Просо судьбы

— Так это… по пути случилось подбить, — смутился, весьма далёкий от этого чувства, вербарец.

— Что ж, спасибо. Идём, забросим тушку на кухню, и я тебя угощу подогретым вином.

— Это хорошо, — наконец-то заулыбался ВерТиссайя. — А потом, если ты не против, погоняю тебя с мечом, а то, небось, уже жирком оброс.

— Это кто тут будет мне про жирок рассказывать! — шутливо возмутился Гарч. — Ещё неизвестно, кто кого погоняет.

— А может, порубимся два на два со стражниками?

— Почему бы и нет, — согласился РоПеруци. Сейчас, при метели на дворе, только часовые мёрзли на постах, остальные солдаты скучали в казарме, и вряд ли бы отказались от забавы — тренировочного боя с молодыми дворянскими отпрысками, уже зарекомендовавшими себя неплохими бойцами.

Оттаявший вербарец громко шутил и балагурил. Жизнь-то налаживается! Ну, не сложилось с любовью, зато дружба — это… дружба. Она намного крепче. А девицы, пожалуй, что никуда не денутся. Надо будет посетить трактирчик папаши Края — давненько он не баловал местных хохотушек вниманием.

Гарч ушёл с зайцем и за вином, а Ги, сбросив кольчугу, остался в одной рубахе, пошевелил поленья в предусмотрительно разожжённом слугой очаге в гостевых покоях. Мерзляком он никогда не был, но по нынешним временам помещения выстуживались капитально, так что в огне была необходимость. Товарищ всё не шёл, и он, не в силах усидеть на месте, решив пойти ему навстречу, вышел в коридор. Спускаясь по лестнице, поздоровался со знакомым стражником, стоявшем на посту у коридора в господские комнаты, чуть задумался, как двинуть дальше, чтобы не разминуться с Гарчем — узким боковым ходом, предназначенным для прислуги, или широкой парадной лестницей, ведущей в большой трапезный зал. Решил, что узкий ход не для него — шишки набивать и тереться плечами — не очень приятное занятие. Тем более, снизу доносились голоса — следовало соблюсти приличия и поздороваться с домочадцами Гарча. Но у самих высоких дверей он внезапно словно налетел на стену, а за шиворот сыпанули горсть снега. Он услышал заливистый смех, который мог принадлежать только одному человеку. Вернее, одной…

Едва дыша, словно какой-то шпион, он на цыпочках — будто его кто-то мог сейчас увидеть, подобрался и аккуратно оттянул одну створку…

Да, это была она, его Елена. Сидящая к нему спиной у длинного стола. В едва освещённом зале были ещё какие-то люди, но он никого не видел, не в силах отвести взгляд от той, что занимала его мысли последнее время. Золотистые распущенные волосы встряхивались, когда она откидывала голову, смеясь…

Здесь его и застал Гарч, подошедший сзади с кубком вина.

— Это как понимать?! — бешено взревел Ги, обвиняющее тыча пальцем в приоткрытую дверь.

Наследник РоПеруци отнюдь не был пугливым, но сейчас заметно побледнел, но, как показалось вербарцу, упрямо сжал губы и набычился.

— Это не то, что ты думаешь. Она сама пришла…

Времени для дальнейших объяснений уже не было. Вино плеснуло на стену, кубок обиженно звякнул, а Гарч, не сопротивляясь, спешил за крепко схватившим его за руку и куда-то волочащим Ги, громко и грязно ругающимся, поминающим всех драконов, каких знал. Встречные, даже воины, поспешно уходили с их пути. И никого не случилось им встретить, кто мог бы задержать их: ни барона, ни матери Гарча, ни хотя бы капитана дружины РоПеруци.

Они остановились на продуваемой всеми ветрами террасе, где любили в летнее время проводить поединки, и полоснули друг друга пылающими взглядами. Вернее, в одних глазах был огонь, в других — лёд. Повисла тяжёлая, практически осязаемая тишина, нарушаемая лишь свистом метели и хриплым дыханием, окутываемым паром — словно дым вырывался из глоток.

Гарч повёл плечами, вздохнул, пытаясь взять себя в руки.

— Ги, успокойся, не сходи с ума…

— Мы же договаривались с тобой! — яростно процедил ВерТиссайя, резко сблизился, толкнул агробарца в грудь. Тот отшатнулся, но рук для защиты не поднял, всё-таки надеясь всё решить миром, ибо только стоит обнажиться стали, и результаты их противостояния станут совершенно непредсказуемы. В таком-то состоянии! — Мы с тобой были друзьями! — толчок. — А ты повёл себя, как… — лицо ВерТиссайя перекосилось от злости, — как последний дракон! — толчок.

