Доктор Живаго - русский и английский параллельные тексты

The passengers standing at the windows blocked the light for all the others.	Пассажиры, стоявшие у окна, застили свет остальным.
They cast long shadows, folded double and triple on the floor, the benches, the partitions.	От них на пол, на лавки и на перегородки падали длинные, вдвое и втрое сложенные тени.
The shadows did not fit into the car.	Эти тени не умещались в вагоне.
They were pushed out the windows opposite and ran skipping along the other side of the embankment, together with the shadow of the whole rolling train.	Их вытесняло вон через противоположные окна, и они бежали вприпрыжку по другой стороне откоса вместе с тенью всего катящегося поезда.
All around people jabbered, bawled songs, cursed, and played cards.	Кругом галдели, горланили песни, ругались и резались в карты.
At the stops, the bedlam inside was joined by the noise of the crowd besieging the train from outside.	На остановках к содому, стоявшему внутри, присоединялся снаружи шум осаждавшей поезд толпы.
The din of voices reached the deafening level of a sea storm.	Гул голосов достигал оглушительности морской бури.
And, as at sea, in the middle of a stop there would suddenly fall an inexplicable silence.	И как на море, в середине стоянки наступала вдруг необъяснимая тишина.
One could hear hurried steps on the platform along the whole length of the train, scurrying about and arguing by the baggage car, separate words spoken by people seeing someone off in the distance, the quiet clucking of hens, and the rustling of trees in the station's front garden.	Становились слышны торопливые шаги по платформе вдоль всего поезда, беготня и спор у багажного вагона, отдельные слова провожающих вдалеке, тихое квохтанье кур и шелестение деревьев в станционном палисаднике.
Then, like a telegram received on the way, or like greetings from Meliuzeevo, a fragrance floated through the window, familiar, as if addressed to Yuri Andreevich.	Тогда, как телеграмма, поданная в дороге, или как поклон из Мелюзеева, вплывало в окно знакомое, точно к Юрию Андреевичу адресующееся благоухание.
It manifested itself with quiet superiority somewhere to one side and came from a height unusual for wild or garden flowers.	Оно с тихим превосходством обнаруживало себя где-то в стороне и приходило с высоты, для цветов в полях и на клумбах необычной.
The doctor could not get to the window owing to the crush.	Доктор не мог подойти к окну вследствие давки.
But even without looking, he could see those trees in his imagination.	Но он и не глядя видел в воображении эти деревья.
They probably grew quite nearby, calmly reaching towards the roofs of the cars with their spreading branches, the foliage dusty from railroad commotion and thick as night, finely sprinkled with the waxy little stars of glimmering flower clusters.	Они росли, наверно, совсем близко, спокойно протягивая к крышам вагонов развесистые ветки с пыльной от железнодорожной толкотни и густой, как ночь, листвой, мелко усыпанной восковыми звездочками мерцающих соцветий.
This was repeated for the whole way.	Это повторялось весь путь.
Everywhere there were noisy crowds.	Всюду шумела толпа.
Everywhere there were blossoming lindens.	Всюду цвели липы.

The ubiquitous wafting of this smell seemed to precede the northbound train, like a rumor spread to all junctions, watch houses, and little stations, which the travelers found everywhere, already established and confirmed.	Вездесущее веяние этого запаха как бы опережало шедший к северу поезд, точно это был какой-то все разъезды, сторожки и полустанки облетевший слух, который едущие везде заставали на месте, распространившимся и подтвержденным.
14	14
At night in Sukhinichi an obliging porter of the old stamp took the doctor to some unlit tracks and put him through the rear door of a second-class car of some train that had just arrived and did not figure on the schedule.	Ночью в Сухиничах услужливый носильщик старого образца, пройдя с доктором по неосвещенным путям, посадил его с задней стороны в вагон второго класса какого-то только что подошедшего и расписанием не предусмотренного поезда.
The porter had no sooner opened the rear door with a pass key and thrown the doctor's things onto the platform, than he had to face a brief fight with the conductor, who immediately wanted to get rid of them, but, mollified by Yuri Andreevich, he effaced himself and vanished into thin air.	Едва носильщик, отомкнув кондукторским ключом заднюю дверцу, вскинул на площадку докторские вещи, как должен был выдержать короткий бой с проводником, который мгновенно стал их высаживать, но, будучи умилостивлен Юрием Андреевичем, стушевался и провалился как сквозь землю.
The mysterious train was of special purpose and went rather quickly, with brief stops and some sort of guard.	Таинственный поезд был особого назначения и шел довольно быстро, с короткими остановками, под какой-то охраной.
The cars were quite vacant.	В вагоне было совсем свободно.
The compartment Zhivago entered was brightly lit by a guttering candle on a little table, its flame wavering in the stream of air from a half-lowered window.	Купе, куда вошел Живаго, ярко освещалось оплывшею свечой на столике, пламя которой колыхала струя воздуха из приспущенного окна.
The candle belonged to the sole passenger in the compartment.	Свеча принадлежала единственному пассажиру в купе.
He was a fair-haired youth, probably very tall, judging by his long arms and legs.	Это был белокурый юноша, наверное, очень высокого роста, судя по его длинным рукам и ногам.
They flexed extremely freely at the joints, like poorly fastened component parts of folding objects.	Они слишком легко ходили у него на сгибах, как плохо скрепленные составные части складных предметов.
The young man was sitting on the seat by the window, leaning back casually.	Молодой человек сидел на диване у окна, непринужденно откинувшись.
When Zhivago appeared, he politely rose and changed his half-reclining position to a more appropriate sitting one.	При появлении Живаго он вежливо приподнялся и переменил свою полулежачую позу на более приличную сидячую.
Under his seat lay something like a floor rag.	У него под диваном валялось что-то вроде половой тряпки.
Suddenly the end of the rag moved and a flop-eared hound bustled herself up and came out.	Вдруг кончик ветошки зашевелился, и из-под дивана с хлопотливою вознею вылезла вислоухая легавая собака.
She sniffed Yuri Andreevich, looked him over, and started running from corner to corner of the compartment, her legs flexing as freely as her lanky master's when he crossed them.	Она обнюхала и оглядела Юрия Андреевича и стала бегать по купе из угла в угол, раскидывая лапы так же гибко, как закидывал ногу на ногу ее долговязый хозяин.

Soon, at the latter's command, she bustled herself back under the seat and assumed her former look of a crumpled floor-polishing cloth.	Скоро по его требованию она хлопотливо залезла под диван и приняла свой прежний вид скомканной полотерной суконки.
Only then did Yuri Andreevich notice a double-barreled shotgun in a case, a leather cartridge belt, and a game bag tightly stuffed with shot birds, hanging on hooks in the compartment.	Тут только Юрий Андреевич заметил двустволку в чехле, кожаный патронташ и туго набитую настрелянной птицей охотничью сумку, висевшие на крюках в купе.
The young man was a hunter.	Молодой человек был охотник.
He was distinguished by an extreme garrulousness and with an amiable smile hastened to get into conversation with the doctor.	Он отличался чрезвычайной разговорчивостью и поспешил с любезной улыбкой вступить с доктором в беседу.
As he did so he looked the doctor in the mouth all the while, not figuratively but in the most direct sense.	При этом он не в переносном, а в самом прямом смысле все время смотрел доктору в рот.
The young man turned out to have an unpleasantly high voice, at its highest verging on a metallic falsetto.	У молодого человека оказался неприятный высокий голос, на повышениях впадавший в металлический фальцет.
Another oddity: by all tokens a Russian, he pronounced one vowel, namely the u, in a most peculiar way.	Другая странность: по всему русский, он одну гласную, а именно "у", произносил мудренейшим образом.
He softened it like the French u or the German ?.	Он ее смягчал наподобие французского "u" или немецкого "u Umlaut".
Moreover, this defective u was very hard for him to get out; he articulated its sound more loudly than all the others, straining terribly, with a slight shriek.	Мало того, это испорченное "у" стоило ему больших трудов, он со страшной натугой, несколько взвизгивая, выговаривал этот звук громче всех остальных.
Almost at the very beginning, he took Yuri Andreevich aback with the following phrase:	Почти в самом начале он огорошил Юрия Андреевича такой фразой:
"Only yesterday morning I was sh?ting w?dcock."	"Еще только вчера utrom я охотился на utok".
At moments, when he obviously watched himself more carefully, he overcame this irregularity, but he had only to forget himself and it would creep in again.	Минутами, когда, видимо, он больше следил за собой, он преодолевал эту неправильность, но стоило ему забыться, как она вновь проскальзывала.
"What is this bedevilment?" thought Zhivago. "It's something familiar, I've read about it.	"Что за чертовщина? - подумал Живаго. - Что-то читанное, знакомое.
As a doctor, I ought to know, but it's skipped my mind.	Я, как врач, должен был бы это знать, да вот вылетело из головы.
Some phenomenon of the brain that provokes a speech defect.	Какое-то мозговое явление, вызывающее дефект артикуляции.
But this mewling is so funny, it's hard to remain serious.	Но это подвывание так смешно, что трудно оставаться серьезным.
Conversation is utterly impossible.	Совершенно невозможно разговаривать.
I'd better climb up and get in bed."	Лучше полезу наверх и лягу".
And so the doctor did.	Так доктор и сделал.

When he began to settle himself on the upper berth, the young man asked if he should put out the candle, which might bother Yuri Andreevich.	Когда он стал располагаться на верхней полке, молодой человек спросил, не потушить ли ему свечу, которая, пожалуй, будет мешать Юрию Андреевичу.
The doctor gratefully accepted the offer.	Доктор с благодарностью принял предложение.
His neighbor put out the light.	Сосед погасил огонь.
It became dark.	Стало темно.
The window in the compartment was half lowered.	Оконная рама в купе была наполовину спущена.
"Shouldn't we close the window?" asked Yuri Andreevich. "Aren't you afraid of thieves?"	- Не закрыть ли нам окно? - спросил Юрий Андреевич. - Вы воров не боитесь?
His neighbor made no reply.	Сосед ничего не ответил.
Yuri Andreevich repeated the question very loudly, but again the man did not respond.	Юрий Андреевич очень громко повторил вопрос, но тот опять не отозвался.
Then Yuri Andreevich lit a match so as to see what his neighbor was up to, whether he had left the compartment in such a brief space of time, or was asleep, which would be still more incredible.	Тогда Юрий Андреевич зажег спичку, чтобы посмотреть, что с его соседом, не вышел ли он из купе в такое короткое мгновение и не спит ли, что было бы еще невероятнее.
But no, he was sitting open-eyed in his place and smiled when the doctor hung his head down.	Но нет, тот сидел с открытыми глазами на своем месте и улыбнулся свесившемуся сверху доктору.
The match went out.	Спичка потухла.
Yuri Andreevich lit another and by its light repeated for the third time what he wished to ascertain.	Юрий Андреевич зажег новую и при ее свете в третий раз повторил, что ему желательно было выяснить.
"Do as you think best," the hunter answered at once. "I've got nothing worth stealing.	- Поступайте как знаете, - без замедления ответил охотник. - У меня нечего красть.
However, it would be better not to close it.	Впрочем, лучше было бы не закрывать.
It's stuffy."	Душно.
"Fancy that," thought Zhivago. "The strange fellow's apparently used to talking only in full light.	"Вот так фунт! - подумал Живаго. - Чудак, по-видимому, привык разговаривать только при полном освещении.
And how clearly he pronounced it all just now, without his irregularities!	И как он чисто все сейчас произнес, без своих неправильностей!
Inconceivable to the mind!"	Уму непостижимо!"
15	15
The doctor felt broken by the events of the past week, the agitation before departure, the preparations for the road, and boarding the train in the morning.	Доктор чувствовал себя разбитым событиями прошедшей недели, предотъездными волнениями, дорожными сборами и утренней посадкой на поезд.
He thought he would fall asleep the moment he stretched out in a comfortable place.	Он думал, что уснет, чуть растянется на удобном месте.
Not so.	Но не тут-то было.
Excessive exhaustion made him sleepless.	Чрезмерное переутомление нагнало на него бессонницу.

He dozed off only towards morning.	Он заснул только на рассвете.
Chaotic as was the whirlwind of thoughts swarming in his head during those long hours, there were, essentially speaking, two spheres of them, two persistent balls, which kept winding up and then unwinding.	Как ни хаотичен был вихрь мыслей, роившихся в его голове в течение этих долгих часов, их, собственно говоря, было два круга, два неотвязных клубка, которые то сматывались, то разматывались.
One sphere consisted of thoughts of Tonya, home, and the former smooth-running life, in which everything down to the smallest details was clothed in poetry and imbued with warmth and purity.	Один круг составляли мысли о Тоне, доме и прежней налаженной жизни, в которой все до мельчайших подробностей было овеяно поэзией и проникнуто сердечностью и чистотою.
The doctor worried about that life and wished it to be preserved intact, and, flying through the night on the speeding train, he longed impatiently to be back in that life after more than two years of separation.	Доктор тревожился за эту жизнь и желал ей целости и сохранности и, летя в ночном скором поезде, нетерпеливо рвался к этой жизни обратно после более чем двухлетней разлуки.
Faithfulness to the revolution and admiration for it also belonged to that sphere.	Верность революции и восхищение ею были тоже в этом круге.
This was the revolution in the sense in which it was taken by the middle classes, and in that understanding imparted to it by the student youth of the year 1905, who worshipped Blok.	Это была революция в том смысле, в каком принимали ее средние классы, и в том понимании, какое придавала ей учащаяся молодежь девятьсот пятого года, поклонявшаяся Блоку.
To that sphere, intimate and habitual, also belonged those signs of the new, those promises and presages, which had appeared on the horizon before the war, between the years 1912 and 1914, in Russian thought, Russian art, and Russian destiny, the destiny of all Russia and of himself, Zhivago.	В этот круг, родной и привычный, входили также те признаки нового, те обещания и предвестия, которые показались на горизонте перед войной, между двенадцатым и четырнадцатым годами, в русской мысли, русском искусстве и русской судьбе, судьбе общероссийской и его собственной, живаговской.
After the war, he wanted to go back to that spirit, to its renewal and continuation, just as he longed to be back home after his absence.	После войны хотелось обратно к этим веяниям, для их возобновления и продолжения, как тянуло из отлучки назад домой.
The new was likewise the subject of his thoughts in the second sphere, but how differently, how distinctly new!	Новое было также предметом мыслей второго круга, но насколько другое, насколько отличное новое!
This was not his own habitual new, prepared for by the old, but a spontaneous, irrevocable new, prescribed by reality, sudden as a shock.	Это было не свое, привычное, старым подготовленное новое, а непроизвольное, неотменимое, реальностью предписанное новое, внезапное, как потрясение.
To this new belonged the war, its blood and horrors, its homelessness and savagery.	Таким новым была война, ее кровь и ужасы, ее бездомность и одичание.
To this new belonged the trials and the wisdom of life taught by the war.	Таким новым были ее испытания и житейская мудрость, которой война учила.
To this new belonged the remote towns the war brought you to and the people you ran into.	Таким новым были захолустные города, куда война заносила, и люди, с которыми она сталкивала.

To this new belonged the revolution, not as idealized by university intellectuals in 1905, but this present-day one, born of the war, bloody, a soldiers' revolution, reckless of everything, led by connoisseurs of this element, the Bolsheviks.	Таким новым была революция, не по-университетски идеализированная под девятьсот пятый год, а эта, нынешняя, из войны родившаяся, кровавая, ни с чем не считающаяся солдатская революция, направляемая знатоками этой стихии, большевиками.
To this new belonged the nurse Antipova, flung God knows where by the war, with a life completely unknown to him, who reproached no one for anything and was almost plaintive in her muteness, mysterious in her laconism, and so strong in her silence.	Таким новым была сестра Антипова, войной заброшенная бог знает куда, с совершенно ему неведомой жизнью, никого ни в чем не укоряющая и почти жалующаяся своей безгласностью, загадочно немногословная и такая сильная своим молчанием.
To this new belonged Yuri Andreevich's honest trying with all his might not to love her, just as he had tried all his life to treat all people with love, not to mention his family and close friends.	Таким новым было честное старание Юрия Андреевича изо всех сил не любить ее, так же как всю жизнь он старался относиться с любовью ко всем людям, не говоря уже о семье и близких.
The train raced along at full steam.	Поезд несся на всех парах.
The head wind coming through the lowered window tousled and blew dust in Yuri Andreevich's hair.	Встречный ветер через опущенное окно трепал и пылил волосы Юрия Андреевича.
During the stops at night the same thing went on as during the day, the crowds raged and the lindens rustled.	На ночных остановках творилось то же самое, что на дневных, бушевала толпа и шелестели липы.
Sometimes out of the depths of the night carts and gigs rolled up with a clatter to the station.	Иногда из глубины ночи к станциям со стуком подкатывали телеги и таратайки.
Voices and the rumbling of wheels mixed with the sound of the trees.	Голоса и гром колес смешивались с шумом деревьев.
In those moments one seemed to understand what made these night shadows rustle and bend to each other and what they whispered together, barely stirring their sleep-laden leaves, as if with thick, lisping tongues.	В эти минуты казалось понятным, что заставляло шелестеть и клониться друг к другу эти ночные тени, и что они шепчут друг другу, еле ворочая сонными отяжелевшими листьями, как заплетающимися шепелявыми языками.
It was the same thing Yuri Andreevich thought about as he stirred on his upper berth: the news of Russia gripped by ever-widening disturbances, the news of the revolution, the news of her fatal and difficult hour, of her probable ultimate grandeur.	Это было то же самое, о чем думал, ворочаясь у себя на верхней полке, Юрий Андреевич, весть об охваченной все ширящимися волнениями России, весть о революции, весть о ее роковом и трудном часе, о ее вероятном конечном величии.
16	16
The next day the doctor woke up late.	На другой день доктор проснулся поздно.
It was past eleven.	Был двенадцатый час.
"Marquise, Marquise!" his neighbor was restraining his growling dog in a half whisper.	"Маркиз, Маркиз!" - вполголоса сдерживал сосед свою разворчавшуюся собаку.
To Yuri Andreevich's surprise, he and the hunter remained alone in the compartment; no one had joined them on the way.	К удивлению Юрия Андреевича, они с охотником оставались одни в купе, никто не подсел дорогой.
The names of the stations were now familiar from childhood.	Названия станций попадались с детства знакомые.

The train had left the province of Kaluga and cut deep into Moscow province.	Поезд, оставив Калужскую губернию, врезался в глубь Московской.
Having performed his traveling ablutions in prewar comfort, the doctor returned to the compartment for breakfast, offered him by his curious companion.	Совершив свой дорожный туалет с довоенным удобством, доктор вернулся в купе к утреннему завтраку, который предложил ему его любопытный спутник.
Now Yuri Andreevich had a better look at him.	Теперь Юрий Андреевич лучше к нему присмотрелся.
The distinctive features of this personage were extreme garrulousness and mobility.	Отличительными чертами этой личности были крайняя разговорчивость и подвижность.
The stranger liked to talk, and the main thing for him was not communication and the exchange of thoughts, but the activity of speech itself, the pronouncing of words and the uttering of sounds.	Неизвестный любил поговорить, причем главным для него было не общение и обмен мыслей, а самая деятельность речи, произнесение слов и издавание звуков.
While talking, he bounced up and down on the seat as if on springs, guffawed deafeningly and causelessly, rubbed his hands briskly with pleasure, and when this proved insufficient to express his delight, slapped his knees with his palms, laughing to the point of tears.	Разговаривая, он как на пружинах подскакивал на диване, оглушительно и беспричинно хохотал, быстро-быстро потирал от удовольствия руки, а когда и этого оказывалось недостаточно для выражения его восторга, бил себя ладонями по коленкам, смеясь до слез.
The conversation resumed with all the previous day's oddities.	Разговор возобновился со всеми вчерашними странностями.
The stranger was astonishingly inconsistent.	Незнакомец был удивительно непоследователен.
Now he would make confessions to which no one had prompted him; now, without batting an eye, he would leave the most innocent questions unanswered.	Он то вдавался в признания, на которые никто не толкал его, то, и ухом не ведя, оставлял без ответа самые невинные вопросы.
He poured out a whole heap of the most fantastic and incoherent information about himself.	Он вывалил целую кучу сведений о себе, самых фантастических и бессвязных.
Sad to say, he probably fibbed a little.	Грешным делом он, наверное, привирал.
He was undoubtedly aiming at the effect of the extremity of his views and the denial of all that was generally accepted.	Он с несомненностью бил на эффект крайностями своих взглядов и отрицанием всего общепризнанного.
It was all reminiscent of something long familiar.	Все это напоминало что-то давно знакомое.
The nihilists of the last century had talked in the spirit of such radicalism, and some of Dostoevsky's heroes a little later, and then still quite recently their direct continuation, that is, the whole of educated provincial Russia, often going ahead of the capitals, thanks to a thoroughness preserved in the backwoods, which in the capitals had become dated and unfashionable.	В духе такого радикализма говорили нигилисты прошлого века и немного спустя некоторые герои Достоевского, а потом совсем еще недавно их прямые продолжения, то есть вся образованная русская провинция, часто идущая впереди столиц благодаря сохранившейся в глуши основательности, в столицах устаревшей и вышедшей из моды.
The young man told him that he was the nephew of a well-known revolutionary, while his parents, on the contrary, were incorrigible reactionaries-mastodons, as he put it.	Молодой человек рассказывал, что он племянник одного известного революционера, родители же его, напротив, неисправимые ретрограды, зубры, как он выразился.
They had a decent estate in one of the areas near the front.	У них в одной из прифронтовых местностей было порядочное имение.

It was there that the young man had grown up.	Там молодой человек и вырос.
His parents had been at daggers drawn with his uncle all their lives, but the young man felt no rancor and now his influence had spared them many an unpleasantness.	Его родители были с дядей всю жизнь на ножах, но он не злопамятен и теперь своим влиянием избавляет их от многих неприятностей.
He himself, in his convictions, had taken after his uncle, the garrulous subject informed him-extremist and maximalist in everything: in questions of life, politics, and art.	Сам он по своим убеждениям в дядю, сообщил словоохотливый субъект, -экстремист-максималист во всем: в вопросах жизни, политики и искусства.
Again there was a whiff of Petenka Verkhovensky, not in the leftist sense, but in the sense of depravity and hollow verbiage.	Опять запахло Петенькой Верховенским, не в смысле левизны, а в смысле испорченности и пустозвонства.
"Next he'll recommend himself as a Futurist," thought Yuri Andreevich, and indeed the talk turned to the Futurists.	"Сейчас он футуристом отрекомендуется", -подумал Юрий Андреевич, и действительно, речь зашла о футуристах.
"And next he'll start talking about sports," the doctor went on second-guessing, "horse races or skating rinks or French wrestling."	"А сейчас о спорте заговорит, - продолжал загадывать вперед доктор, - о рысаках, или скетинг-рингах, или о французской борьбе".
And in fact the conversation turned to hunting.	И правда, разговор перешел на охоту.
The young man said that he had just been hunting in his native region, and boasted that he was an excellent shot, and if it were not for his physical defect, which kept him from being a soldier, he would have distinguished himself in war by his marksmanship.	Молодой человек сказал, что в родных местах он и охотился, и похвастал, что он великолепный стрелок, и если бы не его физический порок, помешавший ему попасть в солдаты, он на войне бы выделился меткостью.
Catching Zhivago's questioning glance, he exclaimed:	Уловив вопрошающий взгляд Живаго, он воскликнул:
"What?	-Как?
You mean you haven't noticed anything?	Разве вы ничего не заметили?
I thought you'd guessed about my deficiency."	Я думал, вы догадались о моем недостатке.
And he took two cards from his pocket and gave them to Yuri Andreevich.	И он достал из кармана и протянул Юрию Андреевичу две карточки.
One was his visiting card.	Одна была его визитная.
He had a double last name.	У него была двойная фамилия.
He was Maxim Aristarkhovich Klintsov-Pogorevshikh-or just Pogorevshikh, as he asked to be called in honor of his uncle, who called himself precisely by that name.	Его звали Максим Аристархович Клинцов-Погоревших, или просто Погоревших, как он просил звать его в честь его, так именно называвшего себя дяди.
The other card had on it a table divided into squares showing pictures of variously joined hands with their fingers composed in various ways.	На другой карточке была разграфленная на клетки таблица с изображением разнообразно соединенных рук со сложенными по-разному пальцами.
It was sign language for deaf-mutes.	Это была ручная азбука глухонемых.
Suddenly everything became clear.	Вдруг все объяснилось.

Pogorevshikh was a phenomenally gifted pupil of either Hartmann's or Ostrogradsky's school, that is, a deaf-mute who had learned with incredible perfection to speak not from hearing, but from looking at the throat muscles of his teacher, and who understood his interlocutor's speech in the same way.	Погоревших был феноменально способным воспитанником школы Г артмана или Остроградского, то есть глухонемым, с невероятным совершенством выучившимся говорить не по слуху, а на глаз, по движению горловых мышц учителя, и таким же образом понимавшим речь собеседника.
Then, putting together in his mind where he was from and in what parts he had been hunting, the doctor asked:	Тогда, сопоставив в уме, откуда он и в каких местах охотился, доктор спросил:
"Forgive my indiscretion, and you needn't answer-but, tell me, did you have anything to do with the Zybushino republic and its creation?"	- Простите за нескромность, но вы можете не отвечать, - скажите, вы не имели отношения к Зыбушинской республике и ее созданию?
"But how do you... Excuse me... So you knew Blazheiko? ...I did have, I did!	-А откуда... Позвольте... Так вы знали Блажейко?.. Имел, имел!
Of course I did!" Pogorevshikh rattled out joyfully, laughing, swaying his whole body from side to side, and slapping himself furiously on the knees.	Конечно, имел, - радостно затараторил Погоревших, хохоча, раскачиваясь всем корпусом из стороны в сторону и неистово колотя себя по коленям.
And the phantasmagoria went on again.	И опять пошла фантасмагория.
Pogorevshikh said that Blazheiko had been a pretext for him and Zybushino an indifferent point for applying his own ideas.	Погоревших сказал, что Блажейко был для него поводом, а Зыбушино безразличной точкой приложения его собственных идей.
It was hard for Yuri Andreevich to follow his exposition of them.	Юрию Андреевичу трудно было следить за их изложением.
Pogorevshikh's philosophy consisted half of the theses of anarchism and half of sheer hunter's humbug.	Философия Погоревших наполовину состояла из положений анархизма, а наполовину из чистого охотничьего вранья.
In the imperturbable tone of an oracle, Pogorevshikh predicted ruinous shocks in the nearest future.	Погоревших невозмутимым тоном оракула предсказывал гибельные потрясения на ближайшее время.
Yuri Andreevich inwardly agreed that they might be inevitable, but the authoritative calm with which this unpleasant boy mouthed his predictions exasperated him.	Юрий Андреевич внутренне соглашался, что, может быть, они неотвратимы, но его взрывало авторитетное спокойствие, с каким цедил свои предсказания этот неприятный мальчишка.
"Wait a minute, wait a minute," he objected timorously. "That all may be so.	- Постойте, постойте, - несмело возражал он. - Все это так, может статься.
But in my opinion it's not the time for such risky experiments, in the midst of our chaos and breakdown, in the face of enemy pressure.	Но, по-моему, не время таким рискованным экспериментам среди нашего хаоса и развала, перед лицом напирающего врага.
The country must be allowed to come to its senses and catch its breath after one upheaval, before venturing upon another.	Надо дать стране прийти в себя и отдышаться от одного переворота, прежде чем отваживаться на другой.
We must wait for some calm and order, however relative."	Надо дождаться какого-нибудь, хотя бы относительного, успокоения и порядка.

"That's na?ve," said Pogorevshikh. "What you call breakdown is as normal a phenomenon as your much-praised and beloved order.	- Это наивно, - говорил Погоревших. - То, что вы зовете развалом, такое же нормальное явление, как хваленый ваш и излюбленный порядок.
Such destruction is a natural and preliminary part of a vaster constructive project.	Эти разрушения - закономерная и предварительная часть более широкого созидательного плана.
Society has not yet broken down enough.	Общество развалилось еще недостаточно.
It must fall apart completely, and then the real revolutionary power will piece it back together on totally different principles."	Надо, чтобы оно распалось до конца, и тогда настоящая революционная власть по частям соберет его на совершенно других основаниях.
Yuri Andreevich felt ill at ease.	Юрию Андреевичу стало не по себе.
He went out to the corridor.	Он вышел в коридор.
The train, gathering speed, raced through the Moscow outskirts.	Поезд, набирая скорость, несся подмосковными лесами.
Every moment, birch groves with dachas standing close together ran up to the windows and went racingby.	Каждую минуту навстречу к окнам подбегали и проносились мимо березовые рощи с тесно расставленными дачами.
Narrow, roofless platforms flew past, with summer residents, men and women, standing on them, who flew far off to one side in the cloud of dust raised by the train and twirled around as on a carousel.	Пролетали узкие платформы без навесов с дачниками и дачницами, которые отлетали далеко в сторону в облаке пыли, поднятой поездом, и вертелись как на карусели.
The train gave whistle after whistle, and the empty, pipelike, hollow forest echo breathlessly carried its whistles far away.	Поезд давал свисток за свистком, и его свистом захлебывалось, далеко разнося его, полое, трубчатое и дуплистое лесное эхо.
Suddenly, for the first time in all those days, Yuri Andreevich understood with full clarity where he was, what was happening to him, and what would meet him in a little more than an hour or two.	Вдруг в первый раз за все эти дни Юрий Андреевич с полной ясностью понял, где он, что с ним и что его встретит через какой-нибудь час или два с лишним.
Three years of changes, uncertainty, marches, war, revolution, shocks, shootings, scenes of destruction, scenes of death, blown-up bridges, ruins, fires-all that suddenly turned into a vast empty place, devoid of content.	Три года перемен, неизвестности, переходов, война, революция, потрясения, обстрелы, сцены гибели, сцены смерти, взорванные мосты, разрушения, пожары - все это вдруг превратилось в огромное пустое место, лишенное содержания.
The first true event after the long interruption was this giddy train ride towards his home, which was intact and still existed in the world, and where every little stone was dear to him.	Первым истинным событием после долгого перерыва было это головокружительное приближение в поезде к дому, который цел и есть еще на свете и где дорог каждый камушек.
This was what life was, this was what experience was, this was what the seekers of adventure were after, this was what art had in view-coming to your dear ones, returning to yourself, the renewing of existence.	Вот что было жизнью, вот что было переживанием, вот за чем гонялись искатели приключений, вот что имело в виду искусство -приезд к родным, возвращение к себе, возобновление существования.
The woods ended.	Рощи кончились.
The train burst from leafy thickets into freedom.	Поезд вырвался из лиственных теснин на волю.
A sloped clearing went off into the distance on a wide hillock rising from a ravine.	Отлогая поляна широким бугром уходила вдаль, подымаясь из оврага.

It was entirely covered lengthwise with rows of dark green potato plants.	Вся она была покрыта продольными грядами темно-зеленой картошки.
At the top of the clearing, at the end of the potato field, glass frames pulled from hothouses lay on the ground.	На вершине поляны, в конце картофельного поля, лежали на земле стеклянные рамы, вынутые из парников.
Facing the clearing, behind the tail of the moving train, taking up half the sky, stood an enormous black-purple cloud.	Против поляны за хвостом идущего поезда в полнеба стояла огромная черно-лиловая туча.
The rays of sun breaking from behind it spread wheel-like in all directions, catching at the hothouse frames on their way, flashing on their glass with an unbearable brilliance.	Из-за нее выбивались лучи солнца, расходясь колесом во все стороны, и по пути задевали за парниковые рамы, зажигая их стекла нестерпимым блеском.
Suddenly out of the cloud a heavy mushroom rain16 poured down obliquely, sparkling in the sun.	Вдруг из тучи косо посыпался крупный, сверкающий на солнце грибной дождь.
It fell in hasty drops at the same tempo as the speeding train clacked its wheels and rattled its bolts, as if trying to catch up with it or afraid of lagging behind.	Он падал торопливыми каплями в том же самом темпе, в каком стучал колесами и громыхал болтами разбежавшийся поезд, словно стараясь догнать его или боясь от него отстать.
The doctor had barely turned his attention to that, when the cathedral of Christ the Savior appeared from beyond the hill, and the next moment-the cupolas, the roofs, the houses and chimneys of the whole city.	Не успел доктор обратить на это внимание, как из-за горы показался храм Христа Спасителя и в следующую минуту - купола, крыши, дома и трубы всего города.
"Moscow," he said, returning to the compartment. "Time to get ready."	- Москва, - сказал он, возвращаясь в купе. - Пора собираться.
Pogorevshikh jumped up, began rummaging in his game bag, and chose one of the larger ducks.	Погоревших вскочил, стал рыться в охотничьей сумке и выбрал из нее утку покрупнее.
"Take it," he said. "In remembrance.	- Возьмите, - сказал он. - На память.
I've spent the whole day in such pleasant company."	Я провел целый день в таком приятном обществе.
No matter how the doctor protested, nothing worked.	Как ни отказывался доктор, ничего не помогало.
"Well, all right," he was forced to accept, "I'll take it from you as a present for my wife."	- Ну хорошо, - вынужден он был согласиться, - я принимаю это от вас в подарок жене.
"For your wife!	- Жене!
For your wife!	Жене!
A present for your wife!" Pogorevshikh joyfully repeated, as if hearing the word for the first time, and he began to twitch all over and laughed so much that Marquise came leaping out to share in his joy.	В подарок жене, - радостно повторял Погоревших, точно слышал это слово впервые, и стал дергаться всем телом и хохотать так, что выскочивший Маркиз принял участие в его радости.
The train was approaching the platform.	Поезд подходил к дебаркадеру.
It became dark as night in the car.	В вагоне стало темно как ночью.
The deaf-mute handed the doctor a wild drake wrapped in a scrap of some printed proclamation.	Глухонемой протягивал доктору дикого селезня, завернутого в обрывок какого-то печатного воззвания.
Part Six	ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
THE MOSCOW ENCAMPMENT	МОСКОВСКОЕ СТАНОВИЩЕ

1	1
On the way, as a result of sitting motionless in a narrow compartment, it had seemed that only the train was moving, while time stood still, and that it was as yet only noon.	В дороге, благодаря неподвижному сидению в тесном купе, казалось, что идет только поезд, а время стоит и что все еще пока полдень.
But night was already falling when the cab bringing the doctor and his things emerged with difficulty, at a walk, from the numberless multitude of people crowding around the Smolensky market.	Но уже вечерело, когда извозчик с доктором и его вещами с трудом выбрался шагом из несметного множества народа, толпившегося на Смоленском.
It may have been so, or it may have been that layers of experience from later years were added to the doctor's impression of that time, but afterwards, in his memory, it seemed to him that even then people bunched together only out of habit, and there was no reason for them to crowd around, because the awnings of the empty stands were lowered and not even fastened with padlocks, and there was nothing to sell on the filthy square, which was no longer swept of dirt and refuse.	Может быть, так оно и было, а может быть, на тогдашние впечатления доктора наслоился опыт позднейших лет, но потом в воспоминаниях ему казалось, что уже и тогда на рынке сбивались в кучу только по привычке, а толпиться на нем не было причины, потому что навесы на пустых ларях были спущены и даже не прихвачены замками, и торговать на загаженной площади, с которой уже не сметали нечистот и отбросов, было нечем.
And it seemed to him that even then he had seen thin, decently dressed old women and men huddled on the sidewalks, standing as a mute reproach to passersby, silently offering to sell something that no one took and no one had need of: artificial flowers, round spirit lamps for boiling coffee, with glass lid and whistle, evening gowns of black gauze, the uniforms of abolished departments.	И ему казалось, что уже и тогда он видел жавшихся на тротуаре худых, прилично одетых старух и стариков, стоявших немой укоризною мимоидущим и безмолвно предлагавших на продажу что-нибудь такое, чего никто не брал и что никому не было нужно: искусственные цветы, круглые спиртовые кипятильники для кофе со стеклянной крышкой и свистком, вечерние туалеты из черного газа, мундиры упраздненных ведомств.
A public of a simpler sort traded in more essential things: the prickly, quickly stale crusts of rationed black bread; the dirty, wet ends of sugarloaves; and two-ounce packets of shag tobacco cut in half through the wrapper.	Публика попроще торговала вещами более насущными: колючими, быстро черствевшими горбушками черного пайкового хлеба, грязными, подмокшими огрызками сахара и перерезанными пополам через всю обертку пакетиками махорки в пол-осьмушки.
And all over the market some sort of mysterious junk circulated, increasing in price as it passed through everyone's hands.	И по всему рынку шел в оборот какой-то неведомый хлам, который рос в цене по мере того, как обходил все руки.
The cab turned into one of the lanes adjacent to the square.	Извозчик свернул в один из прилегавших к площади переулков.
The sun was setting behind them and hit them in the back.	Сзади садилось солнце и било им в спину.
In front of them rumbled a drayman on his bouncing, empty cart.	Перед ними громыхал ломовик на подскакивавшей порожней подводе.
He raised pillars of dust that burned like bronze in the rays of the setting sun.	Он подымал столбы пыли, горевшей бронзою в лучах заката.
They finally managed to get ahead of the drayman who was blocking their way.	Наконец им удалось объехать ломового, преграждавшего им дорогу.
They drove faster.	Они поехали быстрее.

The doctor was struck by the piles of old newspapers and posters torn from the houses and fences scattered everywhere on the streets and sidewalks.	Доктора поразили валявшиеся всюду на мостовых и тротуарах вороха старых газет и афиш, сорванных с домов и заборов.
The wind dragged them to one side, and the hooves, wheels, and feet of those driving and walking to the other.	Ветер тащил их в одну сторону, а копыта, колеса и ноги встречных едущих и идущих - в другую.
Soon, after several intersections, his own house appeared at the corner of two lanes.	Скоро после нескольких пересечений показался на углу двух переулков родной дом.
The cab stopped.	Извозчик остановился.
Yuri Andreevich's breath was taken away and his heart began to beat loudly, when, getting down from the droshky, he went to the front door and rang.	У Юрия Андреевича захватило дыхание и громко забилось сердце, когда, сойдя с пролетки, он подошел к парадному и позвонил в него.
The bell had no effect.	Звонок не произвел действия.
Yuri Andreevich rang again.	Юрий Андреевич дал новый.
When nothing came of this attempt either, he began, with increasing alarm, to ring again and again at short intervals.	Когда ни к чему не привела и эта попытка, он с поднявшимся беспокойством стал с небольшими перерывами звонить раз за разом.
Only at the fourth time was there a rattle of the hook and the chain inside, and, along with the front door moving aside, he saw Antonina Alexandrovna holding it wide open.	Только на четвертый внутри загремели крюком и цепью, и вместе с отведенной вбок входною дверью он увидел державшую ее на весь отлет Антонину Александровну.
The unexpectedness left them both dumbfounded for the first moment, and they did not hear themselves cry out.	От неожиданности оба в первое мгновение остолбенели и не слышали, что вскрикнули.
But as Antonina Alexandrovna's arm holding the door wide open presented half of a wide-open embrace, this brought them out of their dumbfoundedness, and they threw themselves madly onto each other's necks.	Но так как настежь откинутая дверь в руке Антонины Александровны наполовину представляла настежь раскрытое объятие, то это вывело их из столбняка, и они как безумные бросились друг другу на шею.
A moment later they both began talking at once, interrupting each other.	Через минуту они заговорили одновременно, друг друга перебивая.
"First of all, is everyone well?"	- Первым делом: все ли здоровы?
"Yes, yes, don't worry.	- Да, да, успокойся.
Everything's all right.	Все в порядке.
I wrote foolish things to you.	Я тебе написала глупости.
Forgive me.	Прости.
But we'll have to talk.	Но надо будет поговорить.
Why didn't you send a telegram?	Отчего ты не телеграфировал?
Markel will carry your things.	Сейчас Маркел тебе вещи снесет.
Ah, I understand, you got alarmed because it wasn't Egorovna who opened the door?	А, я понимаю, тебя встревожило, что не Егоровна дверь отворила?
Egorovna's in the country."	Егоровна в деревне.
"And you've lost weight.	- А ты похудела.

But so young and slender!	Но какая молодая и стройная!
I'll go and dismiss the cabby."	Сейчас я извозчика отпущу.
"Egorovna went to get flour.	- Егоровна за мукой уехала.
The rest have been let go.	Остальных распустили.
Now there's only one new girl, you don't know her, Nyusha, to take care of Sashenka, and no one else.	Сейчас только одна новая, ты ее не знаешь, Нюша, девчонка при Сашеньке, и больше никого.
Everyone's been told you'd be coming, they're all impatient.	Всех предупредили, что ты должен приехать, все в нетерпении.
Gordon, Dudorov, everyone."	Гордон, Дудоров, все.
"How's Sashenka?"	- Сашенька как?
"He's all right, thank God.	- Ничего, слава богу.
He just woke up.	Только что проснулся.
If you hadn't just come from the road, we could go to him now."	Если бы ты не с дороги, можно было бы сейчас пройти к нему.
"Is papa home?"	- Папа дома?
"Didn't we write to you?	- Разве тебе не писали?
He's at the district duma from morning till late at night.	С утра до поздней ночи в районной Думе.
As chairman.	Председателем.
Yes, imagine.	Да, представь себе.
Did you pay the cabby?	Ты расплатился с извозчиком?
Markel!	Маркел!
Markel!"	Маркел!
They were standing with the wicker hamper and suitcase in the middle of the sidewalk, blocking the way, and the passersby, going around them, looked them up and down and gaped for a long time at the departing cab and the wide-open front door, waiting to see what would happen next.	Они стояли с корзиной и чемоданом посреди тротуара, загородив дорогу, и прохожие, обходя их, оглядывали их с ног до головы и долго глазели на отъезжающего извозчика и на широко растворенное парадное, ожидая, что будет дальше.
Meanwhile Markel, in a waistcoat over a calico shirt, with his porter's cap in his hand, came running from the gateway to his young masters, shouting as he ran:	Между тем от ворот уже бежал к молодым господам Маркел в жилетке поверх ситцевой рубахи, с дворницким картузом в руке и на бегу кричал:
"Heavens above, can it be Yurochka?	- Силы небесные, никак Юрочка?
Well, of course!	Ну как же!
Here he is, our little falcon!	Так и есть, он, соколик!
Yuri Andreevich, light of our lives, you haven't forgotten us who pray for you, you've kindly come to visit your own fireside!	Юрий Андреевич, свет ты наш, не забыл нас, молитвенников, припожаловал на родимое запечье!
And what do you all want?	А вам чего надо?

Eh?	Ну?
What's there to see?" he snarled at the curious ones. "Move on, my worthies.	Чего не видали? - огрызался он на любопытных. -Проходите, достопочтенные.
Bugging your eyes out!"	Вылупили белки!
"Hello, Markel, let me embrace you.	- Здравствуй, Маркел, давай обнимемся.
Do put your cap on, you funny man.	Да надень ты, чудак, картуз.
What's the good news?	Что нового, хорошенького?
How are your wife and daughters?"	Как жена, дочки?
"They're doing all right.	- Что им делается.
Growing apace.	Произрастают.
Thanks be for that.	Благодарствуем.
As for news-while you've been about your mighty deeds there, you see, we haven't let things slide either.	А нового - покамест ты там богатырствовал, и мы, видишь, не зевали.
We've got such pot-housing and bedlant going on, it makes the devils sick, brother, can't figure out what's what!	Такой кабак и бедлант развели, что чертям, брат, тошно, не разбери-бери - что!
Streets not swept, houses and roofs not repaired, bellies clean as in Lent, without annexates and contributses."	Улицы не метены, дома-крыши не чинены, в животах, что в пост, чистота, без анекцый и контрибуцый.
"I'll complain about you to Yuri Andreevich, Markel.	- Я на тебя Юрию Андреевичу пожалуюсь, Маркел.
He's always like this, Yurochka.	Вот всегда он так, Юрочка.
I can't bear his stupid tone.	Терпеть не могу его дурацкого тона.
And of course he's trying hard for your sake, thinking to please you.	И наверное, он ради тебя старается, думает тебе угодить.
But meanwhile he keeps his own counsel.	А сам между тем себе на уме.
Enough, enough, Markel, don't justify yourself.	Оставь, оставь, Маркел, не оправдывайся.
You're a shady person, Markel.	Темная ты личность, Маркел.
It's time you got smart.	Пора бы поумнеть.
Seems you don't live with grain dealers."	Чай, живешь не у лабазников.
When Markel had taken the things to the entryway and slammed the front door, he went on softly and confidingly:	Когда Маркел внес вещи в сени и захлопнул парадное, он продолжал тихо и доверительно:
"Antonina Alexandrovna's cross with me, I could hear just now.	- Антонина Александровна серчают, слыхал вот.
And it's always like that.	И так завсегда.
You, Markel, she says, are all black inside, same as soot in the chimney.	Г оворят, ты, говорит, Маркел, весь черный изнутре, вот все равно как сажа в трубе.

Now, she says, not just some little child, now maybe even pugs or lapdogs are learning a bit of sense.	Теперь, говорит, не то что дитя малое, теперь, может, мопс, болонка комнатная и то стали понимающие со смыслом.
There's no disputing that, of course, only, Yurochka, maybe it's true, maybe it's not, but there's knowing people saw a book, some Mason cometh, a hundred and forty years it lay under a stone, and now such is my opinion, we've been sold, Yurochka, sold for a penny, for a copper penny, for a whiff of tobacco.	Это, конечно, кто спорит, ну только, Юрочка, хошь верь, хошь не верь, а только знающие люди книгу видали, масон грядущий, сто сорок лет под камнем пролежала, и теперь мое такое мнение, продали нас, Юрочка, понимаешь, продали, продали ни за грош, ни за полушку, ни за понюшку табаку.
Look, Antonina Alexandrovna won't let me say a word, see, she's waving me away again."	Не дадут, смотри, мне Антонина Александровна слово сказать, опять, видишь, машут ручкой.
"What else can I do?	- А как не махать.
Well, all right.	Ну хорошо.
Put the things down and, thank you, you can go, Markel.	Поставь вещи на пол, и спасибо, ступай, Маркел.
If need be, Yuri Andreevich will send for you again."	Надо будет, Юрий Андреевич опять кликнет.
2	2
"Alone at last, and good riddance.	- Отстал наконец, отвязался.
Trust him, go ahead.	Ты верь ему, верь.
It's sheer clowning.	Чистейший балаган один.
With others he keeps playing the little fool, but in secret he's got his knife sharpened just in case.	При других всё дурачком, дурачком, а сам втайне на всякий случай ножик точит.
Though he hasn't decided for whom yet, poor orphan."	Да вот не решил еще на кого, казанская сирота.
"No, you're going too far!	- Ну, это ты хватила!
I think he's simply drunk, and so he plays the buffoon, that's all."	По-моему, просто он пьян, вот и паясничает, больше ничего.
"And tell me, when is he ever sober?	- А ты скажи, когда он трезв бывает?
Ah, to hell with him, really.	Да ну его, право, к черту.
My fear is that Sashenka may fall asleep again.	Я чего боюсь, как бы Сашенька опять не уснул.
If it weren't for that typhus on the railways ... Do you have lice?"	Если бы не этот тиф железнодорожный... На тебе нет вшей?
"I don't think so.	- Думаю, что нет.
I traveled in comfort, like before the war.	Я ехал с комфортом, как до войны.
Though maybe I should wash a little?	Разве немного умыться?
Slapdash, anyhow.	Кое-как, наскоро.
And later more thoroughly.	А потом поосновательней.
But where are you going?	Но куда ты?
Why not through the drawing room?	Почему не через гостиную?

Do you go upstairs another way now?"	Вы теперь по-другому подымаетесь?
"Ah, yes!	- Ах да!
You don't know anything.	Ты ведь ничего не знаешь.
Papa and I thought and thought, and gave part of the downstairs to the Agricultural Academy.	Мы с папой думали, думали, и часть низа отдали Сельскохозяйственной академии.
Otherwise in winter we won't be able to heat it ourselves.	А то зимой самим не отопить.
And there's more than enough room upstairs as well.	Да и верх слишком поместительный.
We offered it to them.	Предлагаем им.
So far they haven't accepted.	Пока не берут.
They have all sorts of scientific rooms here, herbariums, seed collections.	У них тут кабинеты ученые, гербарии, коллекции семян.
If only they don't attract rats.	Не развели бы крыс.
It's grain, after all.	Все-таки - зерно.
But so far they've kept the rooms neat.	Но пока содержат комнаты в опрятности.
It's now known as living space.	Теперь это называется жилой площадью.
This way, this way.	Сюда, сюда.
How slow-witted you are!	Какой несообразительный!
Around by the back stairs.	В обход по черной лестнице.
Understand?	Понял?
Follow me, I'll show you."	Иди за мной, я покажу.
"You did very well to give up the rooms.	- Очень хорошо сделали, что уступили комнаты.
I worked in a hospital that was also stationed in a manor house.	Я работал в госпитале, который был тоже размещен в барском особняке.
Endless suites, parquet intact in some places.	Бесконечные анфилады, кое-где паркет уцелел.
Palm trees in tubs spread their fingers over the cots at night like phantoms.	Пальмы в кадках по ночам над койками пальцы растопыривали, как привидения.
Seasoned soldiers, wounded in battle, would get frightened and cry out on waking up.	Раненые, бывалые, из боев, пугались и со сна кричали.
Not quite normal ones, though-shell-shocked.	Впрочем, не вполне нормальные, контуженые.
The palm trees had to be taken away.	Пришлось вынести.
I mean to say that there was, in fact, something unhealthy in the life of well-to-do people.	Я хочу сказать, что в жизни состоятельных было, правда, что-то нездоровое.
No end of superfluity.	Бездна лишнего.
Superfluous furniture and superfluous rooms in the houses, superfluous refinement of feelings, superfluous expressions.	Лишняя мебель и лишние комнаты в доме, лишние тонкости чувств, лишние выражения.
You did very well to make room.	Очень хорошо сделали, что потеснились.

But it's not enough.	Но еще мало.
We must do more."	Надо больше.
"What have you got sticking out of that package?	- Что это у тебя из свертка высовывается?
A bird's beak, a duck's head.	Птичий клюв, голова утиная.
How beautiful!	Какая красота!
A wild drake!	Дикий селезень!
Where did you get it?	Откуда?
I can't believe my eyes!	Глазам своим не верю!
These days it's a whole fortune!"	По нынешним временам это целое состояние!
"It was given to me on the train.	- В вагоне подарили.
A long story, I'll tell you later.	Длинная история, потом расскажу.
What's your advice, shall I unwrap it and leave it in the kitchen?"	Как ты советуешь, развернуть и оставить на кухне?
"Yes, of course.	- Да, конечно.
I'll send Nyusha now to pluck it and gut it.	Сейчас пошлю Нюшу ощипать и выпотрошить.
There are predictions of all sorts of horrors towards winter-hunger, cold."	К зиме предсказывают всякие ужасы, голод, холод.
"Yes, there's talk about it everywhere.	- Да, об этом везде говорят.
Just now I was looking out the window of the train and thinking.	Сейчас смотрел я в окно вагона и думал.
What can be higher than peace in the family and work?	Что может быть выше мира в семье и работы?
The rest isn't in our power.	Остальное не в нашей власти.
It's apparently true that there are misfortunes in store for many people.	Видимо, правда, многих ждут несчастья.
Some think of saving themselves in the south, in the Caucasus, of trying to get somewhere further away.	Некоторые думают спастись на юг, на Кавказ, пробуют пробраться куда-нибудь подальше.
That's not in my rule book.	Это не в моих правилах.
A grown-up man must grit his teeth and share the fate of his native land.	Взрослый мужчина должен, стиснув зубы, разделять судьбу родного края.
In my opinion, that's obvious.	По-моему, это очевидность.
You are a different matter.	Другое дело вы.
How I'd like to protect you from calamities, to send you to some safer place, to Finland or somewhere.	Как бы мне хотелось уберечь вас от бедствий, отправить куда-нибудь в место понадежнее, в Финляндию, что ли.
But if we stand for half an hour on each step like this, we'll never get upstairs."	Но если мы так по полчаса будем стоять на каждой ступеньке, мы никогда не доберемся доверху.
"Wait.	- Постой.

Listen.	Слушай.
There's news.	Новость.
And what news!	И какая!
I forgot.	А я и забыла.
Nikolai Nikolaevich has come."	Николай Николаевич приехал.
"What Nikolai Nikolaevich?"	- Какой Николай Николаевич?
"Uncle Kolya."	- Дядя Коля.
"Tonya!	- Тоня!
It can't be!	Быть не может!
How on earth?"	Какими судьбами?
"Well, so it is.	- Да вот, как видишь.
From Switzerland.	Из Швейцарии.
In a roundabout way by London.	Кружным путем на Лондон.
Through Finland."	Через Финляндию.
"Tonya!	- Тоня!
You're not joking?	Ты не шутишь?
Have you seen him?	Вы его видали?
Where is he?	Где он?
Can't we get him here at once, this minute?"	Нельзя ли его раздобыть немедленно, сию минуту?
"Such impatience!	- Какое нетерпение!
He's outside the city in someone's dacha.	Он за городом у кого-то на даче.
Promised to come back the day after tomorrow.	Обещал послезавтра вернуться.
He's very changed, you'll be disappointed.	Очень изменился, ты разочаруешься.
Got stuck and Bolshevized passing through Petersburg.	Проездом застрял в Петербурге, обольшевичился.
Papa argues with him till he's hoarse.	Папа с ним до хрипоты спорит.
But why, indeed, do we stop at every step?	Но почему мы, правда, останавливаемся на каждом шагу?
Come on.	Пойдем.
So you've also heard that there's nothing good coming, only difficulties, dangers, uncertainty?"	Значит, ты тоже слышал, что впереди ничего хорошего, трудности, опасности, неизвестность?
"I think so myself.	-Я и сам так думаю.
Well, what then.	Ну что же.
We'll fight.	Будем бороться.
It's not necessarily the end for everybody.	Не всем же обязательно конец.
Let's see how others do."	Посмотрим, как другие.

"They say we'll be without firewood, without water, without light.	- Говорят, без дров будем сидеть, без воды, без света.
Money will be abolished.	Отменят деньги.
There will be no supplies.	Прекратится подвоз.
And again we've stopped.	И опять мы стали.
Come on.	Пойдем.
Listen.	Слушай.
They praise the flat cast-iron stoves from a workshop on the Arbat.	Хвалят плоские железные печурки в мастерской на Арбате.
You can cook supper on a fire of newspapers.	На огне газеты обед можно сварить.
I've got the address.	Мне достали адрес.
We should buy one before they're all snapped up."	Надо купить, пока не расхватали.
"Right.	- Правильно.
Let's buy one.	Купим.
Smart girl, Tonya!	Умница, Тоня!
But Uncle Kolya, Uncle Kolya!	Но дядя Коля, дядя Коля!
Just think!	Ты подумай!
I can't get over it!"	Не могу опомниться!
"Here is my plan.	- У меня такой план.
We'll choose some out-of-the-way corner upstairs and live there with papa, Sashenka, and Nyusha, say in two or three rooms, connecting, of course, somewhere at the end of the floor, and give up the rest of the house completely.	Выделить наверху с краю какой-нибудь угол, поселиться нам с папой, Сашенькой и Нюшей, скажем, в двух или трех комнатах, непременно сообщающихся, где-нибудь в конце этажа, и совершенно отказаться от остального дома.
Close ourselves in, as if from the street.	Отгородиться, как от улицы.
We'll put one of those cast-iron stoves in the middle room, with a pipe through the window. The laundry, the cooking, dinners, receiving guests, will all be done there, to justify the heating, and, who knows, maybe, God willing, we'll survive the winter."	Одну такую железную печурку в среднюю комнату, трубу в форточку, стирку, варку пищи, обеды, прием гостей, все сюда же, чтобы оправдать топку, и, как знать, может, бог даст, перезимуем.
"What else?	-А то как же?
Of course we'll survive.	Разумеется, перезимуем.
Beyond any doubt.	Вне всякого сомнения.
You've thought it out excellently.	Ты это превосходно придумала.
Good girl.	Молодчина.
And you know what?	И знаешь что?
Let's celebrate our acceptance of your plan.	Отпразднуем принятие твоего плана.
We'll roast my duck and invite Uncle Kolya to the housewarming."	Зажарим мою утку и позовем дядю Колю на новоселье.

"Splendid.	- Великолепно.
And I'll ask Gordon to bring some alcohol.	А Гордона попрошу спирту принести.
He gets it from some laboratory.	Он в какой-то лаборатории достает.
And now look.	А теперь погляди.
Here's the room I was talking about.	Вот комната, о которой я говорила.
Here's what I've chosen.	Вот что я выбрала.
Do you approve?	Одобряешь?
Put the suitcase down and go back for the wicker hamper.	Поставь на пол чемодан и спустись за корзиной.
Besides uncle and Gordon, we can also invite Innokenty and Shura Schlesinger.	Кроме дяди и Гордона, можно также попросить Иннокентия и Шуру Шлезингер.
You don't object?	Не возражаешь?
You haven't forgotten where our bathroom is?	Ты не забыл еще, где наша умывальная?
Spray yourself with something disinfecting.	Побрызгайся там чем-нибудь дезинфицирующим.
And I'll go to Sashenka, send Nyusha downstairs, and when I can, I'll call you."	А я пройду к Сашеньке, пошлю Нюшу вниз и, когда можно будет, позову тебя.
3	3
The main news for him in Moscow was this boy.	Главной новостью в Москве был для него этот мальчик.
Sashenka had only just been born when Yuri Andreevich was called up.	Едва Сашенька родился, как Юрия Андреевича призвали.
What did he know about his son?	Что он знал о сыне?
Once, when he was already mobilized, Yuri Andreevich came to the clinic to visit Tonya before his departure.	Однажды, будучи уже мобилизованным, Юрий Андреевич перед отъездом пришел в клинику проведать Тоню.
He came at the moment when the babies were being fed.	Он пришел к моменту кормления детей.
They would not let him see her.	Его к ней не пустили.
He sat down to wait in the anteroom.	Он сел дожидаться в прихожей.
Just then the far-off children's corridor, which went at right angles to the delivery corridor, and along which the mothers' rooms were located, was filled with a weeping chorus of ten or fifteen infant voices, and the nurses, so as not to expose the swaddled newborn babies to the cold, hurriedly began carrying them under their arms, two at a time, like big shopping parcels, to their mothers to be fed.	В это время дальний детский коридор, шедший под углом к акушерскому, вдоль которого лежали матери, огласился плаксивым хором десяти или пятнадцати младенческих голосов, и нянюшки стали поспешно, чтобы не простудить спеленутых новорожденных, проносить их по двое под мышками, как большие свертки с какими-то покупками, матерям на кормление.
"Wah, wah," the babies squealed on one note, almost without feeling, as if performing a duty, and only one voice stood out from this unison.	- Уа, уа, - почти без чувства, как по долгу службы, пищали малютки на одной ноте, и только один голос выделялся из этого унисона.

The infant also cried "wah, wah," and also without a trace of suffering, but, as it seemed, not by obligation, but with some sort of bass-voiced, deliberate, sullen hostility.	Ребенок тоже кричал "у а, уа", и тоже без оттенка страдания, но, как казалось, не по обязанности, а с каким-то впадающим в бас, умышленным, угрюмым недружелюбием.
Yuri Andreevich had already decided then to call his son Alexander, in honor of his father-in-law.	Юрий Андреевич тогда уже решил назвать сына в честь тестя Александром.
For no apparent reason he imagined that it was his boy who was crying like that, because it was a weeping with a physiognomy, already containing the future character and destiny of the person, a weeping with a tone color that included in itself the name of the boy, the name Alexander, as Yuri Andreevich imagined.	Неизвестно почему он вообразил, что так кричит его мальчик, потому что это был плач с физиономией, уже содержавший будущий характер и судьбу человека, плач со звуковой окраской, заключавшей в себе имя мальчика, имя Александр, как вообразил Юрий Андреевич.
Yuri Andreevich was not mistaken.	Юрий Андреевич не ошибся.
As it turned out later, that had indeed been Sashenka crying.	Как потом выяснилось, это действительно плакал Сашенька.
That was the first thing he knew about his son.	Вот то первое, что он знал о сыне.
His next acquaintance with him Yuri Andreevich drew from photographs, in letters sent to him at the front.	Следующее знакомство с ним Юрий Андреевич составил по карточкам, которые в письмах посылали ему на фронт.
In them a merry, chubby, pretty boy with a big head and pursed lips stood bowlegged on a spread-out blanket and, raising both arms, seemed to be doing a squatting dance.	На них веселый хорошенький бутуз с большой головой и губами бантиком стоял раскорякой на разостланном одеяле и, подняв обе ручки кверху, как бы плясал вприсядку.
He was one year old then, he was learning to walk; now he was almost two and was beginning to talk.	Тогда ему был год, он учился ходить, теперь исполнялся второй, он начинал говорить.
Yuri Andreevich picked the suitcase up from the floor, undid the straps, and laid it on a card table by the window.	Юрий Андреевич поднял чемодан с полу и, распустив ремни, разложил его на ломберном столе у окна.
What room was this before?	Что это была в прошлом за комната?
The doctor did not recognize it.	Доктор не узнавал ее.
Tonya must have taken the furniture out or hung some new wallpaper in it.	Видно, Тоня вынесла из нее мебель или переклеила ее как-нибудь по-новому.
The doctor opened the suitcase in order to take out his shaving kit.	Доктор раскрыл чемодан, чтобы достать из него бритвенный прибор.
A bright full moon appeared between the columns of the church bell tower that rose up just opposite the window.	Между колонками церковной колокольни, высившейся как раз против окна, показалась ясная, полная луна.
When its light fell into the suitcase on the linen, books, and toilet articles lying on top, the room lit up somehow differently, and the doctor recognized it.	Когда ее свет упал внутрь чемодана на разложенное сверху белье, книги и туалетные принадлежности, комната озарилась как-то по-другому и доктор узнал ее.
It was a vacated storeroom of the late Anna Ivanovna.	Это была освобожденная кладовая покойной Анны Ивановны.
In former times, she used to pile broken tables and chairs and unnecessary old waste paper in it.	Она в былое время сваливала в нее поломанные столы и стулья, ненужное канцелярское старье.

Here was her family archive; here, too, were the trunks in which winter things were put away for the summer.	Тут был ее семейный архив, тут же и сундуки, в которые прятали на лето зимние вещи.
When the late woman was alive, every corner of the room was heaped up to the ceiling, and ordinarily no one was allowed into it.	При жизни покойной углы комнаты были загромождены до потолка, и обыкновенно в нее не пускали.
But for big holidays, on days of crowded children's gatherings, when they were allowed to horse around and run all over the upper floor, this room, too, was unlocked, and they played robbers in it, hid under the tables, painted their faces with burnt cork, and dressed up in costumes.	Но по большим праздникам, в дни многолюдных детских сборищ, когда им разрешали беситься и бегать по всему верху, отпирали и эту комнату, и они играли в ней в разбойников, прятались под столами, мазались жженой пробкой и переодевались по-маскарадному.
For some time the doctor stood recalling all this, and then he went down to the entry way for the wicker hamper he had left there.	Некоторое время доктор стоял, все это припоминая, а потом сошел в нижние сени за оставленной там корзиною.
Downstairs in the kitchen, Nyusha, a timid and bashful girl, squatting down, was plucking the duck over a spread-out newspaper in front of the stove.	Внизу на кухне Нюша, робкая и застенчивая девушка, став на корточки, чистила перед плитою утку над разостланным листом газеты.
At the sight of Yuri Andreevich with a heavy thing in his hands, she turned bright red, straightened up in a supple movement, shaking off the feathers stuck to her apron, and, having greeted him, offered her help.	При виде Юрия Андреевича с тяжестью в руках она вспыхнула как маков цвет, гибким движением выпрямилась, сбивая с передника приставшие перья, и, поздоровавшись, предложила свою помощь.
But the doctor thanked her and said he would carry the hamper himself.	Но доктор поблагодарил и сказал, что сам донесет корзину.
He had just entered Anna Ivanovna's former storeroom, when, from two or three rooms away, his wife called to him:	Едва вошел он в бывшую кладовую Анны Ивановны, как из глубины второй или третьей комнаты жена позвала его:
"You can come, Yura!"	- Можно, Юра!
He went to Sashenka.	Он отправился к Сашеньке.
The present nursery was situated in his and Tonya's former schoolroom.	Теперешняя детская помещалась в прежней его и Тониной классной.
The boy in the little bed turned out to be not at all as pretty as the photos portrayed him, but on the other hand he was the very image of Yuri Andreevich's mother, the late Marya Nikolaevna Zhivago, a striking copy of her, resembling her more than any of the surviving portraits.	Мальчик в кроватке оказался совсем не таким красавчиком, каким его изображали снимки, зато это была вылитая мать Юрия Андреевича, покойная Мария Николаевна Живаго, разительная ее копия, похожая на нее больше всех сохранившихся после нее изображений.
"This is papa, this is your papa, wave to papa," Antonina Alexandrovna kept saying, as she lowered the side of the bed so that the father could more easily embrace the boy and pick him up.	- Это папа, это твой папа, сделай папочке ручкой, - твердила Антонина Александровна, опуская сетку кроватки, чтобы отцу было удобнее обнять мальчика и взять его на руки.
Sashenka allowed the unfamiliar and unshaven man, who probably frightened and repelled him, to come close, and when he bent down, abruptly stood up, clutched his mother's blouse, swung and angrily slapped him in the face.	Сашенька близко подпустил незнакомого и небритого мужчину, который, может быть, пугал и отталкивал его, и когда тот наклонился, порывисто встал, ухватился за мамину кофточку и злобно с размаху шлепнул его по лицу.

His own boldness so terrified Sashenka that he immediately threw himself onto his mother's breast, buried his face in her dress, and burst into bitter, inconsolable child's tears.	Собственная смелость так ужаснула Сашеньку, что он тут же бросился к матери на грудь, зарыл лицо в ее платье и заплакал навзрыд горькими и безутешными детскими слезами.
"Pooh, pooh," Antonina Alexandrovna chided him. "You mustn't do that, Sashenka.	- Фу, фу, - журила его Антонина Александровна. -Нельзя так, Сашенька.
Papa will think Sasha bad, Sasha no-no.	Папа подумает, Саша нехороший, Саша бяка.
Show papa how you kiss. Kiss him.	Покажи, как ты целуешься, поцелуй папу.
Don't cry, you mustn't cry, what is it, silly?"	Не плачь, не надо плакать, о чем ты, глупый?
"Leave him alone, Tonya," the doctor asked. "Don't torment him, and don't be upset yourself.	- Оставь его в покое, Тоня, - попросил доктор. -Не мучь его и не расстраивайся сама.
I know what kind of foolishness gets into your head.	Я знаю, какая дурь лезет тебе в голову.
That it's not by chance, that it's a bad sign.	Что это неспроста, что это дурной знак.
It's all such nonsense.	Это такие пустяки.
And so natural.	И так естественно.
The boy's never seen me.	Мальчик никогда не видал меня.
Tomorrow he'll get used to me, there'll be no tearing him away from me."	Завтра присмотрится, водой не разольешь.
But he himself left the room quite downcast, with a sense of foreboding.	Но он и сам вышел из комнаты как в воду опущенный, с чувством недоброго предзнаменования.
4	4
In the course of the next few days it became clear how alone he was.	В течение нескольких следующих дней обнаружилось, до какой степени он одинок.
He did not blame anyone for that.	Он никого в этом не винил.
Evidently he himself had wanted it and achieved it.	Видно, сам он хотел этого и добился.
His friends had become strangely dull and colorless.	Странно потускнели и обесцветились друзья.
None of them had held on to his own world, his own opinion.	Ни у кого не осталось своего мира, своего мнения.
They were much brighter in his memories.	Они были гораздо ярче в его воспоминаниях.
Apparently he had overestimated them earlier.	По-видимому, он раньше их переоценивал.
As long as the order of things had allowed the well-to-do to be whimsical and eccentric at the expense of the deprived, how easy it had been to mistake for a real face and originality that whimsicality and the right to idleness which the minority enjoyed while the majority suffered!	Пока порядок вещей позволял обеспеченным блажить и чудесить на счет необеспеченных, как легко было принять за настоящее лицо и самобытность эту блажь и право на праздность, которым пользовалось меньшинство, пока большинство терпело!
But as soon as the lower strata arose and the privileges of the upper strata were abolished, how quickly everyone faded, how unregretfully they parted with independent thinking, which none of them, evidently, had ever had!	Но едва лишь поднялись низы и льготы верхов были отменены, как быстро все полиняли, как без сожаления расстались с самостоятельной мыслью, которой ни у кого, видно, не бывало!

Now the only people who were close to Yuri Andreevich were those without phrases and pathos-his wife and father-in-law, and two or three fellow doctors, humble toilers, ordinary workmen.	Теперь Юрию Андреевичу были близки одни люди без фраз и пафоса, жена и тесть, да еще два-три врача-сослуживца, скромные труженики, рядовые работники.
The evening with the duck and the alcohol had taken place in its time, as planned, on the second or third day after his arrival, once he had had time to see everyone invited, so that it was not their first meeting.	Вечер с уткой и со спиртом в свое время состоялся, как предполагалось, на второй или третий день его приезда, когда он успел перевидаться со всеми приглашенными, так что это не было их первой встречей.
The fat duck was an unheard-of luxury in those already hungry times, but there was no bread to go with it, and that made the magnificence of the food pointless, so that it was even irritating.	Жирная утка была невиданной роскошью в те, уже голодные, времена, но к ней недоставало хлеба, и это обессмысливало великолепие закуски, так что даже раздражало.
Gordon brought the alcohol in a pharmaceutical bottle with a ground-glass stopper.	Гордон принес спирту в аптечной склянке с притертой пробкой.
Alcohol was a favorite medium of exchange for black marketeers.	Спирт был любимым меновым средством мешочников.
Antonina Alexandrovna did not let the bottle out of her hands and diluted the alcohol in small quantities, as it was needed, by inspiration, making it now too strong, now too weak.	Антонина Александровна не выпускала бутылки из рук и по мере надобности разводила спирт небольшими порциями, по вдохновению, то слишком крепко, то слишком слабо.
It turned out that an uneven drunkenness from changing concentrations was much worse than from a strong but consistent one.	При этом оказалось, что неровный хмель от меняющегося раствора многим тяжелее сильного и определенного.
That, too, was annoying.	Это тоже сердило.
The saddest thing of all was that their party represented a deviation from the conditions of the time.	Всего же грустнее было, что вечеринка их представляла отступление от условий времени.
It was impossible to imagine that in the houses across the lane people were eating and drinking in the same way at such an hour.	Нельзя было предположить, чтобы в домах напротив по переулку так же пили и закусывали в те же часы.
Beyond the window lay mute, dark, hungry Moscow.	За окном лежала немая, темная и голодная Москва.
Her food stores were empty, and people had even forgotten to think of such things as game and vodka.	Лавки ее были пусты, а о таких вещах, как дичь и водка, и думать позабыли.
And thus it turned out that the only true life is one that resembles the life around us and drowns in it without leaving a trace, that isolated happiness is not happiness, so that a duck and alcohol, when they seem to be the only ones in town, are even not alcohol and a duck at all.	И вот оказалось, что только жизнь, похожая на жизнь окружающих и среди нее бесследно тонущая, есть жизнь настоящая, что счастье обособленное не есть счастье, так что утка и спирт, которые кажутся единственными в городе, даже совсем не спирт и не утка.
That was the most distressing thing.	Это огорчало больше всего.
The guests also brought on joyless reflections.	Гости тоже наводили на невеселые размышления.
Gordon had been fine as long as he had thought heavily and explained things morosely and incoherently.	Г ордон был хорош, пока тяжело мыслил и изъяснялся уныло и нескладно.
He had been Yuri Andreevich's best friend.	Он был лучшим другом Юрия Андреевича.

He had been liked in high school.	В гимназии его любили.
But now he had come to dislike himself and had begun to introduce unfortunate corrections in his moral image.	Но вот он себе разонравился и стал вносить неудачные поправки в свой нравственный облик.
He bucked himself up, played the merry fellow, told stories all the time with a pretense to wit, and often said "How entertaining" and "How amusing"-words not in his vocabulary, because Gordon had never understood life as a diversion.	Он бодрился, корчил весельчака, все время что-то рассказывал с претензией на остроумие и часто говорил "занятно" и "забавно" - слова не из своего словаря, потому что Гордон никогда не понимал жизни как развлечения.
Before Dudorov's arrival he told a funny-as it seemed to him-story about Dudorov's marriage, which circulated among friends.	До прихода Дудорова он рассказал смешную, как ему казалось, историю дудоровской женитьбы, ходившую между товарищами.
Yuri Andreevich did not know it.	Юрий Андреевич ее не знал.
It turned out that Dudorov had been married for about a year, and then separated from his wife.	Оказывается, Дудоров был женат около года, а потом разошелся с женой.
The unlikely salt of the adventure consisted in the following.	Малоправдоподобная соль этого приключения заключалась в следующем.
Dudorov had been drafted into the army by mistake.	Дудорова по ошибке взяли в солдаты.
While he served and waited for the misunderstanding to be clarified, he was most often on punishment duty for gawkishness and for not saluting officers in the street.	Пока он служил и выясняли недоразумение, он больше всего штрафных нарядов получил за ротозейство и неотдание чести на улице.
Long after he was discharged, his arm would jerk up at the sight of an officer, and he went around as if dazzled, seeing epaulettes everywhere.	Когда его освободили, у него долго при виде офицеров рука подскакивала кверху, рябило в глазах и всюду мерещились погоны.
In that period, he did everything out of place, committed various blunders and false steps.	В этот период он все делал невпопад, совершал разные промахи и оплошности.
Precisely at that time he supposedly made the acquaintance, on a Volga landing, of two girls, sisters, who were waiting for the same boat, and, as if absentmindedly, owing to the multitude of officers flashing about, with vestiges of his soldierly saluting still alive, not watching himself, he fell in love by oversight and hastily made the younger sister a proposal.	Именно в это время он будто бы на одной волжской пристани познакомился с двумя девушками, сестрами, дожидавшимися того же парохода, и якобы из рассеянности, проистекавшей от мелькания многочисленных военных кругом и от пережитков своего солдатского козыряния, недоглядел, влюбился по недосмотру и второпях сделал младшей сестре предложение.
"Amusing, isn't it?" asked Gordon.	"Забавно, не правда ли?" - спрашивал Гордон.
But he had to cut short his description.	Но он должен был скомкать описание.
The voice of the story's hero was heard outside the door.	За дверью послышался голос героя рассказа.
Dudorov came into the room.	В комнату вошел Дудоров.
With him the opposite change had taken place.	С ним произошла обратная перемена.
The former unstable and extravagant featherbrain had turned into a concentrated scholar.	Прежний неустойчивый и взбалмошный ветрогон превратился в сосредоточенного ученого.

When he was expelled from school in his youth for participating in the preparation of a political escape, he spent some time wandering through various art schools, but in the end washed up on the classical shore.	Когда юношей его исключили из гимназии за участие в подготовке политического побега, он некоторое время скитался по разным художественным училищам, но в конце концов его прибило к классическому берегу.
Dudorov finished university later than his peers, during wartime, and was kept on in two departments, Russian and general history.	С запозданием против товарищей Дудоров в годы войны кончил университет и был оставлен по двум кафедрам, русской и всеобщей истории.
For the first he was writing something about the land policy of Ivan the Terrible, for the second some research about Saint-Just.	По первой он писал что-то о земельной политике Ивана Грозного, а по второй исследование о Сен-Жюсте.
He now reasoned about everything amiably, in a low voice, as if he had a cold, staring dreamily at one spot, and not raising or lowering his eyes, as one reads a lecture.	Он обо всем любезно рассуждал теперь негромким и как бы простуженным голосом, мечтательно глядя в одну точку и не опуская и не подымая глаз, как читают лекции.
By the end of the evening, when Shura Schlesinger burst in with her attacks, and everyone, heated up enough without that, was shouting simultaneously, Innokenty, whom Yuri Andreevich had addressed formally since their schooldays, asked him several times:	К концу вечера, когда ворвалась со своими нападками Шура Шлезингер, а все, и без того разгоряченные, кричали наперебой, Иннокентий, с которым Юрий Андреевич со школьных лет был на "вы", несколько раз спросил:
"Have you read War and Peace and The Backbone Flute?"	- Вы читали "Войну и мир" и "Флейту-позвоночник"?
Yuri Andreevich had long since told him what he thought on the subject, but Dudorov had not heard him because of the rousing general argument, and therefore, a little later, he asked once more:	Юрий Андреевич давно сказал ему, что думает по этому поводу, но Дудоров не расслышал из-за закипевшего общего спора и потому, немного погодя, спросил еще раз:
"Have you read The Backbone Flute and Man?"	- Вы читали "Флейту-позвоночник" и "Человека"?
"But I answered you, Innokenty.	- Ведь я вам ответил, Иннокентий.
It's your fault if you didn't hear me.	Ваша вина, что не слышали.
Well, have it your way.	Ну, будь по-вашему.
I'll say it again.	Скажу снова.
I've always liked Mayakovsky.	Маяковский всегда мне нравился.
It's some sort of continuation of Dostoevsky.	Это какое-то продолжение Достоевского.
Or, more rightly, it's lyric verse written by one of his young, rebellious characters, like Ippolit, Raskolnikov, or the hero of The Adolescent.	Или, вернее, это лирика, написанная кем-то из его младших бунтующих персонажей вроде Ипполита, Раскольникова или героя "Подростка".
Such all-devouring force of talent!	Какая всепожирающая сила дарования!
How it's said once and for all, implacably and straight out!	Как сказано это раз навсегда, непримиримо и прямолинейно!
And above all, with what bold sweep it's all flung in the face of society and somewhere further out into space!"	А главное, с каким смелым размахом шваркнуто это все в лицо обществу и куда-то дальше, в пространство!
But the big hit of the evening was certainly the uncle.	Но главным гвоздем вечера был, конечно, дядя.

Antonina Alexandrovna was mistaken in saying that Nikolai Nikolaevich was at a dacha.	Антонина Александровна ошибалась, говоря, что Николай Николаевич на даче.
He came back on the day of his nephew's arrival and was in town.	Он вернулся в день приезда племянника и был в городе.
Yuri Andreevich had already seen him two or three times and had managed to talk a lot with him, to laugh a lot, to "oh" and "ah" a lot.	Юрий Андреевич видел его уже два или три раза и успел наговориться с ним, наохаться, наахаться и нахохотаться.
Their first meeting took place in the evening of a gray, overcast day.	Первое их свидание произошло вечером серого пасмурного дня.
Light rain drizzled down in a fine watery dust.	Мелкой водяной пылью моросил дождик.
Yuri Andreevich came to Nikolai Nikolaevich's hotel room.	Юрий Андреевич пришел к Николаю Николаевичу в номер.
Hotels were already accepting people only at the insistence of the city authorities.	В гостиницу уже принимали только по настоянию городских властей.
But Nikolai Nikolaevich was known everywhere.	Но Николая Николаевича везде знали.
He still had his old connections.	У него оставались старые связи.
The hotel gave the impression of a madhouse abandoned by its fleeing administration.	Г остиница производила впечатление желтого дома, покинутого сбежавшей администрацией.
Emptiness, chaos, the rule of chance on the stairways and corridors.	Пустота, хаос, власть случайности на лестницах и в коридорах.
Into the big window of the untidied room gazed the vast, peopleless square of those mad days, somehow frightening, as if it had been dreamed of in sleep at night, and was not in fact lying before their eyes under the hotel window.	В большое окно неприбранного номера смотрела обширная безлюдная площадь тех сумасшедших дней, чем-то пугавшая, словно она привиделась ночью во сне, а не лежала на самом деле перед глазами под окном гостиницы.
It was an astounding, unforgettable, portentous meeting!	Это было поразительное, незабываемое, знаменательное свидание!
The idol of his childhood, the ruler of his youthful thoughts, stood before him again, alive, in the flesh.	Кумир его детства, властитель его юношеских дум, живой, во плоти опять стоял перед ним.
Gray hair was very becoming to Nikolai Nikolaevich.	Николаю Николаевичу очень шла седина.
His loose foreign suit fitted him well.	Заграничный широкий костюм хорошо сидел на нем.
He was still very young for his age and handsome to look at.	Для своих лет он был еще очень моложав и смотрел красавцем.
Of course, he lost much next to the enormity of what was going on.	Конечно, он сильно терял в соседстве с громадностью совершавшегося.
Events overshadowed him.	События заслоняли его.
But it had never occurred to Yuri Andreevich to measure him with such a measure.	Но Юрию Андреевичу и не приходило в голову мерить его таким мерилом.
He was surprised by Nikolai Nikolaevich's calmness, by the cool, bantering tone in which he talked on political themes.	Его удивило спокойствие Николая Николаевича, хладнокровно шутливый тон, которым он говорил на политические темы.

His social bearing exceeded Russian possibilities of the day.	Его умение держать себя превышало нынешние русские возможности.
This feature bespoke a newcomer.	В этой черте сказывался человек приезжий.
It struck the eye, seemed old-fashioned, and caused a certain awkwardness.	Черта эта бросалась в глаза, казалась старомодною и вызывала неловкость.
Ah, it was not at all that, not that which filled the first hours of their meeting, made them throw themselves into each other's arms, weep, and, breathless with excitement, interrupt the rush and fervor of their initial conversation with frequent pauses.	Ах, но ведь совсем не то, не то наполнило первые часы их встречи, заставило бросаться друг другу на шею, плакать и, задыхаясь от волнения, прерывать быстроту и горячность первого разговора частыми паузами.
This was a meeting of two creative characters, bound by family ties, and, though the past arose and began to live a second life, memories came in a flood, and circumstances surfaced that had occurred during their time of separation; still, as soon as the talk turned to what was most important, to things known to people of a creative cast, all ties disappeared except that single one, there was neither uncle nor nephew, nor any difference in age, and there remained only the closeness of element to element, energy to energy, principle to principle.	Встретились два творческих характера, связанные семейным родством, и хотя встало и второй жизнью зажило минувшее, нахлынули воспоминания и всплыли на поверхность обстоятельства, происшедшие за время разлуки, но едва лишь речь зашла о главном, о вещах, известных людям созидательного склада, как исчезли все связи, кроме этой единственной, не стало ни дяди, ни племянника, ни разницы в возрасте, а только осталась близость стихии со стихией, энергии с энергией, начала и начала.
Over the last decade, Nikolai Nikolaevich had had no occasion to speak of the fascination of authorship and the essence of the creative vocation in such conformity with his own thoughts and so deservedly apropos as now.	За последнее десятилетие Николаю Николаевичу не представлялось случая говорить об обаянии авторства и сути творческого предназначения в таком соответствии с собственными мыслями и так заслуженно к месту, как сейчас.
On the other hand, Yuri Andreevich had never happened to hear opinions that were so perceptively apt and so inspiringly captivating as this analysis.	С другой стороны, и Юрию Андреевичу не приходилось слышать отзывов, которые были бы так проницательно-метки и так окрыляюще-увлекательны, как этот разбор.
The two men constantly exclaimed and rushed about the room, clutching their heads from the faultlessness of each other's conjectures, or went to the window and silently drummed on the glass with their fingers, amazed at the proofs of mutual understanding.	Оба поминутно вскрикивали и бегали по номеру, хватаясь за голову от безошибочности обоюдных догадок, или отходили к окну и молча барабанили пальцами по стеклу, потрясенные доказательствами взаимного понимания.
So it was at their first meeting, but later the doctor saw Nikolai Nikolaevich several times in company, and among people he was different, unrecognizable.	Так было у них при первом свидании, но потом доктор несколько раз видел Николая Николаевича в обществе, и среди людей он был другим, неузнаваемым.
He was aware of being a visitor in Moscow and had no wish to part with that awareness.	Он сознавал себя гостем в Москве и не желал расставаться с этим сознанием.
Whether he considered Petersburg or some other place his home remained unclear.	Считал ли он при этом своим домом Петербург или какое-нибудь другое место, оставалось неясным.
He was flattered by the role of political fine talker and society charmer.	Ему льстила роль политического краснобая и общественного очарователя.
He may have imagined that political salons would be opened in Moscow as in Paris at Mme Roland's before the Convention.	Может быть, он вообразил, что в Москве откроются политические салоны, как в Париже перед конвентом у мадам Ролан.

He called on his lady friends, hospitable dwellers in quiet Moscow lanes, and most sweetly mocked them and their husbands for their halfway thinking and backwardness, for the habit of judging everything by their own parochial standards.	Он захаживал к своим приятельницам, хлебосольным жительницам тихих московских переулков, и премило высмеивал их и их мужей за их половинчатость и отсталость, за привычку судить обо всем со своей колокольни.
And he now flaunted his newspaper erudition, just as he once had with the Apocrypha and Orphic texts.	И он щеголял теперь газетной начитанностью, точно так же, как когда-то отреченными книгами и текстами орфиков.
It was said that he had left a new young passion behind in Switzerland, half-finished business, a half-written book, and that he would merely dip himself into the stormy whirlpool of the fatherland, and then, if he came up unharmed, would flit off to his Alps again and be seen no more.	Г оворили, что в Швейцарии у него осталась новая молодая пассия, недоконченные дела, недописанная книга и что он только окунется в бурный отечественный водоворот, а потом, если вынырнет невредимым, снова махнет в свои Альпы, только его и видали.
He was for the Bolsheviks and often mentioned two left SR names as being of one mind with him: the journalist writing under the pseudonym of Miroshka Pomor, and the essayist Sylvia Coterie.	Он был за большевиков и часто называл два левоэсеровских имени в качестве своих единомышленников: журналиста, писавшего под псевдонимом Мирошка Помор, и публицистки Сильвии Котери.
Alexander Alexandrovich grumblingly reproached him:	Александр Александрович ворчливо упрекал его:
"It's simply dreadful how low you've sunk, Nikolai Nikolaevich!	- Просто страшно, куда вы съехали, Николай Николаевич!
These Miroshkas of yours.	Эти Мирошки ваши.
What a pit!	Какая яма!
And then you've got this Lydia Could-be."	А потом эта ваша Лидия Покори.
"Coterie," Nikolai Nikolaevich corrected. "And it's Sylvia."	- Котери, - поправлял Николай Николаевич. - И -Сильвия.
"Well, it's all the same.	- Ну все равно.
Could-be or Potpourri, we won't stick at words."	Покори или Попурри, от слова не станется.
"Sorry, but all the same it's Coterie," Nikolai Nikolaevich patiently insisted.	- Но все же, виноват, Котери, - терпеливо настаивал Николай Николаевич.
He and Alexander Alexandrovich exchanged such speeches as:	Он и Александр Александрович обменивались такими речами:
"What are we arguing about?	- О чем мы спорим?
It's simply a shame to have to demonstrate such truths.	Подобные истины просто стыдно доказывать.
It's like ABC.	Это азбука.
The main mass of people have led an unthinkable existence for centuries.	Основная толща народа веками вела немыслимое существование.
Take any history book.	Возьмите любой учебник истории.

Whatever it's called, feudalism, or serfdom, or capitalism and factory industry, the unnaturalness and injustice of such an order have long been noted, and the revolution has long been prepared that will lead the people towards the light and put everything in its place.	Как бы это ни называлось, феодализм ли и крепостное право, или капитализм и фабричная промышленность, все равно неестественность и несправедливость такого порядка давно замечена, и давно подготовлен переворот, который выведет народ к свету и все поставит на свое место.
"You know that a partial renovation of the old is unsuitable here, what's needed is to break it radically.	Вы знаете, что частичное подновление старого здесь непригодно, требуется его коренная ломка.
Maybe that will cause the building to collapse.	Может быть, она повлечет за собой обвал здания.
Well, what of it?	Ну так что же?
Just because it's frightening, it doesn't mean that it won't happen.	Из того, что это страшно, ведь не следует, что этого не будет?
It's a question of time.	Это вопрос времени.
How can you argue against that?"	Как можно это оспаривать?
"Eh, that's not the point.	- Э, да ведь не о том разговор.
I'm not talking about that, am I?"	Разве я об этом?
Alexander Alexandrovich would get angry and the argument would flare up.	Я что говорю? - сердился Александр Александрович, и спор возгорался.
"Your Potpourris and Miroshkas are people without conscience.	- Ваши Попурри и Мирошки люди без совести.
They say one thing and do another.	Говорят одно, а делают другое.
And then, too, where's the logic here?	И затем, где тут логика?
There's no coherence.	Никакого соответствия.
No, wait, I'll show you right now."	Да нет, погодите, вот я вам покажу сейчас.
And he would start looking for some magazine with a contrary article, pulling open his desk drawers and slamming them shut, and rousing his eloquence with this noisy fussing about.	И он принимался разыскивать какой-нибудь журнал с противоречивою статьею, со стуком вдвигая и выдвигая ящики письменного стола и этой громкою возней пробуждая свое красноречие.
Alexander Alexandrovich liked to be hampered by something when he talked, so that the impediment would justify his mumbling pauses, his hems and haws.	Александр Александрович любил, чтобы ему что-нибудь мешало при разговоре и чтобы препятствия оправдывали его мямлющие паузы, его эканье и меканье.
Loquaciousness would come over him while he was searching for something he had lost, for instance, when he was looking for his second galosh in the semidarkness of the front hall, or when he was standing on the bathroom threshold with a towel over his shoulder, or as he was passing a heavy platter across the table, or while he was pouring glasses of wine for his guests.	Разговорчивость находила на него во время розысков чего-нибудь потерянного, например, при подыскивании второй калоши к первой в полумраке передней, или когда с полотенцем через плечо он стоял на пороге ванной, или при передаче тяжелого блюда за столом, или во время разливания вина гостям по бокалам.
Yuri Andreevich listened to his father-in-law with delight.	Юрий Андреевич с наслаждением слушал тестя.

He adored the old Moscow singsong speech he knew so well, with the Gromekos' soft, slightly guttural rs, like a cat's purring.	Он обожал эту хорошо знакомую старомосковскую речь нараспев, с мягким, похожим на мурлыканье громековским подкартавливаньем.
Alexander Alexandrovich's upper lip with its trim little mustache protruded slightly over the lower one.	Верхняя губа у Александра Александровича с подстриженными усиками чуть-чуть выдавалась над нижней.
The bow tie stood out on his chest in the same way.	Так же точно оттопыривался галстук бабочкой на его груди.
There was something in common between the lip and the tie, and it lent Alexander Alexandrovich a certain touching, trustfully childish quality.	Было нечто общее между этою губой и галстуком, и оно придавало Александру Александровичу что-то трогательное, доверчиво-детское.
Late at night, just before the guests' departure, Shura Schlesinger appeared.	Поздно ночью почти перед уходом гостей явилась Шура Шлезингер.
She came straight from some meeting, in a jacket and worker's visored cap, walked into the room with resolute strides, shook everyone's hand in turn, and in the same motion abandoned herself to reproaches and accusations.	Она прямо с какого-то собрания пришла в жакетке и рабочем картузе, решительными шагами вошла в комнату и, по очереди здороваясь со всеми за руку, тут же на ходу предалась упрекам и обвинениям.
"Hello, Tonya.	- Здравствуй, Тоня.
Hello, Sanechka.	Здравствуй, Санечка.
Anyhow it's swinishness, you must agree.	Все-таки свинство, согласитесь.
I hear from everywhere, he's here, the whole of Moscow is talking about it, and I'm the last to learn it from you.	Отовсюду слышу, приехал, об этом вся Москва говорит, а от вас узнаю последнею.
Well, to hell with you.	Ну да черт с вами.
Obviously, I don't deserve it.	Видно, не заслужила.
Where is he, the long-awaited one?	Где он, долгожданный?
Let me through.	Дайте пройду.
You're standing around him like a wall.	Обступили стеной.
Well, hello!	Ну, здравствуй!
Good for you, good for you.	Молодец, молодец.
I've read it.	Читала.
I don't understand a thing, but it's brilliant.	Ничего не понимаю, но гениально.
You can see it straight off.	Это сразу видно.
Hello, Nikolai Nikolaevich.	Здравствуйте, Николай Николаевич.
I'll come back to you at once, Yurochka.	Сейчас я вернусь к тебе, Юрочка.
I must have a big, special talk with you.	У меня с тобой большой, особый разговор.
Hello, young people.	Здравствуйте, молодые люди.
Ah, Gogochka, you're here, too?	А, и ты тут, Гогочка?
Goosey Goosey Gