Просо судьбы

— А как же вооружённые патрули и… иные голодные, которых, как оказалось, очень много в благословенном Агробаре?

— Ах это, — купец хитро прищурился, смешливо хрюкнул, словно оценил шутку проверяющего. — Вот, — продемонстрировал тощий мешочек, в котором характерно звякнули монеты. — С вменяемыми вполне можно договориться, а для остальных… — он наклонился и неуловимо быстро извлёк из-под сидения большую дубину, обшитую железом с торчащими шипами, при этом лицо его как-то вдруг преобразилось: добродушная улыбка превратилась в оскал, а взгляд прищуренных глаз стал весьма неприятным.

Посуровевший кузнец бросил равнодушный взгляд на застывшее под носом оголовье дубины, зато присоединившийся к нему более щуплый товарищ нервно сглотнул — характерные бурые пятна на оружии явно намекали на то, что не всегда купец ограничивался простой демонстрацией этого проездного документа.

— Проезжай, — буркнул наконец кузнец и махнул товарищам, чтобы отогнали телегу, перегораживающую мост, и пропустили купца с его скарбом.

Тот согласно кивнул сам себе, дубину вернул на место, неторопливо заправил под плащ на ремень кошель — окружающим ясно было, что это не последние средства ушлого торговца, да и сюрпризов явно предостаточно для разных настырных и не вежливых субъектов.

Возница чмокнул губами, трогая с места меланхоличного тяжеловоза, махнул на прощание суетящимся у баррикады ремесленникам, мазнул взглядом по сторонам… Взгляд зацепился за скромно сидящих в сторонке «тёмных»: огромного рыжего тролля и едва заметного на его фоне гоблина. Вот так парочка! Лопоухий низкорослик лениво повернул в его сторону голову, и купец почувствовал, как от этих выпученных равнодушных глаз по спине пополз холодок, но губы уже, пусть и ставшие вдруг какими-то непослушными, сами раздвинулись в бесшабашной ухмылке…

Невысокий «тёмный» продолжал сверлить спину купца, пока телега того не скрылась за поворотом.

— Чё-то не верю я в подобную благотворительность, — буркнул он негромко и искоса посмотрел на тролля, словно ожидая, что тот будет ему противоречить, но тот лишь шевельнул крупным ноздреватым носом. — И правда, — понял его по-своему гоблин, хлопая по широкому, словно бревно, бедру, — сдаётся мне, что пришло время перекусить…

— Да, жрать охота! — оживился огромный «тёмный».

* * *

Нос щекотал запах дурмана так сильно, что Урс, стоящий на коленях, с трудом боролся с желанием пошевелить ноздрями. Или чихнуть. К тому же сама поза: наклоненное вперёд тело, опущенная долу голова и руки, стоящие на локтях — безоговорочного подчинения старшему, была не только унизительна, но и болезненна. Да, червячок — такой, с небольшого дракона — всё-таки шептал на ухо обидно о том, что он, взрослый истинный, не заслужил такого положения. Но разум отвечал чётко: это говорит в нём гордыня. При этом, ведь это не была инициатива Совета истинных или самого Верховного шамана (хотя великому Т» ыхТою было бы за счастье любому «тёмному» пасть к ногам, будь ты хоть трёхлетний сопляк, хоть уважаемый воин) — именно сам Урс вот таким способом избрал себе наказание, когда его, едва пришедшего в себя, пригласили в Походную юрту, где собрались все шаманы и акнаки родов и кланов.

Тишина, наступившая в юрте после рассказа Урса, длилась немыслимо долго, минуты ползли свинцовыми насекомыми, обгладывающими душу методично и целеустремлённо — может час, может два, но никто из присутствующих не смел проявить нетерпение и даже просто шелохнуться, пока Верховный шаман изволит «думать».

Прежде, не раз присутствовавший на совете Урс, очень ярко представил такую картину, сейчас подтверждаемую слухом: Т» ыхТой сидит на заднице с закрытыми глазами и запрокинутым вверх лицом, столь тёмным и изборожденным морщинами, что в лесу его легко было спутать с корой дуба, раскачивается в такт каким-то, несомненно важным мыслям, а рядом с ним расположились такие же сморщенные грибы, трое или четверо — в зависимости от случая, ассистирующие старшему — вовремя подносят трубку с дурманом… ну и пыхающие сами — что называется, «поддерживают дыхание».

Немилосердно болели обожжённые руки, гудела голова, ныло всё тело, словно по нему пронёсся табун винторогов. Но это были мелочи, вполне терпимые и переживаемые — и он даже был согласен с Верховным, запретившим подшаманам исцелять его. Но вот боль от потери близких и чудовищная рана позора и разочарования — с этим было бороться гораздо сложнее.

Походная юрта была расположена примерно в центре захваченной и контролируемой тёмными территории, на широком подворье, на земле, где ближайшие постройки находились не ближе, чем на двести локтей от священного круга. Т» ыхТой не терпел камень (имеется в виду городской) и ни в коем случае не осквернял себя посещением искусственных нор, не важно, кем возведённых: гномами или людьми — и «светлые», и неполноценный народ белолицых не имел права пачкать Веринию, землю истинных, своим присутствием (разве что существовать в качестве добычи и пищи). Обезлюдевшие дома — жители частично сбежали, частично ушли на корм тёмным богам, частично забились в свои норы — были до невозможности тихи и безропотны, словно с них заранее слили всю кровь и опутали мощными заклинаниями, вызывающими равнодушие и безволие. Да, «тёмные» изрядно исковеркали эту часть человеческого города — уж кто-кто, а Урс понимал это очень хорошо. В связи с чем у него возникали две мысли. Как лидеры королевства, вернее, те предатели своего народа, что пошли на сделку с «тёмными» и совершили дворцовый переворот, о котором, естественно, были наслышаны все, смогут объяснить необходимость подобной сделки? И вторая: как вообще будут люди реагировать, когда увидят, что натворили здесь «тёмные»? Точнее, ответ он знал, а вполне закономерный с его точки зрения их шаг был — вовремя уйти, ведь белолицые ни в коем случае при всей своей в основной массе мягкотелости, беззубыми не были. Пока исторические выводы таковы: именно люди, постепенно выдавливающие гномов из их гор, теснящие эльфов в лесах, планомерно отодвигающие границы земель «тёмных» и загнавшие самих драконов невесть куда, занимают ключевые места на обитаемой земле. Но, к сожалению, лидеры его родного народа предпочитают этого не видеть, предпочитая «развлечения», подобные этому рейду. Ведь статистика вполне чёткая: из молодёжи, уходящей в набеги за воинской славой (впрочем, такая инициация была всегда, и старейшины уруков закономерно поощряли это), возвращалась едва ли половина, часть из которой с ранениями, не совместимыми с полноценной жизнью. Ладно, «светлые», извечные враги, знали, как противостоять набегам, но теперь и люди с их монолитными «железными» стенами с копейными жалами и засадными арбалетными отрядами стали изрядно опустошать ряды истинных. И самое главное, на место одного павшего человека, тут же приходили трое, а урука было заменить очень сложно — рождаемость была очень плохая… и не в последнюю очередь из-за сложных условий обитания…

Урс согласился пойти в поход, соблазнённый идеей основания нового рода и обживания новых, более благодатных земель (этакий обещанный людьми сладкий пирог), где его знания наверняка пригодились бы народу, но сейчас ему уже не казалась эта идея привлекательной, потому что всё имеет свою цену, и… он абсолютно не верил людям, а теперь уже и сомневался в благоразумии вождей похода, в изобилии отведавших крови, и вошедших во вкус от безнаказанности. При этом он, самый рассудительный и благоразумный, потерял практически весь свой отряд…

Урс ощущал на себе шершавые взгляды акнаков. Было тут и равнодушие, и злорадство, но в основном недоумение — в бесхитростные головы лучших воинов похода никак не укладывалась мысль: как можно было умудриться роду Лак потерять почти всех своих воинов?! Когда в других родах и кланах — единицы, в худшем случае, десяток. Это либо полная некомпетентность… либо «тёмные» боги отвернулись, и таким образом демонстрируют своё отношение к нерадивому истинному, отказывающемуся пить кровь…

— Я был на месте пожара, — прошелестел наконец-то дребезжащий (но никого не обманывающий кажущейся немощью) голос. — Задействована мощная накопленная магия огня. К сожалению, люди уже способны создавать такие сильные амулеты. Мы, истинные, не оставим без ответа это деяние, явно направленное против нас. Мы возьмём плату за каждого потерянного воина и жестоко пострадавший род Лак — они умоются кровью. Но этот вопрос мы обсудим позже. Сейчас же… Урс'Лак, — слишком короткая пауза не дала возможность Урсу оценить, какое настроение хотел вложить в свою речь старый интриган, — ты привлёк внимание совета. Ты неплохой воин, — такая констатация, что впору задуматься: достаточно ли это для истинного? По рядам акнаков прошелестели шепотки — некоторые из них по прибытию Урса на родину, испытывали его на прочность — вызывали на поединки, и могли с полной уверенностью утверждать, что стоящий перед ними на коленях отнюдь не слаб. Впрочем, это было обычное явление в племени — у уруков охотно дрались друг с другом, только сопляк, не ставший истинным и не показавший воинского умения, не имел права (за редким исключением) вызывать зрелого воина, — но в тебе поселился червь, именуемый гордыней. — Урс мысленно вздохнул — совсем не то он думал услышать. — В твоей голове я увидел мысли, недостойные истинного: сомнения. А главное, ты считаешь себя умнее, нежели более пожилые соплеменники, — в голосе шамана почудилась холодная насмешка, и Урс едва сдержался, чтобы не вздрогнуть — у чрезвычайно авторитетного, сильного и жестокого Т» ыхТоя, как и у большинства уруков, не было чувства юмора. — Эту заразу — гордыню, ты подхватил, путешествуя по землям людей. Винить тебя нужно, но… не стоит — общение с белолицыми драконами способно сделать слабым даже более сильного истинного…

Наступила длинная пауза, пока Т» ыхТой снова дымил трубкой, а сидящие вокруг пытались оценит сказанное.

— Ты кажешься себе очень сильным, даже твоя покорность — всего лишь следствие твоего решения, поэтому «тёмный» бог, видя всё — мне пришлось обратиться к нему и просить быть к тебе снисходительным — сообщил мне следующее: «Пока истинный не найдёт более сильного и не подчинится ему, до тех пор он будет слаб». — Снова дурман, от которого кружится тяжёлая голова, и путаются мысли: о чём ему говорят?! — Ну а пока ты «ищешь», — акцент на глагол, старый шаман неожиданно хихикнул, — ты с остатками воинов рода должен всё время находиться рядом со мной…

Снова зашелестели акнаки. На этот раз сочувственно. С этого момента Урс с неполным десятком истинных рода Лак должен был беспробудно находиться возле Верховного шамана, выполняя все пожелания — приказания — прихоти, присутствовать при пытках и наполнении посохов — этакая кровавая терапия. При этом он уже не мог беспрепятственно бродить по территории города и ходить в набеги… Вроде сидящего на цепи волкодава. Уж не хочет ли хитроумный шаман привязать к себе, сделать из сильного бойца ручного палача?

Урс едва не взвыл от перспективы. Но, может всё не так уж плохо, и Т» ыхТой, как ответственный за народ, просто заботится о нём таким образом? И ничего худого в его решении нет?

В чём же тогда смысл слов «тёмного» бога? Кто этот сильный? Уж не на себя ли намекает шаман?

* * *

Сегодня она чувствовала себя сносно. Такое, пусть и несколько невнятное определение, но конкретней выразиться было сложно. Бывало — во времена бурной молодости — и похуже, но в последние годы при принцессе она ещё не попадала в такую мясорубку. Но, как выразился святой отец Апий, у неё закалённое тело, крепкий организм, благодаря чему (а также воле Единого, естественно) она выкарабкается из этого переплёта практически без последствий. Она криво усмехнулась: отбитый ливер, башка — одна сплошная гематома, левое предплечье в лубке и не гнущееся, сильно ушибленное правое колено — о чём ещё мечтать тётке в возрасте, пусть и бывшей наёмнице на покое?

М-да, всю жизнь мечтала о такой сиделке, как Верховный кардинал! Шутка ли — ещё позавчера была на грани жизни-смерти, вчера лежала пластом, с трудом фокусируя взгляд и едва шевеля вправленной челюстью, глотая отвратительный бульончик, а сегодня уже, стоило святому отцу захлопнуть за собой дверь, как она торопливо (ну так — у большой черепахи тоже есть своя скорость) зашарила по помещению в поисках хоть какой-то одежды. Нет, конечно же, она могла с чистой совестью поваляться, принимая внимание и заботу (это оказалось для неё, вроде бы абсолютно чёрствой и нечувствительной к подобному, неожиданно приятно), но проведавшая её перед отцом Апием, её любимица, воплощение её мечтаний, Лидия, на которую она выплеснула не только все свои знания воинских наук, но и нерастраченную материнскую любовь (однажды, задумавшись об этом, поймав себя на совершенно глупейшей, счастливой улыбке — незаметно наблюдая за тогда ещё худенькой, но уже крепенькой и жёстко требовательной к себе девочкой, она поняла, что безоговорочно отдаст собственное благополучие, обе руки и всю свою кровь до последней капли ради неё), она поняла, что лежать и страдать тогда, когда принцессы в опасности, не имеет права. Само же королевство Агробар, что на длительное время стало для неё, вольной наёмницы, домом, она воспринимала, как приданое её воспитанницы, а его беды — то, что приносит Лидии огорчение. Конечно, в её нынешнем состоянии уберечь принцессу лично она не может, но вот прояснить некоторые моменты и постараться распутать их — её долг. Возможно, эта мелочь спасёт её воспитанницу от… тьфу-тьфу, уйди к дракону! — от чего-нибудь нехорошего.

Вообще, слушая рассказ Лидии, чуточку экспрессивный от едва сдерживаемых эмоций — она не хотела чересчур утомлять наставницу, о событиях, которые по вполне понятным причинам та пропустила, и их нынешнем положении в целом, Брада поразилась, насколько повзрослела вчерашняя девочка. Это уже была сильная женщина, прошедшая испытание предательством и закалённая потерей близких людей. И пусть страшные события наделили её морщинами, возможно, обесцветили сколько-то волос в прекрасной гриве и бросили тени в глаза, она знала, что Её Высочество выдержит всё это. Главное — этого очень боялась наёмница — как бы непримиримость, жёсткость и непоколебимость к врагам (к королевству, значит — личным) не переросло в неприятие инакомыслящих, бескомпромиссность и, в конце концов, жестокость, что не очень хорошо для будущей королевы. При всей заявленной выше взрослости, она ещё, ой, как юна, чересчур открыта для душевных ударов, шрамы от которых могут вылиться в злость и чрезмерную требовательность к себе и окружающим.

Брада ещё какое-то время вначале задумчивым, потом требовательным, а после яростным взглядом осматривала комнату в поисках своей одежды, а не этих… тряпок, рассчитанных, скорее, на ветреных молодух. Она даже с некоторым недоумением и опаской рассматривала простую, холщовую ночнушку с весёленьким орнаментом по краю и свои бледно-синие ляжки… Только на удар сердца, на самый короткий-прекороткий удар сердца представив, что её в таком виде может лицезреть хоть один знакомый, она почувствовала, как её заполняет багровая пелена.

И постаралась успокоиться. Мало того, что святой отец очень настоятельно рекомендовал избегать каких-либо волнений, как физических, так и душевных, побыть долгое время овощем с конечностями, так она ещё боялась привлечь ненужное внимание со стороны коридора — ругательные дракончики так и порхали, весело отскакивая от стен.

Дабы хоть как-то отвлечь бушующую голову от опасных мыслей, Брада автоматически протянула правую руку к столу, отбросила салфетку с глубокой тарелки с едой и схватила первое попавшееся — куриную ножку. Практика показывала, что когда жуёт, мыслительные процессы таки упорядочивают своё движение. Вот только резвость, с какой она поспешила это совершить, совсем не понравилась едва переставшей ныть челюсти, и она, взвыв от резко прострелившей в районе скул боли, запустила проштрафившуюся ножку в стену напротив.

Мало того, что её, дебелую тётку, кто-то раздел и напялил девчачью хламиду, так ещё и еду подсунули будто в насмешку для пожёванной самим драконом рожей. То, что её наверняка мыли и ухаживали определённым образом — она и думать об этом не желала. Для неё, очень и очень самостоятельной и грозной дамы, сама мысль о подобной беспомощности вызывала бешенство. А то, что тоже мясо она спокойненько и неторопливо могла нарезать тоненькими полосками и совершенно безболезненно, с минимальной амплитудой жевания отправить в рот, её совершенно не волновало. Она, в конце концов, не купчиха, сидящая на заднице, и не девица на выданье, терпеливо сносящая ощупывания, поглаживания и пищу, долженствующую заставить розоветь щёчки и усиливать рост выпуклых частей тела. У неё с этим всё нормально, даже чересчур, но она — наёмница, то есть, существо изначально склонное к резким поступкам и неожиданным решениям. Она — свободолюбивая птица, не совсем огнедышащая злобная рептилия с сумасшедшим размахом крыльев, но где-то рядом. От какой-нибудь жидкой кашки или варёных овощей она скорее всех тут поубивает, и оставит на этот месте руины. Зубы и желудок, конечно, у неё не те, что в юности, лошадиные мослы и стружку с них вряд ли потянет, но издеваться над собой она не позволит. Дожилась!..

Даже не пытаясь отыскать логику в своих мечущихся и парующих, как над кипятком, мыслей, она продолжала сидеть, баюкая левую руку, которую тоже нечаянно расшевелила (попытавшись врезать по столу кулаком). Брада наконец-то почувствовала, что потихоньку остывает, и напряжение, скопившееся в горизонтальном положении, помаленьку покидает её, будто отслаиваясь целыми пластами: тревоги, волнения, слабости, боли, ярости, беспомощности… И пусть небольшие червячки оставались в голове и душе, будто бы говоря: чуть что, мы вернёмся, она уже знала, что сможет их обуздать.

Вот в таком, задумчивом состоянии она и услышала скрип дверей. В проёме мелькнула девичья фигура. Но стоило дверям открыться ладони на две, как донёсся писк: «Ой!» — и резкий хлопок створки.

Но Брада успела отреагировать:

— Стоять! — рявкнула, вновь позабыв о челюсти. — Сюда! — она почувствовала в себе пробуждение воинских и командирских рефлексов, возбуждение, будто перед схваткой (во всяком случае, похожее ощущение), когда ты в таком состоянии, что становишься, будто нечувствительным к боли.

Писк повторился, но того, что она боялась — дробного стука башмачков, уносящегося прочь, не последовало.

— Заходи, — помягче, но всё равно очень грозно бросила Брада. — Не испытывай моё терпение, — добавила, не слыша никакого шевеления.

Дверь очень медленно отворилась, явив фигурку молодой и достаточно симпатичной (то есть, с созревшими женскими признаками) девушки с виновато и испуганно опущенными глазами.

Наёмница усмехнулась про себя — нынешний ли вид был тому виной или её репутация, но она поняла, что по прежнему производит впечатление, а это уже было неплохо. Что там этой соплячке — у взрослых битых мужиков слабели коленки, стоило им обратить на себя недовольство наставницы принцессы.

— Как тебя зовут, дитя?

— Матильда…

— А меня — Брада, если ты не в курсе.

— Я в курсе, ваша милость. Меня Её Высочество направила приглядывать за вами. Вы меня наверное не помните, — она, чуть осмелев, стрельнула глазками на грозную наёмницу. — Я — служанка из дворца, не из местных.

Брада поморщилась, махнула рукой, останавливая словоизвержение. Вздохнула, успокаивая зашевелившееся раздражение.

— Во-первых, зови меня просто Брада…

— Да, ваша милость.

Наёмница почувствовала, как резко заболела голова.

— Для непонятливых объясняю ещё раз, — проревела, чеканя слова, — меня зовут Брада! — с отвращением (как ни парадоксально, но именно к себе) она глянула на отпрянувшую в испуге Матильду, и, сбавив обороты, продолжила: — Даже при Лидии, точнее, при Её Высочестве ты можешь обращаться ко мне по имени. Это ясно? — дождавшись утвердительного кивка, продолжила, старательно контролируя речь (а это было так сложно, обычно принцесса и считанные люди удостаивались подобного смягчения — как правило, она не очень сдерживалась). — Понимать меня нужно с первого раза — это главное. Но ты девочка, вижу, умная, раз смогла выжить во дворце, поэтому, уверена, у нас с этим не будет проблем. Надеюсь, ты наслышана о том, что происходит с теми, кто вызвал мой гнев? — вновь подпустила в голос рычащие нотки, видя, как легко та возвращается из состояния опаски к любопытству; ну и крепкие у девчонки нервы, — невольно позавидовала наёмница. Или она просто глупа? Но, вспомнив, что именно Матильда наверняка ухаживала за ней, неблагодарной драконицей не стоило быть. — Ладно, вижу, что мы поняли друг друга, — у Матильды был такой вид, будто она действительно прониклась. — Для начала, подай мне мою одежду, — сделала ударение на слове «мою», брезгливо и демонстративно отодвинув табурет с недостойными её тряпками, и внимательно посмотрела на девушку — вдруг та, получив чёткие инструкции (с Лидии станется проявить такую глупую заботу — не возвращать Браде её вещи), заупрямится, так хотя бы взглядом намекнёт, в каком направлении их искать. Всё-таки всегда лучше попытаться решить вопрос хитростью, а удар кулака приберечь, как резервный аргумент.

Но Матильда без сомнений уверенно направилась к противоположной стене, находящейся как бы в тени, где деревянные панели оказались выдвижными ящичками.

Любовно поглаживая кирасу, Брада почувствовала себя гораздо уверенней, с сожалением отодвинула смертоносный арсенал от фламберга до метательных ножей и разобранного в чехле лука — придёт и их черёд перебрать, просмотреть, почистить. Но сейчас, пожалуй, цеплять всё на себя, чтобы не выслушивать от Лидии (и отца Апия — остальных она в расчёт не брала) занудствований, как она не бережёт себя, не стоит. Достаточно и кинжала (в две ладони) и привычного наряда для верховой езды без дополнительных укрепляющих пластин.

Пока Матильда помогала облачаться — как это ни грустно, но без помощи этой словоохотливой девчонки Браде было не обойтись. Даже напялить рубаху с одной рукой — проблема, не то, что зашнуровать кожаную безрукавку или надеть сапоги. Наёмница, заподозрив в служанке неплохой источник информации о житье-бытье на этом непростом постоялом дворе, ненавязчивыми вопросами направляла юркий язычок девчонки. И если ответы на вопросы о погоде или самочувствии самой Матильды, если честно, её совсем не интересовали, то иные крохи из эмоционального вороха были весьма любопытны и важны. Наёмницу очень интересовали люди, имеющие, как бы это сказать, доступ к её Лидии, но в благонадёжности которых у неё были сомнения. Загадочный Гарч, якобы лояльный граф РоАйци с небезынтересным племянником, который, несмотря на демонстративную холодность к простолюдинам, очень занимал ветреную голову служанки (при том не приятной внешностью, сколько неким пикантным моментом, явно связанным с принцессой — и сбившаяся на краткий удар сердца речь воспитанницы, вызвавшая у Брады подозрение, таки нашла своё объяснение; что ж, дело молодое, бедной девочке надо как-то снимать стресс — на этот счёт у Брады не было никаких предубеждений), идущий на поводу недоброго нрава Лири, непонятная компания наёмников, умудряющаяся всегда находиться в нужном месте в нужный час — к ним уже отдельные подозрения, как к «тёмным»: невиданному ею вообще в наёмнической среде троллю, отличающемуся пакостным характером гоблине, так и другим: высокорождённом, сумевшем задурить голову Оливии, лучшей подруге принцессы, ну и наконец, человеке, слухи о котором бродят один невероятнее другого, плюс недавно появившаяся шалюрка — во время объявленной войны первейшая претендентка на роль убийцы наследницы престола. Один только гном был более-менее понятен Браде: пьёт пиво в неимоверных количествах, при оказии не прочь сунуть в котомку всё плохо лежащее.

Одевшись в привычную одежду, несмотря на бесконечный монолог Матильды и в связи с этим усилившуюся головную боль, почувствовала несказанное облегчение — по крайней мере, теперь не стыдно появиться на людях. И усмехнулась неожиданно, поглядев на привлекшее вновь её внимание блюдо с едой, а также находящийся чуть дальше (будто стоит задуматься и приложить дополнительное усилие, чтобы дотянуться) кувшин. Служанка же восприняла это, как поощрение, прибавив в скорости и красках.

Ну и ветродуйка, — беззлобно подумала Брада, а сама обратилась в слух, ибо речь пошла об ужасной дикарке, исчадии ада и кровопийце, колдовством и прочими(!) ухищрениями совратившей хорошего и доброго наёмника. Услышав последнее, Брада вздохнула разочарованно — на лицо пересечение интересов. А неумение этой вертихвостки дать достойный (не только словесный) отпор сопернице, более усугубило подозрения наёмницы касательно последней.

Благосклонно кивая в ответ, Брада достала кинжал и вплотную занялась куриными ножками, щедро запивая великолепным красным вином, по первому требованию поданном и наливаемым Матильдой. Аппетит, как говорится, стоит только разбудить — и он тебя сам сожрёт. А для хорошего аппетита доброе вино и вкусная еда — будто дровишки для костра.

Через какое-то время удовлетворённая наёмница сыто откинулась назад, опираясь на руку, даже с некоторым удивлением лицезря следы жевательной деятельности — даже крошки хлебцов подмяла и яблоко схрумала, оставив горку разновеликих костей и огрызков. Матильда тоже была впечатлена, сидя напротив на табурете, и уже без прежнего огонька нанизывая слова. А что, это закон природы: в большом теле много места, которое не нужно стесняться заполнять, — Брада благодушно похлопала себя по изрядно надувшемуся животу — жест, совершенно далёкий от благородного этикета, но точно передающий настроение… Неплохо бы поспать, — мелькнула коварная мысль, веки тут же предательски отяжелели…

Но тут она неожиданно встрепенулась в наступившей тишине. Ещё чего?! Расслабилась, старая драконица! Делу и действию предпочитает постель? Не бывать этому! И рывком, опираясь рукой о столешницу, попыталась встать, резким движением вновь напугав тихо сопевшую Матильду. Пошатнулась, но устояла. Парочка пробных шагов по комнате, властно остановила дёрнувшуюся к ней служанку. Терпимо — устоит. Пора уж косточки размять. Бросив небрежно Матильде: «Прибери тут», — дабы не увязалась за ней драконья помощница, подволакивая правую ногу, отправилась в длинный ознакомительный путь по постоялому двору.

Знакомые лица гвардейца и амазонки в коридоре у двери принцессы, уважительные приветствия (Брада едва сдержала ухмылку, оттого, как непроизвольно подтянулись те при виде неё), чуть задержалась, глядя на бесконечность (как казалось) пролётов ступеней вниз (паническую мысль: а точно ли она сможет это одолеть? — она задушила в зародыше и постаралась не обращать внимания на постреливающее и будто скрипящее правое колено). В большом трапезном зале никого не было, и она, мысленно вытерев трудовую испарину, с чистой совестью сделала остановку у стойки, заказав у улыбчивого молодого человека пиво. Облокотившись — сесть не решилась — вдумчиво и с расстановкой выдула его. Денег за чудо-напиток не потребовали, и это решило её сомнения — вторая кружка ушла следом в сухую глотку.

Сам гостевой двор понравился основательностью и продуманностью, а самое главное, защищённостью. Чтобы не привлекать внимания (любого спектра взглядов: от заботливых до любопытствующих и жалостливых), постояла в сторонке за кустом сирени, понаблюдала за деловой суетой во дворе. Видела, как убыла пятёрка конных гвардейцев — узнала одного в лицо, видимо, на дежурство, потом знакомая парочка наёмников Сетра: невозмутимый длиннющий Кол и мрачный, будто ещё больше раздавшийся вширь, Лири неспешно покинули двор. Уже удовлетворившись увиденным, она собралась поискать местечко для задницы (ноги с непривычки требовательно подрагивали), когда во двор пожаловала весьма представительная делегация важных пожилых мужчин. Один из охранников на воротах умчался в дом, и вскоре оттуда явилась Лидия в компании дворян, гвардейцев и амазонок. Маркиза РоПеруши и Оливию Брада узнала, остальные… ну, тоже кто-то из своих. После непродолжительных переговоров все погрузились кто в тут же поданные кареты, кто верхом (Лидия — умница, села с тройкой пожилых мужчин; растёт девочка — при её-то любви к конным прогулкам!) и куда-то поехали.

Брада выбралась из своего укромного уголка и пошла в дом-гостинницу. У неё в планах была ещё парочка мест для посещения, но она пока решила ограничиться одним, и, вздохнув, поплелась по длинному коридору прямо, насквозь проходя всё здание — на задний двор, где, по словам Матильды, предпочитали проводить время беспокоившие её наёмники (если не жрали в трапезной в три горла и не дрыхли в своих комнатах наверху). Отчего-то Лидия их исключила из графика дежурств по району, и вообще предпочитала не пользоваться их услугами. Что это? Недоверие? Или условия найма, на которые не может пойти принцесса? Неужели они о себе такого высокого мнения? Надо будет поинтересоваться у Лидии.

Ещё не доходя до открытых дверей, услышав частый дробный стук по дереву, периодически взрывающийся россыпью ускорений, она поняла, что ей повезло. Открывшаяся, вполне ожидаемая картина, всё равно удивила её. На утоптанной земле небольшого дворика, с одной стороны ограниченного хозяйственными постройками с широким проходом между как раз для телеги и огромной крытой паляницей, с другой — яблоневым садом, находилось четверо действующих лиц. На дальнем краю с посохами сошлись в учебном бою гном и эльф. Зрелище само по себе любопытное: низкий, основательный и крепкий подгорный житель успешно и уверенно отражал более мощным и коротким, нежели у высокорождённого оружием искусные, точные атаки своего товарища, грациозного и будто парящего вокруг него с развевающейся гривой серебристых волос. Отдавать кому-то предпочтение Брада не решилась. Тем более, гном вдруг перешёл в атаку, а эльф — в защиту, при этом отражая весьма эффективно скользящими, не прямыми, сбивающими траекторию движения и уводящими в сторону мощные атаки товарища ударами порхающего посоха.

Следующим её внимание привлёк неподвижно замерший посреди двора в странной позе со скрещенными ногами и сидящий (стоящий? Зависший? на упирающихся в землю кулаках) мужчина неопределённых лет с собранными в хвост русыми волосами. А дальше… челюсть наёмницы удивлённо отвалилась. Занималась наклонами Руфия, младшая сестра наследной принцессы. В простой мальчишеской рубахе, подпоясанной на талии ремешком, штанах и полусапожках из тонкой кожи, она была столь трогательно тонка и хрупка, что Брада едва сдержалась, чтобы не поинтересоваться грозно, что она тут делает. Но промолчала. Сосредоточенная девочка, мелькая светлыми волосами, заплетёнными в косу и собранными на затылке, стоя на месте, неутомимо переставляла разновеликие камни.

Брада, постояв какое-то время, плюнула на сомнения, спустилась с крыльца и осторожно уселась на один из чурбачков, что, словно специальные зрительные места, стояли под стеной дома. Ей было любопытно, что будет дальше.

Эльф и гном, после того, как второй таки болезненно зацепил высокорождённого, и немного отдохнув, сменили поосохи на короткие палки, имитирующие мечи, и снова начали свой занимательный танец. Руфия, сделав вид, что не заметила наёмницу (или не пожелав прерывать упражнение), закончила с наклонами и принялась за приседания с теми же камнями и без, варьируя их с поворотами в стороны, и проделывала всё это, по мнению опытной Брады, верно: размеренно, с полным контролем дыхания, — наёмница лишь восхищённо покачала головой: это что ж произошло с маленькой умницей, отдававшей предпочтение книгам, нежели физическим нагрузкам (она как бы с пониманием, но и изрядной долей скепсиса относилась к деятельности старшей сестры в качестве командира отдельного кавалерийского полка), что подвигло её на это?

Наёмник вдруг перетёк в другую позу: ноги на весу поставил уголком и лёгким единым движением воздел их вверх, вновь сложил и замер — на этот раз вниз головой.

Протопала парочка мужиков с дровами, косясь на занимающихся, девка с ведром, парующим варевом с крылась в одном из сараев. А потом, наклонившись и как-то бочком, на жалобно скрипнувшее крыльцо вышел… тролль. И Брада, столько всего видевшая в жизни, поймала себя на желании подержаться за рукоять кинжала. Какой же он здоровый! И… внушительный. Мощный бицепс, пожалуй, был с её ляжку.

«Тёмный» держал в лапе огромную кость, от которой буквально отрывал крепкими зубами мясо и смачно чавкал. Он коротко глянул на пригнувшуюся инстинктивно женщину (да, как говорят некоторые выжившие, такого лучше не злить, — мелькнула мысль), перевёл взгляд на площадку, при этом задержал его именно на Руфии, продолжавшей, как заведённая свои ритмичные движения. Догрыз кость, небрежно отбросил её в сторону недалеко от Брады, где она уважительно оценила её размеры, довольно похлопал себя по выпуклому и гулкому, как барабан, животу и двинулся в сторону сада.

Выдохнув, наёмница всё равно не могла оторвать глаз от огромной фигуры, легко наклоняющей стволы яблонь, чтобы достать крохотные спелые плоды и сложить их в согнутую и прижатую к корпусу руку.

Великие драконы! Агробар — и снежный тролль! Спроси у неё кто раньше, сказала бы, что это не совместимые вещи, а вот, поди ж ты…

Тролль стал возвращаться и остановился как раз возле принцессы, отчего Брада серьёзно напряглась, но в последующих, не до конца понятных словах, вроде: «Жрать будешь ты?» кроме миролюбия и вопроса не было ничего плохого, а красноречивый жест с яблоками на ладони говорил сам за себя… Срань драконья! Снежный тролль, выходец из самого тёмного из тёмных уголков Веринии, предлагает хрупкой человеческой девочке яблоки! А та, вместо того, чтобы упасть в обморок, легкомысленно, даже с каким-то укором говорит ему: «Рох, подожди».

Да-а-а, куда катится мир? Но тут её внимание снова привлёк наёмник — человек, который из неудобного положения верх ногами вдруг оказался крепко стоящим на земле и разразился серией быстрых и точных движений — словно дрался с невидимым противником, при этом глаза его продолжали быть закрытыми.

Когда-то в годы молодости, когда наёмническая стезя забрасывала далеко на восток, она уже видела нечто подобное. Завораживающее зрелище. Смертоносная грация, едва уловимые глазу перетекания из одного положения в иное, условные блоки и атаки. Это было… это было нечто. Жутко привлекательное зрелище — как может быть привлекательна симпатичная, в яркую окраску ядовитая змея. Или — для тех, кто понимает в этом толк — сама смерть. За свою непростую специфическую жизнь Брада насмотрелась многого, но раз она дожила до седин, то это отнюдь не говорило о том, что она пряталась за спинами товарищей (среди наёмников трусы не приживаются, и гибнут в первую очередь), а скорее, что она — хороший боец, и может распознать истинное лицо разумного. Это не человек, а хищник!

Человек, который продолжал свой неимоверный бой, резко сместился к фехтующим эльфу и гному, и те, вместо того, чтобы уйти в сторону, с неожиданным азартом накинулись на него. Всё закрутилось пуще прежнего, и то, что у «светлых» были вместо оружия палки, им совершенно не помогло.

Из круговорота схватки вдруг вылетел эльф, страдальчески баюкая руку. Гном продержался чуть дольше — он в какой-то момент просто отскочил в сторону, и, как бы признавая поражение, поднял вверх руки.

— Нос, — проговорил остановившийся человек, недовольно глядя на товарища, — ты опять не выкладываешься по полной.

— Как это нет?! — возмущённо и несколько дурашливо возопил тот. — Пока ты отдыхал, стоя на голове, мы с Листочком нормально отработали. Вот смотри, — провёл ладонью по лбу и продемонстрировал трудовой пот, — вспотел, как загнанный в угол сурок. Скажи, Лис, — обратился к товарищу.

На невозмутимом лице высокорождённого мелькнула какая-то эмоция.

— Ну да, Ройчи, я изрядно погонял этого толстокожего. Не помешает ему двигаться побольше, а то последнее время он чаще отрабатывает упражнения на заднице, посиживая в кабаках…

— Что?! — обиженный возглас гнома заметался по двору.

— И не верь ему, — хладнокровно и безжалостно продолжил эльф, — это не пот выступает на его высоком, непробиваемом челе, а пиво, которое он хлопает галлонами.

— Ах ты… — поражённый до глубины души подгорный не сразу смог отыскать подходящий такому поведению товарища эпитет. — Предатель! Это кто кого гонял?!

— То есть, ты не устал? — вкрадчиво уточнил мужчина.

Гном недоумённо захлопал глазами от неожиданности вопроса. С соображением у подгорных так себе, — подумала Брада, с неожиданным удовольствием наблюдая это действо. Впрочем, зависит от индивидуумов — и среди людей встречаются такие тормоза, что побьют в этом даже, хм, тролля. Она перевела взгляд на парочку Руфия — тролль. Принцесса приостановила свои занятия, и с широкой улыбкой внимала пикировке наёмников. Тролль тоже выглядел довольным, но то ли от происходящего, то ли от яблок, что жменями забрасывал в пасть, понять было трудно.

— А я ведь хотел, как лучше, — сокрушённо покачал головой эльф. — Тебе лучше, — уточнил гному, и неторопливо пошёл ко входу.

Мужчина несколько ударов сердца укоризненно смотрел на подгорного товарища, потом строго глянул на принцессу.

— Почему стоим?

Руфия обречённо вздохнула, но тут же упрямо сжала губы, посмотрел на стоящего рядом, флегматично жующего тролля. Тот протянул над ней свою лапу, и чуть опустил, а девочка… подпрыгнула и повисла на толстой кисти… После чего стала ритмично поднимать колени до пояса, демонстрируя упражнения на пресс.

Брада задумчиво выпятила подбородок: впечатлений для неё было более, чем достаточно — это всё нужно было обмозговать. Оказывается, она в этой жизни ещё не всё видела.

— Здравствуйте, — наёмница, вынырнув из размышлений, лицезрела над собой открытую белозубую улыбку мужчины. — Ройчи, — представился он, изобразил шутливый поклон и плюхнулся на соседний чурбачок.

— Брада, — коротко кивнула наёмница, искоса поглядывая на соседа, который удобно вытянул ноги, прислонился спиной к стене и, прикрыв глаза, подставил умиротворённое, с лёгкой блуждающей улыбкой лицо игривому ветерку, случайно пробравшемуся в это, достаточно закрытое место.

Он даже не запыхался, — с лёгкой завистью констатировала наёмница. Рядом остановился гном. На его землисто-тёмном, с крупной лепкой чертами, лице читалась мучительная решимость.

— Ну, я за пивом? — проронил он негромко и жалобно.

Мужчина просто махнул рукой, не собираясь ради такого пустячного повода выходить из блаженного расслабленного состояния. Гному только этого и надо было — он стремительно юркнул в дверь. И не скажешь после этого, что подгорный житель и спешка — вещи несовместимые.

— Не скучаете по вольной жизни? — прозвучал вдруг негромкий вопрос.

Брада перевела удивлённый взгляд на наёмника и наткнулась на его внимательные, чуть со смешинкой — иронией? — серые глаза. Откуда он знает? Неужели кто-то из окружения Лидии рассказывал о ней этим красавцам?

— На вас типичная одежда наёмника, — пояснил тот серьёзно, будто прочитав её мысли. — Когда говорят, что бывших наёмников не бывает — с этим я готов поспорить, но то, что сменившим сферу деятельности сложно отказаться от привычек, стиля поведения и одежды — это верно, — он поёрзал на чурбачке, устраиваясь поудобней. — И потом, ваше имя действительно на слуху. Грозная воительница, воспитавшая наследную принцессу, — он проговорил низким и тихим голосом, явно кого-то копируя, и Брада, неожиданно для себя рассмеялась, представив этих доброхотов(?), с оглядкой назад рассказывающих о ней. Наёмник с усмешкой согласно покивал головой, глядя на неё. — Вы хорошо воспитали её, — очень серьёзно сказал он.

Уточнять, кого он имел ввиду, не нужно было. Она была в курсе, что этот Ройчи был рядом с её воспитанницей во дворце. И очень помог. Чуть посомневавшись, она всё-таки задала интересовавший её вопрос. Взгляд и беспристрастная оценка со стороны — это не одно и тоже, нежели рассказы подданных.

— И как она показала себя?

— Неплохо, — сразу ответил наёмник, будто готовился к вопросу. — Она — сильная, хорошо подготовлена, как боец, — Брада мысленно отметила про себя и «как боец» и «неплохо».

— Но?..

— Но порой эмоции берут верх. А это неприемлемо для будущей королевы. — Браду порадовала уверенность в словах наёмника, касательно судьбы Лидии. — Ещё один момент, — продолжил тот серьёзно. — Очень сложно быть готовым к такому, — повёл рукой вокруг. — Можно быть отлично подкованным в разных науках, знать, как экономически поднять королевство, регулировать отношения между сословиями, уметь вежливо общаться с соседними правителями, при этом жёстко отстаивая интересы своей страны, но война всегда мешает кости и выносит наверх совсем иные задачи. Особенно такая, внутренняя, где врагом может быть твой бывший друг детства или хороший знакомый. Правитель в годы войны и в мирные времена — это разные полюса. В условиях, когда королевство обезглавлено, в столице смута, а противник пока точно не известен и очень неглуп, — сделал ударение на последнем, — а ты фактически загнан в угол, и неизвестно, откуда ждать помощь, а откуда удар в спину, должны включаться иные механизмы руководства. Механизмы борьбы, выживания и особенно тщательного продумывания своих действий.