Внук доктора Борменталя

– Нельзя, Виктор Сергеевич… Готовим к операции.

– Как он? – спросил участковый.

– Еще дышит. Доктор говорит, надежды нет… А кто это? Из сивцовских?

– Если б знать! – воскликнул участковый. – Подобрали на шоссе. Видать, машиной сбило. Документов при нем не обнаружено. По виду – городской. Чего его сюда занесло? Теперь хлопот с ним не оберешься – личность устанавливать…

Прошло еще несколько томительных мгновений, из операционной показался Борменталь, стягивая на ходу с рук резиновые перчатки.

– Поздно, – сказал он. – Катя, вызывайте паталогоанатома… Впрочем, на завтра. А сегодня я прошу вас с Дарьей Степановной остаться. Есть срочная работа.

И Борменталь направился в ординаторскую с видом человека, решившегося на что-то важное.

"…Эксперимент, Дружище, – вещь необходимая. Мы ведь страна экспериментальная. Наверху экспериментируют, внизу экспериментируют. Попробуем и мы, правда? Ты только не дергайся, стой смирно, сейчас я тебя отвяжу. Ты будешь отвязанный пес, а я отвязанный доктор… Немного потерпишь ради науки, мы тебя под общим наркозом, ничего и не заметишь. Эх, если бы нас всех под общим наркозом! Проснулся – и вот оно, светлое будущее! Раны зализал и живешь себе дальше… Да не виляй ты хвостом! Не гулять идем. Идем на дело, которое нас прославит. Тебя и меня…

Не исключено, Дружок, что ты станешь человеком. Если ты станешь человеком, я тоже стану человеком. Тут Нобелевкой, Дружище, пахнет. Преображенскому не дали, время было такое. Спасибо, что своей смертью умер и памятник поставили. Но поручиться за твое человеческое будущее не могу по двум причинам: во-первых, неизвестно, чем дело кончится, в дневнике деда на этот счет никаких разъяснений; во-вторых, за будущее сейчас вообще никто поручиться не может. Введут в Дурынышах президентское правление, поставят бронетранспортер на шоссе, и будем мы с тобой соблюдать комендантский час без коменданта. Впрочем, комендантом будет участковый Заведеев. Хотя он для этого мало приспособлен.

…Ну, вот и славно, вот и отвязались. Крепко же тебя прежний хозяин прикрутил, не распутаешь. И нас, Дружище, прежний хозяин прикрутил накрепко. Ежели человеком станешь, поймешь – почем фунт лиха. Собакой-то что, собакой прожить можно, а вот человеком…

Твой предшественник, говорят, героем был. Ну, и ты не подкачай. Донор у нас, правда, неизвестный, но это не беда. Я на тебя, Дружок, рассчитываю. Ты все в жизни повидал, живя в этих Дурынышах, вместе нам веселее будет, если что… Так что держи марку Полиграфа Шарикова, героя гражданской, а мы тебе поможем!

А теперь беги прощаться с Мариной и Аленкой!"

Медсестра Дарья Степановна вышла из сельского магазина, возле которого потерянно слонялись пациенты доктора Борменталя в поисках выпивки. Она не спеша пошла вдоль деревни по обочине шоссе, неся в авоське одинокую пачку турецкого чая.

Навстречу ей, прямо по проезжей части дороги, пробежала стая грязных и голодных бродячих собак.

– Дарья Степановна! Погодите!

Дарья оглянулась. Ее догонял Швондер – запыхавшийся, всклоченный, с безумным блеском в глазах. Палка его часто стучала по асфальту.

Дарья с неудовольствием остановилась, холодно взглянула на старика.

– Чего вам? – не слишком любезно спросила она.

– Дарья Степановна, я слышал… Борменталь произвел операцию?

– Ну, произвел. Вам-то что?

– Говорят, результаты странные… – тяжело дыша проговорил Швондер.

– Да вы слушайте больше, что говорят, – Дарья повернулась и пошла дальше.

Швондер поковылял следом.

– Но это правда? Получился человек? У него получился человек? – канючил он сзади.

– Да какой человек? Одна видимость, – Дарья даже не оборачивалась.

– Но расскажите же! Я знать должен, – горестно возопил Швондер, вздымая в воздух свою суковатую палку, будто хотел ударить ею Дарью.

Дарья повернулась, уперла руки в бока.

– Ничего я тебе не скажу, хрыч старый! – прокричала она в лицо Швондеру. – Знаю, куда гнешь! Дмитрий Генрихович – золотой человек. Мало тебе загубленных?!

– Молчать! – взвизгнул Швондер. – Именем революции!

– Да какой революции! Тьфу! – Дарья сплюнула под ноги Швондеру и отправилась дальше, качая головой. – Совсем из ума выжил, ей-Богу!

– Дарья Степановна, кто старое помянет… – залепетал Швондер. – Муж ваш сам виноват. Сеял горох вместо люцерны. Ну и пришлось…

– У-у, паразит! – простонала Дарья.

– Вы мне только скажите: шерсть выпала? – с последней надеждой спросил ей вслед Швондер.

– Да отвяжись ты! Выпала шерсть! Выпала! – снова обернулась она.

– И на морде? – с каким-то особенным волнением спросил Швондер.

– Везде выпала, – сурово произнесла Дарья Степановна и принялась карабкаться в горку к своему дому.

Швондер остался стоять на шоссе, потрясенный.

– Полиграф… Это Полиграф… – бормотал он и утирал выступившие на глазах слезы.

Борменталь выглянул из комнаты дочери.

– Мариша, трусы! Быстро!

– Какие? – испуганно спросила жена.

Они с Аленой находились в гостиной и выглядели совершенно потерянно.

– Какие-нибудь мужские трусы! Не могу же я его так выводить! Не-при-лич-но! – яростно разъяснил Борменталь.

Марина кинулась к платяному шкафу, порылась, кинула Борменталю синюю тряпку. Борменталь поймал одной рукой, скрылся за дверью.

Там послышалась возня, голос Борменталя сказал: «Так, а теперь правую… Не дрейфь, Дружок! Молодец…»

Снова распахнулась дверь, будто от удара ноги.

– Нервных просят не смотреть! – молодцевато выкрикнул Борменталь из комнаты.

На пороге гостиной показалось нечто странное и скрюченное, с остатками шерсти на боках, в сатиновых длинных трусах. Его поддерживали под согнутые локти Борменталь и Катя в белом халате.

– Вот и наш Дружок. Прошу любить и жаловать! – произнес Борменталь с преувеличенной бодростью. При этом он отпустил локоть существа.

Существо сделало попытку опуститься на четвереньки.

– Нет-нет, привыкай… Ты теперь прямоходящее… – ласково сказал Дмитрий.

Существо бессмысленно уставилось на Алену.

– Мама, я боюсь… – прошептала она.

– Ничего не бойся, – храбрясь, сказала Марина и, шагнув к существу, погладила его по затылку.

В ответ существо потерлось головой о Маринину руку.

– Ласковый… – сказал Борменталь.

– Какого пса испортили, Дмитрий Генрихович… – вздохнула Катя.

– Что значит – испортили? – возмутился Борменталь. – Посмотри, какой красавец! Это же человек новой формации! Он у нас еще говорить будет. И не только говорить!.. Будешь говорить, Дружок?

– Гав! – утвердительно отозвалось существо.

– А сейчас пойдем в сортир. Будем учиться…

– Митя! – поморщилась Марина.

– Ничего не поделаешь, се ля ви! Катя, я сам его провожу, – с этими словами Борменталь мягко взял существо под локоток и вывел из комнаты.

– Одежду ему надо… Костюм, что ли, купить? – неуверенно произнесла Марина.

– Вот еще, Марина Александровна! Он и так вас объест. Тратиться зря! Я ему халат из больницы принесу, – сказала Катя.

Из уборной донесся звук спускаемой воды и радостный возглас Борменталя: «Отлично! Видишь, ничего страшного!»

В ординаторской пили чай терапевт Самсонов и Дарья Степановна. Борменталь рядом ругался по телефону.

– А я буду жаловаться в райздрав! Средства вам отпущены еще три года назад. У меня больные на операционном столе, из всех щелей сифонит! Три случая послеоперационной пневмонии. Я требую немедленного ремонта!

Борменталь швырнул трубку, вернулся к своему остывшему чаю, отпил.

– Не тратьте нервы, Дмитрий, – посоветовал Самсонов. – Ваш предшественник дошел до инфаркта, а ремонта нет как нет. Кроме того, нервы вам еще понадобятся.

– Что вы имеете в виду? – насторожился Борменталь.

– Вашу собаку. Поселок гудит от слухов. И я тоже считаю, что это негуманно.

– Очеловечивать – негуманно? – изумился Борменталь.

– Вот именно. В обстановке всеобщего озверения очеловечивать собак – негуманно. Людей сначала очеловечьте, – терапевт вытер губы платком и вышел из ординаторской.

Борменталь с досадой бросил на стол чайную ложку.

– Ну зачем? Зачем нужно было трезвонить на всех углах об операции?! Дарья Степановна! – плачущим голосом обратился он к санитарке.

– Да Бог с вами, Дмитрий Генрихович! Ни сном, ни духом! Вы у Катьки спросите или Аленки вашей… Разве ж такую вещь утаишь? Теперь каждая собака знает. А анестезиолог, забыли? А Ванька Воропаев, который вас до дому подвозил с собакой?

Борменталь сник. И вправду, шила в мешке не утаишь.

– Отправьте его куда-нибудь, ей Богу, – посоветовала Дарья.

– Кого? – не понял доктор.

– Пса.

– Он уже не пес, Дарья Степановна, – заметил Борменталь.

– А кто же?

– Посмотрим… – загадочно улыбнулся Борменталь.

– Тот-то, прежний, дружок Швондера… Он ведь хуже пса был, – почему-то шепотом сообщила Дарья.

Еще издали, подходя к дому, Борменталь заметил у забора группку жителей деревни, которые неподвижно, как пеньки, стояли у штакетника, глядя во двор. Борменталь прошел сквозь них и, миновав калитку, увидел следующую картину.

Во дворе у конуры, в теплом больничном халате мышиного цвета, с молотком в руках работал Дружок. Он был уже вполне похож на человека, только двигался неумело и неловко держал инструмент. Однако с упорством, не обращая внимания на зевак, пытался прибить к крыше конуры запасенную где-то фанерку. Приставя к ней гвоздь, он неторопливо тюкал по шляпке молотком, три других гвоздя по-плотничьи держал в сомкнутых губах. Он был весьма сосредоточен.

Зеваки с терпеливым ужасом наблюдали за Дружком, ремонтирующим свою конуру.

Борменталь не выказал смущения или растерянности, подошел к Дружку сзади и несколько секунд с отцовской улыбкой наблюдал за его работой. Потом похлопал по халату.

– Молодец! Правильный мужик, – сказал он, адресуя эти слова более дурынышцам, чем бывшему псу.

Дружок обернулся и что-то приветливо замычал сквозь гвозди во рту.

Из дома, одетая налегке, выбежала Марина с неизменной газетой в руках.

– Господи! Я и не углядела!.. Сейчас же на место! – крикнула она Дружку.

Тот насупился, потемнел. Борменталь же, мгновенно вспыхнув, тихо и яростно прошипел:

– Что ты мелешь?! Здесь люди!

И, полуобняв Дружка за плечи, ласково проговорил:

– Пошли домой, дружище… Потом доделаем.

Уже с крыльца он обернулся и крикнул застывшим дурынышцам:

– Расходитесь, граждане! Здесь вам не цирк.

Дружок покорно вошел в дом. Молоток понуро висел в его вытянутой руке. Изо рта торчали шляпки гвоздей. Марина, недовольно шурша газетой, проследовала за ними.