— Да послушай ты! — яростно воскликнул Гарч, потеряв терпение. — Я здесь не при чём… — но тут жёсткий удар в скулу прервал его, он взмахнул руками, несколько мгновений балансировал, пытаясь удержать равновесие и… полетел вниз. Террасу ограждали чисто символические двухлоктевые деревянные перила, которые не смогли удержать юношу. А внизу, локтях в десяти, находились огромные валуны, лежавшие там ещё со времён постройки замка. Только когда раздался глухой хлопок падения (Гарч не издал ни звука), Ги понял, что натворил, и, уже сходя с ума от переживаний о товарище, помчался по узкой боковой обледенелой лестнице. Оскальзываясь, изодрав в кровь руки, приложившись пару раз весьма внушительно головой и боком, он оказался у подножия буквально за минуту.

Гарч лежал, разбросав руки и неловко подвернув ноги. Он дышал. И Ги с облегчением подумал: слава Единому, что сейчас зима, и наметённые сугробы, словно перина, приняли тело его друга.

— Гарч, как ты?! Ответь! — в возбуждении склонился над лежащим, схватил его за грудки и ощутимо тряханул, совсем не думая о том, что тот наверняка что-то себе повредил, и шевелить его нельзя.

Что-то кольнуло в подбородок. Недоумённо чуть отстранившись, он, скосил глаза, увидел узкое жало стилета, и, уже понимая, что произошло, поднял взгляд и наткнулся на ледяную, абсолютно неприступную стену.

— Уходи, Гийом ВерТиссайя, во имя нашей старой дружбы. Уходи и не возвращайся…

Уже утихли тяжёлые шаги, сопровождаемые скрипом снега, а Гарч всё лежал, бездумно глядя в тёмное небо. Снежные хлопья, кружась, падали на лицо, тут же таяли и юркими змейками скользили по щекам. Где-то на краю сознания были слышны далёкие возбуждённые голоса. А внутри всё замерзало, покрывалось корочкой льда. И, казалось, что никакая весна или пламя не растопят его…

… Они смотрели друг на друга спустя почти двадцать лет, находили что-то знакомое. Гарч был уже совсем седой, а ВерТиссайя стал, казалось, ещё больше, немного обрюзг и выглядел сейчас не очень хорошо из-за ранения и пережитого — глаза ввалились, борода торчит колтуном. Тем не менее, это были они, соседи, представители разных королевств и бывшие друзья.

— Как ты? — хрипло спросил ВерТиссайя. — Лет десять назад был дома… принимал баронство после гибели отца и братьев… справлялся о тебе. Говорили, ты… сильно сломал ногу. И ушёл на королевскую службу. — Гарч, не мигая глядя на вербарца, только едва заметно кивнул. — Но про… семью полуэльфов мне так ничего и не сказали… — в воздухе повис вопрос.

Что-то во взгляде Гарча мелькнуло такое… безрадостное, что ВерТиссайя запоздало подумал: а не поторопился ли он с вопросом? Агробарец отвернулся. Огонёк свечи качнулся и едва не потух.

— Они ушли сразу… тогда, — глухо проронил Гарч, — после несчастного случая, — казалось, он через силу выдавливает из себя слова.

— Случай? Несчастный? — вскинулся Гийом, предчувствуя нечто ужасное.

В очаге громко треснуло полено, сыпануло искрами, развалилось на множество оранжево-красных, мерно дышащих каплей.

— Елена возвращалась от нас к себе в охотничий домик, был сильный снегопад… Если ты помнишь, была жуткая зима: и снежная, и морозная, — барон автоматически кивнул. — И… провалилась в ловчую яму на медведя — людоеда… прямо на колья… Не смогла выбраться… — ВерТиссайя покрепче ухватился за спинку кровати, он почувствовал, как глаза жжёт огнём и нестерпимо хочется заткнуть уши, но… не осталось сил, чтобы это сделать, поэтому ровный, безэмоциональный голос продолжал вползать в голову, подобно яду, разрушая яркие картины прошлого, тщательно лелеемые все эти годы. — Только через три дня после её ухода к нам в замок заявился её отец и поинтересовался, где Елена. Тогда-то и спохватились. Давай шерстить все тропки. А всё это время продолжало мести… В общем, нашли.

— Она от тебя шла, а ты… — бессильно прорычал ВерТиссайя.

Гарч несколько мгновений печально рассматривал почерневшего от горя бывшего друга, вздохнул.

— На самом деле она приходила в замок РоПеруци к моей матери. Ты ведь помнишь, она была знатная травница?

— Да, — по инерции ответил барон, не в силах обуздать чёрный вихрь мыслей.

— А я, прикованный к постели, в одно из её посещений, буквально через пару дней после нашей… ссоры попытался объясниться с ней… Но она отвергла мои ухаживания. Рассмеялась. Так, не обидно. Сказала, что мы — не пара… Что я, агробарский дворянин, не очень гожусь ей в женихи. Её семейство оказалось не совсем… простым… Через неделю началась жуткая метель, а Елена, ты помнишь, не боялась никого и ничего, вышла от нас в свой последний путь…

В сумерках помещения плавала лёгкая дымка. Сизый тон сливался с темнотой, совершенно затирая очертания предметов и все светлые пятна, проникая везде. В глаза, нос, горло, оставляя после себя горечь… Словно испил пепел из пустого колодца.

* * *

Среднего роста, склонный к полноте мужчина, свободно развалился на жёстком стуле — словно оно было мягким и удобным креслом. Выражение на его лице было спокойно-равнодушное, льдистые глаза под кустистыми бровями легко и ненавязчиво скользили по окружающей обстановке как бы даже невнимательно, но отчего-то казалось, что ничто не проходит мимо его внимания. Впрочем, ничего действительно интересного и важного в замкнутом пространстве небольшой и тёмной, к тому же скудно обставленной комнате, не было. Короткие рыжеватые волосы открывали обширные залысины на массивной голове, а изредка мелькающая под крупным картофелеобразным носом усмешка, придавала ему несколько добродушный вид — этакий мельник с хитрецой, потчующий многочисленных чад очередной байкой. Но добротный и дорогой, с намёком на щегольство, наряд, совсем не вписывался в этот образ. Как и изобилие драгоценных перстней на пальцах. К какому сословию его отнести? Для благородных чересчур простоватый вид — дворянам присуще въевшееся в кожу высокомерие (даже когда ты наедине!), а вот к уважаемому и солидному полку купцов и торгашей, пожалуй, что и подойдёт. Тут в тему и демонстративная простоватость и обязательная при случае, очень даже легко расцветающая, практически искренняя, улыбка.

Чуткий слух уловил шаги нескольких человек, и сидящий подтянулся. Когда дверь открылась, и в комнату вошёл мужчина, худощавый и поджарый, в одежде словно бы неброской, но явно очень дорогой, в лицедейской маске, вяло махнул рукой — мол, сиди, «купец» всё равно встал и так стоял, пока вновь вошедший не прошёл к креслу на противоположной стороне стола. Только тогда позволил себе присесть, и несколько мгновений молча наблюдал, как человек в маске потянулся к вазе с фруктами, покрутил в руке яблоко, недовольно вернул его на место — что-то там ему не понравилось («рожа червяка», — с ехидцей подумал ожидавший), взял взамен апельсин, который тут же стал очищать небольшим ножиком, ловко и сноровисто работающим в холёных, ухоженных руках.

«Купец» в силу своей специфической деятельности, конечно же, знал, кто перед ним, и к так называемой маскировке относился философски: правила есть правила. И потом, заказчик — хозяин — господин всегда прав. Даже если б произошло нечто неординарное, к примеру, вошедший был голышом, забросил ноги на стол и стал бы болтать драконом прямо перед самым носом, он не изменил бы своему вежливому вниманию с толикой обязательного подобострастия — великие мира сего любят это. Но вот герцогский перстень на руке можно было бы спрятать. Или не показывать столь демонстративно.

— Ну, говори уже, Шимон, как там наш шалун? — наконец произнёс человек в маске, забросив в рот оранжевую дольку и принявшись аккуратно жевать.

— Шакли с охраной вошёл в особняк, который забрал себе, и откуда, собственно, управлял своей… гм, стражей.

— Ну да, он всегда тяготел к большим помещениям и роскоши. Тяжёлое детство, тупое отрочество и никчёмная перспектива.

Шимон вежливо выслушал комментарии, наблюдая, как следующая часть апельсина исчезает во рту, и, дождавшись поощрительного кивка, продолжил:

— Долго ничего экстраординарного не происходило — стражники понемногу грабили горожан…

— Ближе к делу, — нетерпеливо бросил «герцог», рукоятью ножика принявшись отбивать прихотливый ритм по столешнице.

«Купец» согласно кивнул, в аккуратной бородке на мгновение мелькнула улыбка, вряд ли замеченная собеседником, кстати, числящим себя весьма проницательным человеком — намёк на некое превосходство над разумным, имеющим слабости, контролировать которые тот не намерен.

— Ближе к полудню в особняк ворвались уруки, — значительная пауза, «герцог» на удар сердца даже перестал жевать, «сделав удивление», хотя наверняка информация о гибели большой части офицеров стражи и множества рядовых наверняка поступила к нему практически сразу, но «купец» испытал практически невыносимое желание подразнить сидящего перед ним важного гуся.

— Это я знаю. Дальше.

— Это практически всё. Вскоре после того, как «тёмные» ворвались внутрь, произошёл очень сильный выплеск огненной магии, уничтоживший всё живое внутри и значительно повредивший само здание.

— Шакли?

— Я не видел, чтобы он покидал здание.

— Понятно. Значит, испарился наш замечательный военный… Неужели он был настолько глуп, чтобы подставиться «тёмным»? — вопрос повис в воздухе.

Шимон заметил, как на стол потекла тоненькая струйка апельсинового сока из раздавленного в ладони плода. Но промолчал. Тем более, мысли вслух «герцога» не нуждались в каких-либо комментариях. Когда лицо в маске требовательно повернулось в его сторону, он подтянулся: всё, шутки в сторону.

— Моё мнение: это работа магов — огневиков, с которыми у Шакли был договор. Возможно, что-то пошло не так, но магией потянуло изрядно… Провести осмотр места происшествия не было никакой возможности из-за того, что уруки словно сошли с ума — пришлось спешно уходить оттуда. Они полностью оцепили район. И, судя по ауре, снова и весьма рьяно принялись за наполнение своих посохов. «Тёмные» и раньше были не очень контролируемы, но сейчас… Моё мнение…

— Твоё мнение пока ещё никто не спрашивал, — грубо оборвал его «герцог», раздражённо вытирая белоснежным платком испачканную руку. — Твоя задача собирать и предоставлять информацию. И иногда выполнять деликатные поручения, — словно желая смягчить невольно прозвучавший в словах гнев, собственно, адресованный не совсем Шимону, преданному и верному слуге, хозяин продолжил чуть спокойней, но всё также властно. — С «тёмными» есть, кому разговаривать. Менее значимые фигуры, нежели ты…

Концовка повисла в воздухе, а «купец» внутренне поёжился. Он не был глупцом в силу специфики своей деятельности, но вот такое циничное озвучивание действительности ему не очень понравилось. И чувствовать себя какой-то — и чьей-то — фигурой, пусть и важной (пока!) было неприятно. Ясно, что придёт момент, возможно, весьма скоро, когда обстановка стабилизируется и нужно будет подчистить грязные следы. И если сейчас в угоду манипуляций «тёмными» пожертвуют «не столь ценными кадрами», то не за горами время «важных, но не столь».

— Ладно, что по поиску принцесс? — вся вальяжность, как и раздражение из голоса исчезли.

Ощущая неприятный осадок на душе — как некое предчувствие, «купец», тем не менее, деловито доложил:

— Есть несколько вариантов по информации, приходящей от осведомителей и сочувствующих, — криво ухмыльнулся. — В основном это очаги сопротивления в городе — в районах, где изначально было сильно самоуправление или находились военные части, которые в силу каких-то причин не успели вывести из города. Постараюсь их проверить в ближайшее время…

— Это надо было сделать ещё вчера! — вновь недовольно вспыхнул высокородный.

— Хорошо, — покладисто согласился Шимон, — я прямо сейчас отправлюсь в купеческую вотчину.

— Правильно, — успокоился «герцог» также резко, как и разозлился. — Это тебе пропуск по городу, — он подвинул по столу свёрнутый трубкой свиток.

Шимон, будто демонстрируя рвение, почувствовав окончание разговора, резво подхватился, взял пропуск и поклонился сидящему, намереваясь покинуть неуютное помещение — уж он-то точно знал, что из этой комнатки бывало не все и возвращались.

— И помни: младшая нужна живой и невредимой. Головой за это отвечаешь!.. Зато награда в случае успеха ждёт тебя немалая…

«Как бы, не шёлковая удавка и уютное местечко на дне канала с камнем на груди», — невесело подумал Шимон. Но тут же глубоко вздохнул, набросил на голову капюшон и поспешил по улице, смешавшись с небольшим потоком куда-то спешащих озабоченных горожан — работа есть работа. Авось повезёт, и за серьёзные заслуги и преданность его оставят в живых — «деликатные поручения» имеют очень хорошее свойство никогда не заканчиваться, особенно в смутные времена. Убить его не сложно, а вот найти похожего на него, такого же хитрого, умного, действующего эффективно и неординарно, а не какого-нибудь дуболома, пробирающегося к цели кулаками и крепкой, но пустой головой, не так просто. Возможно, ему даже совсем повезёт, и он осуществит свою мечту — купит дворянство, как тот же Шакли… Новой власти нужны будут преданные, свои дворяне, прежних-то изрядно повыбили…

Глава 4

— Проклятье… — прошипел капитан, выглядывая из-за угла забора.

— Я о том же, — также тихо прокомментировал это сержант, тёмной фигурой замерший рядом.

Улица, которой они хотели проскочить, была полна вооружённых людей, и, щурясь, пытаясь в вечерних сумерках разглядеть хоть что-то, вроде бы увидел опознавательные флажки, формой напоминающие те, которые относились к северным баронствам. Вообще, на улицах столицы вдруг как-то сразу стало меньше именно стражи, при этом она была заменена на бойцов северных дружин и гвардейцев герцога РоСвейши, что наводило на нехорошие размышления. Понятное дело, что охватить весь немаленький Агробар, мятежникам имеющимися силами вряд ли бы удалось, но вот перекрыть ключевые артерии столицы они смогли. И вот сейчас их маленький отряд упёрся в очередную непреодолимую преграду. С небольшими группами, патрулирующими улицы, они бы ещё смогли справиться либо разминуться, но вот стационарные посты, усиленные арбалетчиками, тяжёлой пехотой и всадниками, расставленные практически на всех основных перекрёстках — нереально. Тем более, в них стояли закалённые в северных предгорьях и лесах, в постоянных стычках с «тёмными» и отщепенцами воины, а не собранное РоШакли чуть ли не со всего центрального Агробара (королевства, имеется ввиду) отребье, которое при случае можно было задурить зелёными повязками, по идее отличительным знаком участников переворота, а по факту, меткой всех мародёрствующих, бандитствующих — и сочувствующих им группировок, в одночасье выползших на улицы в поиске лёгкой наживы. С крайне недоверчивыми парнями с севера этот номер точно не пройдёт. Или удобоваримая верительная грамота, универсальный пропуск для своих, или в лучшем случае, несовместимый с жизнью, кусок стали в бок, в худшем же — пыточный подвал РоШакли, где ты наверняка признаешься во всём, лишь бы поскорее умереть.

И теперь им вновь предстояло искать альтернативный путь, отклоняясь от взятого на Ремесленный квартал направления. Ещё больше усложняла их передвижение взятая, вернее, купленная капитаном, хоть и отказывался Ликур, бывший конюший банкира и дядя Инессы, сухонький, но подвижный старик, живший неподалёку, от платы, телега, запряжённая флегматичным и неторопливым тяжеловозом. Но без неё было никак, и, слава Единому, что всё так получилось, ведь вопрос с транспортом всё равно пришлось бы решать — раненый Терий наотрез отказался оставаться у гостеприимного конюшего. Впрочем, как и Велья (естественно, вместе с дочерью), в категоричной форме заявившая, что пусть даже сама, но всё равно пойдёт за ними. Слегка ошарашенный её напором, РоГичи не смог отыскать в себе для неё убедительных аргументов. Возможно потому, что однажды едва не потеряв, уже и сам не хотел расставаться. Хотя в отличие от своей, нужно смотреть правде в глаза, несколько ветреной и капризной молодой жены, реально оценивал опасности пути. Так что телега им была нужна не только для раненого гвардейца, которого можно было оставить, в конце концов, в приказном порядке. Зато дядюшка Ликур, расчувствовавшийся от истории смерти своего бывшего хозяина, а также воссоединения Прейра с Вельей и Адалией, поведанной болтушкой Инесс, дал в проводники и в помощь двух своих сыновей, Акима и Хакима — крепких молчаливых парней, совсем не похожих внешне на отца, скорее, на матушку Мари, дородную и очень смешливую женщину. Главное, что племянницу оставил дома, в подтверждение своей непоколебимости, хлопнув острым кулачком по упругой попе оной, ибо Инесс так и хотелось куда-то идти, так и порывалась её душа вместе с благородной Вельей и мужественными гвардейцами. Совсем недавние ужасы были благополучно забыты, а их предстоящий поход сквозь горящий город представлялся этаким романтическим приключением. Эмоционально оттаявший Прейр едва не выругался в сердцах, выслушивая восторженно-умоляющие интонации апеллирующей к нему девушки. При этом она нет-нет, да и поглядывала в сторону стоящего неподалёку Дага, в глазах которого мелькнула смешинка, а сам он в конце концов демонстративно отвернулся, прежде этак по-молодецки подкрутив ус. Можно не сомневаться, что если они вообще выживут в этот сложный час, то бравый сержант-гвардеец непременно вспомнит дорогу к подворью дядюшки Ликура.

Покидая банковскую территорию, капитан, посоветовавшись с сержантом, проводниками и даже Вельей, спланировал несколько контрольных точек, где можно было остановиться ночью. Всё зависело от обстоятельств. Добраться до полуночи до Ремесленного квартала было бы идеально. Но сейчас, когда они сильно ушли в сторону, обходя весьма неудобно расставленные посты, предыдущий план был отправлен в глотку дракона. Мало того, они углубились в район Пьяной Слободы — в давнишние времена здесь селился бедный и разбойный люд, этакая вольная местность для низов. Городская стража предпочитала надувать щёки, не сильно отсвечивая на этих улицах — чревато. И даже короли в государственном порыве иногда пытались навести здесь порядок, вводя регулярные части, которые планомерно и скрупулёзно проходили эти кварталы, выхватывая каждого второго мужчину, каждую третью девушку, часть подростков, ну и остальных — по мере необходимости. Рудники ведь нуждались в рабочей силе, да и во флоте ощущалась постоянная нехватка кадров, не говоря уж о борделях и прочих мест, требующих принудительного пополнения. К сожалению, эти чистки приносили временное успокоение в Пьяной Слободе, ибо свято место пусто не бывает, тем более район мог похвастать наибольшим количеством трактиров, кабаков и прочих наливаек в Агробаре. Но однажды случился грандиозный пожар, и бедные кварталы, сплошь из дерева, выгорели напрочь. С тех пор места под застройку, освобождённые очистительным огнём, имели возможность приобрести опять же пришлые, но теперь уже зажиточные разумные — городские власти постарались, выставив такие цены на участки, которые были доступны очень даже не всем, аргументируя это тем, что район находится внутри крепостной стены, и, в принципе, не так далеко от центра, а если у тебя карман дырявый и ветер в голове — иди отстраивай пригород или пополняй ряды неудачников. Так Агробар с точки зрения как простого обывателя, так и властей, избавился от рассадника преступности и беспокойства, и приобрёл вполне приличный район, где предпочитали селиться иностранцы (кстати, тут была очень развитая сеть мотелей и гостиниц). Ну, а название так и осталось — как ни пытались новоявленные аборигены на это повлиять — Пьяная Слобода.

Вся беда была в том, что в этой части Агробара, хотя бы приблизительно, могли ориентироваться сыновья конюшего. Гвардейцы же и Велья таким похвастать не могли. Но Акиму, приведшему к ближайшей гостинице, очень спокойно, но твёрдо, с каким-то акцентом (как бы не вербарским, но капитан не стал бы это утверждать стопроцентно) сказали, что мест нет, и посоветовали убираться подобру-поздорову, пока арбалетный болт окончательно не отбил охоту ночевать где-либо вообще. Что ж, хозяев можно понять: такое размытое и, честно говоря, с широким спектром трактовок, определение, как «усталые путники» по нынешним временам звучало как минимум подозрительно, а раскрывать свою принадлежность к королевской гвардии они посчитали неразумным, Жалобные интонации Вельи вызвали лишь издевательский смех и комментарий, от которого покраснела не только девушка, но и сам РоГичи. Войтех, неожиданно решивший проявить инициативу и покачать права с позиции силы, смог, благо, отделаться лёгким испугом — болт свистнул у самого уха гвардейца. И пусть он, шипя, негромко осыпал стрелка драконами — «косой» — но предпочёл делать это на безопасном расстоянии. РоГичи склонен был отнести выстрел не к промаху или случайности, а к предупреждению и демонстрации серьёзности намерений хозяев. Совершенно ясно было, что им здесь ничего не светит, кроме неприятностей. Да будь их хоть целая рота, переломить ситуацию в ночной час мирным путём вряд ли бы удалось — только бы перебудили добропорядочных горожан, так и норовящих чисто по-соседски загнать нож в спину непрошенным гостям — такая вот слава закрепилась за Пьяной Слободой со времён обновления.

Не сумев покинуть границы района, их небольшой, но осторожный и действительно крайне уставший отряд вновь направил стопы вглубь неизведанной территории — по словам Акима, частично подтверждённым Хакимом, неподалёку попытку вселения можно было повторить. Отсутствие уверенности в устах братьев не вдохновило капитана. Впрочем, иных вариантов, кроме как поиска крыши над головой, не было. Им очень нужно было отдохнуть.

В тихо поскрипывающей колёсами телеге спала измотанная Адалия, негромко постанывал раненый, на бортике, опустив голову, но так и не устроившаяся рядом с дочерью дремала упёртая Велья. На небо как-то неожиданно для этого, совсем не балующего тёплой, сухой погодой времени, высыпали звёзды. И если попытаться отрешиться от происходящего, можно было представить себя на ночном патрулировании, которых РоГичи наелся в своё время, ещё будучи рядовым гвардейцем. Яркое, но крайне беспокойное время… Нет, не выходит — тогда жизнь не прекращалась в тёмное время суток, сейчас же те, кого жизненная (или не очень) потребность выгнала на улицу, старался стать, как минимум тенью, в лучшем случае — невидимкой.

С головы отряда неожиданно послышался шум, негромкие, но явно не мирные голоса, резко посветлело — кто-то зажёг факелы, в свете которых поспешно прибывший капитан увидел неровную, но впечатляющую преграду, плотно перекрывающую эту неширокую улицу.

— Что случилось? — в полголоса уточнил у Дага, почти всё время находящегося в авангарде — лишь в случае возможного преследования он смещался назад.

— Непонятно, — неуверенно ответил тот, пристально и настороженно вглядываясь в баррикаду, под которой на этот раз замер кто-то из гвардейцев, демонстративно разведя пустые руки в стороны, и примиряющее что-то бубня, глядя вверх. — Кто-то перекрыл улицу, и когда наши упёрлись в преграду, порекомендовали убираться прочь. Как всегда в Слободе умеют дать правильный совет коренным агробарцам, — криво усмехнулся сержант. — Но так как нам деваться некуда, парни предлагают заплатить за проход, — капитан вопросительно поднял бровь — с платёжеспособностью у них было не очень (кроме, разве, имущества Вельи), о котором, не взирая на жуткую нехватку времени и опасность положения, успел позаботиться её отец. — Ну, — замялся на мгновение Даг, — они и не думали платить, рассудив так: главное подняться наверх, и если там нормальные горожане, то постараться убедить в том, что они никому не причинят вреда. Если же прихвостни Шакли, то вырезать их к дракону, — помолчал мгновение, не глядя на капитана. — Надоело уже парням красться по родному городу, будто пугливым привидениям, — пояснил, и в его голосе Прейр услышал одобрение, и хмыкнул про себя. Понятно, какие настроения бродят среди его воинов, и, представил, как двойка впереди идущих гвардейцев «рассуждают», стоя у баррикады. Да просто переглянулись, попытались представиться перед невидимым противником заблудившимися пугливыми работниками сохи и лопаты, так сказать, ввести в заблуждение, а там уже ввязаться в драку, выплёскивая накопившиеся гнев и злость. Но что-то пошло не так.

Обстановка резко менялась, улица-колодец неуловимо преобразилась: в каменных домах по обе стороны приоткрылись створки окон, света факелов прибавилось, как и фигур наверху баррикады. Да и характер высказываний, теперь уже достаточно громкий, сменился с увещеваний на угрозы.

— Обмануть решили! Взять хитростью! Вот же драконы тупые! Да перещёлкать их. Только аккуратней — вот тот плащик мне очень даже подойдёт. Шакли совсем из ума выжил, раз посылает своих недоносков ночью — они и днём путают, где рукоять меча…

РоГичи лихорадочно соображал. То, что они конкретно влипли, можно было не сомневаться. А уйти сейчас без потерь нужно ещё постараться. Тут была ещё парочка факторов: уходить-то, собственно, и некуда — это раз, телега с проснувшейся женой и дочерью, никем не контролируемая, ведомая равнодушным конём, приблизилась к ним, почти под самую баррикаду — это два. Но одно важное воспоминание и выходящий из него ключевой вывод, он отметил: люди, контролирующие улицу, видят в них представителей новой власти, явно уже показавшей себя с нехорошей стороны. И самое главное — к мятежникам они вряд ли имеют отношение, скорее всего, местное ополчение, пока успешно отбивающееся как от стихийных толп, желающих поживиться чужим добром, так и вооружённых отрядов, пока не получающих прямого приказа штурма. Поэтому, подняв руку, привлекая внимание, он громко крикнул:

— Эй, там, умники, мы к предателю Шакли не имеем никакого отношения, — хор возмущённых голосов он хладнокровно проигнорировал. — Вот это, — он указал на зелёный платок на своём левом плече, — всего лишь небольшой шанс не привлекать дурного внимания.

Посыпавшиеся комментарии вдруг как ножом отрезало — прозвучавший голос с характерным выделением «а» разительно отличался от всего звучавшего прежде: спокойный, уверенный, властный.

— Хотите доказать свои добрые намерения — пожалуйста. Меч остаётся в ножнах. Вы поднимаетесь сюда сами — вам подсветят. А ваши люди ждут внизу.

— А… — попытался что-то выторговать РоГичи, но был тут же остановлен.

— Время пошло. Либо вы поднимаетесь, либо разворачиваетесь и уходите. Либо — смерть. Выбор за вами, — прозвучало категорично и холодно.

Как бы дополнительно стимулируя капитана, над баррикадой поднялось пятеро лучников.

— Прейр, не надо, — донёсся отчаянный возглас Вельи, но РоГичи лишь отрицательно кивнул головой.

Чувствуя какое-то опустошение и фатализм — в который раз за последнее время его несёт по бурному течению, и он не может контролировать ситуацию, капитан двигался за юрким парнишкой, указывающим путь и предупреждающим, куда лучше не ступать. Снова и снова костеря себя за слабоволие, за то, что повёлся на эмоции и взял с собой жену и дочь. Будь он сам (имеется ввиду, не отягощенный родными), было бы больше возможностей варьировать. Ведь мертвецу гораздо проще ещё раз умереть.

Они перебрались на другую сторону, минуя мрачных, молчаливых стражей, и в круг света капитан вступил уже сам. Навстречу ему вышли трое: высокий седовласый, но не старый ещё мужчина с немного необычной дворянской цепью, аккуратной бородкой, прямым, слегка с горбинкой носом и холодными пронзительными глазами, двое же по бокам — воины, телохранители, сопровождающие — не важно, но, судя по внимательным, цепким лицам, в их квалификации Прейру сомневаться не приходилось. И доспехи у всех троих отменные, разве что у благородного побогаче. И цвета сюрко ало-зелёные с белыми вкраплениями. Глаза гвардейца от понимания, кто перед ним, резко расширились.

— Ваше имя? — ровный голос прервал мимические подвижки на лице капитана.

Понимая, что лучше не врать и не молчать, РоГичи, словно бросаясь в омут, но стараясь сохранить при этом лицо — судьба не любит сомневающихся, и даже смерть благосклонна к храбрецам, неторопливо, пытаясь контролировать голос, произнёс:

— Прейр РоГичи, капитан третьей роты королевских гвардейцев.

* * *

Дородный мужчина с широкой русой, но отдающей рыжинкой, бородой и шляпе, съехавшей на затылок, открывающей залысины, как-то неожиданно выбивался из ряда беженцев, пересёкших мост, желавших обрести хоть какое-то ощущение защищённости в не подвергшемуся пока разграблению и иным ужасам беспорядков Ремесленном квартале. Он, в отличие от испуганных, сжавшихся от страха семейств или небольших компаний, явно собиравшихся в спешке и добиравшихся сюда, как правило, на своих двоих, буквально падающих от усталости, с серыми, невыразительными от горя, лишений и безысходности лицами, этот купец был абсолютно спокоен, мало того, его уверенности в своей неуязвимости мог бы позавидовать сам дракон. При этом он, вальяжно развалившись широким задом на весьма удобном сидении, ещё и добродушно подначивал хмурых ремесленников, копающихся в его телеге в поисках чего-то этакого… неприятного сюрприза. Но там оказались одни продукты: в самом низу россыпью находилась картошка, потом несколько мешков со свеклой, морковью и репой, бочонок солений (уже ополовиненный), несколько корзин с хлебом, ну, ещё и по мелочи: кувшин мёда, треть круга сыра, мешочек соли. Видя это богатство, взгляды проверяющих светлели, и они уже бросали на новоприбывшего более благосклонные взгляды.

— И как же ты, мил человек, с таким-то добром к нам пробрался? — прогудел вопросительно кряжистый кузнец, топор на плече которого внушал самое искреннее уважение (как и само плечо, впрочем).

— Да, — махнул тот как-то легкомысленно рукой, тоже, кстати, совсем не детской, — доброго купца везде пропустят. Ибо, если он не хозяин своему языку, то грош ему цена. Он должен смочь заглянуть в душу человека… или иной твари.

Кузнец недоверчиво хмыкнул: очень уж покоробила сама мысль о наличии у «тварей» души. Но он предпочёл не обратить на это внимания. Тем не менее, как бы любопытствуя, задал мучивший его вопрос: