Одд и ледяные великаны [иллюстр.]

– Да. Ты говорил.

Повисло молчание. «Ледяной великан выглядит уставшим», – подумал Одд. Потом снова спросил:

– Зачем? Зачем твоему брату понадобились эти вещи?

Великан набрал воздуха в легкие и прорычал:

– КАК СМЕЕШЬ ТЫ ЗАДАВАТЬ МНЕ ВОПРОСЫ?

Одд ощутил, как вздрогнула под ногами земля. И припал на костыль, чтобы удержать равновесие под порывом пронизывающего ветра. Он ничего не ответил. Зато снова улыбнулся.

Великан сказал:

– Не возражаешь, если я тебя подниму? Лицом к лицу было бы проще разговаривать.

– Только осторожно.

Великан нагнулся, положил руку на землю ладонью вверх, и мальчик неуклюже забрался на нее. Потом Великан согнул ладонь ковшиком, поднял так, что Одд оказался на уровне его рта, и шепот его был подобен завыванию зимнего ветра:

– Красота.

– Красота?

– Это три самых красивых вещи на свете. Солнце, Луна и прекрасная Фрейя. У нас в Ётунхейме ничего красивого, в общем-то, нет. Сплошные камни да утесы… ну, в них, конечно, тоже своя красота, если приглядеться. И Луна оттуда видна, и Солнце. Но Фрейя… Нет, такого у нас нет.

– Значит, ты пришел сюда ради красоты?

– Ради красоты и ради мести. Я сказал другим Ледяным великанам, что отомщу, а они только посмеялись надо мной. Теперь не смеются.

– А как же весна?

– Весна?

– Весна. В Мидгарде. Откуда я пришел. В этом году она не наступила. И если зима не кончится, все погибнут. Люди. Животные. Растения.

Холодные синие глаза, огромные, как окна, смотрели на Одда.

– А мне-то что за дело?

Ледяной Великан поставил Одда на верхушку стены Асгарда – стены, которую строил его брат. Наверху было ветрено, и Одд оперся на костыль, боясь разбиться о твердую землю, если его сдует. Он поглядел назад и не удивился, что город богов сильно напоминает деревню на берегу фьорда, откуда он родом. Больше, конечно, но устройство то же: большой Дом собраний, и вокруг дома помельче.

– Тебе же есть дело до красоты, сам сказал. А так скоро никакой красоты не останется. Все умрет.

– Мертвое тоже бывает красивым, – сказал Ледяной великан. – И вообще, я завоевал Асгард. Я их победил. Я их одурачил и обхитрил. Прогнал Тора, и Одина, и этого мелкого перебежчика Локи. – Он вздохнул.

Одд вспомнил, что видел прошлой ночью в озере, и сказал:

– Ты в самом деле думаешь, что твои братья на подходе?

– Нууу… – сказал Ледяной великан, – эээ… Может быть. В смысле, они все сказали, что придут… если я пойду. Просто вряд ли кто-то из них верит в мою победу, и потом, у всех свои дела, фермы, лошади, ребятишки, жены. Не думаю, что они сильно хотят поселиться в этих жарких местах, чтобы играть в солдатиков, охраняя горстку сварливых богов.

– И, наверное, они не могут все сразу обручиться с прекрасной Фрейей.

– Везет им, – мрачно сказал на это Ледяной великан. – Она, конечно, красивая. О да. Этого у нее не отнять. – Он помотал головой. Сосульки попадали с его волос и со звоном разбились о камни. – У нее карета, запряженная кошками, знаешь. Я тут попробовал одну погладить. – Он поднял указательный палец правой руки. Он весь был исцарапан. – Фрейя сказала, я сам виноват. Мол, нечего было их дразнить.

– Красивая она, – повторил он со вздохом. – Но размером она с мой ботинок, не больше. А орет как великанша, когда сердится. Впрочем, сердится она всегда.

– Но вернуться домой ты не можешь, раз победил, – сказал Одд.

– Вот именно. В такой жаре ждать подкрепления, которое к тебе и не торопится, при том, что местные тебя ненавидят…

– Ну так иди домой, – сказал Одд. – Скажи, что я тебя победил. – Он больше не улыбался.

Ледяной великан смотрел на Одда. А Одд смотрел на Ледяного великана.

Ледяной великан сказал:

– Ты слишком мал, чтобы драться. Тебе придется меня обхитрить.

Одд кивнул.

– Мама рассказывала мне сказки, где мальчики обманывали великанов. В одной такой сказке парень придумал соревнование, кто дальше кинет камень, но сам подкинул не камень, а птицу, та взлетела в небо и была такова.

– Ну, меня не заставишь в такие игры играть, – сказал великан. – К тому же птицы те еще лентяйки, сядут на ближайшую же ветку.

– Я пытаюсь, – сказал Одд, – помочь тебе вернуться домой с незапятнанной честью и целой шкурой. А ты мне задачу не облегчаешь.

Великан переспросил:

– С целой шкурой?

– Ты изгнал Тора в Мидгард, но он вернулся. Ему добраться сюда – всего лишь вопрос времени.

Великан моргнул.

– Но его молот у меня. Я превратил его в камень, на котором сижу.

– Иди домой.

– Но если я заберу Фрейю в Ётунхейм, она на меня и там орать будет, вот уж не велика радость. А если заберу молот Тора, он отправится следом и отберет его, а после убьет меня.

Одд кивнул в знак согласия. Это правда. Он знал: так и будет.

Когда много лет спустя, коротая вечера в большом зале дворца, боги рассказывали эту историю, они всегда делали здесь паузу, поскольку в этот момент Одд сунул руку за пазуху и вытащил некий предмет, вырезанный из куска дерева. Как ни спорили боги, что это был за предмет, так и не смогли прийти к общему мнению.

Одни считали – деревянный ключ, другие говорили – сердце. Существовало целое направление, уверявшее, что предмет был точной деревянной копией молота Тора, и что великан, будучи не в состоянии отличить подделки от оригинала, в страхе бежал.

Ничего подобного.

Прежде чем достать этот предмет, Одд сказал:

– Мой отец встретил маму во время морского набега у берегов Шотландии. Далеко к югу от наших краев. Он заметил, как она прячет овен в пещере. Она была самой красивой женщиной на свете – красивее он нигде не встречал. Он привез ее домой вместе с овнами. Но не притронулся к ней, пока мало-мальски не обучил нашему языку, чтобы она смогла понять. И тогда предложил ей стать его женой. Но он рассказывал, что на пути домой она освещала мир, так была прекрасна. И это правда. Она освещала его мир, как летнее солнце.

– Откуда ты знаешь, тебя тогда еще на свете не было! – сказал Ледяной великан.

– Верно, – ответил Одд, – но я видел.

– Как?

Одд знал: было бы ошибкой упоминать озерцо в лесу, тем паче – тени на его поверхности. Он не сказал правды, но и ложью это не назовешь.

– Я видел это в глазах отца. Он любил ее, и несколько лет назад начал кое-что для нее вырезать из дерева, но не доделал, ушел в морской поход и не вернулся. А вчера вечером я доделал эту вещь вместо него. Поначалу я не знал, как она должна выглядеть, но потом увидел… В смысле, просто представил ее, мою маму, в тот момент, когда они встретились. Вдали от своего народа, от своего дома, она была храбрая, никогда не поддавалась страху и грусти.

Великан молчал.

Одд сказал:

– Ты сюда шел за красотой, правильно? И не можешь вернуться с пустыми руками.

Тут-то он и вынул из-за пазухи деревянную поделку. Ту, что начал резать его отец, а он закончил. Это была фигура, вернее, голова его матери – молодой, еще до его рождения. Ничего красивее Одд в жизни не делал.

Ледяной великан пригляделся к ней, и вдруг – на какой-то миг – по его губам скользнула улыбка. Он сунул вещь в кисет и сказал:

– Она… замечательная. И красивая. Да. Я заберу ее в Ётунхейм – она осветит мой зал. – Ледяной великан помолчал, потом спросил с заминкой: – Как думаешь, я должен попрощаться с Леди Фреей?

– А вдруг она на тебя снова накричит?

– Или станет умолять забрать с собой, – сказал великан. Одд мог бы поклясться, что при этих словах гигант вздрогнул.

Ледяной великан пошел прочь. Удаляясь, он прибавлял в росте. Сначала стал размером с холм, потом с гору. Потом поднял руку в серое зимнее небо. Рука растаяла в облаке…

– Думаю, надо погодку поменять, – сказал великан. – Чтобы не оставлять следов, чтоб никто за мной не увязался.

Одд не видел, что именно сделал Ледяной великан, но когда он опустил руку, начал падать снег – огромные белые хлопья кружились и плясали, скрывая очертания окружающего мира. Фигура неуклюже уходила все дальше в снежную круговерть.

– Эй! – крикнул Одд. – Я не знаю твоего имени!

Великан то ли не услышал, то ли не захотел отвечать, миг – и он пропал, растворившись в метельном мареве.

Глава седьмая

Четыре превращения

Огромная птица села рядом.

Его нашел Орел: мальчик сидел на стене, смахивая снег, чтобы не завалило совсем. Огромная птица села рядом.

– Все хорошо? – спросил Орел.

Спустились сумерки, и снегопад немного стих.

– Меня пару раз чуть не сдуло, – сказал Одд. – Я замерз. И уже начал волноваться, что проведу на этой стене остаток жизни. Но ответ все же «да, все хорошо».

Орел молча смотрел на него.

– Ледяной великан ушел, – сказал Одд. – Я заставил его уйти.

– Как? – спросил орел.

– Магия, – сказал Одд и улыбнулся, а сам подумал: «Если магия – это разрешать кому-то делать что он хочет и быть кем он хочет»…

– Спускайся, – сказал орел.

Одд глянул вниз, на заснеженные камни.

– Я тут не слезу. Разобьюсь насмерть.

Орел оттолкнулся от края стены и стал спускаться кругами. Вскоре, тяжело хлопая крыльями, вернулся с поношенным башмаком из мягкой кожи. Бросил его рядом с Оддом и снова улетел в заснеженные сумерки, и принес второй башмак, близнец первому.

– Они мне велики, – сказал Одд.

– Башмаки Локи, – сказал орел.

– А-а, те, что по небу ходят, – вспомнил Одд, обуваясь. Потом подхромал к краю стены – и остановился. Сердце колотилось как бешеное.

Он попытался прыгнуть, но ничего не произошло. Он не смог двинуть ни единой мышцей.

«Ну давайте же, – сказал он своим ногам – здоровой и второй, сломанной и искореженной, которая постоянно болела. – На вас волшебные летающие башмаки. Просто идите по воздуху, ничего с вами не будет».

Но нет, ноги не слушались, и он не мог сдвинуться с места. Он повернулся к орлу, который выписывал вокруг нетерпеливые круги.

– Не могу. Я попытался – не получилось.

Орел испустил крик, мощно замахал крыльями и поднялся в снежное небо.

Еще один крик. Одд оглянулся. Орел мчался прямо на него с распростертыми крыльями, широко открытым клювом, нацеленными на него когтями и бешено горящим единственным глазом…

Одд невольно отступил на шаг, и когти орла просвистели рядом, промахнувшись на толщину перышка.

– За что?! – крикнул он вслед птице.

Потом глянул вниз и увидел землю. Вовсе не под ногами. А очень далеко внизу. Он стоял в воздухе безо всякой опоры.

– Ох, – сказал Одд. Потом улыбнулся и заскользил по небу, будто с ледяной горки, вопя при этом что-то вроде «У-и-и-и-и!» – и приземлился легко, как снежинка.

Потом снова оттолкнулся и принялся подпрыгивать – на десять, двадцать, тридцать футов…