Сказание о Доме Вольфингов [сборник]

Гостья кивнула:

«Да, я об этом слышала, но всё жеНе верю, что под дубом родиласьПрекраснейшая из земных детей, не верюИ в то, что ты нагим, босым ребёнкомПо мокрой от дождя лесной траве,Как звери, ползала. Ты не расскажешь,Как вдруг случилось, что приёмыш сталЗалогом процветанья дома – Солнцем Крова?Я бы послушала об этом. Твой рассказДоставит радость мне».

Солнце Крова ответила:

«Ты верно говоришь. Вот что я помню:Под дерева ветвями я лежу,На мне льняное платье – не нага я,Не беспризорное дитя лесное.Поляна залита румяным солнцем,И на неё из чащи тихо-тихоВыходит робкая косуля и, шагнувКо мне, отпрыгивает вдруг и мчится,Как будто в страхе, прочь. Я удивляюсь,Хотя со мной сидит волчица. Я еёТаскаю за уши, и за бока тягаю,И челюсти сжимаю вместе ей.Она скулит, но терпит, будто любитМеня – я не боюсь её ни капли.Она же, словно неизменный сторож,Ни на минуту не отходит прочь.Над головой её с ветвей дубовыхСмеётся сойка, подражая пеньюКакой-то птицы. Через два стволаПо дереву несётся белка. ВдругВолчица поднимается, рычит,Шерсть ощетинив и оскалив пасть.Шаги – я слышу, не лесной, привычный,Знакомый звук. И мы насторожеСидим. А он всё ближе, ближе… Ах,Я хлопаю в ладоши и ползу —Так радостно! А на краю поляныМужчина, славный воин – и сверкаютЖелезный шлем и золотые кольца,А на плечах пылает тёмно-красный,Расшитый по краям военный плащ.Он к нам подходит с песней, что поётся,Когда душа ликует. А волчицаСмиренно, кротко отступает в лес.Меня берёт он на руки, садитсяСо мной у дуба, я же прижимаюсьК его щеке своей щекой, играяС холодным шлемом, с кольцами егоИ слушая внимательно слова,Что мне он говорит, – как непонятный,Чужой, но сердцу сладостный напев.Казалось мне тогда, что он мне дорог,Что я, дитя, люблю его. Но вотМеня он ставит на траву, целуетИ в лес уходит. А ко мне волчицаИз чащи возвращается, и я,Счастливая, игру с ней продолжаю.Я рассказала первое, что помню.Ты хочешь что-нибудь ещё узнать?»

На лице старушки появилось доброе, мягкое выражение, когда она ответила:

«Прекрасная дочь Вольфингов! Хотела бЯ целый день твой голос слышать. Как жеТебе пришлось тот дикий лес покинуть?Какие люди там нашли тебя?»

Солнце Крова ответила:

«Однажды вечером проснулась я, заслышавЧужие голоса. В глухом лесу у дубаСтояли воины. Их яркую одеждуПурпурного и красного цветовРазглядывала я. Улыбки, лицаИх выражали благородство. НичегоПодобного я не встречала с той поры,Как славный воин приходил игратьС ребёнком малым. Он и в этот разБыл среди них, и добрая улыбкаСветилась на его лице, как прежде,Когда я ластилась щекой к его щеке.В руке держал он щит – на золотой обшивкеПрекрасного щита оскалил зубы волк.Я протянула маленькие руки —И славный воин взял меня с земли,На плечи посадив. Он обернулсяК товарищам, счастливо улыбаясь,Они же громогласно закричали,Подняли вверх сверкавшие мечиИ о щиты забили ими звонко.Но я не понимала, почемуОни ликуют, что они кричат.Прекрасный воин на тяжёлый щитМеня ссадил, и, весело крича,Все в путь пустились через дикий лес.Я больше и не вспомню ничегоНи о волчице, ни о лесе том.На память мне приходит древний зал,Огромный, сумеречный. Для ребёнка мирВ нём заключался. Звуки, голосаМне непонятны, странны, незнакомы.События чужды… Но год за годомЯ говорить учусь и понимать,И вот уже я там своя, как детиМогучих Вольфингов, товарищи по играм.Я помню это время – час за часомВеселье длилось. Женщина худая,Высокая, с седыми волосами,Смешавшими цвет серебра с овсом,Была средь Вольфингов. Лицо её, как помню,Светилось грустной, тихой добротой.Когда от игр шумных уставалиМы, дети, то она садилась рядом,И древние певучие сказаньяСлетали с её губ. Она детейЛюбила сильно, больше всех – меня.Однажды, разбудив средь тёмной ночи,Она меня по залу повела —И страх слепой окутал моё сердцеВ глубокой тишине. Мы к возвышеньюПришли. Там тот же славный, сильный воинСидел. Меня поднял он, как в лесу,Поцеловав, и я заснула крепко.Когда же вновь глаза мои открылись,Со мною только женщина была.Холодный лунный свет струился сверху,А женщина работала и пела(Я слов не знала этой нежной песни).Она тогда заботилась о лампе,Что высоко под крышею висит, —И масло подольёт, и всё поправит.Но вот и лампа поднялась высокоИ скрылась в темноте».

«Верно, – отозвалась старушка, – эта женщина была Солнцем Крова прежде тебя. А что ты помнишь после этого?»

Девушка ответила:

«Ещё одно моё воспоминанье…Орешник, что растёт за бражным залом, —Там дети бегают, сороки там трещат.Я с Солнцем Крова за руку иду,Она серьёзно слушает, как яДелюсь с ней детскими мечтами, и сейчасЯ матерью бы назвала её…Так я росла. Дни шли, и я ходилаТо в лес, то в поле, то одна, то с кем-то,И жизнь казалась мне прекрасной сказкой.Я знала, что меня удочерили,И среди Вольфингов мне не было родни,Но Солнце Крова стала мне прекраснойПриёмной матерью, а славный воин тот,Которого всем сердцем я любила, —Отцом приёмным…»

Старушка молвила с улыбкой: «Верно, он твой приёмный отец, но он очень сильно любит тебя».

«И это правда, – согласилась Солнце Крова. – Ты мудрая женщина. Скажи, ты пришла, чтобы поведать мне, какого я рода и кто мои отец и мать?»

Старушка ответила ей: «Разве ты не знаешь этого? Разве Солнце Крова рода Вольфингов не умеет видеть то, что ещё не случилось?»

«Верно, – кивнула девушка, – но во сне или наяву я вижу своим отцом только моего приёмного отца. А вот моя настоящая мать являлась мне так, будто мне предназначено встретить её в один из дней моей жизни».

«Это хорошо», – сказала старушка. Её лицо стало ещё добрее, и она попросила: «Поведай мне о твоей жизни у Вольфингов».

Солнце Крова ответила ей:

«Под крышей Вольфингов я радостно росла,Пока мне не исполнилось шестнадцать.Меня любили, словно божество,И в чудные одежды одевали.Я в одиночестве ходила по леснымТропинкам, не боясь зверей. ОниНе убегали в страхе от меня.Я мудрость начинала обретать,В мысль облачённую, и по ночному лугуГуляла часто, плавала в реке,Зовущейся Рекою Бранибора,Играла в пенистых её волнах,Когда земля во мгле зарю встречала.Одна из рода понимала яЖелания зверей, как будто звериРассказывали сами мне о них.Я видела, что будет – от великихДо самых незначительных событий.И вот однажды к Вольфингам могучимПришла война, и каждый из мужчинГотовился к походу – арфы пели,И ликовал весь бражный зал пред боем.Тогда мои глаза, словно вживую,Увидели грядущее сраженье,И с уст сорвались пылкие слова!Я чувствовала, что должна сказать им,Как Красный Волк на лютого врагаЩетинится, и враг бежит, и знамяЕго, где страшный Вересковый ЧервьС прекрасной девой в пасти, повергают.А славный воин, мой отец приёмный,Клинками с юга окружён, вот битваИ добрая погоня уж далёко,А он лежит, стрелой врага пронзённыйИ с наконечником копья в плече,Кольчугой не прикрытом. Вот я вижуСаму себя – я словом, сладкой песнейГустую останавливаю кровьПриёмному отцу, и вот мы с ним,С ликующими воинами, с ВолкомНа стяге Вольфингов изображённом,Вдоль пенистой божественной реки,Зовущейся Рекою Бранибора,Идём в наш мирный дом. Там нас встречаютЗаждавшиеся женщины, и крикИх радостный смешался с нашим криком.Все Вольфинги, застыв, внимали мнеИ видели, что мудрость говоритУстами слабой девушки. ОниОбрадовались доброму знаменьюИ, полюбив меня ещё сильнее,Чем прежде, облачили в одеянье,Достойное прекраснейшей богини,И, как богиню, понесли с собой —Смотреть на битву. Я стояла молчаУ знамени и всё ждала, когда жеУвижу то, что было мне в виденьеБогами послано. И всё свершилось так.Я пела над отцом приёмным песню,Пока живая кровь не пересталаИз раны течь, пока родное сердцеВновь не окрепло для пути домой.В повозке, в окруженье тех, кто выжилВ кровавой битве, мы домой вернулись,В жилище древнее отцов, и Солнце КроваНас встретило немеркнущим огнём.И с того часа все словам внимали,Что, как во сне, ко мне являлись, битвуСуровую пророча иль веселье.Так год прошёл, и ноша моих знанийМне стала тяжела. Но вот однаждыСлегла в постель та женщина, что преждеНосила имя Солнца Крова, матьМоя приёмная. И, зная, что угаснетЕё земная жизнь, она училаМеня искусству Солнца Крова – песням,Которые поёт служитель лампы,А, умирая, мне благословеньеСвоё дала, и, зная её волю,Народ облёк меня в одежды древних,Священные одежды, ожерелье,Достойное богини, дали мнеИ кольца золотые. НареклиМеня с того момента Солнцем Крова.С тех пор живу я, предрекая судьбы,Сама своей судьбы почти не зная,Не ведая, откуда я и что жеВ дом Вольфингов ребёнка привело».

Старушка произнесла:

«Что скажешь ты о воинах сегодня?Ты с ними не пошла, осталась дома —Что ожидает их в жестокой битве?»

Солнце Крова ответила:

«Пока есть кров у рода, я останусьЗдесь – здесь мой дом, и на сраженье,На злую битву не пойду смотреть,Пока священное жилище родаНе окружат враги со всех сторон,Пока стрела не пропоёт над лугом,Где Вольфинги пасут коров, покаНе покачнутся прочные столбыИ крыша дома милого не дрогнетОт криков ярости, пока мой родНе соберёт обильный урожайМечей и копий».

Девушка стояла, повернув голову к бражному залу. Она долго смотрела на него, бормоча какие-то слова и совсем забыв о старушке, которая, вглядываясь в её лицо и внимательно слушая всё, что вылетало из её уст, не могла понять ни слова.

Наконец, Солнце Крова замолчала, веки её закрылись, пальцы сжались и, стоя на покрытой цветами земле, она зарыдала. Грудь её вздымалась от болезненных вздохов, и крупные слёзы текли по щекам, падая на платье, на ступни, на цветущую летнюю траву. Наконец, губы её разомкнулись, и девушка заговорила, но голос её не был похож на тот, каким она говорила до этого. Она молвила:

«Зачем ушли вы, Вольфинги, из дома,Построенного вашими отцами?Зачем ушли из дома, что на радостьВам создан. О, вернитесь, о, вернитесь!О, только б вы вернуться поспешили,Когда чужими стрелами в сраженьеБольшие ощетинятся щиты.Смотрите – день меняется на вечер.Вы ковыляете по выжженной и грубойСырой земле, которую устлалиТела погибших в битве. Поспешите!Зачем вы ждёте окончанья дня,Когда огромное седое солнцеОкрасит лес в цвета огня и крови?Не время отдыхать. Ваш труд напрасен,И этот бой не принесёт покоя.Вы будете в чужой земле скитаться,В земле, которой Волк не видел раньше,Пока не подойдёте к океану.О, Вольфинги, смотрите и внимайте!»

Пропев это, девушка ненадолго замолчала. Она широко раскрыла глаза, из которых уже не текли слёзы, и громким голосом прокричала:

«О, горе! Боги видят с высоты,Как маленькие огонёчки резво пляшутПо крыше! Маленькие, злые огонькиНа фоне неба летнего смеются,А к вечеру приветствуют луну,Вверх поднимаясь. В окнах словно алыйОбрывок ткани развевает ветер!О, гнев огня, о, гнев огня и горе!Он освещает маленькие щели,Что лишь тому, кто строил дом, знакомы,Что Вольфинги не видели досель!»

Пение девушки прервалось, и она вновь заплакала, но вскоре, успокоившись, указала правой рукой на крышу бражного зала со словами:

«Я вижу поджигателей в железныхНездешних шлемах. Грозные знамёна,Что принесли они с собой, трепещут.О, кто же опрокинет их щиты,Когда атаку Вольфингов без страхаВ открытом поле выдержали те,Кто дружным штурмом силу льва осилил?О, Вольфинги, вы долго ждали, ноЛишь жертвенная кровь войне конец положит.Какую жизнь мы отдадим за мир?Какое горе остановит пламя,Что бражный зал окутало густымКосматым дымом? Потушить огоньСпособен лишь богов потомок, тот,Кто наслаждался жизнью, его кровь,Его немые слёзы, его сердце!»

Девушка снова замолчала, закрыла глаза, и слёзы медленно потекли по её щекам. Всхлипывая, она опустилась на траву, и мало-помалу боль её утихла, голова откинулась назад, и она спокойно уснула. Тогда старушка, склонившись над девушкой, поцеловала и обняла её, и в тот момент сквозь сон Солнце Крова увидела чудо: та, что целовала её, была молода и прекрасна. Морщины исчезли, волосы стали цвета спелого ячменя, а одежда её сверкала так, как не может сверкать одежда, сотканная руками смертного.

Чтобы услышать мудрые слова о грядущем от умеющей предвидеть Солнца Крова, в облике старушки на Холм Речей приходила Солнце Леса, ведь хоть Та, что избирает Жертву, и была из рода богов и прародителей готов, сама она не могла предсказать исход этой войны. Слова же Солнца Крова были ясны ей, и когда она услышала их, сердце её заныло – то ли от любви, то ли от печали.

Солнце Леса встала, повернувшись к бражному залу. Он, тёмно-серый, крепкий и прочный, казался незыблемым. Конёк его крыши выделялся на фоне бледного летнего неба в дрожащем от жары воздухе. Женщина видела его тёмные окна и представляла себе его массивные, устойчивые колонны, и она сказала сама себе, но произнесла это вслух: «Неужели могучая, радостная жизнь будет отдана за всё это, за то, чтобы избавить людей от печали? Но я не отдам его жизни, не позволю ему погубить моё счастье. О! Как же может так быть, чтобы он, торжествующий, умер, а я осталась жить в горе?»

Сказав это, она медленно сошла с Холма Речей. Встречные видели в ней старуху-бродяжку, поэтому не задерживали её, и она вскоре достигла леса.

Солнце Крова вскоре проснулась. Она была одна. Тяжело вздохнув, девушка села, не помня ничего из своего последнего видения: ни огня, пылающего на крыше бражного зала, ни ветра, раздувающего языки пламени, словно отрезы алой ткани, в её памяти не сохранилось ни одно из слов о грядущем дне. Остальной же разговор со старухой она помнила, помнила и привидевшуюся прекрасную женщину, которая поцеловала и обняла её, и знала, что это была её мать. Кроме того, она чувствовала, что совсем недавно плакала, а поэтому догадалась, что пророчествовала. Так с ней уже иногда случалось – сама она не запоминала своих предсказаний, находясь словно бы во сне.

Девушка, спокойно спустившись с Холма Речей, пошла к Вратам Жён. Она видела, как женщины, старики и юноши возвращаются с луга, но в их глазах не было радости. Многие из тех, на кого она смотрела, бросали в ответ робкие взгляды, словно желая спросить о чём-то, но не решаясь. Теперь, когда Солнце Крова видела этих людей, печаль её прошла, и девушка ласково глядела то на одного из проходивших мимо, то на другого. Она вошла в бражный зал чрез Врата Жён и занялась первой же попавшейся под руку работой.

Глава VI. Разговоры на пути к тингу

Весь день с вершины Холма Речей можно было видеть, как вдоль Реки Бранибора по обеим её берегам шли или ехали вооружённые люди. Последними скакали воины из Нижней Марки. Они торопились изо всех сил, чтобы не опоздать к месту встречи. Это был род Лаксингов, и на знамени они несли лосося. Их самих было немного, а невольников – и того меньше, ведь Лаксинги – один из новых Домов Марки. Телегу со знаменем тянули белые кони, быстрые и сильные. Все, и свободные, и невольники, ехали верхом, и отряд под развевавшимся знаменем двигался скоро, а сзади еле поспевали телеги с военным снаряжением.

Прошёл слух, что Вольфинги и Биминги нагнали отряд Элькингов, продвигавшийся неспешно. Это был очень большой род, самый многочисленный из родов Марки и ближний по родству к Вольфингам. Старики из Дома Вольфингов помнили, как их деды сказывали, что когда-то Дом Элькингов отделился от Вольфингов, что дети Лося ушли из Марки в то время, когда она только заселялась, и много поколений прошло, прежде чем они вернулись обратно. Вернувшись же, Элькинги поселились в Средней Марке, на том месте, где жили последние из рода Тирингов, когда-то очень могущественного, но к тому времени почти полностью истреблённого великим мором. Тогда-то скитальцы и выжившие после посланной богами болезни объединились в один Дом. Он всё увеличивался и процветал, а вскоре породнился с Вольфингами, установив обычай брать жён из их рода, и, наконец, вернул прежнее могущество.

Величественны и прекрасны были Элькинги, шедшие под знаменем с изображением лося, эти же животные, приученные к упряжи, тянули телегу со знаменем. Элькинги уже многие поколения приручали лосей, и те стали более тучными и лоснящимися, чем их дикие братья, хотя и менее могучими.

Вот каковы были воины трёх родов, соединившихся в пути. Вольфинги отличались высоким ростом и могучим телосложением. Среди Бимингов почти не было темноволосых чужаков, зато среди Элькингов таких было больше всего, ведь во время своих странствий Элькинги породнились со многими людьми чужой крови. Воины разговаривали, ободряя друг друга, как это обычно происходит пред битвой у товарищей по оружию, и разговор, как можно было ожидать, шёл о походе и о том, что случится, когда все дойдут до места.

Воин из Элькингов спросил Вольфинга, рядом с которым ехал: «Скажи, Волчья Голова, а Солнце Крова видела исход сражения?»

«Нет, – ответил тот, – когда она зажгла прощальную свечу, то попросила нас вернуться назад, сказав лишь несколько слов о дне нашего возвращения. Но мне кажется, что говорила она это так же, как говорили бы ты или я, представляя, что может случиться. У нас большое доблестное войско, но и эти чужаки* весьма доблестны. По слухам, они крепче, чем народ гуннов, а таким боевым порядком, как у них, не строится никто! Так что если мы разобьём их, то вернёмся домой, если же они разобьют нас, то те, кто останется в живых, будут отступать, пока не достигнут наших земель. Вряд ли стоит ожидать, что они нападут на нас с тыла, отрезав путь к отступлению, ведь на наших флангах будет дикий лес».

«Верно, – согласился Элькинг, – что же до могущества наших врагов и до их обычаев, то ты можешь узнать кое-что о них из песен, которые до сих пор поются у нас, Элькингов, да и по всей Марке. Это же тот народ из лэ* под названием “Предание о чужаках с юга”. В ней говорится о том, как в давние времена мы были дружны с кимрами*, обычаи которых походили на наши. Тогда ведь мы, Элькинги, были слабы, мы бродили по разным землям с этими кимрами и наткнулись на народ городов. Иногда мы разбивали их, иногда они нас. И вот в большом сражении они разбили нас окончательно, и так много тогда погибло людей, что колёса телег утопали в крови, а воины врага, убивая нас, падали от усталости, словно косари на лугу жарким летним полднем, когда сено ещё не просохло и кажется тяжёлым. Они сами стояли тогда посреди поля, покрытого убитыми, не понимая, на земле ли они ещё или уже на том свете. Вот какая жестокая была битва!»

Один из Бимингов, ехавший с другой стороны от Элькинга, перегнулся через холку своего коня и спросил:

«Послушай, друг, а правда, что есть предание о том, как вы с вашими спутниками взяли великий город чужаков с юга и долгое время там жили?»

«Правда, – ответил ему Элькинг. – Послушай, как об этом поётся в лэ “О чужаках с юга”:

Необычное преданье,Стародавнее сказанье —Слышал ты, как далекоНаш народ ушёл, легкоОн дошёл до края леса,В битве мудр, силён и весел,Захватил он город славный, город дивный и богатыйЖемчугом, сребром и златом. Потрясателям щитовСдался град. Дома пустые, трупы хладные, немые,Старики, что ждать остались смерти сладостных оков.Нас вели тогда Рейдфари и Родгейр, и едва лиКто поведает подробней о том городе из снов,Полном света и чудес,Высотою до небес.

В песне говорится, что никто не ждал готов и их союзников. И те, кто был достаточно силён, чтобы пасть пред нами в битве, и все остальные, как мужчины, так и женщины, бежали от нас и от кимров, оставив свой город, где мы и поселились. В песне есть такие слова:

Видел наш народ могучийЗлата блеск, но только звучноСлово не гремело, чтобыМеч остановить. “ПопробуйПобедить в честном бою!” —Мы шумели, мы кричали,Стены города молчали, и никто, никто не вышелИспытать наш славный меч, город от врага сберечь,Город, созданный на славу божествами – не людьми,Лишь шпалеры в бражном зале нам истории слагали,Остальное бессловесно спало в утренней тени:Злато, жемчуг, серебро —Всё прекрасно и мертво.

Вы слышали – дом оказался отважнее своих защитников, что бежали тогда, бросив его и оставив всё добро нам с союзниками?»

Вольфинг произнёс:

«Как было, так и будет вновь. Может, на этот раз наш поход затянется, и мы увидим одну из оград этих южных земель, ту, что чужаки называют городом. Я слышал, будто у них не один город. Их роды столь могущественны, что каждый живёт за оградой, внутри которой много больших домов. А ограды-то все из камня! И за ними – груды несказанного богатства! Почему бы им не пасть от мечей народа Марки, не покориться пред нашей отвагой?»

Элькинг ответил:

«Ты прав, у них много городов, и за их стенами скрыты большие богатства. Но ты ошибаешься, думая, что в каждом городе живёт отдельный род, – это не так. Я бы скорее сказал, что чужаки забыли, из какого они рода, – у них нет родов, и они не смотрят, откуда берут себе жён, все их Дома перемешались. Сильнейшие из них определяют, где селятся остальные, что они могут есть и сколько должны работать после того, как устали. Так они и ведут свою жизнь, и хотя сами себя они называют свободными, но никто не осмеливается нарушить установленный порядок. По правде говоря, народ этот, конечно, могущественный, но несчастливый».

Волчья Голова спросил:

«Всё это ты узнал из древних сказаний, Хиаранди? Мне известны некоторые из них, хотя и не все, но я не припомню ничего подобного твоему рассказу. Может, в вашем роду появился новый менестрель, и его память лучше, чем у всех, кто был до него? Если это так, то я приглашу его в бражный зал Вольфингов как можно скорее – у нас давно не слыхали новых историй».

«Нет, – покачал головой Хиаранди, – то, что я рассказал тебе, не из старых сказаний, это история наших дней. Недавно пришёл к нам из дикого леса человек. Он попросил мира, и мы с миром приняли его. Он рассказал, что принадлежит к Дому Гэлов и что у них состоялось большое сражение с этими чужаками, которых он называл римлянами. Его самого взяли в плен, увезли за стену одного из городов и продали, как невольника. Хотя это был и не главный город чужаков, пленный узнал их обычаи – как тяжелы они были! Трудно человеку в их стране: тягловые животные у них живут лучше, чем невольники, ибо последних они захватывают в битвах без счёту, ведь это сильный народ. Эти невольники и те, кого они называют свободными, пашут поля, пасут скот и занимаются всеми ремёслами. Над ними есть те, кого они называют хозяевами и господами. Эти ничего не делают, даже не поправят в кузнице своё оружие, когда нужно. Они проводят дни в своих жилищах или вне их, лежа на солнце или у очага, словно псы, что забыли свою породу.

И вот тот человек, наш гость, решился бежать из города. Его держали неподалёку от большой реки, а надо сказать, пленник был отважен, молод и силён – он сумел вынести всё и добрался через Бранибор до нас. Мы видели, что он говорил правду, с ним и в самом деле плохо обращались – на его теле осталось множество отметин от кнута и цепей, в которые его заковали. Во время побега он убил нескольких человек из этого проклятого народа. Так он стал нашим гостем, и мы полюбили его. Он до сих пор живёт с нами – мы приняли его в наш Дом. Но вчера он был болен и не смог поехать со всеми. Возможно, он ещё присоединится к нам позже, через день или два. А если не присоединится, я сам отведу его к Вольфингам после битвы».

Тут Биминг рассмеялся:

«А если мы не вернёмся? Ни Волчья Голова, ни гость-чужак, ни я сам? Сдаётся мне, не увидим мы ни одного из Южных городов, да и о самих-то южанах узнаем только, каковы они в бою».

«Дурные слова, – Волчья Голова нахмурился. – Это, конечно, может быть и так. Но почему тебе в голову приходят такие мысли?»

Биминг ответил: «В доме Бимингов не живёт Солнце Крова, которая каждый день предсказывала бы, что случится с нашим родом. Но и у нас время от времени раздаётся пророческое слово, предвещая добрые или злые времена. А разве можно не прислушаться к нему? Вчера вечером нам было дано скорбное пророчество устами мальчика десяти зим от роду».

Элькинг сказал: «Ну раз уж ты заговорил об этом, поясни, о чём оно? Иначе мы решим, что всё ещё страшнее, чем на самом деле».

И Биминг поведал следующее: «Было так. Этот малец вчера вечером вдруг разразился плачем как раз, когда все пировали в бражном зале. Он причитал и ревел, как обычно плачут дети, и его никак не могли успокоить. А когда его спросили, отчего же он так плачет, он сказал: “Вот отчего: Ворон пообещал сделать мне глиняную лошадку и на следующей неделе обжечь её в горне вместе с горшками, а теперь он идёт на войну и никогда больше не вернётся, и у меня никогда не будет лошадки!” Как вы понимаете, все мы рассмеялись при этих словах. Но мальчик только нахмурился и спросил нас: “Чего вы смеётесь? Посмотрите туда, что вы там видите?” – “Ничего, – ответил кто-то, – стену бражного зала, на которой висят праздничные шпалеры”. Мальчик, всхлипывая, произнёс: “Плохо вы видите, я вижу дальше, за стеной я вижу ровное место на вершине холма, побольше, чем наш холм собраний. Там лежит Ворон, белый, как пергамент, такого цвета могут быть только мёртвые”. Тогда Ворон (а это был молодой человек, он как раз стоял рядом) сказал: “Малый, это же хорошо – погибнуть в бою! Будь мужественным, вернётся Ганберт и сделает тебе лошадку”. – “Нет! Никто мне её не сделает, – возразил мальчик. – Я вижу бледную голову Ганберта, лежащую у ног Ворона, но не вижу тела в зелёной котте*, вышитой золотом”. Тогда смех умолк, и один за другим все начали подходить к ребёнку и спрашивать его: “А меня ты видишь? А меня?” Но мальчик мог ответить лишь некоторым. Потому-то мне и кажется, что немногие из нас увидят города Юга, а те, кто увидит, будут закованы в цепи».

«Это не то, – возразил ему Хиаранди. – Вы когда-нибудь слышали о том, чтобы отряд, выступивший против врага, вернулся домой после сражения, не оставив никого из воинов на поле боя?»

Биминг же ответил: «Но и я не припомню частых рассказов о том, чтобы ребёнок предрекал гибель воинов. Думаю, если бы ты сам был там, то решил бы, что мир перевернулся».

«Что ж, – проговорил Волчья Голова, – пусть случится то, что предрешено! По крайней мере, меня враг не уведёт с поля боя в цепях. Часто воина может смутить победа, но его никогда не смутит смерть, если он желает её».

Он сжал рукоять кинжала, что висел у него на шее, и добавил: «Но я и в самом деле удивлён, что ни прошлым вечером, ни этим утром Солнце Крова не сказала нам ничего, кроме того, что могла бы сказать любая из женщин нашего рода».

После этих слов разговор на некоторое время прервался, и воины ехали молча. Они достигли того места, где лес приближался к реке и где заканчивалась Средняя Марка. Надо сказать, что Элькинги жили дальше всех вверх по течению, только один маленький род жил ещё дальше – это были Озелинги. На своём знамени они изображали чёрного дрозда с жёлтым клювом, а в бой ходили вместе с Элькингами. Вот и на этот раз они присоединились к более крупному Дому.

Так войско вышло из Средней Марки. Деревья стояли, плотно прижавшись друг к другу, и лес напоминал стену, возвышающуюся неподалёку от кромки воды. Даже на берегу, то тут, то там росли редкие деревья, по большей части рябины. Река Бранибора сужалась в этом месте, течение её ускорялось, а берега поднимались отвесными обрывами, и никто даже не помышлял о том, чтобы перейти реку вброд, да и вплавь далеко не всякий дерзнул бы преодолеть опасные тёмно-зелёные воды. День уже клонился к вечеру, и свет низкого солнца на западном краю неба скрылся за высокими деревьями. Войско же всё шло вперёд. Оно растянулось по узкой дороге между лесом и рекой и казалось больше, чем было на самом деле. Кроме того, отряды Домов, живших на противоположном от Вольфингов и их спутников восточном берегу, тоже шли вперёд, будучи отделёнными от соседей лишь узкой рекой.

Наступила ночь, зажглись звёзды, взошла луна, но Вольфинги и их родичи не останавливались. Они знали, что сзади идут другие роды Марки, как Средней, так и Нижней, и никто не замедлит шаг.

Так шли воины Марки между лесом и рекой, по обоим её берегам, до тех пор, пока не наступила глубокая ночь и не зашла луна. Стало совсем темно, и, чтобы осветить свой путь, воины зажгли множество факелов. Наконец, они пришли туда, где деревья немного расступались. Здесь росла трава, годная для коней и скота. Это место называлось Лугом Привала, и те отряды, что шли вдоль западного берега, остановились, желая отдохнуть до утра. Они направили коней в сторону леса, свернув с дороги, чтобы те, кто шёл следом, могли пройти дальше, если не захотят останавливаться. Назначив часовых, воины легли на траву у деревьев и заснули там на всю короткую летнюю ночь.

Сказывают, что никому в ту ночь не приснилось о предстоящем сражении ничего, чем следовало бы на следующий день поделиться с остальными. Многим вообще не снились ни битва, ни военный поход, а только разные мелочи, над которыми они лишь посмеялись, да что-то из минувших дней, что утром смешалось в голове и вскоре стёрлось из памяти.

Воину из Бимингов снилось, будто он наблюдает за работой невольника, который, сидя за гончарным кругом, изготавливает чаши и кувшины. И воину захотелось взять глины, чтобы сделать лошадку тому мальчику, что плакал из-за обещанной игрушки. Он долго старался придать глине форму, но у него ничего не получалось – она разваливалась в руках. Наконец, ему удалось удержать её, и неожиданно из комка получилось животное, но не лошадь, а огромный, похожий на священное животное Фрея* вепрь, которого запекали на праздник солнцеворота*. Воин рассмеялся от счастья и, вскочив, выхватил испачканными в глине руками меч, чтобы взмахнуть им над вепрем и произнести клятву доблести, но тут он проснулся. Было раннее холодное утро. Воин и в самом деле стоял на ногах, держа в правой руке побег ясеня, что рос рядом. Он вновь рассмеялся, лёг, откинувшись назад, и заснул. Разбудили его только солнечный свет и голоса его товарищей.

Глава VII. Воины сходятся на тинг

Следующим утром войско народа Марки по обоим берегам реки было уже на ногах. Позавтракав, все стали быстро снаряжаться в путь и вскоре выступили. Отряды растянулись ещё сильнее, чем вчера, так как лес приблизился к реке, и только десять человек в ряд могли пройти по дороге, а тем, кто смотрел вдаль, казалось, будто лес поглощает и дорогу, и реку.

Воины радостно шли вперёд, они торопились, а сердца их были полны отвагой. Они знали, что скоро встретят своих сородичей, да и картина грядущей битвы уже ясно вырисовывалась пред ними. Они перекликались через реку, то выкрикивая боевые кличи своих Домов, то приветствуя друзей через волны Реки Бранибора. Все пребывали в весёлом расположении духа.

Так они шли, пока лес не расступился пред ними и они не увидели большую равнину. Русло реки здесь, как и в Средней Марке, становилось широким, появились островки с растущими на них осинами и с каменистыми берегами, окаймлёнными ивами или ольхой.

Но сама равнина довольно сильно отличалась от Средней Марки. На юге окружавший её лес поднимался на низкие холмы, за которыми, где-то вдалеке, виднелась ещё одна гряда голубых холмов. Безлесные низинные пастбища, где паслись зубры, населял малочисленный и слабый народ – охотники да пастухи, что возделывали лишь крохотные участки близ своих жилищ. Этот народ был родственным людям Марки и находился с ними в союзе, хотя, как сказывают древние предания, и прибыл в этот край позже. Существует также легенда о том, что в стародавние времена на этих холмах жил ещё один народ, не родственный готам, который постоянно враждовал с людьми Марки. И вот однажды большое войско спустилось с холмов, а затем, соединившись с родственными им по крови племенами, проложило путь через дикий лес и напало на Верхнюю Марку. Тогда произошла кровопролитная битва, длившаяся три дня. В первый день чужаки теснили людей Марки, которых было мало, ведь в сражении участвовали только жители Верхней Марки. И были сожжены дома, убиты старики и захвачены в плен многие женщины и дети. Но мужчины Верхней Марки, выжившие в сражении, взяли с собой то, что уцелело, и нашли убежище на острове посреди Реки Бранибора. Там они, как смогли за ночь, поставили частокол, ожидая помощи со стороны родов Средней и Нижней Марки, которым послали Стрелу Войны, как только сами получили вести о нападении чужаков.

И вот на рассвете в жертву были принесены двенадцать вождей чужаков, взятых в плен, а с ними и девушка одного из родов Верхней Марки, дочь предводителя, которая должна была привести этот могучий отряд к дому богов и добровольно согласилась на это.

После жертвоприношений ждали осады, но тем же утром, когда битва только началась, подошла помощь из Средней Марки. Новые отряды столь свирепо набросились на чужаков, что те подались назад, и в этот момент воины Верхней Марки стремительно атаковали через брод. Они сражались так, что вода покраснела от их крови и крови их врагов. Чужаки под натиском людей Марки начали отступать по всей равнине. Когда же они подошли к холмам, где остались полусожжённые жилища, на их фланге оказался лес, и чужаки опять остановились. Битва разгорелась с новой силой. Врагов было очень много, и среди них множество лучников. Тогда пал предводитель воинов Марки, дочь которого принесли в жертву ради победы. Его имя было Агни, и холмы, у которых он погиб, с тех пор носят название Агниских холмов. В тот день сражались по всей равнине. Многие из чужаков и из жителей Марки погибли, и хотя последние одерживали верх, всё же к тому времени, когда солнце стало клониться к закату, в Верхней Марке ещё оставались воины чужого народа, укрывшиеся в вагенбурге. Их было мало, они устали за время сражения, но всё же это было войско. Да, из числа воинов Марки в тот день пали многие, но ещё больше было раненых, поскольку чужаки оказались хорошими лучниками.

На следующее утро, как говорится в предании, пришли свежие силы из Нижней Марки. И вновь началась битва, теперь на южных границах Верхней Марки, где чужаки построили вагенбург. Но на этот раз она длилась недолго. Воины Марки сражались неистово: они штормом обрушились на вагенбург, убивая всех на своём пути. И столь много чужаков пало в тот день, что выжившие, как гласит предание, никогда больше не осмелились выступить против людей Марки.

Тем временем войско народа Марки всё продвигалось, направляясь вдоль обоих берегов реки в Верхнюю Марку. На западном берегу, где шли Вольфинги, дорога вела к низкому пологому холму, и когда воины оказались на его вершине, пред ними открылась вся равнина Верхней Марки. Поселения родов окружал дикий лес, за которым виднелись голубые холмы, где пастухи пасли свои стада, а ещё дальше, намного дальше, на самом горизонте, словно белое облачко, лежали снежные вершины больших гор. Взглянув на равнину, воины увидели, что вокруг жилищ, открывшихся их взору, земля пестрела от одежды собравшихся там людей и знамён с родовыми знаками. Пред воинами предстали те места, что были названы в честь битвы из древнего предания.

Река, что текла по левую руку от них, здесь расширялась, и среди мелководья с журчавшей водой чаще встречались песчаные островки, один из которых был намного крупнее остальных. Посреди него возвышался низкий холм, покрытый лишь травой – ни кусты, ни деревья на нём не росли. Это был тот самый остров, где люди Верхней Марки укрылись после первого дня Великой Битвы. Теперь он назывался Островом Божеств.

Мимо острова вёл надёжный брод, который из года в год совсем не менялся, и все люди Марки знали его. Назывался он Бродом Битвы. По нему-то теперь – с криками и смехом, с трубным звуком рогов и мычанием скота – и переправились через реку отряды, шедшие по восточному берегу. Переправились все: пехотинцы и всадники, свободные и невольники, телеги и знамёна. Теперь и эту часть равнины наводнили люди Марки.

Когда переправа подошла к концу, войско не остановилось, но, соблюдая походный порядок, каждый Дом под своим знаменем, все направились по петлявшей дороге к первому жилищу, стоявшему на западном берегу реки. Неподалёку от него, на юго-западе, находилось место тинга Верхней Марки. Когда война угрожала с юга, весь народ собирался здесь, так же, как собирался на тинге Нижней Марки, когда война угрожала с севера. Отряды, шедшие ранее по западному берегу, ждали на вершине холма всё то время, пока остальные переправлялись с противоположного берега. И только когда переправа окончилась, они двинулись к тингу.

Вольфинги с их спутниками поднялись к самому северному жилищу Верхней Марки. Там жили Дейлинги, на чьем знамени было изображено восходящее солнце. Надо сказать, что в этих местах чаще, чем в Средней Марке, встречались холмы и овраги, и бражный зал Дейлингов, а был это весьма большой дом, стоял на холме, склоны которого, все, кроме одного (что был словно мост), отвесно уходили вниз. Это было сделано специально, чтобы зал проще было оборонять от врагов.

Сейчас вокруг этого бражного зала собрались все Дейлинги, кто оставался дома. Они приветствовали проходивших мимо воинов радостными криками. А недалеко от обрыва на скамье сидел, пристально разглядывая прибывавшие отряды, один древний старец. Увидев приближавшееся знамя Вольфингов, он встал было, чтобы хорошенько рассмотреть его, но сразу же грустно покачал головой и вновь опустился на скамью, закрыв лицо руками. Когда остальные увидели это, они замерли и затихли от пронзившего их страха – старец считался провидцем.

Те трое спутников, о беседе которых уже сказывалось, как раз проезжали мимо бражного зала Дейлингов и заметили движение старца. А ехали они вместе, как и день назад. Тот воин, что был из рода Бимингов, взял коня Волчьей Головы за узду и произнёс:

«Послушай, сосед, если и правда, что твоя Вала* ничего не видела, то этот старец явно что-то видел, и сдаётся мне, это было похоже на видение мальчугана. Многие матери лишатся своих сыновей из-за того, что те падут от рук чужаков».

Но Волчья Голова только молча убрал руку Биминга с повода, и лицо его покраснело, словно от гнева. Элькинг же воскликнул:

«Пусть будет, как будет, Тоти! Тот, кто останется в живых, расскажет всё, как было, провидцам, и они станут ещё мудрее, чем сегодня».

При этих словах Тоти засмеялся, как смеётся тот, кого не очень-то заботят грядущие дни. А Волчья Голова заговорил, и слова его сложились в песню:

«О воины, род ВольфинговМогучих будет жить иль будет истреблён,Живым он будет, словно дуб,Что после летних гроз ещё свежее,Мёртвым же, как ствол дубовый,Что умелою рукой обтёсан,Чтоб стать столбом несущим в доме,В прекрасном, крепком доме, где мужиПируют, радостно встречая весть о битве».

Так они миновали жилища Дейлингов.

Войско двигалось прямо к лесу, куда вела широкая просека. Через полчаса пути передовые отряды вышли на большую лесную поляну, расчищенную руками человека. Там уже собралось множество воинов. Они сидели или стояли, большим кольцом окружив пустое пространство, посреди которого поднимался высокий рукотворный курган. Ступени, ведущие наверх, служили сиденьями для избранных старейшин и вождей народа. Вершина же кургана была плоской и пустой. Только земляная скамья, где мог поместиться разве что десяток человек, пересекала её.

Все телеги были оставлены позади, у Дейлингов, лишь те, на которых везли знамёна, взяли с собой. Оставили и всех животных, кроме тянувших телеги со знамёнами, а также кроме двадцати белых лошадей, украшенных цветочными венками. Лошади стояли в круге людей и предназначались для жертвенного сожжения в дар богам, чтобы исход битвы был счастливым. Даже своих боевых коней воины оставили в лесу за пределами этой поляны, где собрались только пешие.

Это и было место тинга Верхней Марки, священное место для всех её жителей. Ни одно животное – ни корова, ни овца, ни конь – не могло пастись здесь, а если скот забредал сюда, его сразу же забивали и сжигали. Как и ни один человек не мог вкушать здесь пищу, только разве в одно из священных празднеств, когда божествам приносили жертвы.

Вольфинги заняли место в кольце воинов. Справа от них расположились Элькинги, а слева – Биминги. Посреди Вольфингов стоял Тиодольф в гномьей кольчуге. Шлема на его голове не было, ибо он поклялся над Чашей Славы, что будет сражаться без шлема всё время этой войны и не возьмёт в руку щит, какой бы жестокой ни была битва.

Чёрные вьющиеся волосы Тиодольфа были коротко острижены, и в них уже начинала пробиваться седина, так что они походили на колечки тёмного железа. Лоб воина был высокий, без морщин, губы полные, красные, глаза большие и спокойные, и всё его лицо радостно сияло от славы его дел да от предстоящего сражения с врагом, которое ожидал народ Марки.