ПИОНЕР
Пионер, 1954 № 7
СТАРШАЯ СЕСТРА
Рисунки М. Клячко.
О бабушке Устинье у Зины сохранились неясные, полусказочные воспоминания. Зина была совсем маленькая, такая, как Изюмка, когда они с мамой ездили к бабушке в деревню. Тогда всё казалось волшебным, нереальным, как во сне. Зина помнит бабушку Устиньго в огороде, среди смородиновых кустов, а кусты огромные, выше зининой головы. Зина влезла под эти кусты, в зелёный полумрак, а там висело множество чёрных круглых, как бусы, ягод. И эти ягоды можно было рвать, рви сколько хочешь! Только надо спроситься у бабушки…
Помнит Зина солнечный огромный луг, такой огромный, что если собьёшься с тропинки, то и потеряешься. На этом лугу росли необыкновенные цветы, красные, белые, лиловые, и такие крупные, что лишь несколько штук помещалось в зининой руке. Зине хочется побегать по траве - здесь можно бегать, никто не запрещает. Хочется сорвать вон тот золотой цветок, что покачивается на бугорке, и вон тот, в серебристых серёжках… Но надо поспевать за бабушкой Устиньей, которая широким шагом, не оглядываясь, идёт впереди по тропочке, а то отстанешь и останешься одна… Зина тогда очень боялась остаться одной, да ещё среди такого огромного луга! Надо было поспевать за бабушкой и не жаловаться, что устала: бабушка не любила, когда устают.
Помнится Зине светлая речка с белым песком и маленькими рыбками… Бабушка Устинья стоит на камне и колотит вальком бельё. А Зина, робко переступая, бродит по мелкой воде, пугая рыбок, и смотрит, как у того берега тихонько колеблется тёмная тина и зелёная осока кивает, нагибается к воде и опять выпрямляется. И Зина старается понять, кто же там сидит на тёмном дне и трогает осоку.
Мама почему-то слишком скоро увезла тогда Зину из этого волшебного мира, полного необыкновенных тайн и неожиданных радостей.
Видела Зина бабушку Устинью и ещё один раз. Как-то утром, когда Зина ещё в одной рубашонке сидела в постели, бабушка вдруг вошла в спаленку с красными и лиловыми маками в руках… Как обрадовалась ей Зина, как бросилась ей на шею! А потом, позже, почему-то поняла, что мама не очень обрадовалась и что сама-то Зина не столько бабушке обрадовалась, сколько тому, что явилась она из того прекрасного мира, который так и остался для Зины полным очарования…
И вот много лет прошло, Зина выросла, и ребятишки появились в доме, а бабушка Устинья так и не приезжала больше. И мама не ездила к ней. Отец иногда отправлялся в отпуск к бабушке Устинье - «походить по траве», как он говорил, половить рыбки. Но мама - нет, никогда. Она говорила: «К бабушке далеко, лучше снять комнатку под Москвой - и тут солнце, и тут такое же лето, и отсюда дом близко». Отец не спорил. И теперь, вспоминая всё это, Зина поняла, что мама и бабушка в чём-то на всю жизнь не поладили друг с другом.
Зина вертела в руках только что полученный голубой конверт, на котором крупными, неровными буквами был написан их адрес.
- А что, если открыть? - сказала Фатьма. - Может, она уже выехала, её встретить надо!
- Нельзя, - Зина положила конверт на стол. - Чужие письма не открывают.
- Ну, а если нужно? - настаивала Фатьма.
- Всё равно нельзя. Не могу я, - Зина положила письмо на комод, подальше от соблазна. - Лучше давай приберёмся почище, а то скажет, грязно у нас…
Зина радовалась приезду бабушки. С бабушкой хорошо! Вон у Симы Агатовой бабушка всё хлопочет по дому, всех кормит, за всеми смотрит, заботится… А по вечерам, когда свободна, рассказывает ребятам сказки. Как бы Агатовы и жили без бабушки!
А теперь и у Зины будет бабушка. И будет всех любить. И будет сама хлопотать по хозяйству, и будет сама обо всем заботиться. Зина только теперь созналась самой себе, как надоели ей и посуда, и кухня, и рынок! Она будет помогать бабушке, конечно, будет: и за покупками сходит и посуду вымоет. Что бабушка скажет, то Зина и сделает. Только бы не думать каждое утро, а что сегодня сварить на обед, а чем накормить ребят, а не пора ли нести бельё в прачечную!… Обо всём этом будет думать бабушка, а Зина будет думать об уроках, о стенгазете, о рисовании… Порисовать! Ой, как давно не доставала Зина из стола свои краски!
- Послушай-ка! - вдруг окликнула её Фатьма, бросив на диван взбитую подушку. - А что если нам сейчас сбегать к твоему отцу на завод, а?
- Правильно! - обрадовалась Зина. - Как мы сразу не догадались!
Девочки быстро оделись ц, захватив голубой конверт, исписанный крупными буквами, побежали на завод.
- Только скажите, что плохого ничего не случилось! - предупредила Зина дежурного в проходной завода, когда тот взял телефонную трубку, чтобы вызвать Стрешнева. - Мы получили письмо от бабушки - вот и пришли! А плохого ничего, а то ещё он испугается!
Дежурный переговорил по телефону и подозвал девочек:
- Отец велел вскрыть конверт и прочитать, а сам он выйти сейчас не может.
Тут же, выйдя из ворот, девочки вскрыли конверт.
- Бог послал! - улыбнулась Зина.
- Во вторник! - Зина и Фатьма поглядели друг на друга, - Завтра, значит!
Неожиданно какое-то неприятное, смутное чувство тронуло сердце Зины.
- Я боюсь! - вырвалось у неё.
- Что ты! - удивилась Фатьма и засмеялась. - Чужая она, что ли? Своей бабушки боится!
Вечером пришла Дарима.
- Хочу ваше хозяйство проверить, - сказала она отцу, улыбаясь и сверкая зубами. - Новая хозяйка приедет, ругать будет. Там грязно, там плохо. Надо, чтобы квартира, как зеркало, блестела!
Проворные, сильные руки у Даримы! Всё она прибрала, всё заново перемыла, перечистила. Нестиранные антоновы рубашонки и платьица Изюмки забрала с собой: «Выстираю дома…»
А наутро приехала бабушка. Дома никого не было. Соседка Анна Кузьминична открыла ей дверь, помогла втащить узлы и корзинки. Бабушка вошла в комнату, взглянула в один угол, в другой.
- Что ж это, и перекреститься не на что! - сказала она. - Эхе-хе, выгнали бога, а потом обижаемся, что жить тяжело!
- Вот именно, - подхватила Анна Кузьминична. - Все очень умные стали… Да, признаться, и я, старая, свои иконы в самоваре пожгла…
- Ой! - охнула бабушка. - Да как же это ты?
- А все жгли, ну и я… Как съездила в Лавры, давно, ещё в старое время. Со стариком своим ездили…
- В Киево-Печерские?
- Да. В Печерские. Пошли мы там угодникам поклониться. Гляжу я, а один-то гроб со святыми мощами не закрыт. Говорят, сушить выносили, да закрыть-то не успели. Я и заглянула. Батюшки! Гнилые кости, а больше и нет ничего. «Вот так святой!» - думаю.- Да такие-то кости и от меня останутся, не хуже!…
Анна Кузминична засмеялась. Усмехнулась и бабушка Устинья.
- Греховодница ты, я вижу, Кузьминична! Ну, увидела кости - и молчи. Зачем же людей-то смущать! Раз говорят тебе - мощи, ну ты и молись. А чего тебе надо в гробы-то заглядывать?
- Ну, чего, чего! Поглядела, да и всё. А с тех пор и не молюсь. Бог-то он, может, и есть, а угодникам не верую. Вот и иконы пожгла. Илья-пророк у меня был да Никола-угодник. Ну и пожгла.
- И руки не отсохли?
- Ещё чего? И не подумали. - Анна Кузьминична показала бабушке Устинье свои старческие, жилистые, но ещё крепкие руки. - Вот они! Всё сама делаю, без помощи обхожусь. А ты, сватья, давай-ка, бросай тут свои узелки да пойдём ко мне чай пить. Варенье есть, вишню варила.
- Да неплохо бы, - согласилась бабушка Устинья. - Сейчас лепёшки достану. Тут у меня сдобные, на сале…
Бабушка Устинья достала из мешка две большие лепёшки, и они с Анной Кузьминичной отправились пить чай. Анна Кузьминична была довольна - вот наконец-то в квартире будет с кем поговорить, поспорить, посудачить, вспомнить прежнее житьё-бытьё и свои молодые годы!…
Возвращаясь из школы, Зина увидела, что на улице, у калитки их дома, стоит Антон. Он стоял и помахивал своей школьной сумкой, румяный, с покрасневшим носом, синеем на ресницах.
- Ты что стоишь? - удивилась и встревожилась Зина.
- Ничего. Тебя жду.
- Почему это вдруг?
- Пойдём домой вместе.
- А почему один не шёл?
- Потому, - Антон опять начал раскачивать сумку, - там же бабушка…
- А! - Зина улыбнулась и взяла его за руку. - Ну, пойдём. Ты ведь нашу бабушку никогда не видел. А чего ж её бояться? Она же наша бабушка, не чужая! Ох, и глупый же ты, Антон, ну и глупый!
Зина уговаривала Антона, посмеивалась над ним. Однако чем меньше оставалось ступенек на лестнице, тем нерешительней она шагала. Но, может,, бабушка ещё не приехала?
В квартире бродили новые, незнакомые запахи. Пахло деревенскими ржаными лепёшками, и как будто овчиной, и как будто сеном - тёплые, волнующие запахи, пришедшие сюда по лесным и полевым дорогам. Из комнаты открылась дверь, и навстречу Зине и Антону вышла бабушка - толстая, румяная, с белой головой и чёрными, как сливы, глазами. На ней была широкая синяя юбка, на плечах лежал чёрный с яркими цветами платок, а обута она была в добротные деревенские валенки. Бабушка раскрыла руки, протянула их к детям.
- Ах, сиротки мои, горемычные мои!… - в голосе её начались всхлипы. - Идите, идите ко мне, под моё, под сизое крылышко!
- Бабушка, здравствуй! - обрадованная ласковой встречей, закричала Зина и бросилась обнимать её. - Ой, как хорошо, что ты приехала!
Антон же стоял и ждал, когда бабушка обернётся к нему, а сам поглядывал, стараясь понять, где у неё эти сизые крылья, под которые им, сироткам, надо идти.
Вот наконец и открылась в школе выставка по сельскому хозяйству. Каждый класс выставил свои материалы - картины, репродукции, фотографии, рисунки, статьи, очерки, рассказы, и большой зал во время перемен гудел, как улей.
«Вот теперь увидим, что будет, - думала Тамара Белокурова, весёлыми глазами окидывая стены зала. - Чья выставка окажется самой лучшей! Ага! А вот и нет ни у кого таких картинок, как у шестого класса, - не в каждом классе у отца найдёшь заграничные журналы! Ага!»
Если окинуть взглядом стены выставки, то сразу видно, что самый яркий и нарядный уголок - это уголок шестого класса. Солнечные зелёные луга и рощи, синие озёра, белые гуси на синей воде… А внизу какие-то необыкновенные машины, яркие, как реклама.
Тамара стояла около окна, недалеко от своей выставки, и волновалась: заметят ли, похвалят ли?
Выставку шестого класса заметили. Девочки спешили подойти именно к этому уголку. Как тут всё было красиво и ярко! Правда, задерживались они здесь недолго, но подходили новые, и уголок этот не пустовал.