Помоги проекту - поделись книгой:
С провизией, к слову сказать, приходилось хуже всего. Ни о каком многообразии, калорийности, вкусе не могло быть и речи. Единственной свежей пищей, да и то лишь в дни убоя, было мясо коров и свиней, которых брали в рейс живыми. В носовой части судна на верхней палубе располагалась поварня с чугунной плитой - камбузом, чье название перешло потом и на саму поварню. Там оканчивали свой жизненный путь животные и птицы. А дальше - солонина, такая, о какой мог только мечтать Пигафетта, и весь тот мусор, который он упомянул в своем дневнике как съедобный. Предел мечтаний - традиционное морское янки-хаши, изобретение американцев: пюре из картошки с мелко наструганной солониной. Но это - не раньше XVII века. Лишь на короткое время хватило людям Магеллана продуктов, загруженных в Севилье, - сухарей и фасоли, гороха и чечевицы, готовой солонины вяленой рыбы, анчоусов и сыра, лука и чеснока, изюма и инжира, меда и неочищенного миндаля, соли и риса, муки и айвового варенья. Ненадолго хватило им хереса и оливкового масла, уксуса и воды, каперсов и горчицы. Старая, задубевшая кожа, размоченная в морской воде,- вот чем должны были довольствоваться те, которые шли впереди. Да еще протухшая гнилая вода, опилки и крысы.
И все же они шли за горизонт, эти люди, для которых жизнь была адом, а смерть избавлением! Надеялись ли они на возвращение? На это могли бы ответить только они сами. «Кливер поставлен - все счета оплачены», - говорили французские моряки, выбирая якорь. Каждый рейс для моряка - последний. И каждый оставленный за кормой порт - последний. Море плохо знает арифметику. А из грамматических времен знает только два - прошедшее и настоящее. Они шли, смутно догадываясь, что за ними придут другие и, быть может, помянут их в своих молитвах. А на большее они и не рассчитывали. Они открывали мир. И не жалели мараведи на покупку пергамента для карт и на изготовление самих карт (Боже, что это были за карты!), и не торгуясь приобретали астролябии и квадранты, компасы и запасные иглы для них (юстировка испорченных игл влетала в кругленькую сумму), песочные часы и кожаные футляры для особо ценных бумаг. Для экспедиции Магеллана, например, были изготовлены или закуплены двадцать пять карт (и только одна из них - карта мира, предназначенная для короля, - удостоилась кожаного футляра), шесть металлических астролябий и одна деревянная, свыше трех десятков компасных игл, пятнадцать деревянных квадрантов в оправе из латуни, тринадцать компасов (один из них, позолоченный, был отослан королю вместе с каргой мира) и восемнадцать песочных часов.
Магеллан был одним из последних больших мореплавателей, кто водил корабли, полагаясь в основном на свои знания и опыт, да еще на милость Господню! Только в 1530 году, девять лет спустя после его гибели, появилась первая известная нам плоскостная карта мира с поправками показаний компаса для той или иной долготы. Ее автором был Алонсо де Санта-Крус, космограф из Севильи. Но, увы, и эта карта оказалась далека от совершенства, хотя пользоваться ею все же было можно - с большой оглядкой: составитель чересчур увлекся гармонией и симметрией, и то, что было верным для известных морей, оказалось неприемлемым для более отдаленных - хотя бы потому, что все параллели и меридианы были вычерчены на карте строго по линейке.
Однако лед тронулся. В том же году антверпенский астроном Гемма Фризий дал в руки мореплавателей надежный ключ к определению координат. Широту в те времена умели весьма точно определять даже юнги - по пеленгу Солнца при помощи градштока - «посоха Иакова», астролябии или квадранта. Стоило лишь сверить полученные цифры с нужным местом в таблицах эфемерид или в астрономических альманахах, выпускавшихся со времени изобретения книгопечатания. «Ловле светил», правда, мешали пасмурная погода и качка. С качкой совладал в середине XVI века итальянский математик, медик и философ Джеронимо Кардано: он изобрел «карданов подвес» - гибкое шарнирное сочленение для подвешивания котелка компаса в нактоузе, корабельных ламп и любых других предметов (той же астролябии), позволявшее им оставаться в горизонтальном положении при любых видах качки. В кардановом подвесе, имеющем вид кольца, есть два специальных гнезда, и в них вкладываются оси (цапфы), укрепленные в продольной плоскости котелка компаса, лампы или чего угодно другого. С этого времени нактоуз изменил свой облик: приземистый шкафчик превратился в высокий и узкий пелорус, оборудованный кардановым подвесом и фактически не изменившийся до наших дней. Фризий сделал следующий шаг: исходя из постоянства скорости вращения Земли - один градус за пятнадцать секунд - он предложил отсчитывать долготу от ближайшего известного меридиана при помощи... часов! «Как просто!» - можем мы теперь сказать. Да, просто, но ведь до этого надо было додуматься...
Итак, с 1530 года долготу определяли посредством песочных часов. Излишне говорить, какова была точность тех измерений! История представит нам не один пример того, как вдруг «терялись» на картах разных мореплавателей острова и целые материки и как столь неожиданно «находились» те, что были уже не единожды открыты. Начиная с XVI века каталог таких к географических недоразумений пополнялся с головокружительной быстротой. Мало способствовала исследовательскому мореплаванию и развитию точной картографии также неразбериха с единицами измерения: каждый измерял расстояния и прочие величины так, как научили его родители. Унификации в этой области пришлось дожидаться очень долго...
Примерно в 1593 году, во всяком случае не позднее 1594-го, пират Джон Дейвис значительно усовершенствовал квадрант, получивший с того времени название «английского» или «Дейвисова». Принцип Дейвиса основывался на совмещении изображений светила и горизонта в одной плоскости и измерении угла между ними. Идея нового прибора для измерения высот небесных светил и определения широты открыла, можно сказать, новую эпоху в конструировании морских угломерных инструментов, о чем ни Дейвис, ни его современники, конечно, не догадывались.
Но должно было пролететь еще почти два столетия, прежде чем уверенное вычисление координат перестало быть проблемой.
В 1699 году Исаак Ньютон в развитие принципа Дейвиса предложил заменить его квадрант, имевший градуированную дугу, представлявшую собой четвертую часть окружности, более совершенным октаном с градуировкой восьмой части окружности. Однако эта идея не привлекла тогда внимания, Ньютон явно опережал свой век. Зато в 1731 году ею внезапно загорелся соотечественник сэра Исаака - Джон Хэдли, а еще позднее тот же Хэдли и одновременно с ним американец Годфри остановились на «золотой середине»: они синхронно, но независимо друг от друга сконструировали секстан - прибор, объединивший в себе достоинства квадранта Дейвиса и октана Ньютона и существующий почти без изменений по сей день. Уже в начале XVIII столетия сделалась достоянием музеев астролябия (она же ноктурлябия в ночное время), честно отслужившая свой век.
Изобретение секстана совпало чудесным образом с изобретением точного пружинного морского хронометра, тоже дожившего до наших дней, хотя тот первый, сконструированный йоркширцем Джоном Харрисоном, мало имеет общего с нынешними.
С начала XVII века искусство мореплавания и искусство судостроения шагают рука об руку. Еще в 1559 году в Париже вышла книга Пьера де Медина «Искусство навигации», иллюстрированная множеством ксилографий. Следующий шаг сделали англичане: Джон Дейвис одним из первых суммировал накопленные к тому времени навигационные знания в книге «Секреты моряков», вышедшей в Лондоне в 1594 году между двумя его экспедициями. А год спустя он выпустил еще одну книгу - «Гидрографическое описание мира», которой пользовался Джеймс Кук почти два столетия спустя.
Эти две монографии явились самым настоящим откровением для всех, кто был связан с морем: ведь каждый капитан держал свои знания в своей голове, все карты были секретными, а чертежи строящихся судов, точнее - отдельных, их деталей, в лучшем случае делались на песке по мере надобности и тут же тщательно затирались.
Дейвис сломал стену молчания. В 1616 году португалец Мануэл Фернандиш, следуя его примеру, издает первую в мире «Книгу о строительстве судов», примерно в 1619 году амстердамский картограф и издатель Биллем Янсзон Блау, упомянутый Вонделом в «Похвале мореходству» как творец «дивных карт, орудий всевозможных» и очень хороших глобусов, печатает также
Еще чуть позже, в 1629 году в Ульме увидела свет книга Йозефа Футтенбаха «Судовая архитектура», написанная на латыни и потому сразу же ставшая доступной всем.
Со второй половины этого столетия англичане, а вслед за ними и другие морские народы стали строить свои суда быстрее за счет сокращения цикла доводки после спуска со стапеля. До этого оно сходило на воду «слепым»; на воде, «на натуре», так сказать, оно принимало в свои трюмы расчетный груз, а на палубы пушки - и лишь после этого на корпусе рисовали ватерлинию, а в бортах прорезали орудийные орты. И вот в 1666 году английский судостроитель Энтони Дин, наверняка знакомый с книгой Футтенбаха впервые проделал это прямо на стапеле. Изучив грузовые шкалы на уже плавающих судах и призвав на помощь закон Архимеда, он вывел математическую закономерность, вычислил водоизмещение строящегося судна, а на его основе - грузоподъемность и осадку, и уверенно нанес на корпус ватерлинию, а в двух футах над нею указал места орудийных портов: именно в двух футах над водой должна была располагаться нижняя палуба - только тогда при любой волне орудия могли вести огонь.
Это было эпохальное открытие! Энтони Дин наглядно показал возможности научного, математического подхода к строительству кораблей. И у него сразу же нашлись последователи. В 1671 году бургомистр Амстердама Николас Витсен издает книгу по судостроению, носящую энциклопедический характер, как и труд Фернандиша, в 1690-м выпускает вторую - «Судовая архитектура» на латинском языке, а в 1697-м в Амстердаме выходит в свет «Нидерландское судостроительное искусство» Корнелиуса ван Эйка - мастера Дельфтской верфи, принадлежавшей Ост-Индской компании, и однофамильца, а может быть и родственника знаменитых живописцев.
Одновременно с книгой ван Эйка в Лионе издается книга французского иезуита Поля Оста «Теория конструирования судов, содержащая примеры математических расчетов», сразу же переведенная на русский язык по повелению Петра Первого. Подобно тому, как Эксквемелин (речь о нем пойдет в следующей главе) наблюдал жизнь и нравы пиратов, будучи у них врачом, так Ост всю свою жизнь занимался теорией морских наук - сперва плавая корабельным капелланом на кораблях эскадры де Турвиля, а потом занимал должность профессора математики в королевской семинарии города Тулона. Ост обобщил все, что ему удалось разузнать во время службы на флоте, о построении кораблей для атаки и о традициях капитанов и офицеров, об истории мореплавания и о роли флагманов, - и проиллюстрировал все это примерами, имевшими место на всех флотах за последние полвека, а также - уже от себя - преподал «полезные правила», коими пользовались, на свою беду, все его современники, особенно англичане. Закрадывается даже мысль, не сделал ли это Ост с умыслом по чьему-то заданию, и не был ли его трактат «литературным троянским конем», ибо сами французы действовали на море вопреки этим правилам - и неизменно побеждалали: в 1744 году они наголову разгромили английскую эскадру около Тулона, а двенадцать лет спустя - у острова Минорка.
Книги ван Эйка и Оста вышли «под занавес» XVII века, суммировав основные его достижения. Ост был первым, кто употребил слово «теория» применительно к судостроению. А восьмью годами раньше другой француз, парижанин Рено, использовал его в названии своей книжки, посвященной мореплаванию, - «Теория маневрирования судов». Изыскания этих двоих и их последователей подытожил в 1766 году математик Леонард Эйлер в фундаментальном труде «Полная теория конструирования и вождения кораблей», изданном тогда же в столице Франции.
КРУГ ЧЕТВЕРТЫЙ
СЛУГИ ДЬЯВОЛА
Если изящные и в то же время острые стихотворения Уолтера Рейли сделали его классиком Возрождения, светочем, не померкшим до сегодняшнего дня, то новые «народные» поэты не умели сочинять ничего более радостного, чем примитивные песенки наподобие той, что звучит в фильме «Остров сокровищ»:
Если философские опусы того же Уолтера Рейли будят мысль и навевают ассоциации с другими философами, более глубокими и известными, то вся философия новоявленных «джентльменов удачи» сводится к банальному сетованию:
И это еще - лучшее, что они могли бы создать. Могли бы - потому что эти строки сочинены столетия спустя и не ими. Но очень точно выражают настроение той среды, какая сложилась к XVII веку на островах Карибского моря. Типичная уголовная романтика. Весь этот разношерстный сброд, столь поэтично воспетый писателями грядущих веков, особенно XIX, и в самом деле сформировал подлинно уголовную среду, со всеми ее характерными признаками.
Мы не знаем ни одного имени корабельного инженера-пирата. Как, впрочем, и применительно к более ранним временам. Но эти два незнания - совершенно разного рода. Античные пираты изобрели в сущности те базовые типы судов, из коих потом в результате бесчисленных эволюционных улучшений и изменений выпестовались лучшие парусники мира. Новые типы нужны были им для того, чтобы превзойти в скорости и маневренности тех, за кем они охотились. Их отдаленные потомки не утруждали свои головы подобной ерундой, они предпочитали захватывать уже готовые корабли и, почти ничего в них не меняя, выводить на большие дороги моря. Поэтому странновато выглядят встречающиеся в литературе «сравнительные характеристики» военных и пиратских кораблей, например фрегатов. Пиратских типов судов в Новое время просто не существовало, как не существовало и верфей для их постройки. «Джентльмены удачи» лишь выбирали лучшее из возможного и в крайнем случае изменяли расположение или вид орудий, убирали «лишний» парус или, наоборот, ставили дополнительный, снимали ненужные украшения, если они усиливали сопротивление ветра. Естественно, что вследствие этого изменялись численность и состав команды, водоизмещение, скорость, но никак не основные конструктивные характеристики - такие, как длина, ширина, судовой набор и прочее. Едва ли это дает право выделять, по примеру античности, пиратские суда в особый класс. Это были те же каравеллы, те же галеоны, бриги или фрегаты, только максимально приспособленные к новым задачам.
Если раньше исход боя предопределяло не столько вооружение, сколько быстроходность и виртуозное владение веслами, то теперь решающим фактором стали навигаторская тактика и мастерское обращение с бегучим такелажем и парусами.
Если в античные времена пиратство было явлением прогрессивным, способствующим развитию географических представлений, судостроительного искусства, а главное - укреплению и процветанию рабовладения, то есть было органичной и важной частью господствующей экономики; если в Средние века оно еще сохраняло отчасти эти функции, а вдобавок вывело суда в океан, положило начало большой торговле, а также Великим географическим открытиям в Северной Атлантике и у берегов Западной Африки, - то теперь, в эпоху лихорадочного накопления капитала, в эпоху промышленных революций, пиратство стало откровенной помехой на трассах купеческих флотов и только брало, брало, брало, ровным счетом ничего не давая взамен и упорно подтачивая экономические устои общества. Единственным светлым пятном во всей истории пиратства Нового времени была блестящая деятельность «королевских пиратов», не только открывавших новые земли и прокладывавших новые морские пути, но иногда и строивших специально для этих целей корабли по собственным чертежам - как, например, это делал Уолтер Рейли. Начиная с XVII века экономическая роль пиратства быстро стала уступать место роли политической, и в конечном счете пиратство, это слепое, но мощное орудие в руках королей обернулось «насмешкой горькою обманутого сына над промотавшимся отцом».
Пираты античности нередко носили царские или равные им титулы, они были эвпатридами - аристократами - в самом подлинном смысле этого слова. Пираты Средневековья еще следовали этой традиции, хотя не всех их можно с полным правом назвать рыцарями. «Королевские пираты» оказались последними в этой славной плеяде, но еще и в XVIII и даже в XIX столетии нет-нет и мелькнут в летописи пиратства истинные «джентльмены». Однако это уже будет капля в море, явный анахронизм и исключение из правила. Начиная с XVII века уголовщина, со всеми ее характерными атрибутами вплоть до устрашающих кличек - традиция, доставшаяся в наследство от викингов, - захлестнула морские театры. В какой степени - можно в большей мере догадываться, нежели утверждать.
В 1724 году в Лондоне вышел пухлый том под многообещающим названием - «Всеобщая история грабежей и смертоубийств, учиненных самыми знаменитыми пиратами, а также их нравы, их порядки, их вожаки с самого начала пиратства и их появления на острове Провидения до сих времен». Четыре года спустя за первым томом последовал второй, не менее объемистый. Автор - некий капитан Чарлз Джонсон. Кладезь фактологического материала! Имена, точные даты, описания походов и сражений, подробные детали быта... Из этого кладезя, к сожалению, щедро черпают по сей день.
К сожалению: потому что капитан Чарлз Джонсон - такой же миф, как большинство его персонажей. Лишь в нашем столетии было замечено поразительное стилистическое сходство его «Всеобщей истории пиратства», явно не случайное, с некоторыми другими сочинениями, тоже вышедшими в Лондоне примерно в это же время. Например - с анонимным сатирическим трактатом 1702 года «Наикратчайший способ расправы с диссидентами». Или с «Беспристрастной историей царя Петра Алексеевича», тоже анонимной, на страницах которой кое-кто и сегодня ищет материал для своего романа. Или с «Записками кавалера», повествующими о гражданской войне англичан в 1630-х годах и написанными в 1720 году, за четыре года до записок капитана Джонсона.
Авторство этих сочинений сомнений не вызывало. За трактат о диссидентах был приговорен к позорному столбу малоизвестный тогда житель Лондона по имени Даниэль Дефо - человек, возводивший свою родословную к Уолтеру Рейли (в 1720 году он обосновал в какой-то мере эти притязания в «Историческом очерке плаваний и приключений Уолтера Рейли») и поставивший себе целью писать так, чтобы его сочинения были «правдивее правды». Довольно скоро был установлен и автор истории Петра I - все тот же Даниэль Дефо. С «Записками кавалерам, кажется, первым разобрался Карл Маркс - до этого, на протяжении столетия, к ним обращались как к мемуарам очевидца. Опять - Дефо. «Правдивее правды» были изложены этим мистификатором и прославившие его приключения Робинзона Крузо, «написанные им самим», то бишь Робинзоном. Здесь, кстати, не раз выступают на сцену пираты, причем эпизоды эти сочинены со знанием дела: Дефо сам в молодости попал ненадолго в руки алжирских (!) пиратов в устье Темзы, когда держал путь в Роттердам. Не менее достоверно придумал Дефо «автобиографии» Молль Флендерс, пиратского капитана Синглтона (Синглтон - такой же романизированный пират Джон Эйвери, как капитан Блад - Морган), полковника Джека (где часть действия происходит в Америке), мемуары «счастливой куртизанки» Роксаны, вышедшие одновременно с первым томом записок «капитана Джонсона».
Дефо вообще всегда питал непреодолимое пристрастие к монументальным «историям». Между выходом первого и второго томов «Всеобщей истории пиратства», за каких-то четыре года, он успевает попутно сочинить «Политическую историю Дьявола, древнюю и современную», «Систему магии, или Историю искусства чернокнижия», «Исследование истории и подлинности привидений». Завидная работоспособность!
Органично и естественно вписывается в этот ряд и двухтомник «Чарлза Джонсона», но замечено это было лишь в конце 1960-х годов - американским дефоведом профессором Джоном Робертом Муром. Однако и после этого анонимная книга Дефо охотно переиздается как бестселлер всех времен и многими принимается за подлинник той «мемуарной эпохи». Со страниц этого двухтомника сразу же после опубликования пошли гулять по свету его персонажи - вымышленные наряду с подлинными. Впрочем, подлинные в этой книге, скорее всего, лишь наиболее громкие имена, возможно некоторые даты да еще баснословные слухи, достигавшие ушей Даниэля Дефо и обрабатывавшиеся им в виде связных «биографий». Оттуда черпали свои сюжеты Эдгар По и Вашингтон Ирвинг, Роберт Стивенсон и Артур Конан Дойл, Райдер Хаггард и Рафаэль Сабатини, капитан Мариэтт и Фенимор Купер, Висенте Рива Паласио и Джон Стейнбек. Ну, им-то простительно: во-первых, они не знали, а во-вторых - они романисты. Гораздо хуже то, что многие персонажи и «деяния», порожденные фантазией Даниэля Дефо, упорно кочуют по страницам современных исследований пиратства - совсем не романов - и популярной прессы, всегда готовой пощекотать воображение читающей публики. Причина совершенно ясна: только в книге Дефо можно найти в любом потребном количестве дефицитный материал - имена и факты, не упоминаемые больше нигде и никем. А красочные детали, придуманные этим писателем позапрошлого столетия, породили целую индустрию «подлинных пиратских карт» с отмеченными крестиком кладами, изувечивших судьбу не одного десятка искателей баснословных (в самом прямом смысле этого слова) сокровищ.
Дефо, или, если угодно, «капитан Чарлз Джонсон», несомненно был знаком с другим анонимным сочинением на эту же тему, изданным в 1678 году в Амстердаме. Книга называлась «Американские морские разбойники», автором ее значился некий А. О. Эксквемелин. В 1968 году эта книга была издана в Москве под заголовком «Пираты Америки».
Слово «анонимный» в сочетании с именем автора - да ведь это же абсолютный аналог книге Дефо! Вот только кто такой Эксквемелин - не установлено до сих пор, хотя версий изобретено предостаточно. Бесспорно одно: в отличие от книги Дефо, «Американские морские разбойники» написаны очевидцем. В этом убеждает масса точных деталей, какие можно только наблюдать, но никак не измыслить в тиши кабинета. Прежде всего это описание животного и растительного мира Америки, получившее впоследствии блестящее подтверждение, а также быта флибустьеров. Книга Эксквемелина - единственный серьезный и надежный источник, имеющийся в распоряжении исследователя пиратской вольницы.
Подобно тому, как семь античных городов ревниво оспаривали честь считаться родиной Гомера, а восемь средневековых государств - родиной Колумба, так и национальность Эксквемелина считают «своей» голландцы, испанцы, немцы, фламандцы и французы, на свой лад и совершенно произвольно подгоняя эту необычную фамилию под привычное для каждой нации звучание - переставляя по своему усмотрению буквы и слоги в фамилии автора «Американских морских разбойников».
Сам Эксквемелин сообщает о себе, что в 1666 году (когда Даниэлю Дефо, кстати голландцу по происхождению, было шесть лет) он нанялся хирургом на корабль французской Вест-Индской компании, основанной в 1664 году сюринтендантом государственных строений и мануфактур (а с 1665 года - и торговли) Жаном Баттистом Кольбером для дальнейшей колонизации и освоения Новой Франции, где еще в 1642 году был заложен город Монреаль, и Западной Африки, на побережье которой, возле устья Сенегала, француз Т. Ламбер основал в 1638 году город Сан-Луи, в то время скорее торговую факторию. Эксквемелин отправился на Антильские острова, попал в плен к пиратам и служил у них несколько лет по своей специальности.
Книга была издана на хорошем литературном голландском языке. Однако это вовсе не означает, что она на нем была и написана и что автор - голландец по крови. Косвенное подтверждение можно найти на первых же страницах, где автор как бы со стороны описывает французские «морские церемонии», прекрасно известные французам, и голландские, едва ли явившиеся откровением для жителей Амстердама. Из этого можно было бы заключить, что Эксквемелин не был ни французом, ни голландцем, и тем сузить круг поисков. Он преподносит эти церемонии так, как преподносил бы сторонний наблюдатель, особенно иностранец, и не сравнивает ни с какими другими, что дало бы возможность установить национальность автора. Но можно рассуждать и иначе: описание голландских церемоний сразу после французских как раз и дано для сравнения...
Кстати, пользуясь случаем, представляется нелишним познакомить читателя с описанием этих церемоний, тем более что на их основе потом возникло празднество перехода экватора, существующее по сей день, да и русское издание книги Эксквемелина вот уже третье десятилетие числится в библиографических редкостях.
Когда французский корабль выходил к стремительному проливу Сарлинг, ревущему среди утесов и рифов, то здесь, на 48о 10` северной широты, происходило обязательное крещение всех, кто попадал в эти места впервые. Делалось это так: «Главный боцман облачился в длинный балахон, надел шляпу забавного вида и взял в правую руку деревянный меч, а в левую - горшок с колесной мазью. Его лицо было вымазано сажей. Он нацепил на себя ожерелье из деревянных гвоздей и прочих корабельных мелочей. Все, кого еще судьба не заносила в эти края, становились перед ним на колени, и он крестил им лбы, ударяя при этом по шее деревянным мечом (своеобразная карикатура на посвящение в рыцари), а подручные боцмана обливали их водой. Сверх этого каждый "крещеный" должен был отнести к грот-мачте бутылку вина или водки. Впрочем, у кого вина не было, того и не просили об этом. На тех кораблях, которые еще сами не бывали в этих местах, брали вино и с их командиров; все это сносили к мачте и делили».
У входа в этот пролив крестили и голландцев, только сценарий у них отличался от французского. Еще раз слово Эксквемелину: «Способ крещения у них совсем не такой, как у французов. У них принявшие крещение, словно преступники, трижды прыгали в воду с самой высокой реи, а некоторым, по особой милости, разрешали прыгать с кормы. Но истинным геройством считался четвертый прыжок - в честь Его Высочества или капитана. Того, кто прыгал первым, поздравляли пушечным выстрелом и поднятием флага. Кто не желал лезть в воду, платил по голландским правилам двенадцать стюйверов (шестьдесят центов), а офицеры - половину рейксдалдера (гульден с четвертью). Пассажиры же платили столько, сколько с них потребуют. Со шкиперов кораблей, еще не бывавших в этих водах, брали большую бочку вина; если они противились, в отместку отсекали фигуру на носу корабля (то есть лишали судно его покровителя), и шкипер или капитан не имели права воспрепятствовать этому. Все полученное передавалось главному боцману, который хранил трофеи до захода в гавань, а там на вырученные деньги покупали вино и делили со всеми находившимися на корабле без исключения. Ни голландцы, ни французы так и не могли растолковать, зачем все это делается, говорили только, что это старый морской обычай. Некоторые утверждают, что этот обычай был установлен императором Карлом V, но в его законах ничего подобного не значится».
Конечно же, если бы тут был замешан Карл V, то этот обычай был бы распространен на всю его империю, на Испанию в первую очередь. А это не так. Что же касается голландцев, то их моряки принимали точно такое же крещение еще и возле утесов Берланга, на 39о 40` северной широты - у берегов Португалии.
У Эксквемелина не могут не броситься в глаза его упоминания голландцев: «у них», «по голландским правилам». Так не говорят о соотечественниках.
Думается, Эксквемелин действительно был уроженцем Амстердама, но не голландцем, а... натурализовавшимся греком. Как врач, он прекрасно владел латынью - международным языком ученых того времени, и, скорее всего, книга на нем и была написана, а затем переложена на голландский (по крайней мере многочисленные названия животных, моллюсков и растений неизбежно были переведены с латыни - так их принято писать и в наши дни).
И именно латынь дает ключ к расшифровке имени автора, если только это можно назвать именем: «инициалы» в этом случае могут быть сокращением ab origine (абориген, местный уроженец, а «фамилия» - exque («а именно», «хотя и») Melinus (с Мелоса). Получается - «местный уроженец, хотя [родом] с Мелоса», то есть он родился в Амстердаме, куда переехал с острова Мелос его отец или более отдаленные предки, а быть может, и он сам (если прочесть «местный житель, хотя родом с Мелоса»).
Подлинное имя автора знали издатели, и они честно сохранили его в тайне - навсегда, - чтобы не скомпрометировать мемуариста в глазах амстердамской публики как бывшего пирата и не лишить его этим клиентуры как медика.
Путешествию Эксквемелина предшествовало множество событий, заметно изменивших лик Центральной Америки. «Королевские пираты» не могли и мечтать работать в таких условиях!
Примерно в 1615 году, когда в бразильском Мараньяне возникла пиратская «Экваториальная Франция», португальцы, сами того не ведая, нанесли сокрушительное поражение у мыса Кабо-Фрио французам, англичанам и датчанам (возможно, впрочем, что то были голландцы - dutchmen: как греки и римляне делили человечество на «варваров» и самих себя, так и португальцы делили его на испанцев, неиспанцев и самих себя, поэтому сведения португальских источников о национальностях докучавших португальцам пиратов весьма условны, как, впрочем, и дата «окончательной» победы над французскими пиратами). После того как губернатор Южной Бразилии Антонио Салена навел порядок в своих владениях, изгнав из них французов, они довольно скоро вернулись в составе английских и датских эскадр, стремясь как можно быстрее отмыть позор поражения or «береговой крысы». Снова португальским колонистам пришлось защищать свои жизни, свою честь и свое имущество с мужеством обреченных. И вот около 1615 года португальский адмирал Константине при поддержке генерал-губернатора Мена де Са и индейцев племени арарибойя после серии военных неудач разгромил-таки пиратов у Холодного мыса.
Большинство «джентльменов удачи» перебазировалось после этого в карибские воды и теперь уже оттуда молниеносными укусами тревожило берега Бразилии. Но многие остались, превратившись в каперов и контрабандистов. Их потомки, внуки и правнуки, влили немалую толику крови в вены нынешней бразильской нации - наряду с местными индейцами и неграми из Анголы и Гвинеи, доставлявшимися для работы на кофейных и сахарных плантациях. Эта кровь нередко вскипает и сегодня в жилах бразильских рыбаков, совершенно непредсказуемо ударяя им в голову...
В 1623 году появилось первое английское поселение в Вест-Индии-на острове Сен-Китс, где возникло потом знаменитое пиратское гнездо, прославившееся, правда, не столько своими деяниями, сколько пером Конан Дойла.
В 1625 году англичане начали колонизацию открытого испанцами в 1518 году острова Барбадос, куда впервые высадились еще двадцать два года назад. В 1628 году на Барбадосе закладывается город Бриджтаун.
В том же 1628 году главнокомандующий флотом голландской Вест-Индской компании адмирал Питер Хейн со своим тридцать одним кораблем, где экипажи насчитывали около сотни человек, захватил весь «золотой флот» Испании с грузом, оцененным в двенадцать миллионов гульденов серебром, - удар, от которого Испания нескоро смогла оправиться.
В 1630 году англичане закрепляются в полутора десятках километров от Эспаньолы - на острове Тортуга («Черепаха») площадью примерно три сотня квадратных километров, где первые поселения - испанские - стали возникать еще в 1590-х годах. Тортуга была ключом к Багамскому каналу, по нему испанские галеоны шли к Мексике или Панаме. Теперь этот ключ был положен в карман английского камзола.
С 1632 года становятся английскими острова Антигуа и Монтсеррат из группы Подветренных.
В 1635 году с десяток вест-индских островов оккупируют французы, среди них особенно ценны Гваделупа и Мартиника.
В 1638 году голландцы захватили практически все испанские и португальские крепости и фактории на атлантическом побережье Мавритании от мыса Кап-Блан до устья Сенегала и стали монополистами в торговле гуммиарабиком - мавританской камедью, а англичане, не довольствуясь уже островами, пытаются в том же году закрепиться на территории Гондураса: оттуда несравненно удобнее и безопаснее «править волнами». К сожалению, точно такого же мнения придерживаются и испанцы, вступившие с незваными гостями в оживленную полемику. Англичанам не только не удалось стать хозяевами Гондураса, но в 1639 году они потеряли еще и Тортугу: ее оккупировали французские пираты. Зато в 1647 году англичане приступили к колонизации Багамских островов (они считали их своими еще с 1578 года, но никак не могли вступить во владение ими), а в 1655 году вместо намечавшегося захвата Эспаньолы отбили у испанцев Ямайку, сразу скомпенсировавшую им все потери.
Быстро разрасталось население Вирджинии, британской Гвианы и французского острова Сан-Кристофер. Но шли еще ожесточенные споры вокруг Бермудских островов: открытые на рубеже XV и XVI веков, с 1609 года они перестали быть необитаемыми - после того как там напоролся на риф корабль адмирала Сомерса. Тогда же архипелаг надолго получил и имя этого незадачливого мореплавателя. Лишь в 1684 году эти острова официально станут британским владением.
И все еще переходит попеременно из английских рук во французские и обратно Сент-Люсия - остров из группы Наветренных, открытый в 1502 году (он станет британским ровно через три столетия).
В 1664 году - том самом, когда Кольбер основал Французскую Вест-Индскую компанию - его английский «брат» Карл II преподнес своему настоящему брату герцогу Йоркскому очередной королевский подарок: он подарил ему Новую Голландию, захваченную специально посланным туда британским флотом. Следующий шаг англичан напрашивался сам собой, и они не задумываясь сделали его - захватили остров Манхеттен, нанеся тем самым зубодробительный удар нидерландской Вест-Индской компании, а разросшийся на острове город Новый Амстердам переименовали в Нью-Йорк.
И наконец в 1666 году, как раз к прибытию Эксквемелина, англичане завоевывают для себя Вирджинские острова. (А в 1672 году, когда он отплыл обратно в Европу, британским становится остров Сент-Винсент из этой же группы.)
Голландский врач на французском корабле. Еретик среди добрых католиков. Это был нечаянный символ новой эпохи.
Голландцы и французы стали к тому времени подлинно морскими нациями, без всяких скидок, особенно первые. Их корабли можно было теперь запросто повстречать на всех известных к тому времени морях и океанах. Они готовы были потеснить испанцев и англичан; они готовы были на равных с ними «править волнами».
Впрочем, испанские флоты, тощавшие год от года и день ото дня, являли собою все более и более жалкое зрелище, особенно после 1640 года, когда от Испании отделилась и обрела былую самостоятельность Португалия. Время великих мореходов Испании неумолимо растворялось в дымке прошлого. В том числе - в южных морях, «исконно испанских», как по инерции все еще полагали испанцы. Альваро де Менданья и Нейра был в них первой ласточкой. Сколько последовало за ней - мы никогда в точности не узнаем: история ведет нас «от вершины к вершине». А ведь далеко не на каждом корабле был свой Пигафетта.
С этого времени на тихоокеанской арене разворачивается трагедия, растянувшаяся на столетия, - трагедия в первую очередь для ни в чем не повинных туземцев. Хотя постановщики были разные, цель у них у всех была одна - богатства южных морей. Одинаковы были и средства ее достижения.
Трагедия эта необычна: она состояла из пяти актов, как и положено по классическим канонам, - но все они инсценировались параллельно и во времени, и в пространстве. Гибель Эль-Кано знаменовала собою поворотный пункт в исследовании Земли. Отныне поиски пошли в пяти генеральных направлениях. Некоторые из них настолько тесно переплетены, что их трудно разграничить: например, проблема достижения «восточного края света» сушей неразрывна с проблемой поисков Северо-Восточного прохода, после многих усилий открытого в конце концов Семеном Дежневым и Федотом Поповым в 1648 году. Этот проход приводил в Тихий океан, а там - свои проблемы: Южная Земля, острова Пряностей и острова Золота и Серебра (Офир) - в этой книге все тихоокеанские проблемы объединены в одну.
И, наконец, - Северо-Западный проход. Магеллан раз навсегда покончил с дискуссиями о шарообразности Земли, Схауген доказал, что Американский материк не достигает полюса на юге. А на севере? Такова была этика той эпохи, что открытия принадлежали тем, кто их совершил. У южной оконечности Африки хозяйничали португальцы. Магелланов пролив стерегли испанцы. По общему мнению, с севера тоже можно было обойти Америку, более того - этот путь представлялся короче. Но как его отыскать? И гонка началась.
Нидерланды вступили в нее во всеоружии. Им отдал дань восхищения даже один из директоров английской Ост-Индской компании. Похвала конкурента - что может быть правдивее и ценнее? Соединенные провинции Нидерландов, писал этот конкурент по имени Томас Мен в своем исследовании «Богатство Англии во внешней торговле», сделались «величайшим и славным примером» для всей Европы. «И не произошло ли все это благодаря их непрерывному усердию в торговле? - задается совершенно справедливым вопросом Мен. - Не являются ли их провинции складами товаров для большинства стран христианского мира, благодаря чему их богатство, судоходство, моряки, ремесла, народ, а потому и общественные доходы и акцизы выросли до удивительной высоты?».
Крошечные Нидерланды, по его признанию, стали поставщиками всей Европы в части готовых кораблей и разного рода снастей, пушек и пороха, зерна и пуль. И они настолько утвердились в этой роли, что Англия вынуждена уступать им хорошо обеспеченные рынки. Но что самое удивительное - всего этого Голландия достигла только благодаря рыболовству.
Мен приводит в своей книге одну из гаагских прокламаций, обнародованную 19 июля 1624 года, где четко и недвусмысленно записано, что «крупное рыболовство и ловля сельдей являются главным занятием и основной золотоносной жилой Соединенных провинций». Рыболовство дало Нидерландам ровно столько, сколько потеряла на этом деле Англия. Стоит лишь отнять его у голландцев - и тут же «значительная часть их судоходства сразу погибнет, их доходы и таможенные пошлины станут незначительными, их страна обезлюдеет из-за недостатка работы и заработка, из-за чего прекратится поступление налогов и сборов, и их торговля с Ост-Индией и другими странами придет в упадок. Таким образом, слава и мощь Нидерландов заключается в ловле сельди, налима и трески в морях его величества».
Увы, его величество ничего не мог противопоставить тем, кто еще недавно вызывал симпатии и сочувствие англичан своими антипапскими наклонностями!
Разыскивая упорно не дающийся в руки Северо-Западный проход, голландские купцы не оставляют теперь надежды утереть нос и испанцам в поисках Южной Земли. Эту задачу они поручают талантливому мореплавателю Абелу Янсзону Тасману, командиру торгового корабля. На счету Тасмана уже были рейсы в Японию и открытие островов Бонин. В 1642-1643 годах он в свободном поиске Южной Земли наносит 24 ноября 1642 года на карту южный и восточный берега Земли Ван-Димена, названной так в честь генерал-губернатора Батавии (Джакарты), обследует западное побережье Новой Зеландии, омываемое морем, носящим сегодня его имя, и открывает ряд островов и архипелагов, в том числе - Тонга, Три-Кингс и Фиджи. 15 июня 1643 года Тасмана уже поздравляют с благополучным возвращением жители Батавии.
В следующем, 1644, году он снова приходит в эти моря и совершает в них одно-единственное открытие. Но это открытие - Южная Земля! Она и сегодня носит это имя, только на латинском языке - «Австралия».
Слово это, собственно, придумал еще Кирос, когда 29 апреля 1606 года принял за Южный материк замеченные им Новые Гебриды. Правда, звучало оно в его устах несколько иначе: вместо привычного и ожидаемого Australia (южная) он употребил слово Austrialia (австрийская), вольно или невольно выразив этим каламбуром свои верноподданнические чувства к Филиппу III, королю испанскому и эрцгерцогу австрийскому. Поэтому точное название, данное Киросом, - «Австрийская [земля] Святого Духа». Однако слова Австрия и Австралия имеют разные корни и означают совсем не одно и то же: давая своей новой провинции имя в 795 году, Карл Великий назвал ее Остмарк, или Австрия, со значением «Восточная марка» - а не южная! Столь буквальный перевод - «Восточная Земля Святого Духа» - естественно, увел бы далеко в сторону, поэтому еще в XVII веке географы и картографы пользовались более осторожным названием - «Южная Земля Святого Духа» (хотя можно встретить и довольно бессмысленное «Австралия Святого Духа»). После Тасмана все встало на место. Он обошел на своем корабле залив Карпентария, получивший это имя позднее - во славу голландского губернатора Питера Карпентера, от мыса Кейп-Йорк, не замеченного восемь лет назад Киросом, до островов Уэссел, и северо-западные берега материка, омываемые Арафурским и Тиморским морями, до нынешней Земли Тасмана.
В январе 1799 года англичане Джордж Басс и Мэтью Флиндерс вспомнили и о Киросе, и о Тасмане, об их заслугах перед географией. Земля Ван-Димена была переименована ими в Тасманию, а Новая Голландия получила имя Австралия.
В 1628 году голландский адмирал Питер Хейн захватил испанскую эскадру с дюжиной миллионов гульденов серебром. В 1644-м Тасман обнаружил Южную Землю. Неизвестно, какой из этих ударов был чувствительнее для испанцев, оба вместе явились для них непоправимой катастрофой. И не только для них. Голландский флот, насчитывавший шестнадцать тысяч судов, стал к этому времени самым многочисленным и совершенным в мире. Не без его помощи голландцам удалось наконец разрешить одну из самых волнующих загадок южных морей - загадку Офира. 3 поисках островов Золота и Серебра сложил голову в 1519 году португалец Дьогу Пачеко к югу от Суматры.
В 1527 году другой португалец, пират, на трех французских кораблях добрался до Малакки - Золотого Херсонеса, но не сумел возвратиться назад.
Испанец Сааведра год спустя поспешил назвать островом Золота Новую Гвинею. В 1555 году эти острова искал испанец Хуан Гаэтано.
Их наносили на карты у всех берегов Тихого и Индийского океанов.
И вот 4 апреля 1643 года по поручению Ван-Димена из Тернате вышла экспедиция Мартина Герритсзона де Фриза и Хендрика Корнелисзона Схепа. Ей мы обязаны многими открытиями (например, народности айнов и Сахалина), но главное - это была последняя в истории экспедиция по поискам Офира. Методом исключения острова Золота и Серебра были отождествлены с достаточно уже разведанными Гавайями и исчезли с карт серьезных картографов. Пряности и золото южных морей, вывозимые голландцами, наводнили европейские рынки. «Летучий голландец» стал символом века - капитан ван Страатен, не веривший ни в Бога, ни в дьявола и осужденный небесами вечно странствовать по морям, не зная гаваней. Стремительный взлет совсем еще недавних вассалов испанской короны, еретиков, слуг дьявола, был просто неслыханным экономическим чудом, сравнимым разве что со столь же стремительным упадком Испании. Не только экономическим - научным тоже. Бернхард Варен издает в 1650 году в Амстердаме свой «Всеобщую географию», сразу ставшую знаменитой и в 1718 году переведенную Федором Поликарповым по распоряжению Петра на русский и отпечатанную в Москве. Вот что, например, в ней говорится на 103-й странице: «Океанъ тихiй общезавомый марь делъ зуръ; иже во америкъ между западнымъ брегомъ америки и азiею, и лежитъ великимъ трактомъ до острововъ индiйскихъ и филиппинскихъ, и даже до хины». Чем не руководство для плавания! А вот еще, четырьмя страницами ниже: «Фретъ аннiанъ, между америкою северною и татары азиатскими, чрезъ который изь океана татарского въ тихое путь быти сказують, но еще неподлинно». Это - о Северо-Восточном проходе. Точнее - о Татарском проливе: его упомянул Марко Поло под именем Anian (японцы называют его Aniwa), и с тех пор этот топоним запестрел в трудах и на картах итальянских географов, а с их легкой руки - и всех остальных. И вывод, неутешительный: «Однакоже мнози нынешние навигаторы весма отрицаютъ оное быти фретъ, полагаютъ же между татарскою землею или кореомъ и америкою широкое море».
О, голландцам было чем гордиться! Им наступают на пятки французы и англичане. И все же авторитет Нидерландов неоспорим.
В отличие от остальных европейских народов, французы проникли в историю мореплавания, можно сказать, с черного хода. Не имевшие ни централизованного государства, ни приличного флота, они долго довольствовались крохами пирога, раздираемого такими крупными хищниками, как Испания, Португалия и Англия. Вскоре после упоминавшихся уже экспедиций Жака Картье Франциск I учредил регулярное каперство, направленное против Габсбургов, и примерно с этих пор французские пираты стали селиться на Гаити, а в 1630 году основали колонию на Тортуге и укрепили ее. Они стали называть себя на голландский лад - флибустьеры.
Постепенно были распределены сферы влияния.
Французские флибустьеры владели островом Святого Христофора, где поселились в 1625 году, Мартиникой, Гваделупой и частью Сан-Доминго.
Голландские закрепились в 1634 году на Тобаго и Кюрасао.
Английские в 1655 году - на Ямайке и Барбадосе.
В конце концов испанцы остались только на Кубе и на Гаити.
Поделиться книгой: