Помоги проекту - поделись книгой:
Даже в современной западной культуре люди еще не вовсе разучились толковать символы. Если человек надолго заснет, а потом проснется, выйдет на улицу и увидит в витринах магазинов чулки с подарками, он сообразит, что близится Рождество. Если, проснувшись, он увидит шоколадные или крашеные яйца, то угадает, что близится Пасха. А если вечером он повстречает детишек, одетых ведьмами или кем–то пострашнее, то догадается, что наступил Хэллоуин.
А если человек проснется и увидит, что люди набивают чулки подарками, одновременно поедая шоколадные яйца? Пожалуй, это собьет его с толку. Или же это означает, что кто–то задумал новый праздник, хочет принести миру новую весть? Да, именно так. Вот что произошло в тот день, когда Иисус вошел в Иерусалим.
Была пора Пасхи, великого весеннего праздника, центрального для религиозной жизни евреев — этот праздник сохранил свое значение и поныне, в память об Исходе, когда Господь освободил свой народ от еврейского рабства, и это освобождение отмечалось жертвоприношением ягненка и переходом через Красное море. Еврейская пасха обладала собственной символикой, и в повествовании Иоанна образ Иисуса — Агнца Божьего — вполне согласуется с этой символикой. Но есть в этом эпизоде и другой смысл.
Вхождению Иисуса в Иерусалим сопутствует символика другого праздника, относящегося к другому времени года, Хануки. Этот праздник Иоанн уже упоминал в 10:22. Когда Иуда Маккавей разбил языческих оккупантов и очистил Храм (в 164 до н.э.), его приверженцы вошли в Иерусалим, размахивая пальмовыми ветками и торжествуя (1 Макк 13:51, 2 Макк 10:7). И сейчас, весной, а не посреди зимы, когда отмечается Ханука, поклонники Иисуса встречают его с пальмовыми ветвями в руках.
Объяснение такого «наложения» символов долго искать не придется. В Хануку Иуда Маккавей основал новую царскую династию Иудеи. Последователи Иисуса пытаются объединить Хануку с Пасхой, они видят в Иисусе истинного царя, явившегося занять свой трон, и вместе с тем верят, что теперь Господь раз навсегда избавит Израиль. Тот же смысл имеет и осел, на котором едет Иисус (отсылка к Захария 9:9, очевидная для евреев, хорошо знавших Писание). Иоанн включает в свой текст отголоски других пророчеств, а также псалмов, и все намеки указывают в одном направлении: Иисус — подлинный царь, явившийся наконец освободить свой народ.
Иоанн включил этот эпизод в сюжет о Лазаре. История Лазаря все еще не исчерпана. Иисус освободил Лазаря от смерти, и огромная толпа, встречающая Иисуса у ворот Иерусалима, собралась главным образом потому, что прослышала о новом чуде. Иисуса радостно приветствуют не только земляки из Галилеи, но и многие иудеи. Последнее чудо, подчеркивает Иоанн, дало им окончательно понять, кто такой Иисус.
Это последнее знамение, сотворенное Иисусом за время земного служения. Вскоре (12:37) Иоанн поведет итог: именно последовательность чудес показала галилеянам и иудеям, кто такой Иисус и зачем он пришел. Но выбранный Иоанном «рамочный сюжет» содержит и другие — пугающие — намеки. Поскольку люди уверовали в Иисуса из–за воскрешения Лазаря, первосвященники хотели бы убить и Лазаря тоже. Как скажет чуть позднее Иисус, кто преследует господина, тот будет преследовать и раба (15:20).
Фарисеи, подобно Каиафе, отзываются о последователях Иисуса презрительно, однако Иоанн обращает их презрительные слова в похвалу. В стихе 19 они пренебрежительно говорят, что за Иисусом идет «весь мир», подразумевая необразованную толпу («толпу, не ведающую закона»). Сами они твердо решили дистанцироваться от поклонников Иисуса — за ним идет мир, а не просвещенные евреи. Мы без труда можем воспроизвести их интонацию. Фарисеи ставят себя гораздо выше толпы, ведь они — знатоки Торы, они строго следуют всем предписаниям, которые простые люди и уразуметь–то не в состоянии.
Но здесь же Иоанн старается дать нам еще один намек, который он полностью развернет в следующей части главы. Иисус пришел в мир, потому что Бог возлюбил мир (3:16). Он должен найти и спасти также других овец, а не только заблудших овец Израиля (10:16). Его смерть станет избавлением не только этого народа, но и всех детей Божьих, где бы ни обитали они в этом мире (11:52). Не случайно вслед за презрительной фразой фарисеев Иоанн сообщает нам о том, как некие иностранцы обратились к ученикам, желая увидеть Иисуса, причем Иисус воспринимает эту встречу как верное знамение того, что вскоре он завершит свою миссию. «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе», говорит он в стихе 32.
Вот предмет для размышлений и молитв, когда мы читаем эту главу. Каждый из нас — часть этого мира, и вполне вероятно, что до нашей окраины весть о нем дошла не полностью, с искажениями. Возможно, у нас еще не стало известно, что он — истинный царь, истинный спаситель, приносящий единственную подлинную свободу. Мы видим, как он входит в Иерусалим, навстречу своей судьбе, и мы тоже должны принять участие в этом действе, в ожидающем его страдании. Мы должны войти в число посредников, через которых его весть распространится в мире.
ИОАНН 12:20–26. Семя должно умереть
В детстве, каждую осень, я принимал участие в сборе каштанов. Мы внимательно следили за тем, как зреют и начинают осыпаться каштаны — это происходило на рубеже сентября и октября. Обычно при падении зеленая колючая оболочка лопалась, а если нет, мы ее надрезали. Внутри прятался темно–коричневый орех, яркий, красивый, сантиметра три в диаметре. Красивые штучки, гладкие на ощупь, приятные на вид. Можно собрать лучшие образцы и выложить их рядком на полочку, но детям, конечно, это и в голову не приходило. Мы прокалывали свои «орешки» посередине, продевали узловатую нитку и начиналась битва за выживание, точь–в–точь как у Дарвина. Раскачав свой орех в воздухе, мы обрушивали его на орех противника, и так снова и снова, пока слабейший не разлетится в куски. Ничья или победа по очкам не предусмотрены — слава или смерть. Победитель вступал в очередную схватку.
Лишь один раз за все детство я поступил с плодом каштана так, как это предусмотрено природой. Выбрал самый лучший — большой, блестящий — и не понес его в школу для очередной битвы, а посадил его в землю. Выкопал ямку, подсыпал песку, полил водой и воткнул семя так глубоко, как только мог. Честно говоря, я боялся, что зря израсходовал отличный орех, однако весной появился тоненький росток, а через год — уже молодое деревце. Прошли годы, я давно не бывал в тех местах, но если никто не покусился на него, теперь там уже выросло большое дерево, которое в свою очередь по осени покрывается плодами каштана.
Эту картину имеет в виду Иисус, хотя поначалу его слова кажутся странными. На прямой вопрос он как бы и не отвечает. Андрей и Филипп сообщили ему, что некие «Еллины», то есть чужеземцы, хотят его видеть. Эти «Еллины», очевидно, признавали Бога Израиля, являлись на празднества, совершавшиеся в его честь, что–то знали о том, как Бог спасал народ в прошлом и какие обещания дал на будущее. Казалось бы, Иисус должен ответить: «Отлично! Ведите чужеземцев сюда, я с ними побеседую». Вместо этого он рассказывает некую притчу о семени и растениях, о жизни и смерти, о господине и рабах. Почему? Что он хочет этим сказать?
Наиболее полный ответ мы получим в следующем эпизоде, в стихе 32. Там Иисус скажет о том, как он привлечет к себе все народы, когда будет вознесен от земли. Иными словами, если уж Еллины пришли к нему, если они хотят получить во всей полноте благо от той миссии, которую он послан выполнить в мире, то его ответ на желание Еллинов — довести до конца свою миссию, исполнить тот подвиг, который поручен ему Отцом. Только таким странным и неожиданным образом нееврейский мир, мир «Еллинов» (большая часть тогдашнего мира говорила по–гречески, почему не–евреи назывались Еллинами) сможет, как и задумано Богом, прийти к Иисусу. Тогда язычники не просто «увидят» его, о чем они просят в данный момент, но «придут к нему», привлеченные могущественной любовью Бога, привлеченные в общение с Ним и новую жизнь.
Вроде бы не относящиеся к делу слова Иисуса о падающем в землю и умирающем зерне — это начало глубокого и полного ответа. Здесь Иоанн начинает приоткрывать перед нами главную тайну — каким образом Бог спасает мир смертью Иисуса. Намеки мы уже слышали, начиная с первой главы и совсем недавно, в 11:52. Смерть Иисуса уподобляется севу, смерти зерна. На совершенно другом уровне происходит та же трагедия, которая в малых масштабах совершилась, когда маленький мальчик решился зарыть в землю свой лучший каштан и навеки простился с ним. Трагедия обернется торжеством: торжеством жертвенной любви Бога, той любви, которая готова взглянуть в лицо смерти и одолеть смерть. Только добровольным принятием смерти одолевается смерть, жертвой не только ради Израиля, но и ради всего мира, обозначенного здесь словом «Еллины».
Скрепляющий этот отрывок стих 23 свидетельствует о том, что мы достигли того момента, к которому направляло нас все евангельское повествование. «Мое время еще не пришло», сказал Иисус Марии в 2:4. «Никто не схватил его, потому что его время еще не пришло», продолжает Иоанн в 7:30. Но теперь Иисус знает, что его время пришло: все приготовления завершились, и великое событие, кульминационный момент жертвы и освобождения, должно состояться. Тот факт, что уже и чужестранцы ищут его в Иерусалиме, служит для Иисуса знаком, как служит для нас знаком первый весенний лист — мы знаем, какое число на Божьем календаре. Обратного хода нет. Иисус пойдет навстречу этому моменту и приготовит его символическими действиями (глава 13), особым учением (главы 14–16), а главное, молитвой (глава 17).
И каждая веха на этом пути убеждает: Иисус говорит не только о себе. То, что он должен сделать, он совершает уникальным образом, в одиночку противостоя силам греха и смерти, чтобы всем остальным людям уже не пришлось делать этого, но вместе с тем он прокладывает путь, по которому его «слуги», его последователи пойдут за ним. Вероятно, и это — часть вызова и призыва, обращенного как к своим, так и к «Еллинам». Если они действительно хотят «увидеть» его, если хотят узнать его и понять, что он им несет, то должны быть готовы к тому, что их «посеют», как зерно, то есть что придется рискнуть всем, служа ему.
Образ «посеянного зерна», как мы знаем из Римлянам 6, помогал ранним христианам понять, как мы «умираем со Христом» в крещении и вере. Грозный вызов — но с ним сопряжено обещание: «И кто мне служит, того почтит Отец мой». Наивысшая «честь» для каштана заключается не в том, чтобы побить все другие орехи, а в том, чтобы сгинуть под землей и вернуться уже деревцем. Этот образ необходимо включить в число тех мощных евангельских притч и картин, которые Иоанн выкладывает перед нами для нашего служения, веры и молитвы.
ИОАНН 12:27–36. Час настал
27
Как раз в тот момент, когда я вошел в кабинет, чтобы написать комментарий к этому отрывку, с другой стороны улицы послышались три громких взрыва. Я был несколько напуган: поблизости находятся государственные учреждения, и вопреки всем мерам безопасности террористы могут каким–то образом проникнуть туда и подложить бомбу. Такое уже случалось, не исключено, что случится вновь. Я кинулся к окну и выглянул наружу.
К моему облегчению, я увидел сыпавшийся с потемневшего неба град разноцветных огней. То был салют. И сейчас, когда я пишут эти строки, фейерверк продолжается, все громче, все ярче. Могу себе представить, как подскочили жители соседних районов при первых «залпах». Что это? Праздник — или переворот? Неожиданный шум требует правильного истолкования.
Здесь у Иоанна сказано — и подобные эпизоды изредка встречаются в Евангелиях, — что с небес прозвучал голос. Настоящий голос, слышимый, внятный. Вот что интересно: люди воспринимают это явление по–разному. Они слышат шум и принимают его за гром. Кое–кто из стоявших рядом с Иисусом и видевших, как он молился, предполагает, что ему отвечает ангел. Ни один из свидетелей не высказывает мнения, которое евангелисту кажется само собой разумеющимся: никто не говорит, что то был не гром, не ангел, не бомба и даже не фейерверк — то был голос Бога.
Конечно, и в ту пору «доказать», что это говорит Бог, было невозможно, тем более нет смысла доказывать это сейчас, две тысячи лет спустя. Гораздо важнее понять, что именно сказал этот голос (и передал нам Иоанн), увидеть, так сказать, общее направление разговора.
Только что Иисус провозгласил, что час настал. Он ждал этого момента, ждал некоего знака, подтверждающего, что ему пора устремиться вперед, к завершению своего краткого и драматического земного служения. Когда греки явились на праздники и пожелали видеть его, это и послужило знаком, что час настал. Что же он почувствовал?
Возгордился тем, что достиг вершины? О нет, не думаю.
Обрадовался? Да, но это, судя по словам евангелиста, не было первым его чувством.
Он был готов встретить свою судьбу с высоко поднятой головой? В итоге да. Но опять же, не на этом сосредотачивает внимание Иоанн.
Встревожен и удручен. «Душа моя возмутилась». Да, именно так: Слово, ставшее плотью, тот, в ком поистине проявились любовь и могущество Отца, единственный, исцелявший больных, превращавший воду в вино, открывавший глаза слепым, воскресивший Лазаря из мертвых — теперь он был встревожен и растерян. До самой глубины сердца.
Ваше представление о Боге способно вместить это? Или когда Бог заговорит, вы услышите гром и больше ничего?
Иисус ведь был
Ответ на заданный вопрос вновь, как это обычно бывает у Иоанна, обнаружится в славе Отца, в готовности Иисуса исполнить все ради вящей славы отчей. Он уже прошел большую часть пути, он приготовил почву для новой вести, он проповедал волю Отца и замысел спасения мира, неужто теперь он отступится и попросит изменить этот план? Смущенное сердце знает, какая опасность ждет впереди, но знает также, что лишь посредством этой жертвы, а не с помощью компромисса, уклонения от опасности, слава Отца воссияет во всем мире. «Отче! прославь имя твое!»
На эту молитву отвечает гром. Отец прославил свое имя, он уже сделал это, в немыслимом земном служении Иисуса, в его чудесах и подвигах любви. И теперь Отец еще более прославит свое имя. Будь послушен, следуй по своему пути, бди.
Он прославит свое имя, ибо те, кто узурпировал Божье правление в мире, кто превратил закон в издевательство, возложив его ярмом на бедных, а себя превознося как царей, господ и даже богов, — все они будут осуждены. «Ныне суд миру сему; ныне князь мира сего изгнан будет вон». Таких слов ждали сотни тысяч людей. Именно так должен был, по их мнению, говорить Мессия. Сейчас он призовет наточить мечи и возглавит нападение на римский гарнизон, охраняющий подступы к Храму.
Только все вышло не так. Иисус — не такой Мессия, на какого они рассчитывали. Да, он собирался ниспровергнуть земные царства и установить царство Божье, однако эта победа — иного рода. Он будет «вознесен» — на высоком столпе, как змей в пустыне (3:14–15). Так будет спасен мир. Так будет прославлен Бог, истинный Бог, Бог неоскудевающей любви. Меч не прославит Творца, но любовь прославит — жертвенная, самоотверженная любовь.
Разумеется, стоящие рядом не могут понять Иисуса. Они и раньше–то не понимали, особенно в той повести, какую излагает Иоанн. Автор этого Евангелия (или те люди, которые послужили источником этого текста) много раз становился свидетелем утомительных споров между Иисусом и иудеями, споров, в которых антагонисты не могли и не хотели понять слова Иисуса. Предание гласило, что Мессия будет править вовеки (в конце концов, именно это сказано в Библии, достаточно заглянуть в 2 Цар 7:13–16). Что же это за темные намеки на смерть Иисуса, что это за «Сын Человеческий», который будет «вознесен» (3:14; 8:28)? Иоанн показывает нам не только разочарование Иисуса: вновь его слушатели подступили вплотную к правильному истолкованию — и вновь промахнулись далеко мимо цели. Иоанн показывает нам, что ученики тоже оставались в растерянности: что такое сказал Иисус? Каково значение его слов?
В тот момент Иисус дает им лишь один ключ: он вновь заводит разговор о свете и тьме. Свет еще какое–то время побудет с ними, надо изо всех сил держаться за него, ходить в свете, веровать в него. Этот совет касается и нас.
ИОАНН 12:37–43. Слава и слепота
В семь часов вечера Сьюзен позвала семью к столу. Весь день она трудилась над праздничным ужином и теперь с волнением, с горящими глазами, ждала, как они отзовутся о ее угощении. Чудесные запахи доносились из кухни.
Она усадила всех за стол. Огоньки свечей отражались в начищенном серебре и в хрустальных бокалах. Сьюзен поспешила в кухню и вынесла первое блюдо, хорошо приправленный суп, над которым она столько колдовала. Родные принялись за еду, продолжая обсуждать события этого дня. Они вежливо поблагодарили Сьюзен, когда она принимала пустые тарелки со стола. Подождали, пока она украшала главное блюдо: жареных фазанов со всевозможными приправами и подливками, блюдо, прекрасное и на вид, и на вкус. И овощной гарнир был приготовлен по всем правилам, чтобы сделать его как можно аппетитнее.
Девушка внесла блюдо в столовую, поставила на стол и приготовилась снять крышку. Вот оно! Тот момент, которого она ждала весь день. Сейчас все увидят, на что она способна!
Отец разговаривал со старшим братом:
— Так я и ответил Джоффри, — громыхал он, — если ему больше нечего сказать в свое оправдание, в таком случае…
Мать не закончила беседу с младшей сестрой:
— Угадай, что мы видели в маленьком магазинчике возле станции!
— ИТАК! — во весь голос объявила Сьюзен. — Смотрите все! — и профессиональным жестом (в точности как французский официант, которого она видела в ресторане) сняла с блюда крышку.
… Ему придется найти себе другую работу! — закончил свой монолог отец.
— Премиленькую шляпку, симпатичнее я никогда не видела! — прощебетала мать.
— Фу ты, Сьюзен! — буркнул младший брат. — Я же терпеть не могу фазанов, ты что, не знаешь?!
Сьюзен начала резать птицу, раскладывать по тарелкам гарнир. Она проделывала все механически, тяжелый камень лег на сердце.
И вот представьте себе, что на седьмой день творения, когда Бог уже создал небо и землю, у него появились зрители. Из первозданного хаоса проступили земля и небо. Выросли деревья, трава, цветы, все мыслимые оттенки цвета играли и переливались. Явились рыбы, птицы, животные, от кита до маленького дятла. И, наконец, был создан человек, венец и слава творения: мужчина и женщина, которым предстоит нести в мир образ Божий. Бог увидел все, что им сотворено, и это было «хорошо весьма». Но предположим, публика осталась равнодушной. Зрители продолжали болтать о своем. У них даже нашлись кое–какие замечания, дескать, они себе по–другому представляли мир, и как–то он плохо организован, порядка в нем маловато.
Иоанн рассказывает историю нового творения. Одно знамение следовало за другим: в главе 2 вода превратилась в вино, в главе 4 таким знамением послужил сын знатного человека, в главе 5 произошло исцеление калеки, в главе 6 — преумножение хлебов в пустыне, в 9–й главе был исцелен слепорожденный, и только что, в 11–й главе, воскрес Лазарь. На самом деле чудес было гораздо больше, об этом Иоанн упоминал и вновь скажет в 20:30. Шесть описанных им знамений — лишь вершина айсберга, он выбрал именно эти чудеса, чтобы продемонстрировать параметры нового творения, новое дело, которое творит Бог, новый Исход, новую жизнь, новый свет. И все же…
Все продолжали говорить о своем. Столько чудес сотворил Он пред ними, и они не веровали в Него».
Описывая эту картину — поразительные свершения Иисуса и явный недостаток интереса у зрителей, — Иоанн вспоминает две темы из Ветхого Завета. В Египте, на глазах у фараона, Моисей сотворил целый ряд чудес, но фараон и его придворные отказывались верить. Пытаясь осмыслить это упорство, автор Книги Исхода пришел к выводу, что каким–то образом сердца египтян «окаменели», и тем более поразительным стало избавление, уготованное Господом своему народу. Это — одна из великих загадок Исхода, главы 9–12.
Спустя столетия, столкнувшись с предельной аморальностью народа Израиля, восстававшего против всех Божьих заповедей, пророк Исайя был вынужден проповедовать слово Божье, заведомо зная, что его проповедь только ожесточит безбожников. То были не просто падшие израильтяне, а уже некое подобие фараона и его придворных: глаза их закрылись, сердца окаменели, и пророку мнилось, что такими их сделал сам Бог. Они погрязли в своем грехе и противлении Богу до такой степени, что теперь Богу остается только осудить их. Другое дело, что через этот суд, как предвидел Исайя, начнется новый, немыслимый прежде труд спасения. И это — тайна Исайи, глава 6.
Памятуя об этих двух грозных примерах, Иоанн описывает иудеев и их восприятие «знамений». Единственное объяснение, какое он находит для их неумения верить, а также для страха и нерешительности прочих, кто уверовал, но скрывал это, — параллель в прошлом. Большинство собравшихся обладают каменными сердцами. Они продолжают болтать о своем, а то и критикуют дела Бога. Даже те, кто мягче сердцем и восприимчивей, кто уверовал в Иисуса–Мессию, не отваживается заявить о своей вере вслух, поскольку мнение других людей заботит их гораздо больше, чем мнение Бога.
Однако Иоанн не оставляет сомнений (и нам не следует увиливать и тешиться сомнениями) в том, что в Иисусе действительно совершается новое творение. Новый исход начался раньше, чем кто–либо того ожидал. За шестым знамением вскоре последует седьмое, наступит кульминационный момент, когда все основные темы Евангелия сольются воедино и история человечества навеки будет скреплена той печатью, где изображен Человек, умирающий на кресте, вознесенный напоказ всем, открывающий глаза слепым и смягчающий жестокие сердца любовью Божьей. Худший из фараонов, смерть, захватит его в свою власть — и нежданно Бог даст свободу миру, свободу для всех.
Мы слышим этот призыв? Мы не вправе оставаться глухими и болтать о своем, когда Бог раскрывает перед нами тысячелетний замысел. Или у нас были другие планы, получше Его замысла? Или мы, пожалуй, и верим, но только не хотим открыто исповедовать свою веру? Или все же признаемся — перед самими собой и перед всеми — что, взирая на Иисуса, мы видели славу Божью?
ИОАНН 12:44–50. Последняя схватка
Почти обязательный финал боевика: герой и его антипод решают свои разногласия в поединке. На всем протяжении фильма злодей плел свою интригу, протагонист разрушал его коварные планы, вступали в бой, а порой становились жертвой их друзья и союзники. Обе стороны что–то выигрывали, в чем–то несли потери. И вот боевик приблизился к финалу, и зрители ждут: теперь, когда все прежние схватки не привели к окончательному решению, два центральных персонажа впервые сойдутся лицом к лицу.
Знакомый поворот сюжета, будь то киношка про индейцев и ковбоев, космическая сага или неисчерпаемые похождения бандитов и полицейских. В любом случае наступит момент, который разрешит их противостояние. Либо те, либо эти. Добро или зло. Мы знаем, как должен завершиться сюжет, но кто–то другой прокладывает путь к этому завершению.
И мне кажется, этот сюжет возвращается вновь и вновь в том числе и потому, что в самой главной истории есть такой момент. Сейчас он настал.
Если, конечно, у вас есть глаза, чтобы видеть. Ибо впереди будут и другие серьезные, драматические противостояния. Наступит момент, когда Иисус лицом к лицу столкнется с Пилатом. Однако не Пилат — злодей в этом «фильме». Даже кесарь там, в Риме, — не главный злодей. Герою противостоит сама Тьма, Тьма, которой Иоанн до сих пор не дал имени. Вскоре тьма сгустится и овладеет одним из ближайших друзей Иисуса. Сатана войдет в Иуду (13:27) и уведет его в ночь (13:30).
Здесь, на исходе 12–й главы, Иоанн рельефно очерчивает тот вызов, который с самого начала своего служения Иисус бросил народу Израиля: свет пришел в мир и светил в темноте, и тьма его не объяла. Свет был с ними, и люди имели возможность сделать этот свет своим и ходить в нем, чтобы не преткнуться. Иисус и есть свет миру, тот, кто и в буквальном, и в переносном смысле открывает глаза слепым — он властен даровать людям зрение, ибо через него сияет первоисточник света. Света достаточно, чтобы прозрел весь мир, но не все хотят обрести зрение. Для кого–то подобный опыт чересчур страшен, неожидан, он смущает и сбивает с толку.
Но и тем, кто предпочитает тьму, Иисус бросает вызов и вместе с тем — предостережение. Он пришел не затем, чтобы судить мир, он пришел спасти его (см. 3:17). Он пришел потому, что Бог так сильно возлюбил мир, что послал в него не слугу, не окольную весточку, записку в бутылке — подбирай, кто наткнется. Он так возлюбил мир, что пришел в него сам, пришел в лице своего Сына, Слова, ставшего плотью, чтобы лично спасти мир. В этом суть всего, что говорит и делает Иисус.
Но это означает, что свет будет разгораться все ярче, а тень от него — становиться все темнее. В серых сумерках человек колеблется между полусветом и полутьмой и не видит между ними особой разницы. Но когда свет разгорится ярко, когда придет исцелять, спасать, любовью возвращать людей к жизни, если в этой ситуации человек предпочтет тьму, уже не будет сомнений – это его подлинный выбор.
Вывод до боли ясен. Иисус говорит слова любви, Божьи слова, слова, которые должны исцелить мир, но люди, отвергающие его слова, будут в итоге обличены и осуждены даже не Иисусом, а этими его словами, ведь они слышали эти слова и не могут сделать вид, будто слова не дошли до них. Слава поднимутся против них и осудят.
Слова обретут такую силу, потому что этим словам научил Иисуса сам Отец. Здесь, в момент последнего столкновения, перед тем, как Иисус ускользнет от толпы, чтобы провести последний вечер с учениками, мы снова услышим ту мысль, на которой основана вся его миссия: он говорит слова, которые велит ему говорить Господь. Следовательно, те, кто верит ему, верят Богу, те, кто смотрит на него и видит, кто он есть, видят в нем, словно в зеркале, истинный образ Божий.
Слишком дерзновенное притязание — настолько, что и современники Иисуса, и все, кто сталкивался с этим в последующие века, сомневались, мог Иисус в самом деле сказать нечто подобное или даже подумать. Высказывались предположения, что все это Иоанн написал «от себя», выстроил глубокомысленную богословскую фикцию. Это всего–навсего необычайная религиозная фантазия, говорили они, но, хотя для исторических исследований остается широкое поприще и серьезные работы в этой области можно только приветствовать, если мы на миг доверимся Иоанну и вслушаемся в его слова, мы поймем, в чем корень сомнений: слишком страшно признать в его словах истину. Что, если Иисус в самом деле — образ Бога Живого, несущий нам его подлинные слова? Что, если увидеть его значит увидеть Отца? Что, если услышать его слова и не уверовать значит, в конце концов, обрести в этих словах судей себе?
Нам следует поразмыслить над этими вопросами, а главное — над нашей собственной реакцией. Что мы чувствуем, читая у Иоанна о Слове, ставшем плотью? Настал тот момент, когда Иисус в последний раз говорит с народом в Иерусалиме. В следующий раз люди увидят его уже пленником, на суде Пилата. Тогда его слова будут рассматриваться как свидетельство против него. Однако настоящий суд уже начался здесь, в главе 12. Иисус смотрит во тьму, и тьма смотрит на него. Каждый, кто читает эту главу, раньше или позже должен выбрать одну из сторон.
ИОАНН 13:1–11. Омовение ног учеников
Я никогда не омывал никому ноги (купание собственных детей не в счет), пока не поступил на работу в церковь, где этот обычай практиковался ежегодно на Страстной неделе. В четверг накануне Страстной пятницы во многих церквах проводят особую службу, в которой настоятель, подражая Иисусу, опоясывается полотенцем и омывает ноги двенадцати прихожанам.
Когда мне в первый раз выпало проводить этот обряд, я готовился к службе, как я обычно это делаю, но к тому, что произошло, нельзя было подготовиться. Немыслимая, священная близость, которая возникает в простом, но интимном акте омовения ног другому человеку, застигла меня врасплох. Стопы — такая первичная, примитивная часть человека. Не красивая, не уродливая, именно примитивная. Они ближе всего к земле. Омовение ног — вполне бытовое действие (мы так часто моем ноги, что совершаем этот акт без особых рефлексий), и вместе с тем это действие очень интимное, сближающее. Когда осторожно раздвигаешь пальцы на ноге другого человека и промываешь между ними, невозможно делать это без глубочайшей нежности.
И все это — земная простота и небесная любовь – соединилось в поразительной сцене у Иоанна. Начало и конец: начало долгого и трудного пути к распятию и воскресению, конец, кульминация, завершение всего, что совершил до сих пор Иисус. «До конца возлюбил их», говорит Иоанн в первом стихе.
Первые три стиха составляют подробное вступление и к сцене омовения ног, и ко всему последнему разделу книги. Тремя мастерскими взмахами кисти Иоанн рисует фон своей великой картины. Всмотритесь в каждый из этих штрихов, и вы глубже поймете смысл не только омовения ног, но и смерти и воскресения Иисуса.
Во–первых, все происходит на Пасху. Нам уже хорошо знакома эта манера Иоанна: каждый раз, когда он упоминает иудейский праздник, он хочет, чтобы мы подумали над тем, как Иисус применяет символику этого праздника к себе. И главным символом в Евангелии от Иоанна с самого начала была Пасха, Иисус назван пасхальным агнцем (1:29, 36). На Пасху он пророчествовал о разрушении и восстановлении Храма, подразумевая храм собственного тела (2:19–21). Он кормил тысячи на Пасху и предлагал напитаться его телом и кровью (глава 6). Теперь он возвращается в Иерусалим на последнюю Пасху. Саму трапезу Иоанн не описывает, полагая, вероятно, что эта сцена хорошо знакома читателям из других источников и из регулярного опыта евхаристии. Но сцена с омовением ног проясняет, что значила в глазах Иоанна Пасха и каким образом в ней уже скрывались семена событий, произошедших на следующий день.
Во–вторых, «час пришел». В предыдущей главе (12:23, 27) Иисус видит, как надвигается тот момент, к которому было устремлено все его земное служение, но теперь Иоанн говорит об этом «часе» с гораздо большей глубиной и точностью и выстраивает целый ряд идей, которые Иисус раскроет нам в следующих главах. Настал час, когда Иисус покидает этот мир и возвращается к Отцу.
Не просто «настало ему время умереть», хотя и этот смысл тоже присутствует. Остережемся от довольно распространенного заблуждения: ни в этом Евангелии, ни в других события не сводятся к простой последовательности — «Иисус умер и отправился на небеса». В 20:17 Иоанн показывает, что цепочка гораздо сложнее:
В–третьих (и для Иоанна это самое главное): все, что делается, делается ради высшей любви. Вспомним «доброго пастыря» из главы 10. Пастырь любит своих овец, и они отвечают ему любовью. И нет больше той любви, как пастырю положить жизнь свою за овец. «До конца возлюбил их», говорит Иоанн. Он любил их не только терпеливой любовью старшего, сознающего недостатки своих друзей (хотя и такая любовь тоже ему свойственна). Он любил их «до конца». Он сделал для них все, что может и хочет сделать любовь.
И все эти смыслы уместились в первом стихе главы. Второй и третий стих также приготовляют нас к дальнейшему. Вот Иуда, уже прислушивающийся к нашептываниям Сатаны. К этому мы еще вернемся, пока отметим, что даже в тот момент, когда любовь идет до конца, зло находит щелку, чтобы проскользнуть в наш мир. И надо не приправлять эту сцену романтикой или сантиментами: перед нами история преданной любви.
В стихе 3 мы видим картину полностью. Слово, бывшее с Богом, Слово, которое и есть Бог, стало плотью. Сложив с себя одеяние славы, Слово облеклось человеческой природой. Зачем? Чтобы омыть нам ноги. Он пришел от Бога и возвращается к Богу. Это очень похоже на то, что пишет Павел Филиппийцам 2:5–11. И у обоих авторов смысл один и тот же. Вовсе не: «Подумать только! Хотя Он пришел от Бога, он все же мыл им ноги!» Нет, оба они говорят: «Он пришел для того, чтобы омыть им ноги, именно потому пришел омыть им ноги, что он — от Бога». Омовение ног и распятие, предвестием которого стала эта сцена, — единственный способ показать, кто есть Бог и каков Он. В следующий раз, когда Иисус сменит одежду, в нем увидят «человека» и царя (19:5), а затем он будет распят нагим на кресте и откроет миру сердце Отца, отдавая свою жизнь ради мира.
Короткая сценка с Петром, который, как всегда, не понимает поступков Иисуса, внешне забавна, однако тоже исполнена глубокого смысла. Иисус должен омыть нас, чтобы мы полностью принадлежали ему. Но он уже омыл нас, когда призвал (15:3), теперь нам требуется лишь регулярно омывать те части своего тела и своей личности, которые запылятся в дороге.
Петр противится омовению ног, как противится (у Марка 8:32 и в других Евангелиях) самой идее распятия. Ни он, ни другие ученики еще не поняли, что Иисус собирается сделать и почему это необходимо. Продолжайте следить за Петром по мере того, как разворачивается эта история, и вы увидите, к чему это приведет. Не переставайте следить за ним до того финального разговора, уже по ту сторону, когда Иисус и Петр вновь заспорят — уже не о призвании Иисуса, доброго пастыря, но о призвании Петра, ближайшего помощника пастыря.
У меня на подоконнике стоит небольшая картинка, исполненная резьбой по дереву, на древесине палестинской маслины: Иисус омывает ноги Петру. Я купил ее в последнюю поездку в Иерусалим, но мне кажется, для тех, кто хочет следовать за Иисусом, важнее подражать ему, чем собирать картинки и резные изображения. Об этом — в следующем эпизоде.
ИОАНН 13:12–20. Каков хозяин, таков и слуга
Несколько дней тому назад я получил дивный подарок. К важной для нас годовщине один близкий человек сделал художественную вышивку, потратив на нее множество часов. Сюжет заимствован из кельтского Евангелия, изображены четыре евангелиста, каждый со своим символом: Матфей с ангелом, Марк со львом, Лука с быком, Иоанн с орлом.
Лично я никогда не занимался вышивкой, но я видел, как это делается. Требуется узор, канва: кто–то должен нарисовать картину и обозначить ее цветными линиями на холсте, чтобы вышивальщица знала, какими нитками следует воспользоваться. Надо очень тщательно следовать этому узору, стежок за стежком. Утомительное занятие, глаза напрягаются, но чем дальше продвигается работа, тем сильнее радостное ожидание — уже видно, каким будет итог. Законченную вышивку можно обрамить и повесить на стену в качестве предмета искусства и (как в данном случае) знак любви и символ памятного момента в жизни
В стихе 15 Иисус дает ученикам пример. Не просто пример — парадигму. Этим словом назвали наметку, по которой можно было вышить узор, намеченный путь, по которому нужно следовать. Но «парадигма» Иисуса требует от его последователей такого тяжкого труда, напряжения для глаз, нервов, воли, сердца, что нетрудно понять, как часто мы не справляемся со своим заданием. Иисус омыл своим ученикам ноги и объяснил, что тем самым он дал им пример для подражания.
Поделиться книгой: