Огонь изнутри

Наконец, спазмы прошли, и дон Хуан меня отпустил. Он тяжело дышал от напряжения. Он сказал, что теперь нам будет лучше взобраться обратно на камень и там посидеть, пока я окончательно не приду в себя.

Я не смог устоять перед соблазном задать свой обычный вопрос: что со мной произошло? Он объяснил, что во время его рассказа я был вытолкнут за определенную грань и неожиданно вошел очень глубоко в левостороннее осознание. Дон Хуан и Хенаро последовали туда за мной. А потом я точно так же внезапно оттуда вышел.

— Я как раз вовремя тебя поймал, — сообщил мне дон Хуан. — Иначе тебя вынесло бы прямо в твое нормальное состояние. Я совершенно запутался. Он объяснил, что все мы втроем играли c осознанием. В какой-то момент я, должно быть, испугался, и ускользнул от них.

— Хенаро — мастер осознания, — продолжал дон Хуан. — Сильвио Мануэль — мастер воли. В свое время их обоих безжалостно толкнули в неизвестное. Наш бенефактор поступил с ними точно так же, как с ним самим поступил его бенефактор. В некотором отношении Хенаро и Сильвио Мануэль очень похожи на древних видящих. Они знают, что они могут сделать, но их мало интересует знание того, как они это делают. Сегодня Хенаро воспользовался случаем, чтобы сдвинусь твое свечение осознания. В результате мы все вместе оказались в каких-то таинственных закоулках неизвестного.

Я умолял его рассказать, что происходило с нами в неизвестном.

Вдруг у самого своего уха я услышал:

— Ты должен сам это вспомнить.

Я был абсолютно уверен, что слышу голос видения, и потому совсем не испугался. Я даже не поддался побуждению оглянуться.

— Я — голос видения, и я говорю тебе, что ты — мудак, — раздался тот же голос.

Затем послышался смешок.

Я обернулся. Позади меня сидел Хенаро. Я был настолько удивлен, что хохотал, наверное, даже несколько истеричнее, чем они.

— Ну что ж, темнеет, — сказал мне Хенаро. — Как я тебе уже обещал, сегодня здесь нам предстоит нечто.

Тут в разговор вмешался дон Хуан:

— А может быть хватит на сегодня? А то ведь наш дурачок может помереть со страху.

— Не-е, он — в порядке, — возразил Хенаро, потрепав меня по плечу.

— Ты бы все-таки у него самого спросил, — настаивал дон Хуан. — Он ведь и вправду такой дурачок, что может помереть со страху. Он сам тебе об этом скажет.

— Что действительно? — подняв брови, обратился ко мне Хенаро. — Ты на самом деле такой дурачок?

Я промолчал. И от этого они в буквальном смысле покатились со смеху. Хенаро даже скатился на землю. Дон Хуан легко спрыгнул с камня и помог ему подняться на ноги. После этого Хенаро сказал дону Хуану, имея в виду меня:

— Попался! Он ведь никогда не скажет, что он — дурачок. Он для этого чересчур самозначителен. А потом произойдет нечто такое, отчего его будет трясти. Он даже в штаны может наложить со страху. А все потому, что не признался, что он — дурачок.

Наблюдая за тем, как они смеются, я пришел к убеждению, что так радостно хохотать способны только индейцы. Но тут же я пришел к убеждению, что они злобствуют, и это видно невооруженным глазом. Ведь издевались они над не-индейцем.

Дон Хуан мгновенно уловил мои чувства и сказал:

— Не позволяй своей самозначительности разрастаться до неимоверных размеров. Ни с какой точки зрения ты не являешься чем-то особенным. Так же, как и любой из нас, независимо от того, индеец он или нет. Нагуаль Хулиан и его бенефактор добавили к своей жизни не один год удовольствия, потешаясь над нами.

Хенаро живо вскарабкался на камень и, подойдя ко мне, заявил:

— На твоем месте я бы не знал, куда себя деть от смущения. Я бы очень расстроился. Я бы даже разревелся. Да ты поплачь, поплачь. Пореви хорошенько, сразу полегчает.

К своему несказанному удивлению, я начал тихонько всхлипывать. А потом так разозлился, что взревел от ярости. И только после этого почувствовал облегчение.

Дон Хуан мягко похлопал меня по спине. Он сказал, что обычно гнев действует очень отрезвляюще. Иногда так действует страх, иногда — юмор. Но я, в силу своей насильственной натуры, реагирую только на гнев.

Он добавил, что внезапные сдвиги в светимости осознания делают нас слабыми. Они пытались меня поддержать, заставить стать сильнее. И Хенаро в этом явно преуспел, когда ему удалось привести меня в ярость.

К тому времени уже наступили сумерки. Вдруг Хенаро указал на какое-то мелькание прямо и в воздухе на уровне глаз. В сумеречном свете это было похоже на большую бабочку, которая кружилась вокруг того места, где мы сидели.

— Не будь нетерпеливым, — предостерёг меня дон Хуан. — Позволь Хенаро вести тебя. И не отводи взгляда от этого пятна.

Мелькающая точка определенно была бабочкой. Я ясно различал все ее детали. Я следил за ее извилистым усталым полетом, пока не начал видеть каждую частичку пыльцы на ее крылышках.

Я был полностью поглощен созерцанием, когда что-то вдруг вывело меня из этого состояния. Прямо за спиной я ощутил мощный взрыв беззвучного шума, если так можно выразиться. Обернувшись, я заметил целую группу людей, стоявших в ряд на другом, несколько более высоком, чем тот, где мы сидели, конце камня. Я подумал, что это люди, живущие по соседству. Видимо, они заподозрили неладное, наблюдая, как мы целый день здесь болтаемся, и взобрались на камень, чтобы с нами разобраться. То, что их намерения по отношению к нам далеко не добрые, я узнал откуда-то в то же мгновение.

Дон Хуан и Хенаро соскользнули с камня, велев поторопиться и мне. Мы тотчас же двинулись прочь. Весь путь до дома Хенаро мы проделали, ни разу не оглянувшись, чтобы посмотреть, не преследуют ли нас те люди. Ни Хенаро, ни дон Хуан не произнесли ни единого слова. Один раз дон Хуан даже свирепо шикнул на меня, приложив к губам палец. Когда мы подошли к дому Хенаро, дон Хуан втянул меня внутрь. А Хенаро, не останавливаясь, проследовал мимо дома и куда-то ушел.

Когда мы с доном Хуаном оказались в безопасности внутри дома, и он зажег керосиновую лампу, я поинтересовался:

— Что это были за люди, дон Хуан?

— Это были не люди, — ответил он.

— Да ладно тебе, дон Хуан, не надо напускать мистический туман. Это были люди, я видел их своими глазами.

— Ну разумеется, ты видел их своими глазами, — парировал он. — Однако это ни о чем не говорит. Твои глаза тебя подвели. Это были не люди, и шли они за тобой. Хенаро пришлось их отвлечь.

— Так кто же это был, если не люди?

— О, а вот в этом скрыта тайна. Тайна осознания, которую невозможно раскрыть рациональным путем, просто о ней рассказав. Она относится к тем тайнам, которым можно лишь быть свидетелем.

— Хорошо, тогда сделай так, чтобы я тоже стал свидетелем этой тайны, — не отставал я.

— Но ты уже им стал. Дважды за сегодняшний день. Просто сейчас ты этого не помнишь. Однако вспомнишь, когда зажжешь те эманации, которые светились, когда ты был свидетелем той тайны осознания, о которой идет речь. A пока давай-ка вернемся к объяснению осознания.

Дон Хуан еще раз повторил, что осознание начинается с постоянного давления эманаций извне на эманации, заключенные внутри кокона. Это давление производит первое действие осознания: оно останавливает движение заключённых внутри эманаций, которое есть борьба за разрушение кокона, борьба за смерть.

Для видящего является истиной то, что все живые существа борются за смерть, продолжал дон Хуан. Тем, что останавливает смерть, является осознание.

Новых видящих привел в глубокое замешательство тот факт, что осознание препятствует смерти и в то же время является ее причиной, будучи пищей Орла. Так как это невозможно объяснить, поскольку не может быть рационального способа понять бытие, видящие осознали, что их знание основано на взаимопротиворечащих предпосылках. Я спросил:

— Но почему они разработали систему, содержащую внутренние противоречия?

— Ничего они не разрабатывали, — ответил он. — Видящие открыли непреложные истины, они увидели их такими, какие они есть. Вот и все.

— Вот, например: видящий должен быть методичным, рациональным существом, образцом трезвой уравновешенности; и в то же время он должен всячески избегать этих качеств, чтобы быть абсолютно свободным и открытым по отношению к чудесным тайнам бытия.

Приведенный доном Хуаном пример несколько сбил меня с толку. Но не совсем. Я понял, что имелось в виду. Ведь он все время пытался развить во мне максимум рационализма. И только лишь для того, чтобы разрушить его до основания и потребовать полного отсутствия хоть сколько-нибудь рационального подхода.

— Только предельная, высочайшая уравновешенность может стать мостом между взаимоисключающими противоречиями, — сказал дон Хуан.

— Скажи, дон Хуан, а как по-твоему, искусство может быть таким мостом? — поинтересовался я.

— Мостом между противоречиями ты можешь назвать все что угодно — искусство, страсть, уравновешенность, любовь и даже доброту.

Потом дон Хуан рассказал, что в процессе изучения первого внимания новые видящие обнаружили: все органические существа, кроме человека, успокаивают возбужденные эманации внутри своих коконов. За счет этого внутренние эманации получают возможность настроиться на соответствующие им внешние. Чего не происходит в случае человеческих существ, поскольку первое внимание последних принимается за инвентаризацию эманации Орла, имеющихся внутри кокона.

Я спросил:

— Что такое инвентаризация, дон Хуан?

— Человеческие существа отмечают те эманации, которые находятся внутри их коконов, — ответил он. — Ни одно другое существо этим не занимается. В момент фиксации внутренних эманации внешними первое внимание начинает за собой наблюдать.

Оно отмечает всё, связанное с ним самим, по крайней мере, пытается это делать любыми, какими может, отклонившимися от нормы, заблуждающимися путями. Этот процесс видящие называют осуществлением инвентаризации. Я не хочу сказать, что человеческие существа выбирают проводить или не проводить инвентаризацию или что они могут отказаться от ее проведения. Осуществление инвентаризации — это команда Орла. Что является объектом выбора — это способ подчинения ей.

Дон Хуан сказал, что, хотя ему и не нравится называть эманации командами, они, по сути, являются таковыми — командами, ослушаться которых не дано никому. Однако в подчинении командам заключен способ неподчинения им.

— В случае с инвентаризацией первого внимания, — продолжал дон Хуан, — видящий не может не подчиниться. И он подчиняется. Однако как только инвентаризация проведена, видящий выбрасывает ее. Ведь Орел не заставляет нас делать из нее культ. Он дает лишь команду на ee осуществление, не более.

— Каким образом видящий видит, что человек осуществляет инвентаризацию? — спросил я.

— Внутренние эманации человеческого кокона успокаиваются не для того, чтобы прийти в соответствие с внешними, — последовал ответ. — Это становится очевидным после того, как увидишь, что делают другие существа. Успокоившись, они практически сливаются с большими эманациями и движутся вместе с ними. Вот, например, скарабей — жук-навозник. Свет его эманаций распространяется, захватывая огромные пространства.

А человеческие существа успокаивают свои эманации и затем отражаются в них. Эманации фокусируются на самих себе.

Дон Хуан сказал, что, осуществляя инвентаризацию, люди доводят выполнение соответствующей команды до логического завершения. Все же остальное ими игнорируется. А когда человек достаточно глубоко увяз в инвентаризации, ситуация может развиваться по двум направлениям. В первом случае человек игнорирует импульсы больших эманаций, а во втором — использует их весьма специфически.

Игнорируя эти импульсы, человек после проведения инвентаризации приходит к уникальному состоянию, которое называется разумностью[16]. А использование всех импульсов специфическим образом — это самопоглощенность.

Для видящего человеческая разумность имеет вид необыкновенно однородного тусклого свечения, которое если и реагирует на постоянное давление больших эманаций, то делает это крайне редко. Это свечение делает оболочку яйцеобразного кокона более плотной, но в то же время и более ломкой.

Дон Хуан отметил, что по идее человеческая разумность должна была бы встречаться в изобилии, однако на самом деле это — чрезвычайно редкое явление. Подавляющее большинство человеческих существ склоняется к самопоглощенности.

Разумеется, осознание всех живых существ в известной степени замкнуто на себя для обеспечения взаимодействия между ними. Ho такой глубочайшей степени самопоглощенности первого внимания, которая присутствует у человека, не достигает ни одно другое существо. В противоположность человеку разума, напрочь игнорирующему импульсы больших эманаций, индивид самопоглощенный использует каждый импульс и преобразует его в усилие, взбалтывающее эманации внутри кокона.

Наблюдая все это, видящие пришли к одному весьма практическому выводу. Они увидели, что рассудочные люди должны жить дольше, чем самопоглощенные. Игнорируя импульсы больших эманаций, первые успокаивают естественное возбуждение внутренних эманации. А самопоглощенные индивиды, наоборот, сокращают свою жизнь, используя импульсы внешних эманаций для создания дополнительного возбуждения внутри.

— Что видит видящий, созерцая самопоглощенного человека? — поинтересовался я.

— Прерывистые вспышки белого света, сопровождающиеся длинными периодами потускнения, — ответил дон Хуан.

Потом он замолчал. У меня больше не было вопросов. А может, я слишком устал, чтобы спрашивать о чем бы то ни было. Громкий удар, похожий на взрыв, заставил меня подскочить от неожиданности. Входная дверь распахнулась. Вошел Хенаро и, тяжело дыша, рухнул на циновку. Он весь был мокрым от пота.

— Я рассказывал о первом внимании, — сообщил ему дон Хуан.

— Первое внимание работает только с известным, — сказал Хенаро. — Когда имеешь дело с неизвестным, оно не стоит и ломаного гроша.

— Ну, это не совсем верно, — возразил дон Хуан. — Первое внимание очень хорошо работает и с неизвестным. Оно блокирует неизвестное, оно отрицает его настолько яростно, что неизвестное для первого внимания попросту перестает существовать. Осуществление инвентаризации делает нас неуязвимыми. Именно это и было первой причиной ее возникновения.

— О чем это вы? — обратился я к дону Хуану.

Тот не ответил. Он смотрел на Хенаро, словно ждал ответа.

— Но если я открою дверь? — спросил Хенаро. — Сможет ли первое внимание работать с тем, что войдет?

— Твое и мое — не сможет, — сказал дон Хуан. — А его, — он указал на меня, — сможет. Давай попробуем.

— Но он же в состоянии повышенного осознания. Как насчет этого? — спросил Хенаро.

— Это ничего не меняет, — сказал дон Хуан.

Хенаро поднялся, подошел к входной двери и настежь распахнул ее, мгновенно отскочив в сторону. Порыв холодного ветра ворвался в дом. Дон Хуан подошел ко мне и встал рядом. Хенаро сделал то же самое. Они пристально меня разглядывали.

Я хотел закрыть дверь. Я чувствовал некоторое неудобство от холода. Но едва я двинулся к двери, как дон Хуан и Хенаро прыгнули вперед и загородили меня от нее.

— Ты что-нибудь замечаешь в комнате? — спросил Хенаро, обращаясь ко мне.

— Ничего, — совершенно искренне ответил я.

Кроме холодного ветра, который врывался сквозь дверной проем, замечать было нечего.

— Странные существа вошли, когда я открыл дверь, — сказал он. — Неужели ты ничего не заметил?

По его голосу я понял, что на этот раз он не шутит.

Втроем, они — по бокам, я — посредине, мы вышли из дома. Дон Хуан прихватил с собой керосиновую лампу, а Хенаро запер дверь. Через дверцу для пассажира мы сели в машину, причем меня они втолкнули первым. А потом мы отправились в соседний городок, где находился дом дона Хуана.

6

Неорганические существа

На следующий день я неоднократно просил дона Хуана объяснить, почему мы так внезапно покинули дом Хенаро. Но он наотрез отказался даже упоминать о том, что произошло. От Хенаро я тоже ничего не добился. В ответ на все мои вопросы он лишь подмигивал с дурацкой ухмылкой.

Во второй половине дня дон Хуан появился во внутреннем дворике своего дома. Я в это время находился там, беседуя с его учениками. Как по команде, все они поднялись и вышли.

Дон Хуан взял меня под руку, и мы двинулись вдоль галереи. Он молчал, и некоторое время мы просто прохаживались вокруг дворика, как будто гуляли по городской площади.

Дон Хуан остановился и повернулся ко мне. Потом он обошел меня, рассматривая с головы до ног. Я знал, что он видит меня. Меня охватила странная усталость, какое-то чувство лени. Я не испытывал его до тех пор, пока глаза дона Хуана не пробежали вдоль моего тела. Неожиданно он заговорил:

— Ни я, ни Хенаро не хотели говорить о том, что случилось ночью, вот по какой причине: когда ты был в неизвестном, ты очень сильно испугался. Хенаро втолкнул тебя туда, и там с тобой что-то происходило.

— Что именно, дон Хуан?

— Объяснить тебе это сейчас по-прежнему сложно, если вообще возможно, — сказал он. — Для того чтобы идти в неизвестное и отдавать себе отчет в том, что там происходит, тебе не хватает свободной энергии. Выстраивая истины об осознании в определенном порядке, видящие увидели, что первое внимание потребляет все свечение осознания, которым обладает человеческое существо. Свободной энергии при этом не остается. Вот в чем твоя нынешняя проблема. Рано или поздно каждому воину предстоит проникнуть в неизвестное. Поэтому новые видящие рекомендуют сохранять энергию. Но откуда ее взять, если вся она задействована?

Новые видящие говорят: свободною энергию можно добыть искореняя привычки, которые не являются необходимостью.

Дон Хуан остановился и спросил, есть ли у меня вопросы. Я поинтересовался, что происходит со светимостью осознания при искоренении ненужных привычек.

Он ответил, что осознание в этом случае выходит из состояния замкнутости на себе, обретая свободу для концентрации на чем-нибудь другом.

— Неизвестное неизменно присутствует здесь и сейчас, — продолжал дон Хуан. — Однако оно находится за пределами возможностей нашего нормального осознания. Для обычного человека неизвестное является как бы ненужной, лишней частью его осознания. А является оно таковым потому, что для того, чтобы ухватить эту часть себя, обычный человек не обладает достаточным количеством свободной энергии.

Ты идешь по пути воина уже достаточно долго. И способен ухватить неизвестное. На это у тебя свободной энергии хватает. Но для того, чтобы понять неизвестное или хотя бы запомнить его, ее у тебя явно недостаточно.