- Как бабочки на цветы, - улыбнулась Елена Петровна, - летят туда, где поярче!… Но боюсь, что они там не найдут ничего, кроме удовольствия посмотреть пёстрые картинки.
- Вам не нравится? - насторожилась Ирина Леонидовна. - А, по-моему, очень красиво сделано. И ведь знаете, это всё Тамара Белокурова сделала почти одна.
- Это видно, - Елена Петровна с неопределённой усмешкой кивнула головой.
«Завидует! - подумала Ирина Леонидовна. - Не нравится потому, что она ушла из шестого, а шестой и без неё справляется. То же и с Белокуровой. Я сразу отметила эту девочку, а она проглядела. Вот и не нравится теперь!…»
Её лицо приняло немножко обиженное выражение, как у девочки-второклассницы, поссорившейся с подругой.
После занятий на выставку пришли все учителя. Вера Ивановна ходила по залу, разглядывала большими холодными глазами одинаково равнодушно и телят, и пшеницу, и столбики диаграмм, и сложные комбайны. Это был чужой, непонятный для неё мир. Каждый делает своё дело. Вера Ивановна преподаёт в школе, а те люди работают на земле. А есть люди, которые прокладывают железные дороги. А есть, которые добывают уголь. Неужели Воре Ивановне надо всё это знать и понимать? И не всё ли ей равно, гнездовым или не гнездовым способом будут сажать картошку? Это их дело. Вера Ивановна прочитала решения сентябрьского Пленума - и хватит.
Ирина Леонидовна, подметив скучающее выражение на её лице, огорчилась:
- Вам не нравится, Вера Ивановна?
- Почему же? Это очень интересно, - ответила Вера Ивановна. - Особенно шестой класс… Такие пейзажи!
Ирина Леонидовна просияла:
- Вот видите! А Елене Петровне не нравится. А сделала всё почти одна Тамара Белокурова. Очень способная, талантливая девочка!
- Да, - согласилась Вера Ивановна, - я тоже заметила, что эта девочка стоит выше своих одноклассниц. У неё благородный образ мышления.
Ирина Леонидовна, улыбаясь, подошла к Тамаре:
- Всем очень нравится твоя работа. Думаю, что мы отметим это на дружине.
Тамара покраснела от радости. Ну вот, теперь можно не волноваться, теперь все увидят, что такой пионерке, как Белокурова, можно давать крупные поручения, а не какую-то там редколлегию!
Пришли и учитель математики Иван Прокофьевич и учительница рисования Дарья Матвеевна. Пришли и директор Марья Васильевна и завуч, седая чернобровая Людмила Ефимовна. Людмила Ефимовна, которая редко отрывалась от своих тетрадей, разглядывала выставку близорукими, прищуренными глазами и думала: «Сколько уроков не выучено из-за этой выставки!»
- Это очень хорошая иллюстрация к докладу Хрущёва на сентябрьском Пленуме, - громко сказала Марья Васильевна. - Вы умница, Ирина Леонидовна!
Ирина Леонидовна счастливо зарделась и покосилась на Елену Петровну. Слышит ли она, что Ирину Леонидовну хвалят?
А Елена Петровна в это время разговаривала с Зиной:
- Значит, теперь полегче тебе?
- Полегче, - Зина признательно смотрела ей в глаза. - Гораздо!
- Двоек не будет?
- Ни за что! Никогда, никогда больше не будет!
- У них бабушка Устинья такая хорошая! - вставила стоявшая тут же Фатьма. - А сказки какие рассказывает! Про святого Иону рассказывала, как его кит проглотил!
Елена Петровна насторожилась, но, не показывая своей насторожённости, улыбаясь, спросила:
- А разве кит может проглотить человека? Фатьма засмеялась:
- Да ведь это же сказка!
- Конечно, конечно, сказка! - поспешно согласилась Елена Петровна, но между бровей у неё появилась морщинка.
Она хотела было спросить, какие же ещё сказки рассказывает им бабушка Устинья, но тут математик Иван Прокофьевич, который молча ходил и рассматривал выставку, вдруг снял очки и сказал:
- Ничего не понял! По залу пронёсся смех.
Девочки переглядывались: вот до чего хитрый Иван Прокофьевич! Ведь всё очень хорошо знает сам, и всё он понял, но ему нужно заставить учениц поговорить о своей выставке, ему нужно проверить, понимают ли они сами то, о чём рассказывает эта выставка.
- Что ж, девочки, придётся помочь Ивану Прокофьевичу, - сказала Марья Васильевна, мягко смеясь, - да, пожалуй, не только ему, но и нам всем. Дежурные, объясняйте нам, что тут такое у вас выставлено, какие тут машины, что с этими машинами делают и зачем они нужны… Не всё же учителя должны объяснять вам, объясните и вы нам!
Дежурная седьмого класса Леночка Лазаревич взяла приготовленную палочку и, вся пунцовая от смущения, принялась объяснять:
- Это картофелесажалка «СКГ-4»…
- Подожди, подожди, - остановил её Иван Прокофьевич, - а что это значит - «СКГ-4»?
- Это так называется машина…
- Значит, просто так, это имя её? Значит, можно назвать и «ОМК»? И цифру любую поставить?
- У! А как же это можно? - Лена даже засмеялась. - «СКГ» - это ведь не просто так. Это значит: сажалка, картофельная, гнездовая. А цифра 4 - это значит, что она сажает картошку сразу в четыре ряда. Любую цифру тут никак нельзя поставить! И вот раньше, - продолжала Лена, довольная тем, что она знает свой материал, и тем, что её так внимательно слушают, - раньше картофель сажали примитивно, просто бросали в борозду, как попало. А теперь будут сажать квадратно-гнездовым способом…
- Но какая же разница? - спросил Иван Прокофьевич. - Земля-то от этого разве лучше станет?
Лена, почувствовав сопротивление, сдвинула брови:
- Обработка будет лучше, значит, и земля лучше. И насколько легче будет обрабатывать! То вдоль борозд пройдут опашником - и всё. А вокруг кустика мотыжить надо. А когда картошка будет квадратным способом посажена, то машина может и вдоль поля ходить, опахивать картошку и поперёк. И ни один кустик не повредит!…
- И зачем столько хлопот? - возразил Иван Прокофьевич. - Это значит, всё поле надо на квадратики разделить…
- Да что вы! - увлёкшись спором, прервала его Лена. - Ведь это же машина всё сама сделает; ей только проволоку надо протянуть, чтобы она не сбилась… Ну, чтобы кривую линию не сделала. Вот и всё. Эта машина в день может восемьдесят гектаров картошки посадить. А работают на ней всего восемь человек. В пятьдесят раз меньше труда, чем раньше. Машина освобождает человека - пусть он учится, читает, повышает свою культуру. Ведь это и у Сталина написано в «Экономических проблемах». Помните, там в главе о труде умственном и труде физическом?
- Так учение партии нашей осуществляется в жизни, - добавила Марья Васильевна и, смеясь, обернулась к Ивану Прокофьевичу. - Ну как, друг мой, сдаётесь?
- Сдаюсь, - Иван Прокофьевич кивнул головой и надел очки.
- Пойдём дальше, - предложила Марья Васильевна, - посмотрим, что нам в пятом расскажут. Вот тут, я вижу, коровы хороши. И телятки. Только не пойму что-то, почему они каждый в своём домике?
- Это совхоз «Караваево», - начала объяснения дежурная пятого класса сероглазая, спокойная Таня Дроздова. - В этом совхозе очень хорошее молочное хозяйство…
Спокойно, не горячась, Таня рассказала и о знаменитом зоотехнике Штеймане, и о «холодном» воспитании телят, и о необыкновенных удоях костромских коров. Таня даже и цифры приводила, только для верности заглядывала в бумажку, где эти цифры были у неё записаны.
Доклад товарища Хрущёва оживал в наглядных примерах, в ярких иллюстрациях. Марья Васильевна была очень довольна, тёмные глаза её сияли и лучились, и улыбка не сходила с её лица.
Дошла очередь и до Тамары Белокуровой. Но что случилось с ней? Куда девался её победоносный вид? Почему она так растерянно взглядывает на Ирину Леонидовну, словно ища у неё помощи? Заметив это, Марья Васильевна решила, что Тамара смущена тем, что ей приходится что-то объяснять учителям. И, чтобы помочь Тамаре, она сказала:
- Девочки, спрашивайте теперь вы, а мы просто так послушаем.
Но неизвестно, помогла ли этим Марья Васильевна Тамаре. Девочки оживились, вопросы сыпались со всех сторон:
- А чьё это стадо? Какого колхоза?
- А почему здесь луг выставлен? Чем он замечателен?
- Тут вот лошадь мчится - это какой-нибудь породистый конь? А кто его вырастил?
- А машины? Это какие машины, что ими делают?
Тамара нервно вертела палочку в руках, глаза её тревожно сверкали, отыскивая Ирину Леонидовну.
Ирина Леонидовна подошла поближе:
- Ну, что же ты, Тамара? Ты хорошо знаешь материал, ведь это ты его собирала! Ну же!
Наступило странное молчание.
- Ну, что же, Тамара? - уже сама встревоженная, сказала Ирина Леонидовна.
- А что говорить? - вся подобравшись и овладев собой, сказала Тамара, - Ну, это луг. А это коровы. Это относится к сельскому хозяйству? Относится.
- А машины? - прозвучал чей-то одинокий голос.
- Ну и машины, - продолжала Тамара, - всякие молотилки, сеялки. Ну вот те, что сейчас самые новые…
- Позвольте, - сказал, приглядевшись к ярким фотографиям машин, Иван Прокофьевич, - но ведь, насколько я понимаю, это врубовые машины. А это угольный комбайн. Последнее достижение техники. Но при чём тут сельское хозяйство? Белокурова, объясните, пожалуйста, вы, наверное, знаете, ведь это ваши девочки подбирали материал?
- Врубовые! Угольный комбайн! - разнеслось по залу. Лицо Ирины Леонидовны потускнело: она начинала понимать, что произошло.
- Вы что же, девочки, значит, просто так собирали картинки? - спросила Марья Васильевна, обращаясь к пионеркам из шестого класса, стоявшим рядом, - Лишь бы красиво было?
Сима Агатова с пылающими щеками выступила вперёд.
- Мы ничего не собирали, Марья Васильевна, - сказала она, и в голосе её звучала обида. - С нами Тамара даже и не советовалась. Она хотела одна…
- А когда мы спрашивали, то говорила, что не наше дело, - вмешалась и Маша Репкина, староста класса. - Она хотела одна выполнить поручение… Говорила, что ей доверили, а не нам!
- Да, я хотела, чтобы она выполнила это поручение, - сказала Ирина Леонидовна. - Я хотела узнать, может ли она… Но вот что получилось…
При этих словах Тамара положила палочку и быстро, почти бегом, расталкивая по пути девочек, вышла из залы.
- Девочке не помогли во-время, - сказала Елена Петровна. - Мудрено ли, что дети верят громким словам, если даже взрослые придают им значение? Громкие слова - болезнь этой девочки. А мы иногда этой болезнью любуемся!
Елена Петровна говорила вполголоса. Но слова её прозвучали отчётливо в притихшем зале.
- А я нахожу, что выставка шестого класса ничуть не хуже других, - холодно и независимо произнесла вдруг Вера Ивановна.
- Значит, вы не поняли, для чего эта выставка устраивалась, - ответила ей Марья Васильевна и, взглянув на часы, сказала: - Дайте звонок. Вернисаж окончен.
Тем временем Зина, увидев, как убежала Тамара Белокурова, поспешила за ней. Следом выскочила в коридор и Фатьма.
- Зина, ты куда?
- За Тамарой… Куда она умчалась? Наверх? В раздевалку?
- Ага! Утешать! - Фатьма с возмущением отвернулась. - Она на тебя наплевала! А ты беги скорей, утешай!
Зина, не слушая Фатьму, уже бежала вниз по лестнице. Как теперь стыдно Тамаре! Как ей теперь тяжело! И как же не побыть с подругой в такую минуту!
Тамары уже не было в раздевалке. Тётя Саша сказала, что она схватила своё пальто и ушла.
Фатьма догнала Зину:
- Знаешь, у тебя самолюбия нет! Зина поморщилась:
- Ну, подумай, как она провалилась! Легко, думаешь?
- Если бы не гак высоко себя ставила, гак и проваливаться было бы не так низко, - возразила Фатьма. - И никакого горя тут нет. А только наука. Лучше пойдём к нам, я тебе покажу, что моя луковица вытворяет.
- Уже росток? Но ведь февраль только наступил. Неужели росток?
- Увидишь.
«Может, и в самом деле Тамаре лучше побыть одной, - решила Зина, - ей, может быть, никого и видеть-то не хочется?»
И Зина пошла к Фатьме посмотреть, что вытворяет её луковица.
А Тамара и в самом деле хотела побыть одна. Она сидела в своей комнате, забившись в угол дивана, не зажигая света. Она никого не хотела и не могла видеть сейчас. Матери не было, она уехала в гости к Лидии Константиновне, и Тамара была рада этому. Хотелось всё продумать и понять, где и как она ошиблась.
Почему она оттеснила всех подруг от этой выставки? Потому, что это было особое пионерское поручение, которое дала именно ей старшая вожатая.
Но почему же тогда она и с вожатой не посоветовалась? А потому, что тогда сказали бы, что вожатая ей помогала и что она не сама выполнила это поручение.
В комнату, напевая, вошла Ирина и зажгла свет. Она слегка вскрикнула, увидев Тамару.
- Фу, испугала! Что ж ты сидишь в темноте, двойку получила?
- Хотя бы и кол, - ответила Тамара, не глядя.