Помоги проекту - поделись книгой:
Веки фюрера дрогнули. На лице заиграла наивная, полудетская улыбка. Рукой он попытался закрыться от яркого света люстры. Дрожащие губы невнятно произнесли слова извинения. Адъютант немедля достал из кармана баночку с пилюлями. Вложил таблетку в рот фюреру. - Запейте, экселенц. Это ваши таблетки для снятия усталости. Таблетки Дальмана. Вот вода.
Гитлер сделал несколько глотков. Лекарство с кокой, кофеином и сахаром взбодрило вождя. - Устал… Спасибо, Вилли… Объявите всем, что совещание закрыто… - апатично взмахнул рукой.
- Господа, совещание закончено. Рейхсканцлер работал ночью. Он остро нуждается в отдыхе.
На генералов, сбившихся в кучу возле фюрера, взволнованно перешептывавшихся, взирали пустые, безучастные глаза…
ГЛАВА 3
С приближением операции «Вахта на Рейне» Франц Ольбрихт почувствовал нарастающее беспокойство за исход будущего сражения. Одно дело, лежа на Лазурном берегу Ниццы, рассуждать с Клаусом о роли личности в истории и появившихся возможностях повлиять на исторический ход мировой цивилизации. Другое дело - вмешаться в происходящие события и попытаться изменить направления исторического развития государств. Ежедневно нервничать, ждать результаты, не понимая и не осознавая до конца, возможные последствия этого вмешательства.
Все чаще возникала мысль - не профанация ли вообще их идея?
Ведь, по сути, они могут повлиять только на первую стадию операции. Они могут управлять ситуацией на кратком временном отрезке. Далее исторические процессы будут развиваться сами, без их вмешательства. И главное - нет гарантий, что новое развитие даст планируемый конечный результат, а не тот, который идет по схеме, предначертанной свыше.
Францу явно не хватало более глубоких знаний об операции. Сведений, полученных от Клауса, было недостаточно для управления столь масштабным сражением. Ему также не хватало боевого опыта, стратегического мышления. Он не мог расставлять дивизии и генералов, словно фигурки на шахматной доске, давать грамотные подсказки Моделю и Генштабу. Это был не его уровень. В одном он твердо был убежден, что нужно взять Бастонь, захватить склады с горючим. Без этих первых успехов говорить о победе будет сложно. Но даже в разработке этих малых операций, в большой, начинающей игре, были неясности. Во-первых, появились сомнения в успехе неожиданного захвата Бастоня русским десантом. Удержания ими города до подхода основных сил. Как ведал Клаус, 4 немецкие дивизии сходу не захватят город. 101-я американская воздушно- десантная дивизия войдет в город раньше, чем немецкие части начнут осаду. К операции подключатся еще четыре немецкие дивизии. Но городок, где проживало 13 тысяч жителей, будет неприступен.
Во-вторых - появились сомнения в лобовой атаке на склады у Ставло. Успеют ли танкисты захватить нефтепродукты, прежде чем их взорвет охрана? Не лучше ли здесь провести специальную операцию в составе диверсионной группы?
Эти вопросы терзали сознание и душу Франца после совещания у фюрера. Они беспокоили и в эту туманную ночь. На перекидном настольном календаре оставалось пять незачёркнутых листков.
Франц широко зевнул, перевернулся лицом к спящей Марте. Спит, как сурок, - позавидовал он. - Прав был кайзер Вильгельм II, утвердивший лозунг идеальной женщины в Германии из четырех "К": Kinder, Kuche, Kirche, Kleider - дети, кухня, церковь, платье, других нет забот, а нам - война, да пушки. Пушки… хлопушки… Нужно ехать к русским десантникам, - неожиданно ворвалась мысль. - Да, ехать к русским. Посмотреть на их подготовку. Выслушать мнения командиров. Русские мыслят нестандартно в сложной ситуации. Главное, что скажет комбат Новосельцев? После Бухенвальда он виделся с ним один раз. Ему выполнять задачу. Обязательно заберу с собой майора Шлинке. Клебер уже находился в лагере. Пусть русская разведка взбодрится. Вместе что-нибудь придумаем. Теперь спать, - придя к этому решению, Францу стало легче. Веки потяжелели. Дыхание замедлилось. Мышцы расслабились.
- Новосельцев… комбат… штрафбат… - в дреме прошептали губы. Засыпая, Франц потянул одеяло, задел локтем жену.
- Франц? - подала голос, разбуженная Марта.
- Спи, случайно задел.
- Ты не спишь? Который час? - девушка открыла глаза.
- Поздно. Спи.
Щелкнул ночник. Марта приподнялась, взглянула на часы с золотым браслетом - свадебный подарок, ужаснулась:
- О, Божья Матерь! Без четверти три! Франц, что случилось? Почему не спишь? Солдаты и те спят в это время.
- Что ты пристала? Ляг и спи, - буркнул недовольно муж. - Завтра поговорим.
- Не сердись, дорогой. Я сейчас не засну. Лучше поговори со мной. Может, я смогу, чем помочь? - Марта прижалась к мужу теплой грудью, положила руку на бедро.
- Не смеши, Марта. Делай пилюли в аптеке, помогай отцу. Что ты еще умеешь? - съехидничал Франц, перевернулся на другой бок, не приняв игры Марты.
- Какой ты вредный! - безобидно фыркнула жена, взлохматив Францу волосы.
- Отстань! Я засыпаю.
- Франц! У тебя появились седые волосы? - тонкие брови Марты взлетели вверх. - Бедненький. Совсем извелся в Рейхсканцелярии у фюрера. Дома не бываешь. Жену не ублажаешь…
- Что? - Франц дернулся, как неврастеник, вскочил с постели. Нацистский орел злобно заходил на нательном белье. - Откуда тебе известно, что я служу в Рейхсканцелярии?
- Русский водитель обмолвился. А что, это секрет? - Марта привстала, оперлась на холодную никелированную спинку кровати. - Мне что, нельзя знать, где служит муж? - в голосе чувствовалась обида. - Ты в этом месяце был всего два раза дома. Со мной почти не разговариваешь. Внимания на меня не обращаешь. Превратился в солдафона. Что ни спроси, одни претензии и окрики. Поэтому, я хочу знать, - глаза стали наполняться слезами. - Что случилось, милый? Ты меня разлюбил?
- Опять началось! - Франц ястребом подлетел к жене, грубо схватил за плечи. Сна как не бывало. - Что ты такое говоришь, Марта? Сколько можно повторять? Идет война. Русские и американцы на пороге Рейха. Готовится оборонительная операция. Я весь в работе. Не до тебя сейчас. Пойми ты, наконец! - Франц, словно клещами, сдавливал Марту. Вены на шее вздулись от злости. - Я просто взбешусь от твоих претензий! От твоей бледности и полноты. От твоих слез. От твоего горохового супа. А Криволапов, гаденыш, свое получит.
- Значит, не до меня?…Отпусти, мне больно, - взвыла жена. Слезы хлынули с миндальных глаз. - Значит, не до нашего ре-бе-ноч-ка…?
- Что? О каком ребенке ты говоришь? - пальцы ослабли, выкатились глаза. - Не неси чушь, Марта!
- О нашем ребеночке, Франц. О нашем… - еще пуще заголосила Марта. - Я на пятом месяце беременности… Ты такой внимательный, разведчик, боевой офицер, что даже не заметил, как я понесла плод от тебя…
- О, мой бог! - Франц испуганно отшатнулся от Марты. - Этого не может быть? Нам только ребенка не хватало. Я видел, что ты набрала в весе, но даже мысленно не связывал округлые формы с беременностью. Ну зачем, зачем, Марта? - Ольбрихт, схватился за голову, удрученно забегал по комнате. - Идет война. Я могу погибнуть. И вообще…!
- Вот оно что? - Марта с горечью смотрела на мужа, перестала реветь. - Ты не рад нашему ребенку!
- Причем здесь рад, не рад? Я всегда хотел иметь полноценную семью.
- Не рад, мой суженый, не рад, - утвердительно покачала головой Марта.
- Не в этом дело, Марта. Просто, рождение ребенка сейчас, очень некстати… А может…? - угрюмые глаза загорелись надеждой. Франц уставился на жену, не смея договорить фразу.
Марта онемела от задумки мужа. Она не ожидала подобной реакции на свою беременность. Душа заполнилась раскаленной лавой, состоящей из обиды и возмущения. Молодая женщина поняла, на что толкает супруг. Ей хотелось броситься на Франца, расцарапать до крови лицо, дать звонкую пощечину. Но она была воспитанной немкой. Порывы негодования, несмотря на молодость, сумела быстро затушить.
- Бесполезная выходка, - подумала она. - Мужа-эгоиста перевоспитает только большое личное горе. - Этого не было в жизни Франца. Да и ударить старшего офицера нацистской армии, она не могла. Боялась. Ее поступок истолковали бы в пользу мужа при бракоразводном процессе. Марта не желала развода. Не для того она выходила замуж, чтобы при первой трудности пасовать. Время утихомирит Франца, успокаивала она себя.
Заскрипели пружины. Марта молча сползла с кровати. Пухлым кулачком стерла застывшие слезы, не глядя на мужа, прошлепала мимо. Франц нервничал, ожидая ответа. Взглядом прощупывал, словно рентгеновским аппаратом, ее чуть выступающий животик. Под шелковой ночной сорочкой в утробе матери теплилась новая жизнь. Марта оглянулась только на выходе. Голова была приподнята. В глазах - сдержанность, расчет. - Хорошей ночи, дорогой супруг, - произнесла она сухим официальным тоном. - Завтрак, как обычно, в восемь утра. Отдыхай. И знай, я никому не позволю разбить нашу семью…
Поздно вечером небольшая военная колонна, оставив позади многокилометровый путь, беспокойно въехала в местечко Хельсендорф. Тормоза заскрипели в центре поселка. Машины, вырывая из темноты свободные места, остановились у единственной гостиницы «Фишер». Из первого бронетранспортера выскочил офицер связи. Отдав распоряжение сержанту, направился к вездеходу Ольбрихта. У «Хорьха» уже топтался Криволапов, потирая уши.
- Где подполковник? - бросил старший лейтенант.
- Там, - кивнул водитель, указав на дверь. - Спят, наверное. Не смею беспокоить.
- Мы прибыли, фельдфебель. Будите своего патрона.
- Не смею беспокоить, - заикаясь, выдавил Криволапов. Обида за взбучку затаилась в душе, словно болотная гадюка под корягой. - Не велено.
Рыжий связист растерялся, захлопал ресницами. Негромко стукнул по двери, - Господин подполковник. Мы приехали. Можете выходить.
- Что? Приехали? - сонно отозвался Ольбрихт. - Хорошо, Генрих. Займитесь личным составом. Я сейчас.
Голова - двухпудовая гиря, не поднять. В натопленном салоне улавливался запах бензина. Не хватало кислорода. Угореть можно, проскочила мысль. Франц провел ладонями по распухшему, потному лицу. Помассировал шею, виски. Стало легче. Натянул фуражку, приподнял цигейковый воротник кожаного черного пальто и словно медведь, вылез наружу.
Морозный воздух бодрил. Небо было усеяно множеством звезд. Снег, выпавший накануне, искрился на свету гостиничных прожекторов…
- Здравия желаю, господин подполковник. Майор Стальберг - начальник штаба контрразведывательной школы РОА. Рад видеть вас.
Франц оторвался от звезд. С удивлением стал разглядывать сухопарого офицера, говорящего с акцентом. На левом рукаве шинели майора выделялся шеврон в виде Андреевского щитка с красным кантом с заглавными буквами РОА. На фуражке не было германского имперского орла. - Вы, русский? - наконец отозвался он.
- Так точно, господин подполковник. Преподавательский состав во главе с начальником школы полковником Тарасовым - все русские. Нас перевели из Летцена, из Восточной Пруссии в октябре 44 года. Сидорин, Кравцов, ко мне, - окриком подозвал солдат начштаба. - Помогите расквартироваться офицерам.
- Хорошо, майор. Поговорим завтра. Покажите нам номера и вы свободны.
- А как же ужин, господин подполковник? - брови Стальберга взлетели, чуть фуражка не свалилась. - Шнапс? Банька? Наши умельцы быстро сообразили, когда узнали о вашем приезде. Может фрейлин-с? - майор заискивающе заулыбался. - В пятой группе у нас обучаются агенты-девушки: санитарки, радистки. Так мы их быстро организуем.
- К свиньям все, майор, - проскрежетал Ольбрихт. Головная боль не проходила. Франц хотел быстрее остаться один. - Готовьтесь к учебно-боевой проверке. Утром я должен иметь светлую голову. Да, принесите в номер стакан горячего чая. Других указаний не будет, - Франц сделал стремительный шаг в сторону гостиницы. Заскрипела добротная кожа пальто. Майор еле успел отскочить.
- Как остальные господа офицеры? - затараторил Стальберг, догоняя Франца. - Мы целый день готовились?
- Остальным это может понравиться, - усмехнулся немец, не останавливаясь. - Но будьте осторожны. Не маячьте долго у них перед глазами. Майор Шлинке недолюбливает вашего брата. Я предупредил вас…
К удивлению начальника штаба группа майора Шлинке также отказалась от баньки, фрейлин и сытного ужина. Единственно истребовав для себя дальнюю комнату гостиницы и, чтобы ужин доставили туда. Когда Ольбрихт заглянул к русским, вся четверка расположилась за столом, налегая на разносолы немецкой и русской кухни. Посредине еды стояла распечатанная бутылка водки. Русские оживились с его приходом. Пригласили к столу. Он не стал задерживаться. Пожелал приятного аппетита, удалился. Группе Шлинке было, что обсудить вместе. Решался вопрос участия в операции. Вся команда в сборе.
Лежа на казенной железной кровати, Франц вновь вспомнил разговор с Мартой. Подосадовал на свою грубость, но вскоре нашел оправдание. А что она хотела? Война. Какие могут быть дети на войне? Только несчастные сироты. О своей гибели он, конечно, не думал. С ним был живой талисман - Клаус. Он выручит всегда. Однако у него будет еще один ребенок. Думать об этом не хотелось. Аборт делать поздно. Да и Марта готова была расцарапать глаза за одну эту мысль. Но какова женушка? Он думал, что она тихоня, а она вцепилась двумя руками. Не оторвать! Как же быть с Верой и Златовлаской? Получается, что у него две семьи? Улыбка - на все лицо. Ну и дела… Мысли перекинулись в Москву. Им скорее хорошо, чем плохо. Ради их благополучия он стал сотрудничать с русской разведкой. Его не обманули, он знает. Русские умеют держать слово. Особенно, если это слово сталинское. Засыпая, он улыбался. От нахлынувших счастливых воспоминаний, от первых днях встречи с Верой - к сердцу шло умиление… Я должен с ней встретиться. Это мое следующие условие…
В это время майор Шлинке, он же майор СМЕРШ Киселев или товарищ Константин за ужином, в просторном номере гостиницы «Фишер», проводил совещание. После нескольких стопок за встречу, он иронично обратился к Михаилу:
- Рассказывай, Медведь, не стесняйся. Дополни свою информацию. Ты у нас на особом учете. Может с Гитлером за руку здоровался?
Миша чуть не поперхнулся картошкой. Глаза выпучились. Лицо покраснело. Как выстрел: - Что это? Недоверие, проверка? Ерунда! Он не давал органам ни малейшего повода усомниться в его преданности Родине. Тогда почему на лице майора госбезопасности ухмылка? - откашлявшись, сдерживая волнение, ответил: - Пока не довелось, Константин. Подполковник Ольбрихт не допустил меня на совещание, которое проводил Гитлер. Свой поступок мотивировал излишней строгостью проверки всех приглашенных офицеров. ухмылка.
- Вот как! Он что оберегает тебя? Может, не доверяет? - в глазах майора светилось любопытство.
Пока Миша обдумывал ответ, Киселев бесцеремонно взял с селедочницы отборный кусок разделанной норвежской селедки. Вожделенно куснул перламутровую спинку. Несколько мизерных косточек, удерживаемых кончиками пальцев, мазанул по тарелке. Превосходное мясо таяло во рту. Голова чуть откинулась назад от получаемого удовольствия. Разделавшись с селедкой, рука офицера потянулась к фарфоровой кружке с холодным пивом. - Что ты молчишь, Медведь? Говори, здесь все свои.
Белорус медлил с ответом. В голове путались фразы на русском и немецком языках. Он взглянул на товарищей, сидящих напротив, как бы ища поддержки и участия в разговоре. Следопыт жадно заглатывал тушеную капусту с обжаренными свиными колбасками, запивая пивом. Кроме тарелки с солидной горкой еды, он никого не видел и не хотел слышать. Гигантский организм требовал основательной белково-углеводистой подпитки. Инга, почувствовав взгляд Михаила, оторвалась от овощного салата. Влажные губы раскрылись в улыбке. Ясные фиалковые глаза излучали тепло, подбадривали разведчика.
- Немец оберегает меня, - обдуманно произнес Михаил. - Боится, что могу вызвать подозрение во время проверки. Следовательно, тень падет и на него. Я считаюсь адъютантом подполковника Ольбрихта.
- Значит, оберегает… Осторожный фриц. Профессионал, - согласился разведчик. - Лишний раз подставляться не хочет. И он прав. Во время серьезной проверки гестапо расколет тебя в два счета. Ведь это так? - глаза Киселева буравили Михаила.
- Зачем вы так со мной? - вспылил Михаил, дернулся с места. - У вас нет оснований мне не доверять.
- Тише, тише, не кипятись, - осадил Михаила Киселев. - Какой горячий! Садись. Даже подтрунить нельзя. Не обижайся на мою иронию, колкие слова. Так положено. Ты же не девица. Конечно, мы тебе доверяем. Центр не видит твоей вины, что ты не попал на совещание к Гитлеру. Центр понимает насколько это сложная задача. Ты нам нужен живой для дальнейших операций. Гитлера рано или поздно мы и так достанем, - майор сжал кулаки. Лицо ожесточилось. В памяти всплыли похоронки на отца и брата. - Этот упырь от нас никуда не уйдет, - процедил офицер. С неприязнью расстегнул серебристые пуговицы немецкого кителя. Вздохнул полной грудью. Устало отвалился на спинку венского стула. Заскрипело высохшее дерево. - Хорошо. Продолжим разговор. Доложи, как чувствуют себя русские военнопленные. Будет от них толк? Уж очень они были заморены голодом и непосильным трудом. Я видел их в Бухенвальде - кости да кожа.
- Неплохо себя чувствуют, - сбивчиво стал докладывать Михаил. Обида медленно отступала. - По сравнению с лагерем смерти - это курорт. Заживили раны, нарастили мясо. Правда, часть офицеров умерла по дороге от дистрофии. Двадцать три человека вновь отправили в лагеря из-за непригодности к боевым действиям. Но убыль восполнилась сразу. Отмечаю высокую организацию и порядок в школе. Учеба и тренировки каждый день. Специальную подготовку прерывают только на время проведения геббельсовской пропаганды.
- Так они что, все переметнулись к врагу, стали власовцами?
- Это не так, Константин. Есть открытые сторонники, есть сомневающиеся. Есть те, кто просто отсиживается, трусливо ждет окончания войны. Но большинство - это настоящие патриоты. Они готовы, хоть сейчас по приказу, бросится на врага.
- Военнопленные знают, куда их направят фрицы?
- Приказ не доводили. Однако все понимают, что отсидеться не удастся, что их готовят к боевым действиям. Но куда пошлют - не знают. Полагают, что не против русских. Это обнадеживает. В целом, весь штрафбат - нормальные советские люди.
- Да нет, не советские, раз попали в плен.
- Константин, не надо всех стричь под одну гребенку, - раздался тягучий бас Следопыта. Богатырь, закончив с первой тарелкой еды, - приподнял голову. - У каждого своя судьба. Вот я знаю случай…
- Подожди, Следопыт, не трезвонь в колокола. Тебе слова не давали. Выйди и проверь, раз поел, все ли тихо в коридоре. Немец наш спит?
- Есть проверить, - недовольно выдохнул сибиряк, тяжело поднялся. Затрещали швы коротковатого фельдфебельского френча. Автомат, словно игрушка, полетел на плечо. Жалобно заскрипели половицы под метровыми шагами. Где-то глубоко в подполье шарахнулись в испуге мыши. Огромная, угрожающая тень накрыла группу разведчиков, когда старшина остановился у выхода, напротив дежурного освещения. Инга на секунду сжалась, закрыв глаза.
- Надо разбираться с каждым в отдельности, - рубанул, не поворачиваясь Следопыт. Нагнул голову, скрылся за дверью.
- Ладно, разберемся с каждым, - согласился Киселев. Восхищенно-тревожный взгляд разведчика уперся в необъятную спину уходящего богатыря.
- Разбирайся, не разбирайся, а все полягут, товарищ Константин. У штрафбата одна дорога. Как говорили раньше: - Либо грудь в крестах, либо голова в кустах.
- Твоя правда, Медведь. Смотрю, повеселел. А что ты скажешь о подполковнике Ольбрихте? - Киселев поменял тему разговора. - Ты его больше знаешь. Он пляшет под нашу дудку или ведет двойную игру, спевшись с бесноватым фюрером.
- Да, я знаю Франца Ольбрихта очень хорошо. Так хорошо, что был бы ловчее в 41-м, задушил бы гада. Но момент упущен, а сейчас время другое.
- Да и ты другой, Михаил. Офицер Красной Армии, дважды орденоносец, разведчик - любо-дорого смотреть. Ты один дивизии стоишь. Сведения, полученные от Ольбрихта, бесценны. Главное, они подтверждаются другими источниками. Я хотел просто узнать твою точку зрения о нем.
- Думаю, он нам доверяет, товарищ Константин. И мы должны ему доверять. У меня нет опасений, что Ольбрихт ведет двойную игру со СМЕРШем. Но полностью откровенным с нами он не был.
- Ты имеешь в виду нацистские разборки?
Поделиться книгой: