Внук доктора Борменталя

В гостиной Алена наряжала новогоднюю елку. По-прежнему в доме царил развал. Борменталь остановился посреди комнаты, сделал паузу, как бы собираясь с силами, и вдруг, повернувшись к жене, произнес:

– Извинись.

– Перед кем? – оторопела Марина.

– Перед ним, – ткнул он пальцем в грудь Дружка.

– За что?

– Ты обратилась к нему, как к собаке.

Дружок поморщился, давая понять, что он не настаивает на извинении.

– Почему, как к собаке? Я и к тебе могу так обратиться. Я взвинчена, волнуюсь, а он пропал… Ты не представляешь, что тут пишут! Ты читал новые указы Президента? Это же ужас какой-то! Я только что подала заявку на митинг в поселковый Совет! А ты про Дружка! – Марина с шумом потрясла газетой.

– Мне наплевать! Ты оскорбила его человеческое достоинство!

Марина шумно вздохнула и улыбнулась, что должно было означать: спорить с безумцем невозможно, я покоряюсь.

– Извини, Дружок, – с милой улыбкой произнесла она.

– На «вы»! – потребовал Борменталь. – Ты с ним не училась.

– Это уж точно! – рассмеялась она. – А сам, Митенька! Ты же зовешь его на «ты».

– Мне можно. Я, так сказать, его отец.

– А я его кормлю, – не сдавалась Марина.

– Кстати, чем? – осведомился Борменталь, сбавляя тон. – Я хочу знать: что он сегодня ел на обед?

– В магазине только овсяные хлопья. Ел овсянку… А талоны на него дадут?

Дружок переводил взгляд с Борменталя на Марину, мимикой помогая обоим. Наконец не выдержала Алена.

– Хватит вам! Все о'кей. Помогите мне лучше…

– Да вынь же ты гвозди изо рта! – внезапно закричал на Дружка Борменталь, давая себе разрядку.

Дружок выплюнул гвозди на ладонь, уставился на хозяина: какие еще будут приказания?

– Видишь! – ехидно сказала Марина. – Не себя посмотри. У нас с ним полное взаимопонимание. Правда, Дружок?.. Он уже говорить учится. Дружок, скажи!

Дружок напрягся, зашевелил бровями, потом изрек:

– Демократия. Гласность.

Подумав, он добавил:

– Перестройка – это клево!

– Алена, твоя работа? – грозно спросил Борменталь. – Вы мне человека не увечьте политикой. Бред какой-то! Он должен стать человеком естественным!

– Человек человеку – друг, товарищ и брат, – сказал Дружок.

У Швондера тоже стояла елка, украшенная пятиконечной звездой и увешанная памятными, за отличную службу, юбилейными, членскими и прочими значками, коих за долгую жизнь у Михаила Михайловича накопилось достаточно.

Старенький телевизор в углу передавал что-то предновогоднее, развлекательное, глубоко чуждое. Швондер на него и не смотрел. Он перечитывал старые дела, листая пожелтевшие страницы доносов и протоколов. Наконец он закрыл очередную папку, на обложке которой значилось: «Шариков П.П. Материалы к биографии», и, тяжело кряхтя, поднялся со стула.

Он подошел к стене, на которой висела именная шашка, снял ее, любовно провел ладонью по лезвию.

Швондер накинул шинель и с шашкой в руке направился в кладовку. Он включил там свет, лампочка осветила связанные в стопки дела, полки со старым заржавленным инструментом, листы железа, деревянные чурки. На верстаке стоял точильный круг. Швондер щелкнул выключателем, и круг начал медленно и тряско раскручиваться.

Швондер взялся за шашку обеими руками и прикоснулся лезвием к вертящемуся точильному камню. Из-под лезвия брызнул сноп искр.

Борментали готовились к новогоднему застолью. В наспех прибранной гостиной, между елкой и клавесином, под старым абажуром был накрыт стол с небогатой снедью, стояли бутылки сухого вина и шампанского и бутылка водки. Марина с Аленой хлопотали на кухне, нарезая овощи для салатов, Борменталь с Дружком, одетым в трикотажный спортивный костюм доктора, носили тарелки к столу.

– Дружок, голубчик, захвати мне глубокое блюдо из серванта! – крикнула Марина.

Дружок появился в кухне с блюдом. Вид у него был насупленный.

– Что хмуришься? – спросила Марина.

– Что вы все – Дружок да Дружок… Человеческое имя хочу, – сказал он с обидой.

– Он совершенно прав! – сказал Борменталь, появляясь в кухне. – Я об этом думал. Нужно дать имя и фамилию, и чтобы никаких Дружков!

– Ну, и какое же ты хочешь имя? – спросила Марина.

– Человеческое, – потупился Дружок.

– Предлагаю – Борисом. В честь Ельцина, – сказала Марина.

– При чем тут Ельцин? – поморщился Борменталь.

– Дружок, хочешь американское имя? – предложила Алена. – Мне нравится Грегори.

– Не хочу Грегори. Хочу Василием, – сказал Дружок.

– И прекрасно! – воскликнул Борменталь. – Василий – замечательное русское имя.

– А фамилия? – спросила Марина.

В кухне наступила пауза. Дать Дружку фамилию было нелегко.

– Бери нашу… Борменталь, – неуверенно предложил Дмитрий.

Новоявленный Василий отрицательно помотал головой. Борменталь обиженно засопел, смерил Василия взглядом.

– Почему так? – с вызовом спросил он.

– Еврейская… – совсем поникнув, отвечал Василий.

– Стыдно, Вася, – укоризненно сказала Марина.

– Вот уж не думал, что ты – антисемит, – с удивлением проговорил Борменталь. – Во-первых, если хочешь знать, фамилия Борменталь – не еврейская, а немецкая. Иван Арнольдович, дед мой, происходил из обрусевших немцев. А во-вторых, действительно стыдно… Антисемитизм у нас в семье не в почете.

– Не антисемит я… Просто с такой фамилией… трудно. Будто сами не знаете. Будь вы Сидоров, уже главврачом были бы… – сказал Василий.

– Возможно. Но тебе-то что? Ты собираешься делать карьеру? – иронически спросил Борменталь.

– Собираюсь. Не на шее же у вас сидеть. Я взрослый пес… то есть, мужчина, – поправился Василий. – Я делом заниматься должен.

– Ну-ну… – удивился Борменталь. – Тогда сам выбирай.

– Дружков! – не вытерпела Алена.

– Во! – расцвел Василий. – Это то, что надо.

– Значит, в паспорте запишем «русский»? – саркастически осведомилась Марина.

Василий подумал, снова отрицательно помотал головой.

– Почему же? – спросила она.

– Сами мне читали, что у вас с национальным вопросом творится. То русских бьют, то русские кого-то бьют. А я собака… Хочу остаться собакой по национальности.

– В пятом пункте нельзя писать «собака», – сказал Борменталь.

– Почему? – искренно удивился Василий. – Чукча можно, еврей можно, а собака – нельзя?

Вопрос застал Борменталей врасплох своею логичностью. Чтобы проехать этот щекотливый момент, Марина погнала всех к столу. Борменталь хлопнул себя по лбу и скрылся. Через минуту он вернулся в гостиную с завязанным свертком в руках.

– Василий! – торжественно начал он. – Разреши преподнести тебе наш новогодний подарок. Здесь твой первый костюм, в котором ты сможешь появляться на публику…

– И-ууу! – счастливо взвыл Василий, пытаясь лизнуть Борменталя в руку.

– Прекрати! – доктор отдернул ладонь. – Иди лучше переоденься.

Когда через пять минут Василий вернулся к новогоднему столу, семья онемела. Перед Борменталями предстал молодой худощавый мужчина в темном костюме и при галстуке, с небольшими рыжими усиками и копной рыжих волос. И галстук был в тон шевелюре, так что Василий вплыл в гостиную, как ясное солнышко, ослепительно улыбаясь.

Опомнившись, Борментали дружно зааплодировали. А Василий, поклонившись вполне элегантно для дворовой собаки, уселся на свое место.

Борменталь разлил в бокалы сухого вина Марине и Алене, затем потянулся с бутылкой водки к рюмке Василия. Но тот прикрыл рюмку ладонью.

– Спасибо. Не пью.

– Вот как? – удивился Борменталь, наливая водки себе. – Почему же?

– Насмотрелся, – сказал Василий. – Если можно, я морсу.

Борменталь пожал плечами и поднял рюмку.

– Выпьем за уходящий год, – начал он, – который, как и все предыдущие, не принес нам обещанного счастья, но мы, слава Богу, живы и здоровы, да у нас еще прибавление в семействе. Так что грешно жаловаться. Пускай Новый год попробует стать лучше. С крещением твоим, Василий! – чокнулся он с Дружковым.

Все выпили. Телевизор, дотоле показывавший нечто сумбурно-новогоднее, выдал на экране Кремлевскую башню, вслед за чем появилось лицо Президента.

Борменталь поднялся с места и выключил звук.

– Все, что он скажет, давно известно. Я могу сказать то же и даже лучше.

С этими словами Борменталь потянулся к бутылке шампанского и принялся откручивать проволоку. Президент на экране беззвучно шевелил губами.

– Включите Президента, – вдруг тихо потребовал Василий.

Борменталь с изумлением воззрился на Дружкова. Марина прищурила глаза, поставила бокал на стол.

– Ну, да… Вася его еще не видел. Это мы уже насмотрелись и накушались. Включи, Митя.

– Не в этом дело, – сказал Василий так же хмуро.

– А в чем? – спросил Борменталь, чуть прибавляя звук.

– В том, что он – Президент, – ответил Василий.

– Да что ты о нем знаешь?! – воскликнул Борменталь.

– Президент сползает вправо, – добавила Марина. – Он не оправдывает ожиданий демократов.

– Опять! – с тоской протянула Алена.

– Вася, а сколько тебе лет? – вкрадчиво спросил Борменталь.

– Пять, – сказал Василий.

– Так вот, мы пять лет наблюдаем этого человека, – Борменталь кивнул на экран, – и имеем достаточно оснований, чтобы относиться к нему скептически.

– Он не человек, он Президент, – упрямо проговорил Дружков. – Я его знать не знаю, впервые вижу, телевизоров не смотрел. Я бродячим был, в стае, дворовым всего год. У нас вожака все уважали. Нет уважения к вожаку – нет стаи. А любить его или не любить – дело личное. Я, кстати, нашего вожака не любил. Но уважал.

– Дело в том, Василий, что мы не в стае живем, а в обществе. Боремся за права личности. А вы пытаетесь навязать нам тоталитарные или монархические взгляды, – Марина неожиданно перешла на «вы».

– Это я не понимаю. А вожак есть вожак. Если я собачьего вожака уважал, то и людского буду.

– Хм… – издал звук Борменталь.

Но тут раздался звон курантов, полетела в потолок пробка, и Борментали с Василием объединились в общем новогоднем приветствии. Алена зажгла бенгальские огни, и, пока часы били двенадцать ударов, семейство стояло, держа над головою рассыпающиеся искрами свечи.