Помоги проекту - поделись книгой:
12 июля главные силы Красной армии заняли рубеж сначала в районе станции Алтата, затем — у станции Озинки. Успешному выходу из окружения помогла отправка в тыл моторизованного обоза — колонны грузовиков под прикрытием бронемашины, сумевшего достичь станции снабжения, а затем прорваться через разъезды противника и в критический момент сражения доставить необходимые боеприпасы и продовольствие.
Ряд удачных боев против казаков и последующий успешный выход из окружения укрепили веру чапаевцев в военный гений своего командира, его непобедимость и способность найти выход из трудного положения.
Причины неудачи второго похода Красной армии на Уральск были значительно глубже, чем вымышленная измена или вероятная слабость командования. Да, действительно, командование армии могло недооценить силу сопротивления противника. Но оно вряд ли было способно предвидеть резкое изменение соотношения сил благодаря получению казаками вооружения и боеприпасов от Комуча. Как следствие, стороны поменялись ролями: после подрыва моста у станции Шипово дефицит в патронах и снарядах испытывали уже красные части, а казаки, до этого вынужденные атаковать без артподготовки или действуя только холодным оружием, могли вести огонь необходимой интенсивности. Кроме того, нельзя забывать и о левоэсеровском мятеже в Москве, Ярославле и Муроме 6–7 июля 1918 года. Мятежники захватили Муром, где находился штаб Высшего военного совета, и без единого выстрела взяли в плен членов штаба, принудив их доложить обстановку на фронтах. Вынужденное бездействие штаба и неудавшийся арест его начальника, бывшего генерала Михаила Бонч-Бруевича, который успел проскочить в Ковров в специальном вагоне, в значительной степени дезорганизовали управление войсками на фронтах. Вскоре, 10 июля, против большевиков выступил в Симбирске и командующий Восточным фронтом Михаил Муравьев. Он объявил о прекращении боевых действий против чехов и Народной армии Комуча и возобновлении войны с Германией. «Совнаркому и всем начальникам отрядов. Защищая власть советов, я от имени армий Восточного фронта разрываю позор Брест-Литовского мирного договора и объявляю войну Германии. Армии двинуты на Западный фронт…
Всем рабочим, крестьянам, солдатам, казакам и матросам… Всех своих друзей и бывших сподвижников наших славных походов и битв на Украине и юге России ввиду объявления войны Германии призываю под свои знамена для кровавой последней борьбы с авангардом мирового империализма — германцами. Долой позорный Брест-Литовский мир! Да здравствует всеобщее восстание!» Главком Восточного фронта предложил чехам выдвинуться на запад, на новый фронт борьбы с немцами, что, вероятно, вызвало лишь легкое недоумение у командования корпуса и его частей.
Бонапарт из Муравьева не получился. Большевикам удалось распропагандировать главную опору Муравьева — бронеотряд из шести машин. Кроме того, главковерх был настолько уверен в своем успехе, что не позаботился о личной безопасности и минимальной охране. На следующий день, 11 июля, Муравьев пришел на заседание губисполкома один и потребовал передать всю полноту власти фракции левых эсеров. Он даже предположить не мог, что окружен чекистами и латышскими стрелками. Председатель исполкома Иосиф Варейкис обвинил главкома в измене и потребовал его ареста. Муравьев, по одной версии, погиб в перестрелке, по другой — застрелился, увидев направленные на него винтовки.
Так или иначе, мятеж Муравьева дезорганизовал фронт. Для подавления восстаний пришлось отвлечь значительные военные силы, в том числе резервы, которые предназначались для отправки на передовую. Командующие и военачальники были в растерянности: кому подчиняться, Москве или Симбирску, и против кого воевать. Мятеж левых эсеров вызвал брожение во многих частях Красной армии и спровоцировал переход части ее комсостава на сторону противника. Чехословацкий корпус и Народная армия Комуча воспользовались замешательством в стане противника и захватили Сызрань, Бугульму, Мелекесс и Сенгилей. В начале июля оренбургские казаки заняли свою столицу и вскоре соединились под Бузулуком с отрядами Народной армии. 4 июля части Чехословацкого корпуса без боя заняли Уфу, оборону которой дезорганизовал будущий противник Чапаева, перешедший на сторону врага командующий 2-й армией Восточного фронта Федор Махин. 22 июля бригада Каппеля внезапным ударом выбила красных из Симбирска.
Командарм Ржевский объявил себя командующим «Уральским фронтом» и распорядился о начале наступления на симбирском направлении, но его быстро одернул новый командующий Восточным фронтом Иоаким Вацетис. Он приказал переформировать Особую армию в 4-ю и готовиться к наступлению на Самару и Сызрань. Однако противник опередил красное командование. Нашему герою пришлось сражаться на два фронта — против казаков и Народной армии Комуча.
Самарский Комуч намеревался развить свой успех, нанести удар на юг по обоим берегам Волги, чтобы последовательно занять Хвалынск, Вольск и выйти к Саратову. При благоприятном развитии операций Главный штаб Народной армии предполагал соединиться с донскими казаками, наступавшими на Царицын. Николаевский уезд превратился в важный оперативный плацдарм: защищавшая его бригада препятствовала соединению Народной армии с уральскими казаками, а также угрожала ударом во фланг в случае продвижения противника по правому берегу Волги на Хвалынск и Вольск.
Масштабные планы самарских эсеров и меньшевиков столкнулись с сопротивлением Красной армии и нежеланием мужского населения идти на войну. 23 июля командующий Хвалынской группой Народной армии, бывший подполковник Федор Махин доносил в Главный штаб армии: «Наши войска сражаются недурно, но большого порыва нет и страдает командный состав». Это означало, что солдаты спокойно переносили повседневное неустройство военной жизни: длительные переходы, отсутствие горячей пищи — и достаточно стойко вели себя в обороне. Однако они с трудом поднимались в атаку, залегали при более или менее интенсивном огне противника. Чтобы продолжить наступление народоармейцев, офицерам приходилось идти вдоль цепи, становясь удобной мишенью для стрелков и пулеметчиков Красной армии. Заметим: речь идет об июльской ситуации, когда мобилизация в Народную армию только начиналась и большую часть бойцов составляли добровольцы. Еще одной серьезной проблемой вооруженных сил Комуча была плохая управляемость, когда каждый командир отряда предпочитал действовать самостоятельно, без должного взаимодействия с другими отрядами и старался сосредоточить артиллерию, пулеметы и другие ресурсы у себя, за счет соседей. Значительная часть Народной армии лишь номинально входила в ее состав, оставаясь, по сути дела, большим партизанским отрядом, готовым защищать свою волость, город или уезд от большевиков, но не желавшим решать даже тактические задачи за пределами родных мест. Кроме того, как отмечал один из лидеров эсеров Прокопий Климушкин, «между Комучем и офицерством с самого же начала гражданского движения на Волге создалось взаимное непонимание, приведшее потом к полному расхождению».
24 июля Махин просил у Главного штаба содействия в управлении Липовским отрядом, занимавшим село, так как последний встретил его попытку установить связь с Хвалынской группой «почти враждебно». Ранее отряд был выбит чапаевцами из одноименного села, и Махину, чтобы восстановить положение, пришлось выделить роту Народной армии и полуроту чехов.
С серьезными проблемами приходилось сталкиваться и Чапаеву. В конце июня уездные власти мобилизовали в Красную армию около пяти тысяч человек. Многие, особенно вернувшиеся с войны фронтовики, не горели желанием сражаться с Народной армией, различие с которой они плохо представляли, и с чехами. Они были готовы воевать разве что с казаками в случае их нового вторжения на территорию уезда. Крестьяне Духовницкой волости и вовсе отказались от мобилизации, заявив, что не пойдут на «братоубийственную» войну. В этой сложной ситуации Чапаев проявил большой такт, отправившись на сборный пункт в Николаевск во главе делегации своей бригады. Наш герой стремился прощупать настроения мобилизованных. Одновременно он намеревался отобрать для бригады тех призывников, которые были готовы воевать за советскую власть или, по меньшей мере, были нейтрально настроены к политике большевиков, в том числе «крестовому походу за хлебом», когда у крестьян нередко изымались все излишки зерна и муки. Комбриг и его окружение надеялись, что мобилизованные после их зачисления в боевые подразделения проникнутся боевым духом под влиянием опытных бойцов бригады, их рассказов о победах над казаками и жестокости последних.
Одновременно красное командование разворачивало бригаду Николаевских полков в дивизию шестиполкового (пять пехотных и кавалерийский полки) состава. «На объединенном собрании Николаевских полков и Балаковского отряда в присутствии комбрига Чапаева и военного руководителя Захарова нашли нужным на выборных началах и с согласия Захарова назначить начальником 1-й Николаевской дивизии Чапаева, командиром 1-й бригады — Корсакова, 2-й бригады — Гаврилова, командирами полков Плясункова, Данилова, Баулина», — доносил Чапаев в штаб армии в начале августа. Красноармейцы и большая часть командного состава предполагали, что командование армии утвердит Чапаева в должности. Но в Саратове решили по-другому: командующий и военный комиссар армии напомнили, что выборы командиров отменены, и назначили Сергея Захарова.
Захаров по своему происхождению и военному опыту мало отличался от Чапаева, хотя и был младше на четыре года. Выходец из бедной городской семьи, он дослужился до унтер-офицера на Первой мировой войне, в дни революции организовал отряды Красной гвардии в городе Балакове, затем был назначен военкомом уезда. С начала боев против казаков командовал Балаковским батальоном, затем одноименным полком и дивизией Николаевских полков. В марте 1920 года Захаров, командовавший 22-й стрелковой дивизией Южного фронта, погиб при взятии Екатеринодара.
Это назначение вызвало недовольство Чапаева, который формировал большую часть полков дивизии. Среди комсостава и красноармейцев начался ропот, пошли разговоры о неуважении и несправедливости к заслуженному командиру. Кроме того, штаб и политотдел 4-й армии намеревались внимательнее присмотреться к несостоявшемуся начдиву, которого обвиняли в самоуправстве при выполнении приказов. Однако Чапаев подчинился приказу и принял должность командира 1-й бригады дивизии. Наш герой четко осознавал меру своей ответственности, как бывший фельдфебель хорошо понимал принципы военной субординации и представлял, к каким последствиям может привести невыполнение распоряжений высшего руководства и вызванное этим брожение среди красноармейцев. Он молча переживал нанесенную обиду и продолжал готовить свои полки к новым сражениям.
Сражения между дивизией Николаевских полков и Народной армией и поддерживавшими их чехами шли с переменным успехом, хотя Хвалынская группа Махина никогда не насчитывала более трех с половиной тысяч человек при ограниченном количестве орудий и пулеметов и действовала одновременно на правом и левом берегах Волги. 24 июля 1918 года Махин доносил в Самару: «Липовский фронт рассеян, красные силой около 1000 человек, при 3–4 орудиях движутся на Брыковку, Духовницкое (село на правом берегу напротив Хвалынска. —
Впрочем, Махин и его штаб также были склонны преувеличивать собственные успехи и потери красных. 29 июля штаб Хвалынской группы сообщил, что к северо-востоку от Николаевска красные разбиты наголову, потеряли около двухсот человек и «много» пулеметов и орудий, собственные потери оценивались в одного (!) убитого и четырех раненых. Судя по советским сводкам того времени, можно предположить, что речь шла о локальном столкновении с участием нескольких десятков бойцов с каждой стороны.
Некоторые авторы пытаются подчеркнуть масштаб побед Чапаева над белыми и чешскими частями несмотря на слабое вооружение и плохое оснащение и обмундирование красноармейцев. По их мнению, полководческий талант героя лишь выигрывает от того, что он был вынужден воевать с босыми и раздетыми бойцами против отлично оснащенного и вооруженного врага. Но рассказы о босых красноармейцах, штыками побеждающих противника, далеко не всегда соответствуют действительности: в распоряжении Красной армии осталась бóльшая часть складов распущенной царской армии, запасы которых к лету 1918 года были далеко не исчерпаны. Жалобы на недостаток вооружения и боеприпасов присутствуют и в мемуарах многих белых военачальников, в том числе непосредственных противников Чапаева — уральских казаков и офицеров Народной армии. Эти воспоминания не всегда достоверны, однако недостаток вооружения у противников Чапаева подтверждается и документами: в рапорте штаба Хвалынской группы от 29 июля указано, что в ответ на просьбу о высылке вооружения были получены всего 30 винтовок и 15 тысяч патронов. В другом рапорте Махин просит у командующего сызранским участком Андрея Бакича направить к нему интенданта с транспортом вооружения и амуниции: «Моего интенданта в Самаре перестали слушать».
Ситуация на правом берегу Волги напоминала качели: многие деревни и села переходили из рук в руки по многу раз. 2 августа 1918 года полки чапаевской бригады вновь выбили противника из Липовки, народоармейцы отошли к селам Духовницкое и Богородское. 7 августа части Народной армии контратаковали и заняли село Левенка.
Ожесточение между белыми и красными нарастало. 8 августа в деревне Левенка бойцы красной части притворились, что сдаются в плен, а когда отряд Народной армии приблизился к деревне, внезапно обстреляли его из пулеметов и винтовок. Отряд потерял восемь человек убитыми и 35 ранеными и вынужден был вновь отойти к Духовницкому. Среди раненых был и сам Махин, который отказался от лечения в госпитале: «ранение сравнительно легкое», хотя, как указывает историк Андрей Ганин, пуля попала Махину в голову, раздробила верхнюю челюсть и вышла около уха.
7 августа бригада Чапаева начала наступление в районе села Гусиха, но вынуждена была отойти на исходные позиции. По версии штаба дивизии Николаевских полков — «под воздействием превосходящих сил противника».
Вскоре на николаевском направлении появились отдельные подразделения Чехословацкого корпуса. 10 августа при поддержке казаков и Народной армии они заняли села Журавлиха и Камелик, в ходе ожесточенного встречного боя 2-й Николаевский полк Кутякова понес большие потери (к тому же ранены были четверо из шести командиров рот) и вынужден был отойти к селу Старая Порубежка. Белые отошли к селу Ивантеевка. На следующий день противник атаковал 1-й Николаевский полк Плясункова, который вынужден был начать отход. Ход боя переломило появление Чапаева, который прибыл к месту сражения с эскадроном конницы, пешей разведкой и стрелковой ротой полка Кутякова. Неожиданный удар во фланг отвлек внимание противника, легко раненный Плясунков сумел перестроить ряды своего полка и перейти в наступление. Белые были вновь вынуждены оставить село Большая Таволжанка, в котором находилась одна из переправ через Большой Иргиз.
Отдельные неудачи в маневренной войне вовсе не означали поражения или даже перехода инициативы к противнику. На участке Восточного фронта в районе Николаевска и Хвалынска сохранялось неустойчивое равновесие. Красная армия проводила более эффективную, чем их противники, мобилизацию людей и, имея превосходство в материальных ресурсах, пыталась использовать их для окончательного перехвата инициативы. Командование Восточного фронта постепенно сосредоточивало превосходящие силы сразу на нескольких направлениях, что не позволяло Народной армии парировать удары с помощью маневра наиболее боеспособных частей (в частности, бригады Каппеля) на угрожаемое направление: удары могли следовать с разных сторон.
Призывы Махина сначала организовать наступление на Вольск и Балаково — чтобы захватить новые территории, а следовательно, получить в свое распоряжение новых добровольцев и военные склады — и Саратов не встретили поддержки главного командования: ударные силы воевали под Казанью и Симбирском.
Впрочем, в середине августа Самарское правительство попыталось занять Николаевский уезд, чтобы создать общий фронт с уральскими казаками. Один из руководителей штаба Народной армии Комуча, Павел Петров, отдавал должное усилиям своего противника Чапаева: «Обстановка в районе Самары требовала большого внимания к Николаевской группе противника, которая все усиливалась и все время нажимала от Николаевска на Иващенковский завод (один из крупнейших заводов по производству взрывчатых веществ для снарядов. —
Первоначально наступление противника развивалось успешно, так как значительная часть дивизии Николаевских полков сосредоточилась против уральцев. 11 августа командарм Ржевский доносил: «Противник повел фланговый обход справа против Николаевска, 10-го начал стягивать силы на правый фланг через р. Большой Иргиз и занял с. Камелик (к востоку от Николаевска). По донесениям, переправлено было около 900 человек, кроме того, тянулись громадный обоз и конные разъезды от Яблонного Гая на Журавлиху… Сегодня в 7 часов утра начался артиллерийский бой на правом берегу р. Иргиз с переправившимся противником между селами Камелик (к востоку от Николаевска) и ст. Порубежка».
Одновременно активизировалась и Хвалынская группа Народной армии, которой было поручено вести отвлекающие действия и не дать красным частям сконцентрировать все силы против Николаевской группы. Оправившийся от ран Федор Махин предложил 15 августа отложить операции против Балакова и Вольска до занятия района Николаевска.
С рассветом 17 августа уральские казаки перешли в наступление на полки Уральской дивизии. На следующий день чехи и части Народной армии перешли в наступление у деревни Марьевка и села Ивантеевка. Вскоре красные части, защищавшие Николаевск — 1-й и 3-й Николаевские полки, — вынуждены были отойти ближе к городу, к селам Порубежка и Большая Таволожка.
20 августа части Чехословацкого корпуса, которые назывались «Восточным» или «Николаевским» отрядом, перешли в наступление на город. Внезапность удара позволила чехам опрокинуть противостоящие красные полки и быстро занять город. «Бомбардировка города чехами началась неожиданно, — писали уездные «Известия» Николаевского уезда. — Первый снаряд разорвался во время заседания исполнительного комитета. Члены исполкома немедленно приступили к эвакуации ценностей. Во время вывоза последних члены исполкома были обстреляны белогвардейцами. Поэтому наши части были вынуждены очистить город и занять позиции за городом». С началом артобстрела в городе началось восстание антисоветски настроенной части населения. По красноармейцам и советским работникам, пытавшимся эвакуировать имущество и документы, стреляли с крыш и чердаков домов и складов. Роты 3-го Николаевского полка, непосредственно прикрывавшие город, вынуждены были оставить его и отойти на юг.
Быстрое оставление города красными частями могло привести к личной трагедии для Чапаева, который был равнодушен ко второй жене, но обожал детей от первого брака. Пелагея Камешкерцева с тремя детьми комбрига и двумя своими в те дни находилась в Николаевске.
Дети Чапаева утром 20 августа играли во дворе дома и увидели на противоположном берегу Иргиза кавалеристов. Они обрадовались, надеясь встретиться с отцом, которого давно не видели. Выбежавшая во двор Пелагея сразу почувствовала опасность: кавалеристы были вооружены не шашками, а пиками. В этот момент во двор въехал молодой красноармеец и приказал всем быстро садиться в запряженный парой лошадей тарантас. Бойцу было поручено вывезти семью Чапаева из города. Но с эвакуацией семьи он опоздал: город уже был оцеплен чехами и народоармейцами, а выезд из города закрыт. Дальше, если верить пересказу истории последующих дней детьми нашего героя, события развивались драматично. Камешкерцева предприняла отчаянную попытку: подъехала к мосту и хотела уйти под ним в лес. Но и там стоял патруль белых. Повернув назад, красноармеец остановился рядом с каким-то домом и быстро провел женщину с детьми в калитку. Хозяин, убедившись, что улица пуста, пригласил нежданных гостей в дом. Он взял детей за руки и сказал: «Отныне вы — мои дети. А вашу мать мы спустим в погреб. Вы меня должны слушаться, а мою жену называть мамой. Поняли?» Пелагея собралась было уйти, но хозяин ее не отпустил. В приказах, изданных оккупантами, предлагалось всем жителям Николаевска в 24 часа выдать членов семей красноармейцев; пытавшихся прятать таковых ждал расстрел. «Полезай в погреб и жди, пока не придут красные!» — приказал хозяин дома.
Железнодорожник, имя которого осталось неизвестным, прекрасно понимал, что если Камешкерцеву и ее детей найдут, то ему и его близким грозит жестокая расправа. Но это не остановило безымянного героя: «Отпустить тебя на верную гибель не могу. Я — человек, а не предатель. Так что, женщина, милая, полезай-ка в подпол». Спрятав женщину в подполе, он придвинул на крышку сундук, на котором спала его старая мать. Начавшийся на следующий день обыск проводили чехи, плохо понимавшие по-русски. Угостившись хозяйскими припасами, чехи все же осмотрели двор, сарай и даже открыли сундук. Завершив обыск, решили побеседовать с хозяевами. Один из «гостей» сказал, что Чапаев удрал на аэроплане в Саратов. Хозяин, стремившийся поскорее спровадить опасных гостей, поддакивал: «Конечно, Чапай струсил и вместе с женой удрал в Саратов, удрал, удрал»… Чехи наконец направились к двери. Вдруг Аркадий, младший сын Чапаева, которому едва исполнилось четыре года, возмущенно завопил: «Это неправда, наш папа не трус, он чехов бьет!!! Папа не трус!!!»
Хозяйка побледнела, а хозяин дома растерялся, в комнате повисла зловещая тишина. Чехи развернулись и настороженно посмотрели на детей. Шестилетняя Клавдия почувствовала опасность и больно ущипнула младшего брата. Тот отчаянно заорал, началась детская потасовка, которая отвлекла внимание чехов. Разбираться в детской ссоре они не стали и покинули дом. Семья хозяина и «чапаята» счастливо спаслись от гибели.
Тем временем сам Чапаев, знавший, что его семья осталась в Николаевске, и предполагавший, что она может попасть в руки врага, искал варианты контрдействий, чтобы отбить город. Начальник дивизии Сергей Захаров поручил ему возглавить группу в составе двух пехотных и кавалерийского полка, чтобы вернуть Николаевск. Но для начала предложил 1-му Николаевскому стрелковому полку отойти из района Порубежки, где тот вел бой, на Давыдовку и только оттуда атаковать город. Командир полка Иван Плясунков был против: «Не мы атакуем чехов в Николаевске, а они нас в Давыдовке с тыла». И здесь Чапаев пошел на решительный шаг. Можно сказать, что Большой Иргиз стал для него своего рода Рубиконом, решившись перейти который он оказался перед выбором: победить или погибнуть. Зная, как к нему относятся в штабе армии, он тем не менее, нарушив субординацию, отменил приказ начдива как ошибочный и поручил Плясункову продолжать бой за Порубежку, чтобы вернуть переправу через реку. Одновременно он приказал полку Кутякова оставить заслон в районе обороны и двигаться через село Гусиха в тыл противнику.
Нарушение приказа командования — тяжкое воинское преступление, наказание за которое может быть самым суровым. Отменив распоряжение Захарова, Чапаев сильно рисковал. Спасти нашего героя мог только полный разгром противника.
Белые тем временем были уверены в успешном для них развитии событий. Штаб Хвалынской группы Народной армии, получив сведения от летчика-разведчика, доносил 20 августа:
«Юго-западнее Николаевска противника не обнаружено. По железной дороге к югу и по большой дороге на Корнеевку замечены уходящие части красных. Между деревнями Беленькая и Толстовка отмечен бивак пехоты, сброшены бомбы, к востоку от дер. Беленькая замечен лагерь примерно на батальон, между дер. Беленькой и ст. Рукополь стоит состав 25 вагонов паровозом в сторону Ершово. На дороге Селезниха — Николаевск обнаружен выходящий из Селезнихи оч. большой обоз, среди повозок пехота и артиллерия, появление аэроплана вызвало панику, к сожалению, возможности захватить больше двух бомб не было. Предполагаю, что отряды, выходившие из Селезнихи, это отряды, которые вчера ушли из района Липовка, около 1000 человек и 5 орудий, необходимо известить николаевский отряд, чтобы не упустить столь богатую добычу».
Однако движение красных частей было не столько отступлением, сколько сосредоточением сил. Командир чехословацкого отряда Рудольф Вобратилек указывал, что противник стремится действовать активно.
21 августа красные полки перешли в наступление, оттеснили противника от переправы в Порубежке и прервали связь между Николаевском и Ивантеевкой.
Чтобы отвлечь неприятеля от главного удара, Чапаев собрал скотину из близлежащих деревень и подвел стадо, окруженное несколькими рядами бойцов, к мосту через реку Иргиз у Николаевска. Чехи купились на эту уловку и стянули главные силы к мосту, что позволило 2-му Николаевскому полку быстро выйти в тыл противнику у села Большая Таволожка. Внезапность дала блестящий результат.
Артиллерия 2-го полка прямой наводкой обстреляла батарею противника. Сразу же после обстрела кавалерийский эскадрон и три батальона разинцев с криком «ура!» бросились в атаку. Внезапный удар с тыла вызвал панику противника. Чехословацкие артиллеристы бросили орудия и пытались спастись среди пехотинцев прикрытия. Однако пехотинцы не успели изготовиться к бою и были уничтожены. Чапаев, лично руководивший в этом бою Пугачевским полком, атаковал противника с фронта. Победа была полной, красные бойцы, по словам Ивана Кутякова, захватили четыре тяжелых орудия, более шестидесяти пулеметов и богатое военное снаряжение.
Победа над чехами была достигнута отчасти и благодаря везению. Вечером 20 августа командир одного из батальонов 2-го Николаевского полка Иван Бубенец обнаружил в тылу бригады чехословацкую часть, двигавшуюся на повозках в сторону Николаевска для усиления гарнизона города. Бывший офицер Бубенец быстро надел на голову потертую фуражку, отрекомендовался командиром батальона Народной армии и бодро отрапортовал начальнику чехословацкой колонны о прибытии подразделения. Пока Бубенец всячески затягивал беседу с чехословацким офицером, красноармейцы незаметно выдвинулись к окружавшей дорогу лесопосадке и открыли огонь с близкого расстояния, разгромив обходную колонну противника. Если бы чехи проскочили мимо Бубенца или хотя бы вовремя получали сведения о движении соратников по борьбе, они могли бы выйти в тыл чапаевцам. Тогда события под Николаевском, возможно, развивались бы по иному сценарию. Но Чапаеву повезло, как часто случается с людьми талантливыми и удачливыми.
Генерал двух армий, русской и Красной, Федор Новицкий, бывший командующий 4-й армией и соратник Михаила Фрунзе в боях на Урале и в Туркестане, писал: «Классическим примером и понимания обстановки, и военного чутья, и распорядительности, и уменья использовать слабые стороны в действиях противника являются бои Чапаевской бригады 20 и 21 августа 1918 г. с чехами под Пугачевском (Николаевском. —
Смелый и энергичный маневр Чапаева, его неожиданное для противника решение привели к разгрому противника. Сам факт поражения чехов не вызывает сомнения и подтверждается документами Народной армии. 23 августа Махин в разговоре по прямому проводу с помощником начальника штаба Народной армии Павлом Петровым указывал, что для успешных действий на правом берегу ему нужно вернуть Вольский полк, отправленный для смены частей Вобратилека. Петров, в свою очередь, заметил, что Народная армия вынуждена перейти под Николаевском к обороне, а «части измотались настолько, что после смены требуют продолжительного отдыха». Это означает, что сражавшиеся с Чапаевым войска понесли большие потери и требовали пополнения и восстановления пошатнувшегося боевого духа. «Середину августа надо считать временем, когда успех в боевых действиях стал склоняться на сторону красных, в Казани мы оборонялись, и сил для успешной обороны было мало, под Симбирском противника лишь отогнали и потрепали, но не разбили, Сызрань и Хвалынск оборонялись, в Николаевском районе красные усиливались», — писал Павел Петров.
Тем временем чапаевцы продолжали наступление, несмотря на усталость. Чехословацкие части, осознав угрозу с флангов и тыла, начали вывод войск из означившегося окружения через село Селезниха, оставив в Николаевске лишь небольшой заслон. На следующее утро после боя под Большой Таволожкой Николаевск был освобожден от противника стремительным ударом 2-го и 3-го Николаевского полков, арьергард чехословаков покинул город без серьезного сопротивления. Вместе с оккупантами из города ушли около тысячи жителей — те, кто успел вступить в Народную армию, и их семьи.
После освобождения Николаевска Чапаев не находил себе места, не имея сведений об участи родных. Красноармеец, которому было поручено вывезти их, пропал без вести в суматохе боев. Ординарцы ломали головы, живы ли жена и дети комбрига и где их можно найти. Они знали о приказе выдавать командиров и комиссаров Красной армии и репрессиях против невыполнивших приказ. Кроме того, среди жителей было немало противников советской власти и лично Чапаева, не смевших поквитаться с ним лично, но готовых расправиться с его семьей. Ситуация разрешилась случайно. По рассказам дочери Чапаева Клавдии, они увидели в конце улицы большую телегу, запряженную парой лошадей. В спящем вознице они признали Петра Исаева, боевого друга отца, будущего «Петьку» из знаменитого кинофильма. Исаев откликнулся на детский крик и рассказал, что он обыскал почти весь город, а их отец почти потерял надежду их найти.
Сыновья и дочь Чапаева забрались в телегу и через несколько минут уже были в доме, где до прихода чехословаков жила семья комбрига. Чапаев, как вспоминали очевидцы, увидев детей, не проронил ни слова и не улыбнулся. Он изменился в лице и полез в карман. Ребята бросились к отцу. Потом все трое сидели у него на коленях и поочередно откусывали от яблока, которое дал им Чапаев. И тут стул, на котором сидел комбриг, подломился и все дружно рухнули на пол под оглушительный хохот сослуживцев. Растроганные командиры и бойцы, сдерживая смех и слезы, предсказывали: «Василь Иваныч, тебя ни штык не берет, ни пуля, ни сабля, ни снаряд, а собственные детки все-таки тебе когда-нибудь шею-то свернут».
Вскоре домой доставили и освобожденную из вынужденного заточения Пелагею Камешкерцеву. Ее жалобы на разоренный дом и потерянный скарб комбриг воспринял равнодушно. «Ну хватит, хватит причитать. Живы, и ладно. А вещи — дело наживное», — успокаивал он жену.
Дети редко видели отца, который практически не бывал дома из-за постоянных боев. Возможно, поэтому каждый его приезд или поездка к нему в штаб дивизии воспринимались ими как праздник. Чапаев во время кратких отпусков старался уделить детям как можно больше времени. Старший сын Александр рассказывал: «Весело было тогда! Он играл с нами как с детьми. Бывалоча, залезет под стол да и кричит оттуда: “Ку-ку! Где я? Ищите!”».
Как вспоминали дожившие до почтенных лет Клавдия и Александр Чапаевы, отец не ограничивал общение с ними простыми развлечениями: катанием с горки зимой, прятками и купанием в реке летом. В короткие дни побывки учил читать, интересовался успехами старшего сына в школе и придумывал разнообразные развлечения, не слишком привычные обычному крестьянину или бедному горожанину. Во время передышки между боями он устраивал театральные постановки силами бойцов. «Обязательный номер программы — спектакль. Что-нибудь романтическое, веселое. Амплуа Василия Ивановича — женские роли. Красивое лицо, платье понаряднее. И на этом фоне огромные усищи», — вспоминали дети Чапаева.
Бои под Николаевском ненадолго затихли. Чапаев использовал это затишье для пополнения поредевших в боях полков и политической агитации среди населения. В один из дней на многолюдном митинге он предложил переименовать город в Пугачевск, инициативу восприняли восторженно. Кроме того, город вновь объявлялся на осадном положении, несколько десятков представителей буржуазии были взяты в заложники. Всем офицерам старой армии и чиновникам предписали пройти в течение суток регистрацию в штабе 1-й Николаевской дивизии. Освобожденным белогвардейцами арестованным приказали немедленно явиться к советским властям. Невыполнение каралось расстрелом.
Тем временем в штабе 4-й армии был раскрыт заговор. Политический комиссар Борис Зорин и уполномоченный Наркомпрода Александр Пайкес сообщали в Москву 22 августа: «В армии раскрыли громадный заговор. Заговорщики предполагали… разоружить Уральскую дивизию и арестовать в Урбахе штаб армии и политического комиссара. Заговорщики [из] командного состава: двое из них уже нами расстреляны; заговор ликвидирован… Настроение улучшилось благодаря изъятию изменников. Часть виновников скрылась к казакам». Расстреляны были по меньшей мере 15 заговорщиков. Командарм Ржевский в заговоре не участвовал, но очередная измена в штабе (до этого к противнику перешел не раз упоминавшийся командарм Федор Махин) отрицательно сказалась на настроении сражавшихся на передовой бойцов и командиров и усилила их недоверие к штабам.
В тот же день председатель Совнаркома Владимир Ульянов и председатель ВЦИКа Яков Свердлов направили находящемуся на фронте под Свияжском руководителю Реввоенсовета Льву Троцкому телеграмму с требованием посетить Саратов, чтобы окончательно разобраться с причинами мятежа: «Измена на Саратовском, хотя и открытая вовремя, вызвала все же колебания, что крайне опасно. Мы считаем абсолютно необходимой немедленную Вашу поездку туда, ибо Ваше появление на фронте производит действие на солдат и на всю армию. Сговоримся [о] посещении других фронтов. Отвечайте и указывайте на день Вашего отъезда, все шифром». Но до завершения операции под Казанью один из организаторов Красной армии в Саратов отлучиться не мог. Встреча нашего героя с Троцким откладывалась.
23 августа командарм Ржевский и Зорин прибыли в Николаевск, возможно, они опасались новых выступлений заговорщиков и стремились под защиту надежных чапаевских полков. По другой версии, они намеревались проверить настроения командования и красноармейцев. На следующий день они доносили в штаб фронта: «Николаевск очищен от чехословацких банд. Захвачен весь обоз противника, два 42-линейных орудия, одно скорострельное, несколько пулеметов (заметим: два, а не четыре, как указал Кутяков, а пулеметов — несколько, а не шестьдесят. —
Спустя несколько дней после посещения дивизии комиссар Зорин направил в Москву телеграмму с просьбой о награждении Николаевских полков и командного состава дивизии:
«Революционные Николаевские полки Уральского фронта отличаются товарищеской дисциплинированностью. Под умелым командованием товарища Захарова они неоднократно разбивали противника. Среди доблестных Николаевских полков особенно выделяется 2-й Николаевский полк. Преисполненные революционного энтузиазма товарищи красноармейцы 2-го Николаевского полка во главе с командиром Чапаевым особенно отличились в последнем бою под Николаевском, разбивши наголову чехословацкие и казацкие банды. Они отобрали громадный обоз противника, до 2000 снарядов и 4 тяжелых орудия и 6 пулеметов…
Ходатайствую перед Совнаркомом о награждении 2-го Николаевского полка за отличие боевым Революционным знаменем, а также удовлетворить желание Николаевских полков переименовать их в Пугачевские полки. Отмечая воинскую доблесть командира Чапаева, я уверен, что наша 4 армия, получивши необходимое обмундирование и вооружение, проявит чудеса храбрости; и около боевого Революционного знамени николаевцы теснее сомкнут ряды и дружно ударят по белогвардейским бандам. Прошу Совнарком удовлетворить мою просьбу в срочном порядке».
Вскоре Чапаев подтвердил свою доблесть уже в боях против казаков. 28 августа он выехал в полки, отступившие под натиском неприятеля из-под села Любитское. После прибытия командира те же полки сумели выбить противника из села. «Чапаев сумел своей храбростью привести красноармейцев к победе. При его появлении в частях красноармейцы, не видя даже его лично, но чувствуя его присутствие, рвутся вперед к победе», — писали уездные «Известия».
После поражения чехословаков чапаевцы в последних числах августа активизировали действия на левом берегу Волги. Серией быстрых маневров под Липовкой и Злобинкой они обошли фланги противника. Вольский полк Народной армии, длительное время упорно удерживавший свои позиции, под угрозой окружения вынужден был отойти к пристани в Духовницком. Вскоре на правый берег Волги эвакуировались и другие подразделения Хвалынской группы. Они с трудом могли пополнять свои роты и батальоны из-за отрицательного отношения населения к мобилизации, которое усугублялось действиями местных властей. В частности, в одном из уездов Самарской губернии земская управа постановила взимать по 50 рублей с десятины засеянной фондовой (государственной) земли. Между тем эти участки засеяли преимущественно демобилизованные солдаты, позже других вернувшиеся домой с фронта и не успевшие к разделу общинной земли. Жители деревень и сел в этом районе восприняли решение управы как несправедливое восстановление «старых порядков» и категорически отказались давать новобранцев при мобилизации в конце июля. В другом селе доброволец одного из полков Народной армии требовал новобранцев, угрожая в противном случае привести карательный отряд. Жители ответили жестко: «Буржуев защищать не пойдем». Даже набор новобранцев не означал серьезного пополнения Народной армии: мобилизованные разбегались в первом же бою или расходились по домам, если часть покидала их родной уезд или губернию. Особенно ярко это проявилось в боях сентября — октября 1918 года под Самарой.
Тем не менее бои под Николаевском продолжались. Наступление на город в начале сентября предприняли уральские казаки при поддержке чехословаков. Кутяков намеревался подпустить противника на близкое расстояние и нанести ему максимальный урон. Однако недавно мобилизованные крестьяне отказались стрелять, противнику удалось ворваться в окопы красных. Кутяков, пытавшийся контратаковать во главе конной разведки, был ранен. Начался поспешный отход полка, во время которого мост через Иргиз рухнул, многие бойцы погибли, другие вынуждены были спасаться вплавь и потеряли оружие. Положение спасли сохранивший боевой порядок при отступлении батальон Ивана Бубенца и полк Плясункова, чей удар не позволил противнику преследовать и разгромить отступавших. Узнавший о случившемся Чапаев немедленно выехал в Старую Порубежку, ему удалось собрать рассеявшихся бойцов.
Можно лишь предполагать, какие горькие и одновременно убедительные слова нашел комбриг для отступивших бойцов на коротком митинге. Красноармейцы и командиры, как закаленные в боях, так и недавно призванные, осознали, что потеря боевых позиций и оружия — это позор, который придется искупать личным мужеством или смывать кровью. Многие, потерявшие винтовки в реке, пошли в бой с шашками, косами, топорами и даже палками. Порыв этих людей, стремившихся искупить вину перед Революцией и командиром, лично увлекавшим их в атаку, был таков, что противник поспешно оставил Гусиху и отошел на Ивантеевку.
Вскоре после боя под Гусихой Чапаев получил серию благодарственных телеграмм. «Приношу Вам благодарность за лихой подвиг, оказанный Вами… Николаевскую дивизию необузданные белые банды уже знают. Ваша бригада доказала еще раз доблестное рвение скорее победить заклятого врага. Память о полках славной Николаевской дивизии в сердце настоящего революционера никогда не умрет, и я надеюсь, что в будущем Вы оправдаете неоценимые геройства бойцов Николаевской дивизии», — писал временно командовавший армией бывший балтийский матрос Тихон Хвесин. Вскоре командарм ходатайствовал перед Реввоенсоветом о награждении чапаевской бригады Революционным Красным Знаменем «За неоднократные геройские подвиги в течение двух месяцев боев с чехословаками, где бригада под командованием Чапаева успела завоевать себе славу».
8 сентября Чапаева и его бойцов благодарил уже главком Вацетис:
«Считаю своим долгом отметить доблестную работу Николаевских полков. Герои-николаевцы не только победно отразили отчаянные атаки врага, но и сами, перейдя в наступление, нанесли ему громовой удар. Ошеломленный этим, противник позорно бежал. Блестящему успеху этого боя способствовала не только самоотверженность и храбрость солдат Николаевского полка, не только их твердая решимость победить или умереть, но и искусное руководство командира полка Чапаева.
Верно оценивая боевую обстановку, твердо управляя полком и беспременно подавая личный пример своим подчиненным, этот славный начальник смело вел своих храбрых солдат на геройские подвиги.
Эти блестящие действия Николаевского полка показали, что николаевцы сознательно относятся к своему революционному долгу и честно несут свои обязанности перед Родиной. Они показали, что могут сделать герои-солдаты революционной России, руководимые талантливым героем-командиром.
Честь и слава вам, доблестные солдаты-николаевцы! Родина с радостью прочтет о ваших великих подвигах и будет гордиться своими достойными сынами, храбро стоящими на страже революции… Да послужат примером ваши геройские подвиги для нашей молодой, еще неокрепшей армии».
Но Чапаев оценивал положение куда менее оптимистично и жаловался на острый недостаток вооружения, боеприпасов и амуниции. 2 сентября он выступил на заседании уездного исполкома: «Армия сражается босая и раздетая, и без винтовок, и без всего необходимого. Подвиги и победы армией совершаются только благодаря тому, что она охвачена революционным духом. Как яркий пример может послужить последнее сражение под Гусихой, где 2-й советский полк, босый и почти голый, с палками вместо винтовок перешел в наступление и прогнал чехословацкую банду, наступавшую на него, и отобрал у них оружие и снаряжение, захваченное прежде чехословаками у 2-го советского полка… Такое положение не может продолжаться. Нужно принять все меры к скорейшей доставке полку необходимого обмундирования и снаряжения, чтобы этот революционный дух, который охватил полки, не погас и не получился разлад армии».
Чапаева слушали внимательно, ему доверяли. Но спустя почти 100 лет эти слова звучат странно. Чапаев, его подчиненные и вышестоящее командование регулярно рапортовали о захвате орудий, пулеметов, сотен и даже тысяч винтовок, значительного количества боеприпасов. Жалобы на их острую нехватку после победных реляций заставляют задуматься о судьбе трофеев. В тот период они вряд ли немедленно отправлялись на соответствующие склады: в тот момент обе воюющие стороны преимущественно воевали одним и тем же оружием и нередко пополняли запасы за счет противника. Получается, захваченное имущество неприятеля использовалось нерационально либо число трофеев существенно преувеличивалось ради доказательства разгрома врага.
Исполком постановил направить двоих работников в Саратов с ходатайством о скорейшей отправке вооружения и снаряжения, послать в Москву телеграмму соответствующего содержания и создать при полевом штабе комиссию из опытных работников по снабжению. В решении исполкома, принятом по настоянию комбрига, отразился образ действий Чапаева, который ради достижения цели (в данном случае — получения положенной по уставу воинской амуниции) не ограничивался рапортами по инстанциям, а использовал все возможные средства, в том числе и гражданские власти. Местные партийные и государственные органы не имели формального касательства к делу снабжения бригады, но штабы и особенно советские учреждения не могли игнорировать обращения «товарищей» снизу.
6 сентября 1918 года Чапаев получил долгожданную должность начальника дивизии, заменив отправившегося в командировку Сергея Захарова (зачем начдив убыл в разгар боев — другой вопрос). Новый масштаб работы показал Чапаеву плюсы и минусы высокой должности. Теперь уже ему самому пришлось столкнуться с недоверием к высшему командованию и наветами ближайших соратников. 7 сентября Чапаев зачитал приказ штаба фронта:
«При объезде мною Николаевского фронта я с удовольствием обнаружил везде стремление к воинскому порядку, необыкновенно высокий подъем духа, несмотря на просчеты в обмундировании, снаряжении и т. д., а также дружную работу чинов штаба Николаевской дивизии, за что объявляю благодарность военному руководителю Николаевского фронта тов. Захарову.
При посещении моем 1-го Советского Николаевского полка командир полка Плясунков позволил себе неуместные обращения к солдатам, клонившиеся к возбуждению ропота среди солдат по вопросу о деятельности Штаба относительно обмундирования, снаряжения и вооружения товарищей красноармейцев… Обвинения были обоснованы на совсем неосновательных предположениях. Подобные выступления имели характер либо заискивания какой бы то ни было ценой расположения солдат, либо характер речи контрреволюционера, старающегося возбудить ропот или неудовольствие красноармейцев против высшей военной инстанции. Напоминаю тов. Плясункову, что призыв к ропоту или неудовольствию составляет одно из наиболее тяжких преступлений против воинской дисциплины. Лишь принимая во внимание блестящую боевую деятельность тов. Плясункова, я ограничиваюсь объявлением ему выговора за неуместное выступление с необоснованными обвинениями…
При посещении полков Николаевской дивизии мною была замечена какая-то глухая работа провокаторов, клонящаяся к подрыву доверия между частями, как, например, между 1-м и 3-м Советскими Николаевскими полками».
Тем временем уральцы и Народная армия Комуча возобновили активные действия на николаевском направлении. Казачья кавалерия наносила удары по тылам и путям сообщения 4-й армии. Главные силы Уральской армии наступали на Новоузенск, вдоль железной дороги на Саратов, а также на Николаевск и расположенную южнее города станцию Рукополь. Правобережная группа Народной армии Комуча действовала, о чем и ходатайствовал ранее Федор Махин, на Вольском направлении, а Левобережная группа наступала на Балаково, пытаясь выйти в тыл 4-й армии. Противник принудил войска 4-й армии к отступлению и двигался к Волге. Части дивизии Николаевских полков отходили к Рукополю.
Одновременно перешли в наступление и войска Народной армии на правом берегу Волги. 1 сентября они выступили из Хвалынска на юг. 6 сентября, воспользовавшись очередным восстанием местных жителей в Вольске, захватили город и двинулись дальше на Саратов. Федору Махину удалось разгромить советскую Вольскую дивизию, в ходе боя были убиты ее командир и начальник штаба, захвачены 400 пленных и шесть орудий.
Вступивший в командование дивизией Чапаев понимал, что пассивная оборона не приведет к успеху, и задумал контрманевр, чтобы окружить и разгромить противника. Он намеревался сосредоточить на правом фланге дивизии три четверти своих сил, оставив в центре и на левом фланге небольшой заслон. Чтобы избежать прорыва заслона, он просил помощи у штаба 4-й армии. Состоявшийся 7 сентября разговор по прямому проводу передает особенности стиля общения нашего героя с вышестоящим командованием. Чапаев пытается испугать руководство превосходящими силами противника и слабостью собственных войск и поставить его перед выбором: помощь или поражение.
«
Чапаев, может быть, неумышленно, а может быть, и преднамеренно преувеличивал силы противника, чтобы продемонстрировать командованию армии масштаб угрожающей ему опасности. К началу августа части Чехословацкого корпуса, действовавшие в Поволжье совместно с войсками Народной армии, насчитывали не более десяти тысяч человек при 40–45 орудиях. За месяц они понесли значительные потери в боях под Казанью и Симбирском. Кроме того, бóльшая часть чехословацких частей вела в тот момент бои в районе Казани, оставленной накануне под давлением превосходящих сил Красной армии. Предполагать, что под Николаевск в критический момент сражения за Казань были отправлены шесть тысяч бойцов и бóльшая часть артиллерии, по меньшей мере нелогично. Вопрос, насколько Чапаев и его штаб завышали боевую мощь противостоящего противника, остается открытым. Наконец, не следует представлять чехословаков в начале сентября отборными войсками, отличавшимися исключительной боеспособностью. Как отмечал впоследствии один из соратников Каппеля, артиллерист Василий Вырыпаев, «настроение среди войск быстро падало. Усталость от постоянных боев начала сказываться. Чехи требовали смены и отвода в резерв».
«Под Сызранью и Николаевском чешские части заметно начали сдавать: не проявляли прежней активности, обороняться было труднее. Здесь нужно отметить, что при действиях в районе железной дороги чехи жили в вагонах, из которых выходили для действий, оборона же требовала иногда ночлега в поле, в плохую погоду, долгого лежания в окопах и проч. Все это действовало скверно на людей, ранее быстро добивавшихся успехов», — отмечал Павел Петров.
Чапаев располагал не меньшими силами, чем противник, примерно шестью тысячами бойцов и двадцатью орудиями, но опасался удара казаков с тыла. Чтобы усилить свои части, он отправился в Николаевск и собрал совместное заседание уездных исполкома и комитета партии. Начдив потребовал мобилизовать не менее трехсот рабочих и немедленно отправить их под село Корнеевка для создания заслона перед казаками. В противном случае, считал Чапаев, дивизии придется отступать до Саратова. Предложения Чапаева были немедленно приняты и реализованы, отряд рабочих отправился на позиции.
Поздним вечером 7 сентября, когда закончилось совещание командного состава, Чапаев подозвал командира 3-го полка Ивана Патрикеева: «Ты вот что, командир, учти, что у неприятеля хорошие, почти неприступные позиции. Взять его с фронта нелегко. Да ты особо и не торопись брать. Твое дело отвлечь на себя внимание противника. А мы его тем временем главными силами ударим с фланга и с тыла. В общем, зажмем в кольцо… И не выпустим. Понятно?.. И вот что, ты береги людей! Помни, что за каждого человека будешь в ответе».
Ранним утром 8 сентября главные силы дивизии Николаевских полков двинулись на село Левенка, где располагались, как утверждал Иван Кутяков, около трех тысяч солдат и офицеров Народной армии. Атака 4-го полка была отражена, противник перешел в контратаку, но получил сильный удар с флангов от главных сил чапаевской дивизии. Начдив вовремя оказывался там, где создавалась критическая ситуация, его присутствие воодушевляло красноармейцев и командиров, которые сумели сломить сопротивление неприятеля и выйти ему в тыл. Части Народной армии попытались закрепиться в селе Липовка, но не смогли удержать свои позиции и отступили на север.
Как отмечал в донесении штаб дивизии, бой был крайне упорным, противник неоднократно пытался перехватить инициативу и переходил в контратаки. Смертельное ранение в бою получил командир 2-го полка Курсаков, были убиты помощник командира 3-го полка Чуркин и командир батальона Спицын. Потери красноармейцев были велики, кроме того, на сторону противника перешли 40 крестьян, мобилизованных в селе Брыковка.
Чапаев не только умело руководил ходом сражения, но и неоднократно появлялся в боевых порядках, в стрелковых цепях и на артиллерийских позициях, ободрял неопытных красноармейцев, закреплял успех. Личным примером начдив смело поднимал своих бойцов в атаку.
Противник понес серьезное поражение, в донесении указывалось, что только убитыми противник потерял до тысячи человек, захвачены десять пулеметов, много винтовок и 250 подвод со снарядами. Вероятно, личное участие Чапаева, чья слава гремела не только в Красной армии, но и в рядах неприятеля, отчасти деморализовало народоармейцев и чехов, которые почувствовали опасность обхода и окружения.
Сергей Захаров телеграфировал: «Приветствую вас, весь командный состав и доблестных красноармейцев вверенной мне дивизии. Приношу сердечную благодарность за храбрый подвиг в с. Орловка над врагами трудового народа и революции. Вы, товарищи, не раз показывали себя славными героями в защите власти трудового народа и социальной революции. Надеюсь и впредь вы послужите примером вашим товарищам на страх врагам и их наемникам».
В тот же день штаб 4-й армии также отметил заслуги Чапаева и его бойцов: «Бой был жестокий, которым должна была решиться судьба Николаевска и его уезда. Но благодаря тому, что в цепи были как красноармейцы, так и все начальствующие лица, включительно до врид (временно исполняющего должность. —
Сейчас нам трудно оценить, насколько достоверны данные о трофеях сентябрьского боя с частями Народной армии и чехословацкими войсками. Очевидно, что они понесли серьезное поражение, сказавшееся на всем ходе боевых действий на правом фланге Восточного фронта. Вечером 12 сентября Чапаев вновь отправился в Николаевск. Он устало отрапортовал исполкому: «Объединенные силы белой армии и чехов разбиты и в панике бежали».
Можно сказать, что победа, которую одержали Чапаев и его бойцы над Народной армией и чехами под Николаевском, стала вкладом в коренной перелом боевых действий на Восточном фронте осенью 1918 года в пользу Красной армии. 10 сентября части 3-й армии отбили у белых Казань, 12 сентября заняли Симбирск.
Поделиться книгой: