Не тут-то было. За ней из любопытства увязалась компания – Волова и Пожарская, сарафанное радио класса. После истории сразу и поехали.
Долго спорили, что купить – чтобы и дешево, и сердито. Остановились на компоте. Получилось три здоровенные банки: компот консервированный из сливы, персиков и черешни.
Кряхтя, они потащили неудобные банки сначала в одном переполненном трамвае, потом в другом… Авоськи с банками цеплялись за пассажиров, пассажиры цеплялись к девчонкам. Волова с Пожарской начали ворчать. А когда в конце концов они ввалились в справочное, там сообщили, что Слонова сегодня выписали.
Поездка потеряла смысл.
– У дурака всё дураковское. Выписывается, и то не вовремя! – раздраженно сказала Надька.
– Была нужда теперь эту тяжесть назад переть! – полностью утратила интерес к делу Ганна.
– А куда же мы денем шесть литров компота? – растерянно спросила Румянцева.
– Ой, никуда! Поставим на скамейку в больничном сквере, а сами уйдем. Кому надо – возьмет, – деловито предложила Волова.
– Точно! – фыркнула Пожарская.
И поставила.
И Волова поставила.
А Саша растерянно мотала авоськой из стороны в сторону, начиная краснеть. Она не могла бросить здесь этот несчастный компот, как если бы он был живым.
Саша стеснялась самой себя и злилась на Слонова, который всегда был голодным, на девчонок: они смотрели на нее во все глаза.
– Может, тебе компотику захотелось? – ехидно спросила Пожарская. – Так у нас открывашки нет!
Волова хихикнула.
Бросив авоську и подхватив банку под мышку, Саша молча зашагала к остановке.
– Эй, может, ты тоже заболела? – икая от смеха, подпрыгивали рядом девчонки.
Они были рады: не зря съездили. Будет что завтра рассказать!
…Утром, в ожидании спектакля, все не сводили глаз с парты Румянцева – Слонов.
Саша водрузила перед Слоновым банку с черешневым компотом и, ничего не объясняя, буркнула:
– Это тебе.
А Слонов, будто так и надо, осторожненько поставил банку под парту и сказал на весь класс:
– Спасибочки, Моська. Черешня – это хорошо! Народ, не завидуйте.
И все головы как по команде отвернулись. Так что спектакля не вышло.
«Что, съели?» – подумала Румянцева. И успокоилась.
На самом деле съел один Слонов. Дома компот.
Осень. Возвращение к дневнику
Думаю, во всем виновата Эллочка. Наверняка это она накапала Серафиме на Слонова. Он ведь почти каждый день получает «колы» по математике. У Эллочки это самая ходовая отметка.
Хотя Слонов, конечно, дико несобранный. На задания домашние вообще плюет. Зато если уж вникает на уроке, знания в него просто врубаются. Как возрастные кольца в дерево. Всё дело в том, что Эллочку он не слушает.
– Я ее не воспринимаю, – признался он мне.
Ха! Представляю, как это выводит ее из себя.
Так вот, Серафима подозвала меня и говорит:
– Нужно подхлестнуть Слонова. Разве возможно в такой короткий срок нахватать столько единиц! Ты, как редактор газеты, должна принять меры.
А что я, спрашивается, должна делать? Как-то это нечестно: быть за Эллочку и против Слонова. Размышляла целый день, а потом подошла к Слонову и предложила:
– Серафима велела про тебя заметку написать. Давай, чтоб не обидно было, напишем ее вместе!
Сначала он был поражен, сказал даже, что я сбрендила. А потом согласился.
Уроки закончились, а девицы наши, как назло, не расходились, вертелись в классе. Мы терпели, терпели, а потом Слонов их выгнал.
Причина была уважительная: мы дежурные, надо же убирать помещение. Девицы покраснели, стали перешептываться. И всё оглядывались на ходу и переглядывались. Вот пустышки!
А нам так хорошо было. Мы про все поговорили. Оказывается, Слонов хочет быть летчиком. Он открыл мне свою тайну, сказал, что уже готовится физически – занимается боксом. А потом я начала вслух сочинять заметку, а он класс подметать. Он сам это предложил:
– Ты сочиняй, сочиняй, я всё уберу.
Из всей уборки я только доску и вытерла.
В самом конце заявилась завуч. Сначала она похвалила:
– Молодцы, класс хорошо убрали! На пятерку. Это ты, Румянцева, наверняка убирала? – И тут же, взглянув на доску: – Нет, пятерку ставить нельзя. Что же, Слонов, доску-то плохо вытер?!
Когда у меня прорезался дар речи, ее уже и след простыл. Вот как люди могут ошибаться!
Ни с того ни с сего Алевтина предложила мне дружбу. Я с радостью согласилась. Алевтине я симпатизирую. Она загадочная личность. Молчаливая. Приехала из другого города. У нее толстые косы, умные скрытные глаза за металлическими очками. И фигура как у Маши Распутиной. Сразу видно: в душе у нее уже отбушевала буря любви.
Алевтина хотела сесть со мной за одну парту, но я не согласилась. Боюсь, Слонов обидится.
После уроков нас повели в Анатомический музей. Сначала мы глазели на зародышей разных животных в банках, а потом сели смотреть жуткие фильмы про оперированных собак.
Собакам в опытах все время отрезали то одну лапу, то другую. При этом каждый раз научно обосновывали.
Я не выдержала и слиняла. Надька Пожарская бросила мне вслед камень:
– «Не вынесла душа поэта…»
Алевтина удалилась вместе со мной за компанию. Мы с ней как-то сразу породнились. Алевтина молчит-молчит, а всё про всех знает.
У Васипова мать пьет, оттого он такой нервный. А Ганна на самом деле никакая не Ганна, а обычная Галя. В классном журнале написано: «Волова Галина». Это она для имиджа выдумала. Ну и ну! Мне бы такое в голову не пришло. Но откуда украинский акцент? Почему «Ганна»? Не могу представить себе Волову, читающую Гоголя. И вообще читающую!
Алевтина переживает, что она большого роста. А я страдаю от малого. Всё-таки мир противоречив! Каждый человек – загадка.
– Я как верста коломенская… – вздохнула Алевтина.
Всё потому, что она занималась плаванием. Правда, недолго. Мама увидела, что дочка растет как на дрожжах, и забрала ее оттуда.
Сказать по чести, у Алевтины прекрасная фигура. Не то что у меня – вообще никакой.
А Иван-то Демьянович уволился. Никто не знает почему. А я догадываюсь. Профессия должна быть в жизни одна. Как и любовь. Но не у всех на это хватает духу.
Конец осени. Жизнь без дневника
Саша напрасно радовалась, что выросла за лето. Все выросли! А значит, она так и осталась на физкультуре в девчачьей шеренге последней по росту. Зато в мальчишечьей шеренге главенствовал теперь уже не Метлищев, а Слонов.
Слонов был могучий, как дуб, и крепкий, как силач Бамбула. По математике у него намечался в четверти «кол», а по поведению в журнале стояло «два» с плюсом. Правда, карандашом пока.
Во вторник физрук Титаник пообещал вместо урока баскетбол. (Мускулатуру физрук накопил мощную, как у титана, а ростом не вышел. Отсюда и прозвище – Титаник). Титаник попросил убрать из зала скамейки, чтобы образовалось баскетбольное поле.
Слонов нечаянно поднял скамейку вместе с Румянцевой и Васиповым. Васипов сидел на скамейке, потому что был освобожденный, а Румянцева просто так приткнулась, на минуточку. Васипов ойкнул, но соскочил, а Румянцева – нет.
Она даже испугаться не успела, как оказалась в воздухе. Побелела и вцепилась в скамейку обеими руками. Все заверещали. Физрук затопал ногами. Вкатил Слонову замечание. А главное, высказался:
– Ну, детина! А если бы эта крошка убилась?!
Все заржали.
– Крошка-матрешка! – съязвил Метлищев.
Румянцева покраснела до ушей. Физкультура была для нее пыткой. Девицы красовались на этом уроке в гимнастических купальниках, а Румянцева впопыхах напяливала на себя в раздевалке огромную футболку и треники. Ей нечего было обтягивать.
Физрук вконец рассердился – баскетбол отменил и велел всем прыгать через «козла». Не через живого, понятно, а через снаряд. Девчонки, кокетничая, ахали, добегали «нежным шепотом» до снаряда и застывали как вкопанные. От избытка женственности. Прыгнула только Нинка Рыбина. Она была спортсменка от природы, с детского сада.
Когда очередь дошла до Румянцевой, все захихикали в предвкушении спектакля. Саша никогда не могла скакнуть ни через «козла», ни через «коня». Страх пробивал ее током.
Но сегодня от переживаний страх куда-то подевался – перегорел, наверное, будто старая лампочка от высокого напряжения. Румянцева с бесстрастным лицом домчалась до «козла» и как сиганет! Метра на два вперед, пушинкой. Чуть в дверь не вылетела.
А дверь в этот момент возьми и откройся! Потому что ни с того ни с сего на чужой урок вошла Серафима.
Все рты пооткрывали. Серафима тоже изумилась. Физрук, стоявший справа от снаряда для страховки, отскочил в сторону от неожиданности словно ошпаренный.
– Ну ты даешь, Румянцева! «Пять» с плюсом, Румянцева! Только тормозить надо, Румянцева!
Саша вновь зарделась, будто маков цвет. И услышала вдруг: Серафима, всплеснув руками, пробормотала громким шепотом:
– Стройная, как березка!
Девчонки сразу зафыркали от возмущения. Главный спа-специалист в женской красоте – Инка Пескарик изрекла с растяжечкой:
– Стройность без форм – ху-до-ба.
Надька Пожарская тоже не удержалась:
– Фу-ты, ну-ты, ручки гнуты!
Саша скрылась в раздевалке, благо, звонок затрезвонил. Чувства бурлили в ней, словно лава в вулкане. Ну надо было Серафиме опять влезть! Всегда она… ни к селу ни к городу… Да и Титаник тоже со своей «крошкой»…
Саша чувствовала себя тряпичным уродом. Как назло, и Алевтины сегодня не было: Алевтину свалила ангина.
Следующим уроком была литература. Серафима начала объяснять про говорящие фамилии у Гоголя. Даже кусочек прочитала из «Мертвых душ». Вообще-то «Мертвые души» в девятом классе проходят. Серафима всегда вперед забегает. Раньше Саше это нравилось. Только не сегодня.
Естественно, Серафима попросила привести примеры говорящих фамилий.
– Слонов! – захохотал Метлищев. – Он как слон. Сила есть – ума не надо.
Румянцевой стало Слонова жалко.
Но тут вдруг Васипов руку поднял. В защиту слонов.
– Слоны людям друзья. Быть слоном хорошо. Про это Борис Житков писал в своих рассказах.
Серафима даже не успела его похвалить, как вскочила Румянцева:
– Я согласна с Васиповым. И еще есть сравнительный ряд: слон – значит, богатырь. Например, богатырь Ермак, покоритель Сибири, и легендарный ледокол в Северном Ледовитом океане – разбиватель льдов.
– А чего примеры-то не из Гоголя? – удивилась литераторша.