Айвенго - английский и русский параллельные тексты

Far be it from me to suspect so holy a man of aught inhospitable; nevertheless I will be highly bound to you would you comply with this Eastern custom."	Я, конечно, не дерзаю заподозрить святого человека в предательстве, однако буду тебе премного благодарен, если ты последуешь этому восточному обычаю.
"To ease your unnecessary scruples, Sir Knight, I will for once depart from my rule," replied the hermit. And as there were no forks in those days, his clutches were instantly in the bowels of the pasty.	- Чтобы рассеять ваши неуместные опасения, сэр рыцарь, я согласен на этот раз отступить от своих правил, - отвечал отшельник, и так как в те времена еще не было в употреблении вилки, он немедленно погрузил пальцы во внутренность пирога.
The ice of ceremony being once broken, it seemed matter of rivalry between the guest and the entertainer which should display the best appetite; and although the former had probably fasted longest, yet the hermit fairly surpassed him.	Когда таким образом лед был сломан и церемонии отброшены в сторону, гость и хозяин начали состязаться в том, кто из них окажется лучшим едоком; но хоть гость, вероятно, постился дольше, отшельник съел гораздо больше его.
"Holy Clerk," said the knight, when his hunger was appeased, "I would gage my good horse yonder against a zecchin, that that same honest keeper to whom we are obliged for the venison has left thee a stoup of wine, or a runlet of canary, or some such trifle, by way of ally to this noble pasty.	- Святой причетник, - сказал рыцарь, утолив голод, - я готов прозакладывать своего коня против цехина, что тот честный малый, которому мы обязаны этой отличной дичью, оставил здесь и бутыль с вином, или бочонок канарского, или что-нибудь в этом роде, чтобы запить этот чудеснейший пирог.
This would be a circumstance, doubtless, totally unworthy to dwell in the memory of so rigid an anchorite; yet, I think, were you to search yonder crypt once more, you would find that I am right in my conjecture."	Конечно, это такой пустяк, что он не мог удержаться в памяти строгого постника. Но я думаю, что если ты хорошенько поищешь в той норе, то убедишься, что я не ошибаюсь.
The hermit only replied by a grin; and returning to the hutch, he produced a leathern bottle, which might contain about four quarts.	Вместо ответа отшельник только ухмыльнулся и вытащил из своего сундука кожаную бутыль вместимостью в полведра.
He also brought forth two large drinking cups, made out of the horn of the urus, and hooped with silver. Having made this goodly provision for washing down the supper, he seemed to think no farther ceremonious scruple necessary on his part; but filling both cups, and saying, in the Saxon fashion, "'Waes hael', Sir Sluggish Knight!" he emptied his own at a draught. "'Drink hael', Holy Clerk of Copmanhurst!" answered the warrior, and did his host reason in a similar brimmer.	Потом он принес два больших кубка из буйволового рога в серебряной оправе; полагая, что теперь уже можно не стесняться, он налил их до краев и, сказав по обычаю саксов: "Твое здоровье, сэр Ленивый Рыцарь", - разом осушил свой кубок. - Твое здоровье, святой причетник из Копменхерста, - ответил рыцарь и также осушил свой кубок.
"Holy Clerk," said the stranger, after the first cup was thus swallowed, "I cannot but marvel that a man possessed of such thews and sinews as thine, and who therewithal shows the talent of so goodly a trencher-man, should think of abiding by himself in this wilderness.	- А знаешь ли, святой причетник, - сказал затем пришелец, - я никак не могу понять, почему это такой здоровенный молодец и мастер покушать, как ты, задумал жить один в этой глуши.
In my judgment, you are fitter to keep a castle or a fort, eating of the fat and drinking of the strong, than to live here upon pulse and water, or even upon the charity of the keeper.	По-моему, тебе куда больше подошло бы жить в замке, есть жирно, пить крепко, а не питаться стручками да запивать их водой или хотя бы подачками какого-то сторожа...

At least, were I as thou, I should find myself both disport and plenty out of the king's deer.	Будь я на твоем месте, я бы нашел себе и забаву и пропитание, охотясь за королевской дичью.
There is many a goodly herd in these forests, and a buck will never be missed that goes to the use of Saint Dunstan's chaplain."	Мало ли добрых стад в этих лесах, и никто не подумает хватиться того оленя, который пойдет на пользу служителю святого Дунстана.
"Sir Sluggish Knight," replied the Clerk, "these are dangerous words, and I pray you to forbear them.	- Сэр Ленивый Рыцарь, - отвечал причетник, - это опасные слова, прошу, не произноси их.
I am true hermit to the king and law, and were I to spoil my liege's game, I should be sure of the prison, and, an my gown saved me not, were in some peril of hanging."	Я поистине отшельник перед королем и законом. Если бы я вздумал пользоваться дичью моего владыки, не миновать бы мне тюрьмы, а может, если не спасет моя ряса, - и виселицы.
"Nevertheless, were I as thou," said the knight, "I would take my walk by moonlight, when foresters and keepers were warm in bed, and ever and anon,-as I pattered my prayers,-I would let fly a shaft among the herds of dun deer that feed in the glades-Resolve me, Holy Clerk, hast thou never practised such a pastime?"	- А все-таки, - сказал рыцарь, - будь я на твоем месте, я бы выходил в лунные ночи, когда лесники и сторожа завалятся спать, и, бормоча молитвы, нет-нет да и пускал бы стрелу в стадо бурых оленей, что пасутся на зеленых лужайках... Разреши мои сомнения, святой причетник: неужели ты никогда не занимаешься такими делами?
"Friend Sluggard," answered the hermit, "thou hast seen all that can concern thee of my housekeeping, and something more than he deserves who takes up his quarters by violence.	- Друг Лентяй, - отвечал отшельник, - ты знаешь о моем хозяйстве все, что тебе нужно, и даже больше того, что заслуживает непрошеный гость, врывающийся силою.
Credit me, it is better to enjoy the good which God sends thee, than to be impertinently curious how it comes.	Поверь мне, пользуйся добром, которое посылает тебе Бог, и не допытывайся, откуда что берется.
Fill thy cup, and welcome; and do not, I pray thee, by further impertinent enquiries, put me to show that thou couldst hardly have made good thy lodging had I been earnest to oppose thee."	Наливай свою чашу на здоровье, но, пожалуйста, не задавай мне больше дерзких вопросов. Не то я тебе докажу, что, кабы не моя добрая воля, ты бы не нашел здесь пристанища.
"By my faith," said the knight, "thou makest me more curious than ever!	- Клянусь честью, это еще больше разжигает мое любопытство! - сказал рыцарь.
Thou art the most mysterious hermit I ever met; and I will know more of thee ere we part.	- Ты самый таинственный отшельник, какого мне доводилось встречать. Прежде чем мы расстанемся, я хочу хорошенько с тобой познакомиться.
As for thy threats, know, holy man, thou speakest to one whose trade it is to find out danger wherever it is to be met with."	А что до твоих угроз, знай, святой человек, что мое ремесло в том и состоит, чтобы выискивать опасности всюду, где они водятся.
"Sir Sluggish Knight, I drink to thee," said the hermit; "respecting thy valour much, but deeming wondrous slightly of thy discretion.	- Сэр Ленивый Рыцарь, пью за твое здоровье, -сказал пустынник. - Я высоко ценю твою доблесть, но довольно низкого мнения о твоей скромности.
If thou wilt take equal arms with me, I will give thee, in all friendship and brotherly love, such sufficing penance and complete absolution, that thou shalt not for the next twelve months sin the sin of excess of curiosity."	Если хочешь сразиться со мной равным оружием, я тебя поприятельски и по братской любви так отделаю, что на целых двенадцать месяцев отучу от греха излишнего любопытства.

The knight pledged him, and desired him to name his weapons.	Рыцарь выпил с ним и попросил назначить род оружия.
"There is none," replied the hermit, "from the scissors of Delilah, and the tenpenny nail of Jael, to the scimitar of Goliath, at which I am not a match for thee-But, if I am to make the election, what sayst thou, good friend, to these trinkets?"	- Да нет такого оружия, начиная от ножниц Далилы и копеечного гвоздя Иаили до меча Голиафа, - отвечал отшельник, - с которым я не был бы тебе под пару... Но раз уж ты предоставляешь мне выбор оружия, что ты скажешь, друг мой, о таких безделках?
Thus speaking, he opened another hutch, and took out from it a couple of broadswords and bucklers, such as were used by the yeomanry of the period.	С этими словами он отпер другой чулан и вынул оттуда два палаша и два щита, какие обычно носили иомены.
The knight, who watched his motions, observed that this second place of concealment was furnished with two or three good long-bows, a cross-bow, a bundle of bolts for the latter, and half-a-dozen sheaves of arrows for the former.	Рыцарь, следивший за его движениями, заметил в этом втором потайном чулане два или три отличных лука, арбалет, связку прицелов для него и шесть колчанов со стрелами.
A harp, and other matters of a very uncanonical appearance, were also visible when this dark recess was opened.	Между прочими предметами, далеко не приличествующими для особ духовного звания, в глубине темного чулана бросилась ему в глаза арфа.
"I promise thee, brother Clerk," said he, "I will ask thee no more offensive questions.	- Ну, брат причетник, обещаю тебе, что не стану больше приставать с обидными расспросами, -сказал рыцарь.
The contents of that cupboard are an answer to all my enquiries; and I see a weapon there" (here he stooped and took out the harp) "on which I would more gladly prove my skill with thee, than at the sword and buckler."	- То, что я вижу в этом шкафу, разрешает все мои недоумения. Кроме того, я заметил там одну вещицу, - тут он наклонился и сам вытащил арфу, - на которой буду состязаться с тобой гораздо охотнее, чем на мечах.
"I hope, Sir Knight," said the hermit, "thou hast given no good reason for thy surname of the Sluggard.	- Думается мне, сэр рыцарь, - сказал отшельник, -что тебя понапрасну прозвали Лентяем.
I do promise thee I suspect thee grievously.	Признаюсь, ты кажешься мне очень подозрительным молодцом.
Nevertheless, thou art my guest, and I will not put thy manhood to the proof without thine own free will.	Тем не менее ты у меня в гостях, и я не стану испытывать твое мужество иначе, как по твоему собственному желанию.
Sit thee down, then, and fill thy cup; let us drink, sing, and be merry.	Садись, наполни свой кубок, будем пить, петь и веселиться.
If thou knowest ever a good lay, thou shalt be welcome to a nook of pasty at Copmanhurst so long as I serve the chapel of St Dunstan, which, please God, shall be till I change my grey covering for one of green turf.	Коли знаешь хорошую песню, всегда будешь приятным гостем в Копменхерсте, пока я состою настоятелем при часовне святого Дунстана, а это, Бог даст, продлится до тех пор, пока вместо серой рясы не покроют меня зеленым дерном.
But come, fill a flagon, for it will crave some time to tune the harp; and nought pitches the voice and sharpens the ear like a cup of wine.	Ну, что же ты не пьешь? Наливай чашу полнее, потому что эту арфу теперь не скоро настроишь. А ничто так не прочищает голос и не обостряет слух, как чаша доброго вина.

For my part, I love to feel the grape at my very finger-ends before they make the harp-strings tinkle."	Что до меня, я люблю, чтобы винцо пробрало меня до кончиков пальцев; вот тогда я могу ловко перебирать струны.
22 CHAPTER XVII	Глава XVII
At eve, within yon studious nook, I ope my brass-embossed book, Portray'd with many a holy deed Of martyrs crown'd with heavenly meed; Then, as my taper waxes dim, Chant, ere I sleep, my measured hymn.	Я вечером в углу своем Читаю книгу перед сном, Немало в книгах есть моих Рассказов о делах святых; И, затушив свечу свою, Церковный мерный гимн пою.
Who but would cast his pomp away, To take my staff and amice grey, And to the world's tumultuous stage, Prefer the peaceful Hermitage? -Warton	Кто не уйдет от всех забав, Отшельнический посох взяв, И кто не предпочтет покой Безумной суете мирской? Уортон
Notwithstanding the prescription of the genial hermit, with which his guest willingly complied, he found it no easy matter to bring the harp to harmony.	Г ость исполнил в точности совет гостеприимного отшельника, однако довольно долго возился с арфой, прежде чем ее настроил.
"Methinks, holy father," said he, "the instrument wants one string, and the rest have been somewhat misused."	- Мне кажется, святой отец, - сказал он, - что тут не хватает одной струны, да и остальные в плохом виде.
"Ay, mark'st thou that?" replied the hermit; "that shows thee a master of the craft.	- Ага, так ты заметил это? - сказал отшельник. -Значит, ты мастер своего дела.
Wine and wassail," he added, gravely casting up his eyes-"all the fault of wine and wassail!-I told Allan-a-Dale, the northern minstrel, that he would damage the harp if he touched it after the seventh cup, but he would not be controlled-Friend, I drink to thy successful performance."	Вино и яблочная настойка, - прибавил он, с важностью подняв глаза к небу. - Вся беда от вина и яблочной настойки. Я уж говорил Аллену из Лощины, северному менестрелю, что после седьмой кружки лучше не трогать арфы. Но уж больно он упрям, с ним не сговоришься... Друг, пью за успех твоего исполнения.
So saying, he took off his cup with much gravity, at the same time shaking his head at the intemperance of the Scottish harper.	Сказав это, он с важным видом опорожнил свой кубок, все время покачивая головой при воспоминании о пьяном шотландском певце.
The knight in the meantime, had brought the strings into some order, and after a short prelude, asked his host whether he would choose a "sirvente" in the language of "oc", or a "lai" in the language of "oui", or a "virelai", or a ballad in the vulgar English.	Тем временем рыцарь кое-как привел струны в порядок и после краткой прелюдии спросил хозяина, что ему больше нравится: спеть ли сервенту на языке ок или ле на языке уа, или виреле, или балладу на простонародном английском языке?
23 "A ballad, a ballad," said the hermit, "against all the 'ocs' and 'ouis' of France.	- Балладу, балладу, - сказал отшельник. - Это будет лучше всякой французской дребедени.
Downright English am I, Sir Knight, and downright English was my patron St Dunstan, and scorned 'oc' and 'oui', as he would have scorned the parings of the devil's hoof-downright English alone shall be sung in this cell."	Я чистейший англичанин, сэр рыцарь, такой же англичанин, каким был мой заступник святой Дунстан, а он, наверно, так же чурался этих ок и уа, как чертова копыта. У меня в келье допускаются только английские песни.
"I will assay, then," said the knight, "a ballad composed by a Saxon glee-man, whom I knew in Holy Land."	- Ну хорошо, - согласился рыцарь, - я попробую припомнить балладу, сочиненную одним саксом, которого я знавал в Святой Земле.

It speedily appeared, that if the knight was not a complete master of the minstrel art, his taste for it had at least been cultivated under the best instructors.	Оказалось, что если рыцарь и не был вполне искусным менестрелем, то по крайней мере его вкус развился под влиянием наставников.
Art had taught him to soften the faults of a voice which had little compass, and was naturally rough rather than mellow, and, in short, had done all that culture can do in supplying natural deficiencies.	Голос его, который от природы был грубоват и обладал небольшим диапазоном, был хорошо обработан.
His performance, therefore, might have been termed very respectable by abler judges than the hermit, especially as the knight threw into the notes now a degree of spirit, and now of plaintive enthusiasm, which gave force and energy to the verses which he sung.	Поэтому он пел очень недурно и мог бы удовлетворить и более взыскательного критика, чем наш отшельник; рыцарь пел выразительно, то протяжными, то задорными звуками, оттенял слова и придавал силу и значение стихам.
THE CRUSADER'S RETURN.	ВОЗВРАЩЕНИЕ КРЕСТОНОСЦА
1. High deeds achieved of knightly fame, From Palestine the champion came; The cross upon his shoulders borne, Battle and blast had dimm'd and torn.	Из Палестины прибыл он, Военной славой осенен, Он через вихри битв и гроз Крест на плечах своих пронес. В боях рубцами был покрыт
Each dint upon his batter'd shield Was token of a foughten field; And thus, beneath his lady's bower, He sung as fell the twilight hour:- 2.	Его победоносный щит. Когда темнеет небосвод, Любимой песню он поет: "Возлюбленная!
"Joy to the fair!-thy knight behold, Return'd from yonder land of gold; No wealth he brings, nor wealth can need, Save his good arms and battle-steed His spurs, to dash against a foe, His lance and sword to lay him low; Such all the trophies of his toil, Such-and the hope of Tekla's smile! 3.	Рыцарь твой Вернулся из страны чужой; Добыча не досталась мне: Богатство все мое - в коне, В моем копье, в мече моем, Которым я сражусь с врагом. Пусть воина вознаградят Твоя улыбка и твой взгляд.
"Joy to the fair! whose constant knight Her favour fired to feats of might; Unnoted shall she not remain, Where meet the bright and noble train; Minstrel shall sing and herald tell-	Возлюбленная! Я тобой Подвигнут был на славный бой. Ты будешь при дворе одна Вниманием окружена; Глашатай скажет и певец:
'Mark yonder maid of beauty well,	"Она владычица сердце,
'Tis she for whose bright eyes were won The listed field at Askalon!	В турнирах билось за нее
4. "'Note well her smile!-it edged the blade Which fifty wives to widows made, When, vain his strength and Mahound's spell, Iconium's turban'd Soldan fell.	Непобедимое копье. И ею меч был вдохновлен, Сразивший мужа стольких жен: Пришел султану смертный час - Его и Магомет не спас.
Seest thou her locks, whose sunny glow Half shows, half shades, her neck of snow? Twines not of them one golden thread, But for its sake a Paynim bled.' 5. "Joy to the fair!-my name unknown, Each deed, and all its praise thine own Then, oh! unbar this churlish gate, The night dew falls, the hour is late. Inured to Syria's glowing breath, I feel the north breeze chill as death; Let grateful love quell maiden shame, And grant him bliss who brings thee fame."	Сияет золотая прядь. Числа волос не сосчитать, -Так нет язычникам числа, Которых гибель унесла". Возлюбленная! Честь побед Тебе дарю; мне - славы нет. Скорее дверь свою открой! Оделся сад ночной росой; Зной Сирии мне был знаком, Мне холодно под ветерком. Покои отвори свои - Принес я славу в дар любви".

During this performance, the hermit demeaned himself much like a first-rate critic of the present day at a new opera.	Пока продолжалось пение, отшельник вел себя, словно присяжный критик нашего времени, присутствующий на первом представлении новой оперы.
He reclined back upon his seat, with his eyes half shut; now, folding his hands and twisting his thumbs, he seemed absorbed in attention, and anon, balancing his expanded palms, he gently flourished them in time to the music.	Он откинулся на спинку сиденья, зажмурился и то слегка вертел пальцами, то разводил руками или тихо помахивал ими в такт музыке.
At one or two favourite cadences, he threw in a little assistance of his own, where the knight's voice seemed unable to carry the air so high as his worshipful taste approved.	При некоторых переходах мелодии, когда его искушенному вкусу казалось, что голос рыцаря недостаточно высок для исполнения, он сам приходил ему на помощь и подтягивал.
When the song was ended, the anchorite emphatically declared it a good one, and well sung.	Когда баллада была пропета до конца, пустынник решительно заявил, что песня хороша и спета отлично.
"And yet," said he,	- Только вот что я тебе скажу, - сказал он.
"I think my Saxon countrymen had herded long enough with the Normans, to fall into the tone of their melancholy ditties.	- По моему мнению, мои земляки саксы слишком долго водились с норманнами и стали на их манер сочинять печальные песенки.
What took the honest knight from home? or what could he expect but to find his mistress agreeably engaged with a rival on his return, and his serenade, as they call it, as little regarded as the caterwauling of a cat in the gutter?	Ну к чему добрый рыцарь уезжал из дому? Неужто он думал, что возлюбленная в его отсутствие не выйдет замуж за его соперника? Само собой разумеется, что она не обратила ни малейшего внимания на его серенаду, или как бишь это у вас называется, потому что его голос для нее - все равно что завыванье кота в канаве...
Nevertheless, Sir Knight, I drink this cup to thee, to the success of all true lovers-I fear you are none," he added, on observing that the knight (whose brain began to be heated with these repeated draughts) qualified his flagon from the water pitcher.	А впрочем, сэр рыцарь, пью за твое здоровье и за успех всех верных любовников. Боюсь, что ты не таков, - прибавил он, видя, что рыцарь, почувствовавший шум в голове от беспрестанных возлияний, наполнил свою чашу не вином, а водой из кувшина.
"Why," said the knight, "did you not tell me that this water was from the well of your blessed patron, St Dunstan?"	- Как же, - сказал рыцарь, - не ты ли мне говорил, что это - вода из благословенного источника твоего покровителя, святого Дунстана?
"Ay, truly," said the hermit, "and many a hundred of pagans did he baptize there, but I never heard that he drank any of it.	- Так-то так, - отвечал отшельник, - он крестил в нем язычников целыми сотнями. Только я никогда не слыхивал, чтобы он сам пил эту воду.
Every thing should be put to its proper use in this world.	Всему свое место и свое назначение в этом мире.
St Dunstan knew, as well as any one, the prerogatives of a jovial friar."	Святой Дунстан, верно, не хуже нашего знал привилегии веселого монаха. С этими словами он взял арфу и позабавил гостя следующей примечательной песенкой, приспособив к ней известный хоровой мотив старинных английских песен дерри-даун.

And so saying, he reached the harp, and entertained his guest with the following characteristic song, to a sort of derry-down chorus, appropriate to an old English ditty.	Эти песни, как предполагают, относились к далекой старине, более далекой, чем эпоха семи государств англов и саксов; их пели во времена друидов, прославляя жрецов, когда те уходили в лес за омелой.
24 0239m Original THE BAREFOOTED FRIAR.	БОСОНОГИЙ МОНАХ
1. I'll give thee, good fellow, a twelvemonth or twain, To search Europe through, from Byzantium to Spain; But ne'er shall you find, should you search till you tire, So happy a man as the Barefooted Friar.	Ты можешь объехать за несколько лет Испанию и Византию - весь свет; Кого б ты ни встретил в заморских краях, Счастливее всех босоногий монах.
2. Your knight for his lady pricks forth in career, And is brought home at even-song prick'd through with a spear; I confess him in haste-for his lady desires No comfort on earth save the Barefooted Friar's.	В честь дамы отправился рыцарь в поход, А вечером раненный насмерть придет. Его причащу: если ж дама в слезах, Утешит ее босоногий монах.
3. Your monarch?-Pshaw! many a prince has been known To barter his robes for our cowl and our gown, But which of us e'er felt the idle desire To exchange for a crown the grey hood of a Friar!	Цари своих мантий величье не раз Меняли на скромность монашеских ряс, Но вдруг захотеть оказаться в царях Не мог ни один босоногий монах.
4. The Friar has walk'd out, and where'er he has gone, The land and its fatness is mark'd for his own; He can roam where he lists, he can stop when he tires, For every man's house is the Barefooted Friar's.	Привольное лишь у монаха житье: Чужое добро он сочтет за свое, Монаха во всех принимают домах, Везде отдохнет босоногий монах,
5. He's expected at noon, and no wight till he comes May profane the great chair, or the porridge of plums For the best of the cheer, and the seat by the fire, Is the undenied right of the Barefooted Friar.	Ведь лакомства, что для него берегут, Бывают обычно вкуснее всех блюд; Всегда он обедает славно в гостях - Почетнейший гость, босоногий монах.
6. He's expected at night, and the pasty's made hot, They broach the brown ale, and they fill the black pot, And the goodwife would wish the goodman in the mire, Ere he lack'd a soft pillow, the Barefooted Friar.	За ужином пьет он отменнейший эль, И мягкую стелют монаху постель: Хозяина выгонят вон впопыхах, Чтоб сладко поспал босоногий монах.
7. Long flourish the sandal, the cord, and the cope, The dread of the devil and trust of the Pope; For to gather life's roses, unscathed by the briar, Is granted alone to the Barefooted Friar.	Да здравствует бедность одежды моей, Власть римского папы и вера в чертей! Рвать розы, не думать совсем о шипах Могу только я, босоногий монах.
"By my troth," said the knight, "thou hast sung well and lustily, and in high praise of thine order.	- Поистине, - сказал рыцарь, - спел ты хорошо и весело и прославил свое звание как следует.
And, talking of the devil, Holy Clerk, are you not afraid that he may pay you a visit during some of your uncanonical pastimes?"	А кстати о черте, святой причетник: неужели ты не боишься, что он когда-нибудь пожалует к тебе как раз во время таких мирских развлечений?
"I uncanonical!" answered the hermit;	- Мирских? Это я-то мирянин? - возмутился отшельник.

"I scorn the charge-I scorn it with my heels!-I serve the duty of my chapel duly and truly-Two masses daily, morning and evening, primes, noons, and vespers, 'aves, credos, paters'--"	- Да я служу в своей часовне верой и правдой две обедни каждый божий день, утреню и вечерню, часы, кануны, повечерия.
"Excepting moonlight nights, when the venison is in season," said his guest.	- Только не лунными ночами, когда можно поохотиться за дичью, - заметил гость.
"'Exceptis excipiendis'" replied the hermit, "as our old abbot taught me to say, when impertinent laymen should ask me if I kept every punctilio of mine order."	- Exceptis excipiendis, [16] - отвечал отшельник, -как наш старый аббат научил меня отвечать, в случае если дерзновенный мирянин вздумает расспрашивать, все ли канонические правила я исполняю в точности.
"True, holy father," said the knight; "but the devil is apt to keep an eye on such exceptions; he goes about, thou knowest, like a roaring lion."	- Это так, святой отец, - сказал рыцарь, - но черт подстерегает нас именно за исключительными занятиями. Ты сам знаешь, что он всюду бродит, аки лев рыкающий.
"Let him roar here if he dares," said the friar; "a touch of my cord will make him roar as loud as the tongs of St Dunstan himself did.	- Пусть зарычит, коли посмеет, - сказал монах. -От моей веревки он завизжит, как визжал от кочерги святого Дунстана.
I never feared man, and I as little fear the devil and his imps.	Я сроду не боялся ни одного человека - не боюсь и черта с его приспешниками.
Saint Dunstan, Saint Dubric, Saint Winibald, Saint Winifred, Saint Swibert, Saint Willick, not forgetting Saint Thomas a Kent, and my own poor merits to speed, I defy every devil of them, come cut and long tail.-But to let you into a secret, I never speak upon such subjects, my friend, until after morning vespers."	Молитвами святого Дунстана, святого Дубрика, святых Винибальда и Винифреда, святых Суиберта и Уиллика, а также святого Фомы Кентского, не считая моих собственных малых заслуг перед Богом, я ни во что не ставлю чертей, как хвостатых, так и бесхвостых. Но по секрету скажу вам, друг мой, что никогда не упоминаю о таких предметах до утренней молитвы.
He changed the conversation; fast and furious grew the mirth of the parties, and many a song was exchanged betwixt them, when their revels were interrupted by a loud knocking at the door of the hermitage.	Он перевел разговор на другое, и попойка продолжалась на славу. Уже много песен было спето обоими, как вдруг их веселую пирушку нарушил сильнейший стук в дверь лачуги.
The occasion of this interruption we can only explain by resuming the adventures of another set of our characters; for, like old Ariosto, we do not pique ourselves upon continuing uniformly to keep company with any one personage of our drama.	Чем была вызвана эта помеха, мы сможем объяснить только тогда, когда возвратимся к другим действующим лицам нашего рассказа, ибо, по примеру старика Ариосто, мы не любим иметь дело только с одним каким-нибудь героем, охотно меняя и персонажей и обстановку нашей драмы.
CHAPTER XVIII	Глава XVIII
Away! our journey lies through dell and dingle, Where the blithe fawn trips by its timid mother, Where the broad oak, with intercepting boughs, Chequers the sunbeam in the green-sward alley-Up and away!-for lovely paths are these To tread, when the glad Sun is on his throne Less pleasant, and less safe, when Cynthia's lamp With doubtful glimmer lights the dreary forest. -Ettrick Forest	Вперед! Пойдем мы долом и лощиной, Где молодой олень бежит за ланью, Г де дуб широкий крепкими ветвями Свет не пускает в просеку лесную. Вперед! Ведь хорошо идти по тропам, Пока на троне радостное солнце; Пусть станет мрачным и небезопасным В обманчивом мерцании Дианы. "Эттрикский лес"

When Cedric the Saxon saw his son drop down senseless in the lists at Ashby, his first impulse was to order him into the custody and care of his own attendants, but the words choked in his throat.	Когда Седрик Сакс увидел, как сын его упал без чувств на ристалище в Ашби, первым его побуждением было послать своих людей позаботиться о нем, но эти слова застряли у него в горле.
He could not bring himself to acknowledge, in presence of such an assembly, the son whom he had renounced and disinherited.	В присутствии такого общества он не мог заставить себя признать сына, которого изгнал из дома и лишил наследства.
He ordered, however, Oswald to keep an eye upon him; and directed that officer, with two of his serfs, to convey Ivanhoe to Ashby as soon as the crowd had dispersed.	Однако он приказал Освальду не выпускать его из виду и с помощью двух крепостных слуг перенести в Ашби, как только толпа разойдется.
Oswald, however, was anticipated in this good office. The crowd dispersed, indeed, but the knight was nowhere to be seen.	Но Освальд опоздал с исполнением этого распоряжения: толпа разошлась, а рыцаря уже нигде не было видно.
It was in vain that Cedric's cupbearer looked around for his young master-he saw the bloody spot on which he had lately sunk down, but himself he saw no longer; it seemed as if the fairies had conveyed him from the spot.	Напрасно кравчий Седрика озирался по сторонам, отыскивая, куда девался его молодой хозяин; он видел кровавое пятно на том месте, где лежал юный рыцарь, но самого рыцаря не видел: словно волшебницы унесли его куда-то.
Perhaps Oswald (for the Saxons were very superstitious) might have adopted some such hypothesis, to account for Ivanhoe's disappearance, had he not suddenly cast his eye upon a person attired like a squire, in whom he recognised the features of his fellow-servant Gurth.	Может быть, Освальд именно так и объяснил бы себе исчезновение Айвенго (потому что саксы были крайне суеверны), если бы случайно не бросилась ему в глаза фигура человека, одетого оруженосцем, в котором он признал своего товарища Гурта.
Anxious concerning his master's fate, and in despair at his sudden disappearance, the translated swineherd was searching for him everywhere, and had neglected, in doing so, the concealment on which his own safety depended.	В отчаянии от внезапного исчезновения своего хозяина, бывший свинопас разыскивал его повсюду, позабыв всякую осторожность и подвергая себя нешуточной опасности.
Oswald deemed it his duty to secure Gurth, as a fugitive of whose fate his master was to judge.	Освальд счел своим долгом задержать Гурта, как беглого раба, чью судьбу должен был решить сам хозяин.
Renewing his enquiries concerning the fate of Ivanhoe, the only information which the cupbearer could collect from the bystanders was, that the knight had been raised with care by certain well-attired grooms, and placed in a litter belonging to a lady among the spectators, which had immediately transported him out of the press.	Кравчий продолжал расспрашивать всех встречных, не знает ли кто, куда делся Айвенго. В конце концов ему удалось узнать, что несколько хорошо одетых слуг бережно положили раненого рыцаря на носилки, принадлежавшие одной из присутствовавших на турнире дам, и сразу же унесли за ограду.
Oswald, on receiving this intelligence, resolved to return to his master for farther instructions, carrying along with him Gurth, whom he considered in some sort as a deserter from the service of Cedric.	Получив эти сведения, Освальд решил воротиться к своему хозяину за дальнейшими приказаниями и увел с собой Гурта, считая его беглецом.
The Saxon had been under very intense and agonizing apprehensions concerning his son; for Nature had asserted her rights, in spite of the patriotic stoicism which laboured to disown her.	Седрик Сакс был во власти мучительных и мрачных предчувствий, вызванных раной сына. Его патриотический стоицизм сакса боролся с отцовскими чувствами. Но природа все-таки взяла свое.

But no sooner was he informed that Ivanhoe was in careful, and probably in friendly hands, than the paternal anxiety which had been excited by the dubiety of his fate, gave way anew to the feeling of injured pride and resentment, at what he termed Wilfred's filial disobedience.	Однако стоило ему узнать, что Айвенго, по-видимому, находится на попечении друзей, как чувства оскорбленной гордости и негодования, вызванные тем, что он называл "сыновней непочтительностью Уилфреда", снова взяли верх над родительской привязанностью.
"Let him wander his way," said he-"let those leech his wounds for whose sake he encountered them.	- Пускай идет своей дорогой, - сказал он. - Пусть те и лечат его раны, ради кого он их получил.
He is fitter to do the juggling tricks of the Norman chivalry than to maintain the fame and honour of his English ancestry with the glaive and brown-bill, the good old weapons of his country."	Ему больше подходит проделывать фокусы, выдуманные норманскими рыцарями, чем поддерживать честь и славу своих английских предков мечом и секирой - добрым старым оружием нашей родины.
"If to maintain the honour of ancestry," said Rowena, who was present, "it is sufficient to be wise in council and brave in execution-to be boldest among the bold, and gentlest among the gentle, I know no voice, save his father's--"	- Если для поддержания чести и славы своих предков, - сказала Ровена, присутствовавшая здесь же, - достаточно быть мудрым в делах совета и храбрым в бою, если достаточно быть отважнейшим из отважных и благороднейшим из благородных, то кто же, кроме его отца, станет отрицать...
"Be silent, Lady Rowena!-on this subject only I hear you not.	- Молчите, леди Ровена! Я не хочу вас слушать!
Prepare yourself for the Prince's festivaname = "note" we have been summoned thither with unwonted circumstance of honour and of courtesy, such as the haughty Normans have rarely used to our race since the fatal day of Hastings.	Приготовьтесь к вечернему собранию у принца. На сей раз нас приглашают с таким небывалым по- четом и любезностью, о каких саксы и не слыхивали с рокового дня битвы при Гастингсе.
Thither will I go, were it only to show these proud Normans how little the fate of a son, who could defeat their bravest, can affect a Saxon."	Я отправлюсь туда немедленно, хотя бы для того, чтобы показать гордым норманнам, как мало меня волнует участь сына, даром что он победил сегодня их храбрейших воинов.
"Thither," said Rowena, "do I NOT go; and I pray you to beware, lest what you mean for courage and constancy, shall be accounted hardness of heart."	- А я, - сказала леди Ровена, - туда не поеду, и, прошу вас, остерегайтесь, потому что те качества, которые вы считаете твердостью и мужеством, можно принять за жестокосердие.
"Remain at home, then, ungrateful lady," answered Cedric; "thine is the hard heart, which can sacrifice the weal of an oppressed people to an idle and unauthorized attachment.	- Так оставайся же дома, неблагодарная! - отвечал Седрик. - Это у тебя жестокое сердце, если ты жертвуешь благом несчастного, притесняемого народа в угоду своему пустому и безответному чувству!
I seek the noble Athelstane, and with him attend the banquet of John of Anjou."	Я найду благородного Ательстана и с ним отправлюсь на пир к принцу Джону Анжуйскому.
He went accordingly to the banquet, of which we have already mentioned the principal events.	И он поехал на этот пир, главные события которого мы описали выше.
Immediately upon retiring from the castle, the Saxon thanes, with their attendants, took horse; and it was during the bustle which attended their doing so, that Cedric, for the first time, cast his eyes upon the deserter Gurth.	После возвращения из замка саксонские таны в сопровождении всей своей свиты сели на лошадей. Тут-то в суматохе отъезда беглый Гурт в первый раз и попался на глаза Седрику.

The noble Saxon had returned from the banquet, as we have seen, in no very placid humour, and wanted but a pretext for wreaking his anger upon some one.	Мы уже знаем, что благородный сакс возвратился с пиршества отнюдь не в мягком настроении, и ему нужен был повод, чтобы выместить на ком-нибудь свой гнев.
"The gyves!" he said, "the gyves!-Oswald-Hundibert!-Dogs and villains!-why leave ye the knave unfettered?"	- В кандалы его! В кандалы! - закричал он. -Освальд! Гундиберт! Подлые псы! Почему этого плута до сих пор не заковали?
Without daring to remonstrate, the companions of Gurth bound him with a halter, as the readiest cord which occurred.	Не смея противоречить, товарищи Гурта связали его ременным поводом, то есть первым, что попалось под руку.
He submitted to the operation without remonstrance, except that, darting a reproachful look at his master, he said,	Гурт подчинился этому без сопротивления, но укоризненно взглянул на хозяина и только сказал:
"This comes of loving your flesh and blood better than mine own."	- Вот что значит любить вашу плоть и кровь больше своей собственной!
"To horse, and forward!" said Cedric.	- На коней - и вперед! - крикнул Седрик.
"It is indeed full time," said the noble Athelstane; "for, if we ride not the faster, the worthy Abbot Waltheoffs preparations for a rere-supper 25 will be altogether spoiled."	- И давно пора, - сказал высокородный Ательстан.- Боюсь, что, если мы не поторопимся, у достопочтенного аббата Вальтоффа испортятся все кушанья, приготовленные к ужину.
The travellers, however, used such speed as to reach the convent of St Withold's before the apprehended evil took place.	Однако путешественники ехали так быстро, что достигли монастыря святого Витольда прежде, чем произошла та неприятность, которой опасался Ательстан.
The Abbot, himself of ancient Saxon descent, received the noble Saxons with the profuse and exuberant hospitality of their nation, wherein they indulged to a late, or rather an early hour; nor did they take leave of their reverend host the next morning until they had shared with him a sumptuous refection.	Настоятель, родом из старинной саксонской фамилии, принял знатных саксонских гостей с таким широким гостеприимством, что они просидели за ужином до поздней ночи - или вернее, до раннего утра. На другой день они только после роскошного завтрака смогли покинуть кров своего гостеприимного хозяина.
As the cavalcade left the court of the monastery, an incident happened somewhat alarming to the Saxons, who, of all people of Europe, were most addicted to a superstitious observance of omens, and to whose opinions can be traced most of those notions upon such subjects, still to be found among our popular antiquities.	В ту минуту, как кавалькада выезжала с монастырского двора, произошел случай, несколько встревоживший саксов. Из всех народов, населявших в то время Европу, ни один с таким вниманием не следил за приметами, как саксы; большая часть всяких поверий, до сих пор живущих в нашем народе, берет начало от их суеверий.
For the Normans being a mixed race, and better informed according to the information of the times, had lost most of the superstitious prejudices which their ancestors had brought from Scandinavia, and piqued themselves upon thinking freely on such topics.	Норманны в то время были гораздо лучше образованны, притом они были смесью весьма различных племен, с течением времени успевших освободиться от многих предрассудков, вынесенных их предками из Скандинавии; они даже чванились тем, что не верят в приметы.

In the present instance, the apprehension of impending evil was inspired by no less respectable a prophet than a large lean black dog, which, sitting upright, howled most piteously as the foremost riders left the gate, and presently afterwards, barking wildly, and jumping to and fro, seemed bent upon attaching itself to the party.	В данном случае предсказание об угрожающей беде исходило от такого малопочтенного пророка, каким являлась огромная тощая черная собака, сидевшая на дворе. Она подняла жалобный вой в ту минуту, когда передовые всадники выехали из ворот, потом вдруг громко залаяла и, бросаясь из стороны в сторону, очевидно намеревалась присоединиться к отъезжающим.
"I like not that music, father Cedric," said Athelstane; for by this title of respect he was accustomed to address him.	- Не люблю я этой музыки, отец Седрик, - сказал Ательстан, называвший его таким титулом в знак почтения.
"Nor I either, uncle," said Wamba;	- И я тоже не люблю, дядюшка, - сказал Вамба.
"I greatly fear we shall have to pay the piper."	- Боюсь, как бы нам не пришлось заплатить волынщику.
"In my mind," said Athelstane, upon whose memory the Abbot's good ale (for Burton was already famous for that genial liquor) had made a favourable impression,-"in my mind we had better turn back, and abide with the Abbot until the afternoon.	- По-моему, - сказал Ательстан, в памяти которого эль настоятеля оставил благоприятное впечатление (ибо городок Бертон уже и тогда славился приготовлением этого живительного напитка), - по-моему, лучше бы воротиться и погостить у аббата до обеда.
It is unlucky to travel where your path is crossed by a monk, a hare, or a howling dog, until you have eaten your next meal."	Не следует трогаться в путь, если дорогу перешел монах, или перебежал заяц, или если завыла собака. Лучше переждать до тех пор, пока не минует следующая трапеза.
"Away!" said Cedric, impatiently; "the day is already too short for our journey.	- Пустяки! - сказал Седрик нетерпеливо. - Мы и так потеряли слишком много времени.
For the dog, I know it to be the cur of the runaway slave Gurth, a useless fugitive like its master."	А собаку эту я знаю. Это пес моего беглого раба Гурта - такой же бесполезный дармоед, как и его хозяин.
So saying, and rising at the same time in his stirrups, impatient at the interruption of his journey, he launched his javelin at poor Fangs-for Fangs it was, who, having traced his master thus far upon his stolen expedition, had here lost him, and was now, in his uncouth way, rejoicing at his reappearance.	С этими словами Седрик приподнялся на стременах и пустил дротик в бедного Фангса-так как это действительно был Фанге, повсюду сопровождавший своего хозяина и на свой лад выражавший теперь свой восторг по поводу того, что вновь обрел его.
The javelin inflicted a wound upon the animal's shoulder, and narrowly missed pinning him to the earth; and Fangs fled howling from the presence of the enraged thane.	Дротик задел плечо собаки и едва не пригвоздил ее к земле. Бедный пес взвыл еще пуще прежнего и опрометью кинулся прочь с дороги разгневанного тана.
Gurth's heart swelled within him; for he felt this meditated slaughter of his faithful adherent in a degree much deeper than the harsh treatment he had himself received.	У Гурта сердце облилось кровью при этом зрелище: Седрик хотел убить его верного друга и помощника, и это задело его гораздо больше, чем то жестокое наказание, которое он сам только что вынес.
Having in vain attempted to raise his hand to his eyes, he said to Wamba, who, seeing his master's ill humour had prudently retreated to the rear,	Он тщетно старался вытереть себе глаза и наконец сказал Вамбе, который, видя своего господина не в духе, счел более безопасным держаться подальше от него:

"I pray thee, do me the kindness to wipe my eyes with the skirt of thy mantle; the dust offends me, and these bonds will not let me help myself one way or another."	- Сделай милость, пожалуйста, вытри мне глаза полой твоего плаща: их совсем разъела пыль, а ремни не дают поднять руки.
Wamba did him the service he required, and they rode side by side for some time, during which Gurth maintained a moody silence.	Вамба оказал требуемую услугу, и некоторое время они ехали рядом. Гурт все время угрюмо молчал.
At length he could repress his feelings no longer.	Наконец он не выдержал и отвел свою душу такой речью.
"Friend Wamba," said he, "of all those who are fools enough to serve Cedric, thou alone hast dexterity enough to make thy folly acceptable to him.	- Друг Вамба, - сказал он, - из всех дураков, находящихся в услужении у Седрика, ты один только так ловок, что можешь угождать ему своей глупостью.
Go to him, therefore, and tell him that neither for love nor fear will Gurth serve him longer.	А потому ступай и скажи ему, что Гурт ни из любви, ни из страха не станет больше служить ему.
He may strike the head from me-he may scourge me-he may load me with irons-but henceforth he shall never compel me either to love or to obey him.	Он может снять с меня голову, может отстегать меня плетьми, может заковать в цепи, но я ему больше не слуга.
Go to him, then, and tell him that Gurth the son of Beowulph renounces his service."	Поди скажи ему, что Гурт, сын Беовульфа, отказывается ему служить.
"Assuredly," said Wamba, "fool as I am, I shall not do your fool's errand.	- Хоть я и дурак, - отвечал Вамба, - но таких дурацких речей и не подумаю передавать ему.
Cedric hath another javelin stuck into his girdle, and thou knowest he does not always miss his mark."	У Седрика за поясом еще довольно осталось дротиков, и ты знаешь, что иной раз он очень метко попадает в цель.
"I care not," replied Gurth, "how soon he makes a mark of me.	- А мне все равно, - сказал Гурт, - пускай хоть сейчас убьет меня.
Yesterday he left Wilfred, my young master, in his blood. To-day he has striven to kill before my face the only other living creature that ever showed me kindness.	Вчера он оставил валяться в крови на арене Уилфреда, моего молодого хозяина, сегодня хотел убить у меня на глазах единственную живую тварь, которая ко мне привязана.
By St Edmund, St Dunstan, St Withold, St Edward the Confessor, and every other Saxon saint in the calendar," (for Cedric never swore by any that was not of Saxon lineage, and all his household had the same limited devotion,) "I will never forgive him!"	Призываю в свидетели святого Эдмунда, святого Дунстана, святого Витольда, святого Эдуарда Исповедника и всех святых саксонского календаря (надо заметить, что Седрик никогда не произносил имен тех святых, которые были не саксонского происхождения, и все его домочадцы также урезывали свои святцы), - я никогда ему этого не прощу!
"To my thinking now," said the Jester, who was frequently wont to act as peace-maker in the family, "our master did not propose to hurt Fangs, but only to affright him.	- А по-моему, - возразил Вамба, нередко выступавший в роли миротворца, - Седрик вовсе не собирался вбивать Фангса, а хотел только попугать его.

For, if you observed, he rose in his stirrups, as thereby meaning to overcast the mark; and so he would have done, but Fangs happening to bound up at the very moment, received a scratch, which I will be bound to heal with a penny's breadth of tar."	Ты заметил, что он привстал на стременах, чтобы пустить дротик через голову собаки, но, на беду, Фанге в эту самую минуту подпрыгнул. Вот он и получил эту царапину, которую я берусь залечить комочком дегтя.
"If I thought so," said Gurth-"if I could but think so-but no-I saw the javelin was well aimed-I heard it whizz through the air with all the wrathful malevolence of him who cast it, and it quivered after it had pitched in the ground, as if with regret for having missed its mark.	- Если бы так, - сказал Гурт, - если бы я мог так подумать!.. Да нет! Я видел, как метко он целился, и слышал, как дротик зажужжал в воздухе, а потом, воткнувшись в землю, все еще дрожал, как будто с досады, что не попал в цель. Так бросить можно только со злым смыслом.
By the hog dear to St Anthony, I renounce him!"	Нет, клянусь любимой свиньей святого Антония, не стану я ему служить!
And the indignant swineherd resumed his sullen silence, which no efforts of the Jester could again induce him to break.	И возмущенный свинопас снова погрузился в мрачное молчание, из которого шут не мог его вывести.
Meanwhile Cedric and Athelstane, the leaders of the troop, conversed together on the state of the land, on the dissensions of the royal family, on the feuds and quarrels among the Norman nobles, and on the chance which there was that the oppressed Saxons might be able to free themselves from the yoke of the Normans, or at least to elevate themselves into national consequence and independence, during the civil convulsions which were likely to ensue.	Между тем Седрик и Ательстан, ехавшие впереди, беседовали о состоянии страны, о несогласиях в королевской фамилии, о распрях и вражде среди норманских дворян; они обсуждали, возможно ли во время приближавшейся междоусобной войны избавиться от норманского ига или по крайней мере добиться большей национальной независимости.
On this subject Cedric was all animation.	Говоря о подобных предметах, Седрик всегда воодушевлялся.
The restoration of the independence of his race was the idol of his heart, to which he had willingly sacrificed domestic happiness and the interests of his own son.	Восстановление независимости саксов было кумиров его души, и этому кумиру он добровольно принес в жертву свое семейное счастье и судьбу своего сына.
But, in order to achieve this great revolution in favour of the native English, it was necessary that they should be united among themselves, and act under an acknowledged head. The necessity of choosing their chief from the Saxon blood-royal was not only evident in itself, but had been made a solemn condition by those whom Cedric had intrusted with his secret plans and hopes.	Но для того чтобы осуществить этот великий переворот в пользу коренных англичан, необходимо было объединиться и действовать под водительством вождя, и этот вождь должен был происходить из древнего королевского рода. Это требование выдвигали те, кому Седрик поверял свои тайные замыслы и надежды.
Athelstane had this quality at least; and though he had few mental accomplishments or talents to recommend him as a leader, he had still a goodly person, was no coward, had been accustomed to martial exercises, and seemed willing to defer to the advice of counsellors more wise than himself.	Ательстан удовлетворял этому условию. Правда, он не отличался большим умом и не блистал никакими талантами, однако у него была довольно представительная фигура, он был не трус, искусен во всяких военных упражнениях и, казалось, охотно прислушивался к советам людей поумнее себя.
Above all, he was known to be liberal and hospitable, and believed to be good-natured.	Сверх того, было известно, что он человек щедрый, гостеприимный и добрый.

But whatever pretensions Athelstane had to be considered as head of the Saxon confederacy, many of that nation were disposed to prefer to the title of the Lady Rowena, who drew her descent from Alfred, and whose father having been a chief renowned for wisdom, courage, and generosity, his memory was highly honoured by his oppressed countrymen.	Но каковы бы ни были достоинства Ательстана, многие из саксов склонны были признавать первенство за леди Ровеной. Она происходила от короля Альфреда, а ее отец настолько прославился своей мудростью, отвагой и благородным нравом, что память его высоко чтили все его соотечественники.
It would have been no difficult thing for Cedric, had he been so disposed, to have placed himself at the head of a third party, as formidable at least as any of the others.	Если бы Седрик захотел, ему бы ничего не стоило стать во главе третьей партии, не менее сильной, чем две другие.
To counterbalance their royal descent, he had courage, activity, energy, and, above all, that devoted attachment to the cause which had procured him the epithet of The Saxon, and his birth was inferior to none, excepting only that of Athelstane and his ward.	За Ательстана и леди Ровену говорило их королевское происхождение, но он мог противопоставить им свою храбрость, деятельный нрав, энергию и, главное, ту страстную преданность делу, которая заставила земляков прозвать его Саксом. А по рождению он сам был так знатен, что в этом смысле никому не уступал, за исключением Ательстана и своей питомицы.
These qualities, however, were unalloyed by the slightest shade of selfishness; and, instead of dividing yet farther his weakened nation by forming a faction of his own, it was a leading part of Cedric's plan to extinguish that which already existed, by promoting a marriage betwixt Rowena and Athelstane.	Но даже тень тщеславного себялюбия была чужда Седрику, и, вместо того чтобы еще более разъединить свой и без того слабый народ созданием собственной партии, Седрик стремился устранить уже существовавший раскол; важной частью его плана было выдать леди Ровену замуж за Ательстана и таким образом слить воедино обе партии.
An obstacle occurred to this his favourite project, in the mutual attachment of his ward and his son and hence the original cause of the banishment of Wilfred from the house of his father. This stern measure Cedric had adopted, in hopes that, during Wilfred's absence, Rowena might relinquish her preference, but in this hope he was disappointed; a disappointment which might be attributed in part to the mode in which his ward had been educated.	Препятствием к его осуществлению послужила взаимная привязанность леди Ровены и его сына. Это и было главной причиной изгнания Уилфреда из родительского дома. Седрик прибегнул к этой суровой мере в надежде, что в отсутствие Уилфреда Ровена изменит свои чувства. Но он ошибся: Ровена оказалась непреклонной, что объяснялось отчасти характером ее воспитания.
Cedric, to whom the name of Alfred was as that of a deity, had treated the sole remaining scion of that great monarch with a degree of observance, such as, perhaps, was in those days scarce paid to an acknowledged princess.	В глазах Седрика Альфред был чем-то вроде божества. Поэтому он относился к последней представительнице его рода с исключительным почтением, какое вряд ли внушали кому бы то ни было принцессы царствующих династий того времени.
Rowena's will had been in almost all cases a law to his household; and Cedric himself, as if determined that her sovereignty should be fully acknowledged within that little circle at least, seemed to take a pride in acting as the first of her subjects.	В его доме каждое желание Ровены считалось законом, и сам Седрик, словно решив, что ее права должны быть полностью признаны хотя бы в пределах этого маленького круга, гордился тем, что подчинялся ей, как первый из ее подданных.

Thus trained in the exercise not only of free will, but despotic authority, Rowena was, by her previous education, disposed both to resist and to resent any attempt to control her affections, or dispose of her hand contrary to her inclinations, and to assert her independence in a case in which even those females who have been trained up to obedience and subjection, are not infrequently apt to dispute the authority of guardians and parents.	Она с детства приучилась не только действовать по своей собственной воле, но и повелевать другими; а потому нет ничего удивительного, что в таком вопросе, в котором другие девушки, даже воспитанные в полном подчинении и покорности, склонны проявлять некоторую самостоятельность и способны оспаривать власть своих опекунов и родителей, Ровена высказала возмущение и негодование. Она решительно противилась всякому внешнему давлению и наотрез отказалась давать кому-либо право направлять ее привязанности или располагать ее наукой наперекор ее воле.
The opinions which she felt strongly, she avowed boldly; and Cedric, who could not free himself from his habitual deference to her opinions, felt totally at a loss how to enforce his authority of guardian.	Свои суждения и чувства она высказывала смело, и Седрик, будучи не в силах противостоять привычному почтительному подчинению ее воле, встал в тупик и не знал теперь, каким способом заставить ее слушаться своего опекуна.
It was in vain that he attempted to dazzle her with the prospect of a visionary throne. Rowena, who possessed strong sense, neither considered his plan as practicable, nor as desirable, so far as she was concerned, could it have been achieved.	Тщетно пытался он пленять ее воображение картиной будущей королевской власти. Ровена, одаренная большим здравым смыслом, считала планы Седрика совершенно неосуществимыми, а для себя лично нежелательными.
Without attempting to conceal her avowed preference of Wilfred of Ivanhoe, she declared that, were that favoured knight out of question, she would rather take refuge in a convent, than share a throne with Athelstane, whom, having always despised, she now began, on account of the trouble she received on his account, thoroughly to detest.	Равена и не думала скрывать предпочтение, которое высказывала Уилфреду Айвенго. Более того - она неоднократно заявляла, что скорее пойдет в монастырь, чем согласится разделить трон с Ательстаном. Она всегда питала презрение к Конингсбургскому тану, а теперь, после стольких неприятностей, перенесенных из-за него, чувствовала к нему нечто вроде отвращения.
Nevertheless, Cedric, whose opinions of women's constancy was far from strong, persisted in using every means in his power to bring about the proposed match, in which he conceived he was rendering an important service to the Saxon cause.	Тем не менее Седрик, не очень-то веривший в женское постоянство, всемерно хлопотал о том, чтобы устроить этот брак, полагая, что этим оказывает важную услугу делу борьбы за независимость саксов.
The sudden and romantic appearance of his son in the lists at Ashby, he had justly regarded as almost a death's blow to his hopes.	Внезапное и ро- мантичное появление сына на турнире в Ашби он справедливо рассматривал как смертельный удар по его надеждам.
His paternal affection, it is true, had for an instant gained the victory over pride and patriotism; but both had returned in full force, and under their joint operation, he was now bent upon making a determined effort for the union of Athelstane and Rowena, together with expediting those other measures which seemed necessary to forward the restoration of Saxon independence.	Правда, родительская любовь на минуту взяла верх над гордостью и преданностью делу саксов. Однако вслед за тем оба эти чувства снова возникли в его душе, и он решил приложить необходимые усилия к соединению Ательстана с Ровеной, считая, что этот брак вместе с другими мерами будет способствовать скорейшему восстановлению независимости саксов.

On this last subject, he was now labouring with Athelstane, not without having reason, every now and then, to lament, like Hotspur, that he should have moved such a dish of skimmed milk to so honourable an action.	Теперь он беседовал с Ательстаном о саксонских делах. Надо признаться, что в течение этой беседы Седрику, подобно Хотсперу, не раз пришлось пожалеть что ему приходится побуждать такую "крынку снятого молока" на столь великие дела.
Athelstane, it is true, was vain enough, and loved to have his ears tickled with tales of his high descent, and of his right by inheritance to homage and sovereignty.	Правда, Ательстан был не чужд тщеславия, ему было приятно выслушивать речи о своем высоком происхождении и о том, что он по праву рождения должен пользоваться почетом и властью.
But his petty vanity was sufficiently gratified by receiving this homage at the hands of his immediate attendants, and of the Saxons who approached him.	Но его мелкое тщеславие вполне удовлетворялось тем почетом, который оказывали ему домочадцы и все окружавшие его саксы.
If he had the courage to encounter danger, he at least hated the trouble of going to seek it; and while he agreed in the general principles laid down by Cedric concerning the claim of the Saxons to independence, and was still more easily convinced of his own title to reign over them when that independence should be attained, yet when the means of asserting these rights came to be discussed, he was still "Athelstane the Unready," slow, irresolute, procrastinating, and unenterprising.	Ательстан встречал опасность без боязни, но был слишком ленив, чтобы добровольно искать ее. Он был вполне согласен с Седриком в том, что саксам следовало бы отвоевать себе независимость; еще охотнее соглашался он царствовать над ними, когда эта независимость будет достигнута. Но лишь только начинали обсуждать планы, как возвести его на королевский престол - тут он оказывался все тем же Ательстаном Неповоротливым, туповатым, нерешительным и непредприимчивым.
The warm and impassioned exhortations of Cedric had as little effect upon his impassive temper, as red-hot balls alighting in the water, which produce a little sound and smoke, and are instantly extinguished.	Страстные и пылкие речи Седрика так же мало действовали на его вялый нрав, как раскаленное ядро - на холодную воду: несколько мгновений оно шипит и дымится, а затем остывает.
If, leaving this task, which might be compared to spurring a tired jade, or to hammering upon cold iron, Cedric fell back to his ward Rowena, he received little more satisfaction from conferring with her.	Видя, что убеждать Ательстана почти все равно, что пришпоривать усталую клячу или ковать холодное железно, Седрик подъехал ближе к своей питомице, но разговор с ней оказался для него едва ли более приятным.
For, as his presence interrupted the discourse between the lady and her favourite attendant upon the gallantry and fate of Wilfred, Elgitha failed not to revenge both her mistress and herself, by recurring to the overthrow of Athelstane in the lists, the most disagreeable subject which could greet the ears of Cedric.	Так как его появление прервало беседу леди Ровены с ее любимой прислужницей о доблестном Уилфреде и его судьбе, Эльджита в отместку за себя и свою повелительницу тотчас припомнила, как Ательстан был выбит из седла на ристалище, а всякое упоминание об этом плачевном событии было чрезвычайно неприятно Седрику.
To this sturdy Saxon, therefore, the day's journey was fraught with all manner of displeasure and discomfort; so that he more than once internally cursed the tournament, and him who had proclaimed it, together with his own folly in ever thinking of going thither.	Таким образом, для честного сакса это путешествие было исполнено всевозможных неприятностей и огорчений. Не раз он принимался мысленно проклинать турнир и того, кто его выдумал, да и себя самого - за то, что имел неосторожность туда поехать.

At noon, upon the motion of Athelstane, the travellers paused in a woodland shade by a fountain, to repose their horses and partake of some provisions, with which the hospitable Abbot had loaded a sumpter mule.	В полдень, по желанию Ательстана, остановились в роще возле родника, чтобы дать отдых лошадям, а самим немного подкрепиться: хлебосольный аббат щедро снабдил их провиантом на дорогу, который навьючили на осла.
Their repast was a pretty long one; and these several interruptions rendered it impossible for them to hope to reach Rotherwood without travelling all night, a conviction which induced them to proceed on their way at a more hasty pace than they had hitherto used.	Трапеза затянулась надолго, а так как и других помех в пути было много, они потеряли надежду засветло добраться до Ротервуда. Это обстоятельство заставило их поторопиться и ехать гораздо быстрее, чем раньше.
CHAPTER XIX	Глава XIX
A train of armed men, some noble dame Escorting, (so their scatter'd words discover'd, As unperceived I hung upon their rear,) Are close at hand, and mean to pass the night Within the castle. -Orra, a Tragedy	Те воины, что в свите состоят Какой-то знатной дамы (как узнал Я из подслушанного разговора), Находятся уже вблизи от замка И в нем намерены заночевать. "Орра", трагедия
The travellers had now reached the verge of the wooded country, and were about to plunge into its recesses, held dangerous at that time from the number of outlaws whom oppression and poverty had driven to despair, and who occupied the forests in such large bands as could easily bid defiance to the feeble police of the period.	Путешественники должны были теперь углубиться в глухие места дремучих лесов, которые в то время считались крайне опасными из-за множества разбойников или беглецов; доведенные до отчаяния притеснениями и нищетой, крестьяне скрывались в лесах, объединяясь в такие большие ватаги, что местная стража ничего не могла с ними поделать.
From these rovers, however, notwithstanding the lateness of the hour Cedric and Athelstane accounted themselves secure, as they had in attendance ten servants, besides Wamba and Gurth, whose aid could not be counted upon, the one being a jester and the other a captive.	Впрочем, несмотря на позднее время, Седрик и Ательстан, имея при себе десять человек хорошо вооруженных слуг, не считая Вамбы и Гурта, так как один был шут, а другой - связанный арестант, не опасались нападения этих разбойников.
It may be added, that in travelling thus late through the forest, Cedric and Athelstane relied on their descent and character, as well as their courage.	Нужно добавить, что, пускаясь в путь по лесам в столь позднее время, Седрик и Альтестан полагались не только на свою храбрость, но также на свое происхождение и добрую репутацию.
The outlaws, whom the severity of the forest laws had reduced to this roving and desperate mode of life, were chiefly peasants and yeomen of Saxon descent, and were generally supposed to respect the persons and property of their countrymen.	Разбойники были большей частью крестьяне и иомены саксонского происхождения, вынужденные вести такую отчаянную бродячую жизнь из-за жесто- ких лесных и охотничьих законов; обычно они не трогали своих соплеменников.

As the travellers journeyed on their way, they were alarmed by repeated cries for assistance; and when they rode up to the place from whence they came, they were surprised to find a horse-litter placed upon the ground, beside which sat a young woman, richly dressed in the Jewish fashion, while an old man, whose yellow cap proclaimed him to belong to the same nation, walked up and down with gestures expressive of the deepest despair, and wrung his hands, as if affected by some strange disaster.	Продолжая углубляться в лес, путешественники встревожились, услышав крики, взывавшие о помощи. Подъехав к тому месту, откуда раздавались голоса, они с удивлением увидели лежащие на земле конные носилки; рядом с ними на траве сидела молодая женщина в богатой еврейской одежде, а немного подальше метался старик, который, судя по его желтой шапке, тоже был евреем, он бегал взад и вперед и, ломая себе руки, стенал и жестами выражал такое отчаяние, точно с ним случилось величайшее несчастье.
To the enquiries of Athelstane and Cedric, the old Jew could for some time only answer by invoking the protection of all the patriarchs of the Old Testament successively against the sons of Ishmael, who were coming to smite them, hip and thigh, with the edge of the sword.	Сначала на все расспросы Ательстана и Седрика старый еврей взывал ко всем патриархам Ветхого завета, умоляя поразить сынов Измаила, которые сейчас придут и изрубят их острыми мечами.
When he began to come to himself out of this agony of terror, Isaac of York (for it was our old friend) was at length able to explain, that he had hired a body-guard of six men at Ashby, together with mules for carrying the litter of a sick friend. This party had undertaken to escort him as far as Doncaster.	Наконец Исаак из Йорка (ибо это был наш старый приятель) кое-как объяснил, что в Ашби он нанял шесть человек вооруженной стражи на мулах и конные носилки для перевозки больного друга; нанятые люди взялись проводить его до Донкастера.
They had come thus far in safety; but having received information from a wood-cutter that there was a strong band of outlaws lying in wait in the woods before them, Isaac's mercenaries had not only taken flight, but had carried off with them the horses which bore the litter and left the Jew and his daughter without the means either of defence or of retreat, to be plundered, and probably murdered, by the banditti, who they expected every moment would bring down upon them.	До сих пор они ехали вполне благополучно, но встречный дровосек сказал им, что тут, в лесу, засела большая шайка разбойников. Наемные слуги выпрягли лошадей из носилок и бежали, покинув Исаака с дочерью, и они не могли ни защищаться, ни продолжать свой путь, каждую минуту ожидая нападения разбойников, которые могли их ограбить и даже убить.
"Would it but please your valours," added Isaac, in a tone of deep humiliation, "to permit the poor Jews to travel under your safeguard, I swear by the tables of our law, that never has favour been conferred upon a child of Israel since the days of our captivity, which shall be more gratefully acknowledged."	- Если бы угодно было вашей вельможной милости, - говорил Исаак тоном глубочайшего смирения, - дозволить нам продолжать путь под вашей охраной, клянусь скрижалями нашего закона, с тех пор как Израиль был в плену, ни один еврей не платил за услугу так щедро, как мы вам отплатим за такую милость.
"Dog of a Jew!" said Athelstane, whose memory was of that petty kind which stores up trifles of all kinds, but particularly trifling offences, "dost not remember how thou didst beard us in the gallery at the tilt-yard?	- Ах ты, собака! - сказал Ательстан, который особенно хорошо помнил всякие мелкие обиды.- Я еще не забыл, как ты дерзко держал себя в галерее на ристалище!
Fight or flee, or compound with the outlaws as thou dost list, ask neither aid nor company from us; and if they rob only such as thee, who rob all the world, I, for mine own share, shall hold them right honest folk."	Хочешь - защищайся, хочешь - беги либо откупись от разбойников, но не ожидай от нас помощи. Если бы разбойники грабили только вас, всесветных грабителей, я бы считал, что они честнейшие люди!
Cedric did not assent to the severe proposal of his companion.	Но Седрик не согласился с таким суровым решением Ательстана.

"We shall do better," said he, "to leave them two of our attendants and two horses to convey them back to the next village.	- Мы лучше вот что сделаем, - сказал он. - Дадим им лошадей и двоих людей из нашей свиты, пускай проводят их до ближнего селения.
It will diminish our strength but little; and with your good sword, noble Athelstane, and the aid of those who remain, it will be light work for us to face twenty of those runagates."	Мы от этого немного потеряем, а с помощью вашего доброго меча, благородный Ательстан, и остальной прислуги нам нетрудно будет справиться хотя бы и с двумя десятками бродяг.
Rowena, somewhat alarmed by the mention of outlaws in force, and so near them, strongly seconded the proposal of her guardian.	Ровена, несмотря на страх, вызванный упоминанием о разбойниках, горячо поддержала предложение своего опекуна.
But Rebecca suddenly quitting her dejected posture, and making her way through the attendants to the palfrey of the Saxon lady, knelt down, and, after the Oriental fashion in addressing superiors, kissed the hem of Rowena's garment.	И тут Ревекка, безучастная до сих пор, пробралась сквозь толпу слуг к лошади Ровены, преклонила колена и, по восточному обычаю, поцеловала край одежды саксонской леди.
Then rising, and throwing back her veil, she implored her in the great name of the God whom they both worshipped, and by that revelation of the Law upon Mount Sinai, in which they both believed, that she would have compassion upon them, and suffer them to go forward under their safeguard.	Потом она поднялась и, откинув с лица покрывало, стала умолять ее во имя великого Бога, которому они обе поклоняются, во имя откровения на горе Синай, в которое они обе веруют, сжалиться над ними и позволить им ехать под охраной их отряда.
"It is not for myself that I pray this favour," said Rebecca; "nor is it even for that poor old man.	- Я не для себя молю вас о такой милости, -говорила Ревекка, - и даже не ради этого несчастного старика.
I know that to wrong and to spoil our nation is a light fault, if not a merit, with the Christians; and what is it to us whether it be done in the city, in the desert, or in the field?	Я знаю, что обижать и обирать наш народ считается у христиан малым грехом, чуть ли не заслугой, и не все ли равно, где это делается - в городах ли, в пустыне или в чистом поле.
But it is in the name of one dear to many, and dear even to you, that I beseech you to let this sick person be transported with care and tenderness under your protection.	Но я обращаюсь к вам ради того, кем и вы дорожите, и умоляю вас, ради этого больного человека, позвольте нам продолжать путь под вашим покровительством.
For, if evil chance him, the last moment of your life would be embittered with regret for denying that which I ask of you."	Если с ним приключится беда, то и последние минуты вашей жизни будут отравлены мыслью, что вы не исполнили того, о чем я прошу вас.
The noble and solemn air with which Rebecca made this appeal, gave it double weight with the fair Saxon.	Торжественный тон этих слов произвел сильное впечатление на саксонскую красавицу.
"The man is old and feeble," she said to her guardian, "the maiden young and beautiful, their friend sick and in peril of his life-Jews though they be, we cannot as Christians leave them in this extremity.	- Этот старик так слаб и беспомощен, - сказала Ровена своему опекуну, - а девушка так молода и привлекательна. Притом с ними опасно больной. Хоть они и евреи, но мы, как христиане, не должны бросать их в такую минуту.
Let them unload two of the sumpter-mules, and put the baggage behind two of the serfs.	Прикажите снять вьюки с двух мулов.
The mules may transport the litter, and we have led horses for the old man and his daughter."	Мулов можно впрячь в носилки, а старику и его дочери предоставить пару запасных верховых лошадей.

Cedric readily assented to what she proposed, and Athelstane only added the condition, "that they should travel in the rear of the whole party, where Wamba," he said, "might attend them with his shield of boar's brawn."	Седрик охотно согласился на это предложение, а Ательстан потребовал, чтобы евреи ехали позади всех: гам их будет сопровождать Вамба со своим щитом из свинины.
"I have left my shield in the tilt-yard," answered the Jester, "as has been the fate of many a better knight than myself."	- Я свой щит оставил на ристалище, - отвечал шут.- Таков же был удел и многих других рыцарей почище меня.
Athelstane coloured deeply, for such had been his own fate on the last day of the tournament; while Rowena, who was pleased in the same proportion, as if to make amends for the brutal jest of her unfeeling suitor, requested Rebecca to ride by her side.	Ательстан густо покраснел, ибо его самого постигла такая участь на второй день - турнира. Между тем леди Ровена, желая загладить грубую шутку своего неуклюжего поклонника, попросила Ревекку ехать рядом с ней.
"It were not fit I should do so," answered Rebecca, with proud humility, "where my society might be held a disgrace to my protectress."	- Мне бы не следовало этого делать, - сказала Ребекка с гордым смирением. - Мое общество может оказаться унизительным для моей покровительницы.
By this time the change of baggage was hastily achieved; for the single word "outlaws" rendered every one sufficiently alert, and the approach of twilight made the sound yet more impressive.	Перемещение вьюков совершилось очень быстро. Однако слова "разбойники" было достаточно, чтобы заставить слуг спешить, тем более что приближались сумерки.
Amid the bustle, Gurth was taken from horseback, in the course of which removal he prevailed upon the Jester to slack the cord with which his arms were bound.	Во время суматохи Гурта сняли с лошади, и он воспользовался этой минутой, чтобы попросить шута ослабить веревки, которыми были связаны его руки.
It was so negligently refastened, perhaps intentionally, on the part of Wamba, that Gurth found no difficulty in freeing his arms altogether from bondage, and then, gliding into the thicket, he made his escape from the party.	Вамба исполнил его просьбу и, быть может, намеренно так небрежно завязал новые узлы, что Гурт без особого труда высвободил руки и юркнул в кусты.
The bustle had been considerable, and it was some time before Gurth was missed; for, as he was to be placed for the rest of the journey behind a servant, every one supposed that some other of his companions had him under his custody, and when it began to be whispered among them that Gurth had actually disappeared, they were under such immediate expectation of an attack from the outlaws, that it was not held convenient to pay much attention to the circumstance.	Никто не обратил внимания на его бегство. Новые распоряжения доставили столько хлопот и возни, что Гурта хватились не скоро. Зная о приказе посадить его верхом вместе с одним из слуг, каждый думал, что Гурт сидит за спиной у товарища; когда же они заметили, что Гурт исчез, опасность со стороны разбойников казалась столь непосредственной, что некогда было думать ни о чем другом.
The path upon which the party travelled was now so narrow, as not to admit, with any sort of convenience, above two riders abreast, and began to descend into a dingle, traversed by a brook whose banks were broken, swampy, and overgrown with dwarf willows.	Между тем тропа, по которой ехали путники, стала настолько узкой, что нельзя было проехать по ней более чем двоим всадникам в ряд; к тому же начался спуск в лощину, по которой протекал ручей с осыпающимися или топкими берегами, поросшими низкими кустами ивы.

Cedric and Athelstane, who were at the head of their retinue, saw the risk of being attacked at this pass; but neither of them having had much practice in war, no better mode of preventing the danger occurred to them than that they should hasten through the defile as fast as possible.	Седрик и Ательстан, ехавшие впереди, поняли, насколько здесь опасно нападение. Однако ни тот, ни другой не имели достаточного боевого опыта. Они решили, что лучше всего как можно скорее проскочить через лощину. Не соблюдая никакого порядка, отряд помчался вперед.
Advancing, therefore, without much order, they had just crossed the brook with a part of their followers, when they were assailed in front, flank, and rear at once, with an impetuosity to which, in their confused and ill-prepared condition, it was impossible to offer effectual resistance. The shout of	Но едва предводители с частью своих спутников перебрались через ручей, как разбойники набросились на них сразу спереди, сзади и с обеих сторон с такой стремительностью, что всякое сопротивление оказалось невозможным. Кругом раздавались неистовые крики нападавших разбойников:
"A white dragon!-a white dragon!-Saint George for merry England!" war-cries adopted by the assailants, as belonging to their assumed character of Saxon outlaws, was heard on every side, and on every side enemies appeared with a rapidity of advance and attack which seemed to multiply their numbers.	- Белый Дракон! Белый Дракон! Святой Георгий постоит за старую Англию! - боевой клич нападающих, которые изображали саксонских разбойников. Враги появились так неожиданно, бросились на путешественников так отважно и расправились с ними так быстро, что, казалось, их было вдвое больше, чем на самом деле.
Both the Saxon chiefs were made prisoners at the same moment, and each under circumstances expressive of his character.	Оба саксонских вождя попали в плен одновременно, но каждый при таких обстоятельствах.
Cedric, the instant that an enemy appeared, launched at him his remaining javelin, which, taking better effect than that which he had hurled at Fangs, nailed the man against an oak-tree that happened to be close behind him.	Которые служили отражением его характера. Завидев первого врага, Седрик метнул в него дротик и попал на этот раз так метко, что пригвоздил противника к дубу, возле которого тот находился.
Thus far successful, Cedric spurred his horse against a second, drawing his sword at the same time, and striking with such inconsiderate fury, that his weapon encountered a thick branch which hung over him, and he was disarmed by the violence of his own blow.	Справившись с одним, он выхватил меч и, повернув коня, кинулся навстречу другому. Однако Седрик размахнулся мечом с такой запальчивостью, что задел за толстую ветвь соседнего дерева и обезоружил себя этим неловким ударом.
He was instantly made prisoner, and pulled from his horse by two or three of the banditti who crowded around him.	Два или три разбойника бросились на него, стащили с лошади и взяли в плен.
Athelstane shared his captivity, his bridle having been seized, and he himself forcibly dismounted, long before he could draw his weapon, or assume any posture of effectual defence.	Ательстан был задержан почти одновременно с Седриком. Он еще не успел приготовиться к защите, как его стащили с седла и связали.
The attendants, embarrassed with baggage, surprised and terrified at the fate of their masters, fell an easy prey to the assailants; while the Lady Rowena, in the centre of the cavalcade, and the Jew and his daughter in the rear, experienced the same misfortune.	Слуги, стесненные поклажей, изумленные и перепуганные участью своих господ, даже не сопротивлялись; леди Ровена, ехавшая в центре отряда, и еврей с дочерью, бывшие в тылу, также были взяты в плен.
Of all the train none escaped except Wamba, who showed upon the occasion much more courage than those who pretended to greater sense.	Из всего отряда одному только Вамбе удалось спастись. Он выказал при этом гораздо более мужества, чем те, кто считался умнее его.

He possessed himself of a sword belonging to one of the domestics, who was just drawing it with a tardy and irresolute hand, laid it about him like a lion, drove back several who approached him, and made a brave though ineffectual attempt to succour his master.	Он завладел мечом одного из слуг и, размахивая им, заставил нападавших отступить, а затем сделал смелую, но безуспешную попытку пробиться на помощь Седрику.
Finding himself overpowered, the Jester at length threw himself from his horse, plunged into the thicket, and, favoured by the general confusion, escaped from the scene of action.	Убедившись, что это невозможно, Вамба улучил удобную минуту, спрыгнул с лошади и скрылся в кустах.
Yet the valiant Jester, as soon as he found himself safe, hesitated more than once whether he should not turn back and share the captivity of a master to whom he was sincerely attached.	Впрочем, очутившись в безопасности, храбрый шут несколько раз останавливался в нерешимости, раздумывая, не лучше ли воротиться и разделить участь своего господина, к которому он был искренне привязан.
"I have heard men talk of the blessings of freedom," he said to himself, "but I wish any wise man would teach me what use to make of it now that I have it."	- Слыхал я, как люди восхваляли свободу, -пробормотал он, - а вот теперь мне хотелось бы, чтобы какой-нибудь мудрец надоумил меня, что делать с этой свободой!
As he pronounced these words aloud, a voice very near him called out in a low and cautious tone,	Он произнес эти слова довольно громко и вдруг услыхал очень близко от себя голос, осторожно и тихо проговоривший:
"Wamba!" and, at the same time, a dog, which he recognised to be Fangs, jumped up and fawned upon him.	"Вамба!" В ту же минуту собака, в которой он сразу узнал Фангса, бросилась к нему.
"Gurth!" answered Wamba, with the same caution, and the swineherd immediately stood before him.	- Гурт! - ответил Вамба таким же осторожным шепотом. И свинопас тотчас предстал перед ним.
"What is the matter?" said he eagerly; "what mean these cries, and that clashing of swords?"	- Что это значит? - спросил Гурт поспешно. - Что гам за крики и стук мечей?
"Only a trick of the times," said Wamba; "they are all prisoners."	- Обычная история, - отвечал Вамба, - всех забрали в плен.
"Who are prisoners?" exclaimed Gurth, impatiently.	- Кого забрали? - воскликнул Гурт нетерпеливо.
"My lord, and my lady, and Athelstane, and Hundibert, and Oswald."	- Нашего господина, и леди Ровену, и Ательстана, и Гундиберта, и Освальда... всех!
"In the name of God!" said Gurth, "how came they prisoners?-and to whom?"	- Господи помилуй! - воскликнул Гурт. - Как же они попали в плен и к кому?
"Our master was too ready to fight," said the Jester; "and Athelstane was not ready enough, and no other person was ready at all.	- Наш хозяин сразу вступил в драку, - продолжал шут. - Ательстан не поспел, а остальные и подавно.
And they are prisoners to green cassocks, and black visors.	А забрали их черные маски и зеленые кафтаны.
And they lie all tumbled about on the green, like the crab-apples that you shake down to your swine.	Теперь все они лежат, связанные, на зеленой траве, словно такие яблоки, вроде тех, что ты трясешь в лесу на корм своим свиньям.

And I would laugh at it," said the honest Jester, "if I could for weeping." And he shed tears of unfeigned sorrow. Gurth's countenance kindled-"Wamba," he said, "thou hast a weapon, and thy heart was ever stronger than thy brain,-we are only two-but a sudden attack from men of resolution will do much-follow me!"	Даже смешно, право! Я бы смеялся, кабы не слезы! - сказал честный шут, роняя слезы неподдельного горя. На лице Гурта отразилось сильное волнение. - Вамба, - сказал он, - у тебя есть оружие, а храбрости у тебя оказалось больше, чем ума; нас с тобой только двое, но внезапное нападение смелых людей может изменить многое. Пойдем!
"Whither?-and for what purpose?" said the Jester.	- Куда и зачем? - спросил шут.
"To rescue Cedric."	- Выручать Седрика.
"But you have renounced his service but now," said Wamba.	- Не ты ли недавно отказывался служить ему?
"That," said Gurth, "was but while he was fortunate-follow me!"	- Теперь все по-другому, - возразил Гурт, - тогда ему было хорошо, а теперь он в беде... Пойдем!
As the Jester was about to obey, a third person suddenly made his appearance, and commanded them both to halt.	Только что шут собрался повиноваться, как перед ними появился какой-то человек, приказавший им остановиться.
From his dress and arms, Wamba would have conjectured him to be one of those outlaws who had just assailed his master; but, besides that he wore no mask, the glittering baldric across his shoulder, with the rich bugle-horn which it supported, as well as the calm and commanding expression of his voice and manner, made him, notwithstanding the twilight, recognise Locksley the yeoman, who had been victorious, under such disadvantageous circumstances, in the contest for the prize of archery.	Судя по его одежде и вооружению, Вамба сначала принял его за одного из разбойников, взявших в плен Седрика. Однако на нем не было маски, и по роскошной перевязи с великолепным охотничьим рогом, спокойным манерам, повелительному голосу Вамба тотчас узнал в нем того самого иомена по имени Локсли, который одержал победу на состязании стрелков.
"What is the meaning of all this," said he, "or who is it that rifle, and ransom, and make prisoners, in these forests?"	- Что значит этот шум? - спросил он. - Кто осмеливается чинить грабеж и насилие в этих лесах?
"You may look at their cassocks close by," said Wamba, "and see whether they be thy children's coats or no-for they are as like thine own, as one green pea-cod is to another."	- Погляди поближе на их кафтаны, - отвечал Вамба, - не принадлежат ли они твоим детям: уж очень похожи они на твой собственный, как два зеленых стручка гороха друг на друга.
"I will learn that presently," answered Locksley; "and I charge ye, on peril of your lives, not to stir from the place where ye stand, until I have returned.	- Это я сейчас узнаю, - сказал Локсли, - а вам приказываю, во имя спасения вашей жизни, не сходить с места, пока я не вернусь.
Obey me, and it shall be the better for you and your masters.-Yet stay, I must render myself as like these men as possible."	И вам и вашим господам будет лучше, если вы послушаетесь меня. Только сперва надо привести себя в такой вид, чтобы походить на этих грабителей.
So saying he unbuckled his baldric with the bugle, took a feather from his cap, and gave them to Wamba; then drew a vizard from his pouch, and, repeating his charges to them to stand fast, went to execute his purposes of reconnoitring.	Говоря это, он снял с себя перевязь с рогом, сорвал перо со своей шапки и все это передал Вамбе. Потом вынул из сумки маску, надел ее и, повторив приказание не трогаться с места, пошел на разведку.
"Shall we stand fast, Gurth?" said Wamba; "or shall we e'en give him leg-bail?	- Будем, что ли, ждать его, - спросил Вамба, - или попробуем дать тягу?

In my foolish mind, he had all the equipage of a thief too much in readiness, to be himself a true man."	Уж слишком у него наготове все разбойничье снаряжение, чтобы он был честным человеком.
"Let him be the devil," said Gurth, "an he will.	- А хоть бы он оказался самим чертом, пусть его, -сказал Гурт.
We can be no worse of waiting his return.	- Нам не будет хуже от того, что мы его подождем.
If he belong to that party, he must already have given them the alarm, and it will avail nothing either to fight or fly.	Если он из той же шайки, он теперь успел их предупредить, и нам не удастся ни напасть на них, ни убежать.
Besides, I have late experience, that errant thieves are not the worst men in the world to have to deal with."	К тому же за последнее время я убедился, что настоящие разбойники не самые плохие люди.
The yeoman returned in the course of a few minutes.	Через несколько минут иомен вернулся.
"Friend Gurth," he said, "I have mingled among yon men, and have learnt to whom they belong, and whither they are bound.	- Друг мой Гурт, - сказал он, - я сейчас побывал у тех молодцов и теперь знаю, что это за люди и куда направляются.
There is, I think, no chance that they will proceed to any actual violence against their prisoners.	Я думаю, что они не собираются убивать своих пленников.
For three men to attempt them at this moment, were little else than madness; for they are good men of war, and have, as such, placed sentinels to give the alarm when any one approaches.	Нападать на них втроем было бы просто безумием: это настоящие воины, и, как люди опытные, они расставили часовых, которые при первой попытке подойти к ним тотчас поднимут тревогу.
But I trust soon to gather such a force, as may act in defiance of all their precautions; you are both servants, and, as I think, faithful servants, of Cedric the Saxon, the friend of the rights of Englishmen.	Но я надеюсь собрать такую дружину, которая сможет их одолеть, несмотря ни на какие предосторожности. Вы оба слуги, и, как мне кажется, преданные слуги Седрика Сакса -защитника английских вольностей.
He shall not want English hands to help him in this extremity.	Найдется немало английских рук, чтобы выручить его из беды.
Come then with me, until I gather more aid."	Идите за мной.
So saying, he walked through the wood at a great pace, followed by the jester and the swineherd.	С этими словами он быстро пошел вперед, а свинопас и шут молча последовали за ним.
It was not consistent with Wamba's humour to travel long in silence.	Однако Вамба не мог долго молчать.
"I think," said he, looking at the baldric and bugle which he still carried, "that I saw the arrow shot which won this gay prize, and that not so long since as Christmas."	- Сдается мне, - сказал он, разглядывая перевязь и рог, которые все еще держал в руках, - что я сам видел, как летела стрела, выигравшая этот славный приз, и было это совсем недавно.
"And I," said Gurth, "could take it on my halidome, that I have heard the voice of the good yeoman who won it, by night as well as by day, and that the moon is not three days older since I did so."	- А я, - сказал Гурт, - готов поклясться своим спасением, что слышал голос того доброго иомена, который выиграл приз, и слышал я его и днем и в ночную пору, и месяц состарился с тех пор никак не больше чем на три дня.

"Mine honest friends," replied the yeoman, "who, or what I am, is little to the present purpose; should I free your master, you will have reason to think me the best friend you have ever had in your lives.	- Любезные друзья мои, - обратился к ним иомен, - теперь не время допытываться, кто я и откуда. Если мне удастся выручить вашего хозяина, вы по справедливости будете считать меня своим лучшим другом.
And whether I am known by one name or another-or whether I can draw a bow as well or better than a cow-keeper, or whether it is my pleasure to walk in sunshine or by moonlight, are matters, which, as they do not concern you, so neither need ye busy yourselves respecting them."	А как меня зовут и точно ли я умею стрелять из лука получше пастуха, и когда я люблю гулять, днем или ночью, - это все вас не касается, а потому вы лучше не ломайте себе голову.
"Our heads are in the lion's mouth," said Wamba, in a whisper to Gurth, "get them out how we can."	- Ну, попали мы в львиную пасть! - шепотом сказал Вамба своему товарищу. - Что теперь делать? - Тес!
"Hush-be silent," said Gurth.	Замолчи, ради бога! - сказал Гурт.
"Offend him not by thy folly, and I trust sincerely that all will go well."	- Только не рассерди его своей дурацкой болтовней, и увидишь, что все кончится благополучно.
CHAPTER XX	Глава XX
When autumn nights were long and drear, And forest walks were dark and dim, How sweetly on the pilgrim's ear Was wont to steal the hermit's hymn	Осенний вечер мрачен был, Угрюмый лес темнел вокруг, Был путнику ночному мил Отшельнической песни звук.
Devotion borrows Music's tone, And Music took Devotion's wing; And, like the bird that hails the sun, They soar to heaven, and soaring sing.	Казалось, так душа поет, Расправив звучные крыла, И птицей, славящей восход, Та песня к небесам плыла.
The Hermit of St Clement's Well	"Отшельник у ручья святого Клементия".
It was after three hours' good walking that the servants of Cedric, with their mysterious guide, arrived at a small opening in the forest, in the centre of which grew an oak-tree of enormous magnitude, throwing its twisted branches in every direction.	Слуги Седрика, следуя за своим таинственным проводником, часа через три достигли небольшой поляны среди леса, в центре ее огромный дуб простирал во все стороны свои мощные ветви.
Beneath this tree four or five yeomen lay stretched on the ground, while another, as sentinel, walked to and fro in the moonlight shade.	Под деревом на траве лежали четверо или пятеро иоменов; поблизости, освещенный светом луны, медленно расхаживал часовой.
Upon hearing the sound of feet approaching, the watch instantly gave the alarm, and the sleepers as suddenly started up and bent their bows.	Заслышав приближение шагов, он тотчас поднял тревогу; спящие мигом проснулись, вскочили на ноги, и все разом натянули луки.
Six arrows placed on the string were pointed towards the quarter from which the travellers approached, when their guide, being recognised, was welcomed with every token of respect and attachment, and all signs and fears of a rough reception at once subsided.	Шесть стрел легли на тетиву и направились в ту сторону, откуда слышался шорох, но как только стрелки завидели и узнали проводника, они приветствовали его с глубоким почтением.
"Where is the Miller?" was his first question.	- Где Мельник? - было его первым вопросом.
"On the road towards Rotherham."	- На дороге к Ротерхему.

"With how many?" demanded the leader, for such he seemed to be.	- Сколько при нем людей? - спросил предводитель, ибо таково было, по-видимому, его звание.
"With six men, and good hope of booty, if it please St Nicholas."	- Шесть человек, и есть надежда на хорошую поживу, коли поможет Николай-угодник.
"Devoutly spoken," said Locksley; "and where is Allan-a-Dale?"	- Благочестиво сказано! - сказал Локсли. - А где Аллен из Лощины?
"Walked up towards the Watling-street, to watch for the Prior of Jorvaulx."	- Пошел на дорогу к Уотлингу - подстеречь приора из Жорво.
"That is well thought on also," replied the Captain;-"and where is the Friar?"	- И это хорошо придумано, - сказал предводитель.- А где монах?
"In his cell."	- У себя в келье.
"Thither will I go," said Locksley. "Disperse and seek your companions.	- Туда я пойду сам, - сказал Локсли, - а вы ступайте в разные стороны и соберите всех товарищей.
Collect what force you can, for there's game afoot that must be hunted hard, and will turn to bay.	Старайтесь собрать как можно больше народу, потому что есть на примете крупная дичь, которую трудно загнать, притом она кусается.
Meet me here by daybreak.-And stay," he added,	На рассвете все приходите сюда, я буду тут... Постойте, - прибавил он.
"I have forgotten what is most necessary of the whole-Two of you take the road quickly towards Torquilstone, the Castle of Front-de-Boeuf.	- Я чуть было не забыл самого главного. Пусть двое из вас отправятся поскорее к Торклистону, замку Фрон де Бефа.
A set of gallants, who have been masquerading in such guise as our own, are carrying a band of prisoners thither-Watch them closely, for even if they reach the castle before we collect our force, our honour is concerned to punish them, and we will find means to do so.	Отряд переодетых молодцов везет туда несколько человек пленных. Наблюдайте за ними неотступно. Даже в том случае, если они доберутся до замка, прежде чем мы успеем собраться с силами, честь обязывает нас покарать их.
Keep a close watch on them therefore; and dispatch one of your comrades, the lightest of foot, to bring the news of the yeomen thereabout."	Поэтому следите за ними хорошенько, и пусть самый проворный из вас принесет мне весть о том, что у них делается.
They promised implicit obedience, and departed with alacrity on their different errands.	Стрелки обещали все исполнить в точности и быстро разошлись в разные стороны.
In the meanwhile, their leader and his two companions, who now looked upon him with great respect, as well as some fear, pursued their way to the Chapel of Copmanhurst.	Тем временем их предводитель и слуги Седрика, глядевшие на него теперь с величайшим почтением и некоторой боязнью, продолжали свой путь к часовне урочища Копменхерст.
When they had reached the little moonlight glade, having in front the reverend, though ruinous chapel, and the rude hermitage, so well suited to ascetic devotion, Wamba whispered to Gurth,	Когда они достигли освещенной луною поляны и увидели полуразрушенные остатки часовни, а рядом с нею бедное жилище отшельника, вполне соответствующее строгому благочестию его обитателя, Вамба прошептал на ухо Гурту:
"If this be the habitation of a thief, it makes good the old proverb, The nearer the church the farther from God.-And by my coxcomb," he added,	- Коли тут точно живет вор, стало быть, правду говорит пословица: "Чем ближе к церкви, тем дальше от господа бога".

"I think it be even so-Hearken but to the black sanctus which they are singing in the hermitage!"	Я готов прозакладывать свою шапку, что это так и есть. Послушай-ка, что за песнопение в этой келье подвижника.
In fact the anchorite and his guest were performing, at the full extent of their very powerful lungs, an old drinking song, of which this was the burden:-	В эту минуту отшельник и его гость во все горло распевали старинную застольную песенку с таким припевом:
"Come, trowl the brown bowl to me, Bully boy, bully boy, Come, trowl the brown bowl to me: Ho! jolly Jenkin, I spy a knave in drinking, Come, trowl the brown bowl to me."	Эх, давай-ка чашу, начнем веселье наше, Милый мой, милый мой! Эх, давай-ка чашу, начнем веселье наше. Ты, Дженкин, пьешь неплохо - ты плут и выпихова! Эх, давай-ка чашу, начнем веселье наше...
"Now, that is not ill sung," said Wamba, who had thrown in a few of his own flourishes to help out the chorus.	- Недурно поют, право слово! - сказал Вамба, пробуя подтянуть припев.
"But who, in the saint's name, ever expected to have heard such a jolly chant come from out a hermit's cell at midnight!"	- Но скажите на милость, кто бы мог подумать, что услышит в глухую полночь в келье отшельника такой веселенький псалом.
"Marry, that should I," said Gurth, "for the jolly Clerk of Copmanhurst is a known man, and kills half the deer that are stolen in this walk.	- Что же тут удивительного, - сказал Гурт. - Всем известно, что здешний причетник - превеселый парень; он убивает добрую половину всей дичи, какая пропадает в этих местах.
Men say that the keeper has complained to his official, and that he will be stripped of his cowl and cope altogether, if he keeps not better order."	Говорят, будто лесной сторож жаловался на него своему начальству, и, если отшельник не образумится, с него сорвут и рясу и скуфью.
While they were thus speaking, Locksley's loud and repeated knocks had at length disturbed the anchorite and his guest.	Пока они разговаривали, Локсли что было силы стучался в дверь; наконец отшельник и его гость услыхали этот стук.
"By my beads," said the hermit, stopping short in a grand flourish, "here come more benighted guests.	- Клянусь святыми четками, - молвил отшельник,- внезапно оборвав свои звонкие рулады, - кто-то стучится!
I would not for my cowl that they found us in this goodly exercise.	Ради моего клобука, я не хотел бы, чтобы нас застали за таким приятным занятием.
All men have their enemies, good Sir Sluggard; and there be those malignant enough to construe the hospitable refreshment which I have been offering to you, a weary traveller, for the matter of three short hours, into sheer drunkenness and debauchery, vices alike alien to my profession and my disposition."	У всякого человека есть недоброжелатели, почтеннейший Лентяй; чего доброго, найдутся злые сплетники, которые гостеприимство, с каким я принял усталого путника и провел с ним часа три ночного времени, назовут распутством и пьянством.
"Base calumniators!" replied the knight;	- Вот ведь какая низкая клевета! - сказал рыцарь.
"I would I had the chastising of them.	- Мне хотелось бы проучить их как следует.
Nevertheless, Holy Clerk, it is true that all have their enemies; and there be those in this very land whom I would rather speak to through the bars of my helmet than barefaced."	Однако это правда, святой причетник, что у всякого человека есть враги. В здешнем краю есть такие люди, с которыми я сам охотнее стал бы разговаривать сквозь решетку забрала, чем с открытым лицом.

"Get thine iron pot on thy head then, friend Sluggard, as quickly as thy nature will permit," said the hermit, "while I remove these pewter flagons, whose late contents run strangely in mine own pate; and to drown the clatter-for, in faith, I feel somewhat unsteady-strike into the tune which thou hearest me sing; it is no matter for the words-I scarce know them myself."	- Так надевай скорее на голову свой железный горшок, друг Лентяй, и поспешай, как только можешь. А я тем временем уберу эти оловянные фляги. То, что в них было налито, бултыхается теперь в моей башке. А чтобы не слышно было звяканья посуды, потому что у меня немного руки трясутся, подтяни ту песню, которую я сейчас запою. Тут дело не в словах. Я и сам-то не больно твердо их помню.
So saying, he struck up a thundering	Сказав это, он громовым голосом затянул псалом:
"De profundis clamavi", under cover of which he removed the apparatus of their banquet: while the knight, laughing heartily, and arming himself all the while, assisted his host with his voice from time to time as his mirth permitted.	"Из бездны воззвал..." - и принялся уничтожать следы пиршества. Рыцарь, смеясь от души, продолжал облекаться в свои боевые доспехи, усердно подтягивая хозяину всякий раз, как успевал подавить душивший его хохот.
"What devil's matins are you after at this hour?" said a voice from without.	- Что у вас за чертова заутреня в такой поздний час? - послышался голос из-за двери.
"Heaven forgive you, Sir Traveller!" said the hermit, whose own noise, and perhaps his nocturnal potations, prevented from recognising accents which were tolerably familiar to him-"Wend on your way, in the name of God and Saint Dunstan, and disturb not the devotions of me and my holy brother."	- Прости вам боже, сэр странник, - отвечал отшельник, из-за поднятого шума, а может быть, и спьяну не узнавший голоса, который, однако, был ему очень хорошо знаком. - Ступайте своей дорогой, ради Бога и святого Дунстана, и не мешайте мне и праведному собрату моему читать молитвы.
"Mad priest," answered the voice from without, "open to Locksley!"	- Не с ума ли ты сошел, монах? - отвечал голос снаружи. - Отопри, это я, Локсли!
"All's safe-all's right," said the hermit to his companion.	- А-а! Ну ладно, все в порядке! - сказал отшельник, обращаясь к гостю.
"But who is he?" said the Black Knight; "it imports me much to know."	- Это кто же такой? - спросил Черный Рыцарь. -Мне нужно знать.
"Who is he?" answered the hermit;	- Кто такой?
"I tell thee he is a friend."	Я же говорю тебе, что друг, - отвечал отшельник.
"But what friend?" answered the knight; "for he may be friend to thee and none of mine?"	- Какой такой друг? - настаивал рыцарь. - Может быть, он тебе друг, а мне враг?
"What friend?" replied the hermit; "that, now, is one of the questions that is more easily asked than answered.	- Какой друг-то? - сказал отшельник. - Это, знаешь ли, такой вопрос, который легче задать, чем ответить на него.
What friend?-why, he is, now that I bethink me a little, the very same honest keeper I told thee of a while since."	Какой друг? Да вот, коли хорошенько сообразить, это тот самый добряк, честный сторож, о котором я тебе давеча говорил.
"Ay, as honest a keeper as thou art a pious hermit," replied the knight, "I doubt it not.	- Понимаю, - молвил рыцарь, - значит, он такой же честный сторож, как ты благочестивый монах.
But undo the door to him before he beat it from its hinges."	Отвори же ему дверь, не то он выломает ее.

The dogs, in the meantime, which had made a dreadful baying at the commencement of the disturbance, seemed now to recognise the voice of him who stood without; for, totally changing their manner, they scratched and whined at the door, as if interceding for his admission.	Между тем собаки, сначала поднявшие отчаянный лай, теперь как будто узнали по голосу того, кто стоял за дверью. Они перестали лаять, начали царапаться в дверь и повизгивать, требуя, чтобы пришедшего скорее впустили.
The hermit speedily unbolted his portal, and admitted Locksley, with his two companions.	Отшельник снял с двери засовы и впустил Локсли и обоих его спутников.
"Why, hermit," was the yeoman's first question as soon as he beheld the knight, "what boon companion hast thou here?"	- Слушай-ка, отче, - сказал иомен, войдя и увидев рыцаря, - что это у тебя за собутыльник?
"A brother of our order," replied the friar, shaking his head; "we have been at our orisons all night."	- Это монах нашего ордена, - отвечал отшельник, покачивая головой, - мы с ним всю ночь молитвы читали.
"He is a monk of the church militant, I think," answered Locksley; "and there be more of them abroad.	- Должно быть, он служитель воинствующей церкви, - сказал Локсли, - эта братия теперь повсюду встречается.
I tell thee, friar, thou must lay down the rosary and take up the quarter-staff; we shall need every one of our merry men, whether clerk or layman.-But," he added, taking him a step aside, "art thou mad? to give admittance to a knight thou dost not know?	Я тебе говорю, монах, отложи свои четки в сторону и берись за дубину. Нам теперь каждый человек дорог - все равно, духовного ли он звания или светского. Да ты, кажется, помутился в рассудке! - прибавил Локсли, отведя отшельника в сторону и понижая голос. - Как же можно принимать совсем неизвестного рыцаря?
Hast thou forgot our articles?"	Разве ты позабыл наши правила?
"Not know him!" replied the friar, boldly,	- Как - неизвестного? - смело ответил монах.
"I know him as well as the beggar knows his dish."	- Я его знаю не хуже, чем нищий знает свою чашку.
"And what is his name, then?" demanded Locksley.	- Как же его зовут? - спросил Локсли.
"His name," said the hermit-"his name is Sir Anthony of Scrabelstone-as if I would drink with a man, and did not know his name!"	- Как его зовут-то? - повторил отшельник. - А зовут его сэр Энтони Скрэблстон. Вот еще! Стану я пить с человеком, не зная, как его зовут!
"Thou hast been drinking more than enough, friar," said the woodsman, "and, I fear, prating more than enough too."	- Ты слишком много пил сегодня, братец, - сказал иомен, - и, того и гляди, слишком много наболтал.
"Good yeoman," said the knight, coming forward, "be not wroth with my merry host.	- Друг иомен, - сказал рыцарь, подходя к ним, - не сердись на веселого хозяина.
He did but afford me the hospitality which I would have compelled from him if he had refused it."	Он оказал мне гостеприимство, это правда, но если бы он не согласился принять меня, я бы заставил его это сделать.
"Thou compel!" said the friar; "wait but till have changed this grey gown for a green cassock, and if I make not a quarter-staff ring twelve upon thy pate, I am neither true clerk nor good woodsman."	- Ты бы заставил? - сказал отшельник. - Вот погоди, сейчас я сменю свою серую хламиду на зеленый камзол, и пусть я не буду ни честным монахом, ни хорошим лесником, если не разобью тебе башку своей дубиной.

While he spoke thus, he stript off his gown, and appeared in a close black buckram doublet and drawers, over which he speedily did on a cassock of green, and hose of the same colour.	С этими словами он сбросил с себя широкую рясу и мигом облекся в зеленый кафтан и штаны того же цвета.
"I pray thee truss my points," said he to Wamba, "and thou shalt have a cup of sack for thy labour."	- Помоги мне, пожалуйста, зашнуровать все петли, - сказал он, обращаясь к Вамбе. - За труды я тебе поднесу чарку крепкого вина.
"Gramercy for thy sack," said Wamba; "but think'st thou it is lawful for me to aid you to transmew thyself from a holy hermit into a sinful forester?"	- Спасибо на ласковом слове, - отвечал Вамба, -только не совершу ли я святотатства, если помогу тебе превратиться из святого отшельника в грешного бродягу?
"Never fear," said the hermit;	- Не бойся, - сказал отшельник.
"I will but confess the sins of my green cloak to my greyfriar's frock, and all shall be well again."	- Стоит исповедать грехи моего зеленого кафтана моему же серому балахону, и все будет ладно.
"Amen!" answered the Jester; "a broadcloth penitent should have a sackcloth confessor, and your frock may absolve my motley doublet into the bargain."	- Аминь! - сказал шут. - Суконному грешнику подобает иметь дело с холщовым духовником, так что заодно пускай уж твой балахон даст отпущение грехов и моей куртке.
So saying, he accommodated the friar with his assistance in tying the endless number of points, as the laces which attached the hose to the doublet were then termed.	Г оворя это, он помог монаху продеть шнурки в бесчисленные петли, соединявшие штаны с курткой.
While they were thus employed, Locksley led the knight a little apart, and addressed him thus:-"Deny it not, Sir Knight-you are he who decided the victory to the advantage of the English against the strangers on the second day of the tournament at Ashby."	Пока они занимались этим, Локсли отвел рыцаря в сторону и сказал ему: - Не отрицайте, сэр рыцарь, вы тот самый герой, благодаря которому победа осталась за англичанами на второй день турнира в Ашби.
"And what follows if you guess truly, good yeoman?" replied the knight.	- Что ж из того, если ты угадал, друг иомен? -спросил рыцарь.
"I should in that case hold you," replied the yeoman, "a friend to the weaker party."	- В таком случае, - отвечал иомен, - я могу считать вас сторонником слабейшей партии.
"Such is the duty of a true knight at least," replied the Black Champion; "and I would not willingly that there were reason to think otherwise of me."	- Такова прямая обязанность каждого истинного рыцаря, - сказал Черный Рыцарь, - и мне было бы прискорбно, если бы обо мне подумали иначе.
"But for my purpose," said the yeoman, "thou shouldst be as well a good Englishman as a good knight; for that, which I have to speak of, concerns, indeed, the duty of every honest man, but is more especially that of a true-born native of England."	- Но для моих целей, - сказал иомен, - мало того, что ты добрый рыцарь, надо, чтобы ты был и добрым англичанином. То, о чем я хочу поговорить с тобой, является долгом всякого честного человека, но еще большим долгом каждого честного сына этой страны.
"You can speak to no one," replied the knight, "to whom England, and the life of every Englishman, can be dearer than to me."	- Едва ли найдется человек, - отвечал рыцарь, -которому Англия и жизнь каждого англичанина была бы дороже, чем мне.
"I would willingly believe so," said the woodsman, "for never had this country such need to be supported by those who love her.	- Охотно этому поверю, - сказал иомен. - Никогда еще наша страна не нуждалась так в помощи тех, кто ее любит.

Hear me, and I will tell thee of an enterprise, in which, if thou be'st really that which thou seemest, thou mayst take an honourable part.	Послушай, я тебе расскажу об одном деле. В нем ты сможешь принять почетное участие, если ты действительно таков, каким мне кажешься.
A band of villains, in the disguise of better men than themselves, have made themselves master of the person of a noble Englishman, called Cedric the Saxon, together with his ward, and his friend Athelstane of Coningsburgh, and have transported them to a castle in this forest, called Torquilstone.	Шайка негодяев, переодетых в платье людей, которые гораздо лучше их самих, захватила в плен одного знатного англичанина, по имени Седрик Сакс, а также его воспитанницу и его друга, Ательстана Конингсбургского, и увезла их в один из замков в этом лесу, под названием Торкилстон.
I ask of thee, as a good knight and a good Englishman, wilt thou aid in their rescue?"	Скажи мне как добрый рыцарь и добрый англичанин: хочешь помочь нам выручить их?
"I am bound by my vow to do so," replied the knight; "but I would willingly know who you are, who request my assistance in their behalf?"	- Произнесенный обет вменяет мне в обязанность это сделать, - отвечал рыцарь, - но я хотел бы знать, кто же просит меня помочь им.
"I am," said the forester, "a nameless man; but I am the friend of my country, and of my country's friends-With this account of me you must for the present remain satisfied, the more especially since you yourself desire to continue unknown.	- Я, - сказал иомен, - человек без имени, но друг твоей родины и тех кто любит ее. Удовольствуйтесь пока этими сведениями о моей личности, тем более что и сами вы желаете оставаться неизвестным.
Believe, however, that my word, when pledged, is as inviolate as if I wore golden spurs."	Знайте, однако, что мое честное слово так же верно, как если бы я носил колотые шпоры.
"I willingly believe it," said the knight;	- Этому я охотно поверю, - сказал рыцарь.
"I have been accustomed to study men's countenances, and I can read in thine honesty and resolution.	- Твое лицо говорит о честности и твердой воле.
I will, therefore, ask thee no further questions, but aid thee in setting at freedom these oppressed captives; which done, I trust we shall part better acquainted, and well satisfied with each other."	Поэтому я больше не буду ни о чем тебя расспрашивать, а просто помогу тебе освободить этих несчастных пленников. А там, надеюсь, мы с тобой познакомимся поближе и, расставаясь, будем довольны друг другом.
"So," said Wamba to Gurth,-for the friar being now fully equipped, the Jester, having approached to the other side of the hut, had heard the conclusion of the conversation,-"So we have got a new ally?-l trust the valour of the knight will be truer metal than the religion of the hermit, or the honesty of the yeoman; for this Locksley looks like a born deer-stealer, and the priest like a lusty hypocrite."	Между тем отшельник наконец переоделся, а Вамба перешел на другой конец хижины и случайно услышал конец разговора. - Вот как, -шепнул он Гурту, - у нас, значит, будет новый союзник? Будем надеяться, что доблесть этого рыцаря окажется не такой фальшивой монетой, как благочестие отшельника или честность иомена. Этот Локсли кажется мне прирожденным охотником за чужой дичью, а поп - гуляка и лицемер.
"Hold thy peace, Wamba," said Gurth; "it may all be as thou dost guess; but were the horned devil to rise and proffer me his assistance to set at liberty Cedric and the Lady Rowena, I fear I should hardly have religion enough to refuse the foul fiend's offer, and bid him get behind me."	- Придержи язык, Вамба, сделай милость! - сказал Г урт. - Оно, может быть и так; но явись сейчас хоть сам рогатый черт и предложи нам свои услуги, чтобы вызволить из беды Седрика и леди Ровену, боюсь - у меня не хватило бы набожности отказаться от его помощи.

The friar was now completely accoutred as a yeoman, with sword and buckler, bow, and quiver, and a strong partisan over his shoulder.	Тем временем отшельник вооружился, как настоящий иомен, мечом, щитом, луком и колчаном со стрелами, через плечо перекинул тяжелый бердыш.
He left his cell at the head of the party, and, having carefully locked the door, deposited the key under the threshold.	Он первый вышел из хижины, а потом тщательно запер дверь и засунул ключ под порог.
"Art thou in condition to do good service, friar," said Locksley, "or does the brown bowl still run in thy head?"	- Ну что, брат, годишься ты теперь в дело, -спросил Локсли, - или хмель все еще бродит у тебя в голове?
"Not more than a drought of St Dunstan's fountain will allay," answered the priest; "something there is of a whizzing in my brain, and of instability in my legs, but you shall presently see both pass away."	- Чтобы прогнать его, - отвечал монах, - будет довольно глотка воды из купели святого Дунстана. В голове, правда, жужжит что-то и ноги не слушаются, но все это мигом пройдет.
So saying, he stepped to the stone basin, in which the waters of the fountain as they fell formed bubbles which danced in the white moonlight, and took so long a drought as if he had meant to exhaust the spring.	С этими словами он подошел к каменному бассейну, на поверхности которого падавшая в него струя образовала множество пузырьков, белевших и прыгавших при бледном свете луны, припал к нему ртом и пил так долго, как будто задумал осушить источник.
"When didst thou drink as deep a drought of water before, Holy Clerk of Copmanhurst?" said the Black Knight.	- Случалось ли тебе раньше выпивать столько воды, святой причетник из Копменхерста? -спросил Черный Рыцарь.
"Never since my wine-butt leaked, and let out its liquor by an illegal vent," replied the friar, "and so left me nothing to drink but my patron's bounty here."	- Только один раз: когда мой бочонок с вином рассохся и вино утекло незаконным путем. Тогда мне нечего было пить, кроме воды по щедрости святого Дунстана, - отвечал монах.
Then plunging his hands and head into the fountain, he washed from them all marks of the midnight revel.	Тут он погрузил руки в воду, а потом окунул голову и смыл таким образом все следы полночной попойки.
Thus refreshed and sobered, the jolly priest twirled his heavy partisan round his head with three fingers, as if he had been balancing a reed, exclaiming at the same time,	Протрезвившись окончательно, веселый отшельник ухватил свой тяжелый бердыш тремя пальцами и, вертя его над головой, как тростинку,закричал:
"Where be those false ravishers, who carry off wenches against their will?	- Где они, подлые грабители, что похищают девиц?
May the foul fiend fly off with me, if I am not man enough for a dozen of them."	Черт меня побери, коли я не справлюсь с целой дюжиной таких мерзавцев!
"Swearest thou, Holy Clerk?" said the Black Knight.	- Ты и ругаться умеешь, святой причетник? -спросил Черный Рыцарь.
"Clerk me no Clerks," replied the transformed priest; "by Saint George and the Dragon, I am no longer a shaveling than while my frock is on my back-When I am cased in my green cassock, I will drink, swear, and woo a lass, with any blithe forester in the West Riding."	- Полно меня к причетникам причислять! -возразил ему преобразившийся монах. -Клянусь святым Георгием и его драконом, я только до тех пор и монах, пока у меня ряса на плечах... А как надену зеленый кафтан, так могу пьянствовать, ругаться и ухаживать за девчонками не хуже любого лесника.

"Come on, Jack Priest," said Locksley, "and be silent; thou art as noisy as a whole convent on a holy eve, when the Father Abbot has gone to bed.-Come on you, too, my masters, tarry not to talk of it-I say, come on, we must collect all our forces, and few enough we shall have, if we are to storm the Castle of Reginald Front-de-Boeuf."	- Ступай вперед, балагур, - сказал Локсли, - да помолчи немного; ты сегодня шумишь, как целая толпа монахов в сочельник, когда отец игумен уснул. Пойдемте, друзья, медлить нечего. Надо поскорее собрать людей, и все же у нас мало будет народу, чтобы взять приступом замок Реджинальда Фрон де Бефа.
"What! is it Front-de-Boeuf," said the Black Knight, "who has stopt on the king's highway the king's liege subjects?-Is he turned thief and oppressor?"	- Что? - воскликнул Черный Рыцарь. - Так это Фрон де Беф выходит нынче на большую дорогу и берет в плен верноподанных короля? Разве он стал вором и притеснителем?
"Oppressor he ever was," said Locksley.	- Притеснителем-то он всегда был, - сказал Локсли.
"And for thief," said the priest, "I doubt if ever he were even half so honest a man as many a thief of my acquaintance."	- А что до воровства, - подхватил монах, - то хорошо, если бы он хоть вполовину был так честен, как многие из знакомых мне воров.
"Move on, priest, and be silent," said the yeoman; "it were better you led the way to the place of rendezvous, than say what should be left unsaid, both in decency and prudence."	- Иди, иди, монах, и помалкивай! - сказал иомен. - Лучше бы ты попроворнее провел нас на сборное место и не болтал, о чем следует помалкивать как из приличия, так и ради осторожности!
CHAPTER XXI	Глава XXI
Alas, how many hours and years have past, Since human forms have round this table sate, Or lamp, or taper, on its surface gleam'd!	Увы, прошло так много дней и лет С тех пор, как тут за стол садились люди, Мерцанием свечей озарены!
Methinks, I hear the sound of time long pass'd Still murmuring o'er us, in the lofty void Of these dark arches, like the ling'ring voices Of those who long within their graves have slept.	Но в сумраке высоких этих сводов Мне слышится времен далеких шепот, Как будто медлящие голоса Тех, кто давно в своих могилах спит.
Orra, a Tragedy	"Орра", трагедия
While these measures were taking in behalf of Cedric and his companions, the armed men by whom the latter had been seized, hurried their captives along towards the place of security, where they intended to imprison them.	Пока принимались все эти меры для освобождения Седрика и его спутников, вооруженный отряд, взявший их в плен, спешил к укрепленному замку, где предполагалось держать их в заключении.
But darkness came on fast, and the paths of the wood seemed but imperfectly known to the marauders.	Но вскоре наступила полная темнота, а лесные тропинки были, очевидно, мало знакомы похитителям.
They were compelled to make several long halts, and once or twice to return on their road to resume the direction which they wished to pursue.	Несколько раз они останавливались и раза два поневоле возвращались назад.
The summer morn had dawned upon them ere they could travel in full assurance that they held the right path. But confidence returned with light, and the cavalcade now moved rapidly forward.	Летняя заря занялась, прежде, чем они попали на верную дорогу, но зато теперь отряд продвигался вперед очень быстро.
Meanwhile, the following dialogue took place between the two leaders of the banditti.	В это время между двумя предводителями происходил такой разговор:

"It is time thou shouldst leave us, Sir Maurice," said the Templar to De Bracy, "in order to prepare the second part of thy mystery. Thou art next, thou knowest, to act the Knight Deliverer."	- Тебе пора уезжать от нас, сэр Морис, - говорил храмовник рыцарю де Браси. - Для того чтобы разыграть вторую часть нашей мистерии, ведь теперь ты должен выступать в роли освободителя.
"I have thought better of it," said De Bracy;	- Нет, я передумал, - сказал де Браси.
"I will not leave thee till the prize is fairly deposited in Front-de-Boeufs castle.	- Я до тех пор не расстанусь с тобой, пока добыча не будет доставлена в замок Фрон де Бефа.
There will I appear before the Lady Rowena in mine own shape, and trust that she will set down to the vehemence of my passion the violence of which I have been guilty."	Тогда я предстану перед леди Ровеной в моем настоящем виде и надеюсь уверить ее, что всему виной сила моей страсти.
"And what has made thee change thy plan, De Bracy?" replied the Knight Templar.	- А что заставило тебя изменить первоначальный план, де Браси? - спросил храмовник.
"That concerns thee nothing," answered his companion.	- Это тебя не касается, - отвечал его спутник.
"I would hope, however, Sir Knight," said the Templar, "that this alteration of measures arises from no suspicion of my honourable meaning, such as Fitzurse endeavoured to instil into thee?"	- Надеюсь, однако, сэр рыцарь, - сказал храмовник, - что такая перемена произошла не от того, что ты заподозрил меня в бесчестных намерениях, о которых тебе нашептывал Фиц-Урс?
"My thoughts are my own," answered De Bracy; "the fiend laughs, they say, when one thief robs another; and we know, that were he to spit fire and brimstone instead, it would never prevent a Templar from following his bent."	- Что я думаю, то пусть остается при мне, -отвечал де Браси. - Говорят, что черти радуются, когда один вор обокрадет другого. Но всем известно, что никакие черти не в силах помешать рыцарю Храма поступить по-своему.
"Or the leader of a Free Company," answered the Templar, "from dreading at the hands of a comrade and friend, the injustice he does to all mankind."	- А вождю вольных наемников, - подхватил храмовник, - ничто не мешает опасаться со стороны друга тех обид, которые он сам чинит всем на свете.
"This is unprofitable and perilous recrimination," answered De Bracy; "suffice it to say, I know the morals of the Temple-Order, and I will not give thee the power of cheating me out of the fair prey for which I have run such risks."	- Не будем без пользы упрекать друг друга, -отвечал де Браси. - Довольно того, что я имею понятие о нравственности рыцарей, принадлежащих к ордену храмовников, и не хочу дать тебе возможность отбить у меня красавицу, ради которой я пошел на такой риск.
"Psha," replied the Templar, "what hast thou to fear?-Thou knowest the vows of our order."	- Пустяки! - молвил храмовник. - Чего тебе бояться? Ведь ты знаешь, какие обеты налагает наш орден!
"Right well," said De Bracy, "and also how they are kept.	- Еще бы! - сказал де Браси. - Знаю также, как эти обеты выполняются.
Come, Sir Templar, the laws of gallantry have a liberal interpretation in Palestine, and this is a case in which I will trust nothing to your conscience."	Полно, сэр рыцарь. Все знают, что в Палестине законы служения даме подвергаются очень широкому толкованию. Говорю прямо: в этом деле я не положусь на твою совесть.

"Hear the truth, then," said the Templar; "I care not for your blue-eyed beauty.	- Так знай же, - сказал храмовник, - что я нисколько не интересуюсь твоей голубоглазой красавицей.
There is in that train one who will make me a better mate."	В одном отряде с ней есть другая, которая мне гораздо больше нравится.
"What! wouldst thou stoop to the waiting damsel?" said De Bracy.	- Как, неужели ты способен снизойти до служанки? - сказал де Браси.
"No, Sir Knight," said the Templar, haughtily. "To the waiting-woman will I not stoop.	- Нет, сэр рыцарь, - отвечал храмовник надменно,- до служанки я не снизойду.
I have a prize among the captives as lovely as thine own."	В числе пленных есть у меня добыча, ничем не хуже твоей.
"By the mass, thou meanest the fair Jewess!" said De Bracy.	- Не может быть. Ты хочешь сказать - прелестная еврейка? - сказал де Браси.
"And if I do," said Bois-Guilbert, "who shall gainsay me?"	- А если и так, - возразил Буагильбер, - кто может мне помешать в этом?
"No one that I know," said De Bracy, "unless it be your vow of celibacy, or a check of conscience for an intrigue with a Jewess."	- Насколько мне известно, никто, - отвечал де Браси, - разве что данный тобою обет безбрачия. Или просто совесть не позволит завести интригу с еврейкой.
"For my vow," said the Templar, "our Grand Master hath granted me a dispensation. And for my conscience, a man that has slain three hundred Saracens, need not reckon up every little failing, like a village girl at her first confession upon Good Friday eve."	- Что касается обета, - сказал храмовник, - наш гроссмейстер освободит от него, а что касается совести, то человек, который собственноручно убил до трехсот сарацин, может и не помнить свои мелкие грешки. Ведь я не деревенская девушка на первой исповеди в страстной четверг.
"Thou knowest best thine own privileges," said De Bracy. "Yet, I would have sworn thy thought had been more on the old usurer's money bags, than on the black eyes of the daughter."	- Тебе лучше знать, как далеко простираются твои привилегии, - сказал де Браси, - однако я готов поклясться, что денежные мешки старого ростовщика пленяют тебя гораздо больше, чем черные очи его дочери.
"I can admire both," answered the Templar; "besides, the old Jew is but half-prize.	- То и другое привлекательно, - отвечал храмовник. - Впрочем, старый еврей лишь наполовину моя добыча.
I must share his spoils with Front-de-Boeuf, who will not lend us the use of his castle for nothing.	Его придется делить с Реджинальдом Фрон де Бефом. Он не позволит нам даром расположиться в своем замке.
I must have something that I can term exclusively my own by this foray of ours, and I have fixed on the lovely Jewess as my peculiar prize.	Я хочу получить свою долю в этом набеге и решил, что прелестная еврейка будет моей нераздельной добычей.
But, now thou knowest my drift, thou wilt resume thine own original plan, wilt thou not?-Thou hast nothing, thou seest, to fear from my interference."	Ну, теперь ты знаешь мои намерения, значит можешь придерживаться первоначального плана. Сам видишь, что тебе нечего опасаться моего вмешательства.
"No," replied De Bracy, "I will remain beside my prize.	- Нет, - сказал де Браси, - я все-таки останусь поближе к своей добыче.

What thou sayst is passing true, but I like not the privileges acquired by the dispensation of the Grand Master, and the merit acquired by the slaughter of three hundred Saracens.	Все, что ты говоришь, вполне справедливо, но меня беспокоит разрешение гроссмейстера, да и те особые привилегии, которые дает тебе убийство трехсот сарацин.
You have too good a right to a free pardon, to render you very scrupulous about peccadilloes."	Ты так уверен, что тебе все простится, что не станешь церемониться из-за пустяков.
While this dialogue was proceeding, Cedric was endeavouring to wring out of those who guarded him an avowal of their character and purpose.	Пока между рыцарями происходил этот разговор, Седрик всячески старался выпытать от окружавшей его стражи, что они за люди и с какой целью совершили нападение.
"You should be Englishmen," said he; "and yet, sacred Heaven! you prey upon your countrymen as if you were very Normans.	- С виду вы англичане, - говорил он, - а между тем накинулись на своих земляков, словно настоящие норманны.
You should be my neighbours, and, if so, my friends; for which of my English neighbours have reason to be otherwise?	Если вы мне соседи, значит мои приятели: кто же из моих английских соседей когда-либо враждовал со мной?
I tell ye, yeomen, that even those among ye who have been branded with outlawry have had from me protection; for I have pitied their miseries, and curst the oppression of their tyrannic nobles.	Говорю вам, иомены: даже те из вас, которые запятнали себя разбоем, пользовались моим покровительством; я жалел их за нищету и вместе с ними проклинал их притеснителей, бессовестных дворян.
What, then, would you have of me? or in what can this violence serve ye?-Ye are worse than brute beasts in your actions, and will you imitate them in their very dumbness?"	Что же вам нужно от меня? Зачем вы подвергаете меня насилию? Что же вы молчите? Вы поступаете хуже, чем дикие звери; неужели же вы хотите уподобиться бессловесным скотам?
It was in vain that Cedric expostulated with his guards, who had too many good reasons for their silence to be induced to break it either by his wrath or his expostulations.	Но все эти речи были напрасны. У его стражи было много важных причин не нарушать молчания, а потому он не мог донять их ни гневом, ни уговорами.
They continued to hurry him along, travelling at a very rapid rate, until, at the end of an avenue of huge trees, arose Torquilstone, now the hoary and ancient castle of Reginald Front-de-Boeuf.	Они продолжали все так же быстро везти его вперед, пока впереди, в конце широкой аллеи, не возник Торкилстон - древний замок, принадлежавший в те времена Реджинальду Фрон де Бефу.
It was a fortress of no great size, consisting of a donjon, or large and high square tower, surrounded by buildings of inferior height, which were encircled by an inner court-yard.	Этот замок представлял собою высокую четырехугольную башню, окруженную более низкими постройками и обнесенную снаружи крепкой стеной.
Around the exterior wall was a deep moat, supplied with water from a neighbouring rivulet.	Вокруг этой стены тянулся глубокий ров, наполненный водой из соседней речушки.
Front-de-Boeuf, whose character placed him often at feud with his enemies, had made considerable additions to the strength of his castle, by building towers upon the outward wall, so as to flank it at every angle.	Фрон де Беф нередко враждовал со своими соседями, а потому позаботился прочнее укрепить замок, построив во всех углах внешней стены еще по одной башне.
The access, as usual in castles of the period, lay through an arched barbican, or outwork, which was terminated and defended by a small turret at each corner.	Вход в замок, как во всех укреплениях того времени, находился под сводчатым выступом в стене, защищенным с обеих сторон маленькими башенками.

Cedric no sooner saw the turrets of Front-de-Boeufs castle raise their grey and moss-grown battlements, glimmering in the morning sun above the wood by which they were surrounded, than he instantly augured more truly concerning the cause of his misfortune.	Как только Седрик завидел очертания поросших мхом зубчатых серых стен замка, высившихся над окружавшими их лесами, ему все сразу стало понятно.
"I did injustice," he said, "to the thieves and outlaws of these woods, when I supposed such banditti to belong to their bands; I might as justly have confounded the foxes of these brakes with the ravening wolves of France.	- Понапрасну я обидел воров и разбойников здешних лесов, - сказал он, - подумав, что эти бандиты могут принадлежать к их ватаге... Это все равно что приравнять лисиц наших лесов к хищным волкам Франции.
Tell me, dogs-is it my life or my wealth that your master aims at?	Говорите, подлые собаки, чего добивается ваш хозяин: моей смерти или моего богатства?
Is it too much that two Saxons, myself and the noble Athelstane, should hold land in the country which was once the patrimony of our race?-Put us then to death, and complete your tyranny by taking our lives, as you began with our liberties.	Должно быть, ему обидно, что еще осталось двое саксов, я да благородный Ательстан, владеющих земельными угодьями в этой стране. Так убейте же нас и завершите тем свое злодейство. Вы отняли наши вольности, отнимите и жизнь.
If the Saxon Cedric cannot rescue England, he is willing to die for her.	Если Седрик Сакс не в силах спасти Англию, он готов умереть за нее.
Tell your tyrannical master, I do only beseech him to dismiss the Lady Rowena in honour and safety.	Скажите вашему бесчеловечному хозяину, что я лишь умоляю его отпустить без всякой обиды леди Ровену.
She is a woman, and he need not dread her; and with us will die all who dare fight in her cause."	Она женщина; ему нечего бояться ее, а с нами умрут последние бойцы, которые имеют дерзость за нее заступаться.
The attendants remained as mute to this address as to the former, and they now stood before the gate of the castle.	Стража на эту речь отвечала молчанием; к тому времени они остановились перед воротами замка.
De Bracy winded his horn three times, and the archers and cross-bow men, who had manned the wall upon seeing their approach, hastened to lower the drawbridge, and admit them.	Де Браси трижды протрубил в рог. Тогда стрелки, высыпавшие на стены при их приближении, поспешили сойти вниз, опустить подъемный мост и впустить отряд в замок.
The prisoners were compelled by their guards to alight, and were conducted to an apartment where a hasty repast was offered them, of which none but Athelstane felt any inclination to partake.	Стража заставила пленников сойти с лошадей и отвела их в зал, где им был предложен завтрак; но никто, кроме Ательстана, не притронулся к нему.
Neither had the descendant of the Confessor much time to do justice to the good cheer placed before them, for their guards gave him and Cedric to understand that they were to be imprisoned in a chamber apart from Rowena.	Впрочем, потомку короляисповедника тоже не дали времени основательно заняться поданными яствами, так как стража сообщила ему и Седрику, что их поместят отдельно от леди Ровены.
Resistance was vain; and they were compelled to follow to a large room, which, rising on clumsy Saxon pillars, resembled those refectories and chapter-houses which may be still seen in the most ancient parts of our most ancient monasteries.	Сопротивляться было бесполезно. Их заставили пройти в большую комнату, сводчатый потолок которой, опиравшийся на неуклюжие саксонские колонны, придавал ей сходство с трапезными залами, какие и теперь еще можно встретить в наиболее древних из наших монастырей.

The Lady Rowena was next separated from her train, and conducted, with courtesy, indeed, but still without consulting her inclination, to a distant apartment.	Потом леди Ровену разлучили и с ее служанками и проводили - очень вежливо, но не спросив о ее желании, - в отдельную комнату.
The same alarming distinction was conferred on Rebecca, in spite of her father's entreaties, who offered even money, in this extremity of distress, that she might be permitted to abide with him.	Такой же сомнительный почет был оказан и Ревекке, невзирая на мольбы ее отца. Старик в отчаянии предлагал даже деньги, лишь бы дочери дозволено было оставаться при нем.
"Base unbeliever," answered one of his guards, "when thou hast seen thy lair, thou wilt not wish thy daughter to partake it."	- Нечестивец, - ответил ему один из стражей, -когда ты увидишь, какая берлога тебе приготовлена, так сам не захочешь, чтобы дочь оставалась с тобой!
And, without farther discussion, the old Jew was forcibly dragged off in a different direction from the other prisoners.	И без дальнейших разговоров старого Исаака потащили в сторону от остальных пленных.
The domestics, after being carefully searched and disarmed, were confined in another part of the castle; and Rowena was refused even the comfort she might have derived from the attendance of her handmaiden Elgitha.	Всех слуг тщательно обыскали, обезоружили и заперли в особом помещении. Леди Ровену лишили даже присутствия ее служанки Эльгиты.
The apartment in which the Saxon chiefs were confined, for to them we turn our first attention, although at present used as a sort of guard-room, had formerly been the great hall of the castle.	Комната, куда заключили обоих саксонских вождей, в то время служила чем-то вроде караульного помещения, хотя в старину это был главный зал.
It was now abandoned to meaner purposes, because the present lord, among other additions to the convenience, security, and beauty of his baronial residence, had erected a new and noble hall, whose vaulted roof was supported by lighter and more elegant pillars, and fitted up with that higher degree of ornament, which the Normans had already introduced into architecture.	С тех пор она получила менее важное назначение, потому что нынешний владелец, в числе других пристроек, возводимых ради большего удобства, безопасности и красоты своего баронского жилища, построил себе новый великолепный зал, сводчатый потолок которого поддерживался легкими и изящными колоннами, а внутренняя отделка свидетельствовала о большом искусстве в деле украшений и орнаментов, вводимых норманнами в архитектуру.
Cedric paced the apartment, filled with indignant reflections on the past and on the present, while the apathy of his companion served, instead of patience and philosophy, to defend him against every thing save the inconvenience of the present moment; and so little did he feel even this last, that he was only from time to time roused to a reply by Cedric's animated and impassioned appeal to him.	Исполненный гневных размышлений о прошедшем и настоящем, Седрик взволнованно шагал взад и вперед по комнате; между тем Ательстан, которому природная апатия заменяла терпение и философскую твердость духа, равнодушно относился ко всему, кроме мелких лишений. Но и они так мало его тревожили, что он большей частью молчал, лишь изредка отзывался на возбужденные и пылки речи Седрика.
"Yes," said Cedric, half speaking to himself, and half addressing himself to Athelstane, "it was in this very hall that my father feasted with Torquil Wolfganger, when he entertained the valiant and unfortunate Harold, then advancing against the Norwegians, who had united themselves to the rebel Tosti.	- Да, - говорил Седрик, рассуждая сам с собой, но в то же время обращаясь и к Ательстану, - в этом самом зале пировал мой дед с Тор килем Вольфгангером, который угощал здесь доблестного и несчастного Гарольда.

It was in this hall that Harold returned the magnanimous answer to the ambassador of his rebel brother.	Гарольд шел тогда воевать с норвежцами, ополчившимися против него под предводительством бунтовщика Тости.
Oft have I heard my father kindle as he told the tale.	В этом самом зале Г арольд принял посла своего восставшего брата и дал тогда посланнику такой благородный ответ!
The envoy of Tosti was admitted, when this ample room could scarce contain the crowd of noble Saxon leaders, who were quaffing the blood-red wine around their monarch."	Сколько раз, бывало, отец с восторгом рассказывал мне об этом событии! Посланец от Тости был введен в зал, переполненный именитыми саксонскими вождями, которые распивали красное вино, собравшись вокруг своего монарха.
"I hope," said Athelstane, somewhat moved by this part of his friend's discourse, "they will not forget to send us some wine and refactions at noon-we had scarce a breathing-space allowed to break our fast, and I never have the benefit of my food when I eat immediately after dismounting from horseback, though the leeches recommend that practice."	- Я надеюсь, - сказал Ательстан, заинтересованный этой подробностью, - что в полдень они не забудут прислать нам вина и какой-нибудь еды. Поутру мы едва успели дотронуться до завтрака. Притом же пища не идет мне впрок, если я за нее принимаюсь тотчас после верховой езды, хотя лекари и уверяют, что это очень полезно.
Cedric went on with his story without noticing this interjectional observation of his friend.	Седрик не обратил внимания на эти замечания и продолжал свой рассказ:
"The envoy of Tosti," he said, "moved up the hall, undismayed by the frowning countenances of all around him, until he made his obeisance before the throne of King Harold.	- Посланец от Тости прошел через весь зал, не боясь хмурых взоров, устремленных на него со всех сторон, и, остановившись перед троном короля Гарольда, отвесил ему поклон.
"'What terms,' he said, 'Lord King, hath thy brother Tosti to hope, if he should lay down his arms, and crave peace at thy hands?'	"Поведай, государь, - сказал посланец, - на какие условия может надеяться брат твой Тости, если сложит оружие и будет просить у тебя мира?"
"'A brother's love,' cried the generous Harold, 'and the fair earldom of Northumberland.'	"На мою братскую любовь, - воскликнул великодушно Гарольд, - и на доброе графство Нортумберлендское в придачу!"
"'But should Tosti accept these terms,' continued the envoy, 'what lands shall be assigned to his faithful ally, Hardrada, King of Norway?'	"А если Тости примет такие условия, -продолжал посланец, - какие земельные угодья даруешь ты его верному союзнику Хардраду, королю норвежскому?"
"'Seven feet of English ground,' answered Harold, fiercely, 'or, as Hardrada is said to be a giant, perhaps we may allow him twelve inches more.'	"Семь футов английской земли! - отвечал Г арольд, пылая гневом. - А если правда, что этот Хардрад такого богатырского роста, мы можем прибавить еще двенадцать дюймов".
"The hall rung with acclamations, and cup and horn was filled to the Norwegian, who should be speedily in possession of his English territory."	Весь зал огласился восторженными кликами, кубки и рога наполнились вином; вожди пили за то, чтобы норвежец как можно скорее вступил во владение своей "английской землей".
"I could have pledged him with all my soul," said Athelstane, "for my tongue cleaves to my palate."	- И я бы с величайшим удовольствием выпил с ними, - сказал Ательстан, - потому что у меня пересохло во рту, даже язык прилипает к небу.

"The baffled envoy," continued Cedric, pursuing with animation his tale, though it interested not the listener, "retreated, to carry to Tosti and his ally the ominous answer of his injured brother.	- Смущенный посланец, - продолжал Седрик с большим воодушевлением, хотя слушатель не проявлял никакого интереса к рассказу, -ретировался, унося с собой для Тости и его союзника зловещий ответ оскорбленного брата.
It was then that the distant towers of York, and the bloody streams of the Derwent, 26 beheld that direful conflict, in which, after displaying the most undaunted valour, the King of Norway, and Tosti, both fell, with ten thousand of their bravest followers.	И вот тогда башни Йорка и обагренные кровью струи Дервента сделались свидетелями лютой схватки, во время которой, показав чудеса храбрости, пали и король норвежский и Тости, а с ними десять тысяч лучшего их войска.
Who would have thought that upon the proud day when this battle was won, the very gale which waved the Saxon banners in triumph, was filling the Norman sails, and impelling them to the fatal shores of Sussex?-Who would have thought that Harold, within a few brief days, would himself possess no more of his kingdom, than the share which he allotted in his wrath to the Norwegian invader?-Who would have thought that you, noble Athelstane-that you, descended of Harold's blood, and that I, whose father was not the worst defender of the Saxon crown, should be prisoners to a vile Norman, in the very hall in which our ancestors held such high festival?"	И кто бы подумал, что в тот самый день, когда одержана была это великая победа, тот самый ветер, что развевал победные саксонские знамена, надувал и норманские паруса, направляя их суда к роковым берегам Сассекса! Кто бы подумал, что через несколько дней сам Гарольд лишится своего королевства и получит взамен столько английской земли, сколько назначил в удел своему врагу норвежскому королю! И кто бы подумал, что ты, благородный Ательстан, ты, потомок доблестного Гарольда, и я, сын одного из храбрейших защитников саксонской короны, попадем в плен к подлому норманну, и что нас будут держать под стражей в том самом зале, где наши отцы задавали столь блестящие и торжественные пиры!
"It is sad enough," replied Athelstane; "but I trust they will hold us to a moderate ransom-At any rate it cannot be their purpose to starve us outright; and yet, although it is high noon, I see no preparations for serving dinner.	- Да, это довольно печально, - отозвался Ательстан. - Надеюсь, что нам назначат умеренный выкуп. Во всяком случае, едва ли они имеют в виду морить нас голодом. Однако полдень уже, наверно, настал, а я не вижу никаких приготовлений к обеду.
Look up at the window, noble Cedric, and judge by the sunbeams if it is not on the verge of noon."	Посмотрите в окно, благородный Седрик, и постарайтесь угадать по направлению солнечных лучей, близко ли к полудню.
"It may be so," answered Cedric; "but I cannot look on that stained lattice without its awakening other reflections than those which concern the passing moment, or its privations.	- Может быть, и близко, - отвечал Седрик, - но, глядя на эти расписные окна, я думаю совсем о другом, а не о наших мелких лишениях.
When that window was wrought, my noble friend, our hardy fathers knew not the art of making glass, or of staining it-The pride of Wolfganger's father brought an artist from Normandy to adorn his hall with this new species of emblazonment, that breaks the golden light of God's blessed day into so many fantastic hues.	Когда пробивали это окно, благородный друг мой, нашим доблестным предкам было неизвестно искусство выделывать стекла, а тем более их окрашивать. Гордый отец Вольфгангера вызвал из Нормандии художника, дабы украсить этот зал новыми стеклами, которые окрашивали золотистый свет божьего дня всякими причудливыми цветами.
The foreigner came here poor, beggarly, cringing, and subservient, ready to doff his cap to the meanest native of the household.	Чужестранец явился сюда нищим бедняком, низкопоклонным и угодливым холопом, готовым ломать шапку перед худшим из всей челяди.

He returned pampered and proud, to tell his rapacious countrymen of the wealth and the simplicity of the Saxon nobles-a folly, oh, Athelstane, foreboded of old, as well as foreseen, by those descendants of Hengist and his hardy tribes, who retained the simplicity of their manners.	А уехал он отсюда разжиревший и важный и рассказал своим корыстным соотечественникам о великих богатствах и простодушии саксонских дворян. Это была великая ошибка, Ательстан, ошибка, издавна предвиденная теми потомками Хенгиста и его храбрых дружин, которые преднамеренно хранили и поддерживали простоту старинных нравов.
We made these strangers our bosom friends, our confidential servants; we borrowed their artists and their arts, and despised the honest simplicity and hardihood with which our brave ancestors supported themselves, and we became enervated by Norman arts long ere we fell under Norman arms.	Мы принимали этих чужестранцев с распростертыми объятиями. Они нам были и друзья и доверенные слуги, мы учились у них ремеслам, приглашали их мастеров. В конце концов мы стали относиться с пренебрежением к честной простоте наших славных предков; норманское искусство изнежило нас гораздо раньше, чем норманское оружие нас покорило.
Far better was our homely diet, eaten in peace and liberty, than the luxurious dainties, the love of which hath delivered us as bondsmen to the foreign conqueror!"	Лучше было бы нам жить мирно и свободно, питаться домашними яствами, чем привыкать к заморским лакомствам, пристрастие к которым связало нас по рукам и по ногам и предало в неволю иноземцу!
"I should," replied Athelstane, "hold very humble diet a luxury at present; and it astonishes me, noble Cedric, that you can bear so truly in mind the memory of past deeds, when it appeareth you forget the very hour of dinner."	- Мне теперь и самая простая пища показалась бы лакомством, - сказал Ательстан. - Я удивляюсь, благородный Седрик, как это вы так хорошо помните прошлое и в то же время забываете, что пора обедать!
"It is time lost," muttered Cedric apart and impatiently, "to speak to him of aught else but that which concerns his appetite!	- Только понапрасну теряешь время, -пробормотал про себя Седрик с раздражением,- если говоришь ему о чем-либо, кроме еды!
The soul of Hardicanute hath taken possession of him, and he hath no pleasure save to fill, to swill, and to call for more.-Alas!" said he, looking at Athelstane with compassion, "that so dull a spirit should be lodged in so goodly a form!	Как видно, душа Хардиканута поселилась в нем. Он только и думает, как бы попит да поесть. Увы, - продолжал он, с сожалением глядя на Ательстана, - как жаль, что такой вялый дух обитает в столь величественной оболочке!
Alas! that such an enterprise as the regeneration of England should turn on a hinge so imperfect!	И надо же, чтобы великое дело возрождения Англии зависело от работы такого скверного рычага!
Wedded to Rowena, indeed, her nobler and more generous soul may yet awake the better nature which is torpid within him.	Если он женится на Ровене, ее возвышенный дух еще может пробудить в нем лучшие стороны его натуры...
Yet how should this be, while Rowena, Athelstane, and I myself, remain the prisoners of this brutal marauder and have been made so perhaps from a sense of the dangers which our liberty might bring to the usurped power of his nation?"	Но какая тут свадьба, когда все мы - и Ровена, и Ательстан, да и сам я - находимся в плену у этого грубого разбойника!.. Быть может, потому он и постарался захватить нас, что опасается нашего влияния и чувствует, что, пока мы на свободе, власть, неправедно захваченная его соплеменниками, может уйти из их рук.

While the Saxon was plunged in these painful reflections, the door of their prison opened, and gave entrance to a sewer, holding his white rod of office.	Пока Сакс предавался таким печальным размышлениям, дверь их тюрьмы распахнулась и вошел дворецкий с белым жезлом в руке -знаком его старшинства среди прочей челяди.
This important person advanced into the chamber with a grave pace, followed by four attendants, bearing in a table covered with dishes, the sight and smell of which seemed to be an instant compensation to Athelstane for all the inconvenience he had undergone.	Этот важный слуга торжественным шагом вступил в зал, а за ним четверо служителей внесли стол, уставленный кушаньями, вид и запах которых мгновенно изгладили в душе Ательстана все предыдущие неприятности.
The persons who attended on the feast were masked and cloaked.	Слуги, принесшие обед, были в масках и в плащах.
"What mummery is this?" said Cedric; "think you that we are ignorant whose prisoners we are, when we are in the castle of your master?	- Это что за маскарад? - сказал Седрик. - Не воображаете ли вы, что мы не знаем, кто забрал нас в плен, раз мы находимся в замке вашего хозяина?
Tell him," he continued, willing to use this opportunity to open a negotiation for his freedom,-"Tell your master, Reginald Front-de-Boeuf, that we know no reason he can have for withholding our liberty, excepting his unlawful desire to enrich himself at our expense.	Передайте Реджинальду Фрон де Бефу, -продолжал он, пользуясь случаем начать переговоры, - что единственной причиной совершенного над нами насилия мы считаем противозаконное желание обогатиться за наш счет.
Tell him that we yield to his rapacity, as in similar circumstances we should do to that of a literal robber.	Скажите ему, что мы готовы так же удовлетворить его корыстолюбие, как если бы мы имели дело с заправским разбойником.
Let him name the ransom at which he rates our liberty, and it shall be paid, providing the exaction is suited to our means."	Пусть назначит выкуп за наше освобождение, и если он не превысит наших средств, мы ему заплатим.
The sewer made no answer, but bowed his head.	Дворецкий вместо ответа только кивнул головой.
"And tell Sir Reginald Front-de-Boeuf," said Athelstane, "that I send him my mortal defiance, and challenge him to combat with me, on foot or horseback, at any secure place, within eight days after our liberation; which, if he be a true knight, he will not, under these circumstances, venture to refuse or to delay."	- И еще передайте Реджинальду Фрон де Бефу, -сказал Ательстан, - что я посылаю ему вызов на смертный бой и предлагаю биться пешим или конным в любом месте через восемь дней после нашего освобождения. Если он настоящий рыцарь, то он не дерзнет отложить поединок или отказаться дать мне удовлетворение.
"I shall deliver to the knight your defiance," answered the sewer; "meanwhile I leave you to your food."	- Передам рыцарю ваш вызов, - отвечал дворецкий, - а пока предлагаю вам откушать.
The challenge of Athelstane was delivered with no good grace; for a large mouthful, which required the exercise of both jaws at once, added to a natural hesitation, considerably damped the effect of the bold defiance it contained.	Вызов, посланный Ательстаном, произнесен был недостаточно внушительно: большой кусок, который он усердно прожевывал в это время, усиливал его природную медлительность и значительно ослаблял впечатление от его гордой речи.
Still, however, his speech was hailed by Cedric as an incontestible token of reviving spirit in his companion, whose previous indifference had begun, notwithstanding his respect for Athelstane's descent, to wear out his patience.	Тем не менее Седрик приветствовал ее как несомненный признак пробуждения воинственного духа в своем спутнике, равнодушие которого начинало его бесить, невзирая на все почтение, какое он питал к высокому происхождению Ательстана.

But he now cordially shook hands with him in token of his approbation, and was somewhat grieved when Athelstane observed, "that he would fight a dozen such men as Front-de-Boeuf, if, by so doing, he could hasten his departure from a dungeon where they put so much garlic into their pottage."	Зато теперь, в знак полного одобрения, он принялся от всей души пожимать ему руку, но немного огорчился, когда Ательстан сказал, что "готов сразиться хоть с дюжиной таких молодцов, как Фрон де Беф, лишь бы поскорее выбраться из этого замка, где кладут в похлебку так много чесноку".
Notwithstanding this intimation of a relapse into the apathy of sensuality, Cedric placed himself opposite to Athelstane, and soon showed, that if the distresses of his country could banish the recollection of food while the table was uncovered, yet no sooner were the victuals put there, than he proved that the appetite of his Saxon ancestors had descended to him along with their other qualities.	Не обратив внимания на то, что Ательстан вернулся к прежнему безучастию и обжорству, Седрик занял место против него и вскоре доказал, что хотя и мог ради помыслов о бедствиях родины забывать о еде, но за столом с яствами проявлял отличный аппетит, унаследованный им от саксонских предков.
The captives had not long enjoyed their refreshment, however, ere their attention was disturbed even from this most serious occupation by the blast of a horn winded before the gate.	Не успели пленники хорошенько насладиться завтраком, как внимание их было отвлечено от этого важного занятия звуками рога, раздавшимися перед воротами замка.
It was repeated three times, with as much violence as if it had been blown before an enchanted castle by the destined knight, at whose summons halls and towers, barbican and battlement, were to roll off like a morning vapour.	Звуки эти трижды повторили вызов, и притом с такой силой, как будто трубивший в рог был сказочный рыцарь, остановившийся перед заколдованным замком И желавший снять с него заклятие, чтобы стены, башни, зубцы и бойницы исчезли, подобно утреннему туману.
The Saxons started from the table, and hastened to the window. But their curiosity was disappointed; for these outlets only looked upon the court of the castle, and the sound came from beyond its precincts.	Саксы встрепенулись, вскочили с мест и поспешили к окну, но ничего не увидели, потому что окна выходили во двор замка.
The summons, however, seemed of importance, for a considerable degree of bustle instantly took place in the castle.	Однако, судя по тому, что в ту же минуту в замке поднялась суматоха, было ясно, что произошло какое-то важное событие.
CHAPTER XXII	Глава XXII
My daughter-O my ducats-O my daughter! —O my Christian ducats!	О дочь моя! Мои дукаты! Дочь!.. Дукаты христианские мои!
Justice-the Law-my ducats, and my daughter! -Merchant of Venice	Где суд? Закон? О дочь моя... дукаты! "Венецианский купец"
Leaving the Saxon chiefs to return to their banquet as soon as their ungratified curiosity should permit them to attend to the calls of their half-satiated appetite, we have to look in upon the yet more severe imprisonment of Isaac of York.	Предоставим саксонским вождям вернуться к прерванному завтраку, как только их неудовлетворенное любопытство позволит им отдаться зову не утоленного еще голода, и посмотрим на еще более несчастного пленника - Исаака из Йорка.
The poor Jew had been hastily thrust into a dungeon-vault of the castle, the floor of which was deep beneath the level of the ground, and very damp, being lower than even the moat itself.	Бедного еврея втолкнули в тюремный подвал замка, находившийся глубоко под землей, глубже, чем дно окружающего рва, и потому там было очень сыро.
The only light was received through one or two loop-holes far above the reach of the captive's hand.	Свет проходил туда лишь через одно или два небольших отверстия, до которых пленник не мог достать рукой.

These apertures admitted, even at mid-day, only a dim and uncertain light, which was changed for utter darkness long before the rest of the castle had lost the blessing of day.	Даже в яркий полдень эти дыры пропускали очень мало света, и задолго до захода солнца в подвале становилось темно.
Chains and shackles, which had been the portion of former captives, from whom active exertions to escape had been apprehended, hung rusted and empty on the walls of the prison, and in the rings of one of those sets of fetters there remained two mouldering bones, which seemed to have been once those of the human leg, as if some prisoner had been left not only to perish there, but to be consumed to a skeleton.	Цепи и кандалы, оставшиеся от прежних узников, висели по стенам темницы. В кольцах одних кандалов торчали две полуразрушенные кости человеческой ноги, словно здесь один из заключенных успел не только умереть, но и превратиться в скелет.
At one end of this ghastly apartment was a large fire-grate, over the top of which were stretched some transverse iron bars, half devoured with rust.	В одном конце этого зловещего подземелья находился широкий очаг, над которым была укреплена заржавевшая железная решетка.
The whole appearance of the dungeon might have appalled a stouter heart than that of Isaac, who, nevertheless, was more composed under the imminent pressure of danger, than he had seemed to be while affected by terrors, of which the cause was as yet remote and contingent.	Весь вид темницы мог привести в трепет и более храброго человека, чем Исаак. Однако теперь, перед лицом действительной опасности, он был гораздо спокойнее, нежели раньше, когда находился во власти воображаемых ужасов.
The lovers of the chase say that the hare feels more agony during the pursuit of the greyhounds, than when she is struggling in their fangs.	Любители охоты утверждают, что заяц испытывает большие мучения, пока собаки гонятся за ним, нежели тогда, как попадает им в зубы.
27 And thus it is probable, that the Jews, by the very frequency of their fear on all occasions, had their minds in some degree prepared for every effort of tyranny which could be practised upon them; so that no aggression, when it had taken place, could bring with it that surprise which is the most disabling quality of terror.	Вероятно, и евреи, которым приходилось всегда чего-нибудь опасаться, привыкали к мысли о мучениях, каким их могут подвергнуть, так что какое бы испытание ни предстояло им в действительности, оно не явилось бы для них неожиданностью. А именно неожиданность и заставляет людей терять голову.
Neither was it the first time that Isaac had been placed in circumstances so dangerous.	К тому же Исаак не первый раз попадал в опасное положение.
He had therefore experience to guide him, as well as hope, that he might again, as formerly, be delivered as a prey from the fowler.	Он был уже довольно опытен и надеялся, что и теперь ему удастся вывернуться из беды, подобно тому как добыча иногда ускользает из рук охотника.
Above all, he had upon his side the unyielding obstinacy of his nation, and that unbending resolution, with which Israelites have been frequently known to submit to the uttermost evils which power and violence can inflict upon them, rather than gratify their oppressors by granting their demands.	Но превыше всего его поддерживало непреклонное упорство его племени и та твердая решимость, с которой дети Израиля переносили жесточайшие притеснения властей и насильников, лишь бы не дать своим мучителям того, что те желали от них получить.

In this humour of passive resistance, and with his garment collected beneath him to keep his limbs from the wet pavement, Isaac sat in a corner of his dungeon, where his folded hands, his dishevelled hair and beard, his furred cloak and high cap, seen by the wiry and broken light, would have afforded a study for Rembrandt, had that celebrated painter existed at the period.	В этот час пассивного сопротивления, закутавшись в плащ, чтобы защититься от сырости, Исаак сидел в одном из углов подземелья. Вся его фигура, сложенные руки, растрепанные волосы и борода, меховой плащ и высокая желтая шапка при тусклом и рассеянном свете могли бы послужить отличной моделью для Рембрандта.
The Jew remained, without altering his position, for nearly three hours, at the expiry of which steps were heard on the dungeon stair.	Так, не меняя позы, просидел Исаак часа три сряду. Вдруг на лестнице, ведшей в подземелье, послышались шаги.
The bolts screamed as they were withdrawn-the hinges creaked as the wicket opened, and Reginald Front-de-Boeuf, followed by the two Saracen slaves of the Templar, entered the prison.	Заскрипели отодвигаемые засовы, завизжали ржавые петли, низкая дверь отворилась, и в темницу вошел Реджинальд Фрон де Беф в сопровождении двух сарацинских невольников Буагильбера.
Front-de-Boeuf, a tall and strong man, whose life had been spent in public war or in private feuds and broils, and who had hesitated at no means of extending his feudal power, had features corresponding to his character, and which strongly expressed the fiercer and more malignant passions of the mind.	Фрон де Беф, человек высокого роста и крепкого телосложения, вся жизнь которого проходила на войне или в распрях с соседями, не останавливался ни перед чем ради расширения своего феодального могущества.
The scars with which his visage was seamed, would, on features of a different cast, have excited the sympathy and veneration due to the marks of honourable valour; but, in the peculiar case of Front-de-Boeuf, they only added to the ferocity of his countenance, and to the dread which his presence inspired.	Черты его лица вполне соответствовали его характеру, выражая преимущественно жестокость и злобу. Многочисленные шрамы от ран, которые на лице другого человека могли бы возбудить сочувствие и почтение, как доказательства мужества и благородной отваги, его лицу придавали еще более свирепое выражение и увеличивали ужас, который оно внушало.
This formidable baron was clad in a leathern doublet, fitted close to his body, which was frayed and soiled with the stains of his armour.	На грозном бароне была надета плотно прилегавшая к телу кожаная куртка, поцарапанная панцирем и засаленная.
He had no weapon, excepting a poniard at his belt, which served to counterbalance the weight of the bunch of rusty keys that hung at his right side.	У него не было иного оружия, кроме кинжала за поясом, уравновешивавшего связку тяжелых ключей с другой стороны.
The black slaves who attended Front-de-Boeuf were stripped of their gorgeous apparel, and attired in jerkins and trowsers of coarse linen, their sleeves being tucked up above the elbow, like those of butchers when about to exercise their function in the slaughter-house.	Чернокожие невольники, пришедшие вместе с бароном, были не в обычном роскошном одеянии, а в длинных рубашках и штанах из грубого холста.
Each had in his hand a small pannier; and, when they entered the dungeon, they stopt at the door until Front-de-Boeuf himself carefully locked and double-locked it.	Рукава у них были засучены выше локтей, как у мясников, когда они принимаются за дело на бойне. Оба держали в руках по корзинке. Войдя в темницу, они стали по обеим сторонам двери, которую Фрон де Беф собственноручно накрепко запер.

Having taken this precaution, he advanced slowly up the apartment towards the Jew, upon whom he kept his eye fixed, as if he wished to paralyze him with his glance, as some animals are said to fascinate their prey.	Приняв такие меры предосторожности, он медленной поступью прошел через весь подвал к Исааку, пристально глядя на него. Этим взглядом он желал отнять у еврея волю - так иные звери, как говорят, парализуют свою добычу.
It seemed indeed as if the sullen and malignant eye of Front-de-Boeuf possessed some portion of that supposed power over his unfortunate prisoner.	И точно, можно было подумать, что глаза барона имеют подобную силу над несчастным пленником.
The Jew sat with his mouth agape, and his eyes fixed on the savage baron with such earnestness of terror, that his frame seemed literally to shrink together, and to diminish in size while encountering the fierce Norman's fixed and baleful gaze.	Иссак сидел неподвижно, раскрыв рот, и с таким ужасом глядел на свирепого рыцаря, что все тело его как бы уменьшилось в объеме под этим упорным зловещим взглядом лютого норманна.
The unhappy Isaac was deprived not only of the power of rising to make the obeisance which his terror dictated, but he could not even doff his cap, or utter any word of supplication; so strongly was he agitated by the conviction that tortures and death were impending over him.	Несчастный Исаак был не в состоянии не только встать и поклониться - он не мог даже снять шапку или выговорить хотя бы слово мольбы: он был убежден в том, что сейчас начнутся пытки и, быть может, его умертвят.
On the other hand, the stately form of the Norman appeared to dilate in magnitude, like that of the eagle, which ruffles up its plumage when about to pounce on its defenceless prey.	Величавая фигура норманна все росла и росла в его глазах, как вырастает орел в ту минуту, как перья его становятся дыбом и он стремглав бросается на беззащитную добычу.
He paused within three steps of the corner in which the unfortunate Jew had now, as it were, coiled himself up into the smallest possible space, and made a sign for one of the slaves to approach.	Рыцарь остановился в трех шагах от угла, где несчастный еврей съежился в комочек, и движением руки подозвал одного из невольников.
The black satellite came forward accordingly, and, producing from his basket a large pair of scales and several weights, he laid them at the feet of Front-de-Boeuf, and again retired to the respectful distance, at which his companion had already taken his station.	Чернокожий прислужник подошел, вынул из своей корзинки большие весы и несколько гирь, положил их к ногам Фрон де Бефа и снова отошел к двери, где его сотоварищ стоял все так же неподвижно.
The motions of these men were slow and solemn, as if there impended over their souls some preconception of horror and of cruelty.	Движения этих людей были медленны и торжественны, как будто в их душах заранее жило предчувствие ужасов и жестокостей.
Front-de-Boeuf himself opened the scene by thus addressing his ill-fated captive.	Фрон де Беф начал с того, что обратился к злополучному пленнику с такой речью.
"Most accursed dog of an accursed race," he said, awaking with his deep and sullen voice the sullen echoes of his dungeon vault, "seest thou these scales?"	- Ты, проклятый пес! - сказал он, пробуждая своим низким и злобным голосом суровые отголоски под сводами подземелья. - Видишь ты эти весы?
The unhappy Jew returned a feeble affirmative.	Несчастный Исаак только опустил голову.
"In these very scales shalt thou weigh me out," said the relentless Baron, "a thousand silver pounds, after the just measure and weight of the Tower of London."	- На этих самых весах, - сказал беспощадный барон, - ты отвесишь мне тысячу фунтов серебра по точному счету и весу, определенному королевской счетной палатой в Лондоне.

"Holy Abraham!" returned the Jew, finding voice through the very extremity of his danger, "heard man ever such a demand?-Who ever heard, even in a minstrel's tale, of such a sum as a thousand pounds of silver?-What human sight was ever blessed with the vision of such a mass of treasure?-Not within the walls of York, ransack my house and that of all my tribe, wilt thou find the tithe of that huge sum of silver that thou speakest of."	- Праотец Авраам! - воскликнул еврей. -Слыханное ли дело назначать такую сумму? Даже и в песнях менестрелей не поется о тысяче фунтов серебра... Видели ли когда-нибудь глаза человеческие такое сокровище? Да в целом городе Йорке, обыщи хоть весь мой дом и дома всех моих соплеменников, не найдется и десятой доли того серебра, которое ты с меня требуешь!
"I am reasonable," answered Front-de-Boeuf, "and if silver be scant, I refuse not gold.	- Я человек разумный, - отвечал Фрон де Беф, и если у тебя недостанет серебра, удовольствуюсь золотом.
At the rate of a mark of gold for each six pounds of silver, thou shalt free thy unbelieving carcass from such punishment as thy heart has never even conceived."	Из расчета за одну монету золотом шесть фунтов серебра, можешь выкупить свою нечестивую шкуру от такого наказания, какое тебе еще и не снилось.
"Have mercy on me, noble knight!" exclaimed Isaac;	- Смилуйся надо мною, благородный рыцарь! -воскликнул Исаак.
"I am old, and poor, and helpless.	- Я стар, беден и беспомощен!
It were unworthy to triumph over me-It is a poor deed to crush a worm."	Недостойно тебе торжествовать надо мной. Не великое дело раздавить червяка.
"Old thou mayst be," replied the knight; "more shame to their folly who have suffered thee to grow grey in usury and knavery-Feeble thou mayst be, for when had a Jew either heart or hand-But rich it is well known thou art."	- Что ты стар, это верно, - ответил рыцарь, - тем больше стыда тем, кто допустил тебя дожить до седых волос, погрязшего по уши в лихоимстве и плутовстве. Что ты слаб, это также, быть может, справедливо, потому что когда же евреи были мужественны или сильны? Но что ты богат, это известно всем.
"I swear to you, noble knight," said the Jew "by all which I believe, and by all which we believe in common--"	- Клянусь вам, благородный рыцарь, - сказал Исаак, - клянусь всем, во что я верю, и тем, во что мы с вами одинаково веруем...
"Perjure not thyself," said the Norman, interrupting him, "and let not thine obstinacy seal thy doom, until thou hast seen and well considered the fate that awaits thee.	- Не произноси лживых клятв, - прервал его норманн, - и своим упорством не предрешай своей участи, а прежде узнай и зрело обдумай ожидающую тебя судьбу.
Think not I speak to thee only to excite thy terror, and practise on the base cowardice thou hast derived from thy tribe.	Не думай, Исаак, что я хочу только запугать тебя, воспользовавшись твоей подлой трусостью, которую ты унаследовал от своего племени.
I swear to thee by that which thou dost NOT believe, by the gospel which our church teaches, and by the keys which are given her to bind and to loose, that my purpose is deep and peremptory.	Клянусь тем, во что ты не веришь, - тем евангелием, которое проповедует наша церковь, теми ключами, которые даны ей, чтобы вязать и разрешать, что намерения мои тверды и непреложны.
This dungeon is no place for trifling.	Это подземелье - не место для шуток.
Prisoners ten thousand times more distinguished than thou have died within these walls, and their fate hath never been known!	Здесь бывали узники в десять тысяч раз поважнее тебя, и они умирали тут, и никто об этом не узнавал никогда.

But for thee is reserved a long and lingering death, to which theirs were luxury."	Но тебе предстоит смерть медленная и тяжелая - по сравнению с ней они умирали легко.
He again made a signal for the slaves to approach, and spoke to them apart, in their own language; for he also had been in Palestine, where perhaps, he had learnt his lesson of cruelty.	Он снова движением руки подозвал невольников и сказал им что-то вполголоса на их языке: Фрон де Беф побывал в Палестине и, быть может, имен- но там научился столь варварской жестокости.
The Saracens produced from their baskets a quantity of charcoal, a pair of bellows, and a flask of oil.	Сарацины достали из своих корзин древесного угля, мехи и бутыль с маслом.
While the one struck a light with a flint and steel, the other disposed the charcoal in the large rusty grate which we have already mentioned, and exercised the bellows until the fuel came to a red glow.	Один из них высек огонь, а другой разложил угли на широком очаге, о котором мы говорили выше, и до тех пор раздувал мехи, пока уголья не разгорелись докрасна.
"Seest thou, Isaac," said Front-de-Boeuf, "the range of iron bars above the glowing charcoal?- 28 on that warm couch thou shalt lie, stripped of thy clothes as if thou wert to rest on a bed of down.	- Видишь, Исаак, эту железную решетку над раскаленными угольями? - спросил Фрон де Беф. - Тебя положат на эту теплую постель, раздев догола.
One of these slaves shall maintain the fire beneath thee, while the other shall anoint thy wretched limbs with oil, lest the roast should burn.-Now, choose betwixt such a scorching bed and the payment of a thousand pounds of silver; for, by the head of my father, thou hast no other option."	Один из этих невольников будет поддерживать огонь под тобой, а другой станет поливать тебя маслом, чтобы жаркое не подгорело. Выбирай, что лучше: ложиться на горячую постель или уплатить мне тысячу фунтов серебра? Клянусь головой отца моего, иного выбора у тебя нет.
0285m Original "It is impossible," exclaimed the miserable Jew-"it is impossible that your purpose can be real!	- Невозможно! - воскликнул несчастный еврей. -Не может быть, чтобы таково было действительное ваше намерение!
The good God of nature never made a heart capable of exercising such cruelty!"	Милосердный творец никогда не создаст сердца, способного на такую жестокость.
"Trust not to that, Isaac," said Front-de-Boeuf, "it were a fatal error.	- Не верь в это, Исаак, - сказал Фрон де Беф, -такое заблуждение - роковая ошибка.
Dost thou think that I, who have seen a town sacked, in which thousands of my Christian countrymen perished by sword, by flood, and by fire, will blench from my purpose for the outcries or screams of one single wretched Jew?-or thinkest thou that these swarthy slaves, who have neither law, country, nor conscience, but their master's will-who use the poison, or the stake, or the poniard, or the cord, at his slightest wink-thinkest thou that THEY will have mercy, who do not even understand the language in which it is asked?-Be wise, old man; discharge thyself of a portion of thy superfluous wealth; repay to the hands of a Christian a part of what thou hast acquired by the usury thou hast practised on those of his religion.	Неужели ты воображаешь, что я, видевший, как целые города предавали разграблению, как тысячи моих собратий христиан погибали от меча, огня и потопа, способен отступить от своих намерений из-за криков какого-то еврея?.. Или ты думаешь, что эти черные рабы, у которых нет ни роду, ни племени, ни совести, ни закона, ничего, кроме желания их владыки, по первому знаку которого они жгут, пускают в ход отраву, кинжал, веревку - что прикажут... Уж не думаешь ли ты, что они способны на жалость? Но они не поймут даже тех слов, которыми ты взмолился бы о пощаде! Образумься, старик, расстанься с частью своих сокровищ, возврати в руки христиан некоторую долю того, что награбил путем ростовщичества.

Thy cunning may soon swell out once more thy shrivelled purse, but neither leech nor medicine can restore thy scorched hide and flesh wert thou once stretched on these bars.	Если слишком отощает от этого твой кошелек, ты сумеешь снова его наполнить. Но нет того лекаря и того целебного снадобья, которое залечило бы твою обгорелую шкуру и мясо после того, как ты полежишь на этой решетке.
Tell down thy ransom, I say, and rejoice that at such rate thou canst redeem thee from a dungeon, the secrets of which few have returned to tell.	Соглашайся скорее на выкуп и радуйся, что так легко вырвался из этой темницы, откуда редко кто выходит живым.
I waste no more words with thee-choose between thy dross and thy flesh and blood, and as thou choosest, so shall it be."	Не стану больше тратить слов с тобою. Выбирай, что тебе дороже: твое золото или твоя плоть и кровь. Как сам решишь, так и будет.
"So may Abraham, Jacob, and all the fathers of our people assist me," said Isaac,	- Так пусть же придут мне на помощь Авраам, Иаков и все отцы нашего племени, - сказал Исаак.
"I cannot make the choice, because I have not the means of satisfying your exorbitant demand!"	- Не могу я выбирать, и нет у меня возможности удовлетворить ваши непомерные требования.
"Seize him and strip him, slaves," said the knight, "and let the fathers of his race assist him if they can."	- Хватайте его, рабы, - приказал рыцарь, -разденьте донага, и пускай отцы и пророки его племени помогают ему, как знают!
The assistants, taking their directions more from the Baron's eye and his hand than his tongue, once more stepped forward, laid hands on the unfortunate Isaac, plucked him up from the ground, and, holding him between them, waited the hard-hearted Baron's farther signal.	Невольники, повинуясь скорее движениям и знакам, нежели словам барона, подошли к Исааку, схватили несчастного, подняли с полу и, держа его под руки, смотрели на хозяина, дожидаясь дальнейших распоряжений.
The unhappy Jew eyed their countenances and that of Front-de-Boeuf, in hope of discovering some symptoms of relenting; but that of the Baron exhibited the same cold, half-sullen, half-sarcastic smile which had been the prelude to his cruelty; and the savage eyes of the Saracens, rolling gloomily under their dark brows, acquiring a yet more sinister expression by the whiteness of the circle which surrounds the pupil, evinced rather the secret pleasure which they expected from the approaching scene, than any reluctance to be its directors or agents.	Бедный еврей переводил глаза с лица барона на лица прислужников, в надежде заметить хоть искру жалости, но Фрон де Беф взирал на него с той же холодной и угрюмой усмешкой, с которой начал свою жестокую расправу, тогда как в свирепых взглядах сарацин, казалось, чувствовалось радостное предвкушение предстоящего зрелища пыток, а не ужас или отвращение к тому, что они будут их деятельными исполнителями.
The Jew then looked at the glowing furnace, over which he was presently to be stretched, and seeing no chance of his tormentor's relenting, his resolution gave way.	Тогда Исаак взглянул на раскаленный очаг, над которым собирались растянуть его, и, убедившись, что его мучитель неумолим, потерял всю свою решимость.
"I will pay," he said, "the thousand pounds of silver-That is," he added, after a moment's pause,	- Я заплачу тысячу фунтов серебра, - сказал он упавшим голосом и, несколько помолчав, прибавил: - Заплачу...
"I will pay it with the help of my brethren; for I must beg as a mendicant at the door of our synagogue ere I make up so unheard-of a sum.-When and where must it be delivered?"	Разумеется, с помощью моих собратий, потому что мне придется, как нищему, просить милостыню у дверей нашей синагоги, чтобы собрать такую неслыханную сумму. Когда и куда ее внести?

"Here," replied Front-de-Boeuf, "here it must be delivered-weighed it must be-weighed and told down on this very dungeon floor.-Thinkest thou I will part with thee until thy ransom is secure?"	- Сюда, - отвечал Фрон де Беф, - вот здесь ты ее и внесешь весом и счетом, вот на этом самом полу. Неужели ты воображаешь, что я с тобой расстанусь прежде, чем получу выкуп?
"And what is to be my surety," said the Jew, "that I shall be at liberty after this ransom is paid?"	- А какое ручательство в том, что я получу свободу, когда выкуп будет уплачен? - спросил Исаак.
"The word of a Norman noble, thou pawn-broking slave," answered Front-de-Boeuf; "the faith of a Norman nobleman, more pure than the gold and silver of thee and all thy tribe."	- Довольно с тебя и слова норманского дворянина, ростовщичья душа, - отвечал Фрон де Беф. -Честь норманского дворянина чище всего золота и серебра, каким владеет твое племя.
"I crave pardon, noble lord," said Isaac timidly, "but wherefore should I rely wholly on the word of one who will trust nothing to mine?"	- Прошу прощения, благородный рыцарь, - робко сказал Исаак, - но почему же я должен полагаться на ваше слово, когда вы сами ни чуточки мне не доверяете?
"Because thou canst not help it, Jew," said the knight, sternly.	- А потому, еврей, что тебе ничего другого не остается, - отвечал рыцарь сурово.
"Wert thou now in thy treasure-chamber at York, and were I craving a loan of thy shekels, it would be thine to dictate the time of payment, and the pledge of security.	- Если бы ты был в эту минуту в своей кладовой, в Йорке, а я пришел бы к тебе просить взаймы твоих шекелей, тогда ты назначил бы мне срок возврата ссуды и условия обеспечения.
This is MY treasure-chamber.	Но здесь моя кладовая.
Here I have thee at advantage, nor will I again deign to repeat the terms on which I grant thee liberty."	Тут ты в моей власти, и я не стану повторять условия, на которых возвращу тебе свободу.
The Jew groaned deeply.-"Grant me," he said, "at least with my own liberty, that of the companions with whom I travel.	Исаак испустил горестный вздох. - Освобождая меня, - сказал он, - даруй свободу и тем, которые были моими спутниками.
They scorned me as a Jew, yet they pitied my desolation, and because they tarried to aid me by the way, a share of my evil hath come upon them; moreover, they may contribute in some sort to my ransom."	Они презирали меня, как еврея, но сжалились над моей беспомощностью, из-за меня замешкались в пути, а потому и разделили со мной постигшее меня бедствие; кроме того, они могут взять на себя часть моего выкупа.
"If thou meanest yonder Saxon churls," said Front-de-Boeuf, "their ransom will depend upon other terms than thine.	- Если ты разумеешь тех саксонских болванов, то знай, что за них истребуют иной выкуп, чем за тебя, - возразил Фрон де Беф.
Mind thine own concerns, Jew, I warn thee, and meddle not with those of others."	- Знай свое дело, а в чужие дела не суйся.
"I am, then," said Isaac, "only to be set at liberty, together with mine wounded friend?"	- Стало быть, - сказал Исаак, - ты отпускаешь на свободу только меня да моего раненого друга?
"Shall I twice recommend it," said Front-de-Boeuf, "to a son of Israel, to meddle with his own concerns, and leave those of others alone?-Since thou hast made thy choice, it remains but that thou payest down thy ransom, and that at a short day."	- Уж не должен ли я, - воскликнул Фрон де Беф, -два раза повторять сыну Израиля, чтобы он знал свое дело, а в чужие не вмешивался? Твой выбор сделан, тебе остается лишь уплатить выкуп, да поскорее.
"Yet hear me," said the Jew-"for the sake of that very wealth which thou wouldst obtain at the expense of thy--" Here he stopt short, afraid of irritating the savage Norman.	- Послушай, - обратился к нему еврей, - ради того, чтобы добыть этот самый выкуп, который ты с меня требуешь вопреки своей... Тут он запнулся, опасаясь раздражить сердитого норманна.

But Front-de-Boeuf only laughed, and himself filled up the blank at which the Jew had hesitated.	Но Фрон де Беф рассмеялся и сам подсказал ему пропущенное слово:
"At the expense of my conscience, thou wouldst say, Isaac; speak it out-I tell thee, I am reasonable. I can bear the reproaches of a loser, even when that loser is a Jew.	- Вопреки моей совести, хотел ты сказать, Исаак? Что же ты запнулся? Я тебе говорил, что я человек рассудительный и легко переношу упреки проигравшей стороны, даже если проигравший - еврей.
Thou wert not so patient, Isaac, when thou didst invoke justice against Jacques Fitzdotterel, for calling thee a usurious blood-sucker, when thy exactions had devoured his patrimony."	А ты не был так терпелив, Исаак, в ту пору, как подавал жалобу на Жака Фиц-Доттреля за то, что он обозвал тебя кровопийцей и ростовщиком, когда ты довел его до полного разорения.
"I swear by the Talmud," said the Jew, "that your valour has been misled in that matter. Fitzdotterel drew his poniard upon me in mine own chamber, because I craved him for mine own silver.	- Клянусь талмудом, - вскричал еврей, - ваша милость заблуждается: Фиц-Доттрель замахнулся на меня кинжалом в моей собственной комнате за то, что я попросил его возвратить занятые у меня деньги.
The term of payment was due at the Passover."	Срок уплаты долга наступил еще на пасху.
"I care not what he did," said Front-de-Boeuf; "the question is, when shall I have mine own?-when shall I have the shekels, Isaac?"	- Ну, это мне все равно, - сказал Фрон де Беф, -для меня интереснее узнать, когда я получу свое серебро. Когда ты мне доставишь шекели, Исаак?
"Let my daughter Rebecca go forth to York," answered Isaac, "with your safe conduct, noble knight, and so soon as man and horse can return, the treasure--" Here he groaned deeply, but added, after the pause of a few seconds,-"The treasure shall be told down on this very floor."	- Пусть дочь моя Ревекка поедет в Йорк, - отвечал Исаак, - под охраной ваших служителей, благородный рыцарь, и так скоро, как только всаднику возможно воротиться оттуда обратно, деньги будут доставлены сюда, и вы сможете взвесить и смерить их вот тут, на полу.
"Thy daughter!" said Front-de-Boeuf, as if surprised,-"By heavens, Isaac, I would I had known of this.	- Твоя дочь? - молвил Фрон де Беф, как будто с удивлением. - Клянусь, Исаак, жаль, что я этого не знал.
I deemed that yonder black-browed girl had been thy concubine, and I gave her to be a handmaiden to Sir Brian de Bois-Guilbert, after the fashion of patriarchs and heroes of the days of old, who set us in these matters a wholesome example."	Я думал, что эта чернобровая девушка - твоя наложница, и по обычаю древних патриархов, подавших нам такой пример, приставил ее служанкой к сэру Бриану де Буагильберу.
The yell which Isaac raised at this unfeeling communication made the very vault to ring, and astounded the two Saracens so much that they let go their hold of the Jew.	Вопль, вырвавшийся из груди Исаака при этих словах рыцаря, отозвался во всех углах свода и так изумил обоих сарацин, что они невольно выпустили из рук несчастного еврея.
He availed himself of his enlargement to throw himself on the pavement, and clasp the knees of Front-de-Boeuf.	Он воспользовался этим, бросился на пол и обхватил колени Реджинальда Фрон де Бефа.

"Take all that you have asked," said he, "Sir Knight-take ten times more-reduce me to ruin and to beggary, if thou wilt,-nay, pierce me with thy poniard, broil me on that furnace, but spare my daughter, deliver her in safety and honour!-As thou art born of woman, spare the honour of a helpless maiden-She is the image of my deceased Rachel, she is the last of six pledges of her love-Will you deprive a widowed husband of his sole remaining comfort?-Will you reduce a father to wish that his only living child were laid beside her dead mother, in the tomb of our fathers?"	- Сэр рыцарь, - сказал он, - бери все, что потребовал, бери вдесятеро больше, разори меня, доведи до нищеты. Нет! Порази меня своим кинжалом, изжарь на этом огне, но только пощади дочь мою, отпусти ее с честью, без обиды. Заклинаю тебя тою женщиной, от которой ты рожден, пощади честь беззащитной девушки! Она живой портрет моей умершей Рахили, последний оставшийся мне залог ее любви, а их было у меня шестеро! Не лишай одинокого вдовца его единственной отрады. Неужели ты хочешь, чтобы родной отец пожалел, что единственная дочь его не лежит рядом с матерью в склепе наших предков?
"I would," said the Norman, somewhat relenting, "that I had known of this before.	- Жаль, - молвил норманн, в самом деле как будто тронутый, - жаль, что я не знал об этом прежде.
I thought your race had loved nothing save their moneybags."	Я думал, что ваше племя ничего не любит, кроме своих мешков с деньгами.
"Think not so vilely of us, Jews though we be," said Isaac, eager to improve the moment of apparent sympathy; "the hunted fox, the tortured wildcat loves its young-the despised and persecuted race of Abraham love their children!"	- Не думай о нас так низко, хоть мы и евреи, -сказал Исаак, спеша воспользоваться минутой кажущегося сочувствия. - Ведь и загнанная лисица и замученная дикая кошка любят своих детенышей, так же и притесненные, презираемые потомки Авраамовы любят детей своих.
"Be it so," said Front-de-Boeuf; "I will believe it in future, Isaac, for thy very sake-but it aids us not now, I cannot help what has happened, or what is to follow; my word is passed to my comrade in arms, nor would I break it for ten Jews and Jewesses to boot.	- Положим, что и так, - сказал Фрон де Беф, -вперед я буду знать это, Исаак, ради тебя. Но теперь уже поздно. Я не могу изменить того, что случилось или должно случиться. Я уже дал слово своему товарищу по оружию, а слову своему я не изменю и для десяти евреев с десятью еврейками в придачу.
Besides, why shouldst thou think evil is to come to the girl, even if she became Bois-Guilbert's booty?"	К тому же почему ты думаешь, что с девушкой приключится беда, если она достанется Буагильберу?
"There will, there must!" exclaimed Isaac, wringing his hands in agony; "when did Templars breathe aught but cruelty to men, and dishonour to women!"	- Неминуемо приключится! - воскликнул Исаак, ломая себе руки в смертельной тоске. -Чего же иного ждать от храмовника, как не жестокости к мужчинам и бесчестья для женщин?
"Dog of an infidel," said Front-de-Boeuf, with sparkling eyes, and not sorry, perhaps, to seize a pretext for working himself into a passion, "blaspheme not the Holy Order of the Temple of Zion, but take thought instead to pay me the ransom thou hast promised, or woe betide thy Jewish throat!"	- Нечестивый пес, - сказал Фрон де Беф, сверкнув глазами и, быть может, радуясь найти предлог для гнева, - не смей поносить священный орден рыцарей Сионского Храма! Придумывай способ уплатить мне обещанный выкуп, не то я сумею заткнуть твою глотку!
"Robber and villain!" said the Jew, retorting the insults of his oppressor with passion, which, however impotent, he now found it impossible to bridle,	- Разбойник, негодяй! - вскричал еврей, невзирая на свою полную беспомощность, будучи не в силах удержать страстного порыва.

"I will pay thee nothing-not one silver penny will I pay thee, unless my daughter is delivered to me in safety and honour!"	- Ничего тебе не дам! Ни одного серебряного пенни не увидишь от меня, пока не возвратишь мне дочь честно и без обиды!
"Art thou in thy senses, Israelite?" said the Norman, sternly-"has thy flesh and blood a charm against heated iron and scalding oil?"	- В уме ли ты, еврей? - сурово сказал норманн. -Или твоя плоть и кровь заколдованы против каленого железа и кипящего масла?
"I care not!" said the Jew, rendered desperate by paternal affection; "do thy worst.	- Мне все равно! - воскликнул Исаак, доведенный до отчаяния поруганным чувством родительской любви. - Делай со мной что хочешь.
My daughter is my flesh and blood, dearer to me a thousand times than those limbs which thy cruelty threatens.	Моя дочь - поистине кровь и плоть моя, она мне в тысячу раз дороже моего тела, которое ты угрожаешь истерзать.
No silver will I give thee, unless I were to pour it molten down thy avaricious throat-no, not a silver penny will I give thee, Nazarene, were it to save thee from the deep damnation thy whole life has merited!	Не видать тебе моего серебра! Ни одной серебряной монетки не дам тебе, назарянин, хотя бы от этого зависело спасение твоей окаянной души, осужденной на гибель за преступления.
Take my life if thou wilt, and say, the Jew, amidst his tortures, knew how to disappoint the Christian."	Бери мою жизнь, коли хочешь, а потом рассказывай, как еврей, невзирая ни на какие пытки, сумел досадить христианину.
"We shall see that," said Front-de-Boeuf; "for by the blessed rood, which is the abomination of thy accursed tribe, thou shalt feel the extremities of fire and steel!-Strip him, slaves, and chain him down upon the bars."	- А вот посмотрим, - сказал Фрон де Беф. -Клянусь благословенным крестом, которого гнушается твое проклятое племя, ты у меня отведаешь и огня и острой стали. Раздевайте его, рабы, и привяжите цепями к решетке.
In spite of the feeble struggles of the old man, the Saracens had already torn from him his upper garment, and were proceeding totally to disrobe him, when the sound of a bugle, twice winded without the castle, penetrated even to the recesses of the dungeon, and immediately after loud voices were heard calling for Sir Reginald Front-de-Boeuf.	Несмотря на слабое сопротивление старика, сарацины сдернули с него верхнее платье и только что собрались совсем раздеть его, как вдруг раздались звуки трубы, которые трижды повторились так громко, что проникли даже в глубины подземелья.
Unwilling to be found engaged in his hellish occupation, the savage Baron gave the slaves a signal to restore Isaac's garment, and, quitting the dungeon with his attendants, he left the Jew to thank God for his own deliverance, or to lament over his daughter's captivity, and probable fate, as his personal or parental feelings might prove strongest.	В ту же минуту послышались голоса, призывавшие сэра Реджинальда Фрон де Бефа. Не желая, чтобы его застали за таким бесовским занятием, свирепый барон дал знак невольникам снова одеть еврея и вместе с прислужниками ушел из темницы, предоставив Исааку или благодарить бога за свое спасение, или же оплакивать судьбу своей дочери, в зависимости от того, чья участь его больше тревожила - своя ли собственная или дочерняя.
CHAPTER XXIII	Глава XXIII
Nay, if the gentle spirit of moving words Can no way change you to a milder form, I'll woo you, like a soldier, at arms' end, And love you 'gainst the nature of love, force you. -Two Gentlemen of Verona	Но если трогательность нежных слов Не может вас ко мне расположить, Тогда - как воин, а не как влюбленный - Любить меня вас я заставлю силой. "Два веронца"

The apartment to which the Lady Rowena had been introduced was fitted up with some rude attempts at ornament and magnificence, and her being placed there might be considered as a peculiar mark of respect not offered to the other prisoners.	Комната, в которую привели леди Ровену, была убрана с некоторой претензией на роскошь; помещая ее здесь, желали, по-видимому, выказать ей особое уважение по сравнению с остальными пленниками.
But the wife of Front-de-Boeuf, for whom it had been originally furnished, was long dead, and decay and neglect had impaired the few ornaments with which her taste had adorned it.	Но жена барона Фрон де Бефа, жившая в этой комнате, умерла очень давно, и немногие украшения, сделанные по ее вкусу, успели обветшать.
The tapestry hung down from the walls in many places, and in others was tarnished and faded under the effects of the sun, or tattered and decayed by age.	Обивка стен местами порвалась и висела клочьями, кое-где она поблекла от солнца и истлела от времени.
Desolate, however, as it was, this was the apartment of the castle which had been judged most fitting for the accommodation of the Saxon heiress; and here she was left to meditate upon her fate, until the actors in this nefarious drama had arranged the several parts which each of them was to perform.	Но как ни заброшена была эта комната, она была единственной, которую нашли подходящей для саксонской наследницы. Тут и оставили ее размышлять о своей судьбе, пока актеры, игравшие в этой зловещей драме, готовились к исполнению своих ролей.
This had been settled in a council held by Front-de-Boeuf, De Bracy, and the Templar, in which, after a long and warm debate concerning the several advantages which each insisted upon deriving from his peculiar share in this audacious enterprise, they had at length determined the fate of their unhappy prisoners.	Эти роли были распределены на совещании, происходившем между Реджинальдом Фрон де Бефом, де Браси и храмовником. Они долго и горячо спорили о тех выгодах, которые каждый из них хотел извлечь для себя из этого дерзкого набега, и наконец решили участь своих несчастных пленников.
It was about the hour of noon, therefore, when De Bracy, for whose advantage the expedition had been first planned, appeared to prosecute his views upon the hand and possessions of the Lady Rowena.	Около полудня де Браси, ради которого и был затеян набег, явился выполнять задуманное намерение, то есть добиваться руки и приданого леди Ровены.
The interval had not entirely been bestowed in holding council with his confederates, for De Bracy had found leisure to decorate his person with all the foppery of the times.	Было видно, что он не все время потратил на совещание со своими союзниками, так как успел нарядиться по последней моде того времени.
His green cassock and vizard were now flung aside.	Зеленый кафтан и маска были отложены в сторону.
His long luxuriant hair was trained to flow in quaint tresses down his richly furred cloak.	Длинные, густые волосы его обильными локонами ниспадали на богатый плащ, обшитый мехом.
His beard was closely shaved, his doublet reached to the middle of his leg, and the girdle which secured it, and at the same time supported his ponderous sword, was embroidered and embossed with gold work.	Бороду де Браси сбрил начисто. "Камзол его спускался ниже колен, а пояс с прицепленной к нему тяжелой саблей был вышит золотом и застегнут золотой пряжкой.
We have already noticed the extravagant fashion of the shoes at this period, and the points of Maurice de Bracy's might have challenged the prize of extravagance with the gayest, being turned up and twisted like the horns of a ram.	Мы уже имели случай упоминать о нелепой модной обуви того времени, а носки башмаков Мориса де Браси, загнутые вверх и скрученные наподобие бараньих рогов, могли бы взять первый приз на состязании в нелепости костюма.

Such was the dress of a gallant of the period; and, in the present instance, that effect was aided by the handsome person and good demeanour of the wearer, whose manners partook alike of the grace of a courtier, and the frankness of a soldier.	Таков был изысканный наряд тогдашнего щеголя. Впечатление усиливалось красивой наружностью рыцаря, осанка и манеры которого представляли смесь придворной любезности с военной развязностью.
He saluted Rowena by doffing his velvet bonnet, garnished with a golden broach, representing St Michael trampling down the Prince of Evil.	Он приветствовал Ровену, сняв перед ней свой бархатный берет, украшенный золотым аграфом с изображением архангела Михаила, поражающего дьявола.
With this, he gently motioned the lady to a seat; and, as she still retained her standing posture, the knight ungloved his right hand, and motioned to conduct her thither.	В то время он грациозным движением руки пригласил ее сесть. Так как леди Ровена продолжала стоять, рыцарь снял перчатку с правой руки, намереваясь подвести ее к креслу.
But Rowena declined, by her gesture, the proffered compliment, and replied,	Но леди Ровена жестом отклонила эту любезность и сказала:
"If I be in the presence of my jailor, Sir Knight-nor will circumstances allow me to think otherwise-it best becomes his prisoner to remain standing till she learns her doom."	- Если я нахожусь в присутствии моего тюремщика, сэр рыцарь, - а обстоятельства таковы, что я не могу думать иначе, - то узнице приличнее стоя выслушать свой приговор.
"Alas! fair Rowena," returned De Bracy, "you are in presence of your captive, not your jailor; and it is from your fair eyes that De Bracy must receive that doom which you fondly expect from him."	- Увы, прелестная Ровена, - отвечал де Браси, -вы находитесь в присутствии пленника ваших прекрасных глаз, а не тюремщика. Это де Браси должен получить приговор.
"I know you not, sir," said the lady, drawing herself up with all the pride of offended rank and beauty; "I know you not-and the insolent familiarity with which you apply to me the jargon of a troubadour, forms no apology for the violence of a robber."	- Я не знаю вас, сэр, - заявила она, выпрямляясь с гордым видом оскорбленной знатной красавицы, - я не знаю вас, а дерзкая фамильярность, с которой вы обращаетесь ко мне на жаргоне трубадура, не оправдывает разбойничьего насилия.
"To thyself, fair maid," answered De Bracy, in his former tone-"to thine own charms be ascribed whate'er I have done which passed the respect due to her, whom I have chosen queen of my heart, and lodestar of my eyes."	- Твои прелести, - продолжал де Браси в том же тоне, - побудили меня совершить поступки, недостаточно почтительные по отношению к той, кого я избрал царицей моего сердца и путеводною звездой моих очей.
"I repeat to you, Sir Knight, that I know you not, and that no man wearing chain and spurs ought thus to intrude himself upon the presence of an unprotected lady."	- Повторяю вам, сэр рыцарь, что я не знаю вас, и напоминаю вам, что ни один мужчина, носящий рыцарскую цепь и шпоры, не должен позволять себе навязывать свое общество беззащитной даме.
"That I am unknown to you," said De Bracy, "is indeed my misfortune; yet let me hope that De Bracy's name has not been always unspoken, when minstrels or heralds have praised deeds of chivalry, whether in the lists or in the battle-field."	- Что я вам незнаком, в том действительно заключается мое несчастье, - сказал де Браси, -однако позвольте надеяться, что имя де Браси небезызвестно, оно звучит иногда в песнях и речах менестрелей и герольдов, восхваляющих рыцарские подвиги на турнирах или на поле битв.

"To heralds and to minstrels, then, leave thy praise, Sir Knight," replied Rowena, "more suiting for their mouths than for thine own; and tell me which of them shall record in song, or in book of tourney, the memorable conquest of this night, a conquest obtained over an old man, followed by a few timid hinds; and its booty, an unfortunate maiden, transported against her will to the castle of a robber?"	- Так и предоставь менестрелям и герольдам восхвалять тебя, сэр рыцарь, - сказала Ровена. -Им это приличнее, чем тебе самому. Скажи мне, кто из них увековечит в песне или в записях турниров достопамятный подвиг нынешней ночи- победу, одержанную над стариком и горстью робких слуг, а также и добычу, доставшуюся победителю, - несчастную девушку, против воли увезенную в разбойничий замок?
"You are unjust, Lady Rowena," said the knight, biting his lips in some confusion, and speaking in a tone more natural to him than that of affected gallantry, which he had at first adopted; "yourself free from passion, you can allow no excuse for the frenzy of another, although caused by your own beauty."	- Вы несправедливы, леди Ровена, - сказал рыцарь, смутившись и принимая свой обычный тон, - вы сами бесстрастны и потому не находите оправдания пылкой страсти другого человека, хотя бы она была вызвана вашей красотой.
"I pray you, Sir Knight," said Rowena, "to cease a language so commonly used by strolling minstrels, that it becomes not the mouth of knights or nobles.	- Прошу вас, сэр, - сказала Ровена, - прекратить эти речи! Они приличны странствующим менестрелям, но вовсе не подходят рыцарям и дворянам...
Certes, you constrain me to sit down, since you enter upon such commonplace terms, of which each vile crowder hath a stock that might last from hence to Christmas."	Я в самом деле принуждена сесть, потому что вы, по-видимому, никогда не кончите произносить такие пошлости, каких и у всякого уличного певца хватит до самого рождества.
"Proud damsel," said De Bracy, incensed at finding his gallant style procured him nothing but contempt-"proud damsel, thou shalt be as proudly encountered.	- Гордая девица, - с досадой сказал де Браси, -видя, что на все его изысканные любезности она отвечает пренебрежением, - гордая девица, я тебе докажу, что и моя гордость не меньше твоей.
Know then, that I have supported my pretensions to your hand in the way that best suited thy character.	Знай же, что я заявил претензии на твою руку тем способом, какой наиболее соответствует твоему нраву.
It is meeter for thy humour to be wooed with bow and bill, than in set terms, and in courtly language."	При твоем характере тебя легче покорить с оружием в руках, чем светскими обычаями и учтивыми речами.
"Courtesy of tongue," said Rowena, "when it is used to veil churlishness of deed, is but a knight's girdle around the breast of a base clown.	- Когда учтивые слова прикрывают грубые поступки, - сказала Ровена, - они похожи на рыцарский пояс на подлом рабе.
I wonder not that the restraint appears to gall you-more it were for your honour to have retained the dress and language of an outlaw, than to veil the deeds of one under an affectation of gentle language and demeanour."	Я не удивлюсь, что сдержанность так трудна для вас. Вам было бы лучше сохранить одежду и речь разбойника, чем скрывать воровские дела под личиной деликатных манер и любезных фраз.
"You counsel well, lady," said the Norman; "and in the bold language which best justifies bold action I tell thee, thou shalt never leave this castle, or thou shalt leave it as Maurice de Bracy's wife.	- Твой совет хорош, - сказал норманн, - и на том смелом языке, который оправдывает смелое дело, я скажу тебе: или ты вовсе не выйдешь из этого замка, или выйдешь супругой Мориса де Браси.

I am not wont to be baffled in my enterprises, nor needs a Norman noble scrupulously to vindicate his conduct to the Saxon maiden whom he distinguishes by the offer of his hand.	Я не привык к неудачам в своих предприятиях, а для норманского дворянина нет надобности оправдываться перед саксонской девицей, которой он делает честь, предлагая ей своюруку.
Thou art proud, Rowena, and thou art the fitter to be my wife.	Ты горда, Ровена, но тем более ты годишься мне в жены.
By what other means couldst thou be raised to high honour and to princely place, saving by my alliance?	И каким иным способом можешь ты достигнуть высших почестей, как не союзом со мною?
How else wouldst thou escape from the mean precincts of a country grange, where Saxons herd with the swine which form their wealth, to take thy seat, honoured as thou shouldst be, and shalt be, amid all in England that is distinguished by beauty, or dignified by power?"	Как иначе избавишься ты от жизни в жалком деревенском сарае, где саксы спят вповалку со своими свиньями, составляющими все их богатство? Как займешь иначе подобащее тебе почетное положение среди того общества, в котором собралось все, что есть в Англии могущественного и прекрасного?
"Sir Knight," replied Rowena, "the grange which you contemn hath been my shelter from infancy; and, trust me, when I leave it-should that day ever arrive-it shall be with one who has not learnt to despise the dwelling and manners in which I have been brought up."	- Сэр рыцарь, - отвечал Ровена, - тот сарай, о котором вы упомянули с таким презрением, с младенчества служил мне надежным приютом. Поверьте, что если я когда-нибудь его покину, то не иначе, как с таким человеком, который не станет презрительно отзываться о жилище, где я выросла и воспитывалась.
"I guess your meaning, lady," said De Bracy, "though you may think it lies too obscure for my apprehension.	- Я угадываю вашу мысль, леди, - сказал де Браси, - хотя вы, может быть, думаете, что выразились слишком неясно для моего понимания.
But dream not, that Richard Coeur de Lion will ever resume his throne, far less that Wilfred of Ivanhoe, his minion, will ever lead thee to his footstool, to be there welcomed as the bride of a favourite.	Но не воображайте, что Ричард Львиное Сердце когда-либо займет свой трон. Еще менее того вероятно, чтобы его любимчик Уилфред Айвенго подвел вас к его трону и представил ему вас как свою супругу.
Another suitor might feel jealousy while he touched this string; but my firm purpose cannot be changed by a passion so childish and so hopeless.	Другой претендент на вашу руку, возможно, испытывал бы чувство ревности, но на мое решение не может повлиять мысль об этой ребяческой и безнадежной страсти.
Know, lady, that this rival is in my power, and that it rests but with me to betray the secret of his being within the castle to Front-de-Boeuf, whose jealousy will be more fatal than mine."	Знайте, леди, что этот соперник находится в моей власти. От меня зависит выдать тайну его пребывания в этом замке Реджинальду Фрон де Бефу, а если барон узнает об этом, его ревность будет иметь худшие последствия, чем моя.
"Wilfred here?" said Rowena, in disdain; "that is as true as that Front-de-Boeuf is his rival."	- Уилфред здесь? - молвила Ровена презрительно. - Это так же справедливо, как то, что Фрон де Беф - его соперник.
De Bracy looked at her steadily for an instant.	Де Браси с минуту пристально смотрел на нее.

"Wert thou really ignorant of this?" said he; "didst thou not know that Wilfred of Ivanhoe travelled in the litter of the Jew?-a meet conveyance for the crusader, whose doughty arm was to reconquer the Holy Sepulchre!"	- Ты в самом деле не знала об этом? - спросил он.- Разве ты не знала, что в носилках Исаака везли Уилфреда Айвенго? Нечего сказать, приличный способ передвижения для крестоносца, взявшегося завоевать своею доблестной рукой святой гроб!
And he laughed scornfully.	- И он презрительно рассмеялся.
"And if he is here," said Rowena, compelling herself to a tone of indifference, though trembling with an agony of apprehension which she could not suppress, "in what is he the rival of Front-de-Boeuf? or what has he to fear beyond a short imprisonment, and an honourable ransom, according to the use of chivalry?"	- Да если бы он и был здесь, - сказала Ровена, принуждая себя говорить равнодушно, хотя вся дрожала от охвативших ее мучительных опасений, - в чем же он может быть соперником барону Фрон де Бефу? Чего ему бояться, помимо кратковременного заключения в этом замке, а потом приличного выкупа, как водится между рыцарями?
"Rowena," said De Bracy, "art thou, too, deceived by the common error of thy sex, who think there can be no rivalry but that respecting their own charms?	- Неужели же и ты, Ровена, - сказал де Браси, -подобно всем женщинам, думаешь, что на свете не бывает иного соперничества, кроме как из-за ваших прелестей?
Knowest thou not there is a jealousy of ambition and of wealth, as well as of love; and that this our host, Front-de-Boeuf, will push from his road him who opposes his claim to the fair barony of Ivanhoe, as readily, eagerly, and unscrupulously, as if he were preferred to him by some blue-eyed damsel?	Неужели ты не знаешь, что честолюбие и корысть порождают не меньшую ревность, чем любовь? Наш хозяин Фрон де Беф будет отстаивать свои права на богатое баронское поместье Айвенго с таким же рвением, как если бы дело шло о любви какой-нибудь голубоглазой девицы.
But smile on my suit, lady, and the wounded champion shall have nothing to fear from Front-de-Boeuf, whom else thou mayst mourn for, as in the hands of one who has never shown compassion."	Но взгляни благосклонно на мое сватовство, и раненому рыцарю нечего будет опасаться Реджинальда Фрон де Бефа, или тебе придется его оплакивать, потому что он в руках человека, никогда не ведавшего жалости.
"Save him, for the love of Heaven!" said Rowena, her firmness giving way under terror for her lover's impending fate.	- Спаси его, ради господа бога! - молвила Ровена, теряя всю свою твердость и холодея от ужаса при мысли об опасности, угрожающей ее возлюбленному.
"I can-I will-it is my purpose," said De Bracy; "for, when Rowena consents to be the bride of De Bracy, who is it shall dare to put forth a violent hand upon her kinsman-the son of her guardian-the companion of her youth?	- Это я могу сделать и сделаю, - сказал де Браси. - Когда Ровена согласится стать женою де Браси, кто же осмелится подвергнуть насилию ее родственника, сына ее опекуна, товарища ее детства?
But it is thy love must buy his protection.	Но только твоя любовь может купить ему мое покровительство.
I am not romantic fool enough to further the fortune, or avert the fate, of one who is likely to be a successful obstacle between me and my wishes.	Я не такой глупец, чтобы спасать жизнь или устраивать судьбу человека, который может стать моим счастливым соперником.
Use thine influence with me in his behalf, and he is safe,-refuse to employ it, Wilfred dies, and thou thyself art not the nearer to freedom."	Употреби свое влияние на меня в его пользу, и он будет спасен. Но если ты не захочешь так поступить, Уилфред умрет, а ты от этого не станешь свободнее.

"Thy language," answered Rowena, "hath in its indifferent bluntness something which cannot be reconciled with the horrors it seems to express.	- В холодной откровенности твоих речей, -сказала Ровена, - есть что-то, что не вяжется с их ужасным смыслом.
I believe not that thy purpose is so wicked, or thy power so great."	Я не верю, чтобы твои намерения были так жестоки или твое могущество было так велико.
"Flatter thyself, then, with that belief," said De Bracy, "until time shall prove it false.	- Ну, льсти себя такой надеждой, пока не убедишься в противном, - сказал де Браси.
Thy lover lies wounded in this castle-thy preferred lover.	- Твой возлюбленный лежит раненый в стенах этого замка.
He is a bar betwixt Front-de-Boeuf and that which Front-de-Boeuf loves better than either ambition or beauty.	Он может оказаться помехой для Фрон де Бефа в притязаниях на то, что для Фрон де Бефа дороже чести и красоты.
What will it cost beyond the blow of a poniard, or the thrust of a javelin, to silence his opposition for ever?	Что ему стоит одним ударом кинжала или дротика прикончить соперника?
Nay, were Front-de-Boeuf afraid to justify a deed so open, let the leech but give his patient a wrong draught-let the chamberlain, or the nurse who tends him, but pluck the pillow from his head, and Wilfred in his present condition, is sped without the effusion of blood.	И даже если бы Фрон де Беф не решился на такое дело, стоит лекарю ошибиться лекарством или служителю выдернуть подушку из-под головы больного, и дело обойдется без кровопролития. Уилфред теперь в таком положении, что и от этого может умереть.
Cedric also-"	Седрик тоже.
"And Cedric also," said Rowena, repeating his words; "my noble-my generous guardian!	- И Седрик тоже... - повторила Ровена. - Мой благородный, мой великодушный опекун!
I deserved the evil I have encountered, for forgetting his fate even in that of his son!"	Я заслужила постигшее меня несчастье, если могла позабыть о судьбе Седрика, думая о его сыне!
"Cedric's fate also depends upon thy determination," said De Bracy; "and I leave thee to form it."	- Судьба Седрика также зависит от твоего решения, - сказал де Браси, - советую тебе хорошенько подумать об этом.
Hitherto, Rowena had sustained her part in this trying scene with undismayed courage, but it was because she had not considered the danger as serious and imminent.	До сих пор Ровена выдерживала свою роль с непоколебимой стойкостью, потому что не считала опасность ни серьезной, ни неминуемой.
Her disposition was naturally that which physiognomists consider as proper to fair complexions, mild, timid, and gentle; but it had been tempered, and, as it were, hardened, by the circumstances of her education. Accustomed to see the will of all, even of Cedric himself, (sufficiently arbitrary with others,) give way before her wishes, she had acquired that sort of courage and self-confidence which arises from the habitual and constant deference of the circle in which we move.	От природы она была кротка и застенчива, что физиономисты считают неразлучным с белизною кожи и светло-русыми волосами. Однако благодаря условиям воспитания характер ее изменился Она привыкла к тому, что все, даже Седрик (державший себя довольно деспотично по отношению к другим), преклонялись перед ее волей, и приобрела тот сорт мужества и самоуверенности, который развивается от постоянного почтения и внимательности со стороны всех окружающих.
She could scarce conceive the possibility of her will being opposed, far less that of its being treated with total disregard.	Она не представляла себе, как можно противиться ее воле или не исполнять ее просьб и желаний.

Her haughtiness and habit of domination was, therefore, a fictitious character, induced over that which was natural to her, and it deserted her when her eyes were opened to the extent of her own danger, as well as that of her lover and her guardian; and when she found her will, the slightest expression of which was wont to command respect and attention, now placed in opposition to that of a man of a strong, fierce, and determined mind, who possessed the advantage over her, and was resolved to use it, she quailed before him.	Но под ее величавой самоуверенностью скрывалась мягкая и нежная душа. Поэтому, когда леди Ровену постигла беда, угрожавшая ей самой, ее возлюбленному и ее опекуну, когда ее воля столкнулась с волей сильного, решительного и бесчестного человека, притом имеющего власть над ней и решившегося воспользоваться своим могуществом, она упала духом и растерялась.
After casting her eyes around, as if to look for the aid which was nowhere to be found, and after a few broken interjections, she raised her hands to heaven, and burst into a passion of uncontrolled vexation and sorrow.	Она обвела глазами вокруг себя, как бы ища помощи, издала несколько прерывистых восклицаний, потом подняла сжатые руки к небу и разразилась горькими слезами.
It was impossible to see so beautiful a creature in such extremity without feeling for her, and De Bracy was not unmoved, though he was yet more embarrassed than touched.	Нельзя было видеть горе этого прелестного создания и не тронуться таким зрелищем. Де Браси был тронут, хотя ощущал гораздо больше смущения, чем сочувствия.
He had, in truth, gone too far to recede; and yet, in Rowena's present condition, she could not be acted on either by argument or threats.	Он зашел так далеко, что отступать было уже поздно; однако ж Ровена была в таком состоянии, что ни уговорами, ни угрозами нельзя было на нее подействовать.
He paced the apartment to and fro, now vainly exhorting the terrified maiden to compose herself, now hesitating concerning his own line of conduct.	Он ходил взад и вперед по комнате, тщетно стараясь успокоить перепуганную девушку и раздумывая, что же ему теперь делать.
If, thought he, I should be moved by the tears and sorrow of this disconsolate damsel, what should I reap but the loss of these fair hopes for which I have encountered so much risk, and the ridicule of Prince John and his jovial comrades?	"Если, - думал он, - я позволю себе растрогаться слезами этой девицы, как я возмещу себе утрату всех блестящих надежд, ради которых я пошел на такой риск? Вдобавок, будут смеяться принц Джон и его веселые приспешники.
"And yet," he said to himself, "I feel myself ill framed for the part which I am playing.	Но я чувствую, что не гожусь для взятой на себя роли.
I cannot look on so fair a face while it is disturbed with agony, or on those eyes when they are drowned in tears.	Не могу равнодушно смотреть на это прелестное лицо, искаженное страданием, на чудесные глаза, утопающие в слезах.
I would she had retained her original haughtiness of disposition, or that I had a larger share of Front-de-Boeufs thrice-tempered hardness of heart!"	Уж лучше бы она продолжала держаться все так же высокомерно, или я имел бы побольше той выдержки и жестокости, что у барона Фрон де Бефа".
Agitated by these thoughts, he could only bid the unfortunate Rowena be comforted, and assure her, that as yet she had no reason for the excess of despair to which she was now giving way.	Волнуемый этими мыслями, он только пытался утешить Ровену уверениями, что пока еще нет никаких оснований для такого отчаяния.
But in this task of consolation De Bracy was interrupted by the horn, "hoarse-winded blowing far and keen," which had at the same time alarmed the other inmates of the castle, and interrupted their several plans of avarice and of license.	Но эти речи внезапно были прерваны громкими звуками охотничьего рога, в ту же минуту встревожившими и других обитателей замка, помешав им выполнить их различные корыстные или распутные планы.

Of them all, perhaps, De Bracy least regretted the interruption; for his conference with the Lady Rowena had arrived at a point, where he found it equally difficult to prosecute or to resign his enterprise.	Де Браси пришлось покинуть красавицу и поспешить в общий зал. Впрочем, он едва ли сожалел об этом, так как его беседа с леди Ровеной приняла такой оборот, что ему было одинаково трудно как продолжать настаивать на своем, так и отказаться от своих намерений.
And here we cannot but think it necessary to offer some better proof than the incidents of an idle tale, to vindicate the melancholy representation of manners which has been just laid before the reader.	Здесь мы считаем не лишним оговориться и привести доводы более серьезные, нежели сцепление чисто романических событий, в подтверждение того, что представленное нами печальное состояние нравов того времени нимало не преувеличено нами.
It is grievous to think that those valiant barons, to whose stand against the crown the liberties of England were indebted for their existence, should themselves have been such dreadful oppressors, and capable of excesses contrary not only to the laws of England, but to those of nature and humanity.	Прискорбно думать, что храбрые бароны, боровшиеся из-за английских вольностей с представителями коронной власти, те самые бароны, которым мы обязаны существованием этих вольностей, были сами по себе жесточайшими притеснителями и запятнали себя такими крайностями деспотизма, которые были противны не только английским законам, но и велениям самой природы и простого человеколюбия.
But, alas! we have only to extract from the industrious Henry one of those numerous passages which he has collected from contemporary historians, to prove that fiction itself can hardly reach the dark reality of the horrors of the period.	Но, увы, стоит нам привести хоть одну из многочисленных страниц труда нашего известного историка Генри, собравшего столько ценного материала из летописей тогдашнего времени, чтобы доказать, что трудно выдумать что-либо мрачнее и ужаснее того, что тогда творилось в действительности.
The description given by the author of the Saxon Chronicle of the cruelties exercised in the reign of King Stephen by the great barons and lords of castles, who were all Normans, affords a strong proof of the excesses of which they were capable when their passions were inflamed.	"Саксонская хроника" описывает, какие жестокости учиняли в царствование короля Стефана важные бароны и владельцы замков, которые были все сплошь норманны; это описание служит разительным доказательством того, на какие неистовства были они способны, когда разжигались их буйные страсти:
"They grievously oppressed the poor people by building castles; and when they were built, they filled them with wicked men, or rather devils, who seized both men and women who they imagined had any money, threw them into prison, and put them to more cruel tortures than the martyrs ever endured.	"Они жестоко угнетали бедняков, заставляя строить себе замки; а когда замки были готовы, они наполняли их порочными людьми, скорее дьяволами, которые хватали без разбора мужчин и женщин, в случае если подозревали, что у них есть деньги, ввергали в темницы и подвергали мучениям более лютым, чем те, которые претерпевали святые мученики.
They suffocated some in mud, and suspended others by the feet, or the head, or the thumbs, kindling fires below them.	Одних они душили, забивая им рот грязью, других вешали за ноги, или за голову, или за большие пальцы, а под ними разводили огонь.
They squeezed the heads of some with knotted cords till they pierced their brains, while they threw others into dungeons swarming with serpents, snakes, and toads."	Иным обвязывали головы веревками с узлами и затягивали узлы, пока не лопались черепа; других бросали в подземелья, кишевшие змеями и жабами..."

But it would be cruel to put the reader to the pain of perusing the remainder of this description.	Но мы не будем терзать читателя дальнейшими описаниями этих страшных дел.
29 As another instance of these bitter fruits of conquest, and perhaps the strongest that can be quoted, we may mention, that the Princess Matilda, though a daughter of the King of Scotland, and afterwards both Queen of England, niece to Edgar Atheling, and mother to the Empress of Germany, the daughter, the wife, and the mother of monarchs, was obliged, during her early residence for education in England, to assume the veil of a nun, as the only means of escaping the licentious pursuit of the Norman nobles.	Другим, пожалуй наиболее сильным, примером того, каковы были горькие плоды завоевания, является следующий исторический факт. Принцесса Матильда, дочь шотландского короля, а впоследствии английская королева, племянница Эдгара Этлинга и мать императрицы германской, следовательно - дочь, супруга и мать коронованных особ, воспитываясь в Англии, принуждена была в ранней молодости постричься в монахини, так как это было для нее единственным средством спастись от распутных преследований норманских дворян.
This excuse she stated before a great council of the clergy of England, as the sole reason for her having taken the religious habit. The assembled clergy admitted the validity of the plea, and the notoriety of the circumstances upon which it was founded; giving thus an indubitable and most remarkable testimony to the existence of that disgraceful license by which that age was stained.	Таково было единственное объяснение, данное ею этому поступку на великом собрании английского духовенства, когда она призвана была заявить, по какой причине приняла монашеский сан. Духовенство признало правильность этой меры, а также и настоятельность причин, ее вызвавших, дав, таким образом, несомненное и убедительное подтверждение того, что в то время существовала столь значительная распущенность нравов.
It was a matter of public knowledge, they said, that after the conquest of King William, his Norman followers, elated by so great a victory, acknowledged no law but their own wicked pleasure, and not only despoiled the conquered Saxons of their lands and their goods, but invaded the honour of their wives and of their daughters with the most unbridled license; and hence it was then common for matrons and maidens of noble families to assume the veil, and take shelter in convents, not as called thither by the vocation of God, but solely to preserve their honour from the unbridled wickedness of man.	Духовенство так и выразилось в своем постановлении: всем известно, что после завоевания Англии королем Вильгельмом его норманские витязи, возгордившись столь великою победой, не признавали никаких законов, исключая своей злой воли, и не только отняли у завоеванных саксов все их земельные угодья и имущество, но посягали на честь их жен и дочерей с самой необузданной наглостью; а потому в то время и вошло в обычай, что женщины и девицы благородных фамилий постригались в монахини, ища защиты в стенах монастырских не по призванию, но единственно ради спасения своей чести от необузданного распутства мужчин.
Such and so licentious were the times, as announced by the public declaration of the assembled clergy, recorded by Eadmer; and we need add nothing more to vindicate the probability of the scenes which we have detailed, and are about to detail, upon the more apocryphal authority of the Wardour MS.	Таковы были развращенность и падение тогдашних нравов, по единодушному свидетельству собравшегося духовенства, как рассказывает летописец Ид мер. Считаем излишним приводить дальнейшие доказательства правдоподобности описанных сцен, а также и тех, которые встретятся дальше, хотя мы приняли за основание своего рассказа только те факты, которые передает нам менее достоверная саксонская рукопись.
CHAPTER XXIV	Глава XXIV
I'll woo her as the lion woos his bride. -Douglas	Как лев, я покорю свою невесту. Дуглас

While the scenes we have described were passing in other parts of the castle, the Jewess Rebecca awaited her fate in a distant and sequestered turret.	Пока описанные нами сцены происходили в различных частях замка, еврейка Ревекка ожидала решения своей участи, запертая в дальней уединенной башне.
Hither she had been led by two of her disguised ravishers, and on being thrust into the little cell, she found herself in the presence of an old sibyl, who kept murmuring to herself a Saxon rhyme, as if to beat time to the revolving dance which her spindle was performing upon the floor.	Сюда привели ее двое замаскированных слуг и втолкнули в маленькую комнату, где она очутилась лицом к лицу со старой колдуньей, которая, сидя за пряжей, мурлыкала себе под нос саксонскую песню в такт своему веретену, танцевавшему по полу.
The hag raised her head as Rebecca entered, and scowled at the fair Jewess with the malignant envy with which old age and ugliness, when united with evil conditions, are apt to look upon youth and beauty.	При входе Ревекки старуха подняла голову и уставилась на красивую еврейку с той злобной завистью, с какой старость и безобразие, сочетающиеся с болезненным состоянием, взирают на юность и красоту.
"Thou must up and away, old house-cricket," said one of the men; "our noble master commands it-Thou must e'en leave this chamber to a fairer guest."	- Убирайся прочь отсюда, старый сверчок! -сказал один из спутников Ревекки. - Так приказал наш благородный хозяин. Освободи эту комнату для красотки.
"Ay," grumbled the hag, "even thus is service requited.	- Да, - проворчала старуха, - вот как нынче награждают за службу.
I have known when my bare word would have cast the best man-at-arms among ye out of saddle and out of service; and now must I up and away at the command of every groom such as thou."	Было время, когда одного моего слова было достаточно, чтобы лучшего из воинов ссадить с седла и прогнать со службы. А теперь мне приходится убираться по приказу такого, как ты, первого попавшегося слуги!
"Good Dame Urfried," said the other man, "stand not to reason on it, but up and away.	- Нечего разговаривать, Урфрида, - сказал другой,- уходи, вот и все.
Lords' hests must be listened to with a quick ear.	Приказы господина надо исполнять быстро.
Thou hast had thy day, old dame, but thy sun has long been set.	Были и у тебя светлые деньки, а теперь твое солнце закатилось.
Thou art now the very emblem of an old war-horse turned out on the barren heath-thou hast had thy paces in thy time, but now a broken amble is the best of them-Come, amble off with thee."	Ты теперь все равно что старая боевая лошадь, пущенная пастись на голый вереск. Хорошо скакала ты когда-то, а нынче хоть рысцой труси, а и то ладно. Ну-ну, пошевеливайся! - Да преследуют вас всегда дурные предзнаменования!
"Ill omens dog ye both!" said the old woman; "and a kennel be your burying-place!	Оба вы нечестивые собаки, - сказала старуха, - и схоронят вас на псарне.
May the evil demon Zernebock tear me limb from limb, if I leave my own cell ere I have spun out the hemp on my distaff!"	Пусть демон Зернобок разорвет меня на куски, если я уйду из своей собственной комнаты, прежде чем допряду эту пряжу!
"Answer it to our lord, then, old housefiend," said the man, and retired; leaving Rebecca in company with the old woman, upon whose presence she had been thus unwillingly forced.	- Сама скажи об этом хозяину, старая ведьма, -отвечал слуга и ушел вместе со своим товарищем, оставив Ревекку наедине со старухой, которой поневоле навязали ее общество.

"What devil's deed have they now in the wind?" said the old hag, murmuring to herself, yet from time to time casting a sidelong and malignant glance at Rebecca; "but it is easy to guess-Bright eyes, black locks, and a skin like paper, ere the priest stains it with his black unguent-Ay, it is easy to guess why they send her to this lone turret, whence a shriek could no more be heard than at the depth of five hundred fathoms beneath the earth.-Thou wilt have owls for thy neighbours, fair one; and their screams will be heard as far, and as much regarded, as thine own.	- Какие еще бесовские дела они затеяли? -говорила старуха, бормоча себе под нос и злыми глазами поглядывая искоса на Ревекку. -Догадаться нетрудно: красивые глазки, черные кудри, кожа - как белая бумага, пока монах не наследил по ней своим черным снадобьем... Да, легко угадать, зачем ее привели в эту одинокую башню: отсюда не услышишь никакого крика, все равно как из-под земли. Тут по соседству с тобой живут одни совы, моя красавица. На твои крики обратят внимания не больше, чем на их.
Outlandish, too," she said, marking the dress and turban of Rebecca-"What country art thou of?-a Saracen? or an Egyptian?-Why dost not answer?-thou canst weep, canst thou not speak?"	Чужестранка, кажется, - продолжала она, взглянув на костюм Ревекки. - Из какой страны? Сарацинка или египтянка? Что же ты не отвечаешь? Коли умеешь плакать, небось умеешь и говорить.
"Be not angry, good mother," said Rebecca.	- Не сердись, матушка, - сказала Ревекка.
"Thou needst say no more," replied Urfried "men know a fox by the train, and a Jewess by her tongue."	- Э, больше и спрашивать нечего, - молвила Урфрида. - Лисицу узнают по хвосту, а еврейку- по говору.
"For the sake of mercy," said Rebecca, "tell me what I am to expect as the conclusion of the violence which hath dragged me hither! Is it my life they seek, to atone for my religion? I will lay it down cheerfully."	- Сделай великую милость, - сказала Ревекка, -скажи, чего мне еще ждать? Меня притащили сюда насильно - может быть, они собираются убить меня за то, что я исповедую еврейскую веру? Коли так, я с радость отдам за нее свою жизнь.
"Thy life, minion?" answered the sibyl; "what would taking thy life pleasure them?-Trust me, thy life is in no peril.	- Твою жизнь, милашка! - отвечала старуха. -Что же им за радость лишать тебя жизни? Нет, поверь моему слову, твоей жизни не угрожает опасность.
Such usage shalt thou have as was once thought good enough for a noble Saxon maiden.	А поступят с тобой, так как поступили когда-то с родовитой саксонской девицей.
And shall a Jewess, like thee, repine because she hath no better?	Неужели же для еврейки будет зазорно то, что считалось хорошим для саксонки?
Look at me-I was as young and twice as fair as thou, when Front-de-Boeuf, father of this Reginald, and his Normans, stormed this castle.	Посмотри на меня: и я была молода и еще вдвое краше тебя, когда Фрон де Беф, отец нынешнего, Реджинальда, со своими норманнами взял приступом этот замок.
My father and his seven sons defended their inheritance from story to story, from chamber to chamber-There was not a room, not a step of the stair, that was not slippery with their blood.	Мой отец и его семь сыновей упорно бились, шаг за шагом защищая свое жилище. Не было ни одной комнаты, ни одной ступени на лестницах, где бы не стало скользко от пролитой ими крови.
They died-they died every man; and ere their bodies were cold, and ere their blood was dried, I had become the prey and the scorn of the conqueror!"	Они пали, умерли все до единого, и не успели тела их остыть, не успела высохнуть их кровь, как я стала презренной жертвой их победителя.

"Is there no help?-Are there no means of escape?" said Rebecca-"Richly, richly would I requite thine aid."	- Нельзя ли как-нибудь спастись? Разве нет способов бежать отсюда? - сказала Ревекка. - Я бы щедро - о, как щедро! - заплатила тебе за помощь!
"Think not of it," said the hag; "from hence there is no escape but through the gates of death; and it is late, late," she added, shaking her grey head, "ere these open to us-Yet it is comfort to think that we leave behind us on earth those who shall be wretched as ourselves.	- И не думай, - сказала старуха. - Есть только один способ уйти отсюда - через ворота смерти; а смерть долго-долго не открывает их, -прибавила она, качая седой головой. - Но хоть то утешительно, что после нашей смерти другие будут так же несчастны, как были мы.
Fare thee well, Jewess!-Jew or Gentile, thy fate would be the same; for thou hast to do with them that have neither scruple nor pity.	Ну, прощай, еврейка! Что еврейка, что язычница - все равно! Тебя постигнет та же участь, потому что ты попала во власть людей, которые не ведают ни жалости, ни совести.
Fare thee well, I say.	Прощай!
My thread is spun out-thy task is yet to begin."	Моя пряжа спрядена, а твоя еще только начинается.
"Stay! stay! for Heaven's sake!" said Rebecca; "stay, though it be to curse and to revile me-thy presence is yet some protection."	- Постой, погоди, ради бога! - взмолилась Ревекка.- Останься здесь! Брани меня, ругай, только не уходи!
"The presence of the mother of God were no protection," answered the old woman.	Твое присутствие все-таки будет мне некоторой защитой!
"There she stands," pointing to a rude image of the Virgin Mary, "see if she can avert the fate that awaits thee."	- Присутствие самой матери божьей не защитит тебя, - отвечала старуха, указывая на стоявшее в углу изображение девы Марии. - Вот она стоит, посмотри; узнаешь, спасет ли она тебя от твоей судьбы.
She left the room as she spoke, her features writhed into a sort of sneering laugh, which made them seem even more hideous than their habitual frown.	С этими словами она ушла, злорадно усмехаясь, что делало ее еще более безобразной, чем в минуты обычной для нее мрачности.
She locked the door behind her, and Rebecca might hear her curse every step for its steepness, as slowly and with difficulty she descended the turret-stair.	Она заперла за собой дверь, и Ревекка еще долго слышала, как она бранилась, с трудом спускаясь по крутой лестнице, проклиная каждую ступеньку.
Rebecca was now to expect a fate even more dreadful than that of Rowena; for what probability was there that either softness or ceremony would be used towards one of her oppressed race, whatever shadow of these might be preserved towards a Saxon heiress?	Ревекке угрожала гораздо более ужасная участь, чем леди Ровене. Если саксонская наследница могла рассчитывать на некоторую вежливость в обращении, то еврейке не на что было надеяться, кроме крайней грубости.
Yet had the Jewess this advantage, that she was better prepared by habits of thought, and by natural strength of mind, to encounter the dangers to which she was exposed.	Зато на ее стороне были прирожденная сила воли, острый ум и, кроме того, ей уже приходилось бороться с опасностями.
Of a strong and observing character, even from her earliest years, the pomp and wealth which her father displayed within his walls, or which she witnessed in the houses of other wealthy Hebrews, had not been able to blind her to the precarious circumstances under which they were enjoyed.	С раннего детства она отличалась твердой волей, наблюдательностью и острым умом. Роскошь, которой окружал ее отец и которую она видела в домах других богатых евреев, не мешала ей ясно понимать, как ненадежны были условия, в которых они жили.

Like Damocles at his celebrated banquet, Rebecca perpetually beheld, amid that gorgeous display, the sword which was suspended over the heads of her people by a single hair.	Подобно Дамоклу на знаменитом пиру, Ревекка непрестанно видела среди всей этой пышности меч, висевший на волоске над головами ее соплеменников.
These reflections had tamed and brought down to a pitch of sounder judgment a temper, which, under other circumstances, might have waxed haughty, supercilious, and obstinate.	Такие размышления постепенно привели ее к трезвому взгляду на жизнь и смягчили ее характер, который при иных условиях мог бы сделаться надменным и упрямым.
From her father's example and injunctions, Rebecca had learnt to bear herself courteously towards all who approached her.	Пример и наставления отца приучили Ревекку к ровному и учтивому обхождению со всеми.
She could not indeed imitate his excess of subservience, because she was a stranger to the meanness of mind, and to the constant state of timid apprehension, by which it was dictated; but she bore herself with a proud humility, as if submitting to the evil circumstances in which she was placed as the daughter of a despised race, while she felt in her mind the consciousness that she was entitled to hold a higher rank from her merit, than the arbitrary despotism of religious prejudice permitted her to aspire to.	Правда, Ревекка была не в силах подражать его угодливости и низкопоклонству, потому что трусость была чужда ее душе. Она держала себя с горделивой скромностью, как бы подчиняясь неблагоприятным обстоятельствам, в которые ставила ее принадлежность к презираемому племени, но в то же время она сознавала себя достойной более высокого положения, чем то, на которое позволял ей надеяться деспотический гнет религиозных предрассудков.
Thus prepared to expect adverse circumstances, she had acquired the firmness necessary for acting under them.	Подготовленная таким образом ко всяким неожиданным бедствиям, она не растерялась и в данном случае.
Her present situation required all her presence of mind, and she summoned it up accordingly.	Настоящее ее положение требовало большого присутствия духа, и она взяла себя в руки.
Her first care was to inspect the apartment; but it afforded few hopes either of escape or protection.	Прежде всего она тщательно осмотрела комнату и поняла, что надеяться на спасение бегством было нечего.
It contained neither secret passage nor trap-door, and unless where the door by which she had entered joined the main building, seemed to be circumscribed by the round exterior wall of the turret.	Комната не имела никаких тайных дверей и, находясь в уединенной башне с толстыми наружными стенами, по-видимому, не сообщалась с другими помещениями замка.
The door had no inside bolt or bar.	Изнутри дверь не запиралась ни на ключ, ни на задвижку.
The single window opened upon an embattled space surmounting the turret, which gave Rebecca, at first sight, some hopes of escaping; but she soon found it had no communication with any other part of the battlements, being an isolated bartisan, or balcony, secured, as usual, by a parapet, with embrasures, at which a few archers might be stationed for defending the turret, and flanking with their shot the wall of the castle on that side.	Единственное окно отворялось на огороженную зубцами верхнюю площадку, что в первую минуту подало Ревекке надежду на возможность бежать отсюда; но она тотчас убедилась, что оттуда не было хода ни в какие другие здания. Эта площадка представляла собою нечто вроде балкона, защищенного парапетом с амбразурами, где можно было поставить несколько стрелков для защиты башни и боковой обороны.
There was therefore no hope but in passive fortitude, and in that strong reliance on Heaven natural to great and generous characters.	Таким образом, Ревекке оставалось только запастись терпением и всю надежду возложить на бога, к чему обычно прибегают выдающиеся и благородные души.

Rebecca, however erroneously taught to interpret the promises of Scripture to the chosen people of Heaven, did not err in supposing the present to be their hour of trial, or in trusting that the children of Zion would be one day called in with the fulness of the Gentiles.	Ревекка научилась ошибочно толковать священное писание и превратно понимала обещания, данные богом избранному народу израильскому; но она не ошибалась, считая настоящий период часом их испытания и твердо веря в то, что настанет день, когда чада Сиона будут призваны разделять блага, дарованные другим народам.
In the meanwhile, all around her showed that their present state was that of punishment and probation, and that it was their especial duty to suffer without sinning.	Все, что творилось вокруг нее, показывало, что их настоящее положение было этим временем кары и всяческих гонений, и главнейшею их обязанностью она считала безграничное терпение и безропотное перенесение всяких зол.
Thus prepared to consider herself as the victim of misfortune, Rebecca had early reflected upon her own state, and schooled her mind to meet the dangers which she had probably to encounter.	И на себя она смотрела как на жертву, заранее обреченную на бедствия, и с ранних лет приучала свой ум к встрече с опасностями, которым, вероятно, суждено ей подвергнуться.
The prisoner trembled, however, and changed colour, when a step was heard on the stair, and the door of the turret-chamber slowly opened, and a tall man, dressed as one of those banditti to whom they owed their misfortune, slowly entered, and shut the door behind him; his cap, pulled down upon his brows, concealed the upper part of his face, and he held his mantle in such a manner as to muffle the rest.	Узница вздрогнула и побледнела, когда на лестнице послышались шаги. Дверь тихо растворилась, и мужчина высокого роста, одетый так же, как все бандиты, бывшие причиной ее несчастья, медленной поступью вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Надвинутая на лоб шляпа скрывала верхнюю часть его лица.
In this guise, as if prepared for the execution of some deed, at the thought of which he was himself ashamed, he stood before the affrighted prisoner; yet, ruffian as his dress bespoke him, he seemed at a loss to express what purpose had brought him thither, so that Rebecca, making an effort upon herself, had time to anticipate his explanation.	Закутавшись в плащ так, что он прикрывал нижнюю часть лица, он молча стоял перед испуганной Ревеккой. Казалось, он сам стыдился того, что намерен был сделать, и не находил слов, чтобы объяснить цель своего прихода. Наконец Ревекка, сделав над собой усилие, сама решилась начать разговор.
She had already unclasped two costly bracelets and a collar, which she hastened to proffer to the supposed outlaw, concluding naturally that to gratify his avarice was to bespeak his favour.	Она протянула разбойнику два драгоценных браслета и ожерелье, которые сняла с себя еще раньше, предполагая, что, удовлетворив его корыстолюбие, она может задобрить его.
"Take these," she said, "good friend, and for God's sake be merciful to me and my aged father!	- Вот возьми, друг мой, - сказала она, - и, ради бога, смилуйся надо мной и моим престарелым отцом!
These ornaments are of value, yet are they trifling to what he would bestow to obtain our dismissal from this castle, free and uninjured."	Это ценные вещи, но они ничто в сравнении с тем, что отец даст тебе, если ты отпустишь нас из этого замка без обиды.
"Fair flower of Palestine," replied the outlaw, "these pearls are orient, but they yield in whiteness to your teeth; the diamonds are brilliant, but they cannot match your eyes; and ever since I have taken up this wild trade, I have made a vow to prefer beauty to wealth."	- Прекрасный цветок Палестины, - отвечал разбойник, - эти восточные перлы уступают белизне твоих зубов. Эти бриллианты сверкают, но им не сравниться с твоими глазами, а с тех пор, как я принялся за свое вольное ремесло, я дал обет всегда ценить красоту выше богатства.

"Do not do yourself such wrong," said Rebecca; "take ransom, and have mercy!-Gold will purchase you pleasure,-to misuse us, could only bring thee remorse.	- Не бери на душу такого греха, - сказала Ревекка,- возьми выкуп и будь милосерд! Золото тебе доставит всякие радости, а обидев нас, ты будешь испытывать муки совести.
My father will willingly satiate thy utmost wishes; and if thou wilt act wisely, thou mayst purchase with our spoils thy restoration to civil society-mayst obtain pardon for past errors, and be placed beyond the necessity of committing more."	Мой отец охотно даст тебе все, что ты попросишь. И если ты сумеешь распорядиться своим богатством, с помощью денег ты снова займешь место среди честных людей, сможешь добиться прощения за все прежние провинности и будешь избавлен от необходимости грешить снова.
"It is well spoken," replied the outlaw in French, finding it difficult probably to sustain, in Saxon, a conversation which Rebecca had opened in that language; "but know, bright lily of the vale of Baca! that thy father is already in the hands of a powerful alchemist, who knows how to convert into gold and silver even the rusty bars of a dungeon grate.	- Хорошо сказано! - молвил разбойник по-французски, очевидно затрудняясь поддерживать разговор, начатый Ревеккой по-саксонски. - Но знай, светлая лилия, что твой отец находится в руках искуснейшего алхимика. Этот алхимик сумеет обратить в серебро и золото даже ржавую решетку тюремной печи.
The venerable Isaac is subjected to an alembic, which will distil from him all he holds dear, without any assistance from my requests or thy entreaty.	Почтенного Исаака выпарят в таком перегонном кубе, который извлечет все, что есть у него ценного, и без моих просьб или твоих молений.
The ransom must be paid by love and beauty, and in no other coin will I accept it."	Твой же выкуп должен быть выплачен красотой и любовью. Иной платы я не признаю.
"Thou art no outlaw," said Rebecca, in the same language in which he addressed her; "no outlaw had refused such offers.	- Ты не разбойник, - сказала Ревекка также пофранцузски: - ни один разбойник не отказался бы от такого предложения.
No outlaw in this land uses the dialect in which thou hast spoken.	Ни один разбойник в здешней стране не умеет говорить на твоем языке.
Thou art no outlaw, but a Norman-a Norman, noble perhaps in birth-O, be so in thy actions, and cast off this fearful mask of outrage and violence!"	Ты не разбойник, а просто норманн, быть может благородного происхождения. О, будь же благороден на деле и сбрось эту страшную маску жестокости и насилия!
"And thou, who canst guess so truly," said Brian de Bois-Guilbert, dropping the mantle from his face, "art no true daughter of Israel, but in all, save youth and beauty, a very witch of Endor.	- Ты так хорошо умеешь угадывать, - сказал Бриан де Буагильбер, отнимая плащ от лица, - ты не простая дочь Израиля. Я назвал бы тебя Эндорской волшебницей, если бы ты не была так молода и прекрасна.
I am not an outlaw, then, fair rose of Sharon.	Да, я не разбойник, прелестная Роза Сарона.
And I am one who will be more prompt to hang thy neck and arms with pearls and diamonds, which so well become them, than to deprive thee of these ornaments."	Я человек, который скорее способен увешать твои руки и шею жемчугами и бриллиантами, чем лишить тебя этих украшений.
"What wouldst thou have of me," said Rebecca, "if not my wealth?-We can have nought in common between us-you are a Christian-I am a Jewess.-Our union were contrary to the laws, alike of the church and the synagogue."	- Так чего ж тебе надо от меня, - сказала Ревекка, -если не богатства? Между нами не может быть ничего общего: ты христианин, я еврейка. Наш союз был бы одинаково беззаконен в глазах вашей церкви и нашей синагоги.
"It were so, indeed," replied the Templar, laughing; "wed with a Jewess?	- Совершенно справедливо, - отвечал храмовник рассмеявшись. - Жениться на еврейке!

'Despardieux!'-Not if she were the Queen of Sheba!	Despardieux! [17] О нет, хотя бы она была царицей Савской!
And know, besides, sweet daughter of Zion, that were the most Christian king to offer me his most Christian daughter, with Languedoc for a dowery, I could not wed her.	К тому же да будет тебе известно, прекрасная дочь Сиона, что если бы христианнейший из королей предложил мне руку своей христианнешей дочери и отдал бы Лангедок в приданое, я и туда не мог бы на ней жениться.
It is against my vow to love any maiden, otherwise than 'par amours', as I will love thee.	Мои обеты не позволяют мне любить ни одной девушки иначе, как par amours, - так я хочу любить и тебя.
I am a Templar.	Я рыцарь Храма.
Behold the cross of my Holy Order."	Посмотри, вот и крест моего священного ордена.
"Darest thou appeal to it," said Rebecca, "on an occasion like the present?"	- И ты дерзаешь призывать его в свидетели в такую минуту! - воскликнула Ревекка.
"And if I do so," said the Templar, "it concerns not thee, who art no believer in the blessed sign of our salvation."	- Если я это делаю, - сказал храмовник, - тебе-то какое дело? Ведь ты не веришь в этот благословенный символ нашего спасения.
"I believe as my fathers taught," said Rebecca; "and may God forgive my belief if erroneous!	- Я верю тому, чему меня учили, - возразила Ревекка, - и да простит мне бог, если моя вера ошибочна.
But you, Sir Knight, what is yours, when you appeal without scruple to that which you deem most holy, even while you are about to transgress the most solemn of your vows as a knight, and as a man of religion?"	Но какова же ваша вера, сэр рыцарь, если вы ссылаетесь на свою величайшую святыню, когда собираетесь нарушить наиболее торжественный из ваших обетов.
"It is gravely and well preached, O daughter of Sirach!" answered the Templar; "but, gentle Ecclesiastics, thy narrow Jewish prejudices make thee blind to our high privilege.	- Ты проповедуешь очень красноречиво, о дочь Сираха! - сказал храмовник. - Но, мой прекрасный богослов, твои еврейские предрассудки делают тебя слепой к нашим высоким привилегиям.
Marriage were an enduring crime on the part of a Templar; but what lesser folly I may practise, I shall speedily be absolved from at the next Preceptory of our Order.	Брак был бы серьезным преступлением для рыцаря Храма, но за мелкие грешки я мигом могу получить отпущение в ближайшей исповедальне нашего ордена.
Not the wisest of monarchs, not his father, whose examples you must needs allow are weighty, claimed wider privileges than we poor soldiers of the Temple of Zion have won by our zeal in its defence.	Мудрейший из ваших царей и даже отец его, пример которого должен же иметь в твоих глазах некоторую силу, пользовались в этом отношении более широкими привилегиями, нежели мы, бедные воины Сионского Храма, стяжавшие себе такие права тем, что так усердно защищаем его.
The protectors of Solomon's Temple may claim license by the example of Solomon."	Защитники Соломонова храма могут позволять себе утехи, воспетые вашим мудрейшим царем Соломоном.

"If thou readest the Scripture," said the Jewess, "and the lives of the saints, only to justify thine own license and profligacy, thy crime is like that of him who extracts poison from the most healthful and necessary herbs."	- Если ты только затем читаешь библию и жизнеописания праведников, - сказала еврейка, -чтобы находить в них оправдание своему распутству и беззаконию, то повинен в таком же преступлении, как тот, кто извлекает яд из самых здоровых и полезных трав.
The eyes of the Templar flashed fire at this reproof-"Hearken," he said, "Rebecca; I have hitherto spoken mildly to thee, but now my language shall be that of a conqueror.	Глаза храмовника сверкнули гневом, когда он выслушал этот упрек. - Слушай, Ревекка, - сказал он, - до сих пор я с тобой обращался мягко. Теперь я буду говорить как победитель.
Thou art the captive of my bow and spear-subject to my will by the laws of all nations; nor will I abate an inch of my right, or abstain from taking by violence what thou refusest to entreaty or necessity."	Я завоевал тебя моим луком и копьем, и, по законам всех стран и народов, ты обязана мне повиноваться. Я не намерен уступить ни пяди своих прав или отказаться взять силой то, в чем ты отказываешь просьбам.
"Stand back," said Rebecca-"stand back, and hear me ere thou offerest to commit a sin so deadly!	- Отойди, - сказала Ревекка, - отойди и выслушай меня, прежде чем решишься на такой смертный грех.
My strength thou mayst indeed overpower for God made women weak, and trusted their defence to man's generosity.	Конечно, ты можешь меня одолеть, потому что бог сотворил женщину слабой, поручив ее покровительству мужчины.
But I will proclaim thy villainy, Templar, from one end of Europe to the other.	Но я сделаю твою низость, храмовник, известной всей Европе.
I will owe to the superstition of thy brethren what their compassion might refuse me, Each Preceptory-each Chapter of thy Order, shall learn, that, like a heretic, thou hast sinned with a Jewess.	Суеверие твоих собратий сделает для меня то, чего я не добилась бы от их сострадания. Каждой прецептории, каждому капитулу твоего ордена будет известно, что ты, как еретик, согрешил с еврейкой.
Those who tremble not at thy crime, will hold thee accursed for having so far dishonoured the cross thou wearest, as to follow a daughter of my people."	И те, которые не содрогнутся от твоего преступления, все-таки обвинят тебя за то, что ты обесчестил носимый тобой крест, связавшись с дочерью моего племени.
"Thou art keen-witted, Jewess," replied the Templar, well aware of the truth of what she spoke, and that the rules of his Order condemned in the most positive manner, and under high penalties, such intrigues as he now prosecuted, and that, in some instances, even degradation had followed upon it-"thou art sharp-witted," he said; "but loud must be thy voice of complaint, if it is heard beyond the iron walls of this castle; within these, murmurs, laments, appeals to justice, and screams for help, die alike silent away.	- Как ты умна, Ревекка! - воскликнул храмовник, отлично сознавая, что она говорит правду: в уставе его ордена действительно существовали правила, запрещавшие под угрозой суровых наказаний интриги вроде той, какую он затеял. И бывали даже случаи, когда за это изгоняли рыцарей из ордена, покрывая их позором. - Ты очень умна, но громко же придется тебе кричать, если хочешь, чтобы твой голос был услышан за пределами этого замка. А в его стенах ты можешь плакать, стенать, звать на помощь сколько хочешь, и все равно никто не услышит.
One thing only can save thee, Rebecca. Submit to thy fate-embrace our religion, and thou shalt go forth in such state, that many a Norman lady shall yield as well in pomp as in beauty to the favourite of the best lance among the defenders of the Temple."	Только одно может спасти тебя, Ревекка: подчинись своей судьбе и прими нашу веру. Тогда ты займешь такое положение, что многие норманские дамы позавидуют блеску и красоте возлюбленной лучшего из храбрых защитников святого Храма.

"Submit to my fate!" said Rebecca-"and, sacred Heaven! to what fate?-embrace thy religion! and what religion can it be that harbours such a villain?-THOU the best lance of the Templars!-Craven knight!-forsworn priest!	- Подчиниться моей участи! - сказала Ревекка. -Принять твою веру! Да что ж это за вера, если она покровительствует такому негодяю? Как! Ты лучший воин среди храмовников? Ты подлый рыцарь, монахклятвопреступник и трус!
I spit at thee, and I defy thee.-The God of Abraham's promise hath opened an escape to his daughter-even from this abyss of infamy!"	Презираю тебя, гнушаюсь тобою! Бог Авраама открыл средство к спасению своей дочери даже из этой пучины позора!
As she spoke, she threw open the latticed window which led to the bartisan, and in an instant after, stood on the very verge of the parapet, with not the slightest screen between her and the tremendous depth below.	С этими словами она распахнула решетчатое окно, выходившее на верхнюю площадку башни, вспрыгнула на парапет и остановилась на самом краю, над бездной.
Unprepared for such a desperate effort, for she had hitherto stood perfectly motionless, Bois-Guilbert had neither time to intercept nor to stop her.	Не ожидая такого отчаянного поступка, ибо до этой минуты Ревекка стояла неподвижно, Буагильбер не успел ни задержать, ни остановить ее.
As he offered to advance, she exclaimed,	Он попытался броситься к ней, но она воскликнула:
"Remain where thou art, proud Templar, or at thy choice advance!-one foot nearer, and I plunge myself from the precipice; my body shall be crushed out of the very form of humanity upon the stones of that court-yard, ere it become the victim of thy brutality!"	- Оставайся на месте, гордый рыцарь, или подойди, если хочешь! Но один шаг вперед - и я брошусь вниз. Мое тело разобьется о камни этого двора, прежде чем я стану жертвой твоих грубых страстей.
As she spoke this, she clasped her hands and extended them towards heaven, as if imploring mercy on her soul before she made the final plunge.	Говоря это, она подняла к небу свои сжатые руки, словно молилась о помиловании души своей перед роковым прыжком.
The Templar hesitated, and a resolution which had never yielded to pity or distress, gave way to his admiration of her fortitude.	Храмовник заколебался. Его решительность, никогда не отступавшая ни перед чьей скорбью и не ведавшая жалости, сменилась восхищением перед ее твердостью.
"Come down," he said, "rash girl!-I swear by earth, and sea, and sky, I will offer thee no offence."	- Сойди, - сказал он, - сойди вниз, безумная девушка. Клянусь землей, морем и небесами, я не нанесу тебе никакой обиды!
"I will not trust thee, Templar," said Rebecca; "thou hast taught me better how to estimate the virtues of thine Order.	- Я тебе не верю, храмовник, - сказала Ревекка, -ты научил меня ценить по достоинству добродетели твоего ордена.
The next Preceptory would grant thee absolution for an oath, the keeping of which concerned nought but the honour or the dishonour of a miserable Jewish maiden."	В ближайшей исповедальне тебе могут отпустить и это клятвопреступление - ведь оно касается чести только презренной еврейской девушки.
"You do me injustice," exclaimed the Templar fervently;	- Ты несправедлива ко мне! - воскликнул храмовник с горячностью.
"I swear to you by the name which I bear-by the cross on my bosom-by the sword on my side-by the ancient crest of my fathers do I swear, I will do thee no injury whatsoever!	- Клянусь тебе именем, которое ношу, крестом на груди, мечом, дворянским гербом моих предков! Клянусь, что я не оскорблю тебя!
If not for thyself, yet for thy father's sake forbear!	Если не для себя, то хоть ради отца твоего сойди вниз.

I will be his friend, and in this castle he will need a powerful one."	Я буду ему другом, а здесь, в этом замке, ему нужен могущественный защитник.
"Alas!" said Rebecca, "I know it but too well-dare I trust thee?"	- Увы, - сказала Ревекка, - это я знаю. Но можно ли на тебя положиться?
"May my arms be reversed, and my name dishonoured," said Brian de Bois-Guilbert, "if thou shalt have reason to complain of me!	- Пускай мой щит перевернут вверх ногами, пускай публично опозорят мое имя, - сказал Бриан де Буагильбер, - если я подам тебе повод на меня жаловаться.
Many a law, many a commandment have I broken, but my word never."	Я преступал многие законы, нарушал заповеди, но своему слову не изменял никогда.
"I will then trust thee," said Rebecca, "thus far;" and she descended from the verge of the battlement, but remained standing close by one of the embrasures, or "machicolles", as they were then called.-"Here," she said,	- Ну хорошо, я тебе верю, - сказала Ревекка, спрыгнув с парапета и остановившись у одной из амбразур, или machicolles, как они назывались в ту пору.
"I take my stand. Remain where thou art, and if thou shalt attempt to diminish by one step the distance now between us, thou shalt see that the Jewish maiden will rather trust her soul with God, than her honour to the Templar!"	- Тут я и буду стоять, - продолжала она, - а ты оставайся там, где стоишь. Но если ты сделаешь хоть один шаг ко мне, ты увидишь, что еврейка скорее поручит свою душу богу, чем свою честь -храмовнику.
While Rebecca spoke thus, her high and firm resolve, which corresponded so well with the expressive beauty of her countenance, gave to her looks, air, and manner, a dignity that seemed more than mortal.	Мужество и гордая решимость Ревекки, в сочетании с выразительными чертами прекрасного лица, придали ее осанке, голосу и взгляду столько благородства, что она казалась почти неземным существом.
Her glance quailed not, her cheek blanched not, for the fear of a fate so instant and so horrible; on the contrary, the thought that she had her fate at her command, and could escape at will from infamy to death, gave a yet deeper colour of carnation to her complexion, and a yet more brilliant fire to her eye.	Во взоре ее не было растерянности, и щеки не побледнели от страха перед такой ужасной и близкой смертью, напротив - сознание, что теперь она сама госпожа своей судьбы, вызвало яркий румянец на ее смуглом лице и придало блеск ее глазам.
Bois-Guilbert, proud himself and high-spirited, thought he had never beheld beauty so animated and so commanding.	Буагильбер, человек гордый и мужественный, подумал, что никогда еще не видывал такой вдохновенной и величественной красоты.
"Let there be peace between us, Rebecca," he said.	- Помиримся, Ревекка, - сказал он.
"Peace, if thou wilt," answered Rebecca-"Peace-but with this space between."	- Помиримся, если хочешь, - отвечала она, -помиримся, но только на таком расстоянии.
"Thou needst no longer fear me," said Bois-Guilbert.	- Тебе нечего больше бояться меня, - сказал Буагильбер.
"I fear thee not," replied she; "thanks to him that reared this dizzy tower so high, that nought could fall from it and live-thanks to him, and to the God of Israel!-I fear thee not."	- Я и не боюсь тебя, - сказала она. - По милости того, кто построил эту башню так высоко, по милости его и бога Израилева я тебя не боюсь.
"Thou dost me injustice," said the Templar; "by earth, sea, and sky, thou dost me injustice!	- Ты несправедлива ко мне, - сказал храмовник. -Клянусь землей, морем и небесами, ты ко мне несправедлива!

I am not naturally that which you have seen me, hard, selfish, and relentless.	Я от природы совсем не таков, каким ты меня видишь - жестоким, себялюбивым, беспощадным.
It was woman that taught me cruelty, and on woman therefore I have exercised it; but not upon such as thou.	Женщина научила меня жестокосердию, а потому я и мстил всегда женщинам, но не таким, как ты.
Hear me, Rebecca-Never did knight take lance in his hand with a heart more devoted to the lady of his love than Brian de Bois-Guilbert.	Выслушай меня, Ревекка. Ни один рыцарь не брался за боевое копье с сердцем, более преданным своей даме, чем мое.
She, the daughter of a petty baron, who boasted for all his domains but a ruinous tower, and an unproductive vineyard, and some few leagues of the barren Landes of Bourdeaux, her name was known wherever deeds of arms were done, known wider than that of many a lady's that had a county for a dowery.-Yes," he continued, pacing up and down the little platform, with an animation in which he seemed to lose all consciousness of Rebecca's presence-"Yes, my deeds, my danger, my blood, made the name of Adelaide de Montemare known from the court of Castile to that of Byzantium.	Она была дочь мелкопоместного барона. Все их достояние заключалось в полуразрушенной башне, в бесплодном винограднике да в нескольких акрах тощей земли в окрестностях Бордо. Но имя ее было известно повсюду, где оружием совершались подвиги, оно стало известнее, чем имена многих девиц, за которыми сулили в приданое целые графства. Да, -продолжал он, в волнении шагая взад и вперед по узкой площадке и как бы забыв о присутствии Ревекки, - да, мои подвиги, перенесенные мной опасности, пролитая кровь прославили имя Аделаиды де Монтемар от королевских дворов Кастилии и до Византии.
And how was I requited?-When I returned with my dear-bought honours, purchased by toil and blood, I found her wedded to a Gascon squire, whose name was never heard beyond the limits of his own paltry domain!	А как она мне отплатила за это? Когда я воротился к ней с почестями, купленными ценой собственной крови и трудов, оказалось, что она замужем за мелким гасконским дворянином, неизвестным за пределами его жалкого поместья.
Truly did I love her, and bitterly did I revenge me of her broken faith!	А я искренне любил ее и жестоко отомстил за свою поруганную верность.
But my vengeance has recoiled on myself.	Но моя месть обрушилась на меня самого.
Since that day I have separated myself from life and its ties-My manhood must know no domestic home-must be soothed by no affectionate wife-My age must know no kindly hearth-My grave must be solitary, and no offspring must outlive me, to bear the ancient name of Bois-Guilbert.	С того дня я отказался от жизни и всех ее привязанностей. Никогда я не буду знать семейного очага. В старости не будет у меня своего теплого угла. Моя могила останется одинокой, у меня не будет наследника, чтобы продолжать старинный род Буагильберов.
At the feet of my Superior I have laid down the right of self-action-the privilege of independence.	У ног моего настоятеля я сложил все права на самостоятельность и отказался от своей независимости.
The Templar, a serf in all but the name, can possess neither lands nor goods, and lives, moves, and breathes, but at the will and pleasure of another."	Храмовник только по имени не раб, а в сущности, он живет, действует и дышит по воле и приказаниям другого лица.
"Alas!" said Rebecca, "what advantages could compensate for such an absolute sacrifice?"	- Увы, - сказала Ревекка, - какие же преимущества могут возместить такое полное отречение?
"The power of vengeance, Rebecca," replied the Templar, "and the prospects of ambition."	- А возможность мести, Ревекка, - возразил храмовник, - и огромный простор для честолюбивых замыслов.

"An evil recompense," said Rebecca, "for the surrender of the rights which are dearest to humanity."	- Плохая награда, - сказала Ревекка, - за отречение от всех благ, наиболее драгоценных для человека.
"Say not so, maiden," answered the Templar; "revenge is a feast for the gods!	- Не говори этого! - воскликнул храмовник. -Нет, мщение - это пир богов.
And if they have reserved it, as priests tell us, to themselves, it is because they hold it an enjoyment too precious for the possession of mere mortals.-And ambition? it is a temptation which could disturb even the bliss of heaven itself."-He paused a moment, and then added, "Rebecca! she who could prefer death to dishonour, must have a proud and a powerful soul.	И если правда, как уверяют нас священники, что боги приберегают это право для самих себя, значит они считают это наслаждение слишком ценным, чтобы предоставлять его простым смертным. А честолюбие! Это такое искушение, которое способно тревожить человеческую душу даже среди небесного блаженства. - Он помолчал с минуту, затем продолжал: -Клянусь богом, Ревекка, та, которая предпочла смерть бесчестию, должна иметь гордую и сильную душу.
Mine thou must be!-Nay, start not," he added, "it must be with thine own consent, and on thine own terms.	Ты должна стать моей. Нет, не пугайся, -прибавил он, - я разумею моей, но добровольно, по собственному желанию.
Thou must consent to share with me hopes more extended than can be viewed from the throne of a monarch!-Hear me ere you answer and judge ere you refuse.-The Templar loses, as thou hast said, his social rights, his power of free agency, but he becomes a member and a limb of a mighty body, before which thrones already tremble,-even as the single drop of rain which mixes with the sea becomes an individual part of that resistless ocean, which undermines rocks and ingulfs royal armadas.	Ты должна согласиться разделить со мною надежды более широкие, чем те, что открываются с высоты царского престола. Выслушай меня, прежде чем ответишь, и подумай, прежде чем отказываться. Рыцарь Храма теряет, как ты справедливо сказала, свои общественные права и возможность самостоятельной деятельности, но зато он становится членом такой могучей корпорации, перед которой даже троны начинают трепетать. Так одна капля дождя, упавшая в море, становится составной частью того непреодолимого океана, что подтачивает скалы и поглощает королевские флоты.
Such a swelling flood is that powerful league. Of this mighty Order I am no mean member, but already one of the Chief Commanders, and may well aspire one day to hold the batoon of Grand Master.	Такова же всеобъемлющая сила нашей грозной лиги, и я далеко не последний из членов этого мощного ордена. Я состою в нем одним из главных командоров и могу надеяться со временем получить жезл гроссмейстера.
The poor soldiers of the Temple will not alone place their foot upon the necks of kings-a hemp-sandall'd monk can do that.	Рыцари Храма не довольствуются тем, что могут стать пятой на шею распростертого монарха.
Our mailed step shall ascend their throne-our gauntlet shall wrench the sceptre from their gripe.	Это доступно всякому монаху, носящему веревочные туфли.
Not the reign of your vainly-expected Messiah offers such power to your dispersed tribes as my ambition may aim at. I have sought but a kindred spirit to share it, and I have found such in thee."	Нет, наши тяжелые стопы поднимутся по ступеням тронов, и наши железные перчатки будут вырывать скипетры из рук венценосцев. Даже в царствование вашего тщетно ожидаемого мессии рассеянным коленам вашего племени не видать такого могущества, к какому стремится мое честолюбие. Я искал лишь родственную мне душу, с кем бы мог разделить свои мечты, и в тебе я обрел такую душу.

"Sayest thou this to one of my people?" answered Rebecca.	- И это говоришь ты женщине моего племени! -воскликнула Ревекка.
"Bethink thee-"	- Одумайся!
"Answer me not," said the Templar, "by urging the difference of our creeds; within our secret conclaves we hold these nursery tales in derision.	- Не ссылайся, - прервал ее храмовник, - на различие наших верований. На тайных совещаниях нашего ордена мы смеемся над этими детскими сказками.
Think not we long remained blind to the idiotical folly of our founders, who forswore every delight of life for the pleasure of dying martyrs by hunger, by thirst, and by pestilence, and by the swords of savages, while they vainly strove to defend a barren desert, valuable only in the eyes of superstition.	Не думай, чтобы мы долго оставались слепы к бессмысленной глупости наших основателей, которые предписали нам отказаться от всех наслаждений жизни во имя радости принять мученичество, умирая от голода, от жажды, от чумы или от дротиков-дикарей, тщетно защищая своими телами голую пустыню, которая имеет ценность только в глазах суеверных людей.
Our Order soon adopted bolder and wider views, and found out a better indemnification for our sacrifices.	Наш орден скоро усвоил себе более смелые и широкие взгляды и нашел иное вознаграждение за все наши жертвы.
Our immense possessions in every kingdom of Europe, our high military fame, which brings within our circle the flower of chivalry from every Christian clime-these are dedicated to ends of which our pious founders little dreamed, and which are equally concealed from such weak spirits as embrace our Order on the ancient principles, and whose superstition makes them our passive tools.	Наши громадные поместья во всех королевствах Европы, наша военная слава, гремящая во всех странах и привлекающая в нашу среду цвет рыцарства всего христианского мира, - все это служит целям, которые и не снились нашим благочестивым основателям, но мы храним это в тайне от тех слабых умов, которые вступают в наш орден на основании старинного устава и пребывают в старых предрассудках, а мы используем их как слепое орудие нашей воли.
But I will not further withdraw the veil of our mysteries.	Но я не стану больше разоблачать перед тобой наши тайны.
That bugle-sound announces something which may require my presence.	Я слышу звуки трубы. Быть может, мое присутствие необходимо.
Think on what I have said.-Farewell!-I do not say forgive me the violence I have threatened, for it was necessary to the display of thy character.	Подумай о том, что я сказал тебе. Прощай! Не прошу прощения за то, что угрожал тебе насилием. Благодаря этому я узнал твою душу.
Gold can be only known by the application of the touchstone.	Только на пробном камне узнается чистое золото.
I will soon return, and hold further conference with thee."	Я скоро вернусь, и мы еще поговорим.
He re-entered the turret-chamber, and descended the stair, leaving Rebecca scarcely more terrified at the prospect of the death to which she had been so lately exposed, than at the furious ambition of the bold bad man in whose power she found herself so unhappily placed.	Он прошел через комнату и стал спускаться по лестнице, оставив Ревекку одну. Даже перед лицом страшной смерти, которой она собиралась себя подвергнуть, не испытывала она такого ужаса, какой ощущала при виде яростного честолюбия отважного злодея, во власть которого попала.

When she entered the turret-chamber, her first duty was to return thanks to the God of Jacob for the protection which he had afforded her, and to implore its continuance for her and for her father.	Когда она возвратилась в башенную комнату, первым ее делом было возблагодарить бога за оказанное ей покровительство, моля его и далее простереть свой покров над нею и ее отцом.
Another name glided into her petition-it was that of the wounded Christian, whom fate had placed in the hands of bloodthirsty men, his avowed enemies.	Еще одно имя проскользнуло в ее молитве: то было имя раненого христианина, которого судьба предала в руки кровожадных людей, личных врагов его.
Her heart indeed checked her, as if, even in communing with the Deity in prayer, she mingled in her devotions the recollection of one with whose fate hers could have no alliance-a Nazarene, and an enemy to her faith.	Правда, совесть упрекала ее за то, что, даже обращаясь к божеству, она в набожной молитве вспоминала о человеке, с которым ей никогда не суждено было соединиться, о назареянине и враге ее веры.
But the petition was already breathed, nor could all the narrow prejudices of her sect induce Rebecca to wish it recalled.	Но молитва была уже произнесена, и, каковы бы ни были предрассудки ее единоверцев, Ревекка не хотела от нее отказаться.
CHAPTER XXV	Глава XXV
A damn'd cramp piece of penmanship as ever I saw in my life! -She Stoops to Conquer	В жизни своей не видел я таких омерзительных каракулей! Тут сам черт ногу сломит! "Она уступает, чтобы победить"
When the Templar reached the hall of the castle, he found De Bracy already there.	Войдя в большой зал замка, храмовник застал там де Браси.
"Your love-suit," said De Bracy, "hath, I suppose, been disturbed, like mine, by this obstreperous summons.	- Ваши любовные похождения, - сказал де Браси, - вероятно, были прерваны, как и мои, этими оглушительными звуками.
But you have come later and more reluctantly, and therefore I presume your interview has proved more agreeable than mine."	Но вы пришли позднее меня и с явной неохотой, из чего я заключаю, что ваше свидание было гораздо приятнее, чем мое.
"Has your suit, then, been unsuccessfully paid to the Saxon heiress?" said the Templar.	- Значит, вы успешно сватались к саксонской наследнице? - спросил храмовник.
"By the bones of Thomas a Becket," answered De Bracy, "the Lady Rowena must have heard that I cannot endure the sight of women's tears."	- Клянусь костями Фомы Бекета, - отвечал де Браси, - эта леди Ровена, наверно, слышала, что я не выношу женских слез.
"Away!" said the Templar; "thou a leader of a Free Company, and regard a woman's tears!	- Вот тебе раз! - молвил храмовник. -Предводитель вольной дружины обращает внимание на женские слезы? Удивительно!
A few drops sprinkled on the torch of love, make the flame blaze the brighter."	Если несколько капель и упадет на факел любви, пламя разгорится еще ярче.
"Gramercy for the few drops of thy sprinkling," replied De Bracy; "but this damsel hath wept enough to extinguish a beacon-light.	- Спасибо за несколько капель! - возразил де Браси. - Эта девица пролила столько слез, что потушила бы целый костер.
Never was such wringing of hands and such overflowing of eyes, since the days of St Niobe, of whom Prior Aymer told us.	Такой скорби, таких потоков слез не видано со времен святой Ниобы, о которой нам рассказывал приор Эймер.
30 A water-fiend hath possessed the fair Saxon."	Точно сам водяной бес вселился в прекрасную саксонку.

"A legion of fiends have occupied the bosom of the Jewess," replied the Templar; "for, I think no single one, not even Apollyon himself, could have inspired such indomitable pride and resolution.-But where is Front-de-Boeuf?	- А в мою еврейку вселился, должно быть, целый легион бесов, - сказал храмовник, - потому что едва ли один бес, будь он хоть сам Аполлион, мог бы внушить ей столько неукротимой гордости, столько решимости. Но где же Фрон де Беф?
That horn is sounded more and more clamorously."	Этот рог трубит все громче и пронзительнее.
"He is negotiating with the Jew, I suppose," replied De Bracy, coolly; "probably the howls of Isaac have drowned the blast of the bugle.	- Он, вероятно, занялся Исааком, - хладнокровно сказал де Браси. - Возможно, что вопли Исаака заглушают рев этого рога.
Thou mayst know, by experience, Sir Brian, that a Jew parting with his treasures on such terms as our friend Front-de-Boeuf is like to offer, will raise a clamour loud enough to be heard over twenty horns and trumpets to boot.	Ты, я думаю, знаешь по опыту, сэр Бриан, что когда еврей расстается со своими сокровищами на таких условиях, какие, вероятно, поставил ему Фрон де Беф, он так кричит, что из-за его визга не услышишь и двадцати рогов с трубой в придачу.
But we will make the vassals call him."	Однако пора послать за хозяином.
They were soon after joined by Front-de-Boeuf, who had been disturbed in his tyrannic cruelty in the manner with which the reader is acquainted, and had only tarried to give some necessary directions.	Вскоре подоспел к ним и Фрон де Беф, прервавший свои жестокие занятия. Он слегка замешкался на пути в зал, отдавая необходимые приказания слугам.
"Let us see the cause of this cursed clamour," said Front-de-Boeuf-"here is a letter, and, if I mistake not, it is in Saxon."	- Посмотрим, в чем причина такого дьявольского шума, - сказал он. - Вот письмо. Если не ошибаюсь, оно написано по-саксонски.
He looked at it, turning it round and round as if he had had really some hopes of coming at the meaning by inverting the position of the paper, and then handed it to De Bracy.	Он смотрел на письмо, вертя его в руках, словно надеясь таким путем добраться до его смысла.
"It may be magic spells for aught I know," said De Bracy, who possessed his full proportion of the ignorance which characterised the chivalry of the period.	Наконец он передал его Морису де Браси. - Не знаю, что это за магические знаки, - сказал де Браси. Он был так же невежествен, как и большинство рыцарей того времени.
"Our chaplain attempted to teach me to write," he said, "but all my letters were formed like spear-heads and sword-blades, and so the old shaveling gave up the task."	- Наш капеллан пробовал учить меня писать, -продолжал он, - но у меня вместо букв выходили наконечники копий или лезвия мечей, так что старый поп махнул на меня рукой.
"Give it me," said the Templar. "We have that of the priestly character, that we have some knowledge to enlighten our valour."	- Дайте мне письмо, - сказал храмовник, - мы хоть тем похожи на монахов, что немножко учимся, чтобы осветить знаниями нашу доблесть.
"Let us profit by your most reverend knowledge, then," said De Bracy; "what says the scroll?"	- Так мы воспользуемся вашими почтенными познаниями, - сказал де Браси. - Ну, что же говорится в этом свитке?
"It is a formal letter of defiance," answered the Templar; "but, by our Lady of Bethlehem, if it be not a foolish jest, it is the most extraordinary cartel that ever was sent across the drawbridge of a baronial castle."	- Это письмо - формальный вызов на бой, -отвечал храмовник. - Но, клянусь вифлеемской богородицей, это самый диковинный вызов, какой когда-либо посылался через подъемный мост баронского замка, если только это не глупая шутка.
"Jest!" said Front-de-Boeuf,	- Шутка! - воскликнул Фрон де Беф.

"I would gladly know who dares jest with me in such a matter!-Read it, Sir Brian."	- Желал бы я знать, кто отважился пошутить со мной таким образом. Прочти, сэр Бриан.
The Templar accordingly read it as follows:-"I, Wamba, the son of Witless, Jester to a noble and free-born man, Cedric of Rotherwood, called the Saxon,-And I, Gurth, the son of Beowulph, the swineherd--"	Храмовник начал читать вслух: - "Я, Вамба, сын Безмозглого, шут в доме благородного и знатного дворянина Седрика Ротервудского, по прозванию Сакс, и я. Гурт, сын Беовульфа, свинопас"...
"Thou art mad," said Front-de-Boeuf, interrupting the reader.	- Ты с ума сошел! - прервал его Фрон де Беф.
"By St Luke, it is so set down," answered the Templar. Then resuming his task, he went on,-"I, Gurth, the son of Beowulph, swineherd unto the said Cedric, with the assistance of our allies and confederates, who make common cause with us in this our feud, namely, the good knight, called for the present 'Le Noir Faineant', and the stout yeoman, Robert Locksley, called Cleave-the-Wand. Do you, Reginald Front de-Boeuf, and your allies and accomplices whomsoever, to wit, that whereas you have, without cause given or feud declared, wrongfully and by mastery seized upon the person of our lord and master the said Cedric; also upon the person of a noble and freeborn damsel, the Lady Rowena of Hargottstandstede; also upon the person of a noble and freeborn man, Athelstane of Coningsburgh; also upon the persons of certain freeborn men, their 'cnichts'; also upon certain serfs, their born bondsmen; also upon a certain Jew, named Isaac of York, together with his daughter, a Jewess, and certain horses and mules: Which noble persons, with their 'cnichts' and slaves, and also with the horses and mules, Jew and Jewess beforesaid, were all in peace with his majesty, and travelling as liege subjects upon the king's highway; therefore we require and demand that the said noble persons, namely, Cedric of Rotherwood, Rowena of Hargottstandstede, Athelstane of Coningsburgh, with their servants, 'cnichts', and followers, also the horses and mules, Jew and Jewess aforesaid, together with all goods and chattels to them pertaining, be, within an hour after the delivery hereof, delivered to us, or to those whom we shall appoint to receive the same, and that untouched and unharmed in body and goods.	- Клянусь святым Лукой, здесь так написано, -отвечал храмовник и продолжал: - "... я, Гурт, сын Беовульфа, свинопас в поместье вышеозначенного Седрика, при содействии наших союзников и единомышленников, состоящих с нами заодно в этом деле, а именно: храброго рыцаря, именуемого Черный Лентяй, и доброго иомена Роберта Локсли, по прозвищу Меткий Стрелок, объявляем вам, Реджинальд Фрон де Беф, и всем, какие есть при вас сообщники и союзники, что вы без всякой причины и без объявления вражды, хитростью и лукавством захватили в плен нашего хозяина и властелина, означенного Седрика, а также высокорожденную девицу леди Ровену из Харготстандстида, а также благородного дворянина Ательстана Конингсбурского, а также и нескольких человек свободно рожденных людей, находящихся у них в услужении, равно как и нескольких крепостных, также некоего еврея Исаака из Йорка с дочерью, а также завладели лошадьми и мулами; указанные высокорожденные особы, со своими слугами и рабами, лошадьми и мулами, а равно и означенные еврей с еврейкой, ничем не провинились перед его величеством, а мирно проезжали королевской дорогой, как подобает верным подданным короля, а потому мы просим и требуем дабы означенные благородные особы, сиречь Седрик Ротервудский, Ровена из Харготстандстида и Ательстан Конингсбургский со своими слугами, рабами, лошадьми, мулами, евреем и еврейкою, а также все их добро и пожитки были не позже как через час по получении сего выданы нам или кому мы прикажем принять их в целости и сохранности, не поврежденными ни телесно, ни в рассуждении имущества их.
Failing of which, we do pronounce to you, that we hold ye as robbers and traitors, and will wager our bodies against ye in battle, siege, or otherwise, and do our utmost to your annoyance and destruction.	В противном случае объявляем вам, что считаем вас изменниками и разбойниками, намереваемся драться с вами, донимать осадой, приступом или иначе и чинить вам всякую досаду и разорение.

Wherefore may God have you in his keeping.-Signed by us upon the eve of St Withold's day, under the great trysting oak in the Hart-hill Walk, the above being written by a holy man, Clerk to God, our Lady, and St Dunstan, in the Chapel of Copmanhurst."	Чего ради и молим бога помиловать вас. Писано накануне праздника Витольда, под большим Сборным Дубом на Оленьем Холме; а писал те слова праведный чело- век, служитель господа, богоматери и святого Дунстана, причетник лесной часовни, что в Копменхерсте".
At the bottom of this document was scrawled, in the first place, a rude sketch of a cock's head and comb, with a legend expressing this hieroglyphic to be the sign-manual of Wamba, son of Witless.	Внизу документа был нацарапан сначала грубый рисунок, изображавший петушью голову со стоячим гребешком и подписью, что такова печать Вамбы, сына Безмозглого.
Under this respectable emblem stood a cross, stated to be the mark of Gurth, the son of Beowulph. Then was written, in rough bold characters, the words, "Le Noir Faineant". And, to conclude the whole, an arrow, neatly enough drawn, was described as the mark of the yeoman Locksley.	Крест, начертанный ниже этой почетной эмблемы, обозначал подпись Гурта, сына Беовульфа; затем следовали четко и крупно написанные слова: "Черный Лентяй"; а еще ниже довольно удачное изображение стрелы служило подписью иомена Локсли.
The knights heard this uncommon document read from end to end, and then gazed upon each other in silent amazement, as being utterly at a loss to know what it could portend.	Рыцари выслушали до конца этот необыкновенный документ и в недоумении переглянулись, не понимая, что это значит.
De Bracy was the first to break silence by an uncontrollable fit of laughter, wherein he was joined, though with more moderation, by the Templar.	Де Браси первый нарушил молчание взрывом неудержимого хохота, храмовник последовал, правда более сдержанно, его примеру.
Front-de-Boeuf, on the contrary, seemed impatient of their ill-timed jocularity.	Но Фрон де Беф, казалось, был недоволен их несвоевременной смешливостью.
"I give you plain warning," he said, "fair sirs, that you had better consult how to bear yourselves under these circumstances, than give way to such misplaced merriment."	- Предупреждаю вас, господа, - сказал он, -что при настоящих обстоятельствах нам следует серьезно подумать, что предпринять, а не предаваться легкомысленному веселью.
"Front-de-Boeuf has not recovered his temper since his late overthrow," said De Bracy to the Templar; "he is cowed at the very idea of a cartel, though it come but from a fool and a swineherd."	- Фрон де Беф все еще не может опомниться с тех пор, как его свалили с лошади, - сказал де Браси.- Его коробит при одном упоминании о вызове, хотя бы этот вызов шел от шута и от свинопаса.
"By St Michael," answered Front-de-Boeuf, "I would thou couldst stand the whole brunt of this adventure thyself, De Bracy.	- Клянусь святым Михаилом, - отвечал Фрон де Беф, - было бы гораздо лучше, если бы ты один отвечал за эту затею, де Браси!
These fellows dared not have acted with such inconceivable impudence, had they not been supported by some strong bands.	Эти людишки не дерзнули бы обращаться ко мне с такой наглостью, если бы им на подмогу не подоспели сильные разбойничьи шайки.
There are enough of outlaws in this forest to resent my protecting the deer.	В этом лесу множество бродяг. Все они на меня злы за то, что я строго охраняю дичь.
I did but tie one fellow, who was taken redhanded and in the fact, to the horns of a wild stag, which gored him to death in five minutes, and I had as many arrows shot at me as there were launched against yonder target at Ashby.-Here, fellow," he added, to one of his attendants, "hast thou sent out to see by what force this precious challenge is to be supported?"	Я только раз захватил на месте преступления одного парня - у него еще и руки были в крови -и велел его привязать к рогам дикого оленя. Правда, тот в пять минут разорвал его в клочья. Так вот, с тех пор столько раз стреляли в меня из лука, точно я та мишень, что стояла на днях в Ашби... Эй ты! - крикнул он одному из слуг. - Посылал ли ты узнать, сколько их там собралось?

"There are at least two hundred men assembled in the woods," answered a squire who was in attendance.	- В лесу по крайней мере двести человек, -отвечал слуга.
"Here is a proper matter!" said Front-de-Boeuf, "this comes of lending you the use of my castle, that cannot manage your undertaking quietly, but you must bring this nest of hornets about my ears!"	- Прекрасно! - сказал Фрон де Беф. - Вот что значит предоставить свой замок в распоряжение людей, которые не умеют тихо выполнить свое предприятие! Очень нужно было дразнить этот осиный рой!
"Of hornets?" said De Bracy; "of stingless drones rather; a band of lazy knaves, who take to the wood, and destroy the venison rather than labour for their maintenance."	- Осиный рой? - сказал де Браси. - Просто трутни, у которых и жала нет. Ведь все они -обленившиеся рабы, которые бегут в леса и промышляют грабежом, чтобы не работать.
"Stingless!" replied Front-de-Boeuf; "fork-headed shafts of a cloth-yard in length, and these shot within the breadth of a French crown, are sting enough."	- Жала нет? - возразил Фрон де Беф. - Стрела с раздвоенным концом в три фута длиной, что попадает в мелкую французскую монету, -хорошее жало.
"For shame, Sir Knight!" said the Templar.	- Стыдитесь, сэр рыцарь! - воскликнул храмовник.
"Let us summon our people, and sally forth upon them.	- Соберем своих людей и сделаем против них вылазку.
One knight-ay, one man-at-arms, were enough for twenty such peasants."	Один рыцарь и даже один вооруженный воин стоят двадцати таких вояк.
"Enough, and too much," said De Bracy;	- Еще бы! - сказал де Браси.
"I should only be ashamed to couch lance against them."	- Мне совестно выехать на них с копьем.
"True," answered Front-de-Boeuf; "were they black Turks or Moors, Sir Templar, or the craven peasants of France, most valiant De Bracy; but these are English yeomen, over whom we shall have no advantage, save what we may derive from our arms and horses, which will avail us little in the glades of the forest.	- Это было бы верно, - сказал Фрон де Беф, - будь это турки или мавры, сэр храмовник, или трусливые французские крестьяне, доблестный де Браси, но тут речь идет об английских иоменах. Единственное наше преимущество -рыцарское вооружение и боевые кони. Но на лесных тропинках от них проку мало.
Sally, saidst thou? we have scarce men enough to defend the castle.	Ты говоришь, сделаем вылазку. Да ведь у нас так мало народу, что едва хватит на защиту замка!
The best of mine are at York; so is all your band, De Bracy; and we have scarcely twenty, besides the handful that were engaged in this mad business."	Лучшие из моих людей - в Йорке; твоя дружина вся целиком там же, де Браси. В замке едва наберется человек двадцать, не считая той горстки людей, которые принимали участие в вашей безумной затее.
"Thou dost not fear," said the Templar, "that they can assemble in force sufficient to attempt the castle?"	- Ты опасаешься, - спросил храмовник, - что их набралось достаточно, чтобы пойти на приступ замка?
"Not so, Sir Brian," answered Front-de-Boeuf. "These outlaws have indeed a daring captain; but without machines, scaling ladders, and experienced leaders, my castle may defy them."	- Нет, сэр Бриан, - ответил Фрон де Беф, - у этих разбойников, правда, очень отважный начальник, но без осадных машин, без составных лестниц и без опытных руководителей они ничего не поделают с моим замком.

"Send to thy neighbours," said the Templar, "let them assemble their people, and come to the rescue of three knights, besieged by a jester and a swineherd in the baronial castle of Reginald Front-de-Boeuf!"	- Разошли гонцов к соседям, - сказал храмовник, -пускай поторопятся на выручку к трем рыцарям, осаждаемым шутом и свинопасом в баронском замке Реджинальда Фрон де Бефа.
"You jest, Sir Knight," answered the baron; "but to whom should I send?-Malvoisin is by this time at York with his retainers, and so are my other allies; and so should I have been, but for this infernal enterprise."	- Вы шутите, сэр рыцарь! - отвечал барон. - К кому же послать? Мальвуазен, наверно, успел уже отправиться в Йорк со своими людьми, остальные мои союзники - тоже. Да и мне самому следовало бы быть там, если бы не эта проклятая затея.
"Then send to York, and recall our people," said De Bracy.	- Так пошли в Йорк отозвать наших людей обратно, - сказал де Браси.
"If they abide the shaking of my standard, or the sight of my Free Companions, I will give them credit for the boldest outlaws ever bent bow in green-wood."	- Если эти бродяги не разбегутся, завидя мое знамя и моих стрелков, я скажу, что они храбрейшие из разбойников, когда-либо пускавших стрелы в зеленых лесах.
"And who shall bear such a message?" said Front-de-Boeuf; "they will beset every path, and rip the errand out of his bosom.-I have it," he added, after pausing for a moment-"Sir Templar, thou canst write as well as read, and if we can but find the writing materials of my chaplain, who died a twelvemonth since in the midst of his Christmas carousals-"	- А кто отвезет такое письмо? - сказал Фрон де Беф. - Они устроят засады на каждой тропинке, поймают гонца и вытащат у него из-за пазухи письмо... Вот что я надумал, - прибавил он, помолчав немного. - Сэр храмовник, ты умеешь не только читать, но и писать... Лишь бы нам отыскать письменные принадлежности моего капеллана, умершего в прошлом году, в разгар святочного веселья.
"So please ye," said the squire, who was still in attendance, "I think old Urfried has them somewhere in keeping, for love of the confessor.	- Осмелюсь доложить, - вмешался оруженосец, все еще стоявший перед хозяином, - старая Урфрида, кажется, хранит их у себя, на память о своем духовнике.
He was the last man, I have heard her tell, who ever said aught to her, which man ought in courtesy to address to maid or matron."	Я слышал, как она говорила, будто он был последним человеком, от которого она слыхала такие речи, какие прилично слушать женщинам...
"Go, search them out, Engelred," said Front-de-Boeuf; "and then, Sir Templar, thou shalt return an answer to this bold challenge."	- Так ступай и принеси что нужно, Энгельред, -сказал Фрон де Беф, - а ты, сэр храмовник, напиши ответ на их дерзкий вызов.
"I would rather do it at the sword's point than at that of the pen," said Bois-Guilbert; "but be it as you will."	- Я бы предпочел отвечать им мечом, а не пером, -сказал Буагильбер, - но как хотите, будь по-вашему.
He sat down accordingly, and indited, in the French language, an epistle of the following tenor:-"Sir Reginald Front-de-Boeuf, with his noble and knightly allies and confederates, receive no defiances at the hands of slaves, bondsmen, or fugitives.	Он сел к столу и на французском языке сочинил письмо такого содержания: Сэр Реджинальд Фрон де Беф и благородные рыцари, его единомышленники и союзники, не принимают вызова со стороны рабов, крепостных и беглых людей.
If the person calling himself the Black Knight have indeed a claim to the honours of chivalry, he ought to know that he stands degraded by his present association, and has no right to ask reckoning at the hands of good men of noble blood.	Если лицо, именующее себя Черным Рыцарем, действительно имеет честь принадлежать к рыцарскому сословию, ему должно быть известно, что он унизил себя подобным союзом и не имеет права требовать уважения со стороны знатных особ благородного происхождения.

Touching the prisoners we have made, we do in Christian charity require you to send a man of religion, to receive their confession, and reconcile them with God; since it is our fixed intention to execute them this morning before noon, so that their heads being placed on the battlements, shall show to all men how lightly we esteem those who have bestirred themselves in their rescue.	Что касается пленных, то мы, соблюдая христианское милосердие, просим вас прислать какое-либо духовное лицо, чтобы исповедать их и примирить с богом, ибо мы порешили казнить их сегодня до полудня и выставить их головы на стенах замка, чтобы показать всем, как мы мало считаемся с теми, кто взялся их освобождать.
Wherefore, as above, we require you to send a priest to reconcile them to God, in doing which you shall render them the last earthly service."	А потому, как уже сказано, просим прислать священника, дабы приготовить их к смерти. Исполнением нашей просьбы вы окажете последнюю услугу в земной их жизни.
This letter being folded, was delivered to the squire, and by him to the messenger who waited without, as the answer to that which he had brought.	Сложив это письмо, Фрон де Беф отдал его слуге для вручения гонцу, дожидавшемуся у ворот ответа на принесенное им послание.
The yeoman having thus accomplished his mission, returned to the head-quarters of the allies, which were for the present established under a venerable oak-tree, about three arrow-flights distant from the castle.	Иомен, исполнивший это поручение, возвратился в главную квартиру союзников, расположенную под старым, развесистым дубом, на расстоянии трех выстрелов из лука от замка.
Here Wamba and Gurth, with their allies the Black Knight and Locksley, and the jovial hermit, awaited with impatience an answer to their summons.	Здесь Вамба, Гурт, Черный Рыцарь и Локсли, а также веселый отшельник с нетерпением ожидали ответа на свой вызов.
Around, and at a distance from them, were seen many a bold yeoman, whose silvan dress and weatherbeaten countenances showed the ordinary nature of their occupation.	Немного дальше виднелось немало отважных иоменов, зеленая одежда и загорелые лица которых показывали, какого рода ремеслом они промышляли.
More than two hundred had already assembled, and others were fast coming in.	Их собралось уже более двухсот человек, к ним непрестанно присоединялись все новые и новые отряды.
Those whom they obeyed as leaders were only distinguished from the others by a feather in the cap, their dress, arms, and equipments being in all other respects the same.	Их вожди только тем и отличались от своих подчиненных, что на шапке у них было по одному перу; во всем остальном они были одеты и вооружены совершенно одинаково с прочими.
Besides these bands, a less orderly and a worse armed force, consisting of the Saxon inhabitants of the neighbouring township, as well as many bondsmen and servants from Cedric's extensive estate, had already arrived, for the purpose of assisting in his rescue.	Помимо этих ватаг на подмогу сходились саксы из ближайших местечек, а также крепостные люди и слуги из обширных поместий Седрика, явившиеся выручать своего хозяина.
Few of these were armed otherwise than with such rustic weapons as necessity sometimes converts to military purposes.	Они были вооружены по преимуществу вилами, косами, цепами и другими хозяйственными орудиями.
Boar-spears, scythes, flails, and the like, were their chief arms; for the Normans, with the usual policy of conquerors, were jealous of permitting to the vanquished Saxons the possession or the use of swords and spears.	Норманны, придерживаясь обычной политики завоевателей, не позволяли побежденным саксам владеть мечами и копьями.

These circumstances rendered the assistance of the Saxons far from being so formidable to the besieged, as the strength of the men themselves, their superior numbers, and the animation inspired by a just cause, might otherwise well have made them.	По этой причине саксы были далеко не так страшны для осажденных, как могли бы оказаться, если принять в расчет их крепкое телосложение, их многочисленность, а также воодушевление, с которым они взялись постоять за правое дело.
It was to the leaders of this motley army that the letter of the Templar was now delivered.	Предводителям этого пестрого войска и было вручено письмо храмовника.
Reference was at first made to the chaplain for an exposition of its contents.	Прежде всего отдали его отшельнику, прося прочесть, что там написано.
"By the crook of St Dunstan," said that worthy ecclesiastic, "which hath brought more sheep within the sheepfold than the crook of e'er another saint in Paradise, I swear that I cannot expound unto you this jargon, which, whether it be French or Arabic, is beyond my guess."	- Клянусь посохом святого Дунстана, - сказал этот почтенный монах, - а этим посохом он собрал такую паству, как ни один святой в раю... Клянусь, что не только не могу прочитать вам то, о чем тут сказано, но не скажу даже, по-французски оно написано или поарабски.
He then gave the letter to Gurth, who shook his head gruffly, and passed it to Wamba.	С этими словами он передал письмо Гурту, который угрюмо мотнул головой и отдал его Вамбе.
The Jester looked at each of the four corners of the paper with such a grin of affected intelligence as a monkey is apt to assume upon similar occasions, then cut a caper, and gave the letter to Locksley.	Ухмыляясь с таким хитрым видом, какой мог бы быть у обезьяны при подобных обстоятельствах, шут осмотрел все четыре угла бумаги, потом подпрыгнул и отдал письмо Роберту Локсли.
"If the long letters were bows, and the short letters broad arrows, I might know something of the matter," said the brave yeoman; "but as the matter stands, the meaning is as safe, for me, as the stag that's at twelve miles distance."	- Кабы длинные буквы были луки, а короткие -стрелы, я бы что-нибудь разобрал, - сказал честный иомен. - А теперь я так же не могу понять смысл этих знаков, как подстрелить оленя, который гуляет за двенадцать миль отсюда.
"I must be clerk, then," said the Black Knight; and taking the letter from Locksley, he first read it over to himself, and then explained the meaning in Saxon to his confederates.	- Придется уж мне послужить вам чтецом, - сказал Черный Рыцарь и, взяв письмо из рук Локсли, прочел его сначала про себя, а потом по-саксонски изложил его содержание своим союзникам.
"Execute the noble Cedric!" exclaimed Wamba; "by the rood, thou must be mistaken, Sir Knight."	- Казнить благородного Седрика! - воскликнул Вамба.
"Not I, my worthy friend," replied the knight,	- Клянусь крестом, ты, должно быть, ошибся, сэр рыцарь.
"I have explained the words as they are here set down."	- Нет, мой почтенный друг, - отвечал рыцарь, - я вам в точности передал то, что тут написано.
"Then, by St Thomas of Canterbury," replied Gurth, "we will have the castle, should we tear it down with our hands!"	- В таком случае, - сказал Гурт, - клянусь святым Фомой, надо взять замок, хотя бы пришлось голыми руками разобрать его по камешку.
"We have nothing else to tear it with," replied Wamba; "but mine are scarce fit to make mammocks of freestone and mortar."	- Нам с тобой больше и нечем орудовать, - сказал Вамба, - только мои руки вряд ли годятся на это.

"'Tis but a contrivance to gain time," said Locksley; "they dare not do a deed for which I could exact a fearful penalty."	- Это они так говорят, чтобы выиграть время, -сказал Локсли. - Они не решатся на дело, за которое им придется отвечать своей головой.
"I would," said the Black Knight, "there were some one among us who could obtain admission into the castle, and discover how the case stands with the besieged.	- Было бы хорошо, - сказал Черный Рыцарь, - если бы кто-нибудь из нас ухитрился проникнуть в замок, чтобы разузнать, как там обстоят дела.
Methinks, as they require a confessor to be sent, this holy hermit might at once exercise his pious vocation, and procure us the information we desire."	Они просят прислать священника для принятия исповеди; по-моему, наш святой отшельник мог бы исполнить эту благочестивую обязанность; заодно он доставил бы нам нужные сведения.
"A plague on thee, and thy advice!" said the pious hermit;	- А, черт бы тебя побрал с твоими советами! -воскликнул святой пустынник.
"I tell thee, Sir Slothful Knight, that when I doff my friar's frock, my priesthood, my sanctity, my very Latin, are put off along with it; and when in my green jerkin, I can better kill twenty deer than confess one Christian."	- Я же тебе говорил, сэр Лентяй, что когда я сбрасываю рясу, вместе с ней снимаю и мой духовный сан, так что вся моя святость и даже латынь пропадают. В зеленом кафтане я скорее способен подстрелить двадцать оленей, чем исповедать одного христианина.
"I fear," said the Black Knight, "I fear greatly, there is no one here that is qualified to take upon him, for the nonce, this same character of father confessor?"	- Боюсь, - сказал Черный Рыцарь, - что здесь никого не найдется, кто бы годился на роль отца-исповедника.
All looked on each other, and were silent.	Все переглядывались между собой и молчали.
"I see," said Wamba, after a short pause, "that the fool must be still the fool, and put his neck in the venture which wise men shrink from.	- Ну, я вижу, - сказал Вамба после короткой паузы, - что дураку на роду написано оставаться в дураках и совать шею в такое ярмо, от которого умные люди шарахаются.
You must know, my dear cousins and countrymen, that I wore russet before I wore motley, and was bred to be a friar, until a brain-fever came upon me and left me just wit enough to be a fool.	Да будет вам известно, дорогие братья и земляки, что до шутовского колпака я носил рясу и до тех пор готовился в монахи, пока не началось у меня воспаление мозгов и осталось у меня ума не больше чем на дурака.
I trust, with the assistance of the good hermit's frock, together with the priesthood, sanctity, and learning which are stitched into the cowl of it, I shall be found qualified to administer both worldly and ghostly comfort to our worthy master Cedric, and his companions in adversity."	Вот я и думаю, что с помощью той святости, благочестия и латинской учености, которые зашиты в капюшоне доброго отшельника, я сумею доставить как мирское, так и духовное утешение нашему хозяину, благородному Седрику, а также и его товарищам по несчастью.
"Hath he sense enough, thinkst thou?" said the Black Knight, addressing Gurth.	- Как ты думаешь, годится он на это? - спросил у Гурта Черный Рыцарь.
"I know not," said Gurth; "but if he hath not, it will be the first time he hath wanted wit to turn his folly to account."	- Уж право не знаю, - отвечал Гурт. - Если окажется негодным, то это будет первый случай, когда его ум не подоспеет на выручку его глупости.
"On with the frock, then, good fellow," quoth the Knight, "and let thy master send us an account of their situation within the castle.	- Так надевай рясу, добрый человек, - сказал Черный Рыцарь, - и пускай твой хозяин через тебя пришлет нам весть о том, как обстоят дела у них в замке.

Their numbers must be few, and it is five to one they may be accessible by a sudden and bold attack.	Там, должно быть, мало народу, так что внезапное и смелое нападение может увенчаться полным успехом.
Time wears-away with thee."	Однако время не терпит, иди скорее.
"And, in the meantime," said Locksley, "we will beset the place so closely, that not so much as a fly shall carry news from thence.	- А мы между тем, - сказал Локсли, - так обложим все стены кругом, что ни одна муха оттуда не вылетит без нашего ведома.
So that, my good friend," he continued, addressing Wamba, "thou mayst assure these tyrants, that whatever violence they exercise on the persons of their prisoners, shall be most severely repaid upon their own."	Ты скажи этим злодеям, друг мой, - продолжал он, обращаясь к Вамбе, - что за всякое насилие, учиненное над пленниками, мы с них самих взыщем вдесятеро.
"Pax vobiscum," said Wamba, who was now muffled in his religious disguise.	- Pax vobiscum! [18] - сказал Вамба, успевший напялить на себя полное монашеское облачение.
And so saying he imitated the solemn and stately deportment of a friar, and departed to execute his mission.	Произнося эти слова, он принял степенную и торжественную осанку и чинной поступью отправился выполнять свою миссию.
CHAPTER XXVI	Глава XXVI
The hottest horse will oft be cool, The dullest will show fire; The friar will often play the fool, The fool will play the friar. -Old Song	Конь вдруг начнет плестись рысцой, А клячи вскачь пойдут; Так станет вдруг шутом святой, Монахом станет шут. Старинная песня
When the Jester, arrayed in the cowl and frock of the hermit, and having his knotted cord twisted round his middle, stood before the portal of the castle of Front-de-Boeuf, the warder demanded of him his name and errand.	Когда шут, облаченный в рясу отшельника и препоясанный узловатою веревкою, появился перед воротами замка Реджинальда Фрон де Бефа, привратник спросил, как его зовут и зачем он пришел.
"Pax vobiscum," answered the Jester,	- Pax vobiscum! - отвечал шут.
"I am a poor brother of the Order of St Francis, who come hither to do my office to certain unhappy prisoners now secured within this castle."	- Я смиренный монах францисканского ордена, пришел преподать утешение несчастным узникам, находящимся в стенах этого замка.
"Thou art a bold friar," said the warder, "to come hither, where, saving our own drunken confessor, a cock of thy feather hath not crowed these twenty years."	- Храбрый же ты монах, - сказал привратник, -коли отважился прийти сюда; здесь, за исключением нашего пьяного капеллана, уже двадцать лет не кукарекали такие петухи, как ты.
"Yet I pray thee, do mine errand to the lord of the castle," answered the pretended friar; "trust me it will find good acceptance with him, and the cock shall crow, that the whole castle shall hear him."	- Уж, пожалуйста, сделай милость, - сказал мнимый монах, - доложи обо мне хозяину замка. Поверь, что он меня примет охотно. А петух так громко закукарекает, что по всему замку будет слышно.
"Gramercy," said the warder; "but if I come to shame for leaving my post upon thine errand, I will try whether a friar's grey gown be proof against a grey-goose shaft."	- Вот за это спасибо! - сказал привратник. - Но если мне достанется за то, что я покинул сторожку ради твоего поручения, я посмотрю, выдержит ли серая одежда монаха стрелу дикого гуся.

With this threat he left his turret, and carried to the hall of the castle his unwonted intelligence, that a holy friar stood before the gate and demanded instant admission.	С этими словами привратник вышел из башенки и отправился в большой зал замка с небывалым известием, что у ворот стоит святой монах и просит позволения немедленно войти.
With no small wonder he received his master's commands to admit the holy man immediately; and, having previously manned the entrance to guard against surprise, he obeyed, without further scruple, the commands which he had received.	К немалому его удивлению, хозяин приказал тотчас впустить святого человека, и привратник, поставив часовых охранять ворота, без дальнейших рассуждении отправился исполнять порученное приказание.
The harebrained self-conceit which had emboldened Wamba to undertake this dangerous office, was scarce sufficient to support him when he found himself in the presence of a man so dreadful, and so much dreaded, as Reginald Front-de-Boeuf, and he brought out his "pax vobiscum", to which he, in a good measure, trusted for supporting his character, with more anxiety and hesitation than had hitherto accompanied it.	Всей храбрости и находчивости Вамбы едва хватило на то, чтобы не растеряться в присутствии такого человека, каким был страшный Фрон де Беф. Бедный шут произнес свое "pax vobiscum", на которое сильно полагался в исполнении своей роли, таким дрожащим и слабым голосом, каким еще никогда не возглашали этого приветствия.
But Front-de-Boeuf was accustomed to see men of all ranks tremble in his presence, so that the timidity of the supposed father did not give him any cause of suspicion.	Но Фрон де Беф привык, чтобы люди всякого сословия трепетали перед ним, так что робость мнимого монаха не возбудила в нем никаких подозрений.
"Who and whence art thou, priest?" said he.	- Кто ты, монах, и откуда? - спросил он.
"'Pax vobiscum'," reiterated the Jester,	- Pax vobiscum! - повторил шут.
"I am a poor servant of St Francis, who, travelling through this wilderness, have fallen among thieves, (as Scripture hath it,) 'quidam viator incidit in latrones', which thieves have sent me unto this castle in order to do my ghostly office on two persons condemned by your honourable justice."	- Я бедный служитель святого Франциска, шел через эти леса и попал в руки разбойников, как сказано в писании - guidam viator incidit in latrones [19], которые послали меня в этот замок исполнить священную обязанность при двух особах, осужденных вашим досточтимым правосудием на смерть.
"Ay, right," answered Front-de-Boeuf; "and canst thou tell me, holy father, the number of those banditti?"	- Так, так, - молвил Фрон де Беф. - А не можешь ли ты мне сказать, святой отец, много ли там этих бандитов?
"Gallant sir," answered the Jester, "'nomen illis legio', their name is legion."	- Доблестный господин, - отвечал Вамба, - nomen illis legio - имя им легион.
"Tell me in plain terms what numbers there are, or, priest, thy cloak and cord will ill protect thee."	- Ты мне просто скажи, сколько их, монах, не то ни твоя ряса, ни веревка не защитят тебя.
"Alas!" said the supposed friar, "'cor meum eructavit', that is to say, I was like to burst with fear! but I conceive they may be-what of yeomen-what of commons, at least five hundred men."	- Увы, - сказал мнимый монах, - cor meum eructavit [20], что значит - я чуть не умер со страху! Но сдается мне, что всех - и иоменов и простолюдинов - там наберется по крайней мере пятьсот человек.
"What!" said the Templar, who came into the hall that moment, "muster the wasps so thick here? it is time to stifle such a mischievous brood."	- Как! - воскликнул храмовник, в эту минуту вошедший в зал. - Так много слетелось этих ос? Значит, пора передавить их зловредный рой.
Then taking Front-de-Boeuf aside "Knowest thou the priest?"	Он отвел хозяина в сторону и спросил его: -Знаешь ты этого монаха?

"He is a stranger from a distant convent," said Front-de-Boeuf; "I know him not."	- Нет, - отвечал Фрон де Беф, - он не здешний, из дальнего монастыря, и я его не знаю.
"Then trust him not with thy purpose in words," answered the Templar.	- В таком случае не передавай ему на словах того, что ты хотел поручить, - сказал храмовник.
"Let him carry a written order to De Bracy's company of Free Companions, to repair instantly to their master's aid.	- Пускай он отнесет письмо от имени де Браси с приказанием его вольной дружине поспешить сюда.
In the meantime, and that the shaveling may suspect nothing, permit him to go freely about his task of preparing these Saxon hogs for the slaughter-house."	А тем временем, чтобы этот монах не догадался, в чем дело, дозволь ему выполнить свою задачу и приготовить саксонских свиней к бойне.
"It shall be so," said Front-de-Boeuf. And he forthwith appointed a domestic to conduct Wamba to the apartment where Cedric and Athelstane were confined.	- Хорошо, пусть так и будет, - отвечал Фрон де Беф и велел одному из слуг проводить Вамбу в ту комнату, где содержались Седрик и Ательстан.
The impatience of Cedric had been rather enhanced than diminished by his confinement.	Между тем нетерпение Седрика все росло и росло.
He walked from one end of the hall to the other, with the attitude of one who advances to charge an enemy, or to storm the breach of a beleaguered place, sometimes ejaculating to himself, sometimes addressing Athelstane, who stoutly and stoically awaited the issue of the adventure, digesting, in the meantime, with great composure, the liberal meal which he had made at noon, and not greatly interesting himself about the duration of his captivity, which he concluded, would, like all earthly evils, find an end in Heaven's good time.	Он расхаживал из конца в конец по залу с видом человека, который бросается в атаку или берет приступом крепость. Он то издавал какие-то восклицания, то взывал к Ательстану, который со стоическим хладнокровием ожидал исхода приключения, преспокойно переваривая весьма сытный обед. По-видимому, вопрос, долго ли продлится их тюремное заключение, мало его тревожил: он твердо уповал, что, подобно всякому земному злу, когда-нибудь и это кончится.
"'Pax vobiscum'," said the Jester, entering the apartment; "the blessing of St Dunstan, St Dennis, St Duthoc, and all other saints whatsoever, be upon ye and about ye."	- Pax vobiscum! - молвил шут, войдя к ним. -Да будет над вами благословение святого Дунстана, святого Дениса, святого Дютока и всех святых!
"Enter freely," answered Cedric to the supposed friar; "with what intent art thou come hither?"	- Войди, милости просим, - сказал Седрик мнимому монаху. - Зачем ты пришел к нам?
"To bid you prepare yourselves for death," answered the Jester.	- Я пришел приготовить вас к смерти, - отвечал шут.
"It is impossible!" replied Cedric, starting.	- Не может быть! - воскликнул Седрик, вздрогнув.
"Fearless and wicked as they are, they dare not attempt such open and gratuitous cruelty!"	- Как они ни злобны, как ни бесстрашны, они не осмелятся учинить такую явную и беспричинную расправу.
"Alas!" said the Jester, "to restrain them by their sense of humanity, is the same as to stop a runaway horse with a bridle of silk thread.	- Увы, - сказал шут, - взывать к их человеколюбию было бы столь же напрасно, как удержать закусившую удила лошадь шелковой ниткой вместо уздечки.

Bethink thee, therefore, noble Cedric, and you also, gallant Athelstane, what crimes you have committed in the flesh; for this very day will ye be called to answer at a higher tribunal."	А потому подумай хорошенько, благородный Седрик, а также и вы, доблестный Ательстан, какие прегрешения совершили вы во плоти, ибо сегодня же будете призваны к ответу пред высшее судилище.
"Hearest thou this, Athelstane?" said Cedric; "we must rouse up our hearts to this last action, since better it is we should die like men, than live like slaves."	- Слышишь ты это, Ательстан? - сказал Седрик. -Укрепимся духом для последнего нашего подвига, ибо лучше умереть как подобает мужчинам, нежели жить в неволе.
"I am ready," answered Athelstane, "to stand the worst of their malice, and shall walk to my death with as much composure as ever I did to my dinner."	- Я готов, - сказал Ательстан, - выдержать все, что может придумать их злоба, и пойду на смерть так же спокойно, как пошел бы обедать.
"Let us then unto our holy gear, father," said Cedric.	- Так приступим к святому таинству, отец мой, -сказал Седрик.
"Wait yet a moment, good uncle," said the Jester, in his natural tone; "better look long before you leap in the dark."	- Погоди минутку, дядюшка, - сказал шут своим обыкновенным голосом, - что это ты больно скоро собрался? Лучше осмотрись хорошенько, прежде чем прыгать во тьму кромешную.
"By my faith," said Cedric, "I should know that voice!"	- Право, - сказал Седрик, - его голос мне знаком.
"It is that of your trusty slave and jester," answered Wamba, throwing back his cowl.	- То голос вашего верного раба и шута, - отвечал Вамба, сбрасывая с головы капюшон.
"Had you taken a fool's advice formerly, you would not have been here at all.	- Если бы вы раньше послушались моего дурацкого совета, вы бы сюда не попали.
Take a fool's advice now, and you will not be here long."	Последуйте же хоть теперь совету дурака, и вы недолго тут останетесь.
"How mean'st thou, knave?" answered the Saxon.	- То есть как же это, плут? - спросил Седрик.
"Even thus," replied Wamba; "take thou this frock and cord, which are all the orders I ever had, and march quietly out of the castle, leaving me your cloak and girdle to take the long leap in thy stead."	- А вот как, - отвечал Вамба. - Надевай эту рясу и веревку - только в них ведь и заключается мой священный сан - и преспокойно уходи из замка, а мне оставь свой плащ и пояс, чтобы я мог занять твое место и прыгнуть за тебя, куда придется.
"Leave thee in my stead!" said Cedric, astonished at the proposal; "why, they would hang thee, my poor knave."	- Тебе занять мое место? - сказал Седрик, удивленный таким предложением. - Но ведь они тебя повесят, бедный мой дурень!
"E'en let them do as they are permitted," said Wamba;	- Пусть делают что хотят, там - как богу угодно, -отвечал Вамба.
"I trust-no disparagement to your birth-that the son of Witless may hang in a chain with as much gravity as the chain hung upon his ancestor the alderman."	- Я надеюсь, что Вамба, сын Безмозглого, может висеть на цепи так же важно, как цепь висела на шее у его предка олдермена.
"Well, Wamba," answered Cedric, "for one thing will I grant thy request.	- Ну, Вамба, я согласен принять твое предложение, только с одним условием, -сказал Седрик.
And that is, if thou wilt make the exchange of garments with Lord Athelstane instead of me."	- Поменяйся платьем не со мной, а с лордом Ательстаном.

"No, by St Dunstan," answered Wamba; "there were little reason in that.	- Э нет, клянусь святым Дунстаном, - отвечал Вамба, - это для меня не подходит!
Good right there is, that the son of Witless should suffer to save the son of Hereward; but little wisdom there were in his dying for the benefit of one whose fathers were strangers to his."	Сын Безмозглого согласен пострадать, спасая жизнь сыну Херварда, но какая же мне корысть помирать из-за человека, отец которого не был знаком с моим отцом?
"Villain," said Cedric, "the fathers of Athelstane were monarchs of England!"	- Негодяй, - сказал Седрик, - предки Ательстана были владыками Англии!
"They might be whomsoever they pleased," replied Wamba; "but my neck stands too straight upon my shoulders to have it twisted for their sake.	- Мне все равно, кем бы они ни были, - возразил Вамба, - но я не желаю, чтобы мне свернули голову ради его предков.
Wherefore, good my master, either take my proffer yourself, or suffer me to leave this dungeon as free as I entered."	А потому, мой добрый хозяин, соглашайтесь скорее на мое предложение либо позвольте мне уйти из этой башни.
"Let the old tree wither," continued Cedric, "so the stately hope of the forest be preserved.	- Предоставь старому дереву засохнуть, -продолжал Седрик, - лишь бы сохранилась в целости краса всего леса!
Save the noble Athelstane, my trusty Wamba! it is the duty of each who has Saxon blood in his veins.	Спаси благородного Ательстана, мой верный Вамба. Каждый, в ком течет саксонская кровь, обязан это сделать.
Thou and I will abide together the utmost rage of our injurious oppressors, while he, free and safe, shall arouse the awakened spirits of our countrymen to avenge us."	Мы с тобой вместе отдадим себя в жертву ярости жестоких притеснителей. А он, освободившись из плена, пробудит дух мести в наших соплеменниках и отплатит за нее врагам.
"Not so, father Cedric," said Athelstane, grasping his hand,-for, when roused to think or act, his deeds and sentiments were not unbecoming his high race-"Not so," he continued;	- Ну нет, батюшка, - сказал Ательстан, пожимая ему руку. Каждый раз, когда какие-либо крайние обстоятельства расшевеливали его мысль и деятельность, чувства его и деяния были достойны его высокого происхождения. -Нет, - повторил он.
"I would rather remain in this hall a week without food save the prisoner's stinted loaf, or drink save the prisoner's measure of water, than embrace the opportunity to escape which the slave's untaught kindness has purveyed for his master."	- Я скорее соглашусь целую неделю просидеть в этом зале на хлебе и воде, чем воспользуюсь возможностью спастись, которую придумала преданность слуги для его хозяина.
"You are called wise men, sirs," said the Jester, "and I a crazed fool; but, uncle Cedric, and cousin Athelstane, the fool shall decide this controversy for ye, and save ye the trouble of straining courtesies any farther.	- Вот вы называетесь умными людьми, господа, -сказал шут, - а я слыву дураком. Однако, дядюшка Седрик и братец Ательстан, дурак-то и вынесет решение и тем положит конец всем вашим спорам.
I am like John-a-Duck's mare, that will let no man mount her but John-a-Duck.	Я все равно что Джонова кобыла, которая никому не дает на себя садиться, кроме Джона.
I came to save my master, and if he will not consent-basta-I can but go away home again.	Я пришел затем, чтобы спасти своего хозяина. Если он откажется от моей помощи - ну что же, уйду домой, и дело с концом.
Kind service cannot be chucked from hand to hand like a shuttlecock or stool-ball.	Преданность нельзя перебрасывать из одних рук в другие, как кольцо или шар в игре.

I'll hang for no man but my own born master."	Я согласен болтаться в петле, но не иначе, как вместо моего родового властелина.
"Go, then, noble Cedric," said Athelstane, "neglect not this opportunity.	- Уходите, благородный Седрик, - сказал Ательстан, - не упускайте такого случая.
Your presence without may encourage friends to our rescue-your remaining here would ruin us all."	Ваше присутствие там, вне стен этого замка, воодушевит наших друзей и ускорит наше спасение, а если вы останетесь здесь, все мы пропали.
"And is there any prospect, then, of rescue from without?" said Cedric, looking to the Jester.	- А разве там, за стенами, есть надежда на выручку? - спросил Седрик, взглянув на шута.
"Prospect, indeed!" echoed Wamba; "let me tell you, when you fill my cloak, you are wrapped in a general's cassock.	- И еще какая надежда! - воскликнул Вамба. - Да будет вам известно, что, натянув мой балахон, вы одеваетесь в мундир полководца.
Five hundred men are there without, and I was this morning one of the chief leaders.	Пятьсот человек собралось под стенами этого замка, и сегодня я был одним из главных предводителей.
My fool's cap was a casque, and my bauble a truncheon.	Моя дурацкая шапка сошла за каску, а погремушка - за маршальский жезл.
Well, we shall see what good they will make by exchanging a fool for a wise man.	Вот увидим, много ли они выиграют, сменив дурака на умного человека.
Truly, I fear they will lose in valour what they may gain in discretion.	Право, я боюсь, как бы они, разжившись премудростью, не потеряли храбрости.
And so farewell, master, and be kind to poor Gurth and his dog Fangs; and let my cockscomb hang in the hall at Rotherwood, in memory that I flung away my life for my master, like a faithful--fool."	Итак, прощай, хозяин, будь милостивее к бедному Г урту и сжалься над его собакой Фангсом, а мой колпак повесь на стену в Ротервуде, в память того, что я отдал свою жизнь за хозяина как верный... дурак.
The last word came out with a sort of double expression, betwixt jest and earnest.	Последнее слово он произнес как-то двусмысленно - не то серьезно, не то в шутку.
The tears stood in Cedric's eyes.	Слезы выступили на глазах у Седрика.
"Thy memory shall be preserved," he said, "while fidelity and affection have honour upon earth!	- Память о тебе будет жить, - сказал он, - пока верность и любовь будут в чести в этом мире.
But that I trust I shall find the means of saving Rowena, and thee, Athelstane, and thee, also, my poor Wamba, thou shouldst not overbear me in this matter."	Если бы я не думал, что найду средства спасти Ровену и тебя, Ательстан, да и тебя тоже, мой бедный Вамба, я бы не дал уговорить себя на такое дело.
The exchange of dress was now accomplished, when a sudden doubt struck Cedric.	Они переоделись, но тут у Седрика возникло новое затруднение.
"I know no language," he said, "but my own, and a few words of their mincing Norman. How shall I bear myself like a reverend brother?"	- Я никаких языков не знаю, кроме своего родного наречия да нескольких фраз по-нормански; как же я буду выдавать себя за настоящего монаха?
"The spell lies in two words," replied Wamba-"'Pax vobiscum' will answer all queries.	- Вся штука в двух словах, - сказал Вамба. - Что бы ни говорили тебе, отвечай: "Pax vobiscum!"
If you go or come, eat or drink, bless or ban, 'Pax vobiscum' carries you through it all.	При встрече или прощаясь, благословляя или проклиная, повторяй: "Pax vobiscum!" - и все тут.

It is as useful to a friar as a broomstick to a witch, or a wand to a conjurer.	Для монаха эти словечки так же необходимы, как помело для ведьмы или палочка для фокусника.
Speak it but thus, in a deep grave tone,-'Pax vobiscum!'-it is irresistible-Watch and ward, knight and squire, foot and horse, it acts as a charm upon them all.	Произноси только низким голосом и с важностью: "Pax vobiscum!" - и против этого никто не устоит. Стража ли, привратник, рыцарь или оруженосец, пеший или конный - безразлично: эти слова на всех действуют как заклинание.
I think, if they bring me out to be hanged to-morrow, as is much to be doubted they may, I will try its weight upon the finisher of the sentence."	Если меня завтра поведут вешать (что еще очень сомнительно), я непременно испытаю силу этих слов на палаче.
"If such prove the case," said the master, "my religious orders are soon taken-'Pax vobiscum'.	- Коли так, - сказал Седрик, - я мигом превращусь в монаха. Pax vobiscum!
I trust I shall remember the pass-word.-Noble Athelstane, farewell; and farewell, my poor boy, whose heart might make amends for a weaker head-I will save you, or return and die with you.	Надеюсь, что запомню этот пароль. Благородный Ательстан, прощай... Прощай и ты, мой бедняга. Сердце у тебя такое, что стоит любой здоровой головы. Я вас выручу либо возвращусь и умру вместе с вами.
The royal blood of our Saxon kings shall not be spilt while mine beats in my veins; nor shall one hair fall from the head of the kind knave who risked himself for his master, if Cedric's peril can prevent it.-Farewell."	Державная кровь саксонских королей не прольется, пока моя собственная кровь еще течет в жилах. Не дам волосу упасть с твоей головы, мой добрый слуга, рисковавший своей жизнью, чтобы спасти хозяина, хотя бы пришлось ради этого пожертвовать своей жизнью. Прощай.
"Farewell, noble Cedric," said Athelstane; "remember it is the true part of a friar to accept refreshment, if you are offered any."	- Прощайте, благородный Седрик! - сказал Ательстан. - Помните, что монахи никогда не отказываются закусить, если им предложат подкрепить силы.
"Farewell, uncle," added Wamba; "and remember 'Pax vobiscum'."	- Прощай, дядюшка! - прибавил Вамба. - Не забывай pax vobiscum.
Thus exhorted, Cedric sallied forth upon his expedition; and it was not long ere he had occasion to try the force of that spell which his Jester had recommended as omnipotent.	С такими напутствиями Седрик отправился в путь. Ему очень скоро пришлось испробовать силу магических слов, которым научил его шут.
In a low-arched and dusky passage, by which he endeavoured to work his way to the hall of the castle, he was interrupted by a female form.	Пробираясь низким сводчатым коридором к большому залу, он вдруг увидел перед собой женскую фигуру.
"'Pax vobiscum!'" said the pseudo friar, and was endeavouring to hurry past, when a soft voice replied, "'Et vobis-quaso, domine reverendissime, pro misericordia vestra'."	- Pax vobiscum! - сказал мнимый монах, пытаясь поскорее пройти мимо. - Et vobis pater reverendissime! [21] - ответил ему нежный женский голос.
"I am somewhat deaf," replied Cedric, in good Saxon, and at the same time muttered to himself, "A curse on the fool and his 'Pax vobiscum!'	- Я немножко глух, - отвечал Седрик по-саксонски и проворчал себе под нос: - Черт бы побрал дурака и его pax vobiscum!
I have lost my javelin at the first cast."	В первый раз выстрелил - и сразу же промахнулся.

It was, however, no unusual thing for a priest of those days to be deaf of his Latin ear, and this the person who now addressed Cedric knew full well.	Однако в те времена довольно часто случалось, что духовные лица плохо разумели по-латыни, и собеседница Седрика отлично знала это.
"I pray you of dear love, reverend father," she replied in his own language, "that you will deign to visit with your ghostly comfort a wounded prisoner of this castle, and have such compassion upon him and us as thy holy office teaches-Never shall good deed so highly advantage thy convent."	- Прошу вас, преподобный отец, - продолжала она уже по-саксонски, - будьте милосердны, навестите раненого пленника и преподайте ему утешение. За это доброе дело ваш монастырь получит щедрое подаяние, какого еще никогда не получал.
"Daughter," answered Cedric, much embarrassed, "my time in this castle will not permit me to exercise the duties of mine office-I must presently forth-there is life and death upon my speed."	- Дочь моя, - отвечал Седрик в великом смущении, - мне нельзя оставаться в этом замке и терять время на исполнение обычных моих обязаннос- тей. Я должен уйти как можно скорее. Жизнь и смерть многих зависит от этого.
"Yet, father, let me entreat you by the vow you have taken on you," replied the suppliant, "not to leave the oppressed and endangered without counsel or succour."	- Отец мой, молю вас во имя обетов, которые вы на себя приняли, не покиньте несчастного, не откажите ему в своих советах и помощи! -продолжала просительница.
"May the fiend fly away with me, and leave me in Ifrin with the souls of Odin and of Thor!" answered Cedric impatiently, and would probably have proceeded in the same tone of total departure from his spiritual character, when the colloquy was interrupted by the harsh voice of Urfried, the old crone of the turret.	- Чтоб меня черт побрал и засадил в Ифрин заодно с душами Одина и Тора, - проговорил в раздражении Седрик. Он, вероятно, произнес бы еще несколько фраз в том же духе, но их беседа была прервана грубым голосом Урфриды- той старухи, что жила в уединенной башенке.
"How, minion," said she to the female speaker, "is this the manner in which you requite the kindness which permitted thee to leave thy prison-cell yonder?-Puttest thou the reverend man to use ungracious language to free himself from the importunities of a Jewess?"	- Что это значит, милочка? - обратилась она к собеседнице Седрика. - Так-то ты платишь мне за мою доброту, за то, что я позволила тебе выйти из темницы? Святого человека довела до того, что он начал ругаться, чтобы избавиться от приставаний еврейки!
"A Jewess!" said Cedric, availing himself of the information to get clear of their interruption,-"Let me pass, woman! stop me not at your peril.	- Еврейки! - воскликнул Седрик, придираясь к случаю, чтобы как-нибудь улизнуть от обеих. -Дай мне пройти, женщина! Не задерживай меня.
I am fresh from my holy office, and would avoid pollution."	Я только что исполнил святой долг и не хочу оскверняться.
"Come this way, father," said the old hag, "thou art a stranger in this castle, and canst not leave it without a guide.	- Иди сюда, отец мой, - сказала старуха. - Ты не здешний и без провожатого не выберешься из замка.
Come hither, for I would speak with thee.-And you, daughter of an accursed race, go to the sick man's chamber, and tend him until my return; and woe betide you if you again quit it without my permission!"	Поди сюда, мне хочется с тобой поговорить. А ты, дочь проклятого племени, ступай к больному и ухаживай за ним, пока я не ворочусь. И горе тебе, если осмелишься еще раз уйти оттуда без моего разрешения!
Rebecca retreated.	Ревекка скрылась.
Her importunities had prevailed upon Urfried to suffer her to quit the turret, and Urfried had employed her services where she herself would most gladly have paid them, by the bedside of the wounded Ivanhoe.	Урфрида, уступая ее мольбам, позволила ей уйти из башни, а затем приставила ее ухаживать за раненым Айвенго.

With an understanding awake to their dangerous situation, and prompt to avail herself of each means of safety which occurred, Rebecca had hoped something from the presence of a man of religion, who, she learned from Urfried, had penetrated into this godless castle.	Ревекка хорошо понимала, какая опасность угрожает пленным, и не упускала ни малейшего случая что-нибудь сделать для их спасения. Услышав от Урфриды, что в этот безбожный замок попал священник, она надеялась на его защиту заключенных.
She watched the return of the supposed ecclesiastic, with the purpose of addressing him, and interesting him in favour of the prisoners; with what imperfect success the reader has been just acquainted.	Для этого она и поджидала в коридоре мнимого монаха. Но мы видели, что попытка ее кончилась неудачей.
CHAPTER XXVII	Глава XXVII
Fond wretch! and what canst thou relate, But deeds of sorrow, shame, and sin?	"Во всем, что ты б сказать могла, Должны быть грех, печаль и стыд.
Thy deeds are proved-thou know'st thy fate; But come, thy tale-begin-begin.	Известны все твои дела... Но что ж преступница молчит?" "Я стала жертвой новых бед -
But I have griefs of other kind, Troubles and sorrows more severe; Give me to ease my tortured mind, Lend to my woes a patient ear; And let me, if I may not find A friend to help-find one to hear. -Crabbe's Hall of Justice	От них душа еще мрачней; А у меня и друга нет -Кто б мог внимать тоске моей; Но выслушай - и дай ответ На исповедь моих страстей". Крабб, "Дворец правосудия"
When Urfried had with clamours and menaces driven Rebecca back to the apartment from which she had sallied, she proceeded to conduct the unwilling Cedric into a small apartment, the door of which she heedfully secured.	Когда Урфрида криками и угрозами прогнала Ревекку обратно в комнату больного, она насильно потащила за собой Седрика в отдельную каморку и, войдя туда, крепко заперла дверь.
Then fetching from a cupboard a stoup of wine and two flagons, she placed them on the table, and said in a tone rather asserting a fact than asking a question,	После этого она достала с полки флягу с вином и два стакана, поставила их на стол и сказала скорее тоном утверждения, чем вопроса:
"Thou art Saxon, father-Deny it not," she continued, observing that Cedric hastened not to reply; "the sounds of my native language are sweet to mine ears, though seldom heard save from the tongues of the wretched and degraded serfs on whom the proud Normans impose the meanest drudgery of this dwelling.	- Ты сакс, отец мой? - заметив, что Седрик не торопится с ответом, она продолжала: - Не спорь, не спорь. Звуки родного языка сладки для моих ушей, хотя и редко я их слышу, разве только из уст жалких и приниженных рабов, на которых гордые норманны возлагают лишь самую черную работу в этом доме.
Thou art a Saxon, father-a Saxon, and, save as thou art a servant of God, a freeman.-Thine accents are sweet in mine ear."	А ты сакс, отец, и хотя служитель божий, а все-таки свободный человек. Приятно мне слушать твою речь.
"Do not Saxon priests visit this castle, then?" replied Cedric; "it were, methinks, their duty to comfort the outcast and oppressed children of the soil."	- Разве священники из саков не заходят сюда? -спросил Седрик. - Мне кажется, их долг -утешать отверженных и угнетенных детей нашей земли.
"They come not-or if they come, they better love to revel at the boards of their conquerors," answered Urfried, "than to hear the groans of their countrymen-so, at least, report speaks of them-of myself I can say little.	- Нет, не заходят, - отвечала Урфрида, - а если и заходят, то предпочитают пировать за столом своих завоевателей, а не слушать жалобы своих земляков. Так по крайней мере говорят о них, сама-то я мало кого вижу.

This castle, for ten years, has opened to no priest save the debauched Norman chaplain who partook the nightly revels of Front-de-Boeuf, and he has been long gone to render an account of his stewardship.-But thou art a Saxon-a Saxon priest, and I have one question to ask of thee."	Вот уже десять лет, как в этом замке не бывало ни одного священника, исключая того распутного норманна, который был здесь капелланом и по ночам пьянствовал вместе с Реджинальдом Фрон де Бефом. Но и он давно отправился на тот свет давать богу отчет в своей пастырской деятельности. А ты сакс, да еще саксонский священник, и мне нужно задать тебе один вопрос.
"I am a Saxon," answered Cedric, "but unworthy, surely, of the name of priest.	- Да, я сакс, - отвечал Седрик, - но недостоин звания священника.
Let me begone on my way-I swear I will return, or send one of our fathers more worthy to hear your confession."	Отпусти меня, пожалуйста! Клянусь, что я вернусь сюда или пришлю к тебе другого духовника, более меня достойного выслушать твою исповедь.
"Stay yet a while," said Urfried; "the accents of the voice which thou hearest now will soon be choked with the cold earth, and I would not descend to it like the beast I have lived.	- Погоди еще немного, - сказала Урфрида, -скоро голос, который ты слышишь, замолкнет в сырой земле. Но я не хочу уходить туда без исповеди в своих грехах, как животное.
But wine must give me strength to tell the horrors of my tale."	Так пусть вино даст мне силы поведать тебе все ужасы моей жизни.
She poured out a cup, and drank it with a frightful avidity, which seemed desirous of draining the last drop in the goblet.	Она налила себе стакан и с жадностью осушила его до дна, как бы опасаясь проронить хоть одну каплю.
"It stupifies," she said, looking upwards as she finished her drought, "but it cannot cheer-Partake it, father, if you would hear my tale without sinking down upon the pavement."	Выпив вино, она подняла глаза и проговорила: - Оно одурманивает, но ободрить уже не может. Выпей и ты, отец мой, иначе не выдержишь и упадешь на пол от того, что я собираюсь рассказать тебе.
Cedric would have avoided pledging her in this ominous conviviality, but the sign which she made to him expressed impatience and despair. He complied with her request, and answered her challenge in a large wine-cup; she then proceeded with her story, as if appeased by his complaisance.	Седрик охотно отказался бы от такого зловещего приглашения, но ее жест выражал такое нетерпение и отчаяние, что он уступил ее просьбе и отпил большой глоток вина. Словно успокоенная его согласием, она начала свой рассказ.
"I was not born," she said, "father, the wretch that thou now seest me.	- Родилась я, - сказала она, - совсем не такой жалкой тварью, какой ты видишь меня теперь, отец мой.
I was free, was happy, was honoured, loved, and was beloved.	Я была свободна, счастлива, уважаема, любима и сама любила.
I am now a slave, miserable and degraded-the sport of my masters' passions while I had yet beauty-the object of their contempt, scorn, and hatred, since it has passed away.	Теперь я раба, несчастная и приниженная. Пока я была красива, я была игрушкой страстей своих хозяев, а с тех пор как красота моя увяла, я стала предметом их ненависти и презрения.
Dost thou wonder, father, that I should hate mankind, and, above all, the race that has wrought this change in me?	Разве удивительно, отец мой, что я возненавидела род человеческий и больше всего то племя, которому я была обязана такой переменой в моей судьбе?

Can the wrinkled decrepit hag before thee, whose wrath must vent itself in impotent curses, forget she was once the daughter of the noble Thane of Torquilstone, before whose frown a thousand vassals trembled?"	Разве хилая и сморщенная старуха, изливающая свою злобу в бессильных проклятиях, может забыть, что когда-то она была дочерью благородного тана Торкилстонского, перед которым трепетали тысячи вассалов?
"Thou the daughter of Torquil Wolfganger!" said Cedric, receding as he spoke; "thou-thou-the daughter of that noble Saxon, my father's friend and companion in arms!"	- Ты дочь Торкиля Вольфгангера! - сказал Седрик, пятясь от нее. - Ты... ты родная дочь благородного сакса, друга моего отца и его ратного товарища?
"Thy father's friend!" echoed Urfried; "then Cedric called the Saxon stands before me, for the noble Hereward of Rotherwood had but one son, whose name is well known among his countrymen.	- Друг твоего отца! - воскликнула Урфрида. -Стало быть, передо мной Седрик, по прозвищу Сакс, потому что у благородного Херварда Ротервудского только и был один сын, и его имя хорошо известно среди его соплеменников.
But if thou art Cedric of Rotherwood, why this religious dress?-hast thou too despaired of saving thy country, and sought refuge from oppression in the shade of the convent?"	Но если точно ты Седрик из Ротервуда, что означает твое монашеское платье? Неужели и ты отчаялся спасти свою родину и в стенах монастыря обрел пристанище от притеснений?
"It matters not who I am," said Cedric; "proceed, unhappy woman, with thy tale of horror and guilt!-Guilt there must be-there is guilt even in thy living to tell it."	- Все равно, кто бы я ни был, - сказал Седрик. -Продолжай, несчастная, свой рассказ об ужасах и преступлениях. Да, преступлениях, ибо то, что ты осталась в живых, - преступление.
"There is-there is," answered the wretched woman, "deep, black, damning guilt,-guilt, that lies like a load at my breast-guilt, that all the penitential fires of hereafter cannot cleanse.-Yes, in these halls, stained with the noble and pure blood of my father and my brethren-in these very halls, to have lived the paramour of their murderer, the slave at once and the partaker of his pleasures, was to render every breath which I drew of vital air, a crime and a curse."	- Да, я преступница, - отвечала несчастная старуха. - Страшные, черные, гнусные преступления тяжким камнем давят мне грудь, их не в силах искупить даже огонь посмертных мучений. Да, в этих самых комнатах, запятнанных чистой кровью моего отца и моих братьев, в этом доме я жила любовницей их убийцы, рабой его прихотей, участницей его наслаждений. Каждое мое дыхание, каждое мгновение моей жизни было преступлением.
"Wretched woman!" exclaimed Cedric.	- Несчастная женщина! - воскликнул Седрик.
"And while the friends of thy father-while each true Saxon heart, as it breathed a requiem for his soul, and those of his valiant sons, forgot not in their prayers the murdered Ulrica-while all mourned and honoured the dead, thou hast lived to merit our hate and execration-lived to unite thyself with the vile tyrant who murdered thy nearest and dearest-who shed the blood of infancy, rather than a male of the noble house of Torquil Wolfganger should survive-with him hast thou lived to unite thyself, and in the hands of lawless love!"	- В то время когда друзья твоего отца, молясь об упокоении души его и всех его сыновей, не забывали в своих молитвах помянуть имя убиенной Ульрики, пока все мы оплакивали умерших и чтили их память, ты жила! Жила, чтобы заслужить наше омерзение и ненависть... Жила в союзе с подлым тираном, умертвившим всех, кто был тебе всего ближе и дороже, с тираном, пролившим кровь младенцев, чтобы не оставить в живых ни одного отпрыска славного и благородного рода Торкиля Вольфгангера. Вот с каким злодеем ты жила... да еще предавалась наслаждениям беззаконной любви!

"In lawless hands, indeed, but not in those of love!" answered the hag; "love will sooner visit the regions of eternal doom, than those unhallowed vaults.-No, with that at least I cannot reproach myself-hatred to Front-de-Boeuf and his race governed my soul most deeply, even in the hour of his guilty endearments."	- В беззаконном союзе - да, но не в любви, -возразила старуха, - скорее в аду есть место для любви, чем под этими нечестивыми сводами. Нет, в этом я не могу упрекнуть себя. Не было минуты, даже в часы преступных ласк, чтобы я не ненавидела Фрон де Бефа и всю его породу.
"You hated him, and yet you lived," replied Cedric; "wretch! was there no poniard-no knife-no bodkin!-Well was it for thee, since thou didst prize such an existence, that the secrets of a Norman castle are like those of the grave.	- Ненавидела его, а все-таки жила! - воскликнул Седрик. - Несчастная! Разве у тебя под рукой не было ни кинжала, ни ножа, ни стилета? Счастье твое, что тайны норманского замка - все равно что могильные тайны!
For had I but dreamed of the daughter of Torquil living in foul communion with the murderer of her father, the sword of a true Saxon had found thee out even in the arms of thy paramour!"	Если бы я только представил себе, что дочь Торкиля живет в гнусном союзе с убийцей своего отца, меч истого сакса разыскал бы тебя и в объятиях твоего любовника!
"Wouldst thou indeed have done this justice to the name of Torquil?" said Ulrica, for we may now lay aside her assumed name of Urfried; "thou art then the true Saxon report speaks thee! for even within these accursed walls, where, as thou well sayest, guilt shrouds itself in inscrutable mystery, even there has the name of Cedric been sounded-and I, wretched and degraded, have rejoiced to think that there yet breathed an avenger of our unhappy nation.-I also have had my hours of vengeance-I have fomented the quarrels of our foes, and heated drunken revelry into murderous broil-I have seen their blood flow-I have heard their dying groans!-Look on me, Cedric-are there not still left on this foul and faded face some traces of the features of Torquil?"	- Неужели действительно ты заступился бы за честь рода Торкиля? - сказала Ульрика (отныне мы можем отбросить ее второе имя - Урфрида). -Тогда ты настоящий сакс, каким прославила тебя молва! Даже в этих проклятых стенах, окутанных загадочными тайнами, даже здесь произносили имя Седрика, и я, жалкая и униженная тварь, радовалась при мысли о том, что есть еще на свете хоть один мститель за наше несчастное племя. У меня тоже бывали часы мщения. Я подстрекала наших врагов к ссорам и во время их пьяного разгула возбуждала среди них смертельную вражду. Я видела, как лилась их кровь, слышала их предсмертные стоны! Взгляни на меня, Седрик, не осталось ли на моем увядшем и гнусном лице каких-нибудь черт, напоминающих Торкиля?
"Ask me not of them, Ulrica," replied Cedric, in a tone of grief mixed with abhorrence; "these traces form such a resemblance as arises from the graves of the dead, when a fiend has animated the lifeless corpse."	- Не спрашивай об этом, Ульрика, - отвечал Седрик с тоской и отвращением. - Так мертвец напоминает живого, когда бес оживляет бездыханный труп, вызывая его из могилы.
"Be it so," answered Ulrica; "yet wore these fiendish features the mask of a spirit of light when they were able to set at variance the elder Front-de-Boeuf and his son Reginald!	- Пусть будет так, - ответила Ульрика, - а когда-то это бесовское лицо могло посеять вражду между старшим Фрон де Бефом и его сыном Реджинальдом.
The darkness of hell should hide what followed, but revenge must lift the veil, and darkly intimate what it would raise the dead to speak aloud.	То, что потом случилось, следовало бы навеки скрыть под покровом адской тьмы, но я подниму завесу и на мгновение покажу тебе то, от чего мертвецы встают из гробов и громко вопиют.

Long had the smouldering fire of discord glowed between the tyrant father and his savage son-long had I nursed, in secret, the unnatural hatred-it blazed forth in an hour of drunken wassail, and at his own board fell my oppressor by the hand of his own son-such are the secrets these vaults conceal!-Rend asunder, ye accursed arches," she added, looking up towards the roof, "and bury in your fall all who are conscious of the hideous mystery!"	Долго разгоралась глухая вражда между тираном отцом и его свирепым сыном. Долго я тайно раздувала эту противоестественную ненависть. Она вспыхнула в час пьяного разгула, и за своим собственным столом мой обидчик пал от руки родного сына... Вот какие тайны прячутся под этими сводами. Развалитесь на куски, проклятые своды, - продолжала она, подняв глаза вверх, - рухните, стены, и задавите всех, кому известна эта чудовищная тайна!
"And thou, creature of guilt and misery," said Cedric, "what became thy lot on the death of thy ravisher?"	- А ты, преступная и несчастная, - сказал Седрик,- что же сталось с тобой после смерти твоего любовника?
"Guess it, but ask it not.-Here-here I dwelt, till age, premature age, has stamped its ghastly features on my countenance-scorned and insulted where I was once obeyed, and compelled to bound the revenge which had once such ample scope, to the efforts of petty malice of a discontented menial, or the vain or unheeded curses of an impotent hag-condemned to hear from my lonely turret the sounds of revelry in which I once partook, or the shrieks and groans of new victims of oppression."	- Угадывай, но не спрашивай. Я осталась здесь и жила, пока преждевременная старость не обезобразила мое лицо. И тогда меня стали осыпать обидами и клеймить презрением там, где прежде слушались и преклонялись передо мною. Прежде было широкое поле для моей мстительности и злобы, а тут я была вынуждена ограничить мою месть мелкими кознями раздраженной служанки или пустой бранью беспомощной старухи; с высоты своей одинокой башни обречена была я слушать отголоски пиров, в которых прежде участвовала, или крики и стоны новых жертв насилия!
"Ulrica," said Cedric, "with a heart which still, I fear, regrets the lost reward of thy crimes, as much as the deeds by which thou didst acquire that meed, how didst thou dare to address thee to one who wears this robe?	- Ульрика, - сказал Седрик, - мне кажется, что в глубине сердца ты все еще не перестала сожалеть об утрате тех радостей, которые покупала ценою злодеяний; как же ты дерзаешь обратиться к человеку, облаченному в эти священные одежды?
Consider, unhappy woman, what could the sainted Edward himself do for thee, were he here in bodily presence?	Подумай, несчастная, если бы сам святой Эдуард явился сюда во плоти, что мог бы он сделать для тебя?
The royal Confessor was endowed by heaven with power to cleanse the ulcers of the body, but only God himself can cure the leprosy of the soul."	Царственный исповедник имел от бога дар исцелять телесные язвы, но язвы души исцеляются одним лишь господом богом.
"Yet, turn not from me, stern prophet of wrath," she exclaimed, "but tell me, if thou canst, in what shall terminate these new and awful feelings that burst on my solitude-Why do deeds, long since done, rise before me in new and irresistible horrors?	- Погоди, суровый прорицатель! - воскликнула она. - Скажи, что значат новые и страшные чувства, которые с недавних пор стали одолевать меня в моем одиночестве?
What fate is prepared beyond the grave for her, to whom God has assigned on earth a lot of such unspeakable wretchedness?	Почему давно минувшие дела встают передо мною, внушая неодолимый ужас? Какая участь постигнет за гробом ту, которой бог судил пережить на земле столько страданий?

Better had I turn to Woden, Hertha, and Zernebock-to Mista, and to Skogula, the gods of our yet unbaptized ancestors, than endure the dreadful anticipations which have of late haunted my waking and my sleeping hours!"	Не лучше ли мне обратиться к божествам наших некрещеных предков, к Водену, Герте и Зернебоку, к Мисте и Скогуле, чем переносить те страшные видения, которые терзают меня и наяву и во сне?
"I am no priest," said Cedric, turning with disgust from this miserable picture of guilt, wretchedness, and despair; "I am no priest, though I wear a priest's garment."	- Я не священник, - сказал Седрик, с отвращением отшатываясь от нее, - я не священник, хотя и надел монашеское платье.
"Priest or layman," answered Ulrica, "thou art the first I have seen for twenty years, by whom God was feared or man regarded; and dost thou bid me despair?"	- Монах ты или мирянин, мне все равно, -ответила Ульрика. - За последние двадцать лет я, кроме тебя, не видала никого, кто бы боялся бога и уважал человека. Скажи, неужели мне нет надежды на спасение?
"I bid thee repent," said Cedric.	- Я думаю, что тебе пора покаяться, - сказал Седрик.
"Seek to prayer and penance, and mayest thou find acceptance!	- Прибегни к молитве и покаянию, и дай тебе боже обрести прощение.
But I cannot, I will not, longer abide with thee."	Но я не могу и не хочу оставаться больше с тобой.
"Stay yet a moment!" said Ulrica; "leave me not now, son of my father's friend, lest the demon who has governed my life should tempt me to avenge myself of thy hard-hearted scorn-Thinkest thou, if Front-de-Boeuf found Cedric the Saxon in his castle, in such a disguise, that thy life would be a long one?-Already his eye has been upon thee like a falcon on his prey."	- Постой еще минуту, - сказала Ульрика, - не покидай меня теперь, сын друга моего отца. Иначе тот демон, что управлял моей жизнью, может ввести меня во искушение отомстить тебе за твое безжалостное презрение. Как ты думаешь, долго ли пришлось бы тебе прожить на свете, если бы Фрон де Беф застал Седрика Сакса в своем замке и в такой одежде? Он и так уже не спускал с тебя глаз, как хищный сокол с добычи.
"And be it so," said Cedric; "and let him tear me with beak and talons, ere my tongue say one word which my heart doth not warrant.	- Что ж, пускай, - сказал Седрик. - Пусть он и клювом и когтями растерзает меня, и все-таки мой язык не произнесет ни единого слова лжи.
I will die a Saxon-true in word, open in deed-I bid thee avaunt!-touch me not, stay me not!-The sight of Front-de-Boeuf himself is less odious to me than thou, degraded and degenerate as thou art."	Я умру саксом, правдивым в речах и честным на деле. Отойди прочь! Не прикасайся ко мне и не задерживай меня. Сам Реджинальд Фрон де Беф не так омерзителен для моих глаз, как ты, низкое и развратное существо.
"Be it so," said Ulrica, no longer interrupting him; "go thy way, and forget, in the insolence of thy superority, that the wretch before thee is the daughter of thy father's friend.-Go thy way-if I am separated from mankind by my sufferings-separated from those whose aid I might most justly expect-not less will I be separated from them in my revenge!-No man shall aid me, but the ears of all men shall tingle to hear of the deed which I shall dare to do!-Farewell!-thy scorn has burst the last tie which seemed yet to unite me to my kind-a thought that my woes might claim the compassion of my people."	- Ну, будь по-твоему, - сказала Ульрика. -Ступай своей дорогой и позабудь в своем высокомерии, что стоящая перед тобой старуха была дочерью друга твоего отца. Иди своим путем. Я останусь одна. Зато и мое мщение будет делом только моих рук. Никто не станет мне помогать, но все услышат о том деянии, на которое я отважусь. Прощай! Твое презрение оборвало последнюю связь мою с миром. Ведь я надеялась, что мои несчастья смогут пробудить сострадание в моих соплеменниках.

"Ulrica," said Cedric, softened by this appeal, "hast thou borne up and endured to live through so much guilt and so much misery, and wilt thou now yield to despair when thine eyes are opened to thy crimes, and when repentance were thy fitter occupation?"	- Ульрика, - сказал Седрик, тронутый ее словами,- ты так много вынесла и претерпела в этой жизни, так неужели ты будешь предаваться отчаянию именно теперь, когда глаза твои узрели твои преступления, когда тебе необходимо принести покаяние?
"Cedric," answered Ulrica, "thou little knowest the human heart.	- Седрик, - отвечала Ульрика, - ты мало знаешь человеческое сердце.
To act as I have acted, to think as I have thought, requires the maddening love of pleasure, mingled with the keen appetite of revenge, the proud consciousness of power; droughts too intoxicating for the human heart to bear, and yet retain the power to prevent.	Чтобы жить так, как я жила, нужно носить в своей душе безумную жажду наслаждений, мести и гордое сознание своей силы. Напиток, слишком ядовитый для человеческого сердца, но отказаться от него нет силы.
Their force has long passed away-Age has no pleasures, wrinkles have no influence, revenge itself dies away in impotent curses.	Старость не дает наслаждений, морщинистое лицо перестает пленять, а мстительность выдыхается, размениваясь на бессильные проклятия.
Then comes remorse, with all its vipers, mixed with vain regrets for the past, and despair for the future!-Then, when all other strong impulses have ceased, we become like the fiends in hell, who may feel remorse, but never repentance.-But thy words have awakened a new soul within me-Well hast thou said, all is possible for those who dare to die!-Thou hast shown me the means of revenge, and be assured I will embrace them.	Тогда-то возникают угрызения совести, а с ними - бесплодные сожаления о прошлом и безнадежность в будущем. И когда все остальные сильные побуждения покидают нас, мы становимся похожи на бесов в аду, которые могут ощущать угрызения, но не раскаиваться никогда... Для раскаяния здесь нет места... Однако твои речи пробудили во мне новую душу. Правду ты сказал: те, кому не страшна смерть, способны на все. Ты указал мне средства к отмщению, и будь уверен, что я ими воспользуюсь.
It has hitherto shared this wasted bosom with other and with rival passions-henceforward it shall possess me wholly, and thou thyself shalt say, that, whatever was the life of Ulrica, her death well became the daughter of the noble Torquil.	Доселе в моей иссохшей груди наряду с мщением боролись еще другие страсти; отныне оно одно воцарится в ней. Ты сам скажешь потом, что, какова бы ни была жизнь Ульрики, ее смерть была достойна дочери благородного Торкиля.
There is a force without beleaguering this accursed castle-hasten to lead them to the attack, and when thou shalt see a red flag wave from the turret on the eastern angle of the donjon, press the Normans hard-they will then have enough to do within, and you may win the wall in spite both of bow and mangonel.-Begone, I pray thee-follow thine own fate, and leave me to mine."	Перед стенами этого проклятого замка собралась боевая дружина - ступай, веди их скорее в атаку. Когда же увидишь красный флаг на боковой башне, в восточном углу крепости, наступай смелее - норманнам будет довольно дела и внутри замка, и вы сможете прорваться, невзирая на их стрелы и пращи. Иди, прошу тебя. Выполняй свое назначение, а меня предоставь моей судьбе.
Cedric would have enquired farther into the purpose which she thus darkly announced, but the stern voice of Front-de-Boeuf was heard, exclaiming,	Седрик охотно расспросил бы Ульрику подробнее о ее планах, но в эту минуту раздался суровый голос Реджинальда Фрон де Бефа:
"Where tarries this loitering priest?	- Куда девался этот бездельник монах?