встречали мои взоры, и каждый из них опускал голову, избегая прямого взгляда, не переставая исподтишка наблюдать за мной. Мне представилось, что я, без сомнения, им досаждаю, и потому обратил свое внимание на остров, к которому мы приближались. Берег был низкий и покрыт густой растительностью, главным образом, какими-то пальмами. В одном месте тонкая струя белого дыма, извиваясь, высоко поднималась вверх и рассеивалась в воздухе. В данный момент мы входили в широкую бухту, ограниченную с каждой стороны низким мысом. Морской берег состоял из сероватого песка и представлял резкую покатость, поднимавшуюся от шестидесяти до семидесяти футов над уровнем моря и поросшую деревьями и кустарниками. На половине косогора находилось четырехугольное пространство, огражденное стенами, выстроенными — как я узнал впоследствии, — частью из кораллов, частью из лавы и пемзы. Из-за ограды виднелись соломенные крыши. Какой-то человек ждал нас, стоя на берегу. Издали я, как будто, видел и другие странные фигуры, скрывшиеся, по всей вероятности, при нашем приближении за кустарниками холмов, так как, подойдя ближе, я более ничего не видел.
Ожидавший нас человек был среднего роста, с лицом негра, с широким ртом, почти лишенным губ, с чрезвычайно длинными и сухопарыми руками; у него были большие узкие ступни и дугою искривленные ноги. Он смотрел на наше приближение, вытянув вперед свою звероподобную голову. Подобно Монгомери и его компаньону, этот человек был одет в блузу и брюки из синей саржи.
Когда приблизились наши суда, субъект этот принялся бегать взад и вперед по берегу с удивительнейшими кривляниями. По приказанию Монгомери, четверо людей шлюпки поднялись и, как-то неуклюже двигаясь, убрали паруса.
Монгомери искусною рукою, пользуясь приливом, направил шлюпку к маленькой, узкой и довольно длинной бухте, вырытой в песчаном береге для защиты судна от непогоды. Слышно было, как киль задевал дно; с помощью черпака я помешал моему челноку разбить руль шлюпки и, отвязавшись, пристал к берегу. Трое закутанных людей выпрыгнули из шлюпки и с весьма неуклюжими движениями принялись за ея выгрузку; к ним на помощь присоединился человек, ожидавший нас на берегу.
Я был совершенно поражен курьезными движениями ног трех закутанных и забинтованных матросов — эти движения не были ни быстры, ни неловки, но странным образом искажены, как будто бы все их суставы были выворочены. Собаки продолжали рваться с цепей и ворчать на этих людей. На берег их переправлял человек с седыми волосами. Трое существ с высокими бюстами обменялись между собою странными гортанными звуками, и ожидавший вас на берегу человек с жаром вступил с ними в разговор на незнакомом для меня диалекте. Это происходило в тот момент, когда они взялись за несколько тюков, лежавших на корме шлюпки. Я где-то слышал несколько подобных звуков, но не мог припомнить, в какой именно стране. Седой старик с трудом удерживал возбужденных собак, и среди шума их лая слышно было, как он прикрикивал на них. Монгомери, управлявший шлюпкой, спрыгнул на землю и начал распоряжаться выгрузкой. Мой долгий пост и палящий зной настолько ослабили меня, что я не в состоянии был предложить им свою помощь. Вдруг человек с седыми волосами, казалось, вспомнил о моем присутствии и приблизился ко мне.
— Вы производите впечатление человека, которому не удалось пообедать! — проговорил он.
Из-под густых бровей сверкали маленькие черные глаза.
— Извините меня, что я не подумал об этом раньше… теперь вы наш гость, и нам нужно позаботиться о ваших удобствах, хотя, как вы знаете, не мы пригласили вас! — Быстрые его глаза смотрели мне прямо в лицо.
— Монгомери говорил мне, г. Прендик, что вы человек ученый… и занимаетесь наукой. Могу ли я попросить вас дать более подробные сведения об этом?
Я объяснил ему, что в продолжение нескольких лет занимался в Королевской Коллегии Наук и произвел несколько биологических исследования под руководством Гексли.
При этих словах он слегка поднял брови.
— Это меняет дело, господин Прендик, — сказал он с легким оттенком уважения в голосе. — Случайно мы также естествоиспытатели, здесь находится биологическая станция… в некотором роде!
Его глаза следили за существами, одетыми в белое, которые катили клетку с пумой к ограде.
— Мы биологи… По крайней мере, Монгомери и я! — добавил он.
Затем, спустя минуту, он продолжал:
— Я не могу даже приблизительно сказать вам, когда вам удастся вырваться отсюда. Наш остров находится вне обыкновенного пути кораблей. Мы их видим не раньше как через каждые 12–15 месяцев!
Вдруг он покинул меня, забрался на холм, обогнал обоз с пумой и вошел в отгороженное место. Двое других людей остались с Монгомери и стали нагружать на маленькую тачку кучу различных предметов. Лама и клетки с кроликами еще находились в шлюпке, в ней же оставалась привязанная к скамье вторая свора собак. Тачка была нагружена, и трое людей принялись ее тянуть но направлению к ограде, вслед за пумой. Вскоре Монгомери возвратился и протянул мне руку.
— Что касается меня, я очень доволен. Этот капитан был сама непристойность. Он отравил бы вам жизнь!
— Вам я вторично обязан спасением своей жизни!
— Я тут не при чем. Вскоре вы увидите, что этот остров — ужасное место, уверяю вас в том. На вашем месте я вел бы себя и поступал бы осмотрительно. Он…
На этом он вдруг остановился и переменил разговор.
— Не поможете ли вы мне выгрузить эти клетки? — спросил он меня.
Он странным образом поступил с кроликами. Я помог спустить на землю одну из клеток, это было довольно трудно, он же, открыв дверцу и наклонив клетку, выпотрошил на землю все ее содержимое.
Кролики вывалились кучею, один на другого. Монгомери забил в ладоши, и двадцать этих зверьков прыжками быстро забрались на холм.
— Живите и размножайтесь, мои друзья, населяйте остров. В последнее время мы немного нуждались в мясе! — добавил Монгомери.
В то время, как я смотрел на убегающих кроликов, вернулся седой старик с бутылкой водки и сухарями в руках.
— Вот вам для времяпровождения, Прендик! — произнес он гораздо более дружелюбно, чем прежде.
Без всякой церемонии я принялся уничтожать сухари, а старик помог Монгомери отпустить на волю еще двадцать кроликов. Однако, три больших наполненных клетки были препровождены за ограду. Я не дотронулся до водки, так как вообще всегда воздерживался от употребления спиртных напитков.
IV
Остроконечное ухо
Все окружающее меня казалось мне в то время столь странным, и мое положение было результатом скольких неожиданных приключений, что я не различал ясно ненормальности каждого предмета в отдельности. Я последовал за клеткою с ламою, направлявшейся к ограде, и присоединился к Монгомери, который просил меня не вступать в огороженное каменной стеной пространство. Тогда же я заметил, что пума в клетке и куча другого багажа были сложены около входа в ограду. При моем возвращении на берег выгрузка шлюпки оказалась оконченной, и сама она была вытащена на песок. Седой старик подошел к нам и обратился к Монгомери:
— Приходится теперь заняться нашим неожиданным гостем. Что нам делать с ним?
— У него значительные научные познания! — отвечал Монгомери.
— Я сгораю от нетерпения приступить к работе над новым материалом! — проговорил старик, кивнув головою по направлению к ограде, при этом глаза его вдруг заблистали.
— Я охотно этому верю! — возразил Монгомери почти шепотом.
— Мы не можем послать его туда, вниз, и у нас также нет времени, чтобы выстроить ему новую хижину. Тем более мы не можем его сегодня же посвятить в нашу тайну!
— Я в ваших руках! — сказал я.
У меня не было никакого представления о том, что он подразумевал под словом «туда, вниз».
— Я уже обо всем этом подумал, — ответил Монгомери. — Моя комната снабжена наружною дверью…
— Это превосходно! — живо прервал старик. Мы все втроем отправились к ограде.
— Для меня неприятно такое скрытничанье, господин Прендик, но вы прибыли так неожиданно. Наше маленькое строение скрывает в себе одну или две тайны; можно вообразить, комната Синей Бороды, но в действительности нет ничего ужасного… для здравомыслящего человека. В данный же момент… так как мы вас не знаем…
— Конечно, — прервал я его, — было бы глупо мне обижаться на ваши предосторожности!
Большой его рот скривился в слабую улыбку, и наклонением головы он поблагодарил меня. Это был один из тех молчаливых людей, которые, когда смеются, заостряют углы рта.
Мы миновали главный вход ограды. Главный вход представлял плотно притворявшуюся толстую деревянную решетку, окованную железом; около него в кучу была сложена вся кладь со шкуны. У угла ограды находилась маленькая дверца, которой я до сей минуты не примечал. Седой старик вытащил из засаленного кармана своей синей куртки связку ключей, отомкнул дверь и вошел. Эти ключи и многосложные запоры чрезвычайно поразили меня. Я последовал за ним и очутился в маленькой комнатке, убранной хотя просто, но с некоторым комфортом; ея внутренняя дверь, слегка приоткрытая, выходила на мощенный двор. Монгомери быстро захлопнул ее. В самом темном углу комнаты был подвешен гамак; крошечное окно без стекол и с железной решеткой пропускало дневной свет со стороны моря.
— Эта комнатка, — сказал мне старик, — должна служить вашим жилищем, а внутренняя дверь, — добавил он, — во избежание неприятного злоключения ее закроют — границей, которой не следует преступать!
Он обратил мое внимание на складное кресло, удобно стоявшее перед окном, и на полку, около гамака, со старыми книгами;. среди этих последних находилось много руководств по хирургии и произведений римских и греческих классиков, которые я лишь с трудом мог разбирать. Не желая во второй раз открывать внутреннюю дверь, он вышел через наружную.
— Мы обыкновенно здесь обедаем! — сообщил мне Монгомери, затем, повидимому, у него явилось какое-то неожиданное сомнение, и он бросился догонят своего товарища.
— Моро!.. — услышал я его зов, но не обратил внимание в данную минуту на это слово. Немного спустя, при рассматривания книг, оно снова пришло мне на память: где я слышал уже это имя?
Я уселся перед окном и принялся с аппетитом доедать несколько оставшихся у меня сухарей.
— Кто это такой был Моро? — вертелось в моей голове.