Помоги проекту - поделись книгой:
И опять наступила длинная театральная пауза. Майор покачивался в кресле, рассматривая Алексея с удивлением и явным неодобрением, посвистывая тихо через оттопыренную губу. Потом он подвинул к себе повестку, расписался, поставил время, взглянув на часы. Толкнул повестку обратно.
— Вот ваша повестка, Алексей Леонидович. Я вас понял. Надеюсь, и вы поймете меня. Итак, большинство всегда не право. Оно косно. Оно заблуждается. Право именно меньшинство. Так? Вот и подумайте на досуге, кого больше: вас и таких, как вы, или, скажем для примера, нас, работников органов. Мы не выходим на многотысячные митинги. Нас просто столько не собрать. Нас — меньше. Гораздо меньше. Мы — меньшинство по отношению к вам. Понимаете? Мы — меньшинство. И кто же из нас, получается, прав? Он встал, наклонился вперед, глядя в глаза невольно откинувшемуся назад Алексею, и сказал почти шепотом:
— Выходит, что он, — майор показал пальцем вверх. — Он, понимаете? Он — всегда прав. Потому что он — один. А вас — много. А большинство, как вы сами заявили, не право по определению. Вот так и выходит по вашему. А теперь — до свидания. Заходите, если что.
Поговорить, обсудить что-нибудь. Профилактика — великое дело, знаете ли… От многих болезней. И солнце куда-то вдруг делось. Сразу стало сумрачно. Только ухо по-прежнему пламенело, нагретое…
Большинство право
— Так. Вам тут чего? — неласково встретил полицейский с автоматом Николая Ильича, пытавшегося прошмыгнуть мимо него к окошку дежурного.
— Заявление подать!
— Сразу уж и заявление? Какой быстрый, — добродушно усмехнулся здоровенный служивый. — Может, сначала поделитесь — в чем проблема?
Может, и не к нам это вовсе?
— Проблема? Проблема моя в чем? Да меня… Да у вас тут… Да вот, за углом прямо… Только что, буквально пять минут назад, к Николаю Ильичу подошла группа неизвестных молодых людей, остановила, окружила и потребовала дать телефон. Мол, у них самих у всех батарейка кончилась, а позвонить надо обязательно и срочно.
— Нету у меня телефона! — тут же уверенно сказал Николай Ильич.
— А если найдем? — с хохотком спросили его. И так спросили, с таким хохотком, что стало ему сразу холодно и неприятно. Зябко. И спина вдруг мокрая. Когда он достал телефон и дал его в руки тому, кто заговорил первым, все забурчали, что он еще и обманывает, оказывается, а сам-то, сам-то выглядит как нормальный интеллигент, а интеллигент обманывать не имеет право, потому что он — за народ, а народ, сказали ему — это вот как раз они и есть. Самый такой народ, понял, да, дядя? Он кивал, обреченно, следя за телефоном, кочующим из рук в руки.
— Ничо так телефончик, — признал последний, рассматривая экран. — Себе возьму, пожалуй. У меня же вообще никакого нет.
— А я? — робко пискнул Николай Ильич.
— А ты себе еще купишь. Ну, как маленький, прямо, — возмутилась молодежь. — Что тебе не понятно, дядя? Вот у него нет телефона. Вообще нет. По жизни. Представляешь, какой кошмар? И купить он себе не может, потому что денег нет. А у тебя вот есть телефон и есть деньги. Деньги, спрашиваю — есть?
— На карточке, — машинально ответил Николай Ильич.
— Да ты не трясись так! Мы же не грабители какие, что ты! Не нужны нам твои деньги. Вот телефон — нужен. Как раз прямо сейчас. Срочно нужен, понимаешь? Ты же нам его даришь?
— Что?
— Еще и глухой, что ли? Они столпились тесно, сжали его с боков, смотрели с интересом в глаза, дышали застарелым пивным похмельем. Намекали на что-то нехорошее…
— Так ты мне его подарил, я правильно понял? — спросил тот, что рассматривал телефон. Николай Ильич понял, что сейчас его будут бить.
— Да, — сказал он. И закрыл глаза. Его похлопали по плечу, потом дали легкий дружеский подзатыльник, потом не больно, но обидно пнули под зад — и все. Ушли. А он, открыв глаза и, отряхнув плащ, кинулся в полицию.
— Так, говорите, называли себя народом? — скучно выспрашивал дежурный с майорскими звездами. — Утверждали, что их большинство? А вы, мол, один, и потому должны исполнять их желания? И потом вынудили отдать ценный предмет… Какая ценность-то? У-у-у… Это же грабеж, получается? А вы не дарили его сами, случайно? Свидетели есть, что вам угрожали, что били вас и отбирали ваш телефон? Что говорите? Просили подарить, а вы сказали — «да»? И все это слышали?
Сколько их было? Человек пять? А точнее? Шесть, может быть? Да, по сравнению с одним — явное большинство. И на суде что мы с вами скажем? Что вы подарили вот при них свой телефон, а теперь требуете вернуть себе подарок? Или у вас нет денег на покупку нового? Деньги у Николая Ильича были. Как раз вчера получил неплохой гонорар за статью.
— Кстати, о вашей статье, — сказал вдруг майор. — Это же как раз вы тут недавно народ ругали, что он ничего не понимает? Что раз все страны Запада против нас, то, значит, мы и не правы? Потому что большинство — оно всегда право? Что демократия — это подчинение меньшинства большинству? Вот тут как раз я читал журнал, а тут вижу — фамилия знакомая…
— Да, это моя статья, — приосанился Николай Ильич.
— Ну, и чего тогда к нам пришли? Все ведь, как вы и учили: если все против вас, то вы — определенно не правы. Понимаете? Это же ясно написано в вашей статье. Вот ребятки, наверное, тоже читали. Читали, читали, и поняли, в конце концов, что большинство-то всегда право. В отличие от меньшинства. А меньшинство у нас сегодня, выходит, кто?
— Кто? — машинально переспросил Николай Ильич.
— А меньшинство у нас сегодня — вы. И надо вам, следовательно, смириться с этими санкциями и принять меры к тому, чтобы исполнить волю большинства. Чего они хотели? Повторите.
— Телефон.
— Денег не требовали? Не угрожали? Побои там, руки-ноги переломать или еще что?
— Нет.
— Ну, и что вы сюда пришли? Как маленький, прямо. Вам теперь — в магазин за новым телефоном. А нам — разговаривать с молодежью.
Увещевать. Чтобы угроз никаких не было, а то получится грабеж, чтобы синяков и переломов тоже не было, чтобы все было по закону. Вот тут и еще тут распишитесь. Все, можете идти.
— К-куда?
— В магазин, в магазин. У нас тут за углом «Связной». Хорошие цены на новые смартфоны. Я смотрел. Невзирая на санкции.
Демократия — это когда большинство!
— А ну, постой-ка, гражданин хороший! — выдвинулся из густой тени местный участковый. — Ты чего мимо опять бежишь, с мужиками не выпиваешь?
— Да я это… Не заметил я вас, извините, — вынужден был я остановиться.
— Заметил, не заметил… Штрафная тебе в любом случае.
— Ну, не могу я никак! Жена дома ждет. И еще… О! — вспомнил я с радостью. — У меня ж предъязвенное! Участковый нахмурился, передал куда-то в темноту за спиной два стакана, что держал в радушно распахнутых руках, поправил фуражку.
Фуражки теперь они носили по новой моде. Обязательно с очень маленьким козырьком. И обязательно — с захлестнутым на подбородке ремешком, как будто вот-вот вскочат в седло и помчат куда-то совершать угодные обществу дела.
— Та-ак…, — обошел он вокруг меня, всматриваясь. — Жена у него, значит… И еще предъязвенное еще у него.
— Да-да! — поддакнул я.
— А не врешь? Ну-ка дай мне твоих закурить, что ли! Я торопливо вывернул из кармана пачку сигарет, носимых для такого случая, открыл перед ним, потом щелкнул зажигалкой. Участковый, не торопясь, со вкусом затянулся, а потом с прищуром сквозь дым посмотрел на меня:
— А сам что же? Или брезгуешь с народом перекурить? Ну, вот… Опять…
— Господин участковый, вы же знаете — я не курю!
— Как это? — прищуренные было глаза распахнулись в деланном изумлении. — Не куришь? Совсем?
— Ну, так вышло… Не могу я, организм не дает.
— Не пьешь, — загнул он палец. — Не куришь. Подозрительный ты человек, сосед! Придется пройти.
— Да вы и так меня почти каждый день проверяете!
— Что делать, что делать… А у меня, может, техники специальной с собой нет, чтобы тебя на месте проверить. И не должен я все помнить. И вообще — чем вам труднее, тем государству лучше. Ясно? Участковый свистнул, и из той же тени вышли два дружинника с красными веселыми лицами.
— Вот, ребятки, смотрите: не пьет, не курит… Убыток государству нашему приносит. Зачем живет? Кому нужен? А? Я молчал. Через день, практически через каждый день я не успевал вовремя скрыться и попадался участковому. И каждый раз он устраивал такой спектакль. С громкими криками, с разъяснением почтенной публике, тут же откуда-то появляющейся во дворе. Потом он по рации вызывал машину. Потом меня везли в райотдел на экспертизу, где врач проверял все мои справки и внимательно рассматривал рентгеновские снимки. Я предъявлял квитанции оплаты акцизных сборов, обязанность уплаты которых теперь была возложена на тех, кто сам не пил и не курил. … А начиналось все так просто и даже смешно: решили наши политики по западному образцу запретить курение. Вообще запретить. Пусть, мол, курят по квартирам своим. Пусть никому не мешают своим курением. И тут-то и выяснилось, что такое настоящая демократия. На ближайших выборах сокрушительную победу над всеми остальными политическими силами одержали недавно созданная Партия любителей табака и примкнувшие к ней в качестве верных союзников Партия любителей водки и Партия любителей пива. Созданные вроде на смех, неоднократно высмеянные в анекдотах и разных КВН, они в один момент оказались у руля. Да и деньги табачных и водочных заводов оказались не лишними в предвыборной кампании. Хотя, не в деньгах даже дело. Просто оказалось вдруг, что большинство народа — курит. И большинство — пьет. А демократия — это как решит большинство. Вот большинство и приняло новые законы, полностью поменявшие приоритеты. «Страна живет с водки и табака!» — а кто и когда спорил с этим? А вот те, кто не пьет и не курит, выходит, подрывают экономическую мощь страны. А потому… Ну, и так далее. Все акцизы теперь платят непьющие-некурящие.
Штрафы — тоже на них регулярно. Медосмотры платные, чтобы доказал, что пить-курить не можешь. А вот если выясняется, что можешь, но не хочешь — принципиальный, мол. Ну, тогда и административка, а в дальнейшем — уголовное преследование. …
— Ну, что, снова отпустили? — стоял на крыльце и опять щурился сквозь дымок сигареты участковый.
— Отпустили. Вы же и так знаете, что не могу я…
— Не можешь — поможем, не хочешь — заставим, — отозвался он лозунгом Партии любителей табака, теперь выложенным золотыми буквами под крышей Думы. — Лечиться тебе надо, сосед. Желудок лечить — и пить с мужиками, как все. Голову лечить — и начинать, наконец, нормально курить. А то, как маленький прямо… Ну, ты же не диссидент, я надеюсь? А? Сосед? Обратно домой я брел, опустив голову, целый час. Медленно поднимался по лестнице на восьмой этаж: в лифте было слишком накурено. Эх, жена опять будет ругаться, что поздно пришел. И деньги ведь не лишние совсем, которые ежемесячно приходится отдавать в казну за право не пить и не курить… А может и правда… Как все… Как большинство.
Пять шагов
К остановке автобуса подошли два контролера в синей форменной одежде с фирменными же беджиками под прозрачным пластиком на груди в сопровождении милиционера с животом и хмурым лицом в тени козырька фуражки.
— Ну? — недовольно спросил милиционер куда-то в сторону. — Ну?
— Вот этот, — ткнул в меня пальцем тот контролер, что пониже. — Вишь, как смотрит гордо. Точно — этот.
— Сержант Степанов, двадцать четвертое отделение милиции, прошу пройти со мной, — козырнул милиционер. Я удивился. Вот уж чего-чего, а с милицией никогда у меня проблем не было. Тем более по утрам перед самой работой. И не просто перед работой: сегодня был последний день испытательного срока. Надо было написать отчет, появиться с общительной улыбкой у начальства, показать себя во всей красе, чтобы завтра уже идти в офис, твердо будучи уверенным в своей непотопляемости и долгой жизни в этой корпорации.
— Пройдемте, пройдемте, гражданин! Не задерживайте.
— Мне, собственно, на работу…
— Всем на работу. И я вот на работе, а времени еще — видите? Так что не будем тут демагогию разную… Пройдемте.
— Вы меня арестовываете, что ли? — вспомнил я, что надо говорить. Он подумал, сдвинув форменную фуражку на лоб и почесывая затылок.
— Э-э-э… Нет, пожалуй. Пока задерживаю. Для выяснения.
— Я могу позвонить хотя бы?
— Да хоть обзвонитесь, только пошли уже, а? Я с шести утра сегодня на смене… Пока шли, я позвонил другу-адвокату, который не мог приехать сразу, но просил держать в курсе, а также на работу, предупредив, что задержусь не по своей вине.
— Вот, товарищ капитан, — махнул левой рукой в мою сторону сержант, правую прикладывая к головному убору. — С остановки взял.
— Ага! — радостно воскликнул капитан. — Ну, наконец-то! Свободен, Степанов! С тебя еще два дела и отпущу сегодня. Сержант выскользнул за дверь, аккуратно притворив ее за собой, а капитан с довольной улыбкой обратился уже ко мне.
— Ну, здравствуйте, дорогой вы наш! Документы на стол, пожалуйста, присаживайтесь сами, разговор будет долгим. Ах, да…
Капитан Иванов, старший дознаватель.
— Ага, — хмуро ухмыльнулся я. — Иванов… И вся Россия, типа, на вас держится…
— На фамилии, не на мне лично! — широко улыбнулся он, быстро перелистывая мой паспорт и занося данные в компьютерную базу. — Так… Еще минутку. Ну, вот. Можно начинать. Итак? Капитан отодвинул мой паспорт на угол стола и выжидающе уставился на меня.
— Что? — не понял я.
— Рассказывайте, рассказывайте!
— А что рассказывать-то?
— Ну, вас же не просто так привели ко мне, так? Что-то же было?
Вот и рассказывайте, что там у вас и как, и почему.
— Да ничего не было. Подошли контролеры, ткнули пальцем, сержант к вам привел…
— А! Контролеры! Ну, начнем с этого, — он начал опять стучать по клавишам компьютера. — Так, так, так… Контролеры… Это у нас вот здесь — административное, значит…
— А что я нарушил-то?
— Билет предъявите, пожалуйста. Ну, или что там у вас — талончик, проездной, карточка…
— У меня вчера закончился…
— Вот! Вот же!
— Но я бы купил!
— А на что? Я порылся в карманах и достал деньги:
— Вот.
— Так-так-так… Тысяча, еще тысяча. Раннее утро. Первые автобусы. Сдачи у них нет. Хитро, хитро… Хотели на водителя свою вину свалить?
— Послушайте, товарищ капитан, меня притащили к вам ни за что, теперь вы мне говорите, что я что-то нарушил, хотя никакого нарушения не было, а мне сегодня надо было не опаздывать…
— Кстати, а почему? Почему сегодня, именно сегодня, вам нельзя опаздывать? — его пальцы привычно почти вслепую бегали по клавишам.
— Это к делу не относится…
— Вот видите, вы уже сами понимаете, что дело есть. Существует оно. Но вот что относится, а что нет — это надо еще разбираться. Так почему вам опаздывать именно сегодня и именно нельзя?
— Срок у меня испытательный сегодня заканчивается.
— А на вид вы вовсе не молоды. А срок — испытательный. Новая работа?
— Кризис… Нашел вот…
— О-о-о…, — он пощелкал мышкой, посмотрел на экран. — А это уже больше. Везет мне сегодня на такие дела. Он поднял трубку телефона и приказал привести пару понятых. Я сидел, ничего не понимая.
— Можно, я позвоню?
— Один звонок, договорились? Один звонок я сделал другу, сказав, что тут что-то странное и уже понятых вызвали. Друг сказал, что будет через полчаса. Я немного успокоился. И сам не заметил, как в полной растерянности оказался в камере. Без документов, без содержимого карманов, пересчитанного и описанного при понятых — двух седых старичках, сидевших перед тем на скамейке у крыльца. Им было интересно и весело. Они толкались локтями, вытягивали шеи, рассматривая все, что я выгреб из карманов… Время тянулось медленно. Часы тоже остались в кабинете дознавателя. Как и телефон, как и все-все-все, что было при мне. Я то садился, то вставал и начинал ходить по камере, пытаясь рассчитывать минуты и часы от количества пройденных шагов. … Через невообразимо долгое время лязгнул засов толстой, не пропускающей звуков, двери. На пороге стоял хмурый друг-адвокат.
— Пошли… Той же дорогой поднялись на второй этаж в кабинет капитана. Он ждал нас, стоя у окна и смотря на улицу, где начинал накрапывать серый осенний дождь.
Поделиться книгой: