Одд и ледяные великаны [иллюстр.]

Он направлялся к деревянным домам – к Асгарду, и остановился, когда услышал мявкающие звуки наподобие кошачьих.

По описаниям Ледяного великана Одд воображал богиню Фрейю довольно-таки пугающей, но – ничего подобного! Она и впрямь была красавицей – с золотистыми волосами и глазами, синими, как летнее полуденное небо, ее улыбка – радостная, нежная и всепрощающая – согрела сердце Одду. От этой улыбки стало спокойно, и он рассказал ей все… или почти все.

Когда она поняла, кто эти три зверя, улыбка стала еще шире.

– Так, так, так, – сказала она. – Мальчики! – Они находились в большом зале. Здесь было пусто, огонь в очаге не горел.

Богиня вытянула правую руку.

Орел, восседавший на спинке самого высокого стула с витиеватой резьбой, слетел с места и неловко сел к ней на запястье. Когти его с такой силой вцепились в бледную кожу, что на руке набухли багряные полосы, но она, казалось, не обратила на это внимания, по крайней мере, виду не подала.

Она провела пальцем по загривку орла, и он гордо вскинул голову.

– Один Всеотец, – сказала она. – Мудрейший из Асов. Одноглазый Бог Битвы. Тот, кто пил воду мудрости из источника Мимира[7], возвращается к нам.

И принялась мять птицу левой рукой, придавать ей иную форму…

Теперь перед ними стоял высокий седобородый человек с жестким и умным лицом. Он был обнаженным, что, впрочем, его мало смутило. Подойдя к высокому стулу, он взял большой серый плащ и древнюю шляпу с обвисшими полями, которых, – Одд мог поклясться, – там не было раньше, и надел.

– Я был далеко, – рассеянно сказал он Фрейе, – и с каждым мигом все больше отдалялся. Спасибо.

Но Фрейя уже переключилась на медведя. Она мяла и месила его обеими руками. Так мать-медведица вылизывает своих новорожденных медвежат, языком придавая им форму. Под ее красивыми руками медведь изменился. Он стал рыжебородым, волосатым человеком с бугристыми руками, узловатыми, как очень старые деревья. Он был не великаном, но самым крупным из не-великанов. Вид у него был дружелюбный, и он подмигнул Одду, отчего мальчика неожиданно переполнила гордость.

Один бросил Тору тунику, и гигант отошел в тень одеться. Но на полпути остановился.

– Мне нужен мой молот. Мне нужен Мьёллнир.

– Я знаю, где он, – сказал Одд. – Спрятан в камне. Могу показать, если хочешь.

– Может, сначала все же закончим дела поважнее? – сказал лис. – Я следующий.

Фрейя весело поглядела на лиса.

– Знаешь, – сказала она, – многие предпочли бы лицезреть тебя таким. Уверен, что не хочешь остаться как есть?

Лис зарычал, потом рычание перешло в сдавленный кашель, и лис сказал:

– Милая Фрейя, ты со мной шутишь. Но недаром же про твое доброе сердце слагают песни:

С Фрейей прекрасной может сравниться лишь та,Что так же красива, умна и состраданья полна.

– Локи, все это случилось только из-за тебя, – сказала она. – Все.

– Да, – сказал он. – Признаю. Но зато я мальчишку нашел. Нельзя же видеть только дурные стороны.

– Однажды я об этом пожалею, – мягко сказала Фрейя и с улыбкой коснулась черного лисьего носа, дальше пальцы побежали между ушами, вдоль хребта – до самого кончика хвоста.

Легкое мерцание – и вот перед ними человек – безбородый, с огненно-рыжими волосами и кожей такой же бледной, как у Фрейи. Глаза – зеленые осколки льда. «Может, у Локи до сих пор лисьи глаза, – подумал Одд, – а может, наоборот, у лиса всегда были глаза Локи».

Тор бросил Локи одежду.

– Прикройся.

Теперь Фрейя перевела взгляд на Одда. Ее нежная улыбка наполнила его мир.

– Твоя очередь, – сказала она.

– Это мой обычный вид, – сказал Одд.

– Знаю, – сказала Фрейя. Она присела рядом на колени и протянула руку к изувеченной ноге. – Можно?

– Конечно, если хотите.

Она подняла его легко, как листок дерева, и положила на большой обеденный стол богов. Нагнулась к его правой ноге и ловко отстегнула ее в колене. Провела ногтем по коже – и плоть раскрылась. Фрейя вынула кость, оглядела и помрачнела.

– Размозжена, – сказала она. – Так перемолота, что даже мне не под силу ее восстановить. Но немного поправлю.

Она принялась прилаживать, скреплять, притирать друг к другу осколки кости. Потом повторила операцию на мелких косточках стопы и пальцев, возвращая их на свои места. А после снова поместила кости в плоть, заклеила и приставила ногу на ее законное место.

– Очень жаль, – сказала богиня Фрейя. – Сделала все, что смогла. Стало получше, но не идеально. – Она вдруг задумалась, потом сказала с воодушевлением: – А что если ее вообще заменить? Хочешь, вместо твоей поставим тебе заднюю кошачью лапу? Или куриную?

Одд улыбнулся и помотал головой:

– Нее, моя мне как-то роднее.

Он осторожно встал и оперся о правую ногу, всей душой желая стереть из памяти картину, как ее только что отделяли от колена. Нога не болела. Почти. Гораздо меньше, чем раньше.

– Должно пройти время, – сказала Фрейя.

Огромная ручища опустилась сверху и хлопнула Одда по плечу, отчего он чуть не грохнулся.

– Ну что, парень, – пробасил Тор, – поведай-ка нам, как ты победил Ледяных великанов. – Теперь он выглядел гораздо веселей, чем в медвежьей шкуре.

– Он был один, – сказал Одд.

– Когда я стану рассказывать эту историю, их будет не меньше дюжины.

– Башмачки верни, ага? – сказал Локи.

Вечером в большом зале богов устроили пир. Один сидел в торне стола на стуле с великолепной резьбой, роняя слова почти так же скудно, как в бытность свою орлом. По левую руку от него басовито рокотал Тор. Локи, сидевший в дальнем конце стола, был ровен и приветлив со всеми, пока не захмелел, после чего, приветливость с него как ветром сдуло. Он наговорил всем глупостей и гадостей и начал в открытую поглядывать на богинь, в конце концов Тору на пару с высоким одноруким богом, которого, как понял Одд, звали Тиром, пришлось уволочь Локи из зала.

– Так ничему и не научился, – сказал Одд.

Сказал вроде про себя, но Фрейя, сидевшая рядом, вздохнула:

– Да. Не научился. Как и все прочие. Не меняются они. Не могут измениться. На то они и боги.

Одд кивнул. Кажется, он понял.

– Ты наелся? – спросила Фрейя. – Сыт?

– Да, спасибо, – сказал Одд.

Старик Один поднялся со стула и подошел к ним. Он рукавом утер с губ гусиный жир, размазав его по седой бороде. И сказал Одду на ухо:

– Знаешь, что это был за источник, из которого ты пил, парень? Откуда эта вода, знаешь? Знаешь, чего мне стоило попить оттуда много лет назад[8]? Ты же не думаешь, что в одиночку победил Ледяного великана, правда?

– Спасибо, – только и сказал Одд.

– Нет, – сказал Один, – это тебе спасибо. – Всеотен опирался на трость, покрытую резьбой: собаки, лошади, мужчины и птицы, черепа и олени, и мыши, и женщины – все это вилось вокруг посоха Одина. Можно было разглядывать его часами, и все равно всех деталей не разглядеть. Один протянул посох Одду: – Это тебе.

Одд замотал головой:

– Но…

Один серьезно глядел на него единственным глазом:

– Не слишком мудро отвергать дар богов, парень.

– Спасибо! – Одд взял посох. Он был очень удобным. Казалось, можно прошагать долго, очень долго, если на него опираться.

Один опустил руку в кувшин и вынул, держа в ладони маленький шарик воды, не больше человеческого глаза. Поместил его перед пламенем свечи.

– Погляди в него, – сказал он.

Одд посмотрел в шарик, и его поглотила радуга, потом вокруг потемнело.

Когда он открыл глаза, перед ним был его привычный мир.

Глава восьмая

Послесловие

«Это он. В смысле, я. Я – это он. Я Ода».

Одд оперся о посох и посмотрел вниз, на деревню. Потом пошел по тропе, ведущей к дому. Он немного прихрамывал Его правая нога была слабее левой. Но болеть не болела, и за это он был очень благодарен Фрейе.

Вокруг все струилось и журчало. Так звучала новая вода, пытаясь сквозь мокрый, тающий снег пробиться вниз, к почве, к подземным ручьям. Иногда раздавался хлопок – это снежная шапка падала с дерева, иногда – звук «грумп-грумп-грумп», доносящийся из глубины, а после громкий треск – это лед, сковавший залив за время бесконечной зимы, давал трещины и ломался.

«Через несколько дней, – подумал Одд, – здесь будет сплошная грязь. А несколько недель спустя – буйная зелень».

Одд подошел к деревне. На какое-то мгновение он решил, что не туда попал: за несколько дней все стало другим. Он вспомнил, как выросли звери, когда попали в Асгард, и потом опять как будто уменьшились.

Может, это он вырос благодаря воздуху Асгарда, а может, воде, которую пил из источника.

Он подошел к дому Толстого Альфреда и постучал наконечником посоха.

– Кто там? – раздался голос.

– Это я. Одд.

В хижине послышался шум, торопливое перешептывание. Самый громкий из голосов ворчал о никчемном бездельнике, укравшем копченого лосося, мол, самое время преподать ему урок на всю жизнь. Потом послышался звук отпираемых засовов.

Из двери выглянул Толстый Альфред. Взгляд его стал сконфуженным.

– Виноват, – сказал он самым невиноватым тоном, какой можно извлечь из голосовых связок. – Я думал, это мой сбежавший приемыш.

Одд посмотрел на человечка сверху вниз. Потом улыбнулся и произнес:

– Это он. В смысле, я. Я – это он. Я Одд.

Толстый Альфред будто язык проглотил. Из щелей повысовывались головы его бесчисленных сыновей и дочек.

– Моя мама здесь? – спросил Одд.

Толстый Альфред откашлялся.

– Ты вырос. Если это ты, конечно.

Одд только улыбался – улыбкой столь знакомо раздражающей, что не оставалось сомнения – это он.

Младший из детей Толстого Альфреда сказал:

– Они ругались, когда ты удрал. Она сказала, что надо идти тебя искать и что это папаня виноват, что ты убежал, а папаня говорил: ничего он не виноват, и никуда он не пойдет, и скатертью дорога, а она тогда сказала, что возвращается в дом твоего бати на другом конце села.

Одд подмигнул мальчонке, как Тор однажды подмигнул ему самому, повернулся, и, опираясь о посох, похромал прочь через деревню, которая казалась намного меньше, и не только оттого, что сам он вырос. Скоро лед растает, и галеры начнут отправляться в море. Вряд ли кто-нибудь теперь откажет ему в койке на корабле. Вон он какой большой-то. Лишняя пара рук на веслах никогда не помешает. И никто не станет возражать, если он прихватит с собой пассажира…

Он постучал в дом, где родился. И когда мать открыла дверь – прежде чем она обняла его, прежде чем принялась плакать, и смеяться, и снова плакать, прежде чем бросилась накрывать на стол, поражаясь, до чего он вымахал, и как быстро растут дети, когда их не видишь, – прежде чем все это случилось, Одд сказал:

– Здравствуй, мама. Хочешь съездить в Шотландию? Хотя бы погостить.

– Это было бы замечательно, – ответила она.

Одд улыбнулся, пригнул голову, чтобы не стукнуться о притолоку, и вошел.