Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: История Турции в средние века и новое время - Михаил Серафимович Мейер на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Успеху захватчиков, во-вторых, способствовала и сама византийская знать, пытавшаяся использовать их военную мощь в ходе междоусобной борьбы за власть. Так, в 1073 г. мятеж вождя франкских наемников вынудил императора Михаила VII Палеолога вступить в переговоры с тюркскими предводителями. Один из них — Артук-бей разгромил мятежников недалеко от ворот Никомедии (Измида). Спустя несколько лет на константинопольском престоле оказался вождь восточной провинциальной знати Никифор III Вотаниат (1078—1081). Нуждаясь в союзниках для борьбы со своими противниками в Азии, он использовал тюркские племена, действовавшие под водительством Сулеймана Кутлумуша, передав им земли вдоль черноморских проливов и открыв для них некоторые города, в частности Никею (Изник). В 1081 г. на смену Вотаниату пришел Алексей Комнин, который сначала безуспешно пытался освободить район проливов из-под контроля Сулеймана, ставшего эмиром Никеи, а затем пошел на заключение с ним мирного договора.

Тот факт, что Сулейман Кутлумуш был из рода Сельджуков и принадлежал к одной из боковых ветвей султанской династии, утвердившейся в 1055 г. в Багдаде, дал основание историкам предполагать, что тюркское наступление на Малую Азию было частью завоевательной политики сельджукских правителей и направлялось ими, в частности Мелик-шахом (1072—1092). Имеющиеся фактические сведения не позволяют принять эту версию. Отец правителя Никеи Кутлумуш был известен своей неудачной борьбой против Алп Арслана за султанский престол, стоившей ему жизни. Его сыновья, пытавшиеся установить связи с правящей верхушкой Египта, были объявлены "мятежниками"; им пришлось искать спасения на дальних окраинах державы Великих Сельджукидов. Из четырех наследников Кутлумуша лишь Сулейману удалось избежать расправы. Неслучайно и то, что, оказавшись в Малой Азии, он встал во главе племен, ранее взбунтовавшихся против Алп Арслана и ушедших в византийские земли. Хотя после заключения договора с Комнином Сулейман именуется в византийских источниках султаном, это еще не означает, что высокий титул был ему присвоен Мелик-шахом или халифом. Более точным показателем отношений между никейским эмиром и багдадским султаном могут служить события 1086 г., связанные с попыткой Сулеймана захватить крепость Халеб в Северной Сирии. Узнав о начавшейся осаде города, Мелик-шах направил к нему на выручку войска под командованием своего брата. Осаждавшие потерпели поражение, а сам Сулейман был убит.

Конфликт Мелик-шаха и Сулеймана показывает, что наиболее активное участие в военных действиях в Малой Азии приняли те огузо-туркменские племена, которые не подчинились власти Великих {47} Сельджукидов и предпочли уйти из-под их контроля. Более того, ясно, что "завоеватель Анатолии", как именовали Сулеймана более поздние арабские хроники, был не единственным военным предводителем этих кочевников. Наряду с ним и вполне независимо от него действовали и другие племенные вожди и военачальники. Известны имена некоторых из них, сумевших стать самостоятельными правителями: Гюмюштегин, Менгучек, Чака, Салтук. Даже если считать, что признавшие власть Сулеймана племена контролировали южный путь через Малую Азию, соединявший Северную Сирию и Верхнюю Месопотамию с Никеей, то вдоль северного пути, соединявшего Заказказье с Западной Анатолией, действовали другие группы завоевателей, имевших своих предводителей. Турецкие исследователи установили, что первоначально при расселении племен в Малой Азии сохранялось традиционное деление на правое и левое крыло (соответственно: "бозок" и "учок”). Те из них, которые шли через Анатолию южным путем, принадлежали к объединению "учок" ("три стрелы"), двигавшиеся по северным областям составляли другое объединение — "бозок" ("сломанная стрела").

Особо следует отметить, что политическая анархия, воцарившаяся в Малой Азии после 1071 г., способствовала появлению и некоторых независимых христианских государств. Одно из них было создано в 1080 г. в Киликии, куда после разгрома Анийского царства в 1065 г. ушли многие армянские семьи. Первым его правителем был местный византийский наместник Филарет Вахамия, отказавшийся подчиняться приказам императора. Под властью Филарета оказались такие крупные центры, как Мелитена (Малатья), Одесса и Антиохия. Заключая мирный договор с Сулейманом, Алексей Комнин рассчитывал руками своего союзника разгромить новое государство в Киликии, но гибель эмира сорвала реализацию этого замысла. Практически одновременно с Филаретом другой представитель местной греческой знати Феодор Гавра создал независимое княжество на черноморском побережье Анатолии с центром в Трапезунде, которое просуществовало до середины XII в.

Возникновение подобных политических образований в конце XI в. свидетельствовало о том, что тюркские завоеватели не смогли утвердиться на всей территории Малой Азии. Они были степняками и для своих поселений выбирали более равнинные участки, а не горные массивы или приморское побережье. Неслучайно огузская топонимика — названия племен или их частей в наименованиях деревень, небольших городков (касаба), городских кварталов (махалле) — лучше всего представлена в степных районах Центральноанатолийского плато, тогда как в горах Восточной Анатолии и на морском побережье лучше сохранились дотюркские топонимы. {48}

Сами завоеватели переживали период разложения родового строя и образования раннеклассового общества. Из среды номадов уже выделилась племенная знать, сосредоточившая в своих руках основную часть поголовья скота и права на распоряжение пастбищами. Для укрепления своих экономических позиций и власти над соплеменниками феодализировавшаяся верхушка видела один путь, состоявший в завоевании новых территорий и ограблении других народов. Новая религия —ислам, принятая среднеазиатскими тюрками в IX—X вв., как нельзя лучше отвечала интересам кочевой знати, объявляя богоугодным делом войну с "неверными”, прославляя как героя каждого павшего в "священной войне" — джихаде (тюркский синоним этого арабского слова — газават). Вместе с тем тюркским завоевателям не был свойствен религиозный фанатизм. По отношению к христианам они проводили ту же политику терпимости, которая практиковалась на Ближнем Востоке со времен арабских завоеваний. Тем не менее утверждение власти мусульманских правителей в Малой Азии стало одной из причин, вызвавших ответ христианской Европы — крестовые походы.

Первые тюркские государства в Малой Азии.

Ситуация в восточных владениях Византии стала объектом особого внимания в Западной Европе задолго до первого похода крестоносцев в 1096—1099 гг. Особенно ею интересовались в Риме, где трудности, переживаемые Византией, породили надежды на подчинение империи и греко-православной церкви папскому престолу. Верхушка римско-католической церкви начала пропагандировать идею военного похода рыцарства на Восток для защиты христианской веры и оказания помощи православным грекам против мусульманской угрозы. Для этого использовались легенды о гонениях, которым подвергали тюркские завоеватели христиан в восточных странах, о поругании ими христианских святынь, о преследованиях паломников, посещавших Святую землю — Палестину… Брошенный на Клермонском соборе 1095 г. папой Урбаном II призыв взяться за оружие для борьбы против "персидского племени турок… которые добрались до Средиземного моря… поубивали и позабирали в полон многих христиан, разрушили церкви, опустошили царство Богово [т.е. Византию]", нашёл широкий отклик. Весной 1096 г. толпы бедняков, а за ними отряды рыцарей поднялись на "священное паломничество". Спустя год крестоносное воинство уже переправлялось на малоазийское побережье.

Ситуация в Анатолии благоприятствовала реализации планов крестоносцев. Тюркские завоеватели не успели еще создать единого государства. На захваченных ими землях образовалось несколько самостоятельных эмиратов (княжеств), правители которых постоянно враждовали между собой. История возникновения этих довольно аморфных политических общностей еще не изучена в полной мере, и среди {49} историков существуют разногласия как по вопросу времени их появления, так и характера отношений между собой и с государством Великих Сельджукидов. Более других известна история двух объединений: государства, созданного Сулейманом Кутлумушем и получившего в дальнейшем названия Сельджукского, и эмирата Данышмендидов.

Некоторые историки начинают отсчет существования первого с 1075 г., когда Сулейман объединил под своей властью ряд огузских и туркменских племен "левого крыла", но более правомерным представляется мнение тех, кто определяет его начало 1078 годом, когда в распоряжении Сулеймана оказались Никея и окрестные земли, составившие основу Никейского (Изникского) эмирата. Точные пределы этого государства установить вряд ли возможно, но известно, что Сулейман успешно отразил все попытки византийцев вернуть себе Никею и, более того, сумел установить свои таможенные заставы на азиатском берегу Босфора. В 1083—1084 гг. он распространил свою власть далеко на восток, захватив города Адана, Тарсус, Антиохию, вынудив правителя Киликии Филарета бежать ко двору Мелик-шаха, чтобы принять там ислам. В течение нескольких лет после гибели Сулеймана Никейский эмират переживал трудные дни, поскольку войска, посланные багдадским правителем, дважды осаждали столицу княжества. Со смертью Мелик-шаха в 1092 г. в империи Великих Сельджукидов началась ожесточенная борьба за власть, что позволило сыну Сулеймана Кылыч-Арслану I (1092—1107) бежать из плена и встать во главе созданного отцом государства.

Еще более значительны расхождения историков относительно даты появления эмирата Данышмендидов. По мнению одних, он возник в 1067—1068 гг., после захвата тюрками города Себастии (Сиваса), ставшего в дальнейшем столицей княжества. Другие считают, что первоначально основатель династии Гюмюштегин Ахмед Гази был вассалом Сулеймана и лишь в 1085 г. стал независимым правителем. Его владения располагались главным образом в Каппадокии (Центральная Анатолия) и включали помимо Сиваса такие центры, как Анкира (Анкара) , Кесария (Кайсери) и Малатья.

Наряду с этими государствами существовали и другие. Одним из первых тюркских княжеств в Малой Азии считается эмират, созданный Менгучеком Гази и включавший территорию между современными городами Эрзинджан, Кемах и Дивриги. Правители этого княжества совместно с Данышмендидами вели борьбу против греков на черноморском побережье. В 1080 г. эмир Салтук устанавливает свою власть над районом Феодосиополя (армянское название Карин, турецкое — Эрзурум). Вплоть до смерти Мелик-шаха он считает себя его вассалом, но затем становится вполне самостоятельным правителем. Эмират Салтукидов в Восточной Анатолии просуществовал до 1201 г. В 90-х годах XI в. {50} здесь же появляются еще два княжества. Одним из них был эмират Артукидов ( 1098—1234), включавший такие центры, как Амид (Диярбакыр), Мардин, Харпут, другим — эмират Секмели около озера Ван.

В 1081 г. тюркский бей Чака захватывает порт Смирну (Измир) на побережье Эгейского моря, который становится центром Измирского эмирата. За короткое время Чака, используя греческих моряков, создал собственный флот, с помощью которого попытался установить свой контроль над островами Эгейского архипелага. Затем он вступил и переговоры с печенегами о совместной осаде византийской столицы. Этот план не удалось осуществить, но напуганный активностью Чаки Алексей Комнин приложил все старания, чтобы натравить на него Кылыч-Арслана I. Последнему удалось умертвить "пиратского" эмира во время пира, но окончательно угроза Константинополю с моря была устранена лишь во время Первого крестового похода.

По совету Алексея Комнина крестоносцы начали свои военные действия в Малой Азии с осады Никеи. Их наступление застало врасплох Кылыч-Арслана, который в это время находился в Восточной Анатолии под стенами Малатьи и не успел вернуться в свою столицу. Отбив несколько атак крестоносцев, защитники города сдали его византийцам, чем спасли свои жизни и обманули надежды осаждавших на большую добычу. На своем дальнейшем пути через Малую Азию крестоносцы еще дважды вступали в сражения с войсками "сарацин”[1]. Первый раз это произошло 1 июля 1097 г. в битве на р. Порсук, недалеко от Дорилеи (Эскишехира), где объединенные силы Кылыч-Арслана и данышмендидских эмиров Гюмюштегина и Хасана потерпели сокрушительное поражение. "И мы взяли большую добычу, — вспоминал позже хронист крестоносцев, — золото и серебро, коней, ослов, верблюдов, овец, быков и многое другое". Второе сражение произошло спустя полтора месяца около города Иконий (Конья) и также закончилось победой крестоносцев. В основном же тюркские военачальники избегали крупных битв, предпочитая нападать на небольшие отряды крестоносцев, разрушать мосты, приводить в негодность колодцы, угонять население близлежащих сел и городов. Эта тактика существенно замедляла движение рыцарского войска, обрекая "воинов Христовых" на большие потери от голода, жары и недостатка питьевой воды.

В целом же, ценой огромных потерь крестоносцы надолго обеспечили безопасность Константинополя, остановив первую волну тюркских завоеваний и отбросив ее участников из приморских долин Западной Анатолии в степные просторы Центральноанатолийского плоскогорья. Основной удар крестоносцев пришелся на Никейский эмират, который понес тяжелые потери и на время утратил свою ведущую роль среди тюркских политических образований в Малой Азии. Кылыч-Арслану I и его преемникам пришлось заново создавать свое государство, сделав его столицей Конью. {51}

Малая Азия в XII в.

Более 100 лет после первого крестового похода положение в Малой Азии оставалось неустойчивым. Соотношение сил на политической арене часто менялось из-за многочисленных военных столкновений, междоусобной вражды, все новых и новых коалиций между представителями различных правящих династий, закреплявшихся династийными браками. Тем не менее в калейдоскопе событий того времени можно выделить две тенденции, отражавшие две возможных перспективы дальнейшего развития истории Малой Азии. Одна была связана с попытками изгнания тюркских завоевателей, вторая — с усилиями последних по упрочению своих позиций и объединению захваченных земель под единой властью.

При Комнинах Византия оправилась от потрясений предшествующего времени, вновь стала одним из сильнейших государств Средиземноморья и возобновила наступательную политику как на западе, так и на востоке. Используя религиозное рвение участников новых крестовых походов, играя на противоречиях мусульманских правителей, Комнины пытались восстановить свое влияние в Малой Азии, Сирии и Палестине. К концу XII в. авторитет византийских василевсов на Ближнем Востоке заметно вырос, но в главном — в борьбе за возвращение малоазийских владений — они не добились успеха.

Неудачей окончился Второй крестовый поход в 1147—1148 гг. Армия немецкого короля Конрада III дошла лишь до Коньи, но, потерпев здесь поражение, вынуждена была повернуть обратно. В Никею вернулась лишь десятая часть этого воинства. Армия французского короля Людовика VII, к которой примкнули остатки немецкого ополчения, избрала другой маршрут — по западным и южным областям Малой Азии к порту Атталия (Анталья), чтобы затем морем добраться до Антиохии. Хотя этот путь сводил до минимума возможность столкновений с тюркскими отрядами, тем не менее лишь половина французских рыцарей сумела достичь намеченной цели. Другая половина погибла в результате атак тюрков-сельджуков, от голода и лишений.

Столь же неудачным оказался и поход византийского войска во главе с Мануилом Комниным на Конью в 1176 г. Сражение с сельджуками в узкой горной долине близ крепости Мириокефал (севернее оз. Эгридир) закончилось страшным разгромом нападавших. Византийский историк Никита Хониат писал о случившемся: "Беда превосходила то, что можно оплакать. Из-за множества трупов ущелья сделались равнинами, долины превратились в холмы, рощи едва были видны". Как и после сражения при Манцикерте, победитель предпочел не преследовать разбитых византийцев, но заключить с ними мирный договор, утверждавший его позиции в Центральной Анатолии. {52}

Государство Сельджукидов Малой Азии (Иконийский султанат) в XII—XIII вв. {53}

Третий крестовый поход 1189—1192 гг. первоначально складывался более успешно для его участников. Под водительством германского императора Фридриха Барбароссы они сумели захватить Конью и взять богатую добычу. Но вскоре при переправе через горную реку в Киликии Барбаросса утонул, его войско оказалось дезорганизованным. "Так все были охвачены сильным горем, — оправдывал их хронист, — что некоторые, мечась между ужасом и надеждой, кончали с собой; другие же, отчаявшись и видя, что Бог словно не заботится о них, отрекались от христианской веры и вместе со своими людьми переходили в язычество”. Ясно, что и эта военная экспедиция не смогла серьезно поколебать тюркское присутствие в Малой Азии.

Дальнейшей консолидации власти тюркских эмиров на захваченных землях мешало их взаимное соперничество, а также династийные распри внутри каждого княжества. На протяжении большей части столетия продолжалась борьба за верховенство в Анатолии между конийскими Сельджукидами и Данышмендидами, в которой активно участвовали и другие мусульманские правители. Первоначально Ахмед Гюмюштегин, используя ослабление Сельджукидов, принявших на себя удар крестоносцев, сумел значительно расширить границы своих владений, установив контроль над важным центром Восточной Анатолии Малатьей. Большую популярность и титул "гази", т.е. борца за веру, принесли ему успешные действия против крестоносцев. Однако после его смерти Кылыч-Арслан I вернул утраченное влияние, заставив наследников Ахмеда Гази признать свое верховенство. Вслед за своим отцом он снова бросил вызов багдадскому султану и должен был также заплатить за это жизнью (1107 г.). Сын Гюмюштегина Эмир Гази (1105—1134) не упустил выгодной ситуации. Разжигая рознь среди наследников Кылыч-Арслана, он добился не только ослабления конийских Сельджукидов, но и своей протекции над ними. К концу жизни он утвердил свою власть над обширной территорией от р. Сакарья на западе до Евфрата на востоке. В отличие от конийских правителей Эмир Гази сумел наладить отношения с Багдадом и получил от султана Санджара титул "малика" (суверенного правителя) и соответствующие атрибуты власти. После его смерти на некоторое время наступило равновесие сил, поддерживаемое с обеих сторон союзами с другими малоазиатскими княжествами и Византией.

В дальнейшем государство Данышмендидов распалось на несколько отдельных владений; внимание восточноанатолийских эмиров переключилось на Ближний Восток, где рядом с быстро слабевшей державой Великих Сельджукидов возникли государства крестоносцев, что резко обострило конфликтную ситуацию в этом районе. Указанные перемены способствовали победе конийских Сельджукидов, которых также стали именовать султанами. Наиболее известный из них — {54} Кылыч-Арслан II (1155—1192) — сумел подчинить своей власти последних Данышмендидов и других анатолийских беев. Попытка Мануила Комнина в 1176 г. остановить процесс его возвышения не принесла успеха. С того времени правителей Коньи стали именовать "султанами Рума", т.е. властителями византийских земель. Однако окончательного объединения всех тюркских владений в Малой Азии под эгидой конийских султанов в XII в. не произошло.

В 1186 г. Кылыч-Арслан II, опасаясь вспышки династийной вражды, разделил все свои владения между 9 сыновьями и 2 племянниками, оставив себе лишь Конью. Его последующая судьба напоминает участь шекспировского короля Лира. Став самостоятельными владельцами уделов, наследники тут же вступили в борьбу за султанский престол и забыли о родственных чувствах и обязательствах перед Кылыч-Арсланом. Последний был вынужден покинуть Конью и последние свои годы провел в странствиях от одного сына к другому в тщетных надеждах вернуть утраченное. Ожесточенные распри продолжались около 10 лет. За это время погибло большинство претендентов на конийский трон. Реальная власть Сельджукидов в Малой Азии заметно ослабела, чем и пытались воспользоваться предводители Третьего крестового похода. Лишь к началу XIII в. одному из сыновей Кылыч-Арслана II Рукнеддину Сулейман-шаху (1196—1204) удалось положить конец внутреннему кризису и утвердить единую власть в Румском султанате.

Складывание единого государства и прекращение междоусобных войн обеспечивало благоприятные условия для ускорения процесса оседания тюркских кочевников на землю, их сближения с местным греческим и армянским населением, восстановления нормальной хозяйственной жизни как в сельских районах, так и городах.

Глава 5

Государство Сельджукидов Малой Азии в первой половине XIII в.

Апогей могущества Румского султаната.

На протяжении первых 40 лет XIII в. наследникам Кылыч-Арслана II удалось достичь ряда крупных военных и политических побед, которые высоко подняли авторитет и влияние малоазийских Сельджукидов. Отчасти это стало возможным благодаря прекращению междоусобиц, что позволило объединить под единой властью все материальные и человеческие ресурсы, но в еще большей степени — в силу благоприятной внешнеполитической обстановки как на восточных, так и на западных границах султаната. {55}

На востоке в это время завершился распад державы Великих Сельджукидов. Правители отдельных областей стали фактически независимыми государями и вели ожесточенную борьбу между собой. На западе захват Константинополя участниками Четвертого крестового похода (1204 г.) привел к краху Византийской империи и появлению на ее месте нескольких государств: Латинской империи, созданной крестоносцами на Балканах, Никейской империи в западных районах Малой Азии и Трапезундской империи на южном побережье Черного моря. Почти сразу все они включились в борьбу за византийское наследство. В сложившейся ситуации и воцарившемуся в Никее Феодору Ласкарису, и утвердившемуся с помощью грузинской царицы Тамар (1184—1213) в Трапезунде Алексею Комнину необходимы были мирные отношения с тюрками-сельджуками, которых можно было бы использовать в качестве союзников. Фактически у правителей Коньи были развязаны руки для осуществления собственных планов по укреплению и расширению их власти в Малой Азии.

Султан Рукнеддин уделял основное внимание восточным и северным рубежам Румского султаната, пытаясь — без особого успеха — оспаривать инициативу действий у своего основного соперника — грузинской царицы Тамар. Однако его брат и преемник Гияседдин Кейхюсрев I (1192—1196, 1205—1211) считал более важными акции на южных и западных границах своего государства. Вначале, использовав в качестве предлога жалобы мусульманских купцов из Александрии на притеснения, чинимые им в Анталье хозяйничавшими там европейцами ("франками") во главе с известным авантюристом Алдобрандини, сельджукский султан захватил этот порт и крупнейший торговый центр на средиземноморском побережье Анатолии. Тем самым Румский султанат получил выход для своих торговых операций с Египтом и Венецией. Вскоре новый владелец Антальи заключил торговый договор с венецианцами, предоставив им ряд важных преимуществ.

Воодушевленный успехом Кейхюсрев попытался использовать противоборство латинян, никейцев и трапезундцев для того, чтобы подчинить себе западные районы Малой Азии. Однако осада крепости, прикрывавшей южные границы Никейской империи, не принесла успеха, а в сражении с отрядом Ласкариса султан был убит. Мирный договор, заключенный вскоре Сельджукидами с «императором ромеев», означал окончательное урегулирование взаимоотношений между Никеей и Коньей. Прочность договора была проверена в ходе начавшейся со смертью Кейхюсрева борьбы за султанский престол между тремя его сыновьями. Ласкарис не стал вмешиваться в этот конфликт и тем самым помог старшему из сыновей Иззеддину Кейкавусу (1211—1220) утвердиться на отцовском престоле. В свою очередь, новый султан в своих военных экспедициях ни разу не преступил западных рубежей {56} своей державы. Вряд ли такое постоянство можно объяснять лишь чувством благодарности к Ласкарису. На самом деле Никейская империя выступала своеобразным барьером, отделявшим Румский султанат от крестоносцев, обосновавшихся в Константинополе и постоянно претендовавших на бывшие владения Византии в Малой Азии. Спокойствие на западных границах позволяло султану бросить все свои силы на противоборство с другими соседями, в частности с Трапезундом и Киликийской Арменией.

Наиболее крупным успехом Кейкавуса был захват Синопа (1214) — черноморского порта, принадлежавшего Трапезундской империи. В результате Сельджукиды обеспечили себе выход к Черному морю и вместе с тем сумели затруднить контакты между двумя греческими государствами в Малой Азии. Отчасти взятию Синопа способствовало то обстоятельство, что сельджукам удалось захватить в плен Комнина. После того как город был сдан его защитниками, трапезундский император был освобожден в обмен на признание вассальной зависимости и уплату ежегодной дани в 10 тыс. золотых монет.

Удачными оказались и военные действия Кейкавуса против царя Киликийской Армении Левона II. Воспользовавшись многолетним конфликтом между Левоном и антиохийским правителем Боэмундом IV, султан сумел захватить несколько крепостей на севере Киликии. Вслед за тем он ввязался в междоусобную борьбу мусульманских эмиров в Северной Сирии, но окончательно закрепиться там не смог. Незадолго до смерти 35-летний Кейкавус попытался установить тесные связи с аббасидским халифом ан-Насиром, утвердившим свое влияние в Ираке, однако посол халифа появился лишь на коронации его преемника Алаеддина Кейкубада (1220—1237).

Правление Кейкубада обычно оценивается историками как апогей могущества малоазийских Сельджукидов. Начало подобной традиции положил еще турецкий хронист XV в. Языджиоглу Али, который, воспевая деяния второго сына Кейхюсрева I, писал, что после него "не явился еще султан, который так бы возвеличил знамя ислама". Оснований для высокой оценки деятельности Кейкубада действительно немало. Был он личностью незаурядной, обладал большими познаниями в мусульманской теологии, а также истории и химии, увлекался шахматами и различными видами художественного ремесла, показал себя дальновидным политиком, опытным дипломатом и умелым военачальником. Все это помогло ему успешно продолжить внешнеполитический курс, начатый его предшественниками.

При нем существенно укрепились позиции сельджуков на Средиземном и Черном морях. На юге он в 1221 г. отвоевал у одного из вассалов Киликийского царства крепость, господствовавшую в восточной части Анаталийского залива. Она была названа в его честь Алайей {57} (Аланья) и стала затем зимней резиденцией правителей султаната. Следом были захвачены и другие приморские центры на пути от Алайи до Антальи. На севере новый конфликт с Трапезундом стал толчком к проведению морской экспедиции в Крым, где трапезундцы располагали решающим политическим влиянием и прочными торговыми позициями.

Предлогом для похода, дата которого еще не установлена точно, стали жалобы купцов из сельджукских земель на притеснения, чинимые им в Сугдее (русское название Сурож, ныне Судак). Пока трудно установить, были ли эти притеснения следствием захвата и разграбления города монголами в 1223 г. или они были связаны с действиями русских князей, чье влияние усилилось в Сугдее после ухода монголов из Восточной Европы в 1223—1224 гг. Возможно также, что купцы мусульманского Синопа не хотели подчиняться порядкам, установленным трапезундскими наместниками в приморских городах Крыма. Как бы то ни было, но, следуя приказу Кейкубада, его давний соратник и управитель области Кастамону эмир Хюсамеддин Чобан сумел высадить на крымском побережье значительный отряд своих воинов, преодолеть сопротивление воинов крепости, их союзников половцев и русского отряда из Тмутаракани и утвердить султанскую власть в Сугдее. В городе был поставлен гарнизон, православная церковь переделана в мечеть и начал действовать мусульманский судья-кадий. Тем самым по интересам Трапезунда в Крыму был нанесен сильный удар. Впрочем, и сельджукская власть продержалась в Сугдее лишь до окончательного завоевания Крыма монголами в 1239 г.

После крымской экспедиции основное внимание Кейкубада было сосредоточено на восточных областях Малой Азии, где политическая ситуация стала быстро меняться. Два важнейших обстоятельства определяли происходившие сдвиги: складывание на территории бывших владений Великих Сельджукидов новой обширной державы хорезмшахов и начавшееся монгольское нашествие на страны Центральной и Передней Азии. Два столь разных процесса были тем не менее тесно связаны друг с другом, поскольку монгольские завоевания вызвали, или по крайней мере значительно ускорили, вторую волну тюркской миграции, устремившуюся в западном направлении и в 20–30-е годы XIII в. докатившуюся до Восточной Анатолии. Благодаря наплыву множества людей, спасавшихся от набегов Чингисхана, небольшое государство, созданное в Мавераннахре правителями Хорезма — хорезмшахами, быстро выросло и к началу 20-х годов XIII в. включало в свой состав почти весь Иран, земли Азербайджана и нынешнего Афганистана. Пришедший в это время к власти Джалаледдин Мангуберти (1220—1231) был человеком авантюрного склада и всерьез рассчитывал стать новым завоевателем мира. После того, как ему удалось захватить Тебриз {58} и совершить ряд разорительных походов в Закавказье, соседние мусульманские правители стали искать либо сближения с ним, либо поддержки со стороны более сильных династий — Айюбидов, утвердившихся в Египте и Сирии, или Сельджукидов.

Происшедшие перемены не прошли мимо внимания Кейкубада, который решил, что пришла пора решительных действий. Вначале, захватив Эрзинджан, он подчинил себе княжество Менгучекидов. Последние представители местной династии, придерживавшейся курса на тесное содружество с Сельджукидами, получили от султана в порядке компенсации земельные держания в центре Анатолии. Следом наступила очередь Арзурума, являвшегося уделом одного из сыновей Кылыч-Арслана II. Его преемник поспешил договориться с Джалаледдином о совместной борьбе против Кейкубада. В свою очередь, Кейкубад заключил союз с Эйюбидами и киликийским царем Хетумом I. В июле 1231 г. соединенные сельджукско-айюбидские силы в ожесточенном трехдневном сражении недалеко от Эрзинджана нанесли поражение войскам Джалаледдина Мангуберти и его союзника. Победителям достались огромная добыча и множество пленных, сам хорезмшах бежал и вскоре погиб. Исход сражения решил и судьбу Эрзурума, доставшегося Кейкубаду.

Дальнейшие действия сельджукского султана, направленные на подчинение эмирата Артукидов, привели к разрыву с Айюбидами, которые также претендовали на Амид и другие владения Артукидов. В результате замысел Кейкубада смог реализовать лишь его сын Гияседдин Кейхюсрев II (1237—1245).

Со взятием в 1240 г. Амида под властью Сельджукидов оказались все владения тюркских правителей в Анатолии. В это время Румский султанат выступал наряду с державой Айюбидов как самое сильное государство на Ближнем Востоке. Этот факт признавали его христианские и мусульманские соседи. Так, по сообщению побывавшего тогда в странах Передней Азии доминиканца Симона де Сент-Квентина, царь Киликийской Армении Хетум I обязался ежегодно поставлять на службу султана 1400 лучников сроком на 4 месяца, никейский император Иоанн Ватац — еще 400 без ограничения во времени, правитель Трапезунда — 200, эмир Халеба — 1000. Грузинская царица Русудан должна была отдать свою дочь в жены Кейхюсреву II. Сам Кейхюсрев гордо именовал себя "истребителем неверных и многобожников", "султаном Рума, Армении, Диярбакыра и Сирии", "повелителем побережья".

Социально-экономическое развитие сельджукского общества. Свидетельства европейских и восточных путешественников, побывавших в Конийском султанате в первой половине XIII в., позволяют говорить о заметном оживлении хозяйственной деятельности на большей части Анатолии. Прекращение междоусобиц и утверждение сильной {59} центральной власти стало важнейшим условием подъема экономики страны. Современники отмечали обширные площади обрабатываемых земель, где выращивались пшеница, ячмень и другие злаки, различные бахчевые и огородные культуры, многочисленные посадки абрикосов, слив, груш, персиков, инжира и миндаля, большое поголовье овец и коз, а также лошадей и мулов. Они писали также о железнорудных, медных, серебряных рудниках, соляных разработках и особенно о добыче квасцов, которые широко применялись в средневековом текстильном производстве и при выделке кож и потому пользовались повышенным спросом у итальянских и иных торговцев Средиземноморья.

В рассказах о жизни городов Малой Азии часто упоминаются ремесленники, занятые изготовлением шелковых и хлопчатобумажных тканей, выделкой ковров, обработкой металлов, дерева и камня, производством керамики. Сохранившиеся от сельджукской эпохи ковры, парадные одежды, изделия из меди и серебра, облицовочная плитка из монохромного фаянса, инкрустированное оружие подтверждают мнение путешественников о высоком качестве работ анатолийских мастеров. Появление целой сети каравансараев на основных караванных путях, пролегавших через Конийский султанат, и многочисленных торговых помещений — ханов в городах можно рассматривать как свидетельство достаточно интенсивных торговых связей и между отдельными районами страны, и с различными государствами Азии и Европы. В труде иранского автора XIV в. Хамдуллаха Казвини доход правителей Коньи был определен в 15 млн. динаров. Для сравнения отметим, что поступления в казну правителей Египта, по тем же сведениям, составляли 4 млн. динаров.

Одним из показателей уровня развития средневекового общества историки считают состояние аграрных отношений. Сложившаяся в сельджукском обществе система землевладения была основана на сочетании трех разновидностей земельной собственности — государственной, общинной и частной. Для огузо-туркменских общинников, только переходивших к оседлому образу жизни и сохранявших приверженность к племенным обычаям, вряд ли был приемлем принцип индивидуального владения землей. Поэтому в начальный период тюркской колонизации Малой Азии все обрабатываемые земли включались в государственный фонд, а те, кто ими пользовался, воспринимались как зависимые от государства держатели. Прочие земли — выгоны, пастбища, пустоши признавались владениями отдельных общин, предназначенными для совместного пользования.

Вместе с тем на сельджукскую систему землевладения оказали большое влияние аграрные порядки, существовавшие как в Византии, так и в мусульманских странах Ближнего Востока. Как бы они не различались между собой, всем им в XI—XII вв. была присуща общая {60} тенденция к усилению частновладельческих начал за счет государственного и общинного. Ее влияние во владениях конийских султанов прослеживается в появлении частных земельных угодий — мульков — и земель, использовавшихся для содержания мусульманских религиозно-благотворительных институтов — вакфов. В работах средневековых юристов мульки и вакфы рассматривались как различные категории землевладения, но на практике они были близки между собой, поскольку, согласно мусульманской традиции, в вакф могло передаваться лишь частное недвижимое или движимое имущество. Судя по сохранившимся вакуфным грамотам, практика подобных пожертвований в государстве малоазийских Сельджукидов сложилась в конце XII в. Примерно в то же время утвердились и мульки как особая категория земельных владений. Их появление, вероятно, связано с практикой дарения земель конийскими султанами своим приближенным за верную службу, ратные подвиги и иные заслуги. Однако упоминаний о раздаче мульков и документов об учреждении вакфов все же немного, что позволяет предполагать их невысокий удельный вес относительно общего количества обрабатываемых земель.

Гораздо чаще встречаются сведения о раздаче служебных пожалований — икта. Этот вид земельных держаний известен на мусульманском Востоке с VII в., причем к IX в. он превратился в наиболее распространенный вариант условного землевладения, предоставляемого правителем страны тому или иному лицу на условии выполнения определенной, чаще всего военной, службы. Первоначально икта напоминала собой западноевропейский бенефиций, поскольку она давалась лишь на время службы. В Х—ХII вв. степень условности подобных держаний заметно уменьшилась, а их размеры увеличились. Владельцы икта — иктадары (другое название — мукта) добились целого ряда иммунитетов, которые сужали до минимума возможности вмешательства государства в вопросы использования земельных угодий и взаимоотношений иктадара и крестьян, обрабатывающих землю в пределах данного владения. Подобные икта более напоминают западноевропейские феоды, или фьефы, хотя социальный статус держателей фьефов был отличен от статуса иктадара.

Трудно сказать, какой тип икта преобладал в Конийском султанате, поскольку известны случаи предоставления небольших пожалований (в две деревни) и случаи передачи в держание целых административных округов. Однако последние жаловались тем анатолийским эмирам, которые признали верховенство Сельджукидов, и потому их раздача выступает скорее как исключение. К тому же конийские султаны стремились довольно жестко регламентировать отношения крестьян — райи с иктадарами, не разрешая последним произвольно увеличивать степень эксплуатации земледельцев. Об этом, в частности, {61} свидетельствует практика переписей податного населения, введенная малоазиайскими Сельджукидами по примеру других ближневосточных правителей.

Жившие во владениях мукта крестьяне в источниках именуются "музари", т.е. держателями пахотного надела. Их отношения с землевладельцами предполагали уплату последним ренты в виде поземельного налога — хараджа. Кроме того, музари-немусульмане были обязаны выплачивать государству подушный налог — джизья. Впрочем, точное употребление этих терминов редко соблюдалось сельджукскими властями, нередко словом "джизья" выражалась вся совокупность повинностей немусульман, а "харадж" использовался для обозначения подушного сбора. Если поземельная рента имела, как правило, натуральное выражение и взималась в виде доли (чаще всего 20%) выращенного урожая, то подушный налог представлял собой денежный сбор, величина которого варьировалась в зависимости от размеров состояния немусульман. В условиях, когда общий объем повинностей и формы их реализации устанавливались государством, степень личной поземельной зависимости крестьян от иктадара была невелика. Вероятно, что в период утверждения власти Сельджукидов над Анатолией материальное положение земледельцев было не столь тяжелым, как при прежних византийских правителях, когда объем налогового гнета и степень произвола землевладельцев были явно выше. Это обстоятельство помогает лучше понять факт оживления хозяйственной жизни в Малой Азии.

Среди сельского населения Анатолии местный хронист XIII в. Ибн Биби выделял также категорию "дикхан". Этим словом в средневековом Иране первоначально обозначали землевладельца вообще, как крупного, так и мелкого, в том числе и крестьянина, выделившегося из общины или ставшего ее главой. Однако с XIII в. термин получил значение всякого крестьянина, как собственника, так и издольщика. Вероятно, Ибн Биби хотел обозначить им тех, кто, в отличие от музари, обрабатывали собственно государственные земли и имели дело непосредственно с агентами центральной власти. Последние выступали и как управляющие, и как сборщики налогов. В такой ситуации эксплуатация крестьян осуществлялась в централизованной форме, что было типичным явлением и для Византии IX—XI вв. и для многих мусульманских государств Ближнего и Среднего Востока в XI—XIII вв. Столь же общим был и принцип исчисления поземельного налога с дикхан, он определялся исходя из величины земельного надела — чифта — и мог выплачиваться либо деньгами, либо натурой в соответствии с ценами, установленными властями или существовавшими на рынке.

Третьим компонентом сельского населения Малой Азии были кочевники-скотоводы, чей удельный вес к XIII в. несколько снизился в {62} результате перехода части из них к полукочевому и оседлому образу жизни. Хотя в имеющихся источниках очень мало сведений о процессах, происходивших в среде номадов, но их влияние на сельджукское общество нельзя преуменьшать. Всем складом своей жизни они резко отличались от обитателей анатолийских деревень. Основным богатством для кочевников был скот, а земля, и прежде всего выпасы и пастбища, рассматривались ими как общеплеменное достояние. Поэтому они не признавали каких-либо форм личной и поземельной зависимости. Их отношения с представителями центральной власти всегда были напряженными, и государству вряд ли приходилось рассчитывать на регулярные поступления налогов от туркмен-скотоводов в Малой Азии.

Возможность — при благоприятных климатических условиях — быстрого увеличения поголовья скота создавала почти постоянную потребность в расширении площади пастбищ и усиливала напряженность во взаимоотношениях земледельцев и скотоводов. В столь неустойчивой ситуации появлялись дополнительные стимулы к упрочению деревенской общины, подчинению действий отдельных ее членов интересам коллектива. С другой стороны, характерные для кочевой среды эгалитаристские потенции тормозили процесс расслоения и дифференциации сельского населения, помогали сохранять низкий уровень социальной мобильности, присущий раннесредневековым обществам. Ясно, что постоянное присутствие значительной массы туркменских номадов способствовало воспроизводству родоплеменных традиций и сдерживало развитие частнособственнических тенденций в аграрной сфере сельджукского государства.

Иной была ситуация в анатолийских городах. Сельджуки унаследовали от византийцев высокий, по средневековым меркам, уровень урбанизации. По сообщению Симона де Сент Квентина в Конийском султанате насчитывалось свыше 100 городов, а арабский географ Абу Саид писал о 24 провинциальных центрах, в каждом из которых были свои губернатор и судья-кадий, мечеть и бани, свои торговцы тканями. Наиболее крупным населенным пунктом была столица — Конья, обустроенная и процветавшая благодаря заботам сельджукских султанов. Ее население насчитывало до 100 тыс. жителей. Арабский путешественник Ибн Баттута, побывавший в городе в 30-х годах XIV в., отмечал: "Это большой город, хорошо застроенный, изобилующий водой и ручьями, садами и фруктами. Улицы Коньи очень широкие, базары расположены удивительно [хорошо] и каждый цех занимает отдельное место". Вторым по величине и значимости был Сивас, разбогатевший на транзитной торговле. Немногим уступали ему Кайсери, Анталья, Синоп, Эрзинджан и Малатья. В основном сельджукские {63} города были продолжением византийских, хотя многие из них обрели новые наименования.

Если в анатолийских селах сохранялась этническая и религиозная однородность, то города отличались сложным составом населения: с "людьми низкими и ремесленниками" соседствовали эмиры, султанские сановники и их челядь, рядом с мусульманами жили немусульмане. Внешний вид городской застройки довольно точно отражал неоднородность городского населения. Вот как описывал Конью великий поэт и мыслитель XIII в. Джалаледдин Руми в послании своему сыну: "Взгляни, сколько тысяч домов, дворцов, принадлежащих эмирам, вельможам и икдишам. Дома купцов и икдишей выше, чем дома ремесленников, а дворцы эмиров возвышаются над домами купцов; точно так же купола храмов и дворцы султанов возвышаются над всеми остальными…"

Наиболее многочисленной и вместе с тем приниженной в правовом отношении частью населения анатолийских городов были немусульмане, прежде всего греки и армяне. Они составляли большинство мастерового и торгового люда, объединенного в профессиональные корпорации. В отличие от западноевропейских цехов эти торгово-ремесленные организации были лишены едва ли не всех прав самоуправления и находились под контролем особого государственного чиновника — мухтасиба. Последний наблюдал за состоянием городских рынков и через посредство назначаемых глав корпораций руководил хозяйственной жизнью юрода.

Особое место среди горожан занимали упомянутые в послании Руми икдиши. Этим персидским термином обозначались в Малой Азии представители тюрко-мусульманского населения, которые родились в смешанных браках. Чаще всего они использовались для выполнения функций полицейского надзора под командованием особого икдишбаши, иногда — для сбора налогов. В целом же султаны рассматривали их как некую срединную группу между немусульманами и мусульманами.

Тюрки-сельджуки, а также иранцы, арабы и другие выходцы с мусульманского Востока играли решающую роль в общественно-политической жизни городов, но оставались в явном меньшинстве и не могли определять состояние городской экономики. Их вклад в процесс урбанизации связан с деятельностью социально-религиозных братств — футувва. Подобные организации возникли на Ближнем Востоке в XII в. в связи с распространением суфизма (мистических течений) в исламе. Им покровительствовал багдадский халиф ан-Насир, который видел в них инструмент социального единения, способный приостановить распад халифата. Под влиянием его советника Шихабеддина Умара Сухраварди, посланного в Конью к султану Иззеддину Кейкавусу I {64} (1211—1220), футувва появились и в Малой Азии. Здесь их члены — фитьяны — создали новую разновидность социально-религиозного братства — организацию ахи.

Подобно объединениям такого рода в других странах, братства ахи не являлись профессиональной корпорацией, хотя состояли в основном из представителей ремесленников. Среди них было немало бывших скотоводов и земледельцев, переселившихся в города и стремившихся здесь закрепиться. Фитьяны и руководители ахи видели свою цель в использовании возможностей всей мусульманской общины данного города для оказания новым ее членам необходимой моральной и материальной помощи, в том числе в обеспечении жильем, питанием, в приобщении к какому-либо виду городских занятий, а также в защите от произвола местных властей. Подобная деятельность вполне устраивала сельджукскую правящую верхушку, ибо способствовала расширению этнорелигиозной опоры ее власти в городах. Поэтому многие ее представители поддерживали как религиозную, так и социальную активность ахи, демонстрировали свой интерес и уважение к труду ремесленников. Так, по сообщению хрониста, султан Алаеддин Кейкубад I (1220—1237) в часы досуга не только сочинял стихи, но и плотничал, шорничал, делал луки, изготовлял ножи. При поддержке сельджукских правителей влияние ахи распространилось по всей стране, а само братство стало представлять реальную политическую силу.

Отношение правящих кругов к ахи вытекало из общей направленности политики Сельджукидов, которые видели в городах главную опору своей власти и потому стремились создать благоприятные условия для их развития. Такое покровительство городам было на Ближнем Востоке традиционным, оно и обеспечивало высокий уровень урбанизации в регионе. Вместе с тем существование широкой сети городов предполагает и достаточно высокий уровень развития товаро-денежных отношений. Денежная форма части налоговых повинностей анатолийских крестьян в первой половине XIII в. свидетельствует о том, что эти отношения проникали и в деревню. Однако значение рынка и денег не следует преувеличивать. Большая часть сельскохозяйственной продукции, попадавшей в города, получалась за счет принудительных изъятий и насильственных конфискаций по низким государственным расценкам, а то и в результате прямого ограбления сельских жителей. Усилия Сельджукидов по созданию системы централизованного управления и эксплуатации означали в конечном итоге преимущественное развитие институтов распределения, а не обмена. По существу, ими воспроизводились порядки, известные с первых веков средневековья и типологически сопоставимые с раннефеодальными отношениями в Западной и Юго-Восточной Европе. {65}

Утвердившиеся в сельджукском обществе нормы аграрных отношений и городской жизни отражали несомненный социальный прогресс бывших кочевых завоевателей, перешедших к оседлости, но процесс адаптации самих тюрков-сельджуков к новым условиям бытия был непростым. С другой стороны, для немусульманского населения Малой Азии акции сельджукских правителей сулили бо́льшую упорядоченность и умеренность налоговых повинностей, избавление от наиболее тяжелых личностных форм несвободы и угнетения. Поэтому они могли способствовать не только оживлению хозяйственной активности, но и известному спокойствию в стране.

Особенности государственной организации.

Имеющиеся очень неполные и довольно фрагментарные сведения позволяют все же увидеть некоторые характерные черты режима политической власти в первой половине XIII в. Внешне местная система государственного управления очень похожа на ту, что сложилась в империи Великих Сельджукидов и была описана ее главным министром (везиром) Низам аль-Мульком в конце XI в. в трактате "Сиясетнаме” ("Книга об управлении") . Это сходство вполне объяснимо: правители Коньи стремились воспроизвести у себя те же порядки, которые были заведены почти два века назад в Багдаде. Однако условия в Анатолии были иными, чем в центре мусульманского мира, и потому местные политические институты заметно отличались от своих первоначальных моделей. Близкое соседство Византии и других христианских государств несомненно оказало воздействие как на структуру, так и на формы деятельности сельджукских органов управления.

Султаны Коньи располагали фактически неограниченной полнотой власти. Объявленные "тенью Бога на земле", они выступали одновременно и светскими и духовными владыками. Существование последних аббасидских халифов, формально признававшихся духовными вождями мусульман, не могло сдерживать их действия. Малоазийские Сельджукиды всячески подчеркивали свое уважение к халифам, но были совершенно самостоятельны. Как правило, за халифами оставалось лишь право придания законности султанской власти, выражавшееся в присылке почетного халата. Кроме того, черный цвет — цвет аббасидских халифов — был избран правителями Коньи для своего знамени, он стал символом радости. Вместе с тем красные сафьяновые сапожки, что носили султаны Рума по примеру константинопольских василевсов, выдавали стремление заимствовать атрибуты придворной жизни Византии.

Даже в период наивысшего расцвета сельджукской державы в Малой Азии она не знала четкого размежевания двух частей административного механизма — султанского двора и государственных служб. Двор сохранил многие черты военной ставки — основного центра управления {66} в степных империях. С этим обстоятельством связана высокая роль многих придворных сановников, в частности атабека и перване. Первый (как это следует из самого титула) занимал должность воспитателя молодых султанов, которая давала возможность вмешиваться в дела государственного управления. Персидский титул второго (в переводе означает — мотылек) никак не разъясняет его подлинную роль при дворе. Первоначально перване, видимо, выступал в качестве личного эмиссара правителя, но в конечном итоге превратился в некое подобие министра двора, фигуру наиболее близкую к султану и потому чрезвычайно влиятельную.

Другую часть центральной администрации составлял султанский совет — Диван, где заседали высшие чины бюрократического аппарата. Часть из них оставалась в Конье даже тогда, когда султан и его окружение покидали столицу. Главной фигурой в Диване был везир, отвечавший за деятельность гражданской администрации и прежде всего за сбор государственных поступлений. Его влияние в Конье было не столь велико, как в соседних мусульманских странах, поскольку этот пост могли занимать и обращенные в ислам представители византийской знати. Кроме него в султанском совете заседали главы четырех основных ведомств: государственного казначейства — мустоуфи, канцелярской службы — туграи, военного ведомства — ариз и управления султанских владений — мушриф. Наибольшим влиянием среди них пользовался мустоуфи, в ведомстве которого 12 секретарей вели учет доходов от государственного имущества, а 12 других ведали расходами на армию и административный аппарат. В ведении ариза находилась канцелярия, которая составляла реестры земельных пожалований — икта. В распоряжении туграи была султанская печать в виде особого знака — тугры. Этим знаком удостоверялись султанские указы — ферманы, жалованные грамоты — бераты и прочие документы, выходившие из правительственных канцелярий.

Помимо названных служб значительную роль в управлении страны играло судебное ведомство, представленное большим количеством мусульманских судей — кадиев. Их статус был иным, нежели у других представителей администрации, поскольку они выступали в качестве хранителей и истолкователей мусульманского права — шариата, а их существование обеспечивалось главным образом за счет доходов от вакфов. Наряду с кадиями, ведавшими гражданскими делами, действовали и особые военные судьи — кадиаскеры. Правосудием от имени султана занимались также особые чиновники, в чьи функции входило пресечение попыток произвола и беззакония со стороны административного аппарата.

В отличие от судебной системы, типичной для исламского мира, организация сельджукской армии в XIII в. была отмечена большим {67} своеобразием. Часть войска султанов Рума, как и других средневековых мусульманских правителей, составляли освобожденные рабы — гулямы. Как правило, это были малоазийские христиане, захваченные в плен в ходе набегов на пограничные византийские владения, или рабы, купленные в "стране Кыпчак”, т.е. в Северном Причерноморье, и обращенные позже в ислам. Использование гулямов было выгодно по двум причинам. Во-первых, лишенные родственных и социальных связей, они верно служили своему патрону — султану; во-вторых, с их помощью сельджуками усваивались особенности военного знания, и военной технологии, которые не были известны на Востоке. По тем же причинам в армии малоазийских Сельджукидов использовались отряды икдишей, а также христианских наемников. Появление последних в мусульманском войске было явлением крайне необычным, ибо противоречило традициям исламского мира, согласно которым лишь "правоверные" могли принимать участие в военных действиях. Привлечение для участия в походах отрядов славян, норманов, итальянцев и других "франков", а также частей христианских союзников выступает как самое очевидное свидетельство использования Сельджукидами в своих государственных делах опыта "гяуров", прежде всего византийцев.

Система провинциального управления Конийского султаната складывалась под воздействием, с одной стороны — стремления правителей к утверждению сильной центральной власти на всей территории страны, а с другой — отсутствия в их распоряжении достаточно развитого государственного аппарата. В результате положение отдельных областей значительно отличалось, что отразилось и в титулатуре провинциальных наместников. Так, управитель западной пограничной области Кастамону носил титул бейлербея (бей над беями), который свидетельствовал, что в его подчинении находятся местные туркменские беи. Во главе других провинций находились субаши — предводители племен, поселившихся в этих землях, позже они превратились в хакимов и вали, т.е. губернаторов, совмещавших административные и военные функции. Некоторые территории рассматривались как полузависимые уделы, во главе которых ставились эмиры из ближайшего султанского окружения или из прежних владельцев данной области. Вместе с тем пестрый состав населения и отсутствие прочных связей между различными этнорелигиозными группами вынуждали правящую верхушку полагаться преимущественно на военную силу. Поэтому все провинциальные наместники были прежде всего военачальниками, в чьем распоряжении находились военные гарнизоны, размещенные в крупных городах, и конное ополчение, состоявшее из местных иктадаров. {68}

Культурная и религиозная жизнь.

Нормализация условий для хозяйственной и общественной деятельности и особенно оживление городов создали необходимые предпосылки для активизации и расширения культурной среды в Румском султанате. Этому во многом способствовала и правящая верхушка страны. Со времени Кылыч-Арслана II она стала претендовать на то, чтобы выступать в качестве воспреемников Великих Сельджукидов и потому была готова расходовать любые средства на широкое городское строительство, на попечительство религиозно-культурным центрам, складывавшимся вокруг мечетей, на привлечение ко двору людей науки и искусства. К тому же напряженная обстановка в Азии накануне и в начальный период завоевательных походов Чингисхана вынуждала многих ученых, поэтов, художников, врачей из Средней Азии, Ирана, Закавказья искать покровительства на земле Анатолии, вдали от бесконечных междоусобиц и ужасов монгольского нашествия. В итоге за несколько десятилетий в городах Малой Азии сложился широкий круг лиц духовной культуры, чья деятельность оказывала несомненное влияние на жизнь сельджукского общества. Об этом свидетельствуют многочисленные рукописи того времени, сохранившиеся в библиотеках и частных коллекциях Турции. Среди них — энциклопедии по медицине, ботанике, астрологии, механике, труды богословов, юридические трактаты и исторические сочинения, стихотворные и прозаические переложения сюжетов из арабской и персоязычной литературы.

Среди тех, чей талант и умение привлекли внимание щедрых покровителей в Конье, Эрзинджане, Диярбакыре, было немало и местных христианских мастеров. Поэтому во многих сельджукских памятниках культуры соединились элементы исламского искусства Средней Азии и Ирана с византийскими и армяно-грузинскими заимствованиями. Это слияние разных культурных традиций особенно заметно в архитектуре. Еще в начале XIX в. в Конье сохранялись городские стены, воздвигнутые по приказу Кейкубада I в 1221 г. Некоторое представление о фортификационном искусстве сельджуков можно составить по уцелевшим городским стенам Диярбакыра: их высота 10-12 метров, ширина 3-5 метров, а общая протяженность около 6 тыс. метров. Раскопки, проведенные в Конье, позволяют увидеть, что городские стены были построены в виде круга со 144 башнями через каждые 40 шагов. В центре города на холме возвышалась цитадель, где находились главная мечеть и дворец султана. Вероятно, Кейкубад хотел отстроить Конью как своеобразное повторение Багдада, воспринимавшегося им как идеал исламского города. Реализация же этого замысла отчетливо демонстрирует мотивы явно неисламского характера: все башни были сооружены из прекрасно обработанного камня и украшены античными колоннами и рельефами, на которых видны изображения слонов, львов и драконов. Над главными воротами красовались два барельефа крылатых гениев.

Сохранился целый ряд культовых и гражданских сооружений той эпохи, в частности Голубая мечеть в Сивасе (1196—1197), мечети в {69} Нигде (1233) и Амасье (1237—1246), мавзолей (тюрбе) Кылыч-Арслана в Конье, медресе, построенное сельджукским сановником Эртокушем близ Испарты (1224), каравансарай в Эвдире (в 18 км от Антальи), возведенный Кейкавусом, и султанский хан на дороге из Коньи в Аксарай (1228—1229). Их отличает использование обработанного камня вместо кирпича, применявшегося в Иране и Средней Азии. Первоначально внешний облик сооружений был прост и непритязателен: гладкая, ровная поверхность стен, за исключением богато орнаментированных порталов. Со второй четверти XIII в. и внешнее, и внутреннее убранство заметно меняется благодаря все более широкому использованию для украшения стен, фасадов и куполов резного камня и дерева, мозаики из фаянса и облицовочной керамики.

Судя по сохранившимся образцам оружия, домашней утвари из меди, бронзы и латуни, ювелирных украшений, ковров и тканей, работы сельджукских мастеров отличались изобретательностью, вкусом и тонким расчетом, они умело владели искусством чеканки, инкрустации, филиграни. Вместе с тем они не соблюдали строго ограничений, накладываемых исламом на изобразительное искусство, поэтому в декорировке своих произведений наряду с арабесками и геометрическим рисунком, растительным узором и каллиграфическим письмом ими использовались фигурные изображения, особенно животных. В этой же связи можно отметить и первые опыты миниатюрной живописи, столь характерной для средневековой рукописной книги. Среди них особо выделяется сохранившийся в музее Топкапы манускрипт, содержащий персидскую версию арабской сказки под названием "Варка и Гюльшах". Рукопись насчитывает 71 миниатюру, которые дают богатое представление о стиле тогдашней жизни, поведении и одежде людей, конской утвари, оружии.

В сфере духовной жизни воздействие собственно исламской традиции ощущалось более определенно. Оно характеризовалось не только широким притоком лиц умственного труда из старых центров мусульманской культуры, но и активной деятельностью религиозных учебных учреждений — медресе, которые начали создавать в Малой Азии с середины XII в. Впрочем, восприятие ислама в сельджукском обществе не было однозначным. Сами Сельджукиды были ортодоксами — суннитами и старательно соблюдали предписания веры. Особым ореолом уважения в исторических хрониках окружено имя Кейкубада I, который строго исполнял все обряды и даже собственноручно переписал Коран. Однако среди подданных султана далеко не все были столь ревностными суннитами. В сельских районах, особенно среди туркменских кочевников, получили распространение различные течения шиизма, от "умеренных" имамитов до "крайних" (алидов и исмаилитов).

Если основными носителями идей суннизма выступали улемы — ученая верхушка мусульманского духовенства, то пропагандистами шиизма чаще всего были странствующие дервиши, устремившиеся в Малую Азию из Хорасана, Сирии, Ирака, Средней Азии, прикаспийских областей Закавказья. Многие из них сохраняли элементы старого, {70} языческого мировоззрения, и потому их проповеди и радения встречали сочувственный отклик номадов, сравнительно недавно приобщившихся к исламу.

Не менее широко распространились в Малой Азии различные мистические братства — тарикаты. Установление тесных контактов Сельджукидов с халифом ан-Насиром, покровителем суфиев, привело к тому, что шейхи суфийских тарикатов стали желанными гостями у правителей Коньи и их приближенных. Трижды в Анатолию приезжал из Египта "великий шейх" суфиев философ Ибн Араби (1165—1240). При этом в 1215 г. он посетил Румский султанат по приглашению Кейкавуса I, который принимал его как духовного наставника и советовался по многим вопросам, в том числе и о политике в отношении христиан. В Конье Ибн Араби жил в доме своего последователя, чей сын Садреддин Коневи (ум. 1274/75) в дальнейшем стал виднейшим малоазийским мистиком. В 1225 г. в Малой Азии обосновался и другой суфийский проповедник Бехаеддин Велед (ум. 1231) по прозвищу "Султан улемов", отец знаменитого поэта и ученого-мистика Джалаледдина Руми (ум. 1273). Вспомним также о приезде в 1221 г. в Малую Азию еще одного известного суфийского шейха Шихабеддина Сухраварди, пропагандировавшего здесь идеи футувва и способствовавшего появлению организаций ахи.

Среди народа идеи суфиев распространяли странствующие тюркоязычные проповедники — баба, которые были связаны со знаменитым тарикатом, основанным в Средней Азии Ахмедом Ясеви (ум. 1166) и сыгравшим важную роль в распространении ислама у тюркских кочевников. Наряду с баба пропагандистами суфизма в Румском султанате выступали дервиши, принадлежавшие чаще всего к орденам рифаи и календеров. Эти братства были близки друг другу, оба относились к числу бродячих и нищенствующих, но между ними были и некоторые различия. Рифаи (другое название ахмеди) прославились своими радениями, приводившими их участников в экстатическое состояние, что позволяло им ходить по огню, протыкать раскаленным железом щеки и язык и т.п. Календеры (точнее каландары, другое название абдалы) выделились в отдельный тарикат лишь в начале XIII в. Упомянутый уже Сухраварди, отмечал, что члены братства одержимы идеей "душевного покоя” и потому "не уважают ни обычаев, ни обрядов и отвергают общепринятые нормы общественной жизни и взаимоотношений… не пекутся о ритуальных молитвах и посте, выполняя только самое обязательное,… их не заботят земные радости, дозволенные снисходительностью божественного закона". Вполне естественно, что поведение календеров и рифаи воспринималось как явный вызов существовавшим общественным порядкам, но именно благодаря им суфизм, выступавший изначально как оппозиционное течение горожан, получил распространение в среде сельского населения, что обеспечило ему массовую поддержку низов наряду с популярностью у верхов сельджукского общества. {71}

Глава 6

Малая Азия накануне и после монгольского нашествия

Вторая волна тюркской колонизации Малой Азии.

Упрочение власти султанов Рума составляло важную, но не единственную особенность жизни сельджукского общества в первой половине XIII в. Не менее значимые последствия имело и переселение в Анатолию большой массы жителей Средней Азии, Ирана, Закавказья, Северного Причерноморья, вызванное угрозой завоевательных походов Чингисхана. Основу этого миграционного потока составляли кочевники, которым вообще свойственны большая подвижность и готовность к освоению новых территорий. Однако наряду с ними, спасаясь от монгольского нашествия, бежали и многие оседлые жители, земледельцы и горожане. Поскольку волна беженцев захватила преимущественно районы тюркоязычного расселения в Юго-Западной Азии, именно тюрки оказались вовлечены в процесс миграции в наибольшей степени, хотя вместе с ними в движение пришли и другие этнические общности (иранцы, курды, арабы и др.).

Наиболее компактной группой переселенцев можно считать племена, объединившиеся вокруг хорезмшаха Джалаледдина Мангуберти. После поражения от войск Кейкубада и гибели их предводителя они перешли на службу малоазийских Сельджукидов, получив икта в районах Эрзинджана, Амасьи и Ларенды (Карамана). Среди ушедших на территорию Анатолии было и племя кайы, вожди которого, как утверждает историческая традиция, встали затем во главе зарождавшегося Османского государства. К этому же времени можно отнести и переселение из Ирана в Южную Анатолию кочевников-караманов, относившихся к огузскому племени салор. Их предводители во второй половине XIII в. создали Караманский бейлик.

Темп миграционного движения, естественно, был весьма медленным. Поэтому монгольские завоеватели довольно быстро опередили волну переселенцев, продолжавших приходить в Малую Азию и после появления здесь войск Байджи-нойона. Фактически миграция тюркского и нетюркского населения в значительных масштабах длилась до конца XIII в. Уже в эпоху монгольского владычества в районах верхнего течения Тигра и Евфрата появилось сильное туркменское племя каракоюнлу. Новой чертой миграционного движения во второй половине века можно считать переселение в Анатолию ряда монгольских племен, например карататар.

Вплоть до решающего столкновения с монголами в 1243 г. правители Румского султаната пытались держать под своим контролем движение массы переселенцев, выделяя им районы размещения и устанавливая {72} обязанности вновь прибывших по отношению к представителям султанской власти. Основная часть появившихся номадов была направлена на границы государства, где в центре их жизненных интересов оказались отношения с христианскими соседями — жителями Никейской империи, Киликийской Армении, Трапезундского государства. Но влияние второй миграционной волны выходило далеко за пределы отношений переселенцев с государственной властью. Оно прослеживается в самых разных сферах жизни сельджукского общества.

Прежде всего следует отметить заметное увеличение удельного веса номадов среди подданных конийских Сельджукидов, в результате чего существенно осложнилось развитие процесса перехода первых тюркских завоевателей Малой Азии к оседлости, возросла роль родоплеменных связей и институтов военной демократии, свойственных кочевому обществу. С другой стороны, значительно увеличились масштабы перемен в среде самих кочевников, что проявилось в дроблении племен, их смешении, складывании новых объединений, имевших более политический, нежели племенной характер.

Если в начале XIII в. тюрки-сельджуки составляли, по утверждениям некоторых современников, примерно десятую часть населения завоеванной ими страны, то в дальнейшем их удельный вес заметно вырос. В результате сильный импульс получил процесс складывания новой этнической общности — турок — путем взаимной ассимиляции разных этнических коллективов в Румском султанате. Быстрее шел процесс слияния членов местных мусульманских общин — тюрок, иранцев, курдов, арабов. Одним из первых результатов этого процесса можно считать упоминаемое в источниках с середины XIII в. племя гермиян, состоявшее из подвергшихся сильной тюркизации курдов. Медленнее осуществлялась ассимиляция тюрок-мусульман с местными христианами, поскольку ислам, разрешая мусульманам брать в жены немусульманок, запрещал брачные союзы между "неверными" мужчинами и мусульманками. Известно, что матери и жены многих сельджукских султанов были христианками. Возможно, что подобная традиция идет еще от Кылыч-Арслана I, женой которого была Изабелла, сестра Раймонда Тулузского, одного из предводителей крестоносцев. В XIII в. обычай жениться на чужеземках стал еще более распространенным: на дочери византийского вельможи был женат Гияседдин Кейхюсрев I, грузинская царица Русудан отдала свою дочь Тамар в гарем Гияседдина Кейхюсрева II. О нем доминиканский миссионер фламандец Гильом де Рубрук писал, что у султана жена из Иберии (Грузии), от нее один сын, другой сын от наложницы-гречанки, третий от тюрчанки.

Впрочем, этническое самосознание у тюрок-сельджуков еще не пробудилось, поэтому при султанском дворе в Конье явно преобладало иранское влияние. На персидском языке составлялись документы султанской {73} канцелярии. Наследники сельджукского престола в XIII в. получали имена мифологических иранских героев. Неслучайно византийские авторы того времени обычно называют тюрок-сельджуков "персами", отличая их от "скифов" — монголов. Несомненно, что в первой половине XIII в. конфессиональное самосознание у Сельджукидов еще явно преобладает над этническим.

Обострение социально-политических конфликтов в Румском султанате.

Появление большой массы тюркских переселенцев ускорило развитие противоречий, присущих сельджукскому обществу, и обнажило внутренние слабости власти конийских султанов. Одно из важнейших противоречий определялось разрывом в уровне развития "верхов" и "низов". В то время как правящая элита быстро усваивала достижения как мусульманской, так и христианской политической культуры средневековья, среди простого люда сохранялась тяга к эгалитарным традициям кочевого, родоплеменного общества. Он медленно и неохотно втягивался в новые социальные отношения, с их явным правовым и материальным неравенством, эксплуатацией, произволом власть имущих. Переселившиеся в Анатолию кочевники-скотоводы не желали превращаться в обычное податное население и подчиняться распоряжениям султанских наместников. Стремление номадов к сохранению своей свободы самым тесным образом переплеталось с недовольством тех тюрок, которые уже стали земледельцами и попали под гнет феодализирующейся сельджукской верхушки.

Не меньшей остротой отличались противоречия внутри господствующего класса. В борьбе за власть столкнулись интересы старой кочевой знати и чиновной верхушки. Первые отстаивали свои прерогативы, связанные с участием в курултаях — советах представителей огузских племен, на которых происходило провозглашение нового султана. Вторые, стремясь подорвать влияние племенных вождей, выступали за усиление султанского единовластия. Противоборство двух группировок осложнялось личностными мотивами, несовместимостью интересов различных родственных кланов, взаимными подозрениями и частыми изменами. С приходом к власти бесталанного и неуравновешенного Гияседдина Кейхюсрева II соперничество в рядах правящей верхушки резко усилилось. Вначале пользовавшийся доверием султана везир Саадеддин Кёпек сумел путем оговоров и интриг устранить одного за другим наиболее влиятельных лиц из окружения правителя, став настоящим диктатором во дворце. Однако спустя два года султан при поддержке ряда эмиров расправился и с Кёпеком.

Свидетельством растущей напряженности может служить все более активная пропаганда шиитских догматов и идей суфизма, находившая широкий отклик в сельджукском обществе. Стремясь сгладить остроту религиозных несогласий, Сельджукиды старательно {74} подчеркивали свою веротерпимость. Существуют свидетельства, что Кейкавус I завязал тесные контакты не только с Ибн Араби и халифом ан-Насиром. Он поддерживал также связь, посылая время от времени подарки, с руководителями ассасинов (одного из ответвлений "крайних" шиитов — исмаилитов), которые обосновались в Иране в неприступной крепости Аламут и пытались бороться с суннитскими правителями с помощью террористических актов. Впрочем, щедрые дары не спасли жизнь султана, который был отравлен при неясных обстоятельствах. Так же трагически оборвалась жизнь благочестивого Кейкубада, причем к его смерти прямое отношение имели его старший сын и везир Кёпек.

В конечном итоге долго сдерживаемый конфликт вылился в массовое антиправительственное выступление, начавшееся в 1239 г. Оно известно в истории как восстание Баба Исхака. Сам предводитель восстания был родом из Самосаты (Самсат), старинного города на берегу Евфрата, расположенного севернее Эдессы, и известного тем, что здесь в III в. н.э. жил основоположник павликианской ереси Павел Самосатский. Впрочем, еретики были и в роду Исхака: его дед вначале придерживался несторианства, а затем перешел в ислам. Сам Исхак отличался подвижническим образом жизни, некоторые современники называли его шаманом и чародеем, а другие считали прорицателем. После того, как в самом начале правления Кейхюсрева II Самосата была присоединена к владениям Сельджукидов, Баба Исхак перебрался ближе к Амасье. Здесь обосновался его духовный наставник Баба Ильяс Хорасани, который был последователем Ахмеда Есеви и вместе с тем разделял идеи шиитского мессианства (махдизма). Амасья в то время, видимо, стала центром религиозной оппозиции, и Баба Ильяс, открыто объявив себя "посланцем Аллаха", бросил тем самым вызов правителям Коньи, придерживавшимся суннитских норм ислама.

Действуя от имени своего учителя, Баба Исхак сумел объединить вокруг себя множество последователей (мюридов), которые затем стали распространять его мятежные проповеди по значительной территории — от Амасьи и Токата до Марата и Малатьи. На призывы Баба Исхака откликнулись многие крестьяне и кочевники-скотоводы. Восстание началось выступлениями туркменских племен в районах Марата и Эльбистана. Затем приверженцы Баба Исхака двинулись на Сивас и далее к Амасье. Против бунтовщиков султан бросил свои войска, которые никак не могли с ними справиться: вначале был дважды разбит у Малатьи предводитель гермиян Музаффареддин, затем потерпел поражение икдишбаши Сиваса. Тогда султан обратился к помощи наемников — "франков", которые под предводительством коменданта Амасьи наконец смогли окружить отряд Баба Исхака и захватить его в плен. Баба Исхак был казнен, но восстание не прекратилось. Его участники {75} двинулись на запад и захватили Кыршехир. Охваченные религиозным рвением, они отказывались верить в смерть своего вождя и продолжали расправляться с султанскими ставленниками и "именитыми людьми". Понадобилось еще два года, чтобы войска, снятые с восточных границ, сумели окончательно погасить огонь мятежа. Восстание было жестоко подавлено. Султан приказал казнить всех его участников. Как утверждает сельджукский хронист Ибн Биби, пощажены были лишь дети в возрасте двух-трех лет.

В выступлении приверженцев Баба Исхака проявилось широкое недовольство тюркского населения своим приниженным и угнетенным состоянием, упорное сопротивление кочевых племен процессу феодализации. Вместе с тем это восстание можно рассматривать и как свидетельство внутреннего ослабления сельджукского государства накануне монгольского нашествия.

Битва при Кёсе-даге (1243) и ее последствия.

Угрозу, надвигавшуюся с востока (из страны "Чина и Мачина", как писали хронисты того времени), в Малой Азии ощутили еще в 20-е — начале 30-х годов. В 1220 г. 30-тысячный корпус под водительством Джэбэ и Сугэдэя, совершив нападение на земли хорезмшаха, вышел к Западному Ирану и Кавказу. Этот разведывательный поход не затронул владений султанов Рума, поскольку монголы по горным перевалам прошли через Кавказские горы и вышли в степи Северного Причерноморья, где состоялось первое сражение с русскими войсками на р. Калке (1223).

В ходе завоевания Азербайджана в 1231—1232 гг. отдельные отряды монголов совершили ряд грабительских набегов на владения Кейкубада I, доходя до Сиваса и Малатьи. Эти действия заставили сельджукского султана пойти на улучшение своих отношений с Грузией и эйюбидскими правителями в Сирии. В 1236 г., после захвата Грузии и Армении и окончательного подчинения Кавказа, монгольские завоеватели направили свое посольство в Конью, чтобы потребовать от Сельджукидов присылки регулярных посольств с данью. Правда, в последующие несколько лет монголы не возобновляли своих претензий на верховенство в Малой Азии из-за внутренних династийных споров, особенно обострившихся со смертью преемника Чингисхана Угэдэя (1241). Однако сельджукская верхушка не сумела воспользоваться этой паузой, чтобы подготовиться к отпору захватчикам.

Монгольское наступление на Малую Азию началось в конце 1242 г. В то время как часть войск совершила нападение на Верхнюю Месопотамию, полководец Байджу осадил Эрзурум и после двухмесячной осады захватил его. Армянский хронист тех лет Киракос Гандзакеци, описывая это событие, отмечал, что "татары [т.е. монголы ] разделили городские стены на участки между разными отрядами… воздвигли множество катапульт и разрушили стены. После этого они ворвались в {76} город, без всякой пощады предали мечу жителей, ограбили их имущество и богатство, а город сожгли огнем". С захватом Эрзурума Байджу обрел необходимый плацдарм для дальнейших военных действий в Анатолии, которые он возобновил весной 1243 г.

Получив известие о падении Эрзурума, Кейхюсрев стал предпринимать экстренные меры для сбора своих войск. К ним затем присоединились отряды наемников и части, присланные его союзниками и вассалами из Халеба, Трабзона, Никеи; лишь Хетум I предпочел направить своих послов в ставку Байджу. В итоге, как сообщает Киракос Гандзакеци, султану удалось выставить "бесчисленное количество людей". Гильом де Рубрук говорит об армии в 200 тыс., но сельджукский хронист Ибн Биби приводит значительно более скромную цифру — 70 тыс. Тем не менее все современники сходятся на том, что войско Байджу явно уступало по численности армии Кейхюсрева II.

Сельджуки встретили своих противников, заняв выгодные позиции в горном ущелье Кёсе-даг, западнее Эрзинджана. Однако Байджу сумел перехитрить султанских военачальников, использовав традиционную тактику кочевников с ложным отступлением и внезапной контратакой, в которой участвовали отборные части монголов, а также отряды грузинских и армянских князей. В результате находившиеся в засаде воины, по словам того же Гандзакеци, "встретив султанские войска, разбили и обратили их в бегство. Султан едва спасся и бежал. Татары преследовали бегущих и беспощадно истребляли их”. К вечеру 26 июня 1243 г. сельджукской армии уже не существовало.



Поделиться книгой:

На главную
Назад