Огонь изнутри

Хенаро смотрел на меня с лучезарной улыбкой. Моя тарелка стояла передо мной. И она тоже была пуста. И только остатки жаркого в ней говорили о том, что я, похоже, только что закончил есть.

Но я не помнил, как ел. Однако я не помнил и того, как подошел к столу и сел.

— Ну, как жаркое? Понравилось? — спросил у меня Хенаро, глядя куда-то вдаль.

Я ответил, что понравилось. Мне не хотелось показывать, что у меня проблемы с памятью.

— А как по мне — слишком уж много перца, — сказал Хенаро. — А ты обычно не ешь острого, вот я и забеспокоился, как бы чего не вышло. Напрасно ты две порции умял. Похоже, степень твоего свинства чуточку возрастает, когда ты находишься в состоянии повышенного осознания, а?

Я признал, что он вероятно прав. Он налил мне большущую кружку воды и велел запить жаркое, чтобы не так пекло в горле. Я с жадностью влил в себя всю воду, после чего они оба взвыли от хохота. Внезапно я осознал, что происходит. Моё осознание было физическим. Это было вспышкой желтоватого света, которая ударила меня, как если бы спичка зажглась прямо между моих глаз. Я знал, что Хенаро шутит. Я не ел вовсе. Я был настолько погружен в объяснения дона Хуана, что забыл обо всем на свете. А из тарелки, стоявшей передо мной, ел Хенаро.

После ужина дон Хуан продолжил рассказ о свечении осознания. Хенаро сидел рядом со мной и слушал с таким видом, словно все это было для него полным откровением.

Дон Хуан сказал, что эманации, находящиеся вне коконов живых существ, называют большими эманациями. Давление, которое они оказывают на кокон, одинаково для всех живых существ. Но результаты этого давления различны, поскольку реакция коконов на него бесконечно разнообразна. Однако в определенных пределах можно говорить о некоторой однородности реакций.

— И теперь, — продолжал дон Хуан, — когда видящий видит, как давление больших эманаций обрушивается на эманации внутри, которые постоянно в движении, и заставляет их прекратить двигаться, он знает, что светящееся существо в этот момент зафиксировано осознанием.

— Само по себе выражение «большие эманации обрушиваются на эманации внутри кокона, заставляя их замереть» означает, что видящий видит нечто неописуемое, смысл чего он знает без тени сомнения. Это значит, что голос видения сообщил видящему: эманации внутри кокона полностью успокоились и совпали с некоторыми из внешних эманаций.

Естественно, видящие считают, что осознание всегда приходит извне и что истинная тайна — не внутри нас. Итак, поскольку в соответствии с природой вещей, большие эманации фиксируют[15] эманации внутри кокона, фокус истинного осознания состоит в том, чтобы позволить фиксирующим эманациям слиться с теми, которые находятся внутри нас. Видящие считают, что если мы позволим этому случиться, мы становимся такими, какие мы в действительности есть — текучими, неизменно движущимися, вечными.

Дон Хуан замолчал. Его глаза ярко сияли. Казалось, они смотрят на меня откуда-то с огромной глубины. У меня такое ощущение, что каждый из его глаз — отдельная, совершенно независимая точка сияния. Мгновенно он боролся с невидимой силой, c огнем, возникшим изнутри, чтобы его поглотить. Потом все прошло, и он снова заговорил:

— Степень осознания каждого конкретного существа зависит от того, насколько оно способно позволить давлению больших эманаций вести его.

После длинного перерыва дон Хуан продолжил объяснение. Он сказал, что видящие увидели: с момента зачатия осознание существа увеличивается и обогащается процессом жизни. И еще они увидели, что осознание, например, насекомого и осознание человека растут поразительно различными способами, но с одинаковой неуклонностью.

— Осознание развивается с момента зачатия или с момента рождения? — попросил уточнить я.

— Осознание развивается с момента зачатия, — подчеркнул дон Хуан. — Я всегда тебе говорил: сексуальная энергия имеет огромное значение, ею необходимо управлять и пользоваться с огромной осторожностью. Но ты каждый раз пропускал мои слова мимо ушей. Ты думал, что речь идет о нравственности. Я же всегда говорил об этом только с точки зрения сохранения и перераспределения энергии.

Дон Хуан взглянул на Хенаро. Хенаро одобрительно кивнул. Дон Хуан сказал:

— Сейчас Хенаро поведает тебе, что говорил о сохранении и перераспределении половой энергии наш бенефактор — нагуаль Хулиан.

— А нагуаль Хулиан, — начал Хенаро, — говорил, что заниматься сексом или нет — вопрос наличия энергии. Сам он с сексом проблем не имел никогда: у него ее была прорва. Но мне он с первого же взгляда сказал, что мой член предназначен только для того, чтобы писать. Потому что у меня не хватало энергии на секс. Бенефактор сказал, что мои родители были ужасно утомлены, когда делали меня, и им было скучно. Он назвал меня результатом исключительно тоскливого совокупления — «kojida aburrida». Таким я и родился — скучным и утомленным. Нагуаль Хулиан вообще не рекомендовал людям моего типа заниматься сексом. Тем самым мы можем сохранить то небольшое количество энергии, которым обладаем.

То же самое он сказал Сильвио Мануэлю и Эмилито. Относительно остальных учеников он видел — у них достаточно энергии. Они не были зачаты в тоскливом совокуплении. Им он сказал, что они могут делать со своей половой энергией все, что хотят, но просил не забывать о самоконтроле и понимать: согласно команде Орла, роль секса — наделять новые существа сиянием осознания. Мы сказали, что нам все понятно.

И вот однажды, без каких бы то ни было предупреждений, с помощью своего бенефактора нагуаля Элиаса, он приподнял занавес другого мира и, нисколько не колеблясь, затолкал нас всех туда. И все мы там едва не погибли. Кроме Сильвио Мануэля. Мы не имели энергии, чтобы противостоять воздействию другого мира. Никто из нас, за исключением Сильвио Мануэля, не последовал совету нагуаля.

Я обратился к дону Хуану:

— Что такое занавес другого мира?

— То, что сказал Хенаро, — занавес. Но ты уходишь от темы. Ты всегда уклоняешься от темы. Мы говорим о команде Орла относительно секса. Это ведь его команда: половая энергия предназначена для создания жизни. Посредством этой энергии Орел наделяет новые существа осознанием. Поэтому, когда живые существа совокупляются, эманации внутри их коконов делают все возможное для того, чтобы наделить осознанием новое существо, которое они создают.

Во время полового акта эманации, заключенные в коконе каждого из партнеров, приходят в глубочайшее возбуждение, кульминацией которого становится слияние двух частей светимости осознания — по одной от каждого партнера — которые отделяются от их коконов.

— Половой акт всегда награждение осознанием, хотя оно может и не укрепиться, — продолжал дон Хуан. — Эманации внутри коконов человеческих существ понятия не имеют о сексе ради развлечения.

Приподнявшись со стула, Хенаро наклонился ко мне через стол и, покачивая для убедительности головой, тихо произнес:

— Нагуаль изрек истину. Они, в самом деле, не имеют понятия. — Он подмигнул.

Дон Хуан, едва сдерживая смех, добавил, что люди обычно действуют, не считаясь с тайной бытия и полагая, что такой возвышенный акт, как наделение жизнью и осознанием сводится к чисто физическому влечению, которым можно пользоваться по своему усмотрению.

Хенаро принялся непристойно крутить тазом, изображая похоть. Дон Хуан сказал, что именно об этом идет речь. Хенаро выразил ему признательность за столь высокую оценку его единственного вклада в объяснение осознания.

После чего оба они разразились совершенно идиотским хохотом, сказав, что если бы я знал, как серьёзен был по поводу объяснения осознания их бенефактор, я непременно хохотал бы вместе с ними.

Я серьёзно поинтересовался, что все это значит для обычного человека в его повседневной жизни.

— Что именно? То, что делает Хенаро? — с напускной серьезностью спросил дон Хуан.

Их веселье всегда было заразительным. Успокаивались они довольно долго. Уровень их энергии был настолько высок, что рядом с ними я выглядел старым и дряхлым.

— Я, правда, не знаю, — ответил, наконец, дон Хуан. — Я только знаю, что это значит для воина. Воин знает: единственная энергия, которой мы реально обладаем, — это сексуальная энергия, которая наделяет жизнью. Воин всегда помнит об этом и потому постоянно отдает себе отчет в степени своей ответственности.

И если воин намерен обладать достаточной энергией для того, чтобы научиться видеть, он должен стать скрягой в отношении своей половой энергии. В этом и заключается урок, данный нам нагуалем Хулианом. Он толкнул нас в неизвестное, и мы почти погибли там. И, поскольку каждый из нас хотел видеть, мы, разумеется, стали воздерживаться от растранжиривания своей светимости осознания.

Я уже не раз слышал от него подобные сентенции. И каждый раз принимался с ним спорить. Каждый раз я чувствовал, что должен возразить против того, что считал пуританским отношением к сексу.

И в этот раз я тоже принялся возражать. Они оба хохотали до слез.

— Ну, хорошо, а что делать с естественной чувственностью человека? — поинтересовался я.

— Ничего не делать, — ответил он. — С человеческой чувственностью все в порядке. Проблема не в ней, а в человеческом невежестве и нежелании людей считаться со своей магической природой. Попусту растрачивать животворную силу половой энергии — ошибка. Но ошибка также — не знать, что, имея детей, человек истощает свою светимость осознания.

— Откуда видящие знают, что наличие детей истощает светимость осознания? — спросил я.

— Они видят, что светимость родителей уменьшается, а детей растет. У некоторых сверхчувствительных, хрупких, хилых родителей свечение осознания почти совсем исчезает. На светящихся коконах родителей появляются большие темные пятна — как раз в тех местах, откуда была взята светимость. Где-то в среднем сечении кокона. Иногда эти пятна даже можно видеть как бы наложенными непосредственно на тело человека.

Я поинтересовался, можно ли сделать что-нибудь, чтобы дать людям более сбалансированное понимание свечения осознания.

— Нет, — ответил дон Хуан. — По крайней мере, видящие не могут сделать ничего. Цель видящих — свобода. Они стремятся стать ни к чему не привязанными свидетелями, неспособными выносить суждения. Иначе им пришлось бы взять на себя ответственность за приход нового, более гармоничного цикла. А этого не может сделать никто. Новый цикл, если ему суждено начаться, должен прийти сам по себе.

5

Первое внимание

На следующий день мы позавтракали на рассвете. Затем дон Хуан сдвинул мой уровень осознания.

— Давай сегодня отправимся в изначальное место, — сказал дон Хуан, обращаясь к Хенаро.

— Пожалуй… — несколько колеблясь, проговорил тот. А потом, взглянув на меня, добавил тихо, как бы не желая, чтобы я слышал: «Думаешь, он потянет? Что-то я сомневаюсь…»

Всего за несколько секунд мой страх и подозрительность выросли до неимоверных размеров. Сердце заколотилось, меня прошиб пот. Дон Хуан подошел ко мне и, почти не скрывая своего веселья, заверил, что Хенаро просто потешается надо мной.

— Мы только прогуляемся туда, где тысячелетия назад жили самые первые видящие, — сказал он.

Пока дон Хуан говорил, я мельком взглянул на Хенаро. Тот медленно качал головой из стороны в сторону. Движение было совсем незаметным. Хенаро словно давал мне понять, что дон Хуан говорит неправду. Я едва не обезумел, находясь на грани истерики, и очнулся только, когда Хенаро захохотал.

Я был ошеломлен тем, с какой легкостью менялись мои эмоциональные состояния — от практически неуправляемого взрыва до полного спада.

Втроем мы вышли из дома Хенаро. Было раннее утро. Вскоре мы углубились в выветренные холмы, расстилавшиеся вокруг дома. Там мы остановились и сели на огромном плоском камне посреди свежевспаханного и, судя по всему, засеянного склона.

— Вот оно — изначальное место, — сказал мне дон Хуан. — В процессе объяснения нам предстоит прийти сюда еще пару раз.

— Ночью здесь случаются очень странные вещи, — сообщил Хенаро. — Нагуаль Хулиан, по сути, поймал здесь союзника. Вернее, союзник…

Дон Хуан довольно явственно шевельнул бровями. Не договорив, Хенаро умолк и улыбнулся мне:

— Рановато для страшных историй. Подождем до темноты.

Он встал и принялся красться на носках вокруг камня, выгнув назад спину.

— Что он говорил о том, как ваш бенефактор поймал здесь союзника? — обратился я к дону Хуану.

Тот не ответил, глядя на ужимки Хенаро. Дон Хуан был от них в экстазе.

Через некоторое время он, наконец, проговорил, все еще не сводя глаз с Хенаро:

— Хенаро имел в виду довольно сложный метод использования осознания.

Хенаро тем временем полностью обошел вокруг камня и вернулся на свое место. Тяжело дыша, он сел на камень. Он почти задыхался.

Дон Хуан, похоже, был просто в восторге от того, что только что проделал Хенаро. У меня же в очередной раз возникло ощущение, что они надо мной потешаются, замышляя что-то, о чем я не имею ни малейшего понятия.

Вдруг дон Хуан вновь принялся рассказывать. Звук его голоса меня успокоил. Он сказал, что в результате огромнейших усилий видящие пришли к следующему заключению: полностью развитое процессом жизни сознание взрослого человеческого существа называть осознанием некорректно, поскольку оно превращается в нечто более сложное и интенсивное. Это нечто видящие назвали вниманием.

— Откуда видящие узнали, что осознание человека растет и культивируется, — спросил я.

Он ответил, что в определенное время развития человеческого существа некоторая полоса эманаций внутри кокона становится очень яркой и, по мере накопления человеком опыта, эта полоса постепенно начинает излучать свет. В некоторых случаях свечение данной полосы эманаций становится настолько ярким, что сливается с внешними эманациями. Наблюдая такое усиление свечения, видящие были вынуждены предположить: осознание — это как бы сырье, продуктом развития которого является внимание.

— Как видящие описывают внимание?

— Они говорят, что внимание — это обуздание и усиление осознания посредством процесса жизни, — ответил он.

Он добавил, что определения таят в себе определенную опасность: делая вещи более понятными, они их упрощают. В данном случае, давая определение вниманию, мы рискуем превратить чудесное магическое достижение в нечто бытовое и невыразительное. Внимание — величайшее и единственное достижение человека. Исходное осознание животного уровня развивается до состояния, охватывающего всю гамму того, что мы способны выбирать как люди. А видящие совершенствуют его еще больше — до тех пор, пока оно не охватит весь объем человеческих возможностей. Я поинтересовался, существуют ли с точки зрения видящих какие-либо принципиальные различия между тем, что мы способны выбирать и нашими возможностями.

Дон Хуан объяснил, что под тем, что мы способны выбирать, понимается то, что мы способны выбирать как личности. Это призвано иметь дело с уровнем повседневного диапазона — известным, и вследствие этого факта выбираемое нами полностью ограничено по количеству и охвату.

Человеческие же возможности принадлежат к сфере неизвестного. Они относятся не к тому, что мы можем выбрать, а к тому, чего мы способны достичь. Примером человеческого выбора является наш выбор верить, что человеческое тело есть объект, среди прочих объектов. А примером человеческих возможностей — достижение видящих, благодаря которому они воспринимают человека как яйцеобразное светящееся существо. Тело как материальный объект относится к сфере известного. Воспринимая тело как светящееся яйцо, мы имеем дело со сферой неизвестного. Человеческие возможности, таким образом, поистине неисчерпаемы.

— Видящие говорят, что существуют три типа внимания, — продолжал дон Хуан. — Ты понимаешь, конечно, что речь идет только о человеческих существах, а не о живых существах вообще. Но это не просто типы внимания. Это, скорее, три уровня достижения, три уровня развития. Их называют первым, вторым и третьим вниманием. И каждое из них являет собой совершенно независимую самодостаточную область.

Первое внимание человека — это животное осознание, которое в процессе жизненного опыта развилось в сложную, запутанную и исключительно хрупкую способность, которая имеет дело с миром повседневной жизни во всех его неисчислимых аспектах. Другими словами все, о чём мы можем думать, является частью первого внимания.

Первое внимание суть то, что мы являем собою в качества обычных людей. И, по причине столь абсолютной власти над нашими жизнями, первое внимание оказывается наиболее важным приобретением обычного человека. Первое внимание, пожалуй, даже единственное, чем мы реально обладаем.

Учитывая действительную значимость первого внимания, видящие взялись за тщательное его исследование посредством видения. Находки, сделанные ими в этой области, сформировали всё их мировоззрение, как и мировоззрение их последователей. Хотя последователи в большинстве своем не понимали, что именно видели те видящие на самом деле.

Проникновенным голосом дон Хуан сообщил мне, что выводы, сделанные новыми видящими на основании тщательных исследований, не имели практически ничего общего с рассудком и соображениями рационального порядка. Ведь исследовать первое внимание и формулировать соответствующие объяснения может только тот, кто его видит. Разумеется, это доступно только видящему. А вот изучать то, каким видящий видит первое внимание, очень важно. Это дает первому вниманию ученика уникальную возможность — понять принципы и механизмы своего собственного функционирования.

— Так вот, видящий видит первое внимание, как светимость осознания, развитую до сверхинтенсивного излучения, — продолжал дон Хуан. — Но эта часть светимости зафиксирована, так сказать, на поверхности кокона. Это светимость, покрывающая зону известного.

А теперь поговорим о втором внимании, которое является более сложным и специфическим состоянием светимости осознания. Второе внимание действует в неизвестном. Оно начинает работать, когда задействуются эманации внутри человеческого кокона, которые обычно не используются.

Я назвал второе внимание специфическим состоянием по следующей причине: чтобы задействовать эти неиспользованные эманации, необходима необычная, тщательно разработанная тактика, требующая исключительной дисциплины и высшей степени сосредоточения.

Дон Хуан напомнил мне, как когда-то, обучая меня искусству сновидения, он уже рассказывал о сосредоточении, необходимом для осознания того, что видишь сон. Так вот, это сосредоточение — предшественник второго внимания.

Эта концентрация есть форма сознания, относящаяся к другой категории, нежели необходимая для действий в обычном мире.

Еще дон Хуан сказал, что второе внимание также называют левосторонним осознанием и что это — огромнейшая область. Фактически эта область кажется беспредельной, настолько она огромна.

— И просто так я не полезу туда ни за что на свете, — продолжал дон Хуан. — Это — трясина, настолько сложная и причудливая, что трезвые и уравновешенные видящие входят в нее только при строго определенных условиях.

Вся сложность состоит в том, что забраться во второе внимание просто, а противиться его соблазну практически невозможно.

Овладев осознанием, древние видящие использовали свое мастерство для того, чтобы расширить свое свечение осознания до непостижимых пределов. Заставляя вспыхивать эманации внутри своих коконов по одной полосе за раз, они стремились зажечь их все. И им это удалось, но, как это ни странно, умение зажигать полосы по одной стало тем фактором, из-за которого они увязли в трясине второго внимания.

Новые видящие исправили их ошибку. Они довели мастерство управления осознанием до его естественного завершения. Они научились одним ударом выводить свечение осознания за пределы кокона.

Третье внимание достигается, когда свечение осознания превращается в огонь изнутри — свечение, которое зажигает не по одной полосе за раз, а одновременно все эманации Орла внутри кокона человека.

Дон Хуан сказал, что испытывает благоговение перед непреклонным устремлением новых видящих к достижению третьего внимания в течение жизни, пока они живы и осознают свою индивидуальность.

Он не счел нужным останавливаться на тех редких случаях, когда люди и другие живые существа случайно входят в неизвестное и непознаваемое, не отдавая себе в этом отчета. Дон Хуан сказал, что каждый такой случай — это дар Орла. Впрочем, для новых видящих вход в третье внимание — тоже дар, но значение этого дара несколько иное. Он скорее является наградой за достижение.

И еще дон Хуан сказал, что в момент смерти все человеческие существа входят в непознаваемое, и некоторые из них достигают третьего внимания, но всегда лишь на непродолжительное время и только для того, чтобы очистить пищу для Орла.

— Высшее свершение человеческого существа, — закончил дон Хуан, — в том, чтобы достичь этого уровня, сохранив жизненную силу и не сделавшись бестелесным осознанием, которое, подобно мерцающей искорке, взлетает прямо к клюву Орла, чтобы быть им поглощенным.

Пока дон Хуан рассказывал, я не замечал ничего вокруг. Теперь обнаружилось, что Хенаро исчез, видимо, встал и куда-то ушел, а сам я склонился к камню, и дон Хуан, сидя рядом на корточках, мягко нажимает мне на плечи, толкая вниз. Поддавшись, я лег на камень и закрыл глаза. С запада дул нежный ветерок.

— Только не засни, — произнес дон Хуан. — Ты ни в коем случае не должен спать на этом камне.

Я сел. Внимательно на меня глядя, дон Хуан добавил:

— Просто расслабься. Позволь внутреннему диалогу замереть.

С абсолютно полным сосредоточением я следил за его словами, когда вдруг ощутил приступ страха. Сперва я даже не понял, в чем дело. Я решил, что испытываю очередной приступ неверия. Но потом, как молния, меня пронзило: да ведь уже вечер! По моим ощущениям мы разговаривали на камне не больше часа. А прошел целый день!

Я вскочил. Я полностью отдавал себе отчет в чудовищности несоответствия, но что именно со мною происходит, тем не менее, понять не мог. Я только испытывал странное ощущение — тело жаждет убежать прочь. Дон Хуан прыгнул, обхватив меня, и мы вместе с ним скатились на мягкую землю. Дон Хуан держал меня крепко, я чувствовал себя зажатым в стальных тисках. Мне и в голову никогда не приходило, что он настолько силен.

Меня всего трясло, как в припадке эпилепсии. Руки метались вокруг, описывая самые невероятные траектории. И в то же время существовала некая отрешенная часть меня, которая даже с некоторым интересом созерцала, как вибрирует, извивается и подпрыгивает тело.