Помоги проекту - поделись книгой:
Но седьмой «Б» взвыл от восторга:
– Правда жизни ценнее, Серафима Владимировна!
– Круто же!
– Ха-ха! Во, примерчик!
– Васипов, ты что – защитник слонов?
– Васипов – индиец, а Моська в Слона влюбилась!
– Слон, слышишь, ты только вместе с партой Моську не поднимай!
Румянцева вспыхнула и села.
– Еще пример! – насмешливо произнесла Пожарская. – Говорящая фамилия – Румянцева. Потому что румяная.
Серафима решительно ее оборвала:
– Румянец девушку красит. А яд – бледнит. Защитником доброты быть не стыдно. А у Житкова прекрасные рассказы. Молодец, Валера! Кто-нибудь еще Житкова читал?
Последние слова Серафимы утонули в трелях звонка. Какой уж тут Житков! В буфете пирожки с повидлом как раз после третьего урока! Сдобой пахну́ло на всю школу. Все из класса вывалились, а Румянцева осталась.
У Румянцевой был стресс. От нехватки воздуха она решила открыть форточку. Пихнула ее со всей обиды – шарах! Стекло выпало на улицу – и бэмц, бэмц…
В окно ворвался ветер, вместе с дождем и первым снегом. Румянцевой на щеку села снежинка и превратилась в слезинку. Но этого никто не видел: все же умчались в столовую – лопать пирожки.
После перемены в седьмой «Б» опять вплыла Серафима (литература по вторникам была сдвоенная) и обомлела:
– Что такое? Почему сквозняк? Где стекло? Кто разбил? Зачем? Холодно же…
Румянцева Саша была хроническая отличница, она стекол отродясь не разбивала. А тут – ужас просто! Ну что за день…
Саша начала вставать, медленно-медленно…
Тут Слонов выдвинулся вперед, всё равно что гора, и произнес:
– Да ладно, чего там, я сам призна́юсь. Серафима Владимировна, это я разбил… Ну, это… я как в Северном Ледовитом океане… ледокол-разбиватель…
До сих пор он не умел быстро соображать. А тут вдруг сразу сложил два и два.
Серафима очень рассердилась. Она собралась сказать Слонову, что теперь у него будет за поведение «два» без плюса, и чтобы завтра же привел в школу отца со стеклом, и что…
Румянцева, сделав над собой усилие, вскочила-таки и начала, заикаясь:
– О-он… н-не он…
Слонов изо всех сил замигал ей правым глазом.
Класс замер: ну точно влюбилась! Никто и не сомневался, что это Слон стекло кокнул. Серафима тоже. Но Серафима не умела долго сердиться на детей. К тому же она была доверчивая и часто принимала правду факта за правду жизни. Поэтому забеспокоилась, что у Слонова тик. «Надо же, как глаз дергается! На нервной почве, наверное».
– Ладно, Слонов, – передумала она. – С кем не бывает. Останется с тобой твой плюс. А стекло пусть нам трудовик Иван Петрович вставит! Успокойтесь и сядьте оба.
Румянцева рухнула на парту айсбергом. Наверное, именно с таким настроением он вдруг срывается и тонет в океане.
Но Слонов пробасил вдруг:
– Да ладно, Моська, чего там! Не переживай, дело житейское.
Все снова начали хихикать. Но Румянцевой впервые в жизни было отчего-то не обидно…
Новый год. Дневник
Как давно я не открывала свой дневник. Столько событий произошло, так что у меня просто не хватало сил ночью их записывать. А дни уходили на то, чтобы во всём разобраться. Вот я и думала. Ничего не писала и почти ни с кем не разговаривала. Даже с Алевтиной. Когда долго молчишь, забываешь, какой у тебя голос. Я не знаю сейчас, какая Я. То ли стеснительная, как раньше, то ли во мне чрезмерно (по словам Алевтины) развилось критическое направление мозгов. Иногда всех жалко, а иногда всех презираю. Вот, например, Туполев. Подошел и говорит:
– Дай списать физику!
Я ему ответила:
– Настоящие мужчины никогда не списывают физику. Но впрочем, мне не жалко.
А он меня возненавидел.
Ганна, та совсем ничего не понимает в физике, а он с ней ходит в кафе. Я видела их однажды на улице: она порхала легкой походкой, как стрекоза, и глазела по сторонам. А он смотрел лишь на нее и краснел. Почти как у Окуджавы (у моих родителей много его пластинок и катушек магнитофонных). И в одной песне есть такие слова: «Что касается меня, то я опять гляжу на вас, а вы глядите на него, а он глядит в пространство..»
Сейчас я постараюсь рассказать самой себе про всё, что случилось.
Жизнь меня бьет неслабо. Я никогда не забуду этот Новый год! Всю осень занималась с Ганной. Тянула ее, как репку. Мне хотелось, чтобы она поняла: наука гораздо заманчивее прикида. Ганна кивала, кивала и вдруг произвела следующий вывод:
– Ты не расстраивайся. Я поговорю с Туполевым, чтобы он с тобой, когда будет «па-а-ти», тоже потанцевал.
Что за чудовищная логика! И потом, я же не умею танцевать. Даже основу основ – вальс-квадрат.
Ганна получила по математике вожделенную четверку и обещанные «шузы». Ко мне она больше не подошла ни на вечере, ни после! Я понимаю: в счастье человек эгоистичен, но не до такой же степени!
На контрольной по алгебре (за полугодие!) Эллочка, проходя мимо моей парты, прошипела вдруг:
– Помоги Васипову!
Я обалдела просто. А Алевтина потом объяснила мне, что наши отметки для Эллочки имеют большое значение – они всё равно что аттестация мастерства. А какое уж тут мастерство, если Васипов за полгода ни в зуб ногой. Она ведь ему ничего не объясняла, только насмехалась.
Я лихорадочно настрочила Валере Васипову решение – хорошо, что у нас с ним один вариант! Но опыта-то в шпаргалках у меня не имелось никакого. Эта была моя первая и, думаю, последняя шпаргалка в жизни.
Васипов, лучась глазами, благодарно замотал головой. На самом деле он не понял в моем листочке ровным счетом ничего. Запись оказалась для него чересчур мудреной.
Эллочка презрительно сказала потом так, чтобы все слышали:
– Дурдом, а не класс – «Пряжка, дом один»! Психбольница, кто не знает. У одной горе от ума – шпору в простоте не напишет. А другой… вообще случай клинический. Пень пнем!
Я, конечно, распсиховалась. Мне хотелось спросить у Васипова: «Что ж ты тогда кивал, а?» Но я не спросила.
Хорошо, что не спросила. А то совсем стыдно было бы сейчас. Но про Васипова расскажу отдельно.
Вернусь пока к школьному вечеру. Мне купили обновку – розовое платье. Теперь-то я вижу, что оно поросячьего цвета. А тогда мне понравилось.
На вечере мы с Алевтиной постояли, постояли у стенки и ретировались. Она мне посоветовала нагрянуть в старую школу. Я долго раздумывала, но всё же решилась.
После новой старая школа мне показалась маленькой и темной. Но это ничего. Главное, увидела девчонок, кинулась к ним как сумасшедшая. А Танька Иванова возьми и плюнь мне в лицо:
– Что же это ты, Саня, надела такое детское платье? Ты и так выглядишь моложе своих лет! А в нем так вообще детский сад! Наша крошка.
А Семафорова добавила:
– Особенно по сравнению со своим новым соседом по парте. Теперь он твой бойфренд?
И все залились поросячьим визгом. В этот момент я увидела Накончина. У него было ЧУЖОЕ лицо. Он не подошел ко мне, не поздоровался. ОН ТОЖЕ СМЕЯЛСЯ.
Вот тут я и почувствовала, как земля уходит у меня из-под ног и как (просто на глазах!) платье, которое так понравилось маме, становится коротким. Наверное, в этот миг я росла.
И ни одна душа не поинтересовалась у меня, как дела, как я закончила полугодие, как я вообще живу! Правда, на вечере были не все. Но на что мне все!
Однажды я прочитала где-то:
«Печаль ее была так велика, что в сердце не нашлось места для слёз». В моем сердце в тот день не осталось места слезам. Есть такая песня, казачья, Жанна Бичевская пела: «Тронулся поезд – и рухнулся мост…» Вот сейчас рухнулся мой мост.
А на следующий день я узнала, что Васипов убежал из дома. Волова позвонила. По цепочке. И с места в карьер начала тарабанить, что теперь он пропал без вести. Добавила еще, что когда Серафима ей про это сообщала, она чуть не разрыдалась.
Я так и не поняла: кто чуть не разрыдался – Серафима или Волова. Волова – приличный путаник, у нее с логикой совсем никак, поэтому я кинулась звонить Серафиме.
Оказывается, у Васипова была невыносимая жизнь. Иногда мать пропивала совсем всё. Тогда он ходил собирал по канавам бутылки и сдавал их. Это со зрением-то минус шесть!
А в школе! От возмущения я вся дрожала. Я рассказала Серафиме, как его доводила Эллочка.
А Серафима грустно спросила:
– А ты подошла хоть раз к Валере? Поговорила с ним?
НЕ ПОДОШЛА И НЕ ПОГОВОРИЛА. И я поняла, какой никчемной и сырой жизнью я жила. Как червяк. Я думала только о себе. Я тоже эгоистка. Почище Ганны. Только она на почве счастья. А я на почве краха.
На следующий день мы все собрались в школе. Весь класс явился, хотя были каникулы. Мы пытались разработать план поисков. Гущенко всё время суетилась. Алевтина сидела молча и думала. Туполев тоже соображал чего-то, а потом брякнул:
– Может, надо обойти морги?
Слонов дал ему по шее. Волова заревела, Пожарская закричала. А Слонов двинулся к двери, бросив на ходу:
– Просто станем обходить вокзалы. Может, он спит под скамейкой?
Я рванулась за Слоновым, за мной Алевтина и Гущенко. Остальные тоже поплелись следом. Мы обошли все вокзалы, но под скамейками не было никого, кроме бомжей.
В первый день занятий после каникул Васипова привели какие-то тетки (по виду – из детской комнаты милиции). Но, к несчастью, на алгебру. Васипов стоял понурый, сгорбленный, с жалким рюкзачком. А Эллочка начала:
– Говорят, Васипов, ты от моих «колов» убежать решил? Так от них не убежишь. Работать над собой надо. «Кто не работает, тот не ест». Что бы ты ел, интересно, в деревне?
Он, оказывается, в деревню хотел убежать. В заброшенную.
Мы все замерли. А Васипов с трудом выдавил из себя:
– Рыбалкой бы кормился.
Эллочка фыркнула:
– Лучше бы ко мне заглянул перед дальней дорогой! Я бы тебе яблоко дала. Или апельсинку. А лучше – гречу.
Тут я сорвалась:
– Правильно говорить: «апельсин». И вы не смеете, не смеете Васипова унижать!
И Гущенко за мной:
– Не смеете!
И Туполев, и Слонов…
Это был настоящий бунт.
А потом мы узнали, что в школе гремел педсовет и Майя Филимоновна бросила Эллочке в лицо: «Вы не педагог! Вы – гастролерша!»
Казалось, после такого всё должно было измениться. Эллочка и правда поутихла, но никуда не делась.
– Педагога уволить в середине года можно только в архикриминальном случае, – разъяснила мама. – Замену-то не найти. Сама же она не уйдет.
Такая, как Эллочка, сама точно не уйдет!
Вот и не ушла.
А позже Васипова устроили в интернат.
Газету я выпускала теперь в одиночестве. Но что поделаешь, видно, это мой удел. В старую школу меня больше не тянуло. Она отпала от меня, как изношенная шкурка ящерицы.
Поделиться книгой: