Граф Монте-Кристо. Часть 3 - английский и русский параллельные тексты

Come, Fanny, we will put her to bed."	Давайте, Фанни, мы с вами ее уложим.
M. d'Avrigny, who saw that would be a means of his remaining alone with Noirtier, expressed his opinion that it was the best thing that could be done; but he forbade that anything should be given to her except what he ordered.	Д'Авриньи, которому это предложение давало возможность остаться наедине с Нуартье, одобрительно кивнул головой, но строго запретил давать больной что бы то ни было без его предписания.
They carried Valentine away; she had revived, but could scarcely move or speak, so shaken was her frame by the attack.	Валентину унесли; она пришла в сознание, но не могла ни пошевельнуться, ни даже говорить, настолько она была разбита перенесенным припадком.
She had, however, just power to give one parting look to her grandfather, who in losing her seemed to be resigning his very soul.	Все же у нее хватило сил взглядом проститься с дедушкой, который смотрел ей вслед с таким отчаянием, словно у него вырывали душу из тела.
D'Avrigny followed the invalid, wrote a prescription, ordered Villefort to take a cabriolet, go in person to a chemist's to get the prescribed medicine, bring it himself, and wait for him in his daughter's room.	Д'Авриньи проводил больную, написал рецепты и велел Вильфору самому поехать в аптеку, лично присутствовать при изготовлении лекарств, привезти их и ждать его в комнате дочери.
Then, having renewed his injunction not to give Valentine anything, he went down again to Noirtier, shut the doors carefully, and after convincing himself that no one was listening,--"Do you," said he, "know anything of this young lady's illness?"	Затем, снова повторив свое приказание ничего не давать Валентине, он спустился к Нуартье, тщательно закрыл за собою дверь и, убедившись в том, что никто их не подслушивает, сказал: - Вы что-нибудь знаете о болезни вашей внучки?
"Yes," said the old man.	- Да, - показал старик.
"We have no time to lose; I will question, and do you answer me."	- Нам нельзя терять времени; я буду предлагать вам вопросы, а вы отвечайте.
Noirtier made a sign that he was ready to answer.	Нуартье показал, что готов отвечать.
"Did you anticipate the accident which has happened to your granddaughter?"	- Вы предвидели болезнь Валентины?
"Yes."	- Да
D'Avrigny reflected a moment; then approaching Noirtier,--"Pardon what I am going to say," added he, "but no indication should be neglected in this terrible situation.	Д'Авриньи на секунду задумался, затем подошел ближе к Нуартье. - Простите меня за то, что я сейчас скажу, но ничто не должно быть упущено в том страшном положении, в котором мы находимся.
Did you see poor Barrois die?"	Вы видели, как умирал несчастный Барруа?
Noirtier raised his eyes to heaven.	Нуартье поднял глаза к небу.
"Do you know of what he died!" asked d'Avrigny, placing his hand on Noirtier's shoulder.	- Вы знаете, от чего он умер? - спросил д'Авриньи, кладя руку на плечо Нуартье.
"Yes," replied the old man.	- Да, - показал старик.
"Do you think he died a natural death?"	- Вы думаете, что это была естественная смерть?
A sort of smile was discernible on the motionless lips of Noirtier.	Подобие улыбки мелькнуло на безжизненных губах Нуартье.
"Then you have thought that Barrois was poisoned?"	- Так вы подозревали, что Барруа был отравлен?
"Yes."	- Да

"Do you think the poison he fell a victim to was intended for him?"	- Вы думаете, что яд, от которого он погиб, предназначался ему?
"No."	- Нет.
"Do you think the same hand which unintentionally struck Barrois has now attacked Valentine?"	- Думаете ли вы, что та же рука, которая по ошибке поразила Барруа, сегодня поразила Валентину?
"Yes."	- Да.
"Then will she die too?" asked d'Avrigny, fixing his penetrating gaze on Noirtier.	- Значит, она тоже погибнет? - спросил д'Авриньи, не спуская с Нуартье пытливого взгляда.
He watched the effect of this question on the old man.	Он ждал действия этих слов на старика.
"No," replied he with an air of triumph which would have puzzled the most clever diviner.	- Нет! - показал старик с таким торжеством, что самый искусный отгадчик был бы сбит с толку.
"Then you hope?" said d'Avrigny, with surprise.	- Так у вас есть надежда? - сказал удивленный д'Авриньи.
"Yes."	- Да.
"What do you hope?"	- На что вы надеетесь?
The old man made him understand with his eyes that he could not answer.	Старик показал глазами, что не может ответить.
"Ah, yes, it is true," murmured d'Avrigny.	- Ах, верно, - прошептал д'Авриньи.
Then, turning to Noirtier,--"Do you hope the assassin will be tried?"	Потом снова обратился к Нуартье: - Вы надеетесь, что убийца отступится?
"No."	- Нет.
"Then you hope the poison will take no effect on Valentine?"	- Значит, вы надеетесь, что яд не окажет действия на Валентину?
"Yes."	- Да.
"It is no news to you," added d'Avrigny, "to tell you that an attempt has been made to poison her?"	- Вы, конечно, знаете не хуже меня, что ее пытались отравить, - продолжал д'Авриньи.
The old man made a sign that he entertained no doubt upon the subject.	Взгляд старика показал, что у него на этот счет нет никаких сомнений.
"Then how do you hope Valentine will escape?"	- Почему же вы надеетесь, что Валентина избежит опасности?
Noirtier kept his eyes steadfastly fixed on the same spot. D'Avrigny followed the direction and saw that they were fixed on a bottle containing the mixture which he took every morning.	Нуартье упорно смотрел в одну точку; д'Авриньи проследил направление его взгляда и увидел, что он устремлен на склянку с лекарством, которое ему приносили каждое утро.
"Ah, indeed?" said d'Avrigny, struck with a sudden thought, "has it occurred to you"--Noirtier did not let him finish.	- Ах, вот оно что! - сказал д'Авриньи, осененный внезапной мыслью. - Неужели вы... Нуартье не дал ему кончить.
"Yes," said he.	- Да, - показал он.
"To prepare her system to resist poison?"	- Предохранили ее от действия яда...
"Yes."	- Да.
"By accustoming her by degrees"--	- Приучая ее мало-помалу...

"Yes, yes, yes," said Noirtier, delighted to be understood. "Of course.	- Да, да, да, - показал Нуартье в восторге оттого, что его поняли.
I had told you that there was brucine in the mixture I give you."	- Вы, должно быть, слышали, как я говорил, что в лекарства, которые я вам даю, входит бруцин?
"Yes."	- Да.
"And by accustoming her to that poison, you have endeavored to neutralize the effect of a similar poison?"	- И, приучая ее к этому яду, вы хотели нейтрализовать действие яда?
Noirtier's joy continued.	Глаза Нуартье сияли торжеством.
"And you have succeeded," exclaimed d'Avrigny. "Without that precaution Valentine would have died before assistance could have been procured. The dose has been excessive, but she has only been shaken by it; and this time, at any rate, Valentine will not die."	- И вы достигли этого! - воскликнул д'Авриньи. -Не прими вы этой предосторожности, яд сегодня убил бы Валентину, убил мгновенно, безжалостно, до того силен был удар; но дело кончилось потрясением, и, во всяком случае, на этот раз Валентина не умрет.
A superhuman joy expanded the old man's eyes, which were raised towards heaven with an expression of infinite gratitude.	Неземная радость светилась в глазах старика, возведенных к небу с выражением бесконечной благодарности.
At this moment Villefort returned.	В эту минуту вернулся Вильфор.
"Here, doctor," said he, "is what you sent me for."	- Вот лекарство, которое вы прописали, доктор, -сказал он.
"Was this prepared in your presence?"	- Его приготовили при вас?
"Yes," replied the procureur.	- Да, - отвечал королевский прокурор.
"Have you not let it go out of your hands?"	- Вы его не выпускали из рук?
"No."	- Нет.
D'Avrigny took the bottle, poured some drops of the mixture it contained in the hollow of his hand, and swallowed them.	Д'Авриньи взял склянку, отлил несколько капель жидкости на ладонь и проглотил их.
"Well," said he, "let us go to Valentine; I will give instructions to every one, and you, M. de Villefort, will yourself see that no one deviates from them."	- Хорошо, - сказал он, - пойдемте к Валентине, я дам предписания, и вы сами проследите за тем, чтобы они никем не нарушались.
At the moment when d'Avrigny was returning to Valentine's room, accompanied by Villefort, an Italian priest, of serious demeanor and calm and firm tone, hired for his use the house adjoining the hotel of M. de Villefort.	В то самое время, когда д'Авриньи в сопровождении Вильфора входил в комнату Валентины, итальянский священник, с размеренной походкой, со спокойной и уверенной речью, нанимал дом, примыкающий к особняку Вильфора.
No one knew how the three former tenants of that house left it. About two hours afterwards its foundation was reported to be unsafe; but the report did not prevent the new occupant establishing himself there with his modest furniture the same day at five o'clock.	Неизвестно, в чем заключалась сделка, в силу которой все жильцы этого дома выехали два часа спустя; но прошел слух, будто фундамент этого дома не особенно прочен и дому угрожает обвал, что не помешало новому жильцу около пяти часов того же дня переехать в него со всей своей скромной обстановкой.

The lease was drawn up for three, six, or nine years by the new tenant, who, according to the rule of the proprietor, paid six months in advance. This new tenant, who, as we have said, was an Italian, was called Il Signor Giacomo Busoni.	Новый жилец взял его в аренду на три, шесть или девять лет и, как полагается, заплатил за полгода вперед; этот новый жилец, как мы уже сказали, был итальянский священник и звали его синьор Джакомо Бузони.
Workmen were immediately called in, and that same night the passengers at the end of the faubourg saw with surprise that carpenters and masons were occupied in repairing the lower part of the tottering house.	Немедленно были призваны рабочие, и в ту же ночь редкие прохожие, появлявшиеся в этом конце улицы, с изумлением наблюдали, как плотники и каменщики подводили фундамент под ветхое здание.
Chapter 95.	XVIII.
Father and Daughter.	Банкир и его дочь
We saw in a preceding chapter how Madame Danglars went formally to announce to Madame de Villefort the approaching marriage of Eugenie Danglars and M. Andrea Cavalcanti.	Из предыдущей главы мы знаем, что г-жа Данглар приезжала официально объявить г-же де Вильфор о предстоящей свадьбе мадемуазель Эжени Данглар с Андреа Кавальканти.
This announcement, which implied or appeared to imply, the approval of all the persons concerned in this momentous affair, had been preceded by a scene to which our readers must be admitted.	Это официальное уведомление как будто доказывало, что все заинтересованные лица пришли к соглашению; однако ему предшествовала сцена, о которой мы должны рассказать нашим читателям.
We beg them to take one step backward, and to transport themselves, the morning of that day of great catastrophes, into the showy, gilded salon we have before shown them, and which was the pride of its owner, Baron Danglars.	Поэтому мы просим их вернуться немного назад и утром этого знаменательного дня перенестись в ту пышную золоченую гостиную, которую мы уже описывали и которой так гордился ее владелец, барон Данглар.
In this room, at about ten o'clock in the morning, the banker himself had been walking to and fro for some minutes thoughtfully and in evident uneasiness, watching both doors, and listening to every sound.	По этой гостиной, часов в десять утра, шагал взад и вперед, погруженный в задумчивость и, видимо, чем-то обеспокоенный, сам барон, поглядывая на двери и останавливаясь при каждом шорохе.
When his patience was exhausted, he called his valet.	Когда в конце концов его терпение истощилось, он позвал камердинера.
"Etienne," said he, "see why Mademoiselle Eugenie has asked me to meet her in the drawing-room, and why she makes me wait so long."	- Этьен, - сказал он, - пойдите узнайте, для чего мадемуазель Данглар просила меня ждать ее в гостиной, и по какой причине она заставляет меня ждать так долго.
Having given this vent to his ill-humor, the baron became more calm; Mademoiselle Danglars had that morning requested an interview with her father, and had fixed on the gilded drawing-room as the spot.	Дав таким образом волю своему дурному настроению, барон немного успокоился. В самом деле мадемуазель Данглар, едва проснувшись, послала свою горничную испросить у барона аудиенцию и назначила местом ее золоченую гостиную.
The singularity of this step, and above all its formality, had not a little surprised the banker, who had immediately obeyed his daughter by repairing first to the drawing-room.	Необычайность этой просьбы, а главное - ее официальность немало удивили банкира, который не замедлил исполнить желание своей дочери и первым явился в гостиную.
Etienne soon returned from his errand.	Этьен вскоре вернулся с ответом.

"Mademoiselle's lady's maid says, sir, that mademoiselle is finishing her toilette, and will be here shortly."	- Горничная мадемуазель Эжени, - сказал он, -сообщила мне, что мадемуазель Эжени кончает одеваться и сейчас придет.
Danglars nodded, to signify that he was satisfied.	Данглар кивнул головой в знак того, что он удовлетворен ответом.
To the world and to his servants Danglars assumed the character of the good-natured man and the indulgent father. This was one of his parts in the popular comedy he was performing,--a make-up he had adopted and which suited him about as well as the masks worn on the classic stage by paternal actors, who seen from one side, were the image of geniality, and from the other showed lips drawn down in chronic ill-temper.	В глазах света и даже в глазах слуг Данглар слыл благодушным человеком и снисходительным отцом; этого требовала роль демократического деятеля в той комедии, которую он разыгрывал; ему казалось, что это ему подходит; так в античном театре у масок отцов правый угол рта был приподнятый и смеющийся, а левый -опущенный и плаксивый.
Let us hasten to say that in private the genial side descended to the level of the other, so that generally the indulgent man disappeared to give place to the brutal husband and domineering father.	Поспешим добавить, что в интимном кругу смеющаяся губа опускалась до уровня плаксивой; так что в большинстве случаев благодушный человек исчезал, уступая место грубому мужу и деспотичному отцу.
"Why the devil does that foolish girl, who pretends to wish to speak to me, not come into my study? and why on earth does she want to speak to me at all?"	- Почему эта сумасшедшая девчонка, если ей нужно со мной поговорить, не придет просто ко мне в кабинет? - бормотал Данглар. - И о чем это ей понадобилось со мной говорить?
He was turning this thought over in his brain for the twentieth time, when the door opened and Eugenie appeared, attired in a figured black satin dress, her hair dressed and gloves on, as if she were going to the Italian Opera.	Он в двадцатый раз возвращался к этой беспокоившей его мысли, как вдруг дверь отворилась и вошла Эжени, в черном атласном платье, затканном черными же цветами, без шляпы, но в перчатках, как будто она собиралась занять свое кресло в Итальянской опере.
"Well, Eugenie, what is it you want with me? and why in this solemn drawing-room when the study is so comfortable?"	- В чем дело, Эжени? - воскликнул отец. - И к чему эта парадная гостиная, когда можно так уютно посидеть у меня в кабинете?
"I quite understand why you ask, sir," said Eugenie, making a sign that her father might be seated, "and in fact your two questions suggest fully the theme of our conversation.	- Вы совершенно правы, сударь, - отвечала Эжени, знаком приглашая отца сесть, - вы задали мне два вопроса, которые исчерпывают предмет предстоящей нам беседы.
I will answer them both, and contrary to the usual method, the last first, because it is the least difficult.	Поэтому я вам сейчас отвечу на оба; и вопреки обычаям начну со второго, ибо он менее сложен.
I have chosen the drawing-room, sir, as our place of meeting, in order to avoid the disagreeable impressions and influences of a banker's study.	Я избрала местом нашей встречи гостиную, чтобы избежать неприятных впечатлений и воздействий кабинета банкира.

Those gilded cashbooks, drawers locked like gates of fortresses, heaps of bank-bills, come from I know not where, and the quantities of letters from England, Holland, Spain, India, China, and Peru, have generally a strange influence on a father's mind, and make him forget that there is in the world an interest greater and more sacred than the good opinion of his correspondents.	Кассовые книги, как бы они ни были раззолочены, ящики, запертые, как крепостные ворота, огромное количество кредитных билетов, берущихся неведомо откуда, и груды писем, пришедших из Англии, Голландии, Испании, Индии, Китая и Перу, всегда как-то странно действуют на мысли отца и заставляют его забывать, что в мире существуют более важные и священные вещи, чем общественное положение и мнение его доверителей.
I have, therefore, chosen this drawing-room, where you see, smiling and happy in their magnificent frames, your portrait, mine, my mother's, and all sorts of rural landscapes and touching pastorals.	Вот почему я избрала эту гостиную, где на стенах висят в своих великолепных рамах, счастливые и улыбающиеся, наши портреты - ваш, мой и моей матери, и всевозможные идиллические пейзажи и умилительные пастушеские сцены.
I rely much on external impressions; perhaps, with regard to you, they are immaterial, but I should be no artist if I had not some fancies."	Я очень верю в силу внешних впечатлений. Быть может, особенно в отношении вас, я и ошибаюсь; но что поделать? Я не была бы артистической натурой, если бы не сохранила еще некоторых иллюзий.
"Very well," replied M. Danglars, who had listened to all this preamble with imperturbable coolness, but without understanding a word, since like every man burdened with thoughts of the past, he was occupied with seeking the thread of his own ideas in those of the speaker.	- Отлично, - ответил Данглар, прослушавший эту тираду с невозмутимым хладнокровием, но ни слова в ней не понявший, так как был занят собственными мыслями и старался найти им отклик в мыслях своего собеседника.
"There is, then, the second point cleared up, or nearly so," said Eugenie, without the least confusion, and with that masculine pointedness which distinguished her gesture and her language; "and you appear satisfied with the explanation.	- Итак, мы более или менее разрешили второй вопрос, - сказала Эжени, нимало не смущаясь и с той почти мужской самоуверенностью, которая отличала ее речь и движения, - мне кажется, вы вполне удовлетворены моим объяснением.
Now, let us return to the first.	Теперь вернемся к первому вопросу.
You ask me why I have requested this interview; I will tell you in two words, sir; I will not marry count Andrea Cavalcanti."	Вы спрашиваете меня, для чего я просила у вас аудиенции; я вам отвечу в двух словах: я не желаю выходить замуж за графа Андреа Кавальканти.
Danglars leaped from his chair and raised his eyes and arms towards heaven.	Данглар подскочил на своем кресле.
"Yes, indeed, sir," continued Eugenie, still quite calm; "you are astonished, I see; for since this little affair began, I have not manifested the slightest opposition, and yet I am always sure, when the opportunity arrives, to oppose a determined and absolute will to people who have not consulted me, and things which displease me.	- Да, сударь, - все так же спокойно продолжала Эжени. - Я вижу, вы изумлены? Правда, за все время, что идут разговоры об этом браке, я не противоречила ни словом, я была, как всегда, убеждена, что в нужную минуту сумею открыто и решительно воспротивиться воле людей, не спросивших моего согласия.
However, this time, my tranquillity, or passiveness as philosophers say, proceeded from another source; it proceeded from a wish, like a submissive and devoted daughter" (a slight smile was observable on the purple lips of the young girl), "to practice obedience."	Однако на этот раз мое спокойствие, моя пассивность, как говорят философы, имели другой источник; как любящая и послушная дочь... - легкая улыбка мелькнула на румяных губах девушки, - я старалась подчиниться вашему желанию.

"Well?" asked Danglars.	- И что же? - спросил Данглар.
"Well, sir," replied Eugenie, "I have tried to the very last and now that the moment has come, I feel in spite of all my efforts that it is impossible."	- А то, сударь, - отвечала Эжени, - я старалась изо всех сил, но теперь, когда настало время, я чувствую, что, несмотря на все мои усилия, я не в состоянии быть послушной.
"But," said Danglars, whose weak mind was at first quite overwhelmed with the weight of this pitiless logic, marking evident premeditation and force of will, "what is your reason for this refusal, Eugenie? what reason do you assign?"	- Однако, - сказал Данглар, который, как человек недалекий, был совершенно ошеломлен неумолимой логикой дочери и ее хладнокровием, свидетельством твердой воли и дальновидного ума, - в чем причина твоего отказа, Эжени?
"My reason?" replied the young girl.	- Причина? - отвечала Эжени. - Бог мой!
"Well, it is not that the man is more ugly, more foolish, or more disagreeable than any other; no, M. Andrea Cavalcanti may appear to those who look at men's faces and figures as a very good specimen of his kind. It is not, either, that my heart is less touched by him than any other; that would be a schoolgirl's reason, which I consider quite beneath me.	Андреа Кавальканти не безобразнее, не глупее и не противнее всякого другого. В глазах людей, которые судят о мужчине по его виду и фигуре, он может даже сойти за довольно привлекательный образец; я даже скажу, что он меньше мил моему сердцу, чем любой другой, -так могла бы рассуждать институтка, но я выше этого.
I actually love no one, sir; you know it, do you not?	Я никого не люблю, сударь, вам это известно?
I do not then see why, without real necessity, I should encumber my life with a perpetual companion.	И я не вижу, зачем мне без крайней необходимости стеснять себя спутником на всю жизнь.
Has not some sage said,	Разве не сказал один мудрец:
'Nothing too much'? and another,	"Ничего лишнего", и другой:
' I carry all my effects with me'?	"Все мое несу с собой"?
I have been taught these two aphorisms in Latin and in Greek; one is, I believe, from Phaedrus, and the other from Bias.	Меня даже выучили этим двум афоризмам по-латыни и по-гречески; один из них принадлежит, если не ошибаюсь, Федру, а другой Бианту.
Well, my dear father, in the shipwreck of life--for life is an eternal shipwreck of our hopes--I cast into the sea my useless encumbrance, that is all, and I remain with my own will, disposed to live perfectly alone, and consequently perfectly free."	Так вот, дорогой отец, в жизненном крушении -ибо жизнь, это вечное крушение наших надежд - я просто выбрасываю за борт ненужный балласт, вот и все. Я оставляю за собой право остаться в одиночестве и, следовательно, сохранить свою свободу.
"Unhappy girl, unhappy girl!" murmured Danglars, turning pale, for he knew from long experience the solidity of the obstacle he had so suddenly encountered.	- Несчастная! - пробормотал Данглар, бледнея, ибо он знал по опыту, как непреодолимо то препятствие, которое неожиданно встало на его пути.
"Unhappy girl," replied Eugenie, "unhappy girl, do you say, sir?	- Несчастная? - возразила Эжени. - Вот уж нисколько!
No, indeed; the exclamation appears quite theatrical and affected.	Ваше восклицание, сударь, кажется мне театральным и напыщенным.
Happy, on the contrary, for what am I in want of!	Напротив, я счастливая. Скажите, чего мне недостает?

The world calls me beautiful. It is something to be well received.	Люди находят меня красивой, а это уже кое-что; это обеспечивает мне повсюду благосклонный прием.
I like a favorable reception; it expands the countenance, and those around me do not then appear so ugly.	А я люблю, когда меня хорошо принимают, -приветливые лица не так уродливы.
I possess a share of wit, and a certain relative sensibility, which enables me to draw from life in general, for the support of mine, all I meet with that is good, like the monkey who cracks the nut to get at its contents.	Я не глупа, одарена известной восприимчивостью, благодаря чему я извлекаю для себя из жизни все, что мне нравится, как делает обезьяна, когда она разгрызает орех и вынимает ядро.
I am rich, for you have one of the first fortunes in France. I am your only daughter, and you are not so exacting as the fathers of the Porte Saint-Martin and Gaiete, who disinherit their daughters for not giving them grandchildren.	Я богата, ибо вы обладаете одним из самых крупных состояний во Франции, а я ваша единственная дочь, и вы не столь упрямы, как театральные отцы, которые лишают дочерей наследства за то, что те не желают подарить им внучат.
Besides, the provident law has deprived you of the power to disinherit me, at least entirely, as it has also of the power to compel me to marry Monsieur This or Monsieur That.	К тому же предусмотрительный закон отнял у вас право лишить меня наследства, по крайней мере полностью, так же как он отнял у вас право принудить меня выйти замуж.
And so--being, beautiful, witty, somewhat talented, as the comic operas say, and rich--and that is happiness, sir--why do you call me unhappy?"	Таким образом, красивая, умная, блещущая талантами, как выражаются в комических операх, и богатая! Да ведь это счастье, сударь! А вы называете меня несчастной.
Danglars, seeing his daughter smiling, and proud even to insolence, could not entirely repress his brutal feelings, but they betrayed themselves only by an exclamation.	Видя дерзкую, высокомерную улыбку дочери, Данглар не сдержался и повысил голос.
Under the fixed and inquiring gaze levelled at him from under those beautiful black eyebrows, he prudently turned away, and calmed himself immediately, daunted by the power of a resolute mind.	Но под вопросительным взглядом Эжени, удивленно нахмурившей красивые черные брови, он благоразумно отвернулся и тотчас же овладел собой, укрощенный железной рукой осторожности.
"Truly, my daughter," replied he with a smile, "you are all you boast of being, excepting one thing; I will not too hastily tell you which, but would rather leave you to guess it."	- Все это верно, - улыбаясь, ответил он, - ты именно такая, какой себя изображаешь, дочь моя, за исключением одного пункта; я не хочу прямо назвать его, а предпочитаю, чтобы ты сама догадалась.
Eugenie looked at Danglars, much surprised that one flower of her crown of pride, with which she had so superbly decked herself, should be disputed.	Эжени взглянула на Данглара, немало удивленная, что у нее оспаривают право на одну из жемчужин венца, который она так гордо возложила на свою голову.
"My daughter," continued the banker, "you have perfectly explained to me the sentiments which influence a girl like you, who is determined she will not marry; now it remains for me to tell you the motives of a father like me, who has decided that his daughter shall marry."	- Ты превосходно объяснила мне, - продолжал банкир, - какие чувства вынуждают такую дочь, как ты, отказаться от замужества. Теперь моя очередь сказать тебе, какие побуждения заставили такого отца, как я, настаивать на твоем замужестве.

Eugenie bowed, not as a submissive daughter, but as an adversary prepared for a discussion.	Эжени поклонилась не как покорная дочь, которая слушает своего отца, но как противник, который готов возражать.
"My daughter," continued Danglars, "when a father asks his daughter to choose a husband, he has always some reason for wishing her to marry.	- Когда отец предлагает своей дочери выйти замуж, - продолжал Данглар, - у него всегда имеется какое-нибудь основание желать этого брака.
Some are affected with the mania of which you spoke just now, that of living again in their grandchildren.	Одни обуреваемы той навязчивой мыслью, о которой ты только что говорила, - то есть хотят продолжать жить в своих внуках.
This is not my weakness, I tell you at once; family joys have no charm for me.	Скажу сразу, что этой слабостью я не страдаю; к семейным радостям я довольно равнодушен.
I may acknowledge this to a daughter whom I know to be philosophical enough to understand my indifference, and not to impute it to me as a crime."	Я могу в этом сознаться дочери, которая достаточно философски смотрит на вещи, чтобы понять это равнодушие и не считать его преступлением.
"This is not to the purpose," said Eugenie; "let us speak candidly, sir; I admire candor."	- Прекрасно, - сказала Эжени, - будем говорить откровенно, так гораздо лучше.
"Oh," said Danglars, "I can, when circumstances render it desirable, adopt your system, although it may not be my general practice.	- Ты сама видишь, - сказал Данглар, - что, не разделяя в целом твоего пристрастия к излишней откровенности, я все же прибегаю к ней, когда этого требуют обстоятельства.
I will therefore proceed.	Итак, я продолжаю.
I have proposed to you to marry, not for your sake, for indeed I did not think of you in the least at the moment (you admire candor, and will now be satisfied, I hope); but because it suited me to marry you as soon as possible, on account of certain commercial speculations I am desirous of entering into."	Я предложил тебе мужа не ради твоего счастья, потому что, по совести говоря, я меньше всего думал в ту минуту о тебе. Ты любишь откровенность - надеюсь, это достаточно откровенно. Просто мне было необходимо, чтобы ты как можно скорее вышла замуж за этого человека ввиду некоторых коммерческих соображений.
Eugenie became uneasy.	Эжени подняла брови.
"It is just as I tell you, I assure you, and you must not be angry with me, for you have sought this disclosure.	- Дело обстоит именно так, как я имею честь тебе докладывать; не прогневайся, ты сама виновата.
I do not willingly enter into arithmetical explanations with an artist like you, who fears to enter my study lest she should imbibe disagreeable or anti-poetic impressions and sensations.	Поверь, я вовсе не по своей охоте вдаюсь в эти финансовые расчеты в разговоре с такой артистической натурой, которая боится войти в кабинет банкира, чтобы не набраться неприятных и непоэтичных впечатлений.
But in that same banker's study, where you very willingly presented yourself yesterday to ask for the thousand francs I give you monthly for pocket-money, you must know, my dear young lady, that many things may be learned, useful even to a girl who will not marry.	Но в этом кабинете банкира, - продолжал он, - в который позавчера ты, однако, вошла, чтобы получить от меня тысячу франков, которую я ежемесячно даю тебе на булавки, - да будет тебе это известно, моя дорогая, можно научиться многому, что пригодилось бы даже молодым особам, не желающим выходить замуж.

There one may learn, for instance, what, out of regard to your nervous susceptibility, I will inform you of in the drawing-room, namely, that the credit of a banker is his physical and moral life; that credit sustains him as breath animates the body; and M. de Monte Cristo once gave me a lecture on that subject, which I have never forgotten.	Например, там можно узнать - и, щадя твои чувствительные нервы, я охотно скажу тебе это здесь, в гостиной, - что для банкира кредит - что душа для тела: кредит поддерживает его, как дыхание оживляет тело, и граф Монте-Кристо прочел мне однажды на этот счет лекцию, которую я никогда не забуду.
There we may learn that as credit sinks, the body becomes a corpse, and this is what must happen very soon to the banker who is proud to own so good a logician as you for his daughter."	Там можно узнать, что, по мере того как исчезает кредит, тело банкира превращается в труп, и в очень непродолжительном будущем это произойдет с тем банкиром, который имеет честь быть отцом столь логично рассуждающей дочери.
But Eugenie, instead of stooping, drew herself up under the blow.	Но Эжени, вместо того чтобы согнуться под ударом, гордо выпрямилась.
"Ruined?" said she.	- Вы разорились! - сказала она.
"Exactly, my daughter; that is precisely what I mean," said Danglars, almost digging his nails into his breast, while he preserved on his harsh features the smile of the heartless though clever man; "ruined--yes, that is it."	- Ты очень точно выразилась, дочь моя, - сказал Данглар, сжимая кулаки, но все же сохраняя на своем грубом лице улыбку бессердечного, но неглупого человека. - Да, я разорен.
"Ah!" said Eugenie.	- Вот как! - сказала Эжени.
"Yes, ruined!	- Да, разорен!
Now it is revealed, this secret so full of horror, as the tragic poet says.	Итак, поведана убийственная тайна, как сказал поэт.
Now, my daughter, learn from my lips how you may alleviate this misfortune, so far as it will affect you."	А теперь выслушай, дочь моя, каким образом ты можешь помочь этой беде - не ради меня, но ради себя самой.
"Oh," cried Eugenie, "you are a bad physiognomist, if you imagine I deplore on my own account the catastrophe of which you warn me.	- Вы плохой психолог, сударь, - воскликнула Эжени, - если воображаете, что эта катастрофа очень огорчает меня.
I ruined? and what will that signify to me?	Я разорена? Да не все ли мне равно?
Have I not my talent left?	Разве у меня не остался мой талант?
Can I not, like Pasta, Malibran, Grisi, acquire for myself what you would never have given me, whatever might have been your fortune, a hundred or a hundred and fifty thousand livres per annum, for which I shall be indebted to no one but myself; and which, instead of being given as you gave me those poor twelve thousand francs, with sour looks and reproaches for my prodigality, will be accompanied with acclamations, with bravos, and with flowers?	Разве я не могу, подобно Пасте, Малибран или Гризи, обеспечить себе то, чего вы, при всем вашем богатстве, никогда не могли бы мне дать: сто или сто пятьдесят тысяч ливров годового дохода, которыми я буду обязана только себе? И вместо того чтобы получать их, как я получала от вас эти жалкие двенадцать тысяч франков, вынося хмурые взгляды и упреки в расточительности, я буду получать эти деньги, осыпанная цветами, под восторженные крики и рукоплескания.
And if I do not possess that talent, which your smiles prove to me you doubt, should I not still have that ardent love of independence, which will be a substitute for wealth, and which in my mind supersedes even the instinct of self-preservation?	И даже не будь у меня моего таланта, в который вы, судя по вашей улыбке, не верите, разве мне не останется моя страсть к независимости, которая мне дороже всех сокровищ мира, дороже самой жизни?

No, I grieve not on my own account, I shall always find a resource; my books, my pencils, my piano, all the things which cost but little, and which I shall be able to procure, will remain my own.	Нет, я не огорчена за себя, я всегда сумею устроить свою судьбу; у меня всегда останутся мои книги, мои карандаши, мой рояль, все это стоит недорого, и это я всегда сумею приобрести.
"Do you think that I sorrow for Madame Danglars? Undeceive yourself again; either I am greatly mistaken, or she has provided against the catastrophe which threatens you, and, which will pass over without affecting her. She has taken care for herself,--at least I hope so,--for her attention has not been diverted from her projects by watching over me. She has fostered my independence by professedly indulging my love for liberty.	Быть может, вы думаете, что я огорчена за госпожу Данглар; но и этого нет, если я не заблуждаюсь, она приняла все меры предосторожности, и грозящая вам катастрофа ее не заденет; я надеюсь, что она в полной безопасности, - во всяком случае, не заботы обо мне мешали ей упрочить свое состояние; слава богу, под предлогом того, что я люблю свободу, она не вмешивалась в мою жизнь.
Oh, no, sir; from my childhood I have seen too much, and understood too much, of what has passed around me, for misfortune to have an undue power over me. From my earliest recollections, I have been beloved by no one--so much the worse; that has naturally led me to love no one--so much the better--now you have my profession of faith."	Нет, сударь, с самого детства я видела все, что делалось вокруг меня; я все слишком хорошо понимала, и ваше банкротство производит на меня не больше впечатления, чем оно заслуживает; с тех пор как я себя помню, меня никто не любил; тем хуже! Естественно, что и я никого не люблю; тем лучше! Теперь вы знаете мой образ мыслей.
"Then," said Danglars, pale with anger, which was not at all due to offended paternal love,--"then, mademoiselle, you persist in your determination to accelerate my ruin?"	- Следовательно, - сказал Данглар, бледный от гнева, вызванного отнюдь не оскорбленными чувствами отца, - следовательно, ты упорствуешь в желании довершить мое разорение?
"Your ruin? I accelerate your ruin?	- Довершить ваше разорение?
What do you mean? I do not understand you."	Я? - сказала Эжени. - Не понимаю.
"So much the better, I have a ray of hope left; listen."	- Очень рад, это дает мне луч надежды; выслушай меня.
"I am all attention," said Eugenie, looking so earnestly at her father that it was an effort for the latter to endure her unrelenting gaze.	- Я слушаю, - сказала Эжени, пристально глядя на отца; ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не опустить глаза под властным взглядом девушки.
"M. Cavalcanti," continued Danglars, "is about to marry you, and will place in my hands his fortune, amounting to three million livres."	- Князь Кавальканти, - продолжал Данглар, -хочет жениться на тебе и при этом согласен поместить у меня три миллиона.
"That is admirable!" said Eugenie with sovereign contempt, smoothing her gloves out one upon the other.	- Очень мило, - презрительно заявила Эжени, поглаживая свои перчатки.
"You think I shall deprive you of those three millions," said Danglars; "but do not fear it. They are destined to produce at least ten.	- Ты, кажется, думаешь, что я собираюсь воспользоваться твоими тремя миллионами? -сказал Данглар. - Ничуть не бывало, эти три миллиона должны принести по крайней мере десять.

I and a brother banker have obtained a grant of a railway, the only industrial enterprise which in these days promises to make good the fabulous prospects that Law once held out to the eternally deluded Parisians, in the fantastic Mississippi scheme.	Я и еще один банкир добились железнодорожной концессии; это единственная отрасль промышленности, которая в наше время дает возможность мгновенного баснословного успеха, подобно тому, который имел некогда Лоу у наших добрых парижан, у этих ротозеев-спекулянтов, со своим фантастическим Миссисипи.
As I look at it, a millionth part of a railway is worth fully as much as an acre of waste land on the banks of the Ohio.	По моим расчетам, достаточно владеть миллионной долей рельсового пути, как некогда владели акром целины на берегах Огайо.
We make in our case a deposit, on a mortgage, which is an advance, as you see, since we gain at least ten, fifteen, twenty, or a hundred livres' worth of iron in exchange for our money.	Это - помещение денег под залог, что уже прогресс, так как взамен своих денег получаешь пятнадцать, двадцать, сто фунтов железа.
Well, within a week I am to deposit four millions for my share; the four millions, I promise you, will produce ten or twelve."	Ну так вот, через неделю, считая от сегодняшнего дня, я должен внести в счет своей доли четыре миллиона! Эти четыре миллиона, как я уже сказал, принесут десять или двенадцать.
"But during my visit to you the day before yesterday, sir, which you appear to recollect so well," replied Eugenie, "I saw you arranging a deposit--is not that the term?--of five millions and a half; you even pointed it out to me in two drafts on the treasury, and you were astonished that so valuable a paper did not dazzle my eyes like lightning."	- Но когда я позавчера была у вас, о чем вы так хорошо помните, - возразила Эжени, - я видела, как вы инкассировали, - так, кажется, говорят? -пять с половиной миллионов; вы даже показали мне эти две облигации казначейства и были несколько изумлены, что бумаги такой ценности не ослепили меня, как молния.
"Yes, but those five millions and a half are not mine, and are only a proof of the great confidence placed in me; my title of popular banker has gained me the confidence of charitable institutions, and the five millions and a half belong to them; at any other time I should not have hesitated to make use of them, but the great losses I have recently sustained are well known, and, as I told you, my credit is rather shaken.	- Да, но эти пять с половиной миллионов не мои и являются только доказательством доверия, которым я пользуюсь; моя репутация демократа снискала мне доверие Управления приютов, и эти пять с половиной миллионов принадлежат ему; во всякое другое время я, не задумываясь, воспользовался бы ими, но сейчас всем известно, что я понес большие потери и, как я уже сказал, я теряю свой кредит.
That deposit may be at any moment withdrawn, and if I had employed it for another purpose, I should bring on me a disgraceful bankruptcy.	В любую минуту Управление приютов может потребовать свой вклад, и если окажется, что я пустил его в оборот, мне придется объявить себя банкротом.
I do not despise bankruptcies, believe me, but they must be those which enrich, not those which ruin.	Я не против банкротства, но банкротство должно обогащать, а не разорять.
Now, if you marry M. Cavalcanti, and I get the three millions, or even if it is thought I am going to get them, my credit will be restored, and my fortune, which for the last month or two has been swallowed up in gulfs which have been opened in my path by an inconceivable fatality, will revive.	Если ты выйдешь замуж за Кавальканти и я получу его три миллиона, или даже если люди просто будут думать, что я их получу, кредит мой немедленно восстановится. Тогда мое состояние упрочится и я, наконец, вздохну свободно, ибо вот уже второй месяц меня преследует злой рок, и я чувствую, что бездна разверзается у меня под ногами.
Do you understand me?"	Ты меня поняла?

"Perfectly; you pledge me for three millions, do you not?"	- Вполне. Вы отдаете меня под залог трех миллионов.
"The greater the amount, the more flattering it is to you; it gives you an idea of your value."	- Чем выше сумма, тем более это лестно; ее размеры определяют твою ценность.
"Thank you.	- Благодарю вас, сударь.
One word more, sir; do you promise me to make what use you can of the report of the fortune M. Cavalcanti will bring without touching the money?	Еще одно слово; обещаете ли вы мне пользоваться только номинально вкладом господина Кавальканти, но не трогать самого капитала?
This is no act of selfishness, but of delicacy.	Я говорю об этом не из эгоизма, но из щепетильности.
I am willing to help rebuild your fortune, but I will not be an accomplice in the ruin of others."	Я согласна помочь вам восстановить ваше состояние, но не желаю быть вашей сообщницей в разорении других людей.
"But since I tell you," cried Danglars, "that with these three million"--	- Но ведь я тебе говорю, - воскликнул Данглар, -что с помощью этих трех миллионов...
"Do you expect to recover your position, sir, without touching those three million?"	- Считаете ли вы, что вы можете выпутаться, не трогая этих трех миллионов?
"I hope so, if the marriage should take place and confirm my credit."	- Я надеюсь, но опять-таки при том условии, что этот брак состоится.
"Shall you be able to pay M. Cavalcanti the five hundred thousand francs you promise for my dowry?"	- Вы можете выплатить Кавальканти те пятьсот тысяч франков, которые вы обещали мне в приданое?
"He shall receive them on returning from the mayor's." [*] * The performance of the civil marriage.	- Он получит их, как только вы вернетесь из мэрии.
"Very well!"	- Хорошо!
"What next? what more do you want?"	- Что значит хорошо?
"I wish to know if, in demanding my signature, you leave me entirely free in my person?"	- Это значит, что я даю свою подпись, но оставляю за собой право распоряжаться своей особой.
"Absolutely."	- Безусловно.
"Then, as I said before, sir,--very well; I am ready to marry M. Cavalcanti."	- В таком случае - хорошо; я заявляю вам, сударь, что готова выйти замуж за господина Кавальканти.
"But what are you up to?"	- Но что ты думаешь делать?
"Ah, that is my affair.	- Это уж моя тайна.
What advantage should I have over you, if knowing your secret I were to tell you mine?"	В чем же было бы мое преимущество перед вами, если я, узнав вашу тайну, открыла бы вам свою?
Danglars bit his lips.	Данглар закусил губу.
"Then," said he, "you are ready to pay the official visits, which are absolutely indispensable?"	- Итак, ты согласна, - сказал он, - сделать все официальные визиты?
"Yes," replied Eugenie.	- Да, - ответила Эжени.
"And to sign the contract in three days?"	- И подписать через три дня договор?

"Yes."	- Да-
"Then, in my turn, I also say, very well!" Danglars pressed his daughter's hand in his.	- В таком случае я, в свою очередь, скажу тебе: хорошо! - И Данглар взял руку дочери и пожал ее.
But, extraordinary to relate, the father did not say,	Но странное дело - отец при этом рукопожатии не решился сказать:
"Thank you, my child," nor did the daughter smile at her father.	"Благодарю тебя", - а дочь даже не улыбнулась отцу.
"Is the conference ended?" asked Eugenie, rising.	- Наши переговоры окончены? - спросила Эжени, вставая.
Danglars motioned that he had nothing more to say.	Данглар кивнул, давая понять, что говорить больше не о чем.
Five minutes afterwards the piano resounded to the touch of Mademoiselle d'Armilly's fingers, and Mademoiselle Danglars was singing Brabantio's malediction on Desdemona.	Пять минут спустя под руками мадемуазель д'Армильи зазвучал рояль, а мадемуазель Данглар запела проклятие Брабанцио Дездемоне.
At the end of the piece Etienne entered, and announced to Eugenie that the horses were in the carriage, and that the baroness was waiting for her to pay her visits.	Как только ария была окончена, вошел Этьен и доложил Эжени, что лошади поданы и баронесса ждет ее.
We have seen them at Villefort's; they proceeded then on their course.	Мы уже присутствовали при том, как обе дамы побывали у Вильфоров, откуда они вышли, чтобы ехать дальше с визитами.
Chapter 96.	XIX.
The Contract.	Брачный договор
Three days after the scene we have just described, namely towards five o'clock in the afternoon of the day fixed for the signature of the contract between Mademoiselle Eugenie Danglars and Andrea Cavalcanti,--whom the banker persisted in calling prince,--a fresh breeze was stirring the leaves in the little garden in front of the Count of Monte Cristo's house, and the count was preparing to go out. While his horses were impatiently pawing the ground,--held in by the coachman, who had been seated a quarter of an hour on his box,--the elegant phaeton with which we are familiar rapidly turned the angle of the entrance-gate, and cast out on the doorsteps M. Andrea Cavalcanti, as decked up and gay as if he were going to marry a princess.	Прошло три дня после описанной нами сцены, и настал день, назначенный для подписания брачного договора между мадемуазель Эжени Данглар и Андреа Кавальканти, которого банкир упорно продолжал называть князем. Было около пяти часов вечера, свежий ветерок шелестел листвой в садике перед домом Монте-Кристо; граф собирался выехать, и поданные ему лошади били копытами землю, едва сдерживаемые кучером, уже четверть часа сидевшим на козлах. В это время в ворота быстро въехал элегантный фаэтон, с которым мы уже несколько раз встречались, хотя бы, например, в известный нам вечер в Отейле; из него не вышел, а скорее выпрыгнул на ступени крыльца Андреа Кавальканти, такой блестящий, такой сияющий, как будто и он собирался породниться с княжеским домом.
He inquired after the count with his usual familiarity, and ascending lightly to the second story met him at the top of the stairs.	Он с обычной фамильярностью осведомился о здоровье графа и, легко взбежав на второй этаж, столкнулся на площадке лестницы с ним самим.
The count stopped on seeing the young man.	При виде посетителя граф остановился.
As for Andrea, he was launched, and when he was once launched nothing stopped him.	Но Андреа Кавальканти взял разгон, и его уже ничто не могло остановить.

"Ah, good morning, my dear count," said he.	- Здравствуйте, дорогой граф! - сказал он Монте-Кристо.
"Ah, M. Andrea," said the latter, with his half-jesting tone; "how do you do."	- А, господин Андреа! - сказал тот своим обычным полунасмешливым тоном. - Как поживаете?
"Charmingly, as you see.	- Чудесно, как видите.
I am come to talk to you about a thousand things; but, first tell me, were you going out or just returned?"	Тысячу вещей надо вам сказать. Но прежде всего скажите, вы собирались выехать или только что вернулись?
"I was going out, sir."	- Собираюсь выехать.
"Then, in order not to hinder you, I will get up with you if you please in your carriage, and Tom shall follow with my phaeton in tow."	- В таком случае, чтобы не задерживать вас, я, если разрешите, сяду к вам в коляску, а Том будет следовать за нами.
"No," said the count, with an imperceptible smile of contempt, for he had no wish to be seen in the young man's society,--"no; I prefer listening to you here, my dear M. Andrea; we can chat better in-doors, and there is no coachman to overhear our conversation."	- Нет, - сказал с неуловимо презрительной улыбкой граф, отнюдь не желавший показываться в обществе этого молодого человека, - я предпочитаю выслушать вас здесь, дорогой господин Андреа; в комнате разговаривать удобнее, и нет кучера, который на лету подхватывает ваши слова.
The count returned to a small drawing-room on the first floor, sat down, and crossing his legs motioned to the young man to take a seat also.	И граф вошел в маленькую гостиную второго этажа, сел и, закинув ногу на ногу, пригласил гостя тоже сесть.
Andrea assumed his gayest manner. "You know, my dear count," said he, "the ceremony is to take place this evening. At nine o'clock the contract is to be signed at my father-in-law's."	- Вам известно, дорогой граф, - сказал Андреа, весь сияя, - что обручение назначено на сегодня; в девять часов вечера у моего тестя подписывают договор.
"Ah, indeed?" said Monte Cristo.	- Вот как! - ответил Монте-Кристо.
"What; is it news to you?	- Как, разве это для вас новость?
Has not M. Danglars informed you of the ceremony?"	И разве Данглар не уведомил вас?
"Oh, yes," said the count; "I received a letter from him yesterday, but I do not think the hour was mentioned."	- Как же, - сказал граф, - я вчера получил письмо, но, насколько помню, там не указан час.
"Possibly my father-in-law trusted to its general notoriety."	- Вполне возможно; мой тесть, должно быть, рассчитывал, что это всем известно.
"Well," said Monte Cristo, "you are fortunate, M. Cavalcanti; it is a most suitable alliance you are contracting, and Mademoiselle Danglars is a handsome girl."	- Ну что ж, поздравляю, господин Кавальканти, -сказал Монте-Кристо, - вы делаете хорошую партию; к тому же мадемуазель Данглар очень недурна собой.
"Yes, indeed she is," replied Cavalcanti, in a very modest tone.	- О да, - скромно ответил Кавальканти.
"Above all, she is very rich,--at least, I believe so," said Monte Cristo.	- А главное, она очень богата; так я по крайней мере слышал, - сказал Монте-Кристо.
"Very rich, do you think?" replied the young man.	- Вы думаете, она очень богата?

"Doubtless; it is said M. Danglars conceals at least half of his fortune."	- Несомненно, говорят, что Данглар скрывает по меньшей мере половину своего состояния.
"And he acknowledges fifteen or twenty millions," said Andrea with a look sparkling with joy.	- А он сознается в пятнадцати или двадцати миллионах, - сказал Андреа, и глаза его блеснули от радости.
"Without reckoning," added Monte Cristo, "that he is on the eve of entering into a sort of speculation already in vogue in the United States and in England, but quite novel in France."	- И кроме того, - прибавил Монте-Кристо, - он еще собирается заняться одной денежной операцией, довольно обычной в Соединенных Штатах и в Англии, но совершенно новой во Франции.
"Yes, yes, I know what you mean,--the railway, of which he has obtained the grant, is it not?"	- Да, я знаю, вы говорите о железнодорожной концессии, которую он только что получил?
"Precisely; it is generally believed he will gain ten millions by that affair."	- Вот именно. По общему мнению, он наживет на этом по крайней мере десять миллионов.
"Ten millions!	- Десять миллионов!
Do you think so?	Вы думаете?
It is magnificent!" said Cavalcanti, who was quite confounded at the metallic sound of these golden words.	Это великолепно! - сказал Кавальканти, опьяняясь металлическим звоном этих золотоносных слов.
"Without reckoning," replied Monte Cristo, "that all his fortune will come to you, and justly too, since Mademoiselle Danglars is an only daughter.	- Не говоря уже о том, - продолжал Монте-Кристо, - что все это состояние достанется вам; это вполне справедливо, раз мадемуазель Данглар единственная дочь.
Besides, your own fortune, as your father assured me, is almost equal to that of your betrothed.	Впрочем, ваше собственное состояние, как мне говорил ваш отец, немногим меньше состояния вашей невесты.
But enough of money matters.	Но оставим эти денежные вопросы.
Do you know, M. Andrea, I think you have managed this affair rather skilfully?"	Знаете, господин Андреа, я нахожу, что вы очень быстро и ловко повели это дело.
"Not badly, by any means," said the young man; "I was born for a diplomatist."	- Да, недурно, - сказал Андреа, - я прирожденный дипломат.
"Well, you must become a diplomatist; diplomacy, you know, is something that is not to be acquired; it is instinctive. Have you lost your heart?"	- Ну что ж, вы и будете дипломатом: дипломатии, знаете, нельзя выучиться, - для этого нужно чутье... Так ваше сердце в плену?
"Indeed, I fear it," replied Andrea, in the tone in which he had heard Dorante or Valere reply to Alceste [*] at the Theatre Francais.	- Боюсь, что да, - отвечал Андреа тем тоном, которым на подмостках Французского театра Альцесту отвечают Дорант или Валер.
"Is your love returned?" * In Moliere's comedy, Le Misanthrope.	- И вам отвечают взаимностью?
"I suppose so," said Andrea with a triumphant smile, "since I am accepted. But I must not forget one grand point."	- Очевидно, раз за меня выходят замуж, - сказал Андреа, победоносно улыбаясь. - Но все же не следует забывать об одном существенном обстоятельстве.
"Which?"	- О каком же?

"That I have been singularly assisted."	- О том, что мне в этом деле необыкновенно помогли.
"Nonsense."	- Да что вы!
"I have, indeed."	- Несомненно.
"By circumstances?"	- Обстоятельства?
"No; by you."	- Нет, вы.
"By me?	- Я?
Not at all, prince," said Monte Cristo laying a marked stress on the title, "what have I done for you?	Да, полно князь, - сказал Монте-Кристо, подчеркивая титул. - Что такого мог я для вас сделать?
Are not your name, your social position, and your merit sufficient?"	Разве недостаточно было вашего имени, вашего общественного положения и ваших личных достоинств?
"No," said Andrea,--"no; it is useless for you to say so, count. I maintain that the position of a man like you has done more than my name, my social position, and my merit."	- Нет, - отвечал Андреа, - что бы вы ни говорили, граф, я продолжаю утверждать, что то место, которое вы занимаете в свете, сделало больше, чем мое имя, мое общественное положение и мои личные достоинства.
"You are completely mistaken, sir," said Monte Cristo coldly, who felt the perfidious manoeuvre of the young man, and understood the bearing of his words; "you only acquired my protection after the influence and fortune of your father had been ascertained; for, after all, who procured for me, who had never seen either you or your illustrious father, the pleasure of your acquaintance?--two of my good friends, Lord Wilmore and the Abbe Busoni.	- Вы глубоко заблуждаетесь, сударь, - сказал Монте-Кристо, почувствовав коварный намек в словах Андреа, - я начал вам покровительствовать только после того, как узнал о богатстве и положении вашего уважаемого отца. Кому я обязан удовольствием быть с вами знакомым? Ведь я никогда не видел ни вас, ни вашего достойного родителя! Двум моим друзьям, лорду Уилмору и аббату Бузони.
What encouraged me not to become your surety, but to patronize you?--your father's name, so well known in Italy and so highly honored. Personally, I do not know you."	Что побудило меня - не говорю ручаться за вас, а ввести вас в общество? Имя вашего отца, столь известное и уважаемое в Италии; лично вас я не знаю.
This calm tone and perfect ease made Andrea feel that he was, for the moment, restrained by a more muscular hand than his own, and that the restraint could not be easily broken through.	Спокойствие графа, его непринужденность заставили Андреа понять, что его в данную минуту держит сильная рука и что ему не так легко будет избавиться от этих тисков.
"Oh, then my father has really a very large fortune, count?"	- Скажите, граф, - спросил он, - мой отец в самом деле так богат?
"It appears so, sir," replied Monte Cristo.	- По-видимому, да, - отвечал Монте-Кристо.
"Do you know if the marriage settlement he promised me has come?"	- А вы не знаете - деньги, которые я должен внести Данглару, уже прибыли?
"I have been advised of it."	- Я получил уведомление.
"But the three millions?"	- Значит, три миллиона...
"The three millions are probably on the road."	- Три миллиона в пути, по всей вероятности.
"Then I shall really have them?"	- И я их получу?

"Oh, well," said the count, "I do not think you have yet known the want of money."	- Мне кажется, - ответил граф, - что до сих пор вы получали все, что вам было обещано!
Andrea was so surprised that he pondered the matter for a moment.	Андреа был до того изумлен, что на минуту даже задумался.
Then, arousing from his revery,--"Now, sir, I have one request to make to you, which you will understand, even if it should be disagreeable to you."	- В таком случае, сударь, - сказал он, помолчав, -мне остается обратиться к вам с просьбой, и, надеюсь, вы меня поймете, даже если она и будет вам неприятна.
"Proceed," said Monte Cristo.	- Говорите, - сказал Монте-Кристо.
"I have formed an acquaintance, thanks to my good fortune, with many noted persons, and have, at least for the moment, a crowd of friends.	- Благодаря моему состоянию я познакомился со многими людьми, у меня, по крайней мере сейчас, куча друзей.
But marrying, as I am about to do, before all Paris, I ought to be supported by an illustrious name, and in the absence of the paternal hand some powerful one ought to lead me to the altar; now, my father is not coming to Paris, is he?	Но, вступая в такой брак, перед лицом всего парижского общества, я должен опереться на человека с громким именем, и если меня поведет к алтарю не рука моего отца, то это должна быть чья-нибудь могущественная рука; а мой отец не приедет, ведь правда?
He is old, covered with wounds, and suffers dreadfully, he says, in travelling."	- Он дряхл, и его старые раны ноют, когда он путешествует.
"Indeed?"	- Понимаю.
"Well, I am come to ask a favor of you."	Так вот, я и обращаюсь к вам с просьбой.
"Of me?"	- Ко мне?
"Yes, of you."	- Да, к вам.
"And pray what may it be?"	- С какой же, бог мой?
"Well, to take his part."	- Заменить его.
"Ah, my dear sir!	- Как, дорогой мой!
What?--after the varied relations I have had the happiness to sustain towards you, can it be that you know me so little as to ask such a thing?	После того как я имел удовольствие часто беседовать с вами, вы еще так мало меня знаете, что обращаетесь ко мне с подобной просьбой?
Ask me to lend you half a million and, although such a loan is somewhat rare, on my honor, you would annoy me less!	Попросите у меня взаймы полмиллиона, и хотя подобная ссуда довольно необычна, но, честное слово, вы меня этим меньше стесните.
Know, then, what I thought I had already told you, that in participation in this world's affairs, more especially in their moral aspects, the Count of Monte Cristo has never ceased to entertain the scruples and even the superstitions of the East.	Я уже, кажется, говорил вам, что граф Монте-Кристо, даже когда он участвует в жизни здешнего общества, никогда не забывает правил морали, более того - предубеждений Востока.
I, who have a seraglio at Cairo, one at Smyrna, and one at Constantinople, preside at a wedding?--never!"	У меня гарем в Каире, гарем в Смирне и гарем в Константинополе, и мне быть посаженым отцом! Ни за что!
"Then you refuse me?"	- Так вы отказываетесь?
"Decidedly; and were you my son or my brother I would refuse you in the same way."	- Наотрез. И будь вы моим сыном, будь вы моим братом, я бы все равно вам отказал.

"But what must be done?" said Andrea, disappointed.	- Какая неудача! - воскликнул разочарованный Андреа. - Но что же мне делать?
"You said just now that you had a hundred friends."	- У вас сотня друзей, вы же сами сказали.
"Very true, but you introduced me at M. Danglars'."	- Да, но ведь вы ввели меня в дом Данглара.
"Not at all!	- Ничуть!
Let us recall the exact facts. You met him at a dinner party at my house, and you introduced yourself at his house; that is a totally different affair."	Восстановим факты; вы обедали вместе с ним у меня в Отейле, и там вы сами с ним познакомились; это большая разница.
"Yes, but, by my marriage, you have forwarded that."	- Да, но моя женитьба... вы помогли...
"I?--not in the least, I beg you to believe. Recollect what I told you when you asked me to propose you. 'Oh, I never make matches, my dear prince, it is my settled principle.'" Andrea bit his lips.	- Я? Да ни в малейшей мере, уверяю вас, вспомните, что я вам ответил, когда вы явились ко мне с просьбой сделать от вашего имени предложение; нет, я никогда не устраиваю никаких браков, милейший князь, это мой принцип. Андреа закусил губу.
"But, at least, you will be there?"	- Но все-таки, - сказал он, - вы там будете сегодня?
"Will all Paris be there?"	- Там будет весь Париж?
"Oh, certainly."	- Разумеется.
"Well, like all Paris, I shall be there too," said the count.	- Ну, значит, и я там буду, - сказал граф.
"And will you sign the contract?"	- Вы подпишете брачный договор?
"I see no objection to that; my scruples do not go thus far."	- Против этого я ничего не имею; так далеко мои предубеждения не простираются.
"Well, since you will grant me no more, I must be content with what you give me.	- Что делать! Если вы не желаете согласиться на большее, я должен удовлетвориться тем, на что вы согласны.
But one word more, count."	Но еще одно слово, граф.
"What is it?"	- Пожалуйста.
"Advice."	- Дайте мне совет.
"Be careful; advice is worse than a service."	- Это не шутка! Совет - больше, чем услуга.
"Oh, you can give me this without compromising yourself."	- Такой совет вы можете мне дать, это вас ни к чему не обязывает.
"Tell me what it is."	- Говорите.
"Is my wife's fortune five hundred thousand livres?"	- Приданое моей жены равняется пятистам тысячам ливров?
"That is the sum M. Danglars himself announced."	- Эту цифру мне назвал сам барон Данглар.
"Must I receive it, or leave it in the hands of the notary?"	- Должен я взять его или оставить у нотариуса?

"This is the way such affairs are generally arranged when it is wished to do them stylishly: Your two solicitors appoint a meeting, when the contract is signed, for the next or the following day; then they exchange the two portions, for which they each give a receipt; then, when the marriage is celebrated, they place the amount at your disposal as the chief member of the alliance."	- Вот как принято поступать: при подписании договора оба нотариуса уславливаются встретиться на следующий день или через день; при этой встрече они обмениваются приданым, в чем и выдают друг другу расписку; затем, после венчания, они выдают все эти миллионы вам как главе семьи.
"Because," said Andrea, with a certain ill-concealed uneasiness, "I thought I heard my father-in-law say that he intended embarking our property in that famous railway affair of which you spoke just now."	- Дело в том, - сказал Андреа с плохо скрытым беспокойством, - что мой тесть как будто собирается поместить наши капиталы в эту пресловутую железнодорожную концессию, о которой вы мне только что говорили.
"Well," replied Monte Cristo, "it will be the way, everybody says, of trebling your fortune in twelve months.	- Так что же! - возразил Монте-Кристо. - Этим способом, - так по крайней мере все уверяют, -ваши капиталы в течение года утроятся.
Baron Danglars is a good father, and knows how to calculate."	Барон Данглар хороший отец и умеет считать.
"In that case," said Andrea, "everything is all right, excepting your refusal, which quite grieves me."	- В таком случае, - сказал Андреа, - все прекрасно, если не считать, конечно, вашего отказа, который меня огорчает до глубины души.
"You must attribute it only to natural scruples under similar circumstances."	- Не приписывайте его ничему другому, как только вполне естественной в подобном случае щепетильности.
"Well," said Andrea, "let it be as you wish.	- Что делать, - сказал Андреа, - пусть будет по-вашему.
This evening, then, at nine o'clock."	До вечера!
"Adieu till then."	- До вечера.
Notwithstanding a slight resistance on the part of Monte Cristo, whose lips turned pale, but who preserved his ceremonious smile, Andrea seized the count's hand, pressed it, jumped into his phaeton, and disappeared.	И, невзирая на едва ощутимое сопротивление Монте-Кристо, губы которого побелели, хоть и продолжали учтиво улыбаться, Андреа схватил руку графа, пожал ее, вскочил в свой фаэтон и умчался.
The four or five remaining hours before nine o'clock arrived, Andrea employed in riding, paying visits,--designed to induce those of whom he had spoken to appear at the banker's in their gayest equipages,--dazzling them by promises of shares in schemes which have since turned every brain, and in which Danglars was just taking the initiative.	Оставшееся до вечера время Андреа употребил на разъезды и визиты, которые должны были возбудить у его друзей желание появиться у банкира во всем своем великолепии, ибо он ослеплял их обещаниями предоставить им те самые волшебные акции, которые в ближайшие месяцы вскружили всем голову и которые пока что были в руках Данглара.
In fact, at half-past eight in the evening the grand salon, the gallery adjoining, and the three other drawing-rooms on the same floor, were filled with a perfumed crowd, who sympathized but little in the event, but who all participated in that love of being present wherever there is anything fresh to be seen.	Вечером, в половине девятого, парадная гостиная Дангларов, примыкающая к этой гостиной галерея и три остальные гостиные этого этажа были переполнены раздушенной толпой, привлеченной отнюдь не симпатией, но непреодолимым желанием быть там, где можно увидеть нечто новое.

An Academician would say that the entertainments of the fashionable world are collections of flowers which attract inconstant butterflies, famished bees, and buzzing drones.	Член Академии сказал бы, что званые вечера суть цветники, привлекающие к себе непостоянных бабочек, голодных пчел и жужжащих шмелей.
No one could deny that the rooms were splendidly illuminated; the light streamed forth on the gilt mouldings and the silk hangings; and all the bad taste of decorations, which had only their richness to boast of, shone in its splendor.	Нечего и говорить, что гостиные ослепительно сияли множеством свечей, золоченая резьба и штофная обивка стен были залиты потоками света, и вся эта безвкусная обстановка, говорившая только о богатстве, красовалась во всем своем блеске.
Mademoiselle Eugenie was dressed with elegant simplicity in a figured white silk dress, and a white rose half concealed in her jet black hair was her only ornament, unaccompanied by a single jewel.	Мадемуазель Эжени была одета с самой изысканной простотой: белое шелковое платье, затканное белыми же цветами, белая роза, полускрытая в ее черных как смоль волосах, составляли весь ее наряд, не украшенный ни одной драгоценностью.
Her eyes, however, betrayed that perfect confidence which contradicted the girlish simplicity of this modest attire.	Только бесконечная самоуверенность, читавшаяся в ее взгляде, противоречила этому девственному наряду, который сама она находила смешным и пошлым.
Madame Danglars was chatting at a short distance with Debray, Beauchamp, and Chateau-Renaud.	В нескольких шагах от нее г-жа Данглар беседовала с Дебрэ, Бошаном и Шато-Рено.
Debray was admitted to the house for this grand ceremony, but on the same plane with every one else, and without any particular privilege.	По случаю торжественного дня Дебрэ снова появился в этом доме, но на положении рядового гостя, без каких-либо особых привилегий.
M. Danglars, surrounded by deputies and men connected with the revenue, was explaining a new theory of taxation which he intended to adopt when the course of events had compelled the government to call him into the ministry.	Данглар, окруженный депутатами и финансистами, излагал им новую систему налогов, которую он намеревался провести в жизнь, когда силою обстоятельств правительство будет вынуждено призвать его на пост министра.
Andrea, on whose arm hung one of the most consummate dandies of the opera, was explaining to him rather cleverly, since he was obliged to be bold to appear at ease, his future projects, and the new luxuries he meant to introduce to Parisian fashions with his hundred and seventy-five thousand livres per annum.	Андреа, взяв под руку одного из самых элегантных завсегдатаев Оперы, излагал ему не без развязности - так как для того, чтобы не казаться смущенным, ему приходилось быть наглым - свои планы на будущее и рисовал ту утонченную роскошь, которую он, обладая ста семьюдесятью пятью тысячами годового дохода, собирался привить парижскому свету.
The crowd moved to and fro in the rooms like an ebb and flow of turquoises, rubies, emeralds, opals, and diamonds.	Вся остальная толпа гостей перекатывалась из гостиной в гостиную волнами бирюзы, рубинов, изумрудов, опалов и бриллиантов.
As usual, the oldest women were the most decorated, and the ugliest the most conspicuous.	Как всегда, наиболее пышно разодеты были пожилые женщины, а дурнушки упорнее всех выставляли себя напоказ.
If there was a beautiful lily, or a sweet rose, you had to search for it, concealed in some corner behind a mother with a turban, or an aunt with a bird of paradise.	Если и попадалась прекрасная белая лилия или нежная благоухающая роза, то ее надо было искать где-нибудь в уголке, за спиной мамаши в чалме или тетки, увенчанной райской птицей.

At each moment, in the midst of the crowd, the buzzing, and the laughter, the door-keeper's voice was heard announcing some name well known in the financial department, respected in the army, or illustrious in the literary world, and which was acknowledged by a slight movement in the different groups.	Среди этой толкотни, жужжания, смеха поминутно раздавались голоса лакеев, выкрикивавших имена, известные в мире финансов, уважаемые в военных кругах или знаменитые в литературе; тогда легкое колыхание толпы отдавало дань вновь прибывшему.
But for one whose privilege it was to agitate that ocean of human waves, how many were received with a look of indifference or a sneer of disdain!	Но если иные имена и обладали привилегией волновать это людское море, то сколько было таких, которые встречали полное равнодушие или презрительное зубоскальство.
At the moment when the hand of the massive time-piece, representing Endymion asleep, pointed to nine on its golden face, and the hammer, the faithful type of mechanical thought, struck nine times, the name of the Count of Monte Cristo resounded in its turn, and as if by an electric shock all the assembly turned towards the door.	В ту минуту, когда на золотом циферблате стрелка массивных часов, изображающих спящего Эндимиона, показывала девять и колокольчик, точный выразитель механической мысли, пробил девять раз, раздалось имя графа Монте-Кристо, и, словно пронизанная электрической искрой, вся толпа повернулась лицом к дверям.
The count was dressed in black and with his habitual simplicity; his white waistcoat displayed his expansive noble chest and his black stock was singularly noticeable because of its contrast with the deadly paleness of his face. His only jewellery was a chain, so fine that the slender gold thread was scarcely perceptible on his white waistcoat.	Граф был, по своему обыкновению, в простом черном фраке; белый жилет обрисовывал его широкую грудь; черный воротник казался особенно черен, столь резко он оттенял мужественную бледность лица; единственная драгоценность - часовая цепочка - была так тонка, что едва выделялась золотой нитью на белом пике жилета.
A circle was immediately formed around the door.	У дверей в тот же миг образовался круг.
The count perceived at one glance Madame Danglars at one end of the drawing-room, M. Danglars at the other, and Eugenie in front of him.	Граф сразу заметил в одном конце гостиной г-жу Данглар, в другом - Данглара, а напротив дверей -мадемуазель Эжени.
He first advanced towards the baroness, who was chatting with Madame de Villefort, who had come alone, Valentine being still an invalid; and without turning aside, so clear was the road left for him, he passed from the baroness to Eugenie, whom he complimented in such rapid and measured terms, that the proud artist was quite struck.	Он начал с того, что подошел к баронессе, которая разговаривала с г-жой де Вильфор, явившейся в одиночестве, потому что Валентина все еще не оправилась от болезни, затем сквозь расступившуюся перед ним толпу гостей к Эжени, которую поздравил в таких сухих и сдержанных выражениях, что гордая артистка была поражена.
Near her was Mademoiselle Louise d'Armilly, who thanked the count for the letters of introduction he had so kindly given her for Italy, which she intended immediately to make use of.	Рядом с ней стояла Луиза д'Армильи; она поблагодарила графа за рекомендательные письма, которые он ей дал для поездки в Италию и которыми она, по ее словам, собиралась немедленно воспользоваться.
On leaving these ladies he found himself with Danglars, who had advanced to meet him.	Расставшись с девушками, он обернулся и увидел Данглара, подошедшего пожать ему руку.
Having accomplished these three social duties, Monte Cristo stopped, looking around him with that expression peculiar to a certain class, which seems to say,	Исполняя все требования этикета, Монте-Кристо остановился, окидывая окружающих уверенным взглядом, с тем особым выражением, присущим людям известного круга и имеющим в обществе вес, которое словно говорит:

"I have done my duty, now let others do theirs."	"Я сделал все, что нужно; пусть теперь другие выполняют свои обязанности по отношению ко мне".
Andrea, who was in an adjoining room, had shared in the sensation caused by the arrival of Monte Cristo, and now came forward to pay his respects to the count.	Андреа, находившийся в смежной гостиной, почувствовал по движению толпы присутствие Монте-Кристо и поспешил навстречу графу.
He found him completely surrounded; all were eager to speak to him, as is always the case with those whose words are few and weighty.	Он нашел его окруженным плотным кольцом гостей; к его словам жадно прислушивались, как всегда бывает, когда человек говорит мало и ничего не говорит попусту.
The solicitors arrived at this moment and arranged their scrawled papers on the velvet cloth embroidered with gold which covered the table prepared for the signature; it was a gilt table supported on lions' claws.	В эту минуту вошли нотариусы и разложили свои испещренные каракулями бумаги на бархатной скатерти, покрывавшей стол золоченого дерева, приготовленный для подписания договора.
One of the notaries sat down, the other remained standing.	Один из нотариусов сел, другой остался стоять.
They were about to proceed to the reading of the contract, which half Paris assembled was to sign.	Предстояло оглашение договора, который должны были подписать присутствующие на торжестве -другими словами, пол-Парижа.
All took their places, or rather the ladies formed a circle, while the gentlemen (more indifferent to the restraints of what Boileau calls the "energetic style") commented on the feverish agitation of Andrea, on M. Danglars' riveted attention, Eugenie's composure, and the light and sprightly manner in which the baroness treated this important affair.	Все сели - вернее, женщины сели в кружок, тогда как мужчины, более равнодушные к "энергичному стилю", как говорил Буало, обменивались замечаниями по поводу лихорадочного возбуждения Андреа, внимательной сосредоточенности Данглара, невозмутимости Эжени и той легкомысленной веселости, с которой баронесса относилась к этому важному делу.
The contract was read during a profound silence.	Договор был прочитан при всеобщем молчании.
But as soon as it was finished, the buzz was redoubled through all the drawing-rooms; the brilliant sums, the rolling millions which were to be at the command of the two young people, and which crowned the display of the wedding presents and the young lady's diamonds, which had been made in a room entirely appropriated for that purpose, had exercised to the full their delusions over the envious assembly.	Но как только чтение было окончено, в гостиных снова поднялся гул голосов, вдвое громче прежнего. Эти огромные суммы, эти миллионы, которыми блистало будущее молодой четы, и в довершение всего устроенная в особой комнате выставка приданого и бриллиантов невесты, поразили воображение завистливой толпы.
Mademoiselle Danglars' charms were heightened in the opinion of the young men, and for the moment seemed to outvie the sun in splendor.	В глазах молодых людей красота мадемуазель Данглар возросла вдвое, и в этот миг она для них затмевала солнце.
As for the ladies, it is needless to say that while they coveted the millions, they thought they did not need them for themselves, as they were beautiful enough without them.	Что касается женщин, то они, разумеется, хоть и завидовали миллионам, но считали, что их собственная красота в них не нуждается.

Andrea, surrounded by his friends, complimented, flattered, beginning to believe in the reality of his dream, was almost bewildered.	Андреа, окруженный друзьями, осыпаемый поздравлениями и льстивыми речами, начинавший и сам верить в действительность этого сна, почти потерял голову.
The notary solemnly took the pen, flourished it above his head, and said,	Нотариус торжественно взял в руку перо, поднял его над головой и сказал:
"Gentlemen, we are about to sign the contract."	- Господа, приступим к подписанию договора.
The baron was to sign first, then the representative of M. Cavalcanti, senior, then the baroness, afterwards the "future couple," as they are styled in the abominable phraseology of legal documents.	Первым должен был подписать барон, затем уполномоченный Кавальканти-отца, затем баронесса, затем брачащиеся, как принято выражаться на том отвратительном языке, которым исписывается гербовая бумага.
The baron took the pen and signed, then the representative.	Барон взял перо и подписал; вслед за ним уполномоченный.
The baroness approached, leaning on Madame de Villefort's arm.	Баронесса подошла к столу под руку с г-жой де Вильфор.
"My dear," said she, as she took the pen, "is it not vexatious?	- Друг мой, - сказала она мужу, беря в руки перо, -какая досада.
An unexpected incident, in the affair of murder and theft at the Count of Monte Cristo's, in which he nearly fell a victim, deprives us of the pleasure of seeing M. de Villefort."	Неожиданный случай, имеющий отношение к убийству и ограблению, жертвой которого едва не стал граф Монте-Кристо, лишил нас присутствия господина де Вильфора.
"Indeed?" said M. Danglars, in the same tone in which he would have said,	- Ах, боже мой! - сказал Данглар таким тоном, каким сказали бы:
"Oh, well, what do I care?"	"Вот уж мне все равно!"
"As a matter of fact," said Monte Cristo, approaching, "I am much afraid that I am the involuntary cause of his absence."	- Боюсь, - сказал, подходя к ним, Монте-Кристо, -не являюсь ли я невольной причиной этого отсутствия.
"What, you, count?" said Madame Danglars, signing; "if you are, take care, for I shall never forgive you."	- Вы, граф? Каким образом? - сказала, подписывая, г-жа Данглар. - Если так, берегитесь, я вам этого никогда не прощу.
Andrea pricked up his ears.	Андреа насторожился.
"But it is not my fault, as I shall endeavor to prove."	- Но право, я здесь ни при чем, - сказал граф, - и я докажу вам это.
Every one listened eagerly; Monte Cristo who so rarely opened his lips, was about to speak.	Все обратились в слух: Монте-Кристо собирался говорить, а это бывало не часто.
"You remember," said the count, during the most profound silence, "that the unhappy wretch who came to rob me died at my house; the supposition is that he was stabbed by his accomplice, on attempting to leave it."	- Вы, вероятно, помните, - сказал граф среди всеобщего молчания, - что именно у меня в доме умер этот несчастный, который забрался ко мне, чтобы меня ограбить, и, выходя от меня, был убит, как предполагают, своим сообщником?
"Yes," said Danglars.	- Да, - сказал Данглар.
"In order that his wounds might be examined he was undressed, and his clothes were thrown into a corner, where the police picked them up, with the exception of the waistcoat, which they overlooked."	- Чтобы оказать ему помощь, его раздели, а его одежду бросили в угол, где ее и подобрали следственные власти; они взяли куртку и штаны, но забыли жилет.

Andrea turned pale, and drew towards the door; he saw a cloud rising in the horizon, which appeared to forebode a coming storm.	Андреа заметно побледнел и стал подбираться ближе к двери; он видел, что на горизонте появилась туча, и опасался, что она сулит бурю.
"Well, this waistcoat was discovered to-day, covered with blood, and with a hole over the heart."	- И вот сегодня этот злополучный жилет нашелся, весь покрытый кровью и разрезанный против сердца.
The ladies screamed, and two or three prepared to faint.	Дамы вскрикнули, и иные из них уже приготовились упасть в обморок.
"It was brought to me.	- Мне его принесли.
No one could guess what the dirty rag could be; I alone suspected that it was the waistcoat of the murdered man.	Никто не мог догадаться, откуда взялась эта тряпка; мне единственному пришло в голову, что это, по всей вероятности, жилет убитого.
My valet, in examining this mournful relic, felt a paper in the pocket and drew it out; it was a letter addressed to you, baron."	Вдруг мой камердинер, осторожно и с отвращением исследуя эту зловещую реликвию, нащупал в кармане бумажку и вытащил ее оттуда; это оказалось письмо, адресованное - кому бы вы думали? Вам, барон.
"To me?" cried Danglars.	- Мне? - воскликнул Данглар.
"Yes, indeed, to you; I succeeded in deciphering your name under the blood with which the letter was stained," replied Monte Cristo, amid the general outburst of amazement.	- Да, представьте, вам; мне удалось разобрать ваше имя, сквозь кровь, которой эта записка была запачкана, - отвечал Монте-Кристо среди возгласов изумления.
"But," asked Madame Danglars, looking at her husband with uneasiness, "how could that prevent M. de Villefort"--	- Но каким же образом это могло помешать господину де Вильфору приехать? - спросила, с беспокойством глядя на мужа, г-жа Данглар.
"In this simple way, madame," replied Monte Cristo; "the waistcoat and the letter were both what is termed circumstantial evidence; I therefore sent them to the king's attorney.	- Очень просто, сударыня, - отвечал Монте-Кристо, - этот жилет и это письмо являются тем, что называется уликой; я отослал и то, и другое господину королевскому прокурору.
You understand, my dear baron, that legal methods are the safest in criminal cases; it was, perhaps, some plot against you."	Вы понимаете, дорогой барон, в уголовных делах всего правильнее действовать законным порядком; быть может, здесь кроется какой-нибудь преступный умысел против вас.
Andrea looked steadily at Monte Cristo and disappeared in the second drawing-room.	Андреа пристально посмотрел на Монте-Кристо и скрылся во вторую гостиную.
"Possibly," said Danglars; "was not this murdered man an old galley-slave?"	- Очень возможно, - сказал Данглар, - ведь, кажется, этот убитый - бывший каторжник?
"Yes," replied the count; "a felon named Caderousse."	- Да, - отвечал граф, - это бывший каторжник, по имени Кадрусс.
Danglars turned slightly pale; Andrea reached the anteroom beyond the little drawing-room.	Данглар слегка побледнел; Андреа выбрался из второй гостиной и перешел в переднюю.
"But go on signing," said Monte Cristo; "I perceive that my story has caused a general emotion, and I beg to apologize to you, baroness, and to Mademoiselle Danglars."	- Но что же вы не подписываете? - сказал Монте-Кристо. - Я вижу, мой рассказ всех взволновал, и я смиренно прошу за это прощения у вас, баронесса, и у мадемуазель Данглар.
The baroness, who had signed, returned the pen to the notary.	Баронесса, только что подписавшая договор, передала перо нотариусу.

"Prince Cavalcanti," said the latter; "Prince Cavalcanti, where are you?"	- Князь Кавальканти, - сказал нотариус, - князь Кавальканти, где же вы!
"Andrea, Andrea," repeated several young people, who were already on sufficiently intimate terms with him to call him by his Christian name.	- Андреа, Андреа! - крикнуло несколько молодых людей, которые уже настолько сдружились со знатным итальянцем, что называли его по имени.
"Call the prince; inform him that it is his turn to sign," cried Danglars to one of the floorkeepers.	- Позовите же князя, доложите ему, что его ждут для подписи! - крикнул Данглар одному из лакеев.
But at the same instant the crowd of guests rushed in alarm into the principal salon as if some frightful monster had entered the apartments, quaerens quem devoret.	Но в ту же самую минуту толпа гостей в ужасе хлынула в парадную гостиную, словно в комнате появилось страшное чудовище, quaerens quem devoret.[63]
There was, indeed, reason to retreat, to be alarmed, and to scream.	И в самом деле было от чего попятиться, испугаться, закричать.
An officer was placing two soldiers at the door of each drawing-room, and was advancing towards Danglars, preceded by a commissary of police, girded with his scarf.	Жандармский офицер, расставив у дверей каждой гостиной по два жандарма, направлялся к Данглару, предшествуемый комиссаром в шарфе.
Madame Danglars uttered a scream and fainted.	Госпожа Данглар вскрикнула и лишилась чувств.
Danglars, who thought himself threatened (certain consciences are never calm),--Danglars even before his guests showed a countenance of abject terror.	Данглар, который испугался за себя (у некоторых людей совесть никогда не бывает вполне спокойной), явил своим гостям искаженное страхом лицо.
"What is the matter, sir?" asked Monte Cristo, advancing to meet the commissioner.	- Что вам угодно, сударь? - спросил Монте-Кристо, делая шаг навстречу комиссару.
"Which of you gentlemen," asked the magistrate, without replying to the count, "answers to the name of Andrea Cavalcanti?"	- Кого из вас, господа, - спросил полицейский комиссар, не отвечая графу, - зовут Андреа Кавальканти?
A cry of astonishment was heard from all parts of the room.	Единый крик изумления огласил гостиную.
They searched; they questioned.	Стали искать, стали спрашивать.
"But who then is Andrea Cavalcanti?" asked Danglars in amazement.	- Но кто же он такой, этот Андреа Кавальканти? -спросил окончательно растерявшийся Данглар.
"A galley-slave, escaped from confinement at Toulon."	- Беглый каторжник из Тулона.
"And what crime has he committed?"	- А какое преступление он совершил?
"He is accused," said the commissary with his inflexible voice, "of having assassinated the man named Caderousse, his former companion in prison, at the moment he was making his escape from the house of the Count of Monte Cristo."	- Он обвиняется в том, - заявил комиссар невозмутимым голосом, - что убил некоего Кадрусса, своего товарища по каторге, когда тот выходил из дома графа Монте-Кристо.
Monte Cristo cast a rapid glance around him.	Монте-Кристо бросил быстрый взгляд вокруг себя.
Andrea was gone.	Андреа исчез.
Chapter 97.	XX.
The Departure for Belgium.	Дорога в Бельгию

A few minutes after the scene of confusion produced in the salons of M. Danglars by the unexpected appearance of the brigade of soldiers, and by the disclosure which had followed, the mansion was deserted with as much rapidity as if a case of plague or of cholera morbus had broken out among the guests. In a few minutes, through all the doors, down all the staircases, by every exit, every one hastened to retire, or rather to fly; for it was a situation where the ordinary condolences,--which even the best friends are so eager to offer in great catastrophes,--were seen to be utterly futile.	Тотчас же после замешательства, которое вызвало в доме Данглара неожиданное появление жандармского офицера и последовавшее за этим разоблачение, просторный особняк опустел с такой быстротой, как если бы среди присутствующих появилась чума или холера; через все двери, по всем лестницам устремились гости, спеша удалиться или, вернее, сбежать; это был один из тех случаев, когда люди и не пытаются говорить банальные слова утешения, которые при больших катастрофах так тягостно выслушивать из уст даже лучших друзей.
There remained in the banker's house only Danglars, closeted in his study, and making his statement to the officer of gendarmes; Madame Danglars, terrified, in the boudoir with which we are acquainted; and Eugenie, who with haughty air and disdainful lip had retired to her room with her inseparable companion, Mademoiselle Louise d'Armilly.	Во всем доме остались только сам Данглар, который заперся у себя в кабинете и давал показания жандармскому офицеру; перепуганная г-жа Данглар, в знакомом нам будуаре; и Эжени, которая с гордым и презрительным видом удалилась в свою комнату вместе со своей неразлучной подругой Луизой д'Армильи.
As for the numerous servants (more numerous that evening than usual, for their number was augmented by cooks and butlers from the Cafe de Paris), venting on their employers their anger at what they termed the insult to which they had been subjected, they collected in groups in the hall, in the kitchens, or in their rooms, thinking very little of their duty, which was thus naturally interrupted.	Что касается многочисленных слуг, еще более многочисленных в этот вечер, чем обычно, так как, по случаю торжественного дня, были наняты мороженщики, повара и метрдотели из Кафе-де-Пари, то, обратив на хозяев весь свой гнев за то, что они считали для себя оскорблением, они толпились в буфетной, в кухнях, в людских и очень мало интересовались своими обязанностями, исполнение которых, впрочем, само собою прервалось.
Of all this household, only two persons deserve our notice; these are Mademoiselle Eugenie Danglars and Mademoiselle Louise d'Armilly.	Среди всех этих различных людей, взволнованных самыми разнообразными чувствами, только двое заслуживают нашего внимания: это Эжени Данглар и Луиза д'Армильи.
The betrothed had retired, as we said, with haughty air, disdainful lip, and the demeanor of an outraged queen, followed by her companion, who was paler and more disturbed than herself.	Невеста, как мы уже сказали, удалилась с гордым и презрительным видом, походкой оскорбленной королевы, в сопровождении подруги, гораздо более взволнованной, чем она сама.
On reaching her room Eugenie locked her door, while Louise fell on a chair.	Придя к себе в комнату, Эжени заперла дверь на ключ, а Луиза бросилась в кресло.
"Ah, what a dreadful thing," said the young musician; "who would have suspected it?	- О боже мой, какой ужас! - сказала она. - Кто бы мог подумать?
M. Andrea Cavalcanti a murderer--a galley-slave escaped--a convict!"	Андреа Кавальканти обманщик... убийца... беглый каторжник...
An ironical smile curled the lip of Eugenie.	Губы Эжени искривились насмешливой улыбкой.
"In truth I was fated," said she. "I escaped the Morcerf only to fall into the Cavalcanti."	- Право, меня преследует какой-то рок, - сказала она. - Избавиться от Морсера, чтобы налететь на Кавальканти!
"Oh, do not confound the two, Eugenie."	- Как ты можешь их равнять, Эжени!

"Hold your tongue! The men are all infamous, and I am happy to be able now to do more than detest them--I despise them."	- Молчи, все мужчины подлецы, и я счастлива, что могу не только ненавидеть их; теперь я их презираю.
"What shall we do?" asked Louise.	- Что мы будем делать? - спросила Луиза.
"What shall we do?"	- Что делать?
"Yes."	- Да.
"Why, the same we had intended doing three days since--set off."	- То, что собирались сделать через три дня... Мы уедем.
"What?--although you are not now going to be married, you intend still"—	- Ты все-таки хочешь уехать, хотя свадьбы не будет?
"Listen, Louise.	- Слушай, Луиза.
I hate this life of the fashionable world, always ordered, measured, ruled, like our music-paper.	Я ненавижу эту светскую жизнь, размеренную, расчерченную, разграфленную, как наша нотная бумага.
What I have always wished for, desired, and coveted, is the life of an artist, free and independent, relying only on my own resources, and accountable only to myself.	К чему я всегда стремилась, о чем мечтала - это о жизни артистки, о жизни свободной, независимой, где надеешься только на себя и только себе обязана отчетом.
Remain here?	Оставаться здесь?
What for?--that they may try, a month hence, to marry me again; and to whom?--M. Debray, perhaps, as it was once proposed.	Для чего? Чтобы через месяц меня опять стали выдавать замуж? За кого? Может быть, за Дебрэ? Об этом одно время поговаривали.
No, Louise, no! This evening's adventure will serve for my excuse. I did not seek one, I did not ask for one. God sends me this, and I hail it joyfully!"	Нет, Луиза, нет; то, что произошло сегодня, послужит мне оправданием; я его не искала, я его не просила; сам бог мне его посылает, и я его приветствую.
"How strong and courageous you are!" said the fair, frail girl to her brunette companion.	- Какая ты сильная и храбрая! - сказала хрупкая белокурая девушка своей черноволосой подруге.
"Did you not yet know me?	- Разве ты меня не знала?
Come, Louise, let us talk of our affairs.	Ну вот что, Луиза, поговорим о наших делах.
The post-chaise"--	Дорожная карета...
"Was happily bought three days since."	- К счастью, уже три дня как куплена.
"Have you had it sent where we are to go for it?"	- Ты велела ее доставить на место?
"Yes."	- Да.
"Our passport?"	- А наш паспорт?
"Here it is."	- Вот он!
And Eugenie, with her usual precision, opened a printed paper, and read,--	Эжени с обычным хладнокровием развернула документ и прочла:
"M. Leon d'Armilly, twenty years of age; profession, artist; hair black, eyes black; travelling with his sister."	"Г осподин Леон д'Армильи, двадцать лет, художник, волосы черные, глаза черные, путешествует вместе с сестрой".
"Capital!	- Чудесно!

How did you get this passport?"	Каким образом ты достала паспорт?
"When I went to ask M. de Monte Cristo for letters to the directors of the theatres at Rome and Naples, I expressed my fears of travelling as a woman; he perfectly understood them, and undertook to procure for me a man's passport, and two days after I received this, to which I have added with my own hand, 'travelling with his sister.'"	- Когда я просила графа Монте-Кристо дать мне рекомендательные письма к директорам театров в Риме и Неаполе, я сказала ему, что боюсь ехать в женском платье; он вполне согласился со мной и взялся достать мне мужской паспорт; через два дня я его получила и сама приписала: "Путешествует вместе с сестрой".
"Well," said Eugenie cheerfully, "we have then only to pack up our trunks; we shall start the evening of the signing of the contract, instead of the evening of the wedding--that is all."	- Таким образом, - весело сказала Эжени, - нам остается только уложить вещи; вместо того чтобы уехать в вечер свадьбы, мы уедем в вечер подписания договора, только и всего.
"But consider the matter seriously, Eugenie!"	- Подумай хорошенько, Эжени.
"Oh, I am done with considering! I am tired of hearing only of market reports, of the end of the month, of the rise and fall of Spanish funds, of Haitian bonds.	- Мне уже больше не о чем думать; мне надоели вечные разговоры о повышении, понижении, испанских фондах, гаитийских займах.
Instead of that, Louise--do you understand?--air, liberty, melody of birds, plains of Lombardy, Venetian canals, Roman palaces, the Bay of Naples.	Подумай, Луиза, вместо всего этого чистый воздух, свобода, пение птиц, равнины Ломбардии, каналы Венеции, дворцы Рима, берег Неаполя.
How much have we, Louise?"	Сколько у нас всего денег?
The young girl to whom this question was addressed drew from an inlaid secretary a small portfolio with a lock, in which she counted twenty-three bank-notes.	Луиза вынула из письменного стола запертый на замок бумажник и открыла его: в нем было двадцать три кредитных билета.
"Twenty-three thousand francs," said she.	- Двадцать три тысячи франков, - сказала она.
"And as much, at least, in pearls, diamonds, and jewels," said Eugenie. "We are rich.	- И по крайней мере на такую же сумму жемчуга, бриллиантов и золотых вещей, - сказала Эжени. -Мы с тобой богаты.
With forty-five thousand francs we can live like princesses for two years, and comfortably for four; but before six months--you with your music, and I with my voice--we shall double our capital.	На сорок пять тысяч мы можем жить два года, как принцессы, или четыре года вполне прилично. Но не пройдет и полгода, как мы нашим искусством удвоим этот капитал.
Come, you shall take charge of the money, I of the jewel-box; so that if one of us had the misfortune to lose her treasure, the other would still have hers left.	Вот что, ты бери деньги, а я возьму шкатулку; таким образом, если одна из нас вдруг потеряет свое сокровище, у другой все-таки останется половина.
Now, the portmanteau--let us make haste--the portmanteau!"	А теперь давай укладываться!
"Stop!" said Louise, going to listen at Madame Danglars' door.	- Подожди, - сказала Луиза; она подошла к двери, ведущей в комнату г-жи Данглар, и прислушалась.
"What do you fear?"	- Чего ты боишься?
"That we may be discovered."	- Чтобы нас не застали врасплох.
"The door is locked."	- Дверь заперта на ключ.
"They may tell us to open it."	- Нам могут велеть открыть ее.

"They may if they like, but we will not."	- Пусть велят, а мы не откроем.
"You are a perfect Amazon, Eugenie!"	- Ты настоящая амазонка, Эжени.
And the two young girls began to heap into a trunk all the things they thought they should require.	И обе девушки энергично принялись укладывать в чемодан все то, что они считали необходимым в дороге.
"There now," said Eugenie, "while I change my costume do you lock the portmanteau."	- Вот и готово, - сказала Эжени, - теперь, пока я буду переодеваться, закрывай чемодан.
Louise pressed with all the strength of her little hands on the top of the portmanteau.	Луиза изо всех сил нажимала своими маленькими белыми ручками на крышку чемодана.
"But I cannot," said she; "I am not strong enough; do you shut it."	- Я не могу, - сказала она, - у меня не хватает сил, закрой сама.
"Ah, you do well to ask," said Eugenie, laughing; "I forgot that I was Hercules, and you only the pale Omphale!"	- Я и забыла, что я Г еркулес, а ты только бледная Омфала, - сказала, смеясь, Эжени.
And the young girl, kneeling on the top, pressed the two parts of the portmanteau together, and Mademoiselle d'Armilly passed the bolt of the padlock through.	Она надавила коленом на чемодан и до тех пор напрягала свои белые и мускулистые руки, пока обе половинки не сошлись и Луиза не защелкнула замок.
When this was done, Eugenie opened a drawer, of which she kept the key, and took from it a wadded violet silk travelling cloak.	Когда все это было проделано, Эжени открыла комод, ключ от которого она носила с собой, и вынула из него теплую дорожную накидку.
"Here," said she, "you see I have thought of everything; with this cloak you will not be cold."	- Видишь, - сказала она, - я обо всем подумала; в этой накидке ты не озябнешь.
"But you?"	- А ты?
"Oh, I am never cold, you know! Besides, with these men's clothes"--	- Ты знаешь, мне никогда не бывает холодно; кроме того, этот мужской костюм...
"Will you dress here?"	- Ты здесь и переоденешься?
"Certainly."	- Разумеется.
"Shall you have time?"	- А успеешь?
"Do not be uneasy, you little coward! All our servants are busy, discussing the grand affair.	- Да не бойся же, трусишка; все в доме поглощены скандалом.
Besides, what is there astonishing, when you think of the grief I ought to be in, that I shut myself up?--tell me!"	А кроме того, никто не станет удивляться, что я заперлась у себя. Подумай, ведь я должна быть в отчаянии!
"No, truly--you comfort me."	- Да, конечно, можно не беспокоиться.
"Come and help me."	- Ну, помоги мне.
From the same drawer she took a man's complete costume, from the boots to the coat, and a provision of linen, where there was nothing superfluous, but every requisite.	И из того же комода, откуда она достала накидку, она извлекла полный мужской костюм, начиная от башмаков и кончая сюртуком, и запас белья, где не было ничего лишнего, но имелось все необходимое.

Then, with a promptitude which indicated that this was not the first time she had amused herself by adopting the garb of the opposite sex, Eugenie drew on the boots and pantaloons, tied her cravat, buttoned her waistcoat up to the throat, and put on a coat which admirably fitted her beautiful figure.	Потом, с проворством, которое ясно указывало, что она не в первый раз переодевалась в платье другого пола, Эжени обулась, натянула панталоны, завязала галстук, застегнула доверху закрытый жилет и надела сюртук, красиво облегавший ее тонкую и стройную фигуру.
"Oh, that is very good--indeed, it is very good!" said Louise, looking at her with admiration; "but that beautiful black hair, those magnificent braids, which made all the ladies sigh with envy,--will they go under a man's hat like the one I see down there?"	- Как хорошо! Правда, очень хорошо! - сказала Луиза, с восхищением глядя на нее. - Но твои чудные косы, которым завидуют все женщины, как ты их запрячешь под мужскую шляпу?
"You shall see," said Eugenie.	- Вот увидишь, - сказала Эжени.
And with her left hand seizing the thick mass, which her long fingers could scarcely grasp, she took in her right hand a pair of long scissors, and soon the steel met through the rich and splendid hair, which fell in a cluster at her feet as she leaned back to keep it from her coat.	И, зажав левой рукой густую косу, которую с трудом охватывали ее длинные пальцы, она правой схватила большие ножницы, и вот в этих роскошных волосах заскрипела сталь, и они тяжелой волной упали к ногам девушки, откинувшейся назад, чтобы предохранить сюртук.
Then she grasped the front hair, which she also cut off, without expressing the least regret; on the contrary, her eyes sparkled with greater pleasure than usual under her ebony eyebrows.	Затем Эжени срезала пряди волос у висков; при этом она не выказала ни малейшего сожаления, напротив, ее глаза под черными как смоль бровями блестели еще ярче и задорнее, чем всегда.
"Oh, the magnificent hair!" said Louise, with regret.	- Ах, твои чудные волосы! - с грустью сказала Луиза.
"And am I not a hundred times better thus?" cried Eugenie, smoothing the scattered curls of her hair, which had now quite a masculine appearance; "and do you not think me handsomer so?"	- А разве так не во сто раз лучше? - воскликнула Эжени, приглаживая свои короткие кудри. - И разве, по-твоему, я так не красивее?
"Oh, you are beautiful--always beautiful!" cried Louise. "Now, where are you going?"	- Ты красавица, ты всегда красавица! -воскликнула Луиза. - Но куда же мы теперь направимся?
"To Brussels, if you like; it is the nearest frontier.	- Да хоть в Брюссель, если ты ничего не имеешь против; это самая близкая граница.
We can go to Brussels, Liege, Aix-la-Chapelle; then up the Rhine to Strasburg. We will cross Switzerland, and go down into Italy by the Saint-Gothard.	Мы проедем через Брюссель, Льеж, Аахен, поднимемся по Рейну до Страсбурга, проедем через Швейцарию и спустимся через Сен-Готар в Италию.
Will that do?"	Ты согласна?
"Yes."	- Ну разумеется.
"What are you looking at?"	- Что ты так смотришь на меня?
"I am looking at you; indeed you are adorable like that! One would say you were carrying me off."	- Ты очаровательна в таком виде; право, можно подумать, что ты меня похищаешь.
"And they would be right, pardieu!"	- Черт возьми, так оно и есть!
"Oh, I think you swore, Eugenie."	- Ты, кажется, браниться научилась, Эжени?

And the two young girls, whom every one might have thought plunged in grief, the one on her own account, the other from interest in her friend, burst out laughing, as they cleared away every visible trace of the disorder which had naturally accompanied the preparations for their escape.	И обе девушки, которым, по общему мнению, надлежало заливаться слезами, одной из-за себя, другой из любви к подруге, покатились со смеху и принялись уничтожать наиболее заметные следы беспорядка, оставленного их сборами.
Then, having blown out the lights, the two fugitives, looking and listening eagerly, with outstretched necks, opened the door of a dressing-room which led by a side staircase down to the yard,--Eugenie going first, and holding with one arm the portmanteau, which by the opposite handle Mademoiselle d'Armilly scarcely raised with both hands.	Потом, потушив свечи, зорко осматриваясь, насторожив слух, беглянки открыли дверь будуара, выходившую на черную лестницу, которая вела прямо во двор. Эжени шла впереди, взявшись одной рукой за ручку чемодана, который за другую ручку едва удерживала обеими руками Луиза.
The yard was empty; the clock was striking twelve.	Двор был пуст. Пробило полночь.
The porter was not yet gone to bed.	Привратник еще не ложился.
Eugenie approached softly, and saw the old man sleeping soundly in an arm-chair in his lodge.	Эжени тихонько прошла вперед и увидела, что почтенный страж дремлет, растянувшись в кресле.
She returned to Louise, took up the portmanteau, which she had placed for a moment on the ground, and they reached the archway under the shadow of the wall.	Она вернулась к Луизе, снова взяла чемодан, который поставила было на землю, и обе, прижимаясь к стене, вошли в подворотню.
Eugenie concealed Louise in an angle of the gateway, so that if the porter chanced to awake he might see but one person. Then placing herself in the full light of the lamp which lit the yard,--"Gate!" cried she, with her finest contralto voice, and rapping at the window.	Эжени велела Луизе спрятаться в темном углу, чтобы привратник, если бы ему вздумалось открыть глаза, увидел только одного человека, а сама стала так, чтобы свет фонаря падал прямо на нее. - Откройте! - крикнула она звучным контральто, стуча в стеклянную дверь.
The porter got up as Eugenie expected, and even advanced some steps to recognize the person who was going out, but seeing a young man striking his boot impatiently with his riding-whip, he opened it immediately.	Привратник, как и ожидала Эжени, встал с кресла и даже сделал несколько шагов, чтобы взглянуть, кто это выходит; но, увидев молодого человека, который нетерпеливо похлопывал тросточкой по ноге, он поспешил дернуть шнур.
Louise slid through the half-open gate like a snake, and bounded lightly forward.	Луиза тотчас же проскользнула в приотворенные ворота и легко выскочила наружу.
Eugenie, apparently calm, although in all probability her heart beat somewhat faster than usual, went out in her turn.	Эжени, внешне спокойная, хотя, вероятно, ее сердце и билось учащеннее, чем обычно, в свою очередь, вышла на улицу.
A porter was passing and they gave him the portmanteau; then the two young girls, having told him to take it to No. 36, Rue de la Victoire, walked behind this man, whose presence comforted Louise. As for Eugenie, she was as strong as a Judith or a Delilah.	Чемодан они передали проходившему мимо посыльному и, дав ему адрес - улица Виктуар, дом № 36, - последовали за этим человеком, чье присутствие успокоительно действовало на Луизу, что касается Эжени, то она была бесстрашна, как Юдифь или Далила.
They arrived at the appointed spot. Eugenie ordered the porter to put down the portmanteau, gave him some pieces of money, and having rapped at the shutter sent him away.	Когда они прибыли к указанному дому, Эжени велела посыльному поставить чемодан на землю, расплатилась с ним и, постучав в ставень, отпустила его.

The shutter where Eugenie had rapped was that of a little laundress, who had been previously warned, and was not yet gone to bed. She opened the door.	В доме, куда пришли беглянки, жила скромная белошвейка, с которой они заранее условились; она еще не ложилась и тотчас же открыла.
"Mademoiselle," said Eugenie, "let the porter get the post-chaise from the coach-house, and fetch some post-horses from the hotel.	- Мадемуазель, - сказала Эжени, - распорядитесь, чтобы привратник выкатил из сарая карету, и пошлите его на почтовую станцию за лошадьми.
Here are five francs for his trouble."	Вот пять франков, которые я просила вас передать ему за труды.
"Indeed," said Louise, "I admire you, and I could almost say respect you."	- Я восхищаюсь тобой, - сказала Луиза, - и даже начинаю уважать тебя.
The laundress looked on in astonishment, but as she had been promised twenty louis, she made no remark.	Белошвейка с удивлением на них посмотрела; но так как ей было обещано двадцать луидоров, то она ничего не сказала.
In a quarter of an hour the porter returned with a post-boy and horses, which were harnessed, and put in the post-chaise in a minute, while the porter fastened the portmanteau on with the assistance of a cord and strap.	Четверть часа спустя привратник вернулся и привел с собой кучера и лошадей, которые немедленно были впряжены в карету; чемодан привязали сзади.
"Here is the passport," said the postilion, "which way are we going, young gentleman?"	- Вот подорожная, - сказал кучер. - По какой дороге поедем, молодой хозяин?
"To Fontainebleau," replied Eugenie with an almost masculine voice.	- По дороге в Фонтенбло, - сказала Эжени почти мужским голосом.
"What do you say?" said Louise.	- Как? Что ты говоришь? - спросила Луиза.
"I am giving them the slip," said Eugenie; "this woman to whom we have given twenty louis may betray us for forty; we will soon alter our direction."	- Я заметаю след, - сказала Эжени, - эта женщина, которой мы заплатили двадцать луидоров, может нас выдать за сорок; когда мы выедем на Бульвары, мы велим ехать по другой дороге.
And the young girl jumped into the britzska, which was admirably arranged for sleeping in, without scarcely touching the step.	И она, почти не касаясь подножки, вскочила в карету.
"You are always right," said the music teacher, seating herself by the side of her friend.	- Ты, как всегда, права, Эжени, - сказала Луиза, усаживаясь рядом с подругой.
A quarter of an hour afterwards the postilion, having been put in the right road, passed with a crack of his whip through the gateway of the Barriere Saint-Martin.	Четверть часа спустя кучер, уже изменив направление по указанию Эжени, проехал, щелкая бичом, заставу Сен-Мартен.
"Ah," said Louise, breathing freely, "here we are out of Paris."	- Наконец-то мы выбрались из Парижа! - сказала Луиза, с облегчением вздыхая.
"Yes, my dear, the abduction is an accomplished fact," replied Eugenie.	- Да, моя дорогая, и похищение удалось на славу, -отвечала Эжени.
"Yes, and without violence," said Louise.	- Да, и притом без насилия, - сказала Луиза.
"I shall bring that forward as an extenuating circumstance," replied Eugenie.	- Это послужит смягчающим вину обстоятельством, - отвечала Эжени.
These words were lost in the noise which the carriage made in rolling over the pavement of La Villette.	Слова эти потерялись в стуке колес по мостовой Ла-Виллет.

M. Danglars no longer had a daughter.	У Данглара больше не было дочери.
Chapter 98.	Часть шестая
The Bell and Bottle Tavern.	I. Гостиница "Колокол и бутылка"
And now let us leave Mademoiselle Danglars and her friend pursuing their way to Brussels, and return to poor Andrea Cavalcanti, so inopportunely interrupted in his rise to fortune.	Оставим пока мадемуазель Данглар и ее приятельницу на дороге в Брюссель и вернемся к бедному Андреа Кавальканти, так злополучно задержанному в его полете за счастьем.
Notwithstanding his youth, Master Andrea was a very skilful and intelligent boy.	Этот Андреа Кавальканти, несмотря на свой юный возраст, был малый весьма ловкий и умный.
We have seen that on the first rumor which reached the salon he had gradually approached the door, and crossing two or three rooms at last disappeared.	Поэтому при первом волнении в гостиной он, как мы видели, стал понемногу приближаться к двери, прошел две комнаты и скрылся.
But we have forgotten to mention one circumstance, which nevertheless ought not to be omitted; in one of the rooms he crossed, the trousseau of the bride-elect was on exhibition. There were caskets of diamonds, cashmere shawls, Valenciennes lace, English veilings, and in fact all the tempting things, the bare mention of which makes the hearts of young girls bound with joy, and which is called the "corbeille." [*] Now, in passing through this room, Andrea proved himself not only to be clever and intelligent, but also provident, for he helped himself to the most valuable of the ornaments before him. * Literally, "the basket," because wedding gifts were originally brought in such a receptacle.	Мы забыли упомянуть о маленькой подробности, которая между тем не должна быть пропущена; в одной из комнат, через которые прошел Кавальканти, были выставлены футляры с бриллиантами, кашемировые шали, кружева валансьен, английские ткани - словом, весь тот подбор соблазнительных предметов, одно упоминание о котором заставляет трепетать сердца девиц и который называют приданым. Проходя через эту комнату, Андреа доказал, что он малый не только весьма умный и ловкий, но и предусмотрительный, и доказал это тем, что захватил наиболее крупные из выставленных драгоценностей.
Furnished with this plunder, Andrea leaped with a lighter heart from the window, intending to slip through the hands of the gendarmes.	Снабженный этим подспорьем, Андреа почувствовал, что ловкость его удвоилась, и, выпрыгнув в окно, ускользнул от жандармов.
Tall and well proportioned as an ancient gladiator, and muscular as a Spartan, he walked for a quarter of an hour without knowing where to direct his steps, actuated by the sole idea of getting away from the spot where if he lingered he knew that he would surely be taken.	Высокий, сложенный, как античный атлет, мускулистый, как спартанец, Андреа бежал целых четверть часа, сам не зная, куда он бежит, только чтобы отдалиться от того места, где его чуть не схватили.
Having passed through the Rue Mont Blanc, guided by the instinct which leads thieves always to take the safest path, he found himself at the end of the Rue Lafayette.	Свернув с улицы Мон-Блан и руководимый тем чутьем, которое приводит зайца к норе, а вора - к городской заставе, он очутился в конце улицы Лафайет.
There he stopped, breathless and panting.	Задыхаясь, весь в поту, он остановился.
He was quite alone; on one side was the vast wilderness of the Saint-Lazare, on the other, Paris enshrouded in darkness.	Он был совершенно один; слева от него простиралось пустынное поле Сен-Лазар, а направо - весь огромный Париж.
"Am I to be captured?" he cried; "no, not if I can use more activity than my enemies.	- Неужели я погиб? - спросил он себя. - Нет - если я проявлю большую энергию, чем мои враги.
My safety is now a mere question of speed."	Мое спасение стало просто вопросом расстояния.

At this moment he saw a cab at the top of the Faubourg Poissonniere. The dull driver, smoking his pipe, was plodding along toward the limits of the Faubourg Saint-Denis, where no doubt he ordinarily had his station.	Тут он увидел фиакр, едущий от предместья Пуассоньер; хмурый кучер с трубкой в зубах, по-видимому, держал путь к предместью Сен-Дени.
"Ho, friend!" said Benedetto.	- Эй, дружище! - сказал Бенедетто.
"What do you want, sir?" asked the driver.	- Что прикажете? - спросил кучер.
"Is your horse tired?"	- Ваша лошадь устала?
"Tired? oh, yes, tired enough--he has done nothing the whole of this blessed day!	- Устала! Как же! Целый день ничего не делала.
Four wretched fares, and twenty sous over, making in all seven francs, are all that I have earned, and I ought to take ten to the owner."	Четыре несчастных конца и двадцать су на чай, всего семь франков, и из них я должен десять отдать хозяину.
"Will you add these twenty francs to the seven you have?"	- Не хотите ли к семи франкам добавить еще двадцать?
"With pleasure, sir; twenty francs are not to be despised.	- С удовольствием, двадцатью франками не брезгают.
Tell me what I am to do for this."	А что нужно сделать?
"A very easy thing, if your horse isn't tired."	- Вещь нетрудная, если только ваша лошадь не устала.
"I tell you he'll go like the wind,--only tell me which way to drive."	- Я же вам говорю, что она полетит, как ветер, скажите только, в какую сторону ехать.
"Towards the Louvres."	- В сторону Лувра.
"Ah, I know the way--you get good sweetened rum over there."	- А, знаю, где наливку делают.
"Exactly so; I merely wish to overtake one of my friends, with whom I am going to hunt to-morrow at Chapelle-en-Serval.	- Вот именно, требуется попросту нагнать одного моего приятеля, с которым я условился завтра поохотиться в Шапель-ан-Серваль.
He should have waited for me here with a cabriolet till half-past eleven; it is twelve, and, tired of waiting, he must have gone on."	Он должен был ждать меня здесь в своем кабриолете до половины двенадцатого; сейчас -полночь; ему, должно быть, надоело ждать, и он уехал один.
"It is likely."	- Наверное.
"Well, will you try and overtake him?"	- Ну так вот, хотите попробовать его нагнать?
"Nothing I should like better."	- Извольте.
"If you do not overtake him before we reach Bourget you shall have twenty francs; if not before Louvres, thirty."	- Если мы его не нагоним до Бурже, вы получите двадцать франков; а если не нагоним до Лувра -тридцать.
"And if we do overtake him?"	- А если нагоним?
"Forty," said Andrea, after a moment's hesitation, at the end of which he remembered that he might safely promise.	- Сорок, - сказал Андреа, который одну секунду колебался, но решил, что, обещая, он ничем не рискует.

"That's all right," said the man; "hop in, and we're off! Who-o-o-p, la!"	- Идет! - сказал кучер. - Садитесь!
Andrea got into the cab, which passed rapidly through the Faubourg Saint-Denis, along the Faubourg Saint-Martin, crossed the barrier, and threaded its way through the interminable Villette.	Андреа сел в фиакр, который быстро пересек предместье Сен-Дени, проехал предместье Сен-Мартен, миновал заставу и въехал в бесконечную Ла-Виллет.
They never overtook the chimerical friend, yet Andrea frequently inquired of people on foot whom he passed and at the inns which were not yet closed, for a green cabriolet and bay horse; and as there are a great many cabriolets to be seen on the road to the Low Countries, and as nine-tenths of them are green, the inquiries increased at every step.	Нелегко было нагнать этого мифического приятеля; все же время от времени у запоздалых прохожих и в еще не закрытых трактирах Кавальканти справлялся о зеленом кабриолете и пегой лошади, а так как по дороге в Нидерланды проезжает немало кабриолетов и из десятка кабриолетов девять зеленых, то справки сыпались на каждом шагу.
Every one had just seen it pass; it was only five hundred, two hundred, one hundred steps in advance; at length they reached it, but it was not the friend.	Все видели этот кабриолет, он был не больше как в пятистах, двухстах или ста шагах впереди, но когда его наконец нагоняли, оказывалось, что это не тот.
Once the cab was also passed by a calash rapidly whirled along by two post-horses.	Один раз их самих обогнали; это была карета, уносимая вскачь парой почтовых лошадей.
"Ah," said Cavalcanti to himself, "if I only had that britzska, those two good post-horses, and above all the passport that carries them on!"	"Вот бы мне эту карету, - подумал Кавальканти, -пару добрых коней, а главное - подорожную!"
And he sighed deeply.	И он глубоко вздохнул.
The calash contained Mademoiselle Danglars and Mademoiselle d'Armilly.	Это была та самая карета, которая увозила мадемуазель Данглар и мадемуазель д'Армильи.
"Hurry, hurry!" said Andrea, "we must overtake him soon."	- Живей, живей! - сказал Андреа. - Теперь уже мы, должно быть, скоро его нагоним.
And the poor horse resumed the desperate gallop it had kept up since leaving the barrier, and arrived steaming at Louvres.	И бедная лошадь снова пустилась бешеной рысью, которой она бежала до самой заставы, и, вся в мыле, домчалась до Лувра.
"Certainly," said Andrea, "I shall not overtake my friend, but I shall kill your horse, therefore I had better stop.	- Я вижу, - сказал Андреа, - что не нагоню приятеля и только заморю вашу лошадь. Поэтому лучше мне остановиться.
Here are thirty francs; I will sleep at the Red Horse, and will secure a place in the first coach.	Вот вам ваши тридцать франков, а я переночую в "Рыжем коне" и займу место в первой свободной почтовой карете.
Good-night, friend."	Доброй ночи, друг.
And Andrea, after placing six pieces of five francs each in the man's hand, leaped lightly on to the pathway.	И Андреа, сунув в руку кучера шесть монет по пять франков, легко спрыгнул на мостовую.
The cabman joyfully pocketed the sum, and turned back on his road to Paris.	Кучер весело спрятал деньги в карман и шагом направился к Парижу.

Andrea pretended to go towards the Red Horse inn, but after leaning an instant against the door, and hearing the last sound of the cab, which was disappearing from view, he went on his road, and with a lusty stride soon traversed the space of two leagues.	Андреа сделал вид, будто идет в гостиницу "Рыжий конь", он постоял у дверей, прислушиваясь к замирающему стуку колес, и, двинувшись дальше, гимнастическим шагом прошел два лье.
Then he rested; he must be near Chapelle-en-Serval, where he pretended to be going.	Тут он отдохнул; он находился, по-видимому, совсем близко от Шапель-ан-Серваль, куда, по его словам, он и направлялся.
It was not fatigue that stayed Andrea here; it was that he might form some resolution, adopt some plan.	Не усталость принудила Андреа Кавальканти остановиться, а необходимость принять какое-нибудь решение и составить план действий.
It would be impossible to make use of a diligence, equally so to engage post-horses; to travel either way a passport was necessary.	Сесть в дилижанс было невозможно, нанять почтовых также невозможно. Чтобы путешествовать тем или другим способом, необходим паспорт.
It was still more impossible to remain in the department of the Oise, one of the most open and strictly guarded in France; this was quite out of the question, especially to a man like Andrea, perfectly conversant with criminal matters.	Оставаться в департаменте Уазы, то есть в одном из наиболее видных и наиболее охраняемых департаментов Франции, было опять-таки невозможно, особенно для человека, искушенного, как Андреа, по уголовной части.
He sat down by the side of the moat, buried his face in his hands and reflected.	Андреа сел на край канавы, опустил голову на руки и задумался.
Ten minutes after he raised his head; his resolution was made.	Десять минут спустя он поднял голову; решение было принято.
He threw some dust over the topcoat, which he had found time to unhook from the ante-chamber and button over his ball costume, and going to Chapelle-en-Serval he knocked loudly at the door of the only inn in the place.	Он испачкал пылью пальто, которое он успел снять с вешалки в передней и надеть поверх фрака, и, дойдя до Шапель-ан-Серваль, уверенно постучал в дверь единственной местной гостиницы.
The host opened.	Хозяин отворил ему.
"My friend," said Andrea, "I was coming from Montefontaine to Senlis, when my horse, which is a troublesome creature, stumbled and threw me.	- Друг мой, - сказал Андреа, - я ехал верхом из Морфонтена в Санлис, но моя лошадь с норовом, она заартачилась и сбросила меня.
I must reach Compiegne to-night, or I shall cause deep anxiety to my family. Could you let me hire a horse of you?"	Мне необходимо прибыть сегодня же ночью в Компьень, иначе моя семья будет очень беспокоиться; найдется ли у вас лошадь?
An inn-keeper has always a horse to let, whether it be good or bad.	У всякого трактирщика всегда найдется лошадь, плохая или хорошая.
The host called the stable-boy, and ordered him to saddle "Whitey," then he awoke his son, a child of seven years, whom he ordered to ride before the gentleman and bring back the horse.	Трактирщик позвал конюха, велел ему оседлать Белого и разбудил своего сына, мальчика лет семи, который должен был сесть позади господина и привести лошадь обратно.
Andrea gave the inn-keeper twenty francs, and in taking them from his pocket dropped a visiting card.	Андреа дал трактирщику двадцать франков и, вынимая их из кармана, выронил визитную карточку.

This belonged to one of his friends at the Cafe de Paris, so that the innkeeper, picking it up after Andrea had left, was convinced that he had let his horse to the Count of Mauleon, 25 Rue Saint-Dominique, that being the name and address on the card.	Эта карточка принадлежала одному из его приятелей по Кафе-де-Пари, так что трактирщик, подняв ее после отъезда Андреа, остался при убеждении, что он дал свою лошадь графу де Молеону, улица Сен-Доминик, 25; то были фамилия и адрес, значившиеся на карточке.
"Whitey" was not a fast animal, but he kept up an easy, steady pace; in three hours and a half Andrea had traversed the nine leagues which separated him from Compiegne, and four o'clock struck as he reached the place where the coaches stop.	Белый бежал не быстрой, но ровной и упорной рысью; за три с половиной часа Андреа проехал девять лье, отделявших его от Компьеня; на ратуше било четыре часа, когда он выехал на площадь, где останавливаются дилижансы.
There is an excellent tavern at Compiegne, well remembered by those who have ever been there.	В Компьене имеется прекрасная гостиница, о которой помнят даже те, кто останавливался в ней только один раз.
Andrea, who had often stayed there in his rides about Paris, recollected the Bell and Bottle inn; he turned around, saw the sign by the light of a reflected lamp, and having dismissed the child, giving him all the small coin he had about him, he began knocking at the door, very reasonably concluding that having now three or four hours before him he had best fortify himself against the fatigues of the morrow by a sound sleep and a good supper.	Андреа, разъезжая по окрестностям Парижа, однажды в ней ночевал; он вспомнил о "Колоколе и бутылке", окинул взглядом площадь, увидел при свете фонаря путеводную вывеску и, отпустив мальчика, которому отдал всю имевшуюся у него мелочь, постучал в дверь, справедливо рассудив, что у него впереди еще часа четыре и что ему не мешает подкрепиться хорошим ужином и крепким сном.
A waiter opened the door.	Ему отворил слуга.
"My friend," said Andrea, "I have been dining at Saint-Jean-au-Bois, and expected to catch the coach which passes by at midnight, but like a fool I have lost my way, and have been walking for the last four hours in the forest.	- Я пришел из Сен-Жан-о-Буа, я там обедал, -сказал Андреа. - Я рассчитывал на дилижанс, который проезжает в полночь, но я заблудился, как дурак, и целых четыре часа кружил по лесу.
Show me into one of those pretty little rooms which overlook the court, and bring me a cold fowl and a bottle of Bordeaux."	Дайте мне одну из комнат, которые выходят во двор, и пусть мне принесут холодного цыпленка и бутылку бордо.
The waiter had no suspicions; Andrea spoke with perfect composure, he had a cigar in his mouth, and his hands in the pocket of his top coat; his clothes were fashionably made, his chin smooth, his boots irreproachable; he looked merely as if he had stayed out very late, that was all.	Слуга ничего не заподозрил; Андреа говорил совершенно спокойно, держа руки в карманах пальто, с сигаретой во рту; платье его было элегантно, борода подстрижена, обувь безукоризненна; он имел вид запоздалого горожанина.
While the waiter was preparing his room, the hostess arose; Andrea assumed his most charming smile, and asked if he could have No. 3, which he had occupied on his last stay at Compiegne. Unfortunately, No. 3 was engaged by a young man who was travelling with his sister.	Пока слуга готовил ему комнату, вошла хозяйка гостиницы; Андреа встретил ее самой обворожительной улыбкой и спросил, не может ли он получить 3-й номер, который он занимал в свой последний приезд в Компьень; к сожалению, 3-й номер оказался занят молодым человеком, путешествующим с сестрой.
Andrea appeared in despair, but consoled himself when the hostess assured him that No. 7, prepared for him, was situated precisely the same as No. 3, and while warming his feet and chatting about the last races at Chantilly, he waited until they announced his room to be ready.	Андреа выразил живейшее огорчение и утешился только тогда, когда хозяйка уверила его, что 7-й номер, который ему приготовляют, расположен совершенно так же, как и 3-й. Грея ноги у камина и беседуя о последних скачках в Шантильи, он ожидал, пока придут сказать, что комната готова.

Andrea had not spoken without cause of the pretty rooms looking out upon the court of the Bell Tavern, which with its triple galleries like those of a theatre, with the jessamine and clematis twining round the light columns, forms one of the prettiest entrances to an inn that you can imagine.	Андреа недаром вспомнил о комнатах, выходящих во двор; двор гостиницы "Колокол", с тройным рядом галерей, придающих ему вид зрительной залы, с жасмином и ломоносом, вьющимися, как естественное украшение, вокруг легких колоннад, - один из самых прелестных дворов, какой только может быть у гостиницы.
The fowl was tender, the wine old, the fire clear and sparkling, and Andrea was surprised to find himself eating with as good an appetite as though nothing had happened.	Цыпленок был свежий, вино старое, огонь весело потрескивал; Андреа сам удивился, что ест с таким аппетитом, как будто ничего не произошло.
Then he went to bed and almost immediately fell into that deep sleep which is sure to visit men of twenty years of age, even when they are torn with remorse.	Затем он лег и тотчас же заснул неодолимым сном, как засыпает человек в двадцать лет, даже когда у него совесть нечиста.
Now, here we are obliged to own that Andrea ought to have felt remorse, but that he did not.	Впрочем, мы должны сознаться, что, хотя Андреа и мог бы чувствовать угрызения совести, он их не чувствовал.
This was the plan which had appealed to him to afford the best chance of his security.	Вот каков был план Андреа, вселивший в него такую уверенность.
Before daybreak he would awake, leave the inn after rigorously paying his bill, and reaching the forest, he would, under pretence of making studies in painting, test the hospitality of some peasants, procure himself the dress of a woodcutter and a hatchet, casting off the lion's skin to assume that of the woodman; then, with his hands covered with dirt, his hair darkened by means of a leaden comb, his complexion embrowned with a preparation for which one of his old comrades had given him the recipe, he intended, by following the wooded districts, to reach the nearest frontier, walking by night and sleeping in the day in the forests and quarries, and only entering inhabited regions to buy a loaf from time to time.	Он встанет с рассветом, выйдет из гостиницы, добросовестнейшим образом заплатив по счету, доберется до леса, поселится у какого-нибудь крестьянина под предлогом занятий живописью, раздобудет одежду дровосека и топор, сменит облик светского льва на облик рабочего; потом, когда руки его почернеют, волосы потемнеют до свинцового гребня, лицо покроется загаром, наведенным по способу, которому его когда-то научили товарищи в Тулоне, он проберется лесом к ближайшей границе, шагая ночью, высыпаясь днем в чащах и оврагах и приближаясь к населенным местам лишь изредка, чтобы купить хлеба.
Once past the frontier, Andrea proposed making money of his diamonds; and by uniting the proceeds to ten bank-notes he always carried about with him in case of accident, he would then find himself possessor of about 50,000 livres, which he philosophically considered as no very deplorable condition after all.	Перейдя границу, он превратит бриллианты в деньги, стоимость их присоединит к десятку кредитных билетов, которые он на всякий случай всегда имел при себе, и у него, таким образом, наберется как-никак пятьдесят тысяч ливров, что на худой конец не так уж плохо.
Moreover, he reckoned much on the interest of the Danglars to hush up the rumor of their own misadventures.	Вдобавок он очень рассчитывал на то, что Данглары постараются рассеять молву о постигшей их неудаче.
These were the reasons which, added to the fatigue, caused Andrea to sleep so soundly.	Вот что, помимо усталости, помогло Андреа так быстро и крепко заснуть.
In order that he might awaken early he did not close the shutters, but contented himself with bolting the door and placing on the table an unclasped and long-pointed knife, whose temper he well knew, and which was never absent from him.	Впрочем, чтобы проснуться возможно раньше, Андреа не закрыл ставней, а только запер дверь на задвижку и оставил раскрытым на ночном столике свой острый нож, прекрасный закал которого был им испытан и с которым он никогда не расставался.

About seven in the morning Andrea was awakened by a ray of sunlight, which played, warm and brilliant, upon his face.	Около семи часов утра Андреа был разбужен теплым и ярким солнечным лучом, скользнувшим по его лицу.
In all well-organized brains, the predominating idea--and there always is one--is sure to be the last thought before sleeping, and the first upon waking in the morning.	Во всяком правильно работающем мозгу господствующая мысль, а таковая всегда имеется, засыпает последней и первая озаряет пробуждающееся сознание.
Andrea had scarcely opened his eyes when his predominating idea presented itself, and whispered in his ear that he had slept too long.	Андреа не успел еще вполне открыть глаза, как господствующая мысль уже овладела им и подсказывала ему, что он спал слишком долго.
He jumped out of bed and ran to the window.	Он соскочил с кровати и подбежал к окну.
A gendarme was crossing the court.	По двору шел жандарм.
A gendarme is one of the most striking objects in the world, even to a man void of uneasiness; but for one who has a timid conscience, and with good cause too, the yellow, blue, and white uniform is really very alarming.	Жандарм вообще одно из самых примечательных явлений в мире, даже для самых безгрешных людей; но для пугливой совести, имеющей основания быть таковой, желтый, синий и белый цвет его мундира - самые зловещие цвета на свете.
"Why is that gendarme there?" asked Andrea of himself.	- Почему жандарм? - спросил себя Андреа.
Then, all at once, he replied, with that logic which the reader has, doubtless, remarked in him, "There is nothing astonishing in seeing a gendarme at an inn; instead of being astonished, let me dress myself."	И тут же сам себе ответил, с той логикой, которую читатель мог уже подметить в нем: - Нет ничего странного в том, что жандарм пришел в гостиницу; но пора одеваться.
And the youth dressed himself with a facility his valet de chambre had failed to rob him of during the two months of fashionable life he had led in Paris.	И он оделся с быстротой, от которой его не отучил лакей за несколько месяцев светской жизни, проведенных им в Париже.
"Now then," said Andrea, while dressing himself, "I'll wait till he leaves, and then I'll slip away."	- Ладно, - говорил Андреа, одеваясь, - я подожду, пока он уйдет; а когда он уйдет, я улизну.
And, saying this, Andrea, who had now put on his boots and cravat, stole gently to the window, and a second time lifted up the muslin curtain.	С этими словами он, уже одетый, осторожно подошел к окну и вторично поднял кисейную занавеску.
Not only was the first gendarme still there, but the young man now perceived a second yellow, blue, and white uniform at the foot of the staircase, the only one by which he could descend, while a third, on horseback, holding a musket in his fist, was posted as a sentinel at the great street door which alone afforded the means of egress.	Но не только первый жандарм не ушел, а появился еще второй синий, желтый и белый мундир у единственной лестницы, по которой Андреа мог спуститься, между тем как третий, верхом, с ружьем в руке, охранял единственные ворота, через которые он мог выйти на улицу.
The appearance of the third gendarme settled the matter, for a crowd of curious loungers was extended before him, effectually blocking the entrance to the hotel.	Этот третий жандарм был в высшей степени знаменателен, поэтому перед ним теснились любопытные, плотно загораживая ворота.
"They're after me!" was Andrea's first thought. "The devil!"	"Меня ищут! - было первой мыслью Андреа. - Ах, черт!"
A pallor overspread the young man's forehead, and he looked around him with anxiety.	Он побледнел и беспокойно осмотрелся.

His room, like all those on the same floor, had but one outlet to the gallery in the sight of everybody.	Его комната, как и все комнаты этого этажа, имела выход только на наружную галерею, открытую всем взглядам.
"I am lost!" was his second thought; and, indeed, for a man in Andrea's situation, an arrest meant the assizes, trial, and death,--death without mercy or delay.	"Я погиб!" - было его второй мыслью. В самом деле, для человека в положении Андреа арест означал суд, приговор, смерть - смерть без пощады и без отлагательств.
For a moment he convulsively pressed his head within his hands, and during that brief period he became nearly mad with terror; but soon a ray of hope glimmered in the multitude of thoughts which bewildered his mind, and a faint smile played upon his white lips and pallid cheeks.	Он судорожно сжал голову руками. В этот миг он чуть с ума не сошел от страха. Но вскоре в вихре мыслей, бушевавших в его голове, блеснула надежда; слабая улыбка тронула его побледневшие губы.
He looked around and saw the objects of his search upon the chimney-piece; they were a pen, ink, and paper.	Он оглядел комнату; все, что ему было нужно, оказалось на письменном столе: перо, чернила и бумага.
With forced composure he dipped the pen in the ink, and wrote the following lines upon a sheet of paper:--	Он обмакнул перо в чернила и рукой, которую он принудил быть твердой, написал на первой странице следующие строки:
"I have no money to pay my bill, but I am not a dishonest man; I leave behind me as a pledge this pin, worth ten times the amount.	"У меня нет денег, чтобы заплатить по счету, но я честный человек. Я оставляю в залог эту булавку, которая в десять раз превышает мой долг.
I shall be excused for leaving at daybreak, for I was ashamed."	Пусть мне простят мое бегство: мне было стыдно".
He then drew the pin from his cravat and placed it on the paper.	Он вынул из галстука булавку и положил ее на листок.
This done, instead of leaving the door fastened, he drew back the bolts and even placed the door ajar, as though he had left the room, forgetting to close it, and slipping into the chimney like a man accustomed to that kind of gymnastic exercise, having effaced the marks of his feet upon the floor, he commenced climbing the only opening which afforded him the means of escape.	Затем, вместо того чтобы оставить дверь запертой, он отпер задвижку, даже приотворил дверь, как будто, уходя, он забыл ее прикрыть, влез в камин, как человек, привыкший к такого рода гимнастике, притянул к себе бумажный экран, изображавший Ахилла у Деидамии, замел ногами свои следы на золе и начал подниматься по изогнутой трубе, представлявшей последний путь к спасению, на который он еще мог рассчитывать.
At this precise time, the first gendarme Andrea had noticed walked up-stairs, preceded by the commissary of police, and supported by the second gendarme who guarded the staircase and was himself re-enforced by the one stationed at the door.	В это самое время первый жандарм, замеченный Андреа, поднимался по лестнице в сопровождении полицейского комиссара, лестницу охранял второй жандарм, который, в свою очередь, мог ожидать поддержки от жандарма, караулившего у ворот.
Andrea was indebted for this visit to the following circumstances.	Вот каким обстоятельствам Андреа был обязан этим визитом, которого он с таким трудом старался избежать.
At daybreak, the telegraphs were set at work in all directions, and almost immediately the authorities in every district had exerted their utmost endeavors to arrest the murderer of Caderousse.	С раннего утра парижский телеграф заработал во всех направлениях, и во всех окрестных городах и селениях, тотчас же извещенных, были подняты на ноги власти и брошена вооруженная сила на розыски убийцы Кадрусса.

Compiegne, that royal residence and fortified town, is well furnished with authorities, gendarmes, and commissaries of police; they therefore began operations as soon as the telegraphic despatch arrived, and the Bell and Bottle being the best-known hotel in the town, they had naturally directed their first inquiries there.	Компьень, королевская резиденция, Компьень, излюбленное место охот, Компьень, гарнизонный город, кишит чиновниками, жандармами и полицейскими комиссарами; тотчас же по получении телеграфного приказа начались облавы, и так как гостиница "Колокол и бутылка" - первая гостиница в городе, то, естественно, начали с нее.
Now, besides the reports of the sentinels guarding the Hotel de Ville, which is next door to the Bell and Bottle, it had been stated by others that a number of travellers had arrived during the night.	К тому же согласно донесению часовых, которые в эту ночь охраняли ратушу - а ратуша примыкает к гостинице "Колокол", - в эту гостиницу ночью прибыло несколько приезжих.
The sentinel who was relieved at six o'clock in the morning, remembered perfectly that just as he was taking his post a few minutes past four a young man arrived on horseback, with a little boy before him. The young man, having dismissed the boy and horse, knocked at the door of the hotel, which was opened, and again closed after his entrance.	Часовой, который сменился в шесть часов утра, припомнил даже, что, как только он занял пост, то есть в самом начале пятого, он увидел молодого человека на белой лошади, с крестьянским мальчиком позади; молодой человек спешился на площади и, отпустив мальчика с лошадью, постучался в "Колокол", куда его и впустили.
This late arrival had attracted much suspicion, and the young man being no other than Andrea, the commissary and gendarme, who was a brigadier, directed their steps towards his room.	На этого позднего путника и пало подозрение. Этот путник был не кто иной, как Андреа. На основании этих данных полицейский комиссар и жандармский унтер-офицер и направились к двери Андреа.
They found the door ajar.	Дверь оказалась приотворенной.
"Oh, ho," said the brigadier, who thoroughly understood the trick; "a bad sign to find the door open!	- Ого, - сказал жандарм, старая лиса, искушенная во всяческих уловках, - плохой признак -открытая дверь!
I would rather find it triply bolted."	Я предпочел бы видеть ее запертой на три замка!
And, indeed, the little note and pin upon the table confirmed, or rather corroborated, the sad truth.	И в самом деле, записка и булавка, оставленные Андреа на столе, подтверждали или, вернее, указывали на печальную истину.
Andrea had fled.	Андреа сбежал.
We say corroborated, because the brigadier was too experienced to be convinced by a single proof.	Мы говорим "указывали", потому что жандарм был не из тех людей, которые довольствуются первым попавшимся объяснением.
He glanced around, looked in the bed, shook the curtains, opened the closets, and finally stopped at the chimney.	Он осмотрелся, заглянул под кровать, откинул штору, открыл шкафы и, наконец, подошел к камину.
Andrea had taken the precaution to leave no traces of his feet in the ashes, but still it was an outlet, and in this light was not to be passed over without serious investigation.	Благодаря предусмотрительности Андреа на золе не осталось никаких следов. Но как-никак это был выход, а при данных обстоятельствах всякий выход должен был стать предметом тщательного обследования.
The brigadier sent for some sticks and straw, and having filled the chimney with them, set a light to it.	Поэтому жандарм велел принести хвороста и соломы; он сунул все это в трубу камина, словно заряжая мортиру, и поджег.

The fire crackled, and the smoke ascended like the dull vapor from a volcano; but still no prisoner fell down, as they expected.	Пламя загудело в трубе, густой дым рванулся в дымоход и столбом взвился к небу, но преступник не свалился в камин, как того ожидал жандарм.
The fact was, that Andrea, at war with society ever since his youth, was quite as deep as a gendarme, even though he were advanced to the rank of brigadier, and quite prepared for the fire, he had climbed out on the roof and was crouching down against the chimney-pots.	Андреа, с юных лет воюя с обществом, стоил любого жандарма, будь этот жандарм даже в почтенном чине унтер-офицера; предвидя испытание огнем, он выбрался на крышу и прижался к трубе.
At one time he thought he was saved, for he heard the brigadier exclaim in a loud voice, to the two gendarmes,	У него даже мелькнула надежда на спасение, когда он услышал, как унтер-офицер громко крикнул обоим жандармам:
"He is not here!"	- Его там нет!
But venturing to peep, he perceived that the latter, instead of retiring, as might have been reasonably expected upon this announcement, were watching with increased attention.	Но, осторожно вытянув шею, он увидел, что жандармы, вместо того чтобы уйти, как это было бы естественно после такого заявления, напротив, удвоили внимание.
It was now his turn to look about him; the Hotel de Ville, a massive sixteenth century building, was on his right; any one could descend from the openings in the tower, and examine every corner of the roof below, and Andrea expected momentarily to see the head of a gendarme appear at one of these openings.	Он, в свою очередь, посмотрел вокруг: ратуша, внушительная постройка XVI века, возвышалась вправо от него, как мрачная твердыня; и из ее окон можно было рассмотреть все углы и закоулки крыши, на которой он притаился, как долину с высокой горы.
If once discovered, he knew he would be lost, for the roof afforded no chance of escape; he therefore resolved to descend, not through the same chimney by which he had come up, but by a similar one conducting to another room.	Андреа понял, что в одном из этих окон немедленно появится голова жандарма. Если его обнаружат, он погиб; бегство по крышам не сулило ему никакой надежды на успех. Тогда он решил спуститься, не тем путем, как поднялся, но путем сходным.
He looked around for a chimney from which no smoke issued, and having reached it, he disappeared through the orifice without being seen by any one.	Он поискал трубу, из которой не шел дым, дополз до нее и нырнул в отверстие, никем не замеченный.
At the same minute, one of the little windows of the Hotel de Ville was thrown open, and the head of a gendarme appeared.	В ту же минуту в ратуше отворилось окошко и показалась голова жандарма.
For an instant it remained motionless as one of the stone decorations of the building, then after a long sigh of disappointment the head disappeared.	С минуту голова оставалась неподвижной, подобно каменным изваяниям, украшающим здание; потом с глубоким разочарованным вздохом скрылась.
The brigadier, calm and dignified as the law he represented, passed through the crowd, without answering the thousand questions addressed to him, and re-entered the hotel.	Спокойный и величавый, как закон, который он представлял, унтер-офицер прошел, не отвечая на вопросы, сквозь толпу и вернулся в гостиницу.
"Well?" asked the two gendarmes.	- Ну что? - спросили оба жандарма.
"Well, my boys," said the brigadier, "the brigand must really have escaped early this morning; but we will send to the Villers-Coterets and Noyon roads, and search the forest, when we shall catch him, no doubt."	- А то, ребята, - отвечал унтер-офицер, - что разбойник, видно, в самом деле улизнул от нас рано утром; но мы пошлем людей в сторону Вилле-Котре и к Нуайону, обшарим лес и настигнем его непременно.

The honorable functionary had scarcely expressed himself thus, in that intonation which is peculiar to brigadiers of the gendarmerie, when a loud scream, accompanied by the violent ringing of a bell, resounded through the court of the hotel.	Не успел почтенный блюститель закона произнести с чисто унтер-офицерской интонацией это энергичное слово, как крики ужаса и отчаянный трезвон колокольчика огласили двор гостиницы.
"Ah, what is that?" cried the brigadier.	- Ого, что это такое? - воскликнул жандарм.
"Some traveller seems impatient," said the host. "What number was it that rang?"	- Видно, кто-то торопится не на шутку! - сказал хозяин. - Из какого номера звонят?
"Number 3."	- Из третьего.
"Run, waiter!"	- Беги, Жан.
At this moment the screams and ringing were redoubled.	В это время крики и трезвон возобновились с удвоенной силой. Слуга кинулся к лестнице.
"Ah," said the brigadier, stopping the servant, "the person who is ringing appears to want something more than a waiter; we will attend upon him with a gendarme.	- Нет, нет, - сказал жандарм, останавливая его, -тому, кто звонил, требуются, по-моему, не ваши услуги, а мы ему услужим сами.
Who occupies Number 3?"	Кто стоит в третьем номере?
"The little fellow who arrived last night in a post-chaise with his sister, and who asked for an apartment with two beds."	- Молодой человек, который приехал с сестрой сегодня ночью на почтовых и потребовал номер с двумя кроватями.
The bell here rang for the third time, with another shriek of anguish.	В третий раз раздался тревожный звонок.
"Follow me, Mr. Commissary!" said the brigadier; "tread in my steps."	- Сюда, господин комиссар! - крикнул унтер-офицер. - Следуйте за мной, в ногу!
"Wait an instant," said the host; "Number 3 has two staircases,--inside and outside."	- Постойте, - сказал хозяин, - в третий номер ведут две лестницы: наружная и внутренняя.
"Good," said the brigadier. "I will take charge of the inside one.	- Хорошо, - сказал унтер-офицер, - я пойду по внутренней, это по моей части.
Are the carbines loaded?"	Карабины заряжены?
"Yes, brigadier."	- Так точно.
"Well, you guard the exterior, and if he attempts to fly, fire upon him; he must be a great criminal, from what the telegraph says."	- А вы наблюдайте за наружной лестницей и, если он вздумает бежать, стреляйте; это важный преступник, судя по телеграмме.
The brigadier, followed by the commissary, disappeared by the inside staircase, accompanied by the noise which his assertions respecting Andrea had excited in the crowd.	Унтер-офицер вместе с комиссаром тотчас же исчезли на внутренней лестнице, провожаемые гудением толпы, взволнованной его словами.
This is what had happened.	Вот что произошло.
Andrea had very cleverly managed to descend two-thirds of the chimney, but then his foot slipped, and notwithstanding his endeavors, he came into the room with more speed and noise than he intended.	Андреа очень ловко спустился по трубе на две трети, но здесь сорвался и, несмотря на то что упирался руками в стенки, спустился быстрее, а главное - с большим шумом, чем хотел.
It would have signified little had the room been empty, but unfortunately it was occupied.	Это было еще полбеды, будь комната пустая; но, к сожалению, она была обитаема.

Two ladies, sleeping in one bed, were awakened by the noise, and fixing their eyes upon the spot whence the sound proceeded, they saw a man.	Две женщины спали в одной кровати. Шум разбудил их. Они посмотрели в ту сторону, откуда послышался шум, и увидели, как в отверстии камина показался молодой человек.
One of these ladies, the fair one, uttered those terrible shrieks which resounded through the house, while the other, rushing to the bell-rope, rang with all her strength.	Страшный крик, отдавшийся по всему дому, испустила одна из этих женщин, блондинка, в то время как другая, брюнетка, ухватилась за звонок и подняла тревогу, дергая что было сил.
Andrea, as we can see, was surrounded by misfortune.	Злой рок явно преследовал Андреа.
"For pity's sake," he cried, pale and bewildered, without seeing whom he was addressing,--"for pity's sake do not call assistance!	- Ради бога! - воскликнул он, бледный, растерянный, даже не видя, к кому обращается. -Не зовите, не губите меня!
Save me!--I will not harm you."	Я не сделаю вам ничего дурного.
"Andrea, the murderer!" cried one of the ladies.	- Андреа, убийца! - крикнула одна из молодых женщин.
"Eugenie!	- Эжени!
Mademoiselle Danglars!" exclaimed Andrea, stupefied.	Мадемуазель Данглар! - прошептал Андреа, переходя от ужаса к изумлению.
"Help, help!" cried Mademoiselle d'Armilly, taking the bell from her companion's hand, and ringing it yet more violently.	- На помощь! На помощь! - закричала мадемуазель д'Армильи и, выхватив звонок из опустившихся рук Эжени, зазвонила еще отчаяннее.
"Save me, I am pursued!" said Andrea, clasping his hands. "For pity, for mercy's sake do not deliver me up!"	- Спасите меня, за мной гонятся, - взмолился Андреа. - Сжальтесь, не выдавайте меня!
"It is too late, they are coming," said Eugenie.	- Поздно, они уже на лестнице, - ответила Эжени.
"Well, conceal me somewhere; you can say you were needlessly alarmed; you can turn their suspicions and save my life!"	- Так спрячьте меня. Скажите, что испугались без причины. Вы отведете подозрение и спасете мне жизнь.
The two ladies, pressing closely to one another, and drawing the bedclothes tightly around them, remained silent to this supplicating voice, repugnance and fear taking possession of their minds.	Обе девушки, прижавшись друг к другу и закутавшись в одеяло, молча, со страхом и отвращением внимали этому молящему голосу.
"Well, be it so," at length said Eugenie; "return by the same road you came, and we will say nothing about you, unhappy wretch."	- Хорошо, - сказала Эжени, - уходите той же дорогой, которой пришли; уходите, несчастный, мы ничего не скажем.
"Here he is, here he is!" cried a voice from the landing; "here he is! I see him!"	- Вот он! Вот он! Я его вижу! - крикнул голос за дверью.
The brigadier had put his eye to the keyhole, and had discovered Andrea in a posture of entreaty.	Г олос принадлежал унтер-офицеру, который заглянул в замочную скважину и увидел Андреа с умоляюще сложенными руками.
A violent blow from the butt end of the musket burst open the lock, two more forced out the bolts, and the broken door fell in.	Сильный удар прикладом выбил замок, два других сорвали петли; выломанная дверь упала в комнату.

Andrea ran to the other door, leading to the gallery, ready to rush out; but he was stopped short, and he stood with his body a little thrown back, pale, and with the useless knife in his clinched hand.	Андреа бросился к другой двери, выходившей на внутреннюю галерею, и открыл ее. Стоявшие на галерее жандармы вскинули свои карабины. Андреа замер на месте; бледный, слегка откинувшись назад, он судорожно сжимал в руке бесполезный нож.
"Fly, then!" cried Mademoiselle d'Armilly, whose pity returned as her fears diminished; "fly!"	- Бегите же! - крикнула мадемуазель д'Армильи, в сердце которой возвращалась жалость, по мере того как проходил страх. - Бегите!
"Or kill yourself!" said Eugenie (in a tone which a Vestal in the amphitheatre would have used, when urging the victorious gladiator to finish his vanquished adversary).	- Или убейте себя! - сказала Эжени с видом весталки, подающей в цирке знак гладиатору прикончить поверженного противника.
Andrea shuddered, and looked on the young girl with an expression which proved how little he understood such ferocious honor.	Андреа вздрогнул и взглянул на девушку с улыбкой презрения, говорящей о том, что его низкой душе непонятны величайшие жертвы, которых требует неумолимый голос чести.
"Kill myself?" he cried, throwing down his knife; "why should I do so?"	- Убить себя? - сказал он, бросая нож. - Зачем?
"Why, you said," answered Mademoiselle Danglars, "that you would be condemned to die like the worst criminals."	- Но вы же сами сказали, - воскликнула Эжени Данглар, - вас приговорят к смерти, вас казнят как последнего преступника!
"Bah," said Cavalcanti, crossing his arms, "one has friends."	- Пустяки, - отвечал Кавальканти, скрестив руки, -на то имеются друзья!
The brigadier advanced to him, sword in hand.	Унтер-офицер подошел к нему с саблей в руке.
"Come, come," said Andrea, "sheathe your sword, my fine fellow; there is no occasion to make such a fuss, since I give myself up;" and he held out his hands to be manacled.	- Ну, ну, - сказал Кавальканти, - спрячьте саблю, приятель, к чему столько шуму, раз я сдаюсь! И он протянул руки. На него тотчас же надели наручники.
The girls looked with horror upon this shameful metamorphosis, the man of the world shaking off his covering and appearing as a galley-slave.	Девушки с ужасом смотрели на это отвратительное превращение: у них на глазах человек сбрасывал личину светскости и снова становился каторжником.
Andrea turned towards them, and with an impertinent smile asked,--"Have you any message for your father, Mademoiselle Danglars, for in all probability I shall return to Paris?"	Андреа обернулся к ним с наглой улыбкой. - Не будет ли каких поручений к вашему отцу, мадемуазель Эжени? - сказал он. - Как видно, я возвращаюсь в Париж.
Eugenie covered her face with her hands.	Эжени закрыла лицо руками.
"Oh, ho!" said Andrea, "you need not be ashamed, even though you did post after me. Was I not nearly your husband?"	- Не смущайтесь, - сказал Андреа, - я на вас не в обиде, что вы помчались за мной вдогонку... Ведь я был почти что вашим мужем.
And with this raillery Andrea went out, leaving the two girls a prey to their own feelings of shame, and to the comments of the crowd.	И с этими словами Андреа вышел, оставив беглянок, сгоравших от стыда, подавленных пересудами присутствующих.
An hour after they stepped into their calash, both dressed in feminine attire.	Час спустя, обе в женском платье, они садились в свою дорожную карету.

The gate of the hotel had been closed to screen them from sight, but they were forced, when the door was open, to pass through a throng of curious glances and whispering voices.	Чтобы оградить их от посторонних взглядов, ворота гостиницы заперли, но когда ворота открылись, им все-таки пришлось проехать сквозь строй любопытных, которые, перешептываясь, провожали их насмешливыми взглядами.
Eugenie closed her eyes; but though she could not see, she could hear, and the sneers of the crowd reached her in the carriage.	Эжени опустила шторы, но, если она ничего не видела, она все слышала, и насмешки долетали до ее ушей.
"Oh, why is not the world a wilderness?" she exclaimed, throwing herself into the arms of Mademoiselle d'Armilly, her eyes sparkling with the same kind of rage which made Nero wish that the Roman world had but one neck, that he might sever it at a single blow.	- Отчего мир не пустыня! - вскричала она, бросаясь в объятия подруги; ее глаза сверкали той яростью, которая заставляла Нерона жалеть, что у римского народа не одна голова и что нельзя ее отсечь одним ударом.
The next day they stopped at the Hotel de Flandre, at Brussels.	На следующий день они прибыли в Брюссель и остановились в Отель де Фландр.
The same evening Andrea was incarcerated in the Conciergerie.	Андреа еще накануне был заключен в тюрьму Консьержери.
Chapter 99.	II.
The Law.	Закон
We have seen how quietly Mademoiselle Danglars and Mademoiselle d'Armilly accomplished their transformation and flight; the fact being that every one was too much occupied in his or her own affairs to think of theirs.	Мы видели, как благополучно мадемуазель Данглар и мадемуазель д'Армильи совершили свой побег; все были слишком заняты своими собственными делами, чтобы думать о них.
We will leave the banker contemplating the enormous magnitude of his debt before the phantom of bankruptcy, and follow the baroness, who after being momentarily crushed under the weight of the blow which had struck her, had gone to seek her usual adviser, Lucien Debray.	Пока банкир, с каплями холодного пота на лбу, видя перед собой призрак близкого банкротства, выводит огромные столбцы своего пассива, мы последуем за баронессой, которая, едва придя в себя после сразившего ее удара, поспешила к своему постоянному советчику, Люсьену Дебрэ.
The baroness had looked forward to this marriage as a means of ridding her of a guardianship which, over a girl of Eugenie's character, could not fail to be rather a troublesome undertaking; for in the tacit relations which maintain the bond of family union, the mother, to maintain her ascendancy over her daughter, must never fail to be a model of wisdom and a type of perfection.	Баронесса с нетерпением ждала брака дочери, чтобы освободиться наконец от обязанности опекать ее, что, при характере Эжени, было весьма обременительно; по молчаливому соглашению, на котором держится семейная иерархия, мать может надеяться на беспрекословное послушание дочери лишь в том случае, если она неизменно служит ей примером благоразумия и образцом совершенства.

Now, Madame Danglars feared Eugenie's sagacity and the influence of Mademoiselle d'Armilly; she had frequently observed the contemptuous expression with which her daughter looked upon Debray,--an expression which seemed to imply that she understood all her mother's amorous and pecuniary relationships with the intimate secretary; moreover, she saw that Eugenie detested Debray,--not only because he was a source of dissension and scandal under the paternal roof, but because she had at once classed him in that catalogue of bipeds whom Plato endeavors to withdraw from the appellation of men, and whom Diogenes designated as animals upon two legs without feathers.	Надо сказать, что г-жа Данглар побаивалась проницательности Эжени и советов мадемуазель д'Армильи: от нее не ускользали презрительные взгляды, которыми ее дочь награждала Дебрэ. Эти взгляды, казалось ей, свидетельствовали о том, что Эжени известна тайна ее любовных и денежных отношений с личным секретарем министра. Однако будь баронесса более проницательна, она поняла бы, что Эжени ненавидит Дебрэ вовсе не за то, что в доме ее отца он служит камнем преткновения и поводом для сплетен; просто она причисляла его к категории двуногих, которых Диоген не соглашался называть людьми, а Платон иносказательно именовал животными о двух ногах и без перьев.
Unfortunately, in this world of ours, each person views things through a certain medium, and so is prevented from seeing in the same light as others, and Madame Danglars, therefore, very much regretted that the marriage of Eugenie had not taken place, not only because the match was good, and likely to insure the happiness of her child, but because it would also set her at liberty.	Таким образом, с точки зрения г-жи Данглар - а к сожалению, на этом свете каждый имеет свою точку зрения, мешающую ему видеть точку зрения другого, - было весьма печально, что свадьба дочери не состоялась, - не потому, что этот брак был подходящим, удачным и мог составить счастье Эжени, но потому, что этот брак дал бы г-же Данглар полную свободу.
She ran therefore to Debray, who, after having like the rest of Paris witnessed the contract scene and the scandal attending it, had retired in haste to his club, where he was chatting with some friends upon the events which served as a subject of conversation for three-fourths of that city known as the capital of the world.	Итак, как мы уже сказали, она бросилась к Дебрэ, Люсьен, как и весь Париж, присутствовал на торжестве у Дангларов и был свидетелем скандала. Он поспешно ретировался в клуб, где его друзья уже беседовали о событии, составлявшем в этот вечер предмет обсуждения для трех четвертей города-сплетника, именуемого столицей мира.
At the precise time when Madame Danglars, dressed in black and concealed in a long veil, was ascending the stairs leading to Debray's apartments,--notwithstanding the assurances of the concierge that the young man was not at home,--Debray was occupied in repelling the insinuations of a friend, who tried to persuade him that after the terrible scene which had just taken place he ought, as a friend of the family, to marry Mademoiselle Danglars and her two millions.	В то время как г-жа Данглар, вся в черном, под густой вуалью, поднималась по лестнице, ведущей в квартиру Дебрэ, несмотря на уверения швейцара, что его нет дома, Люсьен спорил с приятелем, старавшимся доказать ему, что после разразившегося скандала он, как друг дома, обязан жениться на мадемуазель Эжени Данглар и на ее двух миллионах.
Debray did not defend himself very warmly, for the idea had sometimes crossed his mind; still, when he recollected the independent, proud spirit of Eugenie, he positively rejected it as utterly impossible, though the same thought again continually recurred and found a resting-place in his heart.	Дебрэ слабо защищался, как человек, который вполне готов дать себя убедить; эта мысль не раз приходила в голову ему самому; но, зная Эжени, зная ее независимый и надменный нрав, он время от времени восставал, утверждая, что этот брак невозможен, и вместе с тем невольно дразнил себя грешной мыслью, которая, если верить моралистам, вечно обитает даже в самом честном и непорочном человеке, прячась в глубине его души, как сатана за крестом.

Tea, play, and the conversation, which had become interesting during the discussion of such serious affairs, lasted till one o'clock in the morning.	Чаепитие, игра, беседа - как мы видим, занимательна, потому что она касалась столь важных вопросов, - продолжались до часу ночи.
Meanwhile Madame Danglars, veiled and uneasy, awaited the return of Debray in the little green room, seated between two baskets of flowers, which she had that morning sent, and which, it must be confessed, Debray had himself arranged and watered with so much care that his absence was half excused in the eyes of the poor woman.	Тем временем г-жа Данглар, проведенная лакеем Люсьена в маленькую зеленую гостиную, ожидала, трепещущая, не снимая вуали, среди цветов, которые она прислала утром и которые Дебрэ, к чести его будь сказано, разместил и расправил с такой заботливостью, что бедная женщина простила ему его отсутствие.
At twenty minutes of twelve, Madame Danglars, tired of waiting, returned home.	Без двадцати двенадцать г-жа Данглар, устав напрасно ждать, взяла фиакр и поехала домой.
Women of a certain grade are like prosperous grisettes in one respect, they seldom return home after twelve o'clock.	Дамы известного круга имеют то общее с солидно устроившимися гризетками, что они никогда не возвращаются домой позже полуночи.
The baroness returned to the hotel with as much caution as Eugenie used in leaving it; she ran lightly up-stairs, and with an aching heart entered her apartment, contiguous, as we know, to that of Eugenie.	Баронесса вернулась к себе с такими же предосторожностями, с какими Эжени только что покинула отцовский дом; с бьющимся сердцем она неслышно поднялась в свою комнату, смежную, как мы знаем, с комнатой Эжени.
She was fearful of exciting any remark, and believed firmly in her daughter's innocence and fidelity to the paternal roof.	Она так боялась всяких пересудов. Она так твердо верила - и по крайней мере за это она была достойна уважения - в чистоту дочери и в ее верность родительскому дому!
She listened at Eugenie's door, and hearing no sound tried to enter, but the bolts were in place.	Вернувшись к себе, она подошла к дверям Эжени и прислушалась, но, не уловив ни малейшего звука, попыталась войти; дверь была заперта.
Madame Danglars then concluded that the young girl had been overcome with the terrible excitement of the evening, and had gone to bed and to sleep.	Госпожа Данглар решила, что Эжени, устав от тягостных волнений этого вечера, легла в постель и заснула.
She called the maid and questioned her.	Она позвала горничную и расспросила ее.
"Mademoiselle Eugenie," said the maid, "retired to her apartment with Mademoiselle d'Armilly; they then took tea together, after which they desired me to leave, saying that they needed me no longer."	- Мадемуазель Эжени, - отвечала горничная, -вернулась в свою комнату с мадемуазель д'Армильи; они вместе пили чай, а затем отпустили меня, сказав, что я им больше не нужна.
Since then the maid had been below, and like every one else she thought the young ladies were in their own room; Madame Danglars, therefore, went to bed without a shadow of suspicion, and began to muse over the recent events.	С тех пор горничная не выходила из буфетной и думала, как и все, что обе девушки у себя в комнате. Таким образом, г-жа Данглар легла без тени какого-либо подозрения; слова горничной рассеяли ее тревогу о дочери.
In proportion as her memory became clearer, the occurrences of the evening were revealed in their true light; what she had taken for confusion was a tumult; what she had regarded as something distressing, was in reality a disgrace.	Чем больше она думала, тем яснее для нее становились размеры катастрофы; это был уже не скандал, но разгром; не позор, но бесчестие.

And then the baroness remembered that she had felt no pity for poor Mercedes, who had been afflicted with as severe a blow through her husband and son.	Тогда г-жа Данглар невольно вспомнила, как она была безжалостна к Мерседес, которую из-за мужа и сына недавно постигло такое же несчастье.
"Eugenie," she said to herself, "is lost, and so are we.	"Эжени погибла, - сказала она себе, - и мы тоже.
The affair, as it will be reported, will cover us with shame; for in a society such as ours satire inflicts a painful and incurable wound.	Эта история в том виде, как ее будут преподносить, погубит нас, потому что в нашем обществе смех наносит страшные, неизлечимые раны".
How fortunate that Eugenie is possessed of that strange character which has so often made me tremble!"	- Какое счастье, - прошептала она, - что бог наделил Эжени таким странным характером, который всегда так пугал меня!
And her glance was turned towards heaven, where a mysterious providence disposes all things, and out of a fault, nay, even a vice, sometimes produces a blessing.	И она подняла глаза к небу, благодаря провидение, которое неисповедимо направляет грядущее и недостаток, даже порок обращает на благо человеку.
And then her thoughts, cleaving through space like a bird in the air, rested on Cavalcanti.	Затем ее мысль преодолела пространство, как птица, распластав крылья, перелетает пропасть, и остановилась на Кавальканти.
This Andrea was a wretch, a robber, an assassin, and yet his manners showed the effects of a sort of education, if not a complete one; he had been presented to the world with the appearance of an immense fortune, supported by an honorable name.	Этот Андреа оказался негодяем, вором, убийцей; и все же чувствовалось, что он недурно воспитан; он появился в свете как обладатель крупного состояния, покровительствуемый уважаемыми людьми.
How could she extricate herself from this labyrinth?	Как разобраться в этой путанице?
To whom would she apply to help her out of this painful situation?	Кто поможет найти выход из этого ужасного положения?
Debray, to whom she had run, with the first instinct of a woman towards the man she loves, and who yet betrays her,--Debray could but give her advice, she must apply to some one more powerful than he.	Дебрэ, к которому она бросилась в первом порыве как женщина, ищущая поддержки у человека, которого она любит, мог только дать ей совет; нужно было обратиться к кому-то более могущественному.
The baroness then thought of M. de Villefort.	Тогда баронесса вспомнила о Вильфоре.
It was M. de Villefort who had remorselessly brought misfortune into her family, as though they had been strangers.	Вильфор распорядился арестовать Кавальканти; Вильфор безжалостно внес смятение в ее семью, словно он был ей совсем чужой.
But, no; on reflection, the procureur was not a merciless man; and it was not the magistrate, slave to his duties, but the friend, the loyal friend, who roughly but firmly cut into the very core of the corruption; it was not the executioner, but the surgeon, who wished to withdraw the honor of Danglars from ignominious association with the disgraced young man they had presented to the world as their son-in-law.	- Нет, - поправила она себя, - королевский прокурор не бессердечный человек - он представитель правосудия, раб своего долга; честный и стойкий друг, который хотя и безжалостной, но уверенной рукой нанес скальпелем удар по гнойнику; он не палач, а хирург; он сделал все, чтобы честь Дангларов не пострадала от позора, которым покрыл себя этот погибший юноша, представленный ими обществу в качестве будущего зятя.

And since Villefort, the friend of Danglars, had acted in this way, no one could suppose that he had been previously acquainted with, or had lent himself to, any of Andrea's intrigues.	Раз Вильфор, друг семьи Данглар, действовал так, то нельзя было предположить, чтоб он мог что-либо знать заранее и потворствовать проискам Андреа.
Villefort's conduct, therefore, upon reflection, appeared to the baroness as if shaped for their mutual advantage.	Таким образом, поведение Вильфора начало представляться баронессе в новом свете, и она его истолковала в желательном для себя смысле.
But the inflexibility of the procureur should stop there; she would see him the next day, and if she could not make him fail in his duties as a magistrate, she would, at least, obtain all the indulgence he could allow.	Но на этом королевский прокурор должен остановиться; завтра она поедет к нему и добьется от него если не нарушения служебного долга, то, во всяком случае, всей возможной снисходительности.
She would invoke the past, recall old recollections; she would supplicate him by the remembrance of guilty, yet happy days. M. de Villefort would stifle the affair; he had only to turn his eyes on one side, and allow Andrea to fly, and follow up the crime under that shadow of guilt called contempt of court.	Баронесса воззовет к прошлому; она воскресит его воспоминания; она будет умолять во имя грешной, но счастливой поры их жизни; Вильфор замнет дело или хотя бы даст Кавальканти возможность бежать - для этого ему достаточно обратить взор в другую сторону: карая преступление, он поразит только тень преступника заочным приговором.
And after this reasoning she slept easily.	Успокоившись на этом, она заснула.
At nine o'clock next morning she arose, and without ringing for her maid or giving the least sign of her activity, she dressed herself in the same simple style as on the previous night; then running down-stairs, she left the hotel, walked to the Rue de Provence, called a cab, and drove to M. de Villefort's house.	На следующий день, в десять часов утра, она встала и, не вызывая горничной, никому не показываясь, оделась с той же простотой, как и накануне, вышла из дому, дошла до улицы Прованс, наняла фиакр и велела везти себя к дому Вильфора.
For the last month this wretched house had presented the gloomy appearance of a lazaretto infected with the plague. Some of the apartments were closed within and without; the shutters were only opened to admit a minute's air, showing the scared face of a footman, and immediately afterwards the window would be closed, like a gravestone falling on a sepulchre, and the neighbors would say to each other in a low voice,	Уже целый месяц этот проклятый дом имел зловещий вид чумного барака; часть комнат была закрыта снаружи и изнутри, ставни открывались лишь на короткое время, чтобы впустить свежий воздух, и тогда в окне появлялась испуганная голова лакея; потом окно захлопывалось, как могильная плита, и соседи перешептывались:
"Will there be another funeral to-day at the procureur's house?"	- Неужели сегодня опять вынесут гроб из дома королевского прокурора?
Madame Danglars involuntarily shuddered at the desolate aspect of the mansion; descending from the cab, she approached the door with trembling knees, and rang the bell.	Госпожа Данглар содрогнулась при виде этого мрачного дома; она вышла из фиакра; колени ее подгибались, когда она позвонила у запертых ворот.
Three times did the bell ring with a dull, heavy sound, seeming to participate, in the general sadness, before the concierge appeared and peeped through the door, which he opened just wide enough to allow his words to be heard.	Только после того как она в третий раз дернула колокольчик, чей зловещий звук словно вторил всеобщей печали, появился привратник и чуть-чуть приоткрыл калитку.
He saw a lady, a fashionable, elegantly dressed lady, and yet the door remained almost closed.	Он увидел женщину, светскую даму, элегантно одетую, и, несмотря на это, ворота оставались едва приотворенными.
"Do you intend opening the door?" said the baroness.	- Да откройте же! - сказала баронесса.

"First, madame, who are you?"	- Раньше скажите, кто вы, сударыня? - спросил привратник.
"Who am I?	- Кто я?
You know me well enough."	Да вы меня отлично знаете.
"We no longer know any one, madame."	- Мы теперь никого не знаем, сударыня.
"You must be mad, my friend," said the baroness.	- Да вы с ума сошли, любезный! - воскликнула баронесса.
"Where do you come from?"	- От кого вы?
"Oh, this is too much!"	- Нет, это уж слишком!
"Madame, these are my orders; excuse me. Your name?"	- Сударыня, простите, но так приказано; ваше имя?
"The baroness Danglars; you have seen me twenty times."	- Баронесса Данглар. Вы меня сто раз видели.
"Possibly, madame. And now, what do you want?"	- Возможно, сударыня; а теперь скажите, что вам угодно?
"Oh, how extraordinary!	- Какая дерзость!
I shall complain to M. de Villefort of the impertinence of his servants."	Я пожалуюсь господину де Вильфору.
"Madame, this is precaution, not impertinence; no one enters here without an order from M. d'Avrigny, or without speaking to the procureur."	- Сударыня, это не дерзость, это осторожность: сюда входят только по записке господина д'Авриньи или после доклада господину королевскому прокурору.
"Well, I have business with the procureur."	- Так вот, у меня как раз дело к королевскому прокурору.
"Is it pressing business?"	- Спешное дело?
"You can imagine so, since I have not even brought my carriage out yet.	- Очевидно, раз я все еще здесь.
But enough of this--here is my card, take it to your master."	Но довольно: вот моя карточка, передайте ее вашему хозяину.
"Madame will await my return?"	- Вы подождете, пока я вернусь?
"Yes; go."	- Да, идите.
The concierge closed the door, leaving Madame Danglars in the street.	Привратник закрыл ворота, оставив г-жу Данглар на улице.
She had not long to wait; directly afterwards the door was opened wide enough to admit her, and when she had passed through, it was again shut.	Правда, баронесса ждала недолго; вскоре ворота открылись настолько, что она могла войти; как только она вошла, ворота за ней захлопнулись.
Without losing sight of her for an instant, the concierge took a whistle from his pocket as soon as they entered the court, and blew it.	Войдя во двор, привратник, не спуская глаз с ворот, вынул из кармана свисток и свистнул.
The valet de chambre appeared on the door-steps.	На крыльце показался лакей Вильфора.

"You will excuse this poor fellow, madame," he said, as he preceded the baroness, "but his orders are precise, and M. de Villefort begged me to tell you that he could not act otherwise."	- Сударыня, извините этого честного малого, -сказал он, идя навстречу баронессе, - но так ему приказано, и господин де Вильфор поручил мне сказать вам, что он не мог поступить иначе.
In the court showing his merchandise, was a tradesman who had been admitted with the same precautions.	Во дворе стоял впущенный с теми же предосторожностями поставщик, и один из слуг осматривал его товары.
The baroness ascended the steps; she felt herself strongly infected with the sadness which seemed to magnify her own, and still guided by the valet de chambre, who never lost sight of her for an instant, she was introduced to the magistrate's study.	Баронесса взошла на крыльцо; она чувствовала себя глубоко потрясенной этой скорбью, которая усугубляла ее собственную печаль, и в сопровождении лакея, ни на миг не терявшего ее из виду, вошла в кабинет королевского прокурора.
Preoccupied as Madame Danglars had been with the object of her visit, the treatment she had received from these underlings appeared to her so insulting, that she began by complaining of it.	Как ни была озабочена г-жа Данглар тем, что привело ее сюда, но встреча, оказанная ей всей этой челядью, показалась ей до того возмутительной, что она начала с жалоб.
But Villefort, raising his head, bowed down by grief, looked up at her with so sad a smile that her complaints died upon her lips.	Но Вильфор медленно поднял голову и посмотрел на нее с такой грустной улыбкой, что жалобы замерли у нее на устах.
"Forgive my servants," he said, "for a terror I cannot blame them for; from being suspected they have become suspicious."	- Простите моим слугам страх, который я не могу поставить им в вину; заподозренные, они сами стали подозрительными.
Madame Danglars had often heard of the terror to which the magistrate alluded, but without the evidence of her own eyesight she could never have believed that the sentiment had been carried so far.	Госпожа Данглар часто слышала в обществе разговоры о паническом страхе, царившем в доме Вильфора, но она никогда не поверила бы, что это чувство могло дойти до такой крайности, если бы не убедилась в этом воочию.
"You too, then, are unhappy?" she said.	- Так вы тоже несчастны? - спросила она.
"Yes, madame," replied the magistrate.	- Да, сударыня, - ответил королевский прокурор.
"Then you pity me!"	- И вам жаль меня?
"Sincerely, madame."	- Искренне жаль, сударыня.
"And you understand what brings me here?"	- Вы понимаете, почему я пришла?
"You wish to speak to me about the circumstance which has just happened?"	- Вы пришли поговорить со мной о том, что случилось в вашем доме?
"Yes, sir,--a fearful misfortune."	- Это ужасное несчастье, сударь.
"You mean a mischance."	- То есть неприятность.
"A mischance?" repeated the baroness.	- Неприятность! - воскликнула баронесса.
"Alas, madame," said the procureur with his imperturbable calmness of manner, "I consider those alone misfortunes which are irreparable."	- Сударыня, - отвечал королевский прокурор с невозмутимым своим спокойствием, - я теперь называю несчастьем только то, что непоправимо.
"And do you suppose this will be forgotten?"	- Неужели вы думаете, что это забудется?

"Everything will be forgotten, madame," said Villefort. "Your daughter will be married to-morrow, if not to-day--in a week, if not to-morrow; and I do not think you can regret the intended husband of your daughter."	- Все забывается, сударыня; ваша дочь выйдет замуж завтра, если не сегодня, через неделю, если не завтра. А что касается жениха мадемуазель Эжени, то я не думаю, чтобы вы о нем жалели.
Madame Danglars gazed on Villefort, stupefied to find him so almost insultingly calm.	Госпожа Данглар посмотрела на Вильфора, изумленная этим почти насмешливым спокойствием.
"Am I come to a friend?" she asked in a tone full of mournful dignity.	- К другу ли я пришла? - спросила она со скорбным достоинством.
"You know that you are, madame," said Villefort, whose pale cheeks became slightly flushed as he gave her the assurance.	- Вы же знаете, что да, - ответил Вильфор, и щеки его покрылись легким румянцем.
And truly this assurance carried him back to different events from those now occupying the baroness and him.	Ведь это заверение напоминало об иных событиях, чем те, которые волновали обоих в эту минуту.
"Well, then, be more affectionate, my dear Villefort," said the baroness. "Speak to me not as a magistrate, but as a friend; and when I am in bitter anguish of spirit, do not tell me that I ought to be gay."	- Тогда будьте сердечнее, дорогой Вильфор, -сказала баронесса, - обращайтесь со мной, как друг, а не как судья, я глубоко несчастна, не говорите мне, что я должна быть веселой.
Villefort bowed.	Вильфор поклонился.
"When I hear misfortunes named, madame," he said, "I have within the last few months contracted the bad habit of thinking of my own, and then I cannot help drawing up an egotistical parallel in my mind.	- За последние три месяца у меня создалась эгоистическая привычка, сударыня, - сказал он. -Когда я слышу о несчастьях, я вспоминаю свои собственные несчастья, это сравнение приходит мне на ум даже помимо моей воли.
That is the reason that by the side of my misfortunes yours appear to me mere mischances; that is why my dreadful position makes yours appear enviable. But this annoys you; let us change the subject.	Вот почему рядом с моими несчастьями ваши несчастья кажутся мне простыми неприятностями; вот почему рядом с моим трагическим положением ваше положение представляется мне завидным; но вас это сердит, оставим это.
You were saying, madame"--	Итак, вы говорили, сударыня?..
"I came to ask you, my friend," said the baroness, "what will be done with this impostor?"	- Я пришла узнать у вас, мой друг, - продолжала баронесса, - что ждет этого самозванца.
"Impostor," repeated Villefort; "certainly, madame, you appear to extenuate some cases, and exaggerate others.	- Самозванца? - повторил Вильфор. - Я вижу, сударыня, вы, как нарочно, то преуменьшаете, то преувеличиваете.
Impostor, indeed!--M. Andrea Cavalcanti, or rather M. Benedetto, is nothing more nor less than an assassin!"	Андреа Кавальканти, или вернее, Бенедетто -самозванец? Вы ошибаетесь, сударыня: Бенедетто - самый настоящий убийца.
"Sir, I do not deny the justice of your correction, but the more severely you arm yourself against that unfortunate man, the more deeply will you strike our family.	- Сударь, я не спорю против вашей поправки; но чем суровее вы покараете этого несчастного, тем тяжелее это отзовется на нашей семье.
Come, forget him for a moment, and instead of pursuing him let him go."	Забудьте о нем ненадолго, не преследуйте его, дайте ему бежать.

"You are too late, madame; the orders are issued."	- Поздно, сударыня, я уже отдал приказ.
"Well, should he be arrested--do they think they will arrest him?"	- В таком случае, если его арестуют... Вы думаете, его арестуют?
"I hope so."	- Я надеюсь.
"If they should arrest him (I know that sometimes prisoners afford means of escape), will you leave him in prison?"--The procureur shook his head.	- Если его арестуют (а я слышу со всех сторон, что тюрьмы переполнены), оставьте его в тюрьме. Королевский прокурор покачал головой.
"At least keep him there till my daughter be married."	- Хотя бы до тех пор, пока моя дочь не выйдет замуж! - воскликнула баронесса.
"Impossible, madame; justice has its formalities."	- Невозможно, сударыня; правосудие имеет свой порядок.
"What, even for me?" said the baroness, half jesting, half in earnest.	- Даже для меня? - сказала баронесса полушутя, полусерьезно.
"For all, even for myself among the rest," replied Villefort.	- Для всех, - ответил Вильфор, - и для меня, как для других.
"Ah," exclaimed the baroness, without expressing the ideas which the exclamation betrayed.	- Да... - сказала баронесса, не поясняя словами той мысли, которая вызвала это восклицание.
Villefort looked at her with that piercing glance which reads the secrets of the heart.	Вильфор посмотрел на нее своим испытующим взглядом.
"Yes, I know what you mean," he said; "you refer to the terrible rumors spread abroad in the world, that the deaths which have kept me in mourning for the last three months, and from which Valentine has only escaped by a miracle, have not happened by natural means."	- Я знаю, что вы хотите сказать, - продолжал он, -вы намекаете на распространившиеся по городу ужасные слухи, что смерть, которая вот уже третий месяц облекает в траур мой дом, смерть, от которой чудом спаслась Валентина, - не случайная смерть.
"I was not thinking of that," replied Madame Danglars quickly.	- Я совсем об этом не думала, - поспешно сказала г-жа Данглар.
"Yes, you were thinking of it, and with justice. You could not help thinking of it, and saying to yourself, 'you, who pursue crime so vindictively, answer now, why are there unpunished crimes in your dwelling?'" The baroness became pale.	- Нет, вы об этом думали, сударыня, и это справедливо, потому что вы не могли не подумать об этом и не сказать себе: ты, карающий преступления, отвечай: почему вокруг тебя преступления совершаются безнаказанно? Баронесса побледнела.
"You were saying this, were you not?"	- Вы себе это говорили, не правда ли, сударыня?
"Well, I own it."	- Да, сознаюсь.
"I will answer you."	- Я вам отвечу.
Villefort drew his armchair nearer to Madame Danglars; then resting both hands upon his desk he said in a voice more hollow than usuaname = "note"	Вильфор пододвинул свое кресло к стулу г-жи Данглар; затем, опершись обеими руками о письменный стол, голосом, глуше обычного, заговорил:

"There are crimes which remain unpunished because the criminals are unknown, and we might strike the innocent instead of the guilty; but when the culprits are discovered" (Villefort here extended his hand toward a large crucifix placed opposite to his desk)--"when they are discovered, I swear to you, by all I hold most sacred, that whoever they may be they shall die.	- Есть преступления, которые остаются безнаказанными, потому что преступники неизвестны, и вместо виновного мог бы пострадать невинный. Но как только эти преступники будут обнаружены, - и Вильфор протянул руку к большому распятию, висевшему против его стола, - как только они будут обнаружены, - повторил он, - богом живым клянусь, кто бы они ни были, они умрут!
Now, after the oath I have just taken, and which I will keep, madame, dare you ask for mercy for that wretch!"	Теперь, после клятвы, которую я дал и которую я сдержу, осмельтесь просить у меня пощады этому негодяю!
"But, sir, are you sure he is as guilty as they say?"	- Но уверены ли вы, сударь, - возразила г-жа Данглар, - что он такой уж преступник, как это говорят?
"Listen; this is his description: 'Benedetto, condemned, at the age of sixteen, for five years to the galleys for forgery.' He promised well, as you see--first a runaway, then an assassin."	- Вот его дело: Бенедетто приговорен к пяти годам каторги за подлог в шестнадцать лет, - как видите, молодой человек подавал надежды, - потом побег, потом убийство.
"And who is this wretch?"	- Да кто он... этот несчастный?
"Who can tell?—a vagabond, a Corsican."	- Кто знает! Бродяга, корсиканец.
"Has no one owned him?"	- Никто его не признал?
"No one; his parents are unknown."	- Никто, его родители неизвестны.
"But who was the man who brought him from Lucca?"	- А этот человек, который приезжал из Лукки?
"Another rascal like himself, perhaps his accomplice."	- Такой же мошенник, как и он; его сообщник, быть может.
The baroness clasped her hands.	Баронесса умоляюще сложила руки.
"Villefort," she exclaimed in her softest and most captivating manner.	- Вильфор! - сказала она своим самым нежным и вкрадчивым голосом.
"For heaven's sake, madame," said Villefort, with a firmness of expression not altogether free from harshness--"for heaven's sake, do not ask pardon of me for a guilty wretch!	- Ради бога, сударыня, - отвечал королевский прокурор с твердостью, даже несколько сухо, -никогда не просите у меня пощады виновному!
What am I?--the law.	Кто я? Закон.
Has the law any eyes to witness your grief?	Разве у закона есть глаза, чтобы видеть вашу печаль?
Has the law ears to be melted by your sweet voice?	Разве у закона есть уши, чтобы слышать ваш нежный голос?
Has the law a memory for all those soft recollections you endeavor to recall?	Разве у закона есть память, чтобы отозваться на ваши кроткие мысли?
No, madame; the law has commanded, and when it commands it strikes.	Нет, сударыня, закон повелевает, и когда закон повелел, он разит.
You will tell me that I am a living being, and not a code--a man, and not a volume.	Вы мне скажете, что я живое существо, а не кодекс; человек, а не книга.

Look at me, madame--look around me. Have mankind treated me as a brother?	Посмотрите на меня, сударыня, посмотрите вокруг меня; разве люди видели во мне брата?
Have they loved me?	Они любили меня?
Have they spared me?	Щадили меня?
Has any one shown the mercy towards me that you now ask at my hands?	Просил ли кто-нибудь пощады Вильфору и даровал ли ему кто-нибудь пощаду?
No, madame, they struck me, always struck me!	Нет, еще раз нет! Гонимый, вечно гонимый!
"Woman, siren that you are, do you persist in fixing on me that fascinating eye, which reminds me that I ought to blush?	А вы, женщина, сирена, смотрите на меня своим чарующим взором, который напоминает мне то, из-за чего я должен краснеть.
Well, be it so; let me blush for the faults you know, and perhaps--perhaps for even more than those!	Да, краснеть за то, о чем вы знаете, и, быть может, не только за это.
But having sinned myself,--it may be more deeply than others,--I never rest till I have torn the disguises from my fellow-creatures, and found out their weaknesses. I have always found them; and more,--I repeat it with joy, with triumph,--I have always found some proof of human perversity or error.	Но с тех пор как сам я пал ниже, чем другие, быть может, - с тех пор я срываю с людей одежды, чтобы найти гнойник, и нахожу его всегда; скажу больше: я нахожу его с радостью, с восторгом, этот знак человеческой слабости или человеческой злобы!
Every criminal I condemn seems to me living evidence that I am not a hideous exception to the rest.	Ибо каждый человек и каждый преступник, которого я караю, кажется мне живым доказательством, лишним доказательством того, что я не гнусное исключение!
Alas, alas, alas; all the world is wicked; let us therefore strike at wickedness!"	Увы! Все люди злы, сударыня; докажем это и поразим злодея.
Villefort pronounced these last words with a feverish rage, which gave a ferocious eloquence to his words.	Вильфор произнес последние слова с исступленной яростью, почти свирепо.
"But"' said Madame Danglars, resolving to make a last effort, "this young man, though a murderer, is an orphan, abandoned by everybody."	- Но вы говорите, - возразила г-жа Данглар, делая последнюю попытку, - что этот молодой человек -бродяга, сирота, всеми брошенный?
"So much the worse, or rather, so much the better; it has been so ordained that he may have none to weep his fate."	- Тем хуже; вернее, тем лучше. Провидение сделало его таким, чтобы некому было оплакивать его.
"But this is trampling on the weak, sir."	- Вы нападаете на слабого, сударь!
"The weakness of a murderer!"	- Убийца - слабый?
"His dishonor reflects upon us."	- Его позор пятнает мой дом.
"Is not death in my house?"	- А разве мой дом не отмечен смертью?
"Oh, sir," exclaimed the baroness, "you are without pity for others, well, then, I tell you they will have no mercy on you!"	- Вы безжалостны к другим, - воскликнула баронесса. - Так запомните мои слова: к вам тоже будут безжалостны.
"Be it so!" said Villefort, raising his arms to heaven.	- Пусть так! - сказал Вильфор, угрожающим жестом простирая руки к небу.
"At least, delay the trial till the next assizes; we shall then have six months before us."	- Хотя бы отложите дело этого несчастного, если его арестуют, до следующей сессии; пройдет полгода, и все забудется.

"No, madame," said Villefort; "instructions have been given. There are yet five days left; five days are more than I require. Do you not think that I also long for forgetfulness?	- Нет, - сказал Вильфор, - у меня еще пять дней впереди; следствие закончено; пяти дней для меня больше чем достаточно; и разве вы не понимаете, сударыня, что и мне тоже надо забыться?
While working night and day, I sometimes lose all recollection of the past, and then I experience the same sort of happiness I can imagine the dead feel; still, it is better than suffering."	Когда я работаю, а я работаю день и ночь, бывают минуты, что я ничего не помню, а когда я ничего не помню, я счастлив, как счастливы мертвецы; но все же это лучше, чем страдание.
"But, sir, he has fled; let him escape--inaction is a pardonable offence."	- Но ведь он скрылся; дайте ему убежать. Бездействие - самый легкий способ проявить милосердие.
"I tell you it is too late; early this morning the telegraph was employed, and at this very minute"--	- Ведь я вам сказал, что уже поздно; телеграф уже на рассвете передал приказ, и теперь...
"Sir," said the valet de chambre, entering the room, "a dragoon has brought this despatch from the minister of the interior."	- Сударь, - сказал входя камердинер, - депеша из министерства внутренних дел.
Villefort seized the letter, and hastily broke the seal.	Вильфор схватил конверт и торопливо его вскрыл.
Madame Danglars trembled with fear; Villefort started with joy.	Госпожа Данглар содрогнулась от ужаса, Вильфор затрепетал от радости.
"Arrested!" he exclaimed; "he was taken at Compiegne, and all is over."	- Арестован! - воскликнул Вильфор. - Его задержали в Компьене; все кончено.
Madame Danglars rose from her seat, pale and cold.	Госпожа Данглар встала; лицо ее было бледно.
"Adieu, sir," she said.	- Прощайте, сударь, - холодно сказала она.
"Adieu, madame," replied the king's attorney, as in an almost joyful manner he conducted her to the door.	- Прощайте, сударыня, - отвечал королевский прокурор, почти радостно провожая ее до дверей.
Then, turning to his desk, he said, striking the letter with the back of his right hand,	Потом он вернулся к письменному столу.
"Come, I had a forgery, three robberies, and two cases of arson, I only wanted a murder, and here it is. It will be a splendid session!"	- Так! - сказал он, ударяя рукой по депеше. - У меня есть подлог, три кражи, два поджога, мне не хватало только убийства, вот и оно; сессия будет отличная.
Chapter 100.	III.
The Apparition.	Видение
As the procureur had told Madame Danglars, Valentine was not yet recovered.	Как говорил королевский прокурор г-же Данглар, Валентина все еще была больна.
Bowed down with fatigue, she was indeed confined to her bed; and it was in her own room, and from the lips of Madame de Villefort, that she heard all the strange events we have related,--we mean the flight of Eugenie and the arrest of Andrea Cavalcanti, or rather Benedetto, together with the accusation of murder pronounced against him.	Обессиленная, она не вставала с постели; о бегстве Эжени, об аресте Андреа Кавальканти, вернее - Бенедетто, и о предъявленном ему обвинении в убийстве она узнала у себя в комнате, из уст г-жи де Вильфор.
But Valentine was so weak that this recital scarcely produced the same effect it would have done had she been in her usual state of health.	Но Валентина была так слаба, что рассказ этот не произвел на нее того впечатления, которое, вероятно, произвел бы, будь она здорова.

Indeed, her brain was only the seat of vague ideas, and confused forms, mingled with strange fancies, alone presented themselves before her eyes. During the daytime Valentine's perceptions remained tolerably clear, owing to the constant presence of M. Noirtier, who caused himself to be carried to his granddaughter's room, and watched her with his paternal tenderness; Villefort also, on his return from the law courts, frequently passed an hour or two with his father and child.	К странным мыслям и мимолетным призракам, рождавшимся в ее больном мозгу или проносящимся перед ее глазами, только прибавилось еще несколько неясных мыслей, несколько смутных образов, да и те вскоре изгладились, вытесненные собственными ощущениями. Днем Валентину еще связывало с действительностью присутствие Нуартье, который требовал, чтобы его кресло переносили в комнату внучки, и там проводил весь день, не спуская с больной отеческого взора; Вильфор, вернувшись из суда, проводил час или два с отцом и дочерью.
At six o'clock Villefort retired to his study, at eight M. d'Avrigny himself arrived, bringing the night draught prepared for the young girl, and then M. Noirtier was carried away.	В шесть часов Вильфор удалялся к себе в кабинет; в восемь часов приходил д'Авриньи, приносил сам микстуру, приготовленную для Валентины на ночь, затем уносили Нуартье.
A nurse of the doctor's choice succeeded them, and never left till about ten or eleven o'clock, when Valentine was asleep.	Сиделка, приглашенная доктором, заменяла всех и уходила лишь в десять или одиннадцать часов, когда Валентина засыпала.
As she went down-stairs she gave the keys of Valentine's room to M. de Villefort, so that no one could reach the sick-room excepting through that of Madame de Villefort and little Edward.	Уходя, она отдавала ключ от комнаты Валентины самому Вильфору, так что в комнату больной можно было пройти только из спальни г-жи де Вильфор, через комнату маленького Эдуарда.
Every morning Morrel called on Noirtier to receive news of Valentine, and, extraordinary as it seemed, each day found him less uneasy.	Каждое утро Моррель приходил к Нуартье справиться о здоровье Валентины, как ни странно, с каждым днем он казался все спокойнее.
Certainly, though Valentine still labored under dreadful nervous excitement, she was better; and moreover, Monte Cristo had told him when, half distracted, he had rushed to the count's house, that if she were not dead in two hours she would be saved.	Прежде всего Валентина, хотя она все еще была в сильном нервном возбуждении, чувствовала себя с каждым днем лучше; а потом разве Монте-Кристо не сказал ему, когда он прибежал к нему сам не свой, что если через два часа Валентина не умрет, то она спасена?
Now four days had elapsed, and Valentine still lived.	И вот Валентина жива, и уже прошло четыре дня.
The nervous excitement of which we speak pursued Valentine even in her sleep, or rather in that state of somnolence which succeeded her waking hours; it was then, in the silence of night, in the dim light shed from the alabaster lamp on the chimney-piece, that she saw the shadows pass and repass which hover over the bed of sickness, and fan the fever with their trembling wings.	Нервное возбуждение, о котором мы говорили, не покидало Валентину даже во сне, или, вернее, в той дремоте, которая вечером овладевала ею; тогда, в ночной тишине, при тусклом свете ночника, который теплился на камине, под алебастровым колпачком, перед нею проходили тени, населяющие комнаты больных и колеблемые порывистыми взмахами незримых крыльев лихорадки.
First she fancied she saw her stepmother threatening her, then Morrel stretched his arms towards her; sometimes mere strangers, like the Count of Monte Cristo came to visit her; even the very furniture, in these moments of delirium, seemed to move, and this state lasted till about three o'clock in the morning, when a deep, heavy slumber overcame the young girl, from which she did not awake till daylight.	Тогда ей чудились то мачеха с грозно сверкающим взором, то Моррель, простирающий к ней руки, то люди, почти чужие ей, как граф Монте-Кристо; даже мебель, казалось ей в бреду, оживала и двигалась по комнате. И так продолжалось часов до трех ночи, когда ею овладевал свинцовый сон, не покидавший ее уже до утра.

On the evening of the day on which Valentine had learned of the flight of Eugenie and the arrest of Benedetto,--Villefort having retired as well as Noirtier and d'Avrigny,--her thoughts wandered in a confused maze, alternately reviewing her own situation and the events she had just heard. Eleven o'clock had struck. The nurse, having placed the beverage prepared by the doctor within reach of the patient, and locked the door, was listening with terror to the comments of the servants in the kitchen, and storing her memory with all the horrible stories which had for some months past amused the occupants of the ante-chambers in the house of the king's attorney.	Вечером того дня, когда Валентина узнала о бегстве Эжени и об аресте Бенедетто, после ухода Вильфора, д'Авриньи и Нуартье, как только на церкви Св. Филиппа Рульского пробило одиннадцать, сиделка поставила возле больной приготовленное питье и, затворив дверь, направилась в буфетную, где, содрогаясь, слушала рассказы о мрачных событиях, третий месяц волновавших умы прислуги королевского прокурора.
Meanwhile an unexpected scene was passing in the room which had been so carefully locked.	И в это самое время в тщательно запертой комнате Валентины разыгралась неожиданная сцена.
Ten minutes had elapsed since the nurse had left; Valentine, who for the last hour had been suffering from the fever which returned nightly, incapable of controlling her ideas, was forced to yield to the excitement which exhausted itself in producing and reproducing a succession and recurrence of the same fancies and images.	После ухода сиделки прошло около десяти минут. Валентина уже час лежала в лихорадке, возвращавшейся к ней каждую ночь, и в ее мозгу, независимо от ее воли, продолжалась упорная, однообразная и неумолимая работа, беспрестанно и бесплодно воспроизводя все те же мысли и порождая все те же образы.
The night-lamp threw out countless rays, each resolving itself into some strange form to her disordered imagination, when suddenly by its flickering light Valentine thought she saw the door of her library, which was in the recess by the chimney-piece, open slowly, though she in vain listened for the sound of the hinges on which it turned.	И вдруг в таинственном, неверном свете ночника Валентине почудилось, что книжный шкаф, стоявший в углублении стены у камина, медленно и бесшумно открылся.
At any other time Valentine would have seized the silken bell-pull and summoned assistance, but nothing astonished her in her present situation.	В другое время Валентина схватилась бы за звонок и позвала бы на помощь, но она была в полузабытьи, и ничто ее не удивляло.
Her reason told her that all the visions she beheld were but the children of her imagination, and the conviction was strengthened by the fact that in the morning no traces remained of the nocturnal phantoms, who disappeared with the coming of daylight.	Она понимала, что видения, окружавшие ее, -порождение ее бреда; ведь утром от всех этих ночных призраков, исчезавших с первыми лучами солнца, не оставалось и следа.
From behind the door a human figure appeared, but the girl was too familiar with such apparitions to be alarmed, and therefore only stared, hoping to recognize Morrel.	Из шкафа вышел человек. Валентина так привыкла к лихорадочным видениям, что не испугалась; она только широко раскрыла глаза, надеясь увидеть Морреля.
The figure advanced towards the bed and appeared to listen with profound attention.	Видение приблизилось к кровати, затем остановилось, словно прислушиваясь.
At this moment a ray of light glanced across the face of the midnight visitor.	В этот миг луч ночника скользнул по лицу ночного посетителя.

"It is not he," she murmured, and waited, in the assurance that this was but a dream, for the man to disappear or assume some other form.	- Нет, не он, - прошептала она. И, уверенная в том, что это сон, она стала ждать, чтобы этот человек, как бывает во сне, исчез или принял другой облик.
Still, she felt her pulse, and finding it throb violently she remembered that the best method of dispelling such illusions was to drink, for a draught of the beverage prepared by the doctor to allay her fever seemed to cause a reaction of the brain, and for a short time she suffered less.	Она прощупала себе пульс и, слыша его частые удары, вспомнила, что эти назойливые видения исчезают, если выпить немного микстуры; освежающий напиток, приготовленный доктором, которому Валентина жаловалась на лихорадку, понижал жар и прояснял сознание; всякий раз, когда она его пила, ей на некоторое время становилось легче.
Valentine therefore reached her hand towards the glass, but as soon as her trembling arm left the bed the apparition advanced more quickly towards her, and approached the young girl so closely that she fancied she heard his breath, and felt the pressure of his hand.	Валентина протянула дрожащую от слабости руку, чтобы взять стакан с хрустального блюдца; но видение быстро шагнуло к кровати и остановилось так близко от Валентины, что она услышала его дыхание и даже почувствовала прикосновение его руки.
This time the illusion, or rather the reality, surpassed anything Valentine had before experienced; she began to believe herself really alive and awake, and the belief that her reason was this time not deceived made her shudder.	Никогда еще призраки, посещавшие Валентину, не были столь похожи на действительность; она начала понимать, что все это наяву, что рассудок ее не помрачен, и содрогнулась.
The pressure she felt was evidently intended to arrest her arm, and she slowly withdrew it.	Прикосновение, которое она почувствовала, остановило ее протянутую руку. Валентина медленно отняла ее.
Then the figure, from whom she could not detach her eyes, and who appeared more protecting than menacing, took the glass, and walking towards the night-light held it up, as if to test its transparency.	Тогда видение, от которого она не могла отвести глаз и которое, впрочем, внушало ей скорее доверие, чем страх, взяло стакан, подошло к ночнику и посмотрело на питье, словно определяя его прозрачность и чистоту.
This did not seem sufficient; the man, or rather the ghost--for he trod so softly that no sound was heard--then poured out about a spoonful into the glass, and drank it.	Но того беглого исследования, по-видимому, оказалось достаточно. Этот человек, или, вернее, призрак, ибо он ступал так легко, что ковер совершенно заглушал его шаги, зачерпнул ложкой немного напитка и проглотил.
Valentine witnessed this scene with a sentiment of stupefaction.	Валентина смотрела на происходящее с глубочайшим изумлением.
Every minute she had expected that it would vanish and give place to another vision; but the man, instead of dissolving like a shadow, again approached her, and said in an agitated voice,	Она все еще надеялась, что видение сейчас исчезнет и уступит место другому, но таинственный гость, вместо того чтобы рассеяться, как тень, подошел к ней и, подавая ей стакан, сказал взволнованным голосом:
"Now you may drink."	- Теперь можете пить!..
Valentine shuddered.	Валентина вздрогнула.
It was the first time one of these visions had ever addressed her in a living voice, and she was about to utter an exclamation.	В первый раз призрак говорил с ней, как живой человек. Она хотела крикнуть.
The man placed his finger on her lips.	Человек приложил палец к губам.

"The Count of Monte Cristo!" she murmured.	- Граф Монте-Кристо! - прошептала она.
It was easy to see that no doubt now remained in the young girl's mind as to the reality of the scene; her eyes started with terror, her hands trembled, and she rapidly drew the bedclothes closer to her. Still, the presence of Monte Cristo at such an hour, his mysterious, fanciful, and extraordinary entrance into her room through the wall, might well seem impossibilities to her shattered reason.	По испугу, отразившемуся в глазах девушки, по дрожи ее рук, по тому, как она поспешно натянула на себя одеяло, видно было, что последние сомнения готовы отступить перед очевидностью; вместе с тем присутствие Монте-Кристо у нее в комнате, в такой час, его таинственное, фантастическое, необъяснимое появление через стену казалось невозможным ее потрясенному рассудку.
"Do not call any one--do not be alarmed," said the Count; "do not let a shade of suspicion or uneasiness remain in your breast; the man standing before you, Valentine (for this time it is no ghost), is nothing more than the tenderest father and the most respectful friend you could dream of."	- Не пугайтесь, не зовите, - сказал граф, - пусть в сердце вашем не остается ни тени подозрения, ни искры беспокойства: человек, которого вы видите перед собой (вы правы, Валентина, на сей раз это не призрак), - самый нежный отец и самый почтительный друг, о каком вы могли бы мечтать.
Valentine could not reply; the voice which indicated the real presence of a being in the room, alarmed her so much that she feared to utter a syllable; still the expression of her eyes seemed to inquire, "If your intentions are pure, why are you here?"	Валентина не отвечала; этот голос, подтверждавший, что перед ней не призрак, а живой человек, внушал ей такой страх, что она боялась присоединить к нему свой голос; но ее испуганный взгляд говорил: если ваши намерения чисты, зачем вы здесь?
The count's marvellous sagacity understood all that was passing in the young girl's mind.	Со своей необычайной проницательностью Монте-Кристо мгновенно понял все, что происходило в сердце девушки.
"Listen to me," he said, "or, rather, look upon me; look at my face, paler even than usual, and my eyes, red with weariness--for four days I have not closed them, for I have been constantly watching you, to protect and preserve you for Maximilian."	- Послушайте меня, - сказал он, - вернее, посмотрите на меня, на мои воспаленные глаза, на мое лицо, еще более бледное, чем всегда; четыре ночи я ни на миг не сомкнул глаз, четыре ночи я вас сторожу, оберегаю, охраняю для вашего Максимилиана.
The blood mounted rapidly to the cheeks of Valentine, for the name just announced by the count dispelled all the fear with which his presence had inspired her.	Радостный румянец залил щеки больной; имя, произнесенное графом, уничтожило последнюю тень недоверия.
"Maximilian!" she exclaimed, and so sweet did the sound appear to her, that she repeated it--"Maximilian!--has he then owned all to you?"	- Максимилиан!.. - повторяла Валентина, так сладостно ей было произносить это имя. -Максимилиан! Так он вам во всем признался?
"Everything.	- Во всем.
He told me your life was his, and I have promised him that you shall live."	Он сказал мне, что ваша жизнь - его жизнь, и я обещал ему, что вы будете жить.
"You have promised him that I shall live?"	- Вы ему обещали, что я буду жить?
"Yes."	- Да.
"But, sir, you spoke of vigilance and protection.	- Вы говорили, что охраняете, оберегаете меня.
Are you a doctor?"	Разве вы доктор?
"Yes; the best you could have at the present time, believe me."	- Да, и поверьте, лучшего вам не могло бы послать небо.

"But you say you have watched?" said Valentine uneasily; "where have you been?--I have not seen you."	- Вы говорите, что не спали ночей, - сказала Валентина. - Где же вы были? Я вас не видела.
The count extended his hand towards the library.	Граф указал рукой на книжный шкаф.
"I was hidden behind that door," he said, "which leads into the next house, which I have rented."	- За этой дверью, - сказал он, - она выходит в соседний дом, который я нанял.
Valentine turned her eyes away, and, with an indignant expression of pride and modest fear, exclaimed:	Валентина отвернулась, вся вспыхнув от стыда и негодования.
"Sir, I think you have been guilty of an unparalleled intrusion, and that what you call protection is more like an insult."	- Сударь, - сказала она с неподдельным ужасом, -ваш поступок - беспримерное безумие, а ваше покровительство весьма похоже на оскорбление.
"Valentine," he answered, "during my long watch over you, all I have observed has been what people visited you, what nourishment was prepared, and what beverage was served; then, when the latter appeared dangerous to me, I entered, as I have now done, and substituted, in the place of the poison, a healthful draught; which, instead of producing the death intended, caused life to circulate in your veins."	- Валентина, - сказал он, - в эти долгие бессонные ночи единственное, что я видел, это - кто к вам входит, какую пищу вам готовят, какое питье вам подают; и когда питье казалось мне опасным, я входил, как вошел сейчас, опорожнял ваш стакан и заменял яд благотворным напитком, который вместо смерти, вам уготованной, вливал в вас жизнь.
"Poison--death!" exclaimed Valentine, half believing herself under the influence of some feverish hallucination; "what are you saying, sir?"	- Яд! Смерть! - воскликнула Валентина, думая, что она опять во власти лихорадочного бреда. - О чем вы говорите, сударь?
"Hush, my child," said Monte Cristo, again placing his finger upon her lips, "I did say poison and death.	- Тише, дитя мое, - сказал Монте-Кристо, снова приложив палец к губам, - да, я сказал: яд, да, я сказал: смерть; и я повторяю: смерть.
But drink some of this;" and the count took a bottle from his pocket, containing a red liquid, of which he poured a few drops into the glass. "Drink this, and then take nothing more to-night."	Но выпейте это. - Граф вынул из кармана флакон с красной жидкостью и налил несколько капель в стакан. - Выпейте это и потом ничего уже больше не пейте всю ночь.
Valentine stretched out her hand, but scarcely had she touched the glass when she drew back in fear.	Валентина протянула руку; но, едва коснувшись стакана, испуганно отдернула ее.
Monte Cristo took the glass, drank half its contents, and then presented it to Valentine, who smiled and swallowed the rest.	Монте-Кристо взял стакан и, отпив половину, подал его Валентине, которая, улыбнувшись, проглотила остальное.
"Oh, yes," she exclaimed, "I recognize the flavor of my nocturnal beverage which refreshed me so much, and seemed to ease my aching brain.	- Я узнаю вкус моего ночного напитка, - сказала она. - Он всегда освежает мне грудь и успокаивает ум.
Thank you, sir, thank you!"	Благодарю вас, сударь.
"This is how you have lived during the last four nights, Valentine," said the count. "But, oh, how I passed that time!	- Вот как вы прожили четыре дня, Валентина, -сказал граф. - А как жил я?
Oh, the wretched hours I have endured--the torture to which I have submitted when I saw the deadly poison poured into your glass, and how I trembled lest you should drink it before I could find time to throw it away!"	Какие жестокие часы я здесь провел! Какие ужасные муки я испытывал, когда видел, как наливают в ваш стакан смертоносный яд! Как я дрожал, что вы его выпьете прежде, чем я успею выплеснуть его в камин!

"Sir," said Valentine, at the height of her terror, "you say you endured tortures when you saw the deadly poison poured into my glass; but if you saw this, you must also have seen the person who poured it?"	- Вы говорите, сударь, - продолжала Валентина в невыразимом ужасе, - что вы пережили тысячу мук, видя, как наливают в мой стакан смертоносный яд? Но тогда, значит, вы видели и того, кто его наливал?
"Yes."	- Да
Valentine raised herself in bed, and drew over her chest, which appeared whiter than snow, the embroidered cambric, still moist with the cold dews of delirium, to which were now added those of terror.	Валентина приподнялась на постели; и, прикрывая грудь, бледнее снега, вышитой сорочкой, еще влажной от холодного пота лихорадки, спросила:
"You saw the person?" repeated the young girl.	- Вы видели?
"Yes," repeated the count.	- Да, - повторил граф.
"What you tell me is horrible, sir. You wish to make me believe something too dreadful.	- Это ужасно, сударь; вы хотите заставить меня поверить в какие-то адские измышления.
What?--attempt to murder me in my father's house, in my room, on my bed of sickness?	Как, в доме моего отца, в моей комнате, на ложе страданий, меня продолжают убивать?
Oh, leave me, sir; you are tempting me--you make me doubt the goodness of providence--it is impossible, it cannot be!"	Уйдите, сударь, вы смущаете мою совесть, вы клевещете на божественное милосердие, это немыслимо, этого быть не может!
"Are you the first that this hand has stricken?	- Разве вы первая, кого разит эта рука, Валентина?
Have you not seen M. de Saint-Meran, Madame de Saint-Meran, Barrois, all fall?	Разве вы не видели, как погибли маркиз де Сен-Меран, маркиза де Сен-Меран, Барруа?
Would not M. Noirtier also have fallen a victim, had not the treatment he has been pursuing for the last three years neutralized the effects of the poison?"	Разве не погиб бы и господин Нуартье, если бы то лекарство, которым его пользуют уже три года, не предохраняло его, побеждая яд привычкой к яду?
"Oh, heaven," said Valentine; "is this the reason why grandpapa has made me share all his beverages during the last month?"	- Боже мой, - сказала Валентина, - так вот почему дедушка последнее время требует, чтобы я пила все то, что он пьет?
"And have they all tasted of a slightly bitter flavor, like that of dried orange-peel?"	- И у этих напитков горький вкус, как у сушеной апельсиновой корки?
"Oh, yes, yes!"	- Да, да!
"Then that explains all," said Monte Cristo. "Your grandfather knows, then, that a poisoner lives here; perhaps he even suspects the person.	- Теперь мне все понятно! - сказал Монте-Кристо.- Он знает, что здесь отравляют, и, может быть, даже знает кто.
He has been fortifying you, his beloved child, against the fatal effects of the poison, which has failed because your system was already impregnated with it.	Он начал вас приучать - вас, свое любимое дитя, -к убийственному снадобью, и действие этого снадобья было ослаблено.
But even this would have availed little against a more deadly medium of death employed four days ago, which is generally but too fatal."	Вот почему вы еще живы, - чего я никак не мог себе объяснить, - после того как четыре дня тому назад вас отравили ядом, который обычно беспощаден.
"But who, then, is this assassin, this murderer?"	- Но кто же убийца, кто отравитель?
"Let me also ask you a question. Have you never seen any one enter your room at night?"	- Теперь я вас спрошу: видели вы, чтобы кто-нибудь входил ночью в вашу комнату?

"Oh, yes; I have frequently seen shadows pass close to me, approach, and disappear; but I took them for visions raised by my feverish imagination, and indeed when you entered I thought I was under the influence of delirium."	- Да. Часто мне казалось, что я вижу какие-то тени; вижу, как тени подходят, удаляются, исчезают; но я их принимала за видения, и сегодня, когда вы вошли, мне долго казалось, что я брежу или вижу сон.
"Then you do not know who it is that attempts your life?"	- Так вы не знаете, кто посягает на вашу жизнь?
"No," said Valentine; "who could desire my death?"	- Нет, - сказала Валентина, - кто может желать моей смерти?
"You shall know it now, then," said Monte Cristo, listening.	- Сейчас узнаете, - сказал Монте-Кристо, прислушиваясь.
"How do you mean?" said Valentine, looking anxiously around.	- Каким образом? - спросила Валентина, со страхом озираясь по сторонам.
"Because you are not feverish or delirious to-night, but thoroughly awake; midnight is striking, which is the hour murderers choose."	- Потому что сейчас у вас нет лихорадки, нет бреда, потому что сознание ваше прояснилось, потому что бьет полночь, а это час убийц.
"Oh, heavens," exclaimed Valentine, wiping off the drops which ran down her forehead.	- Господи! - сказала Валентина, проводя рукой по влажному лбу.
Midnight struck slowly and sadly; every hour seemed to strike with leaden weight upon the heart of the poor girl.	Медленно и уныло пробило полночь, и каждый удар молотом падал на сердце девушки.
"Valentine," said the count, "summon up all your courage; still the beatings of your heart; do not let a sound escape you, and feign to be asleep; then you will see."	- Валентина, - продолжал граф, - соберите все свои силы, подавите в груди биение сердца, сдержите крик в груди, притворитесь спящей, и вы увидите.
Valentine seized the count's hand.	Валентина схватила графа за руку.
"I think I hear a noise," she said; "leave me."	- Я слышу шум, - сказала она, - уходите!
"Good-by, for the present," replied the count, walking upon tiptoe towards the library door, and smiling with an expression so sad and paternal that the young girl's heart was filled with gratitude.	- Прощайте, или, вернее, до свидания, - отвечал граф. И с грустной, отеческой улыбкой, от которой сердце девушки преисполнилось благодарности, граф неслышными шагами направился к нише, где стоял шкаф.
Before closing the door he turned around once more, and said,	Но прежде чем закрыть за собой дверцу, он обернулся к Валентине.
"Not a movement--not a word; let them think you asleep, or perhaps you may be killed before I have the power of helping you."	- Ни движения, ни слова, - сказал он, - пусть думают, что вы спите; иначе вас могут убить раньше, чем я подоспею.
And with this fearful injunction the count disappeared through the door, which noiselessly closed after him.	И, произнеся это страшное наставление, граф исчез за дверью, бесшумно закрывшейся за ним.
Chapter 101.	IV.
Locusta.	Локуста

Valentine was alone; two other clocks, slower than that of Saint-Philippe du Roule, struck the hour of midnight from different directions, and excepting the rumbling of a few carriages all was silent.	Валентина осталась одна; двое других часов, отстававших от часов Филиппа Рульского, тоже друг за другом пробили полночь. Потом все затихло, и только изредка доносился далекий стук колес.
Then Valentine's attention was engrossed by the clock in her room, which marked the seconds.	Все внимание Валентины сосредоточилось на часах в ее комнате, маятник которых отбивал секунды.
She began counting them, remarking that they were much slower than the beatings of her heart; and still she doubted,--the inoffensive Valentine could not imagine that any one should desire her death.	Она принялась считать секунды и заметила, что ее сердце бьется вдвое скорее. Но она все еще сомневалась; кроткая Валентина не могла поверить, что кто-то желает ее смерти.
Why should they?	За что?
To what end?	С какой целью?
What had she done to excite the malice of an enemy?	Что она сделала дурного, чтобы нажить себе врагов?
There was no fear of her falling asleep.	Она не могла и думать о сне.
One terrible idea pressed upon her mind,--that some one existed in the world who had attempted to assassinate her, and who was about to endeavor to do so again.	Единственная страшная мысль терзала ее: на свете есть человек, который пытался ее убить и опять попытается это сделать.
Supposing this person, wearied at the inefficacy of the poison, should, as Monte Cristo intimated, have recourse to steel!--What if the count should have no time to run to her rescue!--What if her last moments were approaching, and she should never again see Morrel!	Что, если на этот раз, видя, что яд бессилен, убийца, как сказал Монте-Кристо, прибегнет к стали? Что, если граф не успеет помешать ему? Что, если это ее последние минуты, и она больше не увидит Морреля?
When this terrible chain of ideas presented itself, Valentine was nearly persuaded to ring the bell, and call for help.	При этой мысли Валентина похолодела от ужаса и была готова позвонить и позвать на помощь.
But through the door she fancied she saw the luminous eye of the count--that eye which lived in her memory, and the recollection overwhelmed her with so much shame that she asked herself whether any amount of gratitude could ever repay his adventurous and devoted friendship.	Но ей казалось, что сквозь дверь книжного шкафа она видит глаза Монте-Кристо; она не могла не думать об этих глазах и не знала, поможет ли ей когда-нибудь чувство благодарности забыть о тягостном стыде, вызванном нескромной заботливостью графа.
Twenty minutes, twenty tedious minutes, passed thus, then ten more, and at last the clock struck the half-hour.	Так прошло двадцать минут, двадцать вечностей; потом еще десять минут; наконец, часы зашипели и громко ударили один раз.
Just then the sound of finger-nails slightly grating against the door of the library informed Valentine that the count was still watching, and recommended her to do the same; at the same time, on the opposite side, that is towards Edward's room, Valentine fancied that she heard the creaking of the floor; she listened attentively, holding her breath till she was nearly suffocated; the lock turned, and the door slowly opened.	В этот миг еле слышное поскрипывание ногтем о дверцу шкафа дало знать Валентине, что граф бодрствует и советует ей бодрствовать тоже. И сейчас же с противоположной стороны, где была комната Эдуарда, скрипнул паркет; Валентина насторожилась и замерла, затаив дыхание; щелкнула ручка, и дверь отворилась.

Valentine had raised herself upon her elbow, and had scarcely time to throw herself down on the bed and shade her eyes with her arm; then, trembling, agitated, and her heart beating with indescribable terror, she awaited the event.	Валентина едва успела откинуться на подушку и прикрыть локтем лицо. Она вся дрожала, сердце ее сжималось от невыразимого ужаса. Он ждала.
Some one approached the bed and drew back the curtains.	Кто-то подошел к кровати и коснулся полога.
Valentine summoned every effort, and breathed with that regular respiration which announces tranquil sleep.	Валентина собрала все свое мужество и начала дышать ровно, как спящая.
"Valentine!" said a low voice.	- Валентина! - тихо позвал чей-то голос.
Still silent: Valentine had promised not to awake.	Девушка вся затрепетала, но не ответила.
Then everything was still, excepting that Valentine heard the almost noiseless sound of some liquid being poured into the glass she had just emptied.	- Валентина! - повторил голос. Молчание: Валентина обещала графу не просыпаться. И Валентина услышала почти неуловимый звук жидкости, льющейся в стакан, из которого она недавно пила.
Then she ventured to open her eyelids, and glance over her extended arm.	Тогда она осмелилась приоткрыть веки и взглянуть из-под руки.
She saw a woman in a white dressing-gown pouring a liquor from a phial into her glass.	Женщина в белом пеньюаре наливала в ее стакан какую-то жидкость из флакона.
During this short time Valentine must have held her breath, or moved in some slight degree, for the woman, disturbed, stopped and leaned over the bed, in order the better to ascertain whether Valentine slept—it was Madame de Villefort.	В это короткое мгновение Валентина, вероятно, задержала дыхание или шевельнулась; женщина испуганно остановилась и нагнулась к постели, проверяя, спит ли она. Это была г-жа де Вильфор.
On recognizing her step-mother, Valentine could not repress a shudder, which caused a vibration in the bed.	Валентина, узнав мачеху, так сильно задрожала, что дрожь передалась кровати.
Madame de Villefort instantly stepped back close to the wall, and there, shaded by the bed-curtains, she silently and attentively watched the slightest movement of Valentine.	Госпожа де Вильфор прижалась к стене и, спрятавшись за полог, молча, внимательно следила за малейшим движением Валентины.
The latter recollected the terrible caution of Monte Cristo; she fancied that the hand not holding the phial clasped a long sharp knife.	Девушка вспомнила предостережение Монте-Кристо; ей показалось, что в руке мачехи блеснуло лезвие длинного, острого ножа.
Then collecting all her remaining strength, she forced herself to close her eyes; but this simple operation upon the most delicate organs of our frame, generally so easy to accomplish, became almost impossible at this moment, so much did curiosity struggle to retain the eyelid open and learn the truth.	Тогда Валентина огромным усилием воли заставила себя закрыть глаза; и это движение, такое несмелое и обычно столь нетрудное, оказалось почти непосильным; любопытство, жажда узнать правду не давали векам сомкнуться.
Madame de Villefort, however, reassured by the silence, which was alone disturbed by the regular breathing of Valentine, again extended her hand, and half hidden by the curtains succeeded in emptying the contents of the phial into the glass.	Между тем г-жа де Вильфор, успокоенная тишиной, в которой опять слышалось ровное дыхание Валентины, решила, что девушка спит. Она снова протянула руку и, полускрытая пологом, сдвинутым к изголовью кровати, вылила в стакан Валентины остаток жидкости из флакона.

Then she retired so gently that Valentine did not know she had left the room.	Затем она удалилась так тихо, что Валентина не слышала ее движений.
She only witnessed the withdrawal of the arm--the fair round arm of a woman but twenty-five years old, and who yet spread death around her.	Она только видела, как исчезла рука, изящная округлая рука красивой двадцатипятилетней женщины, льющая смерть.
It is impossible to describe the sensations experienced by Valentine during the minute and a half Madame de Villefort remained in the room.	Невозможно выразить, что пережила Валентина за те полторы минуты, которые провела в ее комнате г-жа де Вильфор.
The grating against the library-door aroused the young girl from the stupor in which she was plunged, and which almost amounted to insensibility.	Слабое царапанье по шкафу вывело девушку из оцепенения.
She raised her head with an effort.	Она с усилием приподняла голову.
The noiseless door again turned on its hinges, and the Count of Monte Cristo reappeared.	Дверца бесшумно отворилась, и снова появился граф Монте-Кристо.
"Well," said he, "do you still doubt?"	- Что же, - спросил он, - вы еще сомневаетесь?
"Oh," murmured the young girl.	- Боже мой! - прошептала Валентина.
"Have you seen?"	- Вы видели?
"Alas!"	- Да!
"Did you recognize?"	- Вы узнали?
Valentine groaned.	Валентина застонала.
"Oh, yes;" she said, "I saw, but I cannot believe!"	- Да, - сказала она, - но я не могу поверить.
"Would you rather die, then, and cause Maximilian's death?"	- Вы предпочитаете умереть и тем самым убить Максимилиана?
"Oh," repeated the young girl, almost bewildered, "can I not leave the house?--can I not escape?"	- Боже мой, боже мой! - повторяла Валентина; ей казалось, что она сходит с ума. - Но разве я не могу уйти из дому, убежать?..
"Valentine, the hand which now threatens you will pursue you everywhere; your servants will be seduced with gold, and death will be offered to you disguised in every shape. You will find it in the water you drink from the spring, in the fruit you pluck from the tree."	- Валентина, рука, которая вас преследует, настигнет вас повсюду; золото купит ваших слуг, и смерть будет ждать вас во всех обличьях: в глотке воды из ручья, в плоде, сорванном с дерева.
"But did you not say that my kind grandfather's precaution had neutralized the poison?"	- Но ведь вы сами сказали, что дедушка приучил меня к яду.
"Yes, but not against a strong dose; the poison will be changed, and the quantity increased."	- Да, к одному яду, и притом в малой дозе; но яд переменят или усилят дозу.
He took the glass and raised it to his lips.	Он взял стакан и омочил губы.
"It is already done," he said; "brucine is no longer employed, but a simple narcotic!	- Так и есть! - сказал он. - Вас хотят отравить уже не бруцином, а простым наркотиком.
I can recognize the flavor of the alcohol in which it has been dissolved.	Я узнаю вкус спирта, в котором его растворили.

If you had taken what Madame de Villefort has poured into your glass, Valentine--Valentine--you would have been doomed!"	Если бы вы выпили то, что госпожа де Вильфор налила сейчас в этот стакан, Валентина, вы бы погибли!
"But," exclaimed the young girl, "why am I thus pursued?"	- Господи! - воскликнула девушка. - Но за что она меня преследует?
"Why?--are you so kind--so good--so unsuspicious of ill, that you cannot understand, Valentine?"	- Неужели вы так чисты сердцем, так далеки от всякого зла, что еще не поняли?
"No, I have never injured her."	- Нет, - сказала Валентина, - я ей ничего не сделала.
"But you are rich, Valentine; you have 200,000 livres a year, and you prevent her son from enjoying these 200,000. livres."	- Да ведь вы богаты, Валентина, у вас двести тысяч ливров годового дохода, и эти двести тысяч вы отнимаете у ее сына.
"How so?	- Но как же это?
The fortune is not her gift, but is inherited from my relations."	Ведь это не ее деньги, они достались мне от моих родных.
"Certainly; and that is why M. and Madame de Saint-Meran have died; that is why M. Noirtier was sentenced the day he made you his heir; that is why you, in your turn, are to die—it is because your father would inherit your property, and your brother, his only son, succeed to his."	- Разумеется. Вот почему и умерли маркиз и маркиза де Сен-Меран: нужно было, чтобы вы получили после них наследство; вот почему, в тот день, когда господин Нуартье сделал вас своей наследницей, он был приговорен; вот почему и вы, в свою очередь, должны умереть, Валентина; тогда ваш отец наследует после вас, а ваш брат, став единственным сыном, наследует после отца.
"Edward? Poor child!	- Эдуард, бедный мальчик!
Are all these crimes committed on his account?"	И все эти преступления совершаются из-за него!
"Ah, then you at length understand?"	- Наконец вы поняли!
"Heaven grant that this may not be visited upon him!"	- Боже, только бы все это не пало на него!
"Valentine, you are an angel!"	- Вы ангел, Валентина.
"But why is my grandfather allowed to live?"	- А дедушку, значит, пощадили?
"It was considered, that you dead, the fortune would naturally revert to your brother, unless he were disinherited; and besides, the crime appearing useless, it would be folly to commit it."	- Решили, что после вашей смерти его имущество все равно перейдет к вашему брату, если только дед не лишит его наследства, и что в конце концов преступление это было бы бесполезно, а потому особенно опасно.
"And is it possible that this frightful combination of crimes has been invented by a woman?"	- И в уме женщины мог зародиться такой план! Боже, боже мой!
"Do you recollect in the arbor of the Hotel des Postes, at Perugia, seeing a man in a brown cloak, whom your stepmother was questioning upon aqua tofana?	- Вспомните Перуджу, виноградную беседку в Почтовой гостинице и человека в коричневом плаще, которого ваша мачеха расспрашивала об аква-тофана.
Well, ever since then, the infernal project has been ripening in her brain."	Уже тогда этот адский замысел зрел в ее мозгу.
"Ah, then, indeed, sir," said the sweet girl, bathed in tears,	- Ах, граф, - воскликнула девушка, заливаясь слезами, - если так, я обречена!
"I see that I am condemned to die!"	- Нет, Валентина, нет!

"No, Valentine, for I have foreseen all their plots; no, your enemy is conquered since we know her, and you will live, Valentine--live to be happy yourself, and to confer happiness upon a noble heart; but to insure this you must rely on me."	Я все предвидел, и ваш враг побежден, ибо он разгадан; нет, вы будете жить, Валентина, жить -чтобы любить и быть любимой; чтобы стать счастливой и дать счастье благородному сердцу; но для этого вы должны всецело довериться мне.
"Command me, sir--what am I to do?"	- Приказывайте, граф, что мне делать?
"You must blindly take what I give you."	- Принять то, что я вам дам.
"Alas, were it only for my own sake, I should prefer to die!"	- Видит бог, - воскликнула Валентина, - будь я одинока, я предпочла бы умереть.
"You must not confide in any one--not even in your father."	- Вы не скажете никому ни слова, даже вашему отцу.
"My father is not engaged in this fearful plot, is he, sir?" asked Valentine, clasping her hands.	- Но мой отец непричастен к этому злодеянию, правда, граф? - сказала Валентина, умоляюще сложив руки.
"No; and yet your father, a man accustomed to judicial accusations, ought to have known that all these deaths have not happened naturally; it is he who should have watched over you--he should have occupied my place--he should have emptied that glass--he should have risen against the assassin.	- Нет, но ваш отец, человек искушенный в изобличении преступников, должен был предполагать, что все эти смерти у вас в доме неестественны. Ваш отец сам должен был вас охранять, он должен был быть в этот час на моем месте; он сам должен был выплеснуть эту жидкость; сам должен был уже подняться против убийцы.
Spectre against spectre!" he murmured in a low voice, as he concluded his sentence.	Призрак против призрака, - прошептал он, заканчивая свою мысль.
"Sir," said Valentine, "I will do all I can to live, for there are two beings whose existence depends upon mine--my grandfather and Maximilian."	- Я сделаю все, чтобы жить, граф, - сказала Валентина, - потому что есть два человека на свете, которые так меня любят, что умрут, если я умру: дедушка и Максимилиан.
"I will watch over them as I have over you."	- Я буду их охранять, как охранял вас.
"Well, sir, do as you will with me;" and then she added, in a low voice, "oh, heavens, what will befall me?"	- Скажите, что я должна делать, - спросила Валентина. - Господи, что со мной будет? -шепотом прибавила она.
"Whatever may happen, Valentine, do not be alarmed; though you suffer; though you lose sight, hearing, consciousness, fear nothing; though you should awake and be ignorant where you are, still do not fear; even though you should find yourself in a sepulchral vault or coffin. Reassure yourself, then, and say to yourself: 'At this moment, a friend, a father, who lives for my happiness and that of Maximilian, watches over me!'"	- Что бы с вами ни произошло, Валентина, не пугайтесь; если вы будете страдать, если вы потеряете зрение, слух, осязание, не страшитесь ничего; если вы очнетесь и не будете знать, где вы, не бойтесь, хотя бы вы проснулись в могильном склепе, в гробу; соберитесь с мыслями и скажите себе: в эту минуту меня охраняет друг, отец, человек, который хочет счастья мне и Максимилиану.
"Alas, alas, what a fearful extremity!"	- Боже, неужели так нужно?
"Valentine, would you rather denounce your stepmother?"	- Может быть, вы предпочитаете выдать вашу мачеху?
"I would rather die a hundred times--oh, yes, die!"	- Нет, нет, лучше умереть!

"No, you will not die; but will you promise me, whatever happens, that you will not complain, but hope?"	- Вы не умрете, Валентина. Что бы с вами ни произошло, обещайте мне не роптать и надеяться!
"I will think of Maximilian!"	- Я буду думать о Максимилиане.
"You are my own darling child, Valentine! I alone can save you, and I will."	- Я люблю вас, как родную дочь, Валентина; я один могу вас спасти, и я вас спасу.
Valentine in the extremity of her terror joined her hands,--for she felt that the moment had arrived to ask for courage,--and began to pray, and while uttering little more than incoherent words, she forgot that her white shoulders had no other covering than her long hair, and that the pulsations of her heart could be seen through the lace of her nightdress.	Валентина молитвенно сложила руки - она чувствовала, что только бог может поддержать ее в этот страшный час. Она шептала бессвязные слова, забыв о том, что ее плечи прикрыты только длинными волосами и что сквозь тонкое кружево пеньюара видно, как бьется ее сердце.
Monte Cristo gently laid his hand on the young girl's arm, drew the velvet coverlet close to her throat, and said with a paternal smile,--"My child, believe in my devotion to you as you believe in the goodness of providence and the love of Maximilian."	Граф осторожно дотронулся до ее руки, натянул ей на плечи бархатное одеяло и сказал с отеческой улыбкой: - Дитя мое, верьте моей преданности, как вы верите в милость божью и в любовь Максимилиана. Валентина взглянула на него благодарно и кротко, словно послушный ребенок.
Then he drew from his waistcoat-pocket the little emerald box, raised the golden lid, and took from it a pastille about the size of a pea, which he placed in her hand.	Тогда граф вынул из жилетного кармана изумрудную бонбоньерку, открыл золотую крышечку и положил на ладонь Валентины пилюлю величиною с горошину.
She took it, and looked attentively on the count; there was an expression on the face of her intrepid protector which commanded her veneration.	Валентина взяла ее и внимательно посмотрела на графа; на лице ее неустрашимого защитника сиял отблеск божественного могущества и величия.
She evidently interrogated him by her look.	Взгляд Валентины вопрошал.
"Yes," said he.	- Да, - сказал Монте-Кристо.
Valentine carried the pastille to her mouth, and swallowed it.	Валентина поднесла пилюлю к губам и проглотила ее.
"And now, my dear child, adieu for the present. I will try and gain a little sleep, for you are saved."	- До свидания, дитя мое, - сказал он. - Теперь я попытаюсь уснуть, ибо вы спасены.
"Go," said Valentine, "whatever happens, I promise you not to fear."	- Идите, - сказала Валентина, - я вам обещаю не бояться, что бы со мной ни случилось.
Monte Cristo for some time kept his eyes fixed on the young girl, who gradually fell asleep, yielding to the effects of the narcotic the count had given her.	Монте-Кристо долго смотрел на девушку, которая понемногу засыпала, побежденная действием наркотика.
Then he took the glass, emptied three parts of the contents in the fireplace, that it might be supposed Valentine had taken it, and replaced it on the table; then he disappeared, after throwing a farewell glance on Valentine, who slept with the confidence and innocence of an angel.	Затем он взял стакан, отлил три четверти в камин, чтобы можно было подумать, что Валентина пила из него, поставил его опять на ночной столик, потом подошел к книжному шкафу и исчез, бросив последний взгляд на Валентину; она засыпала безмятежно, как ангел, покоящийся у ног создателя.
Chapter 102.	V.
Valentine.	Валентина

The night-light continued to burn on the chimney-piece, exhausting the last drops of oil which floated on the surface of the water. The globe of the lamp appeared of a reddish hue, and the flame, brightening before it expired, threw out the last flickerings which in an inanimate object have been so often compared with the convulsions of a human creature in its final agonies. A dull and dismal light was shed over the bedclothes and curtains surrounding the young girl.	Ночник продолжал гореть на камине, поглощая последние капли масла, еще плававшие на поверхности воды; уже краснеющий круг окрашивал алебастровый колпачок, уже потрескивающий огонек вспыхивал последними искрами, ибо и у неживых предметов бывают предсмертные судороги, которые можно сравнить с человеческой агонией; тусклый, зловещий свет бросал опаловые отблески на белый полог постели Валентины.
All noise in the streets had ceased, and the silence was frightful.	Уличный шум затих и воцарилось жуткое безмолвие.
It was then that the door of Edward's room opened, and a head we have before noticed appeared in the glass opposite; it was Madame de Villefort, who came to witness the effects of the drink she had prepared.	И вот дверь из комнаты Эдуарда отворилась, и лицо, которое мы уже видели, отразилось в зеркале, висевшем напротив; то была г-жа де Вильфор, пришедшая посмотреть на действие напитка.
She stopped in the doorway, listened for a moment to the flickering of the lamp, the only sound in that deserted room, and then advanced to the table to see if Valentine's glass were empty.	Она остановилась на пороге, прислушалась к треску ночника, единственному звуку в этой комнате, которая казалась необитаемой, и затем тихо подошла к ночному столику, чтобы взглянуть, пуст ли стакан.
It was still about a quarter full, as we before stated.	Он был еще на четверть полон, как мы уже сказали.
Madame de Villefort emptied the contents into the ashes, which she disturbed that they might the more readily absorb the liquid; then she carefully rinsed the glass, and wiping it with her handkerchief replaced it on the table.	Госпожа де Вильфор взяла его, вылила остатки в камин и помешала золу, чтобы жидкость лучше впиталась; затем старательно выполоскала стакан, вытерла своим платком и поставила на прежнее место.
If any one could have looked into the room just then he would have noticed the hesitation with which Madame de Villefort approached the bed and looked fixedly on Valentine.	Она долго не решалась подойти к кровати и посмотреть на Валентину.
The dim light, the profound silence, and the gloomy thoughts inspired by the hour, and still more by her own conscience, all combined to produce a sensation of fear; the poisoner was terrified at the contemplation of her own work.	Этот мрачный свет, безмолвие, темные чары ночи, должно быть, нашли отклик в кромешных глубинах ее души; отравительница страшилась своего деяния.
At length she rallied, drew aside the curtain, and leaning over the pillow gazed intently on Valentine.	Наконец она собралась с духом, откинула полог, склонилась над изголовьем и посмотрела на Валентину.
The young girl no longer breathed, no breath issued through the half-closed teeth; the white lips no longer quivered--the eyes were suffused with a bluish vapor, and the long black lashes rested on a cheek white as wax.	Девушка не дышала; легчайшая пушинка не заколебалась бы на ее полуоткрытых, неподвижных губах, ее веки подернулись лиловой тенью и слегка припухли, и ее длинные темные ресницы осеняли уже пожелтевшую, как воск, кожу.

Madame de Villefort gazed upon the face so expressive even in its stillness; then she ventured to raise the coverlet and press her hand upon the young girl's heart.	Госпожа де Вильфор долго смотрела на это красноречивое в своей неподвижности лицо; наконец отважилась и, приподняв одеяло, приложила руку к сердцу девушки.
It was cold and motionless.	Оно не билось.
She only felt the pulsation in her own fingers, and withdrew her hand with a shudder.	Трепет, который она ощутила в пальцах, был биением ее собственного пульса; она вздрогнула и отняла руку.
One arm was hanging out of the bed; from shoulder to elbow it was moulded after the arms of Germain Pillon's "Graces," [*] but the fore-arm seemed to be slightly distorted by convulsion, and the hand, so delicately formed, was resting with stiff outstretched fingers on the framework of the bed.	Рука Валентины свесилась с кровати; рука эта, от плеча до запястья, казалась изваянной Жерменом Пилоном; но кисть была слегка искажена судорогой, и тонкие пальцы, оцепенев, застыли на красном дереве кровати.
The nails, too, were turning blue.	Лунки ногтей посинели.
* Germain Pillon was a famous French sculptor (1535-1598). His best known work is "The Three Graces," now in the Louvre. Madame de Villefort had no longer any doubt; all was over--she had consummated the last terrible work she had to accomplish.	У госпожи де Вильфор не оставалось сомнений: все было кончено; страшное дело, последнее из задуманных ею, наконец свершилось.
There was no more to do in the room, so the poisoner retired stealthily, as though fearing to hear the sound of her own footsteps; but as she withdrew she still held aside the curtain, absorbed in the irresistible attraction always exerted by the picture of death, so long as it is merely mysterious and does not excite disgust.	Отравительнице нечего было больше делать в этой комнате; она, не выпуская полога из рук, осторожно попятилась, видимо, страшась шума собственных шагов по ковру; она была заворожена зрелищем смерти, которое таит в себе неодолимое обаяние, пока смерть еще не разложение, а только неподвижность, пока она еще таинство, а не тлен.
Just then the lamp again flickered; the noise startled Madame de Villefort, who shuddered and dropped the curtain.	Минуты проходили, а г-жа де Вильфор все не могла выпустить полог, который она простерла, как саван, над головой Валентины.
Immediately afterwards the light expired, and the room was plunged in frightful obscurity, while the clock at that minute struck half-past four.	Она платила дань раздумью, а раздумье преступника - муки совести.
Overpowered with agitation, the poisoner succeeded in groping her way to the door, and reached her room in an agony of fear.	Ночник затрещал громче. Госпожа де Вильфор вздрогнула и выпустила полог. В ту же секунду ночник погас, и комната погрузилась в непроглядный мрак. И в этом мраке вдруг ожили часы и пробили половину пятого. Преступница, затрепетав, ощупью добралась до двери и вернулась к себе с каплями холодного пота на лбу.
The darkness lasted two hours longer; then by degrees a cold light crept through the Venetian blinds, until at length it revealed the objects in the room.	Еще два часа комната оставалась погруженной во тьму. Затем понемногу ее залил бледный свет, проникая сквозь ставни; он стал ярче и вернул предметам краски и очертания.
About this time the nurse's cough was heard on the stairs and the woman entered the room with a cup in her hand.	Вскоре на лестнице раздалось покашливание, и в комнату Валентины вошла сиделка с чашкой в руках.

To the tender eye of a father or a lover, the first glance would have sufficed to reveal Valentine's condition; but to this hireling, Valentine only appeared to sleep.	Отцу, возлюбленному первый взгляд сказал бы: Валентина умерла; но для этой наемницы Валентина только спала.
"Good," she exclaimed, approaching the table, "she has taken part of her draught; the glass is three-quarters empty."	- Так, - сказала она, подходя к ночному столику, -она выпила часть микстуры, стакан на две трети пуст.
Then she went to the fireplace and lit the fire, and although she had just left her bed, she could not resist the temptation offered by Valentine's sleep, so she threw herself into an arm-chair to snatch a little more rest.	Затем она подошла к камину, развела огонь, села в кресло и, хотя она только что встала с постели, воспользовалась сном Валентины, чтобы еще немного подремать.
The clock striking eight awoke her.	Она проснулась, когда часы били восемь.
Astonished at the prolonged slumber of the patient, and frightened to see that the arm was still hanging out of the bed, she advanced towards Valentine, and for the first time noticed the white lips.	Удивленная непробудным сном больной, испуганная свесившейся рукой, которой спящая так и не шевельнула, сиделка подошла к кровати и только тогда заметила похолодевшие губы и остывшую грудь.
She tried to replace the arm, but it moved with a frightful rigidity which could not deceive a sick-nurse.	Она хотела поднять руку Валентины, но закоченевшая рука была так неподатлива, что сиделка поняла все.
She screamed aloud; then running to the door exclaimed,--"Help, help!"	Она в ужасе вскрикнула и бросилась к двери. -Помогите! - закричала она. - Помогите!
"What is the matter?" asked M. d'Avrigny, at the foot of the stairs, it being the hour he usually visited her.	- Что случилось? - ответил снизу голос д'Авриньи. Это был час его ежедневного визита.
"What is it?" asked Villefort, rushing from his room. "Doctor, do you hear them call for help?"	- Что случилось? - послышался голос Вильфора, быстро выходящего из кабинета. - Доктор, вы слышите, зовут на помощь?
"Yes, yes; let us hasten up; it was in Valentine's room."	- Да, да, - отвечал д'Авриньи, - идем, идем скорее к Валентине.
But before the doctor and the father could reach the room, the servants who were on the same floor had entered, and seeing Valentine pale and motionless on her bed, they lifted up their hands towards heaven and stood transfixed, as though struck by lightening.	Но прежде чем подоспели отец и доктор, слуги, находившиеся в комнатах и коридорах того же этажа, уже вошли и, увидев Валентину, бледную и неподвижную на кровати, в отчаянии ломали руки.
"Call Madame de Villefort!--Wake Madame de Villefort!" cried the procureur from the door of his chamber, which apparently he scarcely dared to leave.	- Позовите госпожу де Вильфор, разбудите госпожу де Вильфор, - кричал королевский прокурор, стоя на пороге, которого он, казалось, не смел переступить.
But instead of obeying him, the servants stood watching M. d'Avrigny, who ran to Valentine, and raised her in his arms.	Но слуги, не отвечая, смотрели на д'Авриньи, который вошел в комнату, бросился к Валентине и приподнял ее.
"What?--this one, too?" he exclaimed. "Oh, where will be the end?"	- И эта!.. - прошептал он, опуская ее. - О господи, когда же конец?!
Villefort rushed into the room.	Вильфор вбежал в комнату.
"What are you saying, doctor?" he exclaimed, raising his hands to heaven.	- Боже мой, что вы сказали, - отчаянно крикнул он. - Доктор!.. Доктор!..

"I say that Valentine is dead!" replied d'Avrigny, in a voice terrible in its solemn calm.	- Я сказал, что Валентина умерла, - торжественно и сурово ответил д'Авриньи.
M. de Villefort staggered and buried his head in the bed.	Вильфор рухнул на колени, как подкошенный, уронив голову на постель Валентины.
On the exclamation of the doctor and the cry of the father, the servants all fled with muttered imprecations; they were heard running down the stairs and through the long passages, then there was a rush in the court, afterwards all was still; they had, one and all, deserted the accursed house.	При словах доктора, при возгласе отца охваченные паникой слуги выбежали вон с глухими проклятиями; на лестницах и в коридорах были слышны их торопливые шаги, затем громкий шум во дворе; потом все стихло; все, от первого до последнего, бежали из проклятого дома.
Just then, Madame de Villefort, in the act of slipping on her dressing-gown, threw aside the drapery and for a moment stood motionless, as though interrogating the occupants of the room, while she endeavored to call up some rebellious tears.	Тогда г-жа де Вильфор в накинутом на плечи пеньюаре приподняла портьеру; она остановилась на пороге, притворяясь удивленной и стараясь выдавить несколько непокорных слезинок.
On a sudden she stepped, or rather bounded, with outstretched arms, towards the table.	Вдруг она побледнела и, вытянув руки, подскочила к ночному столику.
She saw d'Avrigny curiously examining the glass, which she felt certain of having emptied during the night.	Она увидела, что д'Авриньи нагнулся и внимательно рассматривает стакан, который она своими руками опорожнила в эту ночь.
It was now a third full, just as it was when she threw the contents into the ashes.	В стакане было ровно столько жидкости, сколько она выплеснула в золу камина.
The spectre of Valentine rising before the poisoner would have alarmed her less.	Если бы дух Валентины встал перед ней, отравительница была бы не так потрясена.
It was, indeed, the same color as the draught she had poured into the glass, and which Valentine had drunk}; it was indeed the poison, which could not deceive M. d'Avrigny, which he now examined so closely; it was doubtless a miracle from heaven, that, notwithstanding her precautions, there should be some trace, some proof remaining to reveal the crime.	Этот цвет - цвет напитка, который она налила Валентине в стакан и который Валентина выпила; этот яд не может обмануть глаза д'Авриньи, и д'Авриньи внимательно его рассматривает; это чудо, которое сотворил бог, дабы вопреки всем уловкам убийцы остался след, доказательство, улика преступления.
While Madame de Villefort remained rooted to the spot like a statue of terror, and Villefort, with his head hidden in the bedclothes, saw nothing around him, d'Avrigny approached the window, that he might the better examine the contents of the glass, and dipping the tip of his finger in, tasted it.	Пока г-жа де Вильфор стояла неподвижно, как воплощение страха, а Вильфор, припав лицом к постели умершей, не видел ничего вокруг, д'Авриньи подошел к окну. Еще раз тщательно рассмотрев содержимое стакана, он обмакнул в жидкость кончик пальца.
"Ah," he exclaimed, "it is no longer brucine that is used; let me see what it is!"	- Это уже не бруцин, - прошептал он, -посмотрим, что это такое!
Then he ran to one of the cupboards in Valentine's room, which had been transformed into a medicine closet, and taking from its silver case a small bottle of nitric acid, dropped a little of it into the liquor, which immediately changed to a blood-red color.	Он подошел к одному из шкафов, превращенному в аптечку, и, вынув из серебряного футляра склянку с азотной кислотой, налил несколько капель в опаловую жидкость, тотчас же окрасившуюся в кроваво-красный цвет.
"Ah," exclaimed d'Avrigny, in a voice in which the horror of a judge unveiling the truth was mingled with the delight of a student making a discovery.	- Так! - сказал д'Авриньи с отвращением судьи, перед которым открывается истина, и с радостью ученого, разрешившего сложную задачу.

Madame de Villefort was overpowered, her eyes first flashed and then swam, she staggered towards the door and disappeared.	Госпожа де Вильфор оглянулась по сторонам; глаза ее вспыхнули, потом погасли; она, шатаясь, нащупала рукою дверь и скрылась.
Directly afterwards the distant sound of a heavy weight falling on the ground was heard, but no one paid any attention to it; the nurse was engaged in watching the chemical analysis, and Villefort was still absorbed in grief.	Через минуту послышался шум падающего тела. Но никто не обратил на это внимания. Сиделка следила за действиями доктора, Вильфор пребывал все в том же забытьи.
M. d'Avrigny alone had followed Madame de Villefort with his eyes, and watched her hurried retreat.	Один д'Авриньи проводил глазами г-жу де Вильфор и заметил ее поспешный уход.
He lifted up the drapery over the entrance to Edward's room, and his eye reaching as far as Madame de Villefort's apartment, he beheld her extended lifeless on the floor.	Он приподнял портьеру, и через комнату Эдуарда его взгляд проник в спальню; г-жа де Вильфор без движения лежала на полу.
"Go to the assistance of Madame de Villefort," he said to the nurse. "Madame de Villefort is ill."	- Ступайте туда, - сказал он сиделке, - г-же де Вильфор дурно.
"But Mademoiselle de Villefort"--stammered the nurse.	- Но мадемуазель Валентина? - проговорила она с запинкой.
"Mademoiselle de Villefort no longer requires help," said d'Avrigny, "since she is dead."	- Мадемуазель Валентина не нуждается больше в помощи, - сказал д'Авриньи, - она умерла.
"Dead,--dead!" groaned forth Villefort, in a paroxysm of grief, which was the more terrible from the novelty of the sensation in the iron heart of that man.	- Умерла! Умерла! - стонал Вильфор в пароксизме душевной муки, тем более раздирающей, что она была неизведанной, новой, неслыханной для этого стального сердца.
"Dead!" repeated a third voice.	- Что я слышу!
"Who said Valentine was dead?"	Умерла? - воскликнул третий голос. - Кто сказал, что Валентина умерла?
The two men turned round, and saw Morrel standing at the door, pale and terror-stricken.	Вильфор и доктор обернулись. В дверях стоял Моррель, бледный, потрясенный, страшный.
This is what had happened.	Вот что произошло.
At the usual time, Morrel had presented himself at the little door leading to Noirtier's room.	В обычный час, через маленькую дверь, ведущую к Нуартье, явился Моррель.
Contrary to custom, the door was open, and having no occasion to ring he entered.	Против обыкновения, дверь не была заперта; ему не пришлось звонить, и он вошел.
He waited for a moment in the hall and called for a servant to conduct him to M. Noirtier; but no one answered, the servants having, as we know, deserted the house.	Он постоял в прихожей, зовя прислугу, чтобы кто-нибудь проводил его к Нуартье. Но никто не откликался; слуги, как известно, покинули дом.
Morrel had no particular reason for uneasiness; Monte Cristo had promised him that Valentine should live, and so far he had always fulfilled his word.	Моррель не имел особых поводов к беспокойству: Монте-Кристо обещал ему, что Валентина будет жить, и до сих пор это обещание не было нарушено.
Every night the count had given him news, which was the next morning confirmed by Noirtier.	Каждый вечер граф приносил ему хорошие вести, подтверждаемые на следующий день самим Нуартье.

Still this extraordinary silence appeared strange to him, and he called a second and third time; still no answer.	Все же это безлюдье показалось ему странным; он позвал еще раз, в третий раз; та же тишина.
Then he determined to go up.	Тогда он решил подняться.
Noirtier's room was opened, like all the rest.	Дверь Нуартье была открыта, как и остальные двери.
The first thing he saw was the old man sitting in his arm-chair in his usual place, but his eyes expressed alarm, which was confirmed by the pallor which overspread his features.	Первое, что бросилось ему в глаза, был старик, сидевший в кресле, на своем обычном месте; он был очень бледен, и в его расширенных глазах застыл испуг.
"How are you, sir?" asked Morrel, with a sickness of heart.	- Как вы поживаете, сударь? - спросил Моррель, не без замирания сердца.
"Well," answered the old man, by closing his eyes; but his appearance manifested increasing uneasiness.	- Хорошо, - показал старик, - хорошо. Но его лицо выражало все большую тревогу.
"You are thoughtful, sir," continued Morrel; "you want something; shall I call one of the servants?"	- Вы чем-то озабочены, - продолжал Моррель, -позвать кого-нибудь из слуг?
"Yes," replied Noirtier.	- Да, - показал Нуартье.
Morrel pulled the bell, but though he nearly broke the cord no one answered.	Моррель стал звонить изо всех сил; но, сколько он ни дергал за шнур, никто не подходил.
He turned towards Noirtier; the pallor and anguish expressed on his countenance momentarily increased.	Он повернулся к Нуартье; лицо старика становилось все бледнее и тревожнее.
"Oh," exclaimed Morrel, "why do they not come?	- Боже мой! - сказал Моррель. - Почему никто не идет?
Is any one ill in the house?"	Еще кто-нибудь заболел?
The eyes of Noirtier seemed as though they would start from their sockets.	Глаза Нуартье, казалось, готовы были выскочить из орбит.
"What is the matter? You alarm me.	- Да что с вами? - продолжал Моррель. - Вы меня пугаете!
Valentine? Valentine?"	Валентина?
"Yes, yes," signed Noirtier.	- Да! Да! - показал Нуартье.
Maximilian tried to speak, but he could articulate nothing; he staggered, and supported himself against the wainscot.	Максимилиан открыл рот, но не мог вымолвить ни слова; он зашатался и прислонился к стене.
Then he pointed to the door.	Затем он указал рукой на дверь.
"Yes, yes, yes!" continued the old man.	- Да! Да! Да! - показал старик.
Maximilian rushed up the little staircase, while Noirtier's eyes seemed to say,--"Quicker, quicker!"	Максимилиан бросился к маленькой лестнице и спустился по ней в два прыжка, между тем как Нуартье, казалось, кричал ему глазами: - Скорей, скорей!
In a minute the young man darted through several rooms, till at length he reached Valentine's.	Моррель в одну минуту пробежал несколько комнат, пустых, как и весь дом, и достиг комнаты Валентины.

There was no occasion to push the door, it was wide open.	Ему не пришлось отворять дверь, она была раскрыта настежь.
A sob was the only sound he heard.	Первое, что он услышал, было рыдание.
He saw as though in a mist, a black figure kneeling and buried in a confused mass of white drapery.	Он увидел, как в тумане, черную фигуру, стоявшую на коленях и зарывшуюся в беспорядочную груду белых покрывал.
A terrible fear transfixed him.	Страх, смертельный страх пригвоздил его к порогу.
It was then he heard a voice exclaim	И тут он услышал голос, который говорил:
"Valentine is dead!" and another voice which, like an echo repeated,--"Dead,--dead!"	- Валентина умерла, - и другой, который отозвался, как эхо: - Умерла! Умерла!
Chapter 103.	VI.
Maximilian.	Максимилиан
Villefort rose, half ashamed of being surprised in such a paroxysm of grief.	Вильфор поднялся, почти стыдясь того, что его застали в припадке такого отчаяния.
The terrible office he had held for twenty-five years had succeeded in making him more or less than man.	Должность грозного обвинителя, которую он занимал в течение двадцати пяти лет, сделала из него нечто большее или, быть может, меньшее, чем человек.
His glance, at first wandering, fixed itself upon Morrel.	Его взгляд, в первый миг растерянный и блуждающий, остановился на Максимилиане.
"Who are you, sir," he asked, "that forget that this is not the manner to enter a house stricken with death?	- Кто вы, сударь? - сказал он. - Откуда вы? Так не входят в дом, где обитает смерть.
Go, sir, go!"	Уйдите!
But Morrel remained motionless; he could not detach his eyes from that disordered bed, and the pale corpse of the young girl who was lying on it.	Моррель не двигался, он не мог оторвать глаз от ужасного зрелища: от смятой постели и бледного лица на подушках.
"Go!--do you hear?" said Villefort, while d'Avrigny advanced to lead Morrel out.	- Уходите! Слышите? - крикнул Вильфор. Д'Авриньи тоже подошел, чтобы заставить Максимилиана уйти.
Maximilian stared for a moment at the corpse, gazed all around the room, then upon the two men; he opened his mouth to speak, but finding it impossible to give utterance to the innumerable ideas that occupied his brain, he went out, thrusting his hands through his hair in such a manner that Villefort and d'Avrigny, for a moment diverted from the engrossing topic, exchanged glances, which seemed to say,--"He is mad!"	Тот окинул безумным взором Валентину, обоих мужчин, комнату, хотел, по-видимому, что-то сказать, наконец, не находя ни слова, чтобы ответить, несмотря на вихрь горестных мыслей, проносившихся в его мозгу, он схватился за голову и бросился к выходу; Вильфор и д'Авриньи, на минуту отвлеченные от своих дум, посмотрели ему вслед и обменялись взглядом, который говорил: "Это сумасшедший".
But in less than five minutes the staircase groaned beneath an extraordinary weight. Morrel was seen carrying, with superhuman strength, the arm-chair containing Noirtier up-stairs.	Но не прошло и пяти минут, как лестница заскрипела под тяжелыми шагами, и появился Моррель, который, с нечеловеческой силой подняв кресло Нуартье, внес старика на второй этаж.

When he reached the landing he placed the arm-chair on the floor and rapidly rolled it into Valentine's room.	Дойдя до площадки, Моррель опустил кресло на пол и быстро вкатил его в комнату Валентины.
This could only have been accomplished by means of unnatural strength supplied by powerful excitement.	Все это он проделал с удесятеренной силой исступленного отчаяния.
But the most fearful spectacle was Noirtier being pushed towards the bed, his face expressing all his meaning, and his eyes supplying the want of every other faculty.	Но страшнее всего было лицо Нуартье, когда Моррель подвез его к кровати Валентины; на этом лице напряженно жили одни глаза, в них сосредоточились все силы и все чувства паралитика.
That pale face and flaming glance appeared to Villefort like a frightful apparition.	И при виде этого бледного лица с горящим взглядом Вильфор испугался.
Each time he had been brought into contact with his father, something terrible had happened.	Всю жизнь, всякий раз, как он сталкивался со своим отцом, происходило что-нибудь ужасное.
"See what they have done!" cried Morrel, with one hand leaning on the back of the chair, and the other extended towards Valentine. "See, my father, see!"	- Смотрите, что они сделали! - крикнул Моррель, все еще опираясь одной рукой на спинку кресла, которое он подкатил к кровати, а другой указывая на Валентину. - Смотрите, отец!
Villefort drew back and looked with astonishment on the young man, who, almost a stranger to him, called Noirtier his father.	Вильфор отступил на шаг и с удивлением смотрел на молодого человека, ему почти незнакомого, который называл Нуартье своим отцом.
At this moment the whole soul of the old man seemed centred in his eyes which became bloodshot; the veins of the throat swelled; his cheeks and temples became purple, as though he was struck with epilepsy; nothing was wanting to complete this but the utterance of a cry.	Казалось, в этот миг вся душа старика перешла в его налившиеся кровью глаза; жилы на лбу вздулись, синева, вроде той, которая заливает кожу эпилептиков, покрыла шею, щеки и виски; этому внутреннему взрыву, потрясающему все его существо, не хватало только крика.
And the cry issued from his pores, if we may thus speak--a cry frightful in its silence.	Этот крик словно выступал из всех пор, страшный в своей немоте, раздражающий в своей беззвучности.
D'Avrigny rushed towards the old man and made him inhale a powerful restorative.	Д'Авриньи бросился к старику и дал ему понюхать спирту.
"Sir," cried Morrel, seizing the moist hand of the paralytic, "they ask me who I am, and what right I have to be here.	- Сударь, - крикнул тогда Моррель, схватив недвижную руку паралитика, - меня спрашивают, кто я такой и по какому праву я здесь.
Oh, you know it, tell them, tell them!"	Вы знаете, скажите им, скажите!
And the young man's voice was choked by sobs.	Рыдания заглушили его голос.
As for the old man, his chest heaved with his panting respiration.	Прерывистое дыхание сотрясало грудь старика.
One could have thought that he was undergoing the agonies preceding death.	Это возбуждение было похоже на начало агонии.
At length, happier than the young man, who sobbed without weeping, tears glistened in the eyes of Noirtier.	Наконец слезы хлынули из глаз Нуартье, более счастливого, чем Моррель, который рыдал без слез. Старик не мог наклонить голову и лишь закрыл глаза.

"Tell them," said Morrel in a hoarse voice, "tell them that I am her betrothed. Tell them she was my beloved, my noble girl, my only blessing in the world.	- Скажите, что я был ее женихом, - продолжал Моррель. - Скажите, что она была моим другом, моей единственной любовью на свете!
Tell them--oh, tell them, that corpse belongs to me!"	Скажите им, что ее бездыханный труп принадлежит мне!
The young man overwhelmed by the weight of his anguish, fell heavily on his knees before the bed, which his fingers grasped with convulsive energy.	И он бросился на колени перед постелью, судорожно вцепившись в нее руками.
D'Avrigny, unable to bear the sight of this touching emotion, turned away; and Villefort, without seeking any further explanation, and attracted towards him by the irresistible magnetism which draws us towards those who have loved the people for whom we mourn, extended his hand towards the young man.	Видеть этого большого, сильного человека, раздавленного горем, было так мучительно, что д'Авриньи отвернулся, чтобы скрыть волнение; Вильфор, не требуя больше объяснений, покоренный притягательной силой, которая влечет нас к людям, любившим тех, кого мы оплакиваем, протянул Моррелю руку.
But Morrel saw nothing; he had grasped the hand of Valentine, and unable to weep vented his agony in groans as he bit the sheets.	Но Максимилиан ничего не видел; он схватил ледяную руку Валентины и, не умея плакать, глухо стонал, сжимая зубами край простыни.
For some time nothing was heard in that chamber but sobs, exclamations, and prayers.	Несколько минут в этой комнате слышались только рыдания, проклятия и молитвы.
At length Villefort, the most composed of all, spoke:	И все же один звук господствовал над всем: то было хриплое, страшное дыхание Нуартье. Казалось, при каждом вдохе рвались жизненные пружины в его груди. Наконец Вильфор, владевший собой лучше других и как бы уступивший на время свое место Максимилиану, решился заговорить.
"Sir," said he to Maximilian, "you say you loved Valentine, that you were betrothed to her.	- Сударь, - сказал он, - вы говорите, что вы любили Валентину, что вы были ее женихом.
I knew nothing of this engagement, of this love, yet I, her father, forgive you, for I see that your grief is real and deep; and besides my own sorrow is too great for anger to find a place in my heart.	Я не знал об этой любви, о вашем сговоре; и все же я, ее отец, прощаю вам это; ибо, я вижу, ваше горе велико и неподдельно. Ведь и мое горе слишком велико, чтобы в душе у меня оставалось место для гнева.
But you see that the angel whom you hoped for has left this earth--she has nothing more to do with the adoration of men. Take a last farewell, sir, of her sad remains; take the hand you expected to possess once more within your own, and then separate yourself from her forever.	Но вы видите, ангел, который сулил вам счастье, покинул землю; ей не нужно больше земного поклонения, ныне она предстала перед творцом: проститесь же с ее бренными останками, коснитесь в последний раз руки, которую вы ждали, и расстаньтесь с ней навсегда.
Valentine now requires only the ministrations of the priest."	Валентине нужен теперь только священник, который ее благословит.
"You are mistaken, sir," exclaimed Morrel, raising himself on one knee, his heart pierced by a more acute pang than any he had yet felt--"you are mistaken; Valentine, dying as she has, not only requires a priest, but an avenger.	- Вы ошибаетесь, сударь, - воскликнул Моррель, подымаясь на одно колено, и его сердце пронзила такая боль, какой он никогда еще не испытывал, -вы ошибаетесь. Валентина умерла, но она умерла такой смертью, что нуждается не только в священнике, но и в мстителе!

You, M. de Villefort, send for the priest; I will be the avenger."	Посылайте за священником, господин де Вильфор, а мстителем буду я!
"What do you mean, sir?" asked Villefort, trembling at the new idea inspired by the delirium of Morrel.	- Что вы хотите сказать, сударь! - пробормотал Вильфор. Полубезумный выкрик Морреля заставил его содрогнуться.
"I tell you, sir, that two persons exist in you; the father has mourned sufficiently, now let the procureur fulfil his office."	- Я хочу сказать, что в вас - два человека, сударь! -продолжал Моррель. - Отец довольно плакал -пусть выступит королевский прокурор.
The eyes of Noirtier glistened, and d'Avrigny approached.	Глаза Нуартье сверкнули; д'Авриньи подошел поближе.
"Gentlemen," said Morrel, reading all that passed through the minds of the witnesses to the scene, "I know what I am saying, and you know as well as I do what I am about to say--Valentine has been assassinated!"	- Я знаю, что говорю, сударь, - продолжал Моррель, читая по лицам присутствующих их чувства, - и вы знаете не хуже моего, то, что я скажу: Валентину убили!
Villefort hung his head, d'Avrigny approached nearer, and Noirtier said "Yes" with his eyes.	Вильфор опустил голову; д'Авриньи подошел еще на шаг; Нуартье утвердительно опустил веки.
"Now, sir," continued Morrel, "in these days no one can disappear by violent means without some inquiries being made as to the cause of her disappearance, even were she not a young, beautiful, and adorable creature like Valentine.	- В наше время, - продолжал Моррель, - живое существо, даже не такое юное и прекрасное, как Валентина, не может умереть насильственной смертью без того, чтобы не потребовали отчета в его гибели.
Mr. Procureur," said Morrel with increasing vehemence, "no mercy is allowed; I denounce the crime; it is your place to seek the assassin."	Г осподин королевский прокурор, - закончил Моррель с возрастающим жаром, - здесь нет места жалости! Я вам указываю на преступление, ищите убийцу!
The young man's implacable eyes interrogated Villefort, who, on his side, glanced from Noirtier to d'Avrigny.	И его неумолимый взгляд вопрошал Вильфора, который, в свою очередь, искал взгляда то Нуартье, то д'Авриньи.
But instead of finding sympathy in the eyes of the doctor and his father, he only saw an expression as inflexible as that of Maximilian.	Но вместо того чтобы поддержать Вильфора, отец и доктор ответили ему таким же непреклонным взглядом.
"Yes," indicated the old man.	- Да! - показал старик.
"Assuredly," said d'Avrigny.	- Верно! - сказал д'Авриньи.
"Sir," said Villefort, striving to struggle against this triple force and his own emotion,--"sir, you are deceived; no one commits crimes here. I am stricken by fate. It is horrible, indeed, but no one assassinates."	- Вы ошибаетесь, сударь, - проговорил Вильфор, пытаясь побороть волю трех человек и свое собственное волнение, - в моем доме не совершается преступлений; меня разит судьба, меня тяжко испытует бог, но у меня никого не убивают!
The eyes of Noirtier lighted up with rage, and d'Avrigny prepared to speak.	Глаза Нуартье сверкнули; д'Авриньи открыл рот, чтобы возразить.
Morrel, however, extended his arm, and commanded silence.	Моррель протянул руку, призывая к молчанию.
"And I say that murders are committed here," said Morrel, whose voice, though lower in tone, lost none of its terrible distinctness:	- А я вам говорю, что здесь убивают! - сказал он негромко, но грозно.

"I tell you that this is the fourth victim within the last four months.	Я вам говорю, что это уже четвертая жертва за четыре месяца!
I tell you, Valentine's life was attempted by poison four days ago, though she escaped, owing to the precautions of M. Noirtier.	Я вам говорю, что четыре дня тому назад уже пытались отравить Валентину, но это не удалось благодаря предосторожности господина Нуартье!
I tell you that the dose has been double, the poison changed, and that this time it has succeeded.	Я вам говорю, что дозу удвоили или переменили яд, и на этот раз злодеяние удалось!
I tell you that you know these things as well as I do, since this gentleman has forewarned you, both as a doctor and as a friend."	Я вам говорю, что вы это знаете так же хорошо, как и я, потому что господин д'Авриньи вас об этом предупредил и как врач, и как друг.
"Oh, you rave, sir," exclaimed Villefort, in vain endeavoring to escape the net in which he was taken.	- Вы бредите, сударь, - сказал Вильфор, тщетно пытаясь освободиться от захлестнувшей его петли.
"I rave?" said Morrel; "well, then, I appeal to M. d'Avrigny himself.	- Я брежу? - воскликнул Моррель. - В таком случае я обращаюсь к самому господину д'Авриньи.
Ask him, sir, if he recollects the words he uttered in the garden of this house on the night of Madame de Saint-Meran's death. You thought yourselves alone, and talked about that tragical death, and the fatality you mentioned then is the same which has caused the murder of Valentine."	Спросите у него, сударь, помнит ли он слова, произнесенные им в вашем саду, перед этим домом в вечер смерти госпожи де Сен-Меран; тогда вы оба, думая, что вы одни, говорили об этой трагической смерти; вы ссылаетесь на судьбу, вы несправедливо обвиняете бога, но судьба и бог участвовали в этой смерти только тем, что создали убийцу Валентины!
Villefort and d'Avrigny exchanged looks.	Вильфор и д'Авриньи переглянулись.
"Yes, yes," continued Morrel; "recall the scene, for the words you thought were only given to silence and solitude fell into my ears.	- Да, да, припомните, - сказал Моррель, - вы думали, что эти слова были сказаны в тишине и одиночестве, затерялись во мраке, но они достигли моих ушей.
Certainly, after witnessing the culpable indolence manifested by M. de Villefort towards his own relations, I ought to have denounced him to the authorities; then I should not have been an accomplice to thy death, as I now am, sweet, beloved Valentine; but the accomplice shall become the avenger. This fourth murder is apparent to all, and if thy father abandon thee, Valentine, it is I, and I swear it, that shall pursue the assassin."	Конечно, после этого вечера, видя преступную снисходительность господина де Вильфора к своим близким, я должен был все раскрыть властям. Я не был бы тогда одним из виновников твоей смерти, Валентина, любимая! Но виновник превратится в мстителя; это четвертое убийство очевидно для всякого, и если отец твоей покинет тебя, Валентина, клянусь тебе, я сам буду преследовать убийцу!
And this time, as though nature had at least taken compassion on the vigorous frame, nearly bursting with its own strength, the words of Morrel were stifled in his throat; his breast heaved; the tears, so long rebellious, gushed from his eyes; and he threw himself weeping on his knees by the side of the bed.	И словно природа сжалилась, наконец, над этим сильным человеком, готовым сломиться под натиском собственной силы, - последние слова Морреля замерли в его гортани, из груди его вырвалось рыдание, непокорные слезы хлынули из глаз, он покачнулся и с плачем вновь упал на колени у кровати Валентины.
Then d'Avrigny spoke.	Тогда настала очередь д'Авриньи.

"And I, too," he exclaimed in a low voice, "I unite with M. Morrel in demanding justice for crime; my blood boils at the idea of having encouraged a murderer by my cowardly concession."	- Я разделяю чувства господина Морреля и тоже требую правосудия, - сказал он громко. - У меня сердце разрывается от мысли, что моя малодушная снисходительность поощрила убийцу!
"Oh, merciful heavens!" murmured Villefort.	- Боже мой! - еле слышно прошептал Вильфор.
Morrel raised his head, and reading the eyes of the old man, which gleamed with unnatural lustre,--"Stay," he said,	Моррель поднял голову и, читая в глазах старика, горящих нечеловеческим пламенем, сказал:
"M. Noirtier wishes to speak."	- Смотрите, господин Нуартье хочет говорить.
"Yes," indicated Noirtier, with an expression the more terrible, from all his faculties being centred in his glance.	- Да, - показал Нуартье с выражением особенно ужасным, потому что все способности этого несчастного, беспомощного старика были сосредоточены в его взгляде.
"Do you know the assassin?" asked Morrel.	- Вы знаете убийцу? - спросил Моррель.
"Yes," replied Noirtier.	- Да, - ответил Нуартье.
"And will you direct us?" exclaimed the young man.	- И вы нам укажете его? - воскликнул Максимилиан. - Мы слушаем!
"Listen, M. d'Avrigny, listen!"	Господин д'Авриньи, слушайте!
Noirtier looked upon Morrel with one of those melancholy smiles which had so often made Valentine happy, and thus fixed his attention.	Г лаза Нуартье улыбнулись несчастному Моррелю грустно и нежно, одной из тех улыбок, которые так часто радовали Валентину.
Then, having riveted the eyes of his interlocutor on his own, he glanced towards the door.	Затем, как бы приковав глаза собеседника к своим, он перевел взгляд на дверь.
"Do you wish me to leave?" said Morrel, sadly.	- Вы хотите, чтобы я вышел? - горестно воскликнул Моррель.
"Yes," replied Noirtier.	- Да, - показал Нуартье.
"Alas, alas, sir, have pity on me!"	- Пожалейте меня!
The old man's eyes remained fixed on the door.	Глаза старика оставались неумолимо устремленными на дверь.
"May I, at least, return?" asked Morrel.	- Но потом мне можно будет вернуться? - спросил Максимилиан.
"Yes."	- Да.
"Must I leave alone?"	- Я должен выйти один?
"No."	- Нет.
"Whom am I to take with me?	- Кого же я должен увести?
The procureur?"	Господина де Вильфора?
"No."	- Нет.
"The doctor?"	- Доктора?
"Yes."	- Да.
"You wish to remain alone with M. de Villefort?"	- Вы хотите остаться с господином де Вильфором?

"Yes."	- Да.
"But can he understand you?"	- А он поймет вас?
"Yes."	- Да.
"Oh," said Villefort, inexpressibly delighted to think that the inquiries were to be made by him alone,--"oh, be satisfied, I can understand my father."	- Будьте спокойны, - сказал Вильфор, радуясь, что следствие будет вестись с глазу на глаз, - я отлично понимаю отца. Хотя он говорил это с почти радостным выражением, зубы его громко стучали.
D'Avrigny took the young man's arm, and led him out of the room.	Д'Авриньи взял Максимилиана под руку и увел его в соседнюю комнату.
A more than deathlike silence then reigned in the house.	Тогда во всем доме воцарилось молчание, более глубокое, чем молчание смерти.
At the end of a quarter of an hour a faltering footstep was heard, and Villefort appeared at the door of the apartment where d'Avrigny and Morrel had been staying, one absorbed in meditation, the other in grief.	Наконец через четверть часа послышались нетвердые шаги, и Вильфор появился на пороге гостиной, где находились д'Авриньи и Моррель, один - погруженный в задумчивость, другой -задыхающийся от горя.
"You can come," he said, and led them back to Noirtier.	- Идемте, - сказал Вильфор. И он подвел их к Нуартье.
Morrel looked attentively on Villefort.	Моррель внимательно посмотрел на Вильфора.
His face was livid, large drops rolled down his face, and in his fingers he held the fragments of a quill pen which he had torn to atoms.	Лицо королевского прокурора было мертвенно-бледно; багровые пятна выступили у него на лбу; его пальцы судорожно теребили перо, ломая его на мелкие куски.
"Gentlemen," he said in a hoarse voice, "give me your word of honor that this horrible secret shall forever remain buried amongst ourselves!"	- Господа, - сдавленным голосом сказал он д'Авриньи и Моррелю, - дайте мне честное слово, что эта ужасная тайна останется погребенной в наших сердцах!
The two men drew back.	У тех вырвалось невольное движение.
"I entreat you."--continued Villefort.	- Умоляю вас!.. - продолжал Вильфор.
"But," said Morrel, "the culprit--the murderer--the assassin."	- А что же виновник!.. - сказал Моррель. -Убийца!.. Отравитель!..
"Do not alarm yourself, sir; justice will be done," said Villefort. "My father has revealed the culprit's name; my father thirsts for revenge as much as you do, yet even he conjures you as I do to keep this secret.	- Будьте спокойны, сударь, правосудие совершится, - сказал Вильфор. - Мой отец открыл мне имя виновного; мой отец жаждет мщения, как и вы, но он, как и я, заклинает вас хранить преступление в тайне.
Do you not, father?"	Правда, отец?
"Yes," resolutely replied Noirtier.	- Да, - твердо показал Нуартье.
Morrel suffered an exclamation of horror and surprise to escape him.	Моррель невольно отшатнулся с жестом ужаса и недоверия.

"Oh, sir," said Villefort, arresting Maximilian by the arm, "if my father, the inflexible man, makes this request, it is because he knows, be assured, that Valentine will be terribly revenged.	- Сударь, - воскликнул Вильфор, удерживая Морреля за руку, - вы знаете, мой отец непреклонный человек и если он обращается к вам с такой просьбой, значит, он верит, что Валентина будет страшно отмщена.
Is it not so, father?"	Правда, отец?
The old man made a sign in the affirmative.	Старик сделал знак, что да.
Villefort continued:	Вильфор продолжал:
"He knows me, and I have pledged my word to him.	- Он меня знает, а я дал ему слово.
Rest assured, gentlemen, that within three days, in a less time than justice would demand, the revenge I shall have taken for the murder of my child will be such as to make the boldest heart tremble;" and as he spoke these words he ground his teeth, and grasped the old man's senseless hand.	Можете быть спокойны, господа; я прошу у вас три дня, это меньше, чем у вас попросил бы суд; и через три дня мщение, которое постигнет убийцу моей дочери, заставит содрогнуться самое бесчувственное сердце. Правда, отец? При этих словах он скрипнул зубами и потряс мертвую руку старика.
"Will this promise be fulfilled, M. Noirtier?" asked Morrel, while d'Avrigny looked inquiringly.	- Обещание будет исполнено, господин Нуартье? -спросил Моррель; д'Авриньи взглядом спросил о том же.
"Yes," replied Noirtier with an expression of sinisterjoy.	- Да! - показал Нуартье с мрачной радостью в глазах.
"Swear, then," said Villefort, joining the hands of Morrel and d'Avrigny, "swear that you will spare the honor of my house, and leave me to avenge my child."	- Так поклянитесь, господа, - сказал Вильфор, соединяя руки д'Авриньи и Морреля, -поклянитесь, что вы пощадите честь моего дома и предоставите мщение мне.
D'Avrigny turned round and uttered a very feeble "Yes," but Morrel, disengaging his hand, rushed to the bed, and after having pressed the cold lips of Valentine with his own, hurriedly left, uttering a long, deep groan of despair and anguish.	Д'Авриньи отвернулся и неохотно прошептал "да", но Моррель вырвал руку из рук Вильфора, бросился к постели, прижался губами к холодным губам Валентины и выбежал вон с протяжным стоном отчаяния.
We have before stated that all the servants had fled.	Как мы уже сказали, все слуги исчезли.
M. de Villefort was therefore obliged to request M. d'Avrigny to superintend all the arrangements consequent upon a death in a large city, more especially a death under such suspicious circumstances.	Поэтому Вильфору пришлось просить д'Авриньи взять на себя все те многочисленные и сложные хлопоты, которые влечет за собой смерть в наших больших городах, особенно смерть при таких подозрительных обстоятельствах.
It was something terrible to witness the silent agony, the mute despair of Noirtier, whose tears silently rolled down his cheeks.	Что касается Нуартье, то было страшно смотреть на это недвижимое горе, это окаменелое отчаяние, эти беззвучные слезы.
Villefort retired to his study, and d'Avrigny left to summon the doctor of the mayoralty, whose office it is to examine bodies after decease, and who is expressly named "the doctor of the dead."	Вильфор заперся в своем кабинете; д'Авриньи пошел за городским врачом, обязанность которого - свидетельствовать смерть и которого выразительно именуют "доктором мертвых".
M. Noirtier could not be persuaded to quit his grandchild.	Нуартье не захотел расставаться с внучкой.

At the end of a quarter of an hour M. d'Avrigny returned with his associate; they found the outer gate closed, and not a servant remaining in the house; Villefort himself was obliged to open to them.	Через полчаса д'Авриньи вернулся со своим собратом; дверь с улицы была заперта, и, так как привратник исчез вместе с остальными слугами, Вильфор сам пошел отворить.
But he stopped on the landing; he had not the courage to again visit the death chamber.	Но у комнаты Валентины он остановился; у него не было сил снова войти туда.
The two doctors, therefore, entered the room alone.	Оба доктора вошли одни.
Noirtier was near the bed, pale, motionless, and silent as the corpse.	Нуартье сидел у кровати, бледный, как сама покойница, недвижимый и безмолвный, как она.
The district doctor approached with the indifference of a man accustomed to spend half his time amongst the dead; he then lifted the sheet which was placed over the face, and just unclosed the lips.	Доктор мертвых подошел к постели с равнодушием человека, который полжизни проводит с трупами, откинул с лица девушки простыню и приоткрыл ей губы.
"Alas," said d'Avrigny, "she is indeed dead, poor child!"	- Да, - сказал д'Авриньи со вздохом, - бедная девушка мертва, сомнений нет.
"Yes," answered the doctor laconically, dropping the sheet he had raised.	- Да, - коротко ответил доктор мертвых, снова закрывая простыней лицо Валентины.
Noirtier uttered a kind of hoarse, rattling sound; the old man's eyes sparkled, and the good doctor understood that he wished to behold his child. He therefore approached the bed, and while his companion was dipping the fingers with which he had touched the lips of the corpse in chloride of lime, he uncovered the calm and pale face, which looked like that of a sleeping angel.	Нуартье глухо захрипел. Д'Авриньи обернулся; глаза старика сверкали. Д'Авриньи понял, что он хочет видеть свою внучку; он подошел к кровати, и, пока второй врач полоскал в хлористой воде пальцы, которые коснулись губ умершей, он открыл это спокойное и бледное лицо, похожее на лицо спящего ангела.
A tear, which appeared in the old man's eye, expressed his thanks to the doctor.	Слезы, выступившие на глазах Нуартье, сказали д'Авриньи, как глубоко благодарен ему несчастный старик.
The doctor of the dead then laid his permit on the corner of the table, and having fulfilled his duty, was conducted out by d'Avrigny.	Доктор мертвых написал свидетельство тут же в комнате Валентины, на краю стола, и, совершив эту последнюю формальность, вышел, провожаемый д'Авриньи.
Villefort met them at the door of his study; having in a few words thanked the district doctor, he turned to d'Avrigny, and said,--"And now the priest."	Вильфор услышал, как они спускались с лестницы, и вышел из своего кабинета. Сказав несколько слов благодарности доктору, он обратился к д'Авриньи. - Теперь нужен священник, - сказал он.
"Is there any particular priest you wish to pray with Valentine?" asked d'Avrigny.	- Есть какой-нибудь священник, которого вы хотели бы пригласить? - спросил д'Авриньи.
"No." said Villefort; "fetch the nearest."	- Нет, - отвечал Вильфор, - обратитесь к ближайшему.
"The nearest," said the district doctor, "is a good Italian abbe, who lives next door to you.	- Ближайший, - сказал городской врач, - это итальянский аббат, поселившийся в доме рядом с вами.
Shall I call on him as I pass?"	Хотите, проходя мимо, я его попрошу?
"D'Avrigny," said Villefort, "be so kind, I beseech you, as to accompany this gentleman.	- Будьте добры, д'Авриньи, - сказал Вильфор, -пойдите с господином доктором.

Here is the key of the door, so that you can go in and out as you please; you will bring the priest with you, and will oblige me by introducing him into my child's room."	Вот ключ, чтобы вы могли входить и выходить, когда вам нужно. Приведите священника и устройте его в комнате моей бедной девочки.
"Do you wish to see him?"	- Вы хотите с ним поговорить?
"I only wish to be alone.	- Я хочу побыть один.
You will excuse me, will you not?	Вы меня простите, правда?
A priest can understand a father's grief."	Священник должен понимать все страдания, тем более страдания отца.
And M. de Villefort, giving the key to d'Avrigny, again bade farewell to the strange doctor, and retired to his study, where he began to work.	Вильфор вручил д'Авриньи ключ, поклонился еще раз городскому врачу и, вернувшись к себе в кабинет, принялся за работу.
For some temperaments work is a remedy for all afflictions.	Есть люди, для которых работа служит лекарством от всех зол.
As the doctors entered the street, they saw a man in a cassock standing on the threshold of the next door.	Выйдя на улицу, оба врача заметили человека в черной сутане, стоящего на пороге соседнего дома.
"This is the abbe of whom I spoke," said the doctor to d'Avrigny.	- Вот тот, о ком я вам говорил, - сказал доктор мертвых.
D'Avrigny accosted the priest.	Д'Авриньи подошел к священнику.
"Sir," he said, "are you disposed to confer a great obligation on an unhappy father who has just lost his daughter? I mean M. de Villefort, the king's attorney."	- Сударь, не согласитесь ли вы оказать услугу несчастному отцу, потерявшему только что дочь, королевскому прокурору де Вильфору?
"Ah," said the priest, in a marked Italian accent; "yes, I have heard that death is in that house."	- Да, сударь, - отвечал священник с сильным итальянским акцентом, - я знаю, смерть поселилась в его доме.
"Then I need not tell you what kind of service he requires of you."	- Тогда мне незачем говорить вам, какого рода помощи он от вас ожидает.
"I was about to offer myself, sir," said the priest; "it is our mission to forestall our duties."	- Я шел предложить свои услуги, сударь, - сказал священник, - наше назначение - идти навстречу нашим обязанностям.
"It is a young girl."	- Это молодая девушка.
"I know it, sir; the servants who fled from the house informed me.	- Да, знаю; мне сказали слуги, я видел, как они бежали из дома.
I also know that her name is Valentine, and I have already prayed for her."	Я узнал, что ее имя Валентина, и я уже молился за нее.
"Thank you, sir," said d'Avrigny; "since you have commenced your sacred office, deign to continue it.	- Благодарю вас, - сказал д'Авриньи, - и раз вы уже приступили к вашему святому служению, благоволите его продолжить.
Come and watch by the dead, and all the wretched family will be grateful to you."	Будьте возле усопшей, и вам скажет спасибо безутешная семья.
"I am going, sir; and I do not hesitate to say that no prayers will be more fervent than mine."	- Иду, сударь, - отвечал аббат, - и смею сказать, что не будет молитвы горячей, чем моя.

D'Avrigny took the priest's hand, and without meeting Villefort, who was engaged in his study, they reached Valentine's room, which on the following night was to be occupied by the undertakers.	Д'Авриньи взял аббата за руку и, не встретив Вильфора, затворившегося у себя в кабинете, проводил его к покойнице, которую должны были облечь в саван только ночью.
On entering the room, Noirtier's eyes met those of the abbe, and no doubt he read some particular expression in them, for he remained in the room.	Когда они входили в комнату, глаза Нуартье встретились с глазами аббата; вероятно, Нуартье увидел в них что-то необычайное, потому что взгляд его больше не отрывался от лица священника.
D'Avrigny recommended the attention of the priest to the living as well as to the dead, and the abbe promised to devote his prayers to Valentine and his attentions to Noirtier.	Д'Авриньи поручил попечению аббата не только усопшую, но и живого, и тот обещал д'Авриньи помолиться о Валентине и позаботиться о Нуартье.
In order, doubtless, that he might not be disturbed while fulfilling his sacred mission, the priest rose as soon as d'Avrigny departed, and not only bolted the door through which the doctor had just left, but also that leading to Madame de Villefort's room.	Обещание аббата звучало торжественно; и для того, должно быть, чтобы ему не мешали в его молитве и не беспокоили Нуартье в его горе, он, едва д'Авриньи удалился, запер на задвижку не только дверь, в которую вышел доктор, но и ту, которая вела к г-же де Вильфор.
Chapter 104.	VII.
Danglars Signature.	Подпись Данглара
The next morning dawned dull and cloudy.	Утро настало пасмурное и унылое.
During the night the undertakers had executed their melancholy office, and wrapped the corpse in the winding-sheet, which, whatever may be said about the equality of death, is at least a last proof of the luxury so pleasing in life.	Ночью гробовщики исполнили свою печальную обязанность и зашили лежащее на кровати тело в саван - скорбную одежду усопших, которая, что бы ни говорили о всеобщем равенстве перед смертью, служит последним напоминанием о роскоши, любимой ими при жизни.
This winding-sheet was nothing more than a beautiful piece of cambric, which the young girl had bought a fortnight before.	Этот саван был не что иное, как кусок тончайшего батиста, купленный Валентиной две недели тому назад.
During the evening two men, engaged for the purpose, had carried Noirtier from Valentine's room into his own, and contrary to all expectation there was no difficulty in withdrawing him from his child.	Нуартье еще вечером перенесли из комнаты Валентины в его комнату; против всяких ожиданий, старик не противился тому, что его разлучили с телом внучки.
The Abbe Busoni had watched till daylight, and then left without calling any one.	Аббат Бузони пробыл до утра и на рассвете ушел, никому не сказав ни слова.
D'Avrigny returned about eight o'clock in the morning; he met Villefort on his way to Noirtier's room, and accompanied him to see how the old man had slept.	В восемь часов приехал д'Авриньи; он встретил Вильфора, который шел к Нуартье, и отправился вместе с ним, чтобы узнать, как старик провел ночь.
They found him in the large arm-chair, which served him for a bed, enjoying a calm, nay, almost a smiling sleep.	Они застали его в большом кресле, служившем ему кроватью; старик спал спокойным, почти безмятежным сном.
They both stood in amazement at the door.	Удивленные, они остановились на пороге.

"See," said d'Avrigny to Villefort, "nature knows how to alleviate the deepest sorrow. No one can say that M. Noirtier did not love his child, and yet he sleeps."	- Посмотрите, - сказал д'Авриньи Вильфору, -природа умеет успокоить самое сильное горе; конечно, никто не скажет, что господин Нуартье не любил своей внучки, и, однако, он спит.
"Yes, you are right," replied Villefort, surprised; "he sleeps, indeed! And this is the more strange, since the least contradiction keeps him awake all night."	- Да, вы правы, - с недоумением сказал Вильфор, -он спит, и это очень странно: ведь из-за малейшей неприятности он способен не спать целыми ночами.
"Grief has stunned him," replied d'Avrigny; and they both returned thoughtfully to the procureur's study.	- Горе сломило его, - отвечал д'Авриньи. И оба, погруженные в раздумье, вернулись в кабинет королевского прокурора.
"See, I have not slept," said Villefort, showing his undisturbed bed; "grief does not stun me. I have not been in bed for two nights; but then look at my desk; see what I have written during these two days and nights.	- А вот я не спал, - сказал Вильфор, указывая д'Авриньи на нетронутую постель, - меня горе не может сломить; уже две ночи я не ложился; но зато посмотрите на мой стол: сколько я написал в эти два дня и две ночи!..
I have filled those papers, and have made out the accusation against the assassin Benedetto.	Сколько рылся в этом деле, сколько заметок сделал на обвинительном акте убийцы Бенедетто!..
Oh, work, work,--my passion, my joy, my delight,—it is for thee to alleviate my sorrows!" and he convulsively grasped the hand of d'Avrigny.	О работа, моя страсть, мое счастье, мое безумие, ты одна можешь победить все мои страдания! - И он судорожно сжал руку д'Авриньи.
"Do you require my services now?" asked d'Avrigny.	- Я вам нужен? - спросил доктор.
"No," said Villefort; "only return again at eleven o'clock; at twelve the--the--oh, heavens, my poor, poor child!" and the procureur again becoming a man, lifted up his eyes and groaned.	- Нет, - сказал Вильфор, - только возвращайтесь, пожалуйста, к одиннадцати часам, в двенадцать часов состоится... вынос... Боже мой, моя девочка, моя бедная девочка!
"Shall you be present in the reception room?"	И королевский прокурор, снова становясь человеком, поднял глаза к небу и вздохнул. - Вы будете принимать соболезнования?
"No; I have a cousin who has undertaken this sad office.	- Нет, один мой родственник берет на себя эту тягостную обязанность.
I shall work, doctor--when I work I forget everything."	Я буду работать, доктор; когда я работаю, все исчезает.
And, indeed, no sooner had the doctor left the room, than he was again absorbed in study.	И не успел доктор дойти до двери, как королевский прокурор снова принялся за свои бумаги.
On the doorsteps d'Avrigny met the cousin whom Villefort had mentioned, a personage as insignificant in our story as in the world he occupied--one of those beings designed from their birth to make themselves useful to others.	На крыльце д'Авриньи встретил родственника, о котором ему говорил Вильфор, личность незначительную как в этой повести, так и в семье, одно из существ, которые от рождения предназначены играть в жизни роль статиста.
He was punctual, dressed in black, with crape around his hat, and presented himself at his cousin's with a face made up for the occasion, and which he could alter as might be required.	Одетый в черное, с крепом на рукаве, он явился в дом Вильфора с подобающим случаю выражением лица, намереваясь его сохранить, пока требуется, и немедленно сбросить после церемонии.

At twelve o'clock the mourning-coaches rolled into the paved court, and the Rue du Faubourg Saint-Honore was filled with a crowd of idlers, equally pleased to witness the festivities or the mourning of the rich, and who rush with the same avidity to a funeral procession as to the marriage of a duchess.	В одиннадцать часов траурные кареты застучали по мощеному двору, и предместье Сент-Оноре огласилось гулом толпы, которая одинаково жадно смотрит и на радости, и на печали богачей и бежит на пышные похороны с той же торопливостью, что и на свадьбу герцогини.
Gradually the reception-room filled, and some of our old friends made their appearance--we mean Debray, Chateau-Renaud, and Beauchamp, accompanied by all the leading men of the day at the bar, in literature, or the army, for M. de Villefort moved in the first Parisian circles, less owing to his social position than to his personal merit.	Понемногу гостиная, где стоял гроб, наполнилась посетителями; сначала явились некоторые наши старые знакомые - Дебрэ, Шато-Рено, Бошан, потом все знаменитости судебного, литературного и военного мира; ибо г-н де Вильфор, не столько даже по своему общественному положению, сколько в силу личных достоинств, занимал одно из первых мест в парижском свете.
The cousin standing at the door ushered in the guests, and it was rather a relief to the indifferent to see a person as unmoved as themselves, and who did not exact a mournful face or force tears, as would have been the case with a father, a brother, or a lover.	Родственник стоял у дверей, встречая прибывающих, и для равнодушных людей, надо сознаться, было большим облегчением увидеть равнодушное лицо, не требовавшее лицемерной печали, притворных слез, как это полагалось бы в присутствии отца, брата или жениха.
Those who were acquainted soon formed into little groups.	Те, кто был знаком между собой, подзывали друг друга взглядом и собирались группами.
One of them was made of Debray, Chateau-Renaud, and Beauchamp.	Одна такая группа состояла из Дебрэ, Шато-Рено и Бошана.
"Poor girl," said Debray, like the rest, paying an involuntary tribute to the sad event,--"poor girl, so young, so rich, so beautiful!	- Бедняжка, - сказал Дебрэ, невольно, как, впрочем, и все, платя дань печальному событию, -такая богатая! Такая красивая!
Could you have imagined this scene, Chateau-Renaud, when we saw her, at the most three weeks ago, about to sign that contract?"	Могли бы вы подумать об этом, Шато-Рено, когда мы пришли... давно ли?.. да три недели, месяц тому назад самое большое... подписывать ее брачный договор, который так и не был подписан?
"Indeed, no," said Chateau-Renaud--"Did you know her?"	- Нет, признаться, - сказал Шато-Рено. - Вы ее знали?
"I spoke to her once or twice at Madame de Morcerf1 s, among the rest; she appeared to me charming, though rather melancholy.	- Я говорил с ней раза два на балу у госпожи де Морсер; она мне показалась очаровательной, только немного меланхоличной.
Where is her stepmother? Do you know?"	А где мачеха, вы не знаете?
"She is spending the day with the wife of the worthy gentleman who is receiving us."	- Она проведет весь день у жены этого почтенного господина, который нас встречал.
"Who is he?"	- Кто он такой?
"Whom do you mean?"	- Это вы о ком?
"The gentleman who receives us?	- Да господин, который нас встречал.
Is he a deputy?"	Он депутат?

"Oh, no. I am condemned to witness those gentlemen every day," said Beauchamp; "but he is perfectly unknown to me."	- Нет, - сказал Бошан, - я осужден видеть наших законодателей каждый день, и эта физиономия мне неизвестна.
"Have you mentioned this death in your paper?"	- Вы упомянули об этой смерти в своей газете?
"It has been mentioned, but the article is not mine; indeed, I doubt if it will please M. Villefort, for it says that if four successive deaths had happened anywhere else than in the house of the king's attorney, he would have interested himself somewhat more about it."	- Заметка не моя, но она наделала шуму, и я сомневаюсь, чтобы она была приятна Вильфору. Насколько я знаю, в ней сказано, что если бы четыре смерти последовали одна за другой в каком-нибудь другом доме, а не в доме королевского прокурора, то королевский прокурор был бы, наверное, более взволнован.
"Still," said Chateau-Renaud, "Dr. d'Avrigny, who attends my mother, declares he is in despair about it.	- Но доктор д'Авриньи, который лечит и мою мать, говорит, что Вильфор в большом горе, -заметил Шато-Рено.
But whom are you seeking, Debray?"	- Кого вы ищете, Дебрэ?
"I am seeking the Count of Monte Cristo" said the young man.	- Графа Монте-Кристо.
"I met him on the boulevard, on my way here," said Beauchamp.	- Я встретил его на Бульваре, когда шел сюда.
"I think he is about to leave Paris; he was going to his banker."	Он, по-видимому, собирается уезжать; он ехал к своему банкиру, - сказал Бошан.
"His banker? Danglars is his banker, is he not?" asked Chateau-Renaud of Debray.	- Его банкир - Данглар? - спросил Шато-Рено у Дебрэ.
"I believe so," replied the secretary with slight uneasiness. "But Monte Cristo is not the only one I miss here; I do not see Morrel."	- Как будто да, - отвечал личный секретарь с некоторым смущением, - но здесь не хватает не только Монте-Кристо. Я не вижу Морреля.
"Morrel?	- Морреля?
Do they know him?" asked Chateau-Renaud.	А разве он с ними знаком? - спросил Шато-Рено.
"I think he has only been introduced to Madame de Villefort."	- Мне кажется, он был представлен только госпоже де Вильфор.
"Still, he ought to have been here," said Debray; "I wonder what will be talked about to-night; this funeral is the news of the day.	- Все равно, ему бы следовало прийти, - сказал Дебрэ, - о чем он будет говорить вечером? Эти похороны - злоба дня.
But hush, here comes our minister of justice; he will feel obliged to make some little speech to the cousin," and the three young men drew near to listen.	Но тише, помолчим; вот министр юстиции и исповеданий; он почтет себя обязанным обратиться с маленьким спичем к опечаленному родственнику. И молодые люди подошли к дверям, чтобы услышать "спич" министра юстиции и исповеданий.
Beauchamp told the truth when he said that on his way to the funeral he had met Monte Cristo, who was directing his steps towards the Rue de la Chausse d'Antin, to M. Danglars'.	Бошан сказал правду: идя на похороны, он встретил Монте-Кристо, который ехал к Данглару, на улицу Шоссе-д'Антен.
The banker saw the carriage of the count enter the court yard, and advanced to meet him with a sad, though affable smile.	Банкир из окна увидел коляску графа, въезжающую во двор, и вышел ему навстречу с грустным, но приветливым лицом.

"Well," said he, extending his hand to Monte Cristo, "I suppose you have come to sympathize with me, for indeed misfortune has taken possession of my house. When I perceived you, I was just asking myself whether I had not wished harm towards those poor Morcerfs, which would have justified the proverb of 'He who wishes misfortunes to happen to others experiences them himself.'	- Я вижу, граф, - сказал он, протягивая руку Монте-Кристо, - вы заехали выразить мне сочувствие. Да, такое несчастье посетило мой дом, что, увидав вас, я даже задал себе вопрос, не пожелал ли я несчастья этим бедным Морсерам, -это оправдало бы пословицу: "Не рой другому яму, сам в нее попадешь".
Well, on my word of honor, I answered, 'No!' I wished no ill to Morcerf; he was a little proud, perhaps, for a man who like myself has risen from nothing; but we all have our faults.	Но нет, честное слово, я не желал Морсеру зла; быть может, он был немного спесив для человека, начавшего с пустыми руками, как и я, обязанного всем самому себе, как и я; но у всякого свои недостатки.
Do you know, count, that persons of our time of life--not that you belong to the class, you are still a young man,--but as I was saying, persons of our time of life have been very unfortunate this year. For example, look at the puritanical procureur, who has just lost his daughter, and in fact nearly all his family, in so singular a manner; Morcerf dishonored and dead; and then myself covered with ridicule through the villany of Benedetto; besides"--	Будьте осторожны, граф: людям нашего поколения... впрочем, простите, вы не нашего поколения, вы - человек молодой... Людям моего поколения не везет в этом году: свидетель тому -наш пуританин, королевский прокурор, который только что потерял дочь. Вы посмотрите: у Вильфора странным образом погибает вся семья; Морсер опозорен и кончает самоубийством; я стал посмешищем из-за этого негодяя Бенедетто и вдобавок...
"Besides what?" asked the Count.	- Что вдобавок? - спросил граф.
"Alas, do you not know?"	- Увы, разве вы не знаете?
"What new calamity?"	- Какое-нибудь новое несчастье?
"My daughter"--	- Моя дочь...
"Mademoiselle Danglars?"	- Мадемуазель Данглар?
"Eugenie has left us!"	- Эжени нас покидает.
"Good heavens, what are you telling me?"	- Да что вы!
"The truth, my dear count.	- Да, дорогой граф.
Oh, how happy you must be in not having either wife or children!"	Ваше счастье, что у вас нет ни жены, ни детей!
"Do you think so?"	- Вы находите?
"Indeed I do."	- Еще бы!
"And so Mademoiselle Danglars"--	- И вы говорите, что мадемуазель Эжени...
"She could not endure the insult offered to us by that wretch, so she asked permission to travel."	- Она не могла перенести позора, которым нас покрыл этот негодяй, и попросила меня отпустить ее путешествовать.
"And is she gone?"	- И она уехала?
"The other night she left."	- В прошлую ночь.
"With Madame Danglars?"	- С госпожой Данглар?

"No, with a relation. But still, we have quite lost our dear Eugenie; for I doubt whether her pride will ever allow her to return to France."	- Нет, с одной нашей родственницей... Но как-никак мы потеряли нашу дорогую Эжени; сомневаюсь, чтобы с ее характером она согласилась когда-нибудь вернуться во Францию!
"Still, baron," said Monte Cristo, "family griefs, or indeed any other affliction which would crush a man whose child was his only treasure, are endurable to a millionaire.	- Что поделаешь, дорогой барон, - сказал Монте-Кристо, - все эти семейные горести -катастрофа для какого-нибудь бедняка, у которого ребенок - единственное богатство, но они не так страшны для миллионера.
Philosophers may well say, and practical men will always support the opinion, that money mitigates many trials; and if you admit the efficacy of this sovereign balm, you ought to be very easily consoled--you, the king of finance, the focus of immeasurable power."	Что бы ни говорили философы, деловые люди всегда докажут им противное; деньги утешают во многих бедах, а вы должны утешиться скорее, чем кто бы то ни было, если вы верите в целительную силу этого бальзама; вы - король финансов, точка пересечения всех могущественных сил.
Danglars looked at him askance, as though to ascertain whether he spoke seriously.	Данглар искоса взглянул на графа, стараясь понять, смеется ли он, или говорит серьезно.
"Yes," he answered, "if a fortune brings consolation, I ought to be consoled; I am rich."	- Да, - сказал он, - если богатство утешает, я должен быть утешен: я богат.
"So rich, dear sir, that your fortune resembles the pyramids; if you wished to demolish them you could not, and if it were possible, you would not dare!"	- Так богаты, дорогой барон, что ваше богатство подобно пирамидам; если бы хотели их разрушить, то не посмели бы; а если бы посмели, то не смогли бы.
Danglars smiled at the good-natured pleasantry of the count.	Данглар улыбнулся доверчивому простодушию графа.
"That reminds me," he said, "that when you entered I was on the point of signing five little bonds; I have already signed two: will you allow me to do the same to the others?"	- Кстати, когда вы вошли, я как раз выписывал пять бумажек; две из них я уже подписал; разрешите мне подписать три остальные?
"Pray do so."	- Пожалуйста, дорогой барон, пожалуйста.
There was a moment's silence, during which the noise of the banker's pen was alone heard, while Monte Cristo examined the gilt mouldings on the ceiling.	Наступило молчание, слышно было, как скрипело перо банкира; Монте-Кристо разглядывал раззолоченную лепку потолка.
"Are they Spanish, Haitian, or Neapolitan bonds?" said Monte Cristo.	- Испанские? - сказал Монте-Кристо. - Или гаитийские, или неаполитанские?
"No," said Danglars, smiling, "they are bonds on the bank of France, payable to bearer.	- Нет, - отвечал Данглар, самодовольно посмеиваясь, - чеки на предъявителя, чеки на Французский банк.
Stay, count," he added, "you, who may be called the emperor, if I claim the title of king of finance, have you many pieces of paper of this size, each worth a million?"	Вот, граф, - прибавил он, - вы - император финансов, если я - король; часто вам случалось видеть такие вот клочки бумаги стоимостью по миллиону?
The count took into his hands the papers, which Danglars had so proudly presented to him, and read:--	Монте-Кристо взял в руку, словно желая их взвесить, пять клочков бумаги, горделиво переданных ему Дангларом, и прочел:
"To the Governor of the Bank. Please pay to my order, from the fund deposited by me, the sum of a million, and charge the same to my account.	"Господин директор банка, благоволите уплатить предъявителю сего за мой счет один миллион франков.

"Baron Danglars."	Барон Данглар".
"One, two, three, four, five," said Monte Cristo; "five millions--why what a Croesus you are!"	- Один, два, три, четыре, пять, - сказал Монте-Кристо, - пять миллионов!
"This is how I transact business," said Danglars.	Черт возьми, вот так размах, господин Крез!
"It is really wonderful," said the count; "above all, if, as I suppose, it is payable at sight."	- Вот как я делаю дела! - сказал Данглар. - Это удивительно, особенно если эта сумма, в чем я, впрочем, не сомневаюсь, будет уплачена наличными.
"It is, indeed, said Danglars.	- Так оно и будет, - сказал Данглар.
"It is a fine thing to have such credit; really, it is only in France these things are done. Five millions on five little scraps of paper!--it must be seen to be believed."	- Хорошо иметь такой кредит; в самом деле, только во Франции видишь такие вещи; пять клочков бумаги, которые стоят пять миллионов; нужно видеть это, чтобы поверить.
"You do not doubt it?"	- А вы сомневаетесь?
"No!"	- Нет.
"You say so with an accent--stay, you shall be convinced; take my clerk to the bank, and you will see him leave it with an order on the Treasury for the same sum."	- Вы это говорите таким тоном... Хотите, доставьте себе удовольствие: пойдите с моим доверенным в банк, и вы увидите, как он выйдет оттуда с облигациями казначейства на ту же сумму.
"No," said Monte Cristo folding the five notes, "most decidedly not; the thing is so curious, I will make the experiment myself.	- Нет, право, это слишком любопытно, - сказал Монте-Кристо, складывая все пять чеков, - я сам произведу опыт.
I am credited on you for six millions. I have drawn nine hundred thousand francs, you therefore still owe me five millions and a hundred thousand francs.	Мой кредит у вас был на шесть миллионов; я взял девятьсот тысяч франков, за вами остается пять миллионов сто тысяч.
I will take the five scraps of paper that I now hold as bonds, with your signature alone, and here is a receipt in full for the six millions between us.	Я беру ваши клочки бумаги, которые я принимаю за валюту при одном взгляде на вашу подпись, и вот вам общая расписка на шесть миллионов, которая уравнивает наши счеты.
I had prepared it beforehand, for I am much in want of money to-day."	Я приготовил ее заранее, так как должен сознаться, что мне очень нужны деньги сегодня.
And Monte Cristo placed the bonds in his pocket with one hand, while with the other he held out the receipt to Danglars.	И, кладя чеки в карман, он другой рукой протянул банкиру расписку.
If a thunderbolt had fallen at the banker's feet, he could not have experienced greater terror.	Молния, упавшая у ног Данглара, не поразила бы его большим ужасом.
"What," he stammered, "do you mean to keep that money?	- Как же так? - пролепетал он. - Вы берете эти деньги, граф?
Excuse me, excuse me, but I owe this money to the charity fund,--a deposit which I promised to pay this morning."	Но, простите, эти деньги я должен приютам, это вклад, и я обещал уплатить сегодня.

"Oh, well, then," said Monte Cristo, "I am not particular about these five notes, pay me in a different form; I wished, from curiosity, to take these, that I might be able to say that without any advice or preparation the house of Danglars had paid me five millions without a minute's delay; it would have been remarkable.	- А, это другое дело, - сказал Монте-Кристо. - Мне не нужны непременно эти чеки, заплатите мне какими-нибудь другими ценностями; я их взял просто из любопытства, чтобы иметь возможность рассказывать повсюду, что без всякого предупреждения, не попросив у меня и пяти минут отсрочки, банк Данглара выплатил мне пять миллионов наличными.
But here are your bonds; pay me differently;" and he held the bonds towards Danglars, who seized them like a vulture extending its claws to withhold the food that is being wrested from its grasp.	Это было бы великолепно! Но вот ваши чеки; повторяю, дайте мне что-нибудь другое. Он подал чеки Данглару, и тот, смертельно бледный, протянул было руку, как коршун протягивает когти сквозь прутья клетки, чтобы вцепиться в мясо, которое у него отнимают.
Suddenly he rallied, made a violent effort to restrain himself, and then a smile gradually widened the features of his disturbed countenance.	Но вдруг он спохватился, сделал над собой усилие и сдержался. Затем он улыбнулся, и его искаженное лицо смягчилось.
"Certainly," he said, "your receipt is money."	- Впрочем, - сказал он, - ваша расписка - это те же деньги.
"Oh dear, yes; and if you were at Rome, the house of Thomson & French would make no more difficulty about paying the money on my receipt than you have just done."	- Ну, конечно! Будь вы в Риме, Томсон и Френч платили бы вам по моей расписке с той же легкостью, с какой вы сами сделали это сейчас.
"Pardon me, count, pardon me."	- Извините меня, граф, извините.
"Then I may keep this money?"	- Так я могу оставить эти деньги себе?
"Yes," said Danglars, while the perspiration started from the roots of his hair. "Yes, keep it--keep it."	- Да, да, оставьте, - сказал Данглар, отирая вспотевший лоб.
Monte Cristo replaced the notes in his pocket with that indescribable expression which seemed to say,	Монте-Кристо положил чеки обратно в карман, причем лицо его ясно говорило:
"Come, reflect; if you repent there is still time."	"Что ж, подумайте; если вы раскаиваетесь, еще не поздно".
"No," said Danglars, "no, decidedly no; keep my signatures.	- Нет, нет, - сказал Данглар, - оставьте эти чеки себе.
But you know none are so formal as bankers in transacting business; I intended this money for the charity fund, and I seemed to be robbing them if I did not pay them with these precise bonds. How absurd--as if one crown were not as good as another.	Но, вы знаете, мы, финансисты, очень щепетильны. Я предназначал эти деньги приютам, и мне казалось, что я их обкрадываю, если не плачу именно этими чеками, как будто деньги не все одинаковы.
Excuse me;" and he began to laugh loudly, but nervously.	Простите меня! - И он громко, но нервически рассмеялся.
"Certainly, I excuse you," said Monte Cristo graciously, "and pocket them." And he placed the bonds in his pocket-book.	- Прощаю, - любезно сказал Монте-Кристо, - и кладу деньги в карман. - И он сложил чеки в свой бумажник.
"But," said Danglars, "there is still a sum of one hundred thousand francs?"	- Но у вас остается еще сто тысяч франков? -сказал Данглар.

"Oh, a mere nothing," said Monte Cristo. "The balance would come to about that sum; but keep it, and we shall be quits."	- О, пустяки! - сказал Монте-Кристо. - Лаж, вероятно, составляет приблизительно ту же сумму; оставьте ее себе, и мы будем квиты.
"Count," said Danglars, "are you speaking seriously?"	- Вы говорите серьезно, граф?
"I never joke with bankers," said Monte Cristo in a freezing manner, which repelled impertinence; and he turned to the door, just as the valet de chambre announced,--"M. de Boville, receiver-general of the charities."	- Я никогда не шучу с банкирами, - отвечал Монте-Кристо с серьезностью, граничащей с гордостью. И он направился к двери как раз в ту минуту, когда лакей докладывал: - Господин де Бовиль, главный казначей Управления приютов.
"Ma foi," said Monte Cristo; "I think I arrived just in time to obtain your signatures, or they would have been disputed with me."	- Вот видите, - сказал Монте-Кристо, - я пришел как раз вовремя, чтобы воспользоваться вашими чеками; их берут нарасхват.
Danglars again became pale, and hastened to conduct the count out.	Данглар снова побледнел и поспешил проститься с графом.
Monte Cristo exchanged a ceremonious bow with M. de Boville, who was standing in the waiting-room, and who was introduced into Danglars' room as soon as the count had left.	Монте-Кристо обменялся церемонным поклоном с г-ном де Бовилем, который дожидался в приемной и был тотчас же после ухода графа введен в кабинет Данглара.
The count's sad face was illumined by a faint smile, as he noticed the portfolio which the receiver-general held in his hand.	На лице графа, всегда таком серьезном, мелькнула мимолетная улыбка, когда в руке у казначея приютов он увидел бумажник.
At the door he found his carriage, and was immediately driven to the bank.	У дверей его ждала коляска, и он велел тотчас же ехать в банк.
Meanwhile Danglars, repressing all emotion, advanced to meet the receiver-general.	Тем временем Данглар, подавляя волнение, шел навстречу своему посетителю.
We need not say that a smile of condescension was stamped upon his lips.	Нечего и говорить, что на его губах застыла приветливая улыбка.
"Good-morning, creditor," said he; "for I wager anything it is the creditor who visits me."	- Здравствуйте, дорогой кредитор, - сказал он, -потому что я бьюсь об заклад, что ко мне является именно кредитор.
"You are right, baron," answered M. de Boville; "the charities present themselves to you through me: the widows and orphans depute me to receive alms to the amount of five millions from you."	- Вы угадали, барон, - отвечал Бовиль, - в моем лице к вам являются приюты: вдовы и сироты моей рукой просят у вас подаяния в пять миллионов.
"And yet they say orphans are to be pitied," said Danglars, wishing to prolong the jest. "Poor things!"	- А еще говорят, что сироты достойны сожаления!- сказал Данглар, продолжая шутку. - Бедные дети!
"Here I am in their name," said M. de Boville; "but did you receive my letter yesterday?"	- Вот я и пришел от их имени, - сказал Бовиль. -Вы должны были получить мое письмо вчера...
"Yes."	- Да.
"I have brought my receipt."	- Вот и я, с распиской в получении.
"My dear M. de Boville, your widows and orphans must oblige me by waiting twenty-four hours, since M. de Monte Cristo whom you just saw leaving here--you did see him, I think?"	- Дорогой де Бовиль, - сказал Данглар, - ваши вдовы и сироты, если вы ничего не имеете против, будут добры подождать двадцать четыре часа, потому что граф Монте-Кристо, который только что отсюда вышел... ведь вы с ним встретились, правда?

"Yes; well?"	- Да, так что же?
"Well, M. de Monte Cristo has just carried off their five millions."	- Так вот, Монте-Кристо унес их пять миллионов!
"How so?"	- Как так?
"The count has an unlimited credit upon me; a credit opened by Thomson & French, of Rome; he came to demand five millions at once, which I paid him with checks on the bank. My funds are deposited there, and you can understand that if I draw out ten millions on the same day it will appear rather strange to the governor.	- Граф имел у меня неограниченный кредит, открытый римским домом Томсон и Френч. Он попросил у меня сразу пять миллионов, и я дал ему чек на банк; там я держу свои деньги; вы понимаете, я боюсь, что, если я потребую у управляющего банком десять миллионов в один день, это может ему показаться весьма странным.
Two days will be a different thing," said Danglars, smiling.	В два дня - другое дело, - добавил Данглар с улыбкой.
"Come," said Boville, with a tone of entire incredulity, "five millions to that gentleman who just left, and who bowed to me as though he knew me?"	- Да что вы! - недоверчиво воскликнул Бовиль. -Пять миллионов этому господину, который только что вышел отсюда и еще раскланялся со мной, как будто я с ним знаком?
"Perhaps he knows you, though you do not know him; M. de Monte Cristo knows everybody."	- Быть может, он вас знает, хотя вы с ним и не знакомы. Граф Монте-Кристо знает всех.
"Five millions!"	- Пять миллионов!
"Here is his receipt.	- Вот его расписка.
Believe your own eyes."	Поступите, как апостол Фома: посмотрите и потрогайте.
M. de Boville took the paper Danglars presented him, and read:--	Бовиль взял бумагу, которую ему протягивал Данглар, и прочел:
"Received of Baron Danglars the sum of five million one hundred thousand francs, to be repaid on demand by the house of Thomson & French of Rome."	"Получил от барона Данглара пять миллионов сто тысяч франков, которые, по его желанию, будут ему возмещены банкирским домом Томсон и Френч в Риме".
"It is really true," said M. de Boville.	- Все верно! - сказал он.
"Do you know the house of Thomson & French?"	- Вам известен дом Томсон и Френч?
"Yes, I once had business to transact with it to the amount of 200,000 francs; but since then I have not heard it mentioned."	- Да, - сказал Бовиль, - у меня была с ним однажды сделка в двести тысяч франков; но с тех пор я больше ничего о нем не слышал.
"It is one of the best houses in Europe," said Danglars, carelessly throwing down the receipt on his desk.	- Это один из лучших банкирских домов в Европе,- сказал Данглар, небрежно бросая на стол взятую им из рук Бовиля расписку.
"And he had five millions in your hands alone!	- И на его счету было пять миллионов только у вас?
Why, this Count of Monte Cristo must be a nabob?"	Да это какой-то набоб, этот граф Монте-Кристо!

"Indeed I do not know what he is; he has three unlimited credits--one on me, one on Rothschild, one on Lafitte; and, you see," he added carelessly, "he has given me the preference, by leaving a balance of 100,000 francs."	- Я уж, право, не знаю, кто он такой, но у него было три неограниченных кредита: один у меня, другой у Ротшильда, третий у Лаффита; и, как видите, - небрежно добавил Данглар, - он отдал предпочтение мне и оставил сто тысяч франков на лаж.
M. de Boville manifested signs of extraordinary admiration.	Бовиль выказал все признаки величайшего восхищения.
"I must visit him," he said, "and obtain some pious grant from him."	- Нужно будет его навестить, - сказал он. - Я постараюсь, чтобы он основал у нас какое-нибудь благотворительное заведение.
"Oh, you may make sure of him; his charities alone amount to 20,000 francs a month."	- И это дело верное; он одной милостыни раздает больше, чем на двадцать тысяч франков в месяц.
"It is magnificent!	- Это замечательно!
I will set before him the example of Madame de Morcerf and her son."	Притом я ему поставлю в пример госпожу де Морсер и ее сына.
"What example?"	- В каком отношении?
"They gave all their fortune to the hospitals."	- Они пожертвовали все свое состояние приютам.
"What fortune?"	- Какое состояние?
"Their own--M. de Morcerfs, who is deceased."	- Да их собственное, состояние покойного генерала де Морсера.
"For what reason?"	- Но почему?
"Because they would not spend money so guiltily acquired."	- Потому, что они не хотели пользоваться имуществом, приобретенным такими низкими способами.
"And what are they to live upon?"	- Чем же они будут жить?
"The mother retires into the country, and the son enters the army."	- Мать уезжает в провинцию, а сын поступает на военную службу.
"Well, I must confess, these are scruples."	- Скажите, какая щепетильность! - воскликнул Данглар.
"I registered their deed of gift yesterday."	- Я не далее как вчера зарегистрировал дарственный акт.
"And how much did they possess?"	- И сколько у них было?
"Oh, not much--from twelve to thirteen hundred thousand francs.	- Да не слишком много, миллион двести тысяч с чем-то.
But to return to our millions."	Но вернемся к нашим миллионам.
"Certainly," said Danglars, in the most natural tone in the world. "Are you then pressed for this money?"	- Извольте, - сказал самым естественным тоном Данглар. - Так вам очень спешно нужны эти деньги?
"Yes; for the examination of our cash takes place to-morrow."	- Очень; завтра у нас кассовая ревизия.
"To-morrow?	- Завтра!
Why did you not tell me so before?	Почему вы это сразу не сказали?

Why, it is as good as a century!	До завтра еще целая вечность!
At what hour does the examination take place?"	В котором часу ревизия?
"At two o'clock."	- В два часа.
"Send at twelve," said Danglars, smiling.	- Придите в полдень, - сказал с улыбкой Данглар.
M. de Boville said nothing, but nodded his head, and took up the portfolio.	Бовиль в ответ только кивнул головой, теребя свой бумажник.
"Now I think of it, you can do better," said Danglars.	- Или вот что, - сказал Данглар, - можно сделать лучше.
"How do you mean?"	- Что именно?
"The receipt of M. de Monte Cristo is as good as money; take it to Rothschild's or Lafitte's, and they will take it off your hands at once."	- Расписка графа Монте-Кристо - это те же деньги; предъявите эту расписку Ротшильду или Лаффиту; они тотчас же ее примут.
"What, though payable at Rome?"	- Несмотря на то что им придется рассчитываться с Римом?
"Certainly; it will only cost you a discount of 5,000 or 6,000 francs."	- Разумеется; вы только потеряете тысяч пять-шесть на учете.
The receiver started back.	Казначей подскочил.
"Ma foi," he said, "I prefer waiting till to-morrow.	- Ну нет, знаете; я лучше подожду до завтра.
What a proposition!"	Как вы это просто говорите!
"I thought, perhaps," said Danglars with supreme impertinence, "that you had a deficiency to make up?"	- Прошу прощения, - сказал Данглар с удивительной наглостью, - я было подумал, что вам нужно покрыть небольшую недостачу.
"Indeed," said the receiver.	- Что вы! - воскликнул казначей.
"And if that were the case it would be worth while to make some sacrifice."	- Это бывает у нас, и тогда приходится идти на жертвы.
"Thank you, no, sir."	- Слава богу, нет, - сказал Бовиль.
"Then it will be to-morrow."	- В таком случае до завтра; согласны, мой дорогой?
"Yes; but without fail."	- Хорошо, до завтра; но уж наверное?
"Ah, you are laughing at me; send to-morrow at twelve, and the bank shall be notified."	- Да вы шутите! Пришлите в полдень, банк будет предупрежден.
"I will come myself."	- Я приду сам.
"Better still, since it will afford me the pleasure of seeing you."	- Тем лучше, я буду иметь удовольствие увидеться с вами.
They shook hands.	Они пожали друг другу руки.
"By the way," said M. de Boville, "are you not going to the funeral of poor Mademoiselle de Villefort, which I met on my road here?"	- Кстати, - сказал Бовиль, - разве вы не будете на похоронах бедной мадемуазель де Вильфор? Я встретил процессию на Бульваре.
"No," said the banker; "I have appeared rather ridiculous since that affair of Benedetto, so I remain in the background."	- Нет, - ответил банкир, - я еще немного смешон после этой истории с Бенедетто и прячусь.

"Bah, you are wrong.	- Напрасно; чем вы виноваты?
How were you to blame in that affair?" "Listen--when one bears an irreproachable name, as I do, one is rather sensitive."	- Знаете, мой дорогой, когда носишь незапятнанное имя, как мое, становишься щепетилен.
"Everybody pities you, sir; and, above all, Mademoiselle Danglars!"	- Все сочувствуют вам, поверьте, и особенно жалеют вашу дочь.
"Poor Eugenie!" said Danglars; "do you know she is going to embrace a religious life?"	- Бедная Эжени! - произнес Данглар с глубоким вздохом. - Вы знаете, что она постригается?
"No."	- Нет.
"Alas, it is unhappily but too true.	- Увы, к несчастью, это так.
The day after the event, she decided on leaving Paris with a nun of her acquaintance; they are gone to seek a very strict convent in Italy or Spain."	На следующий день после скандала она решила уехать с подругой-монахиней; она хочет поискать какой-нибудь строгий монастырь в Италии или Испании.
"Oh, it is terrible!" and M. de Boville retired with this exclamation, after expressing acute sympathy with the father.	- Это ужасно! И господин де Бовиль удалился, выражая свои соболезнования несчастному отцу.
But he had scarcely left before Danglars, with an energy of action those can alone understand who have seen Robert Macaire represented by Frederic, [*] exclaimed,--"Fool!"	Но едва он вышел, как Данглар с выразительным жестом, о котором могут составить себе представление только те, кто видел, как Фредерик играет Робер-Макера,[64] воскликнул: -Болван!!!
Then enclosing Monte Cristo's receipt in a little pocket-book, he added:--"Yes, come at twelve o'clock; I shall then be far away."	И, пряча расписку Монте-Кристо в маленький бумажник, добавил: - Приходи в полдень! В полдень я буду далеко!
Then he double-locked his door, emptied all his drawers, collected about fifty thousand francs in bank-notes, burned several papers, left others exposed to view, and then commenced writing a letter which he addressed:	Затем он запер двери на ключ, опорожнил все ящики своей кассы, собрал тысяч пятьдесят кредитными билетами, сжег кое-какие бумаги, другие положил на видное место и сел писать письмо; кончив его, он запечатал конверт и надписал:
"To Madame la Baronne Danglars."	"Баронессе Данглар".
* Frederic Lemaitre--French actor (1800-1876). Robert Macaire is the hero of two favorite melodramas--"Chien de Montargis" and "Chien d'Aubry"--and the name is applied to bold criminals as a term of derision. "I will place it on her table myself to-night," he murmured.	- Вечером я сам положу его к ней на туалетный столик, - пробормотал он.
Then taking a passport from his drawer he said,--"Good, it is available for two months longer."	Затем он достал из ящика стола паспорт. -Отлично, - сказал он, - действителен еще на два месяца.
Chapter 105.	VIII.
The Cemetery of Pere-la-Chaise.	Кладбище Пер-Лашез
M. de Boville had indeed met the funeral procession which was taking Valentine to her last home on earth.	Бовиль в самом деле встретил похоронную процессию, провожавшую Валентину к месту последнего упокоения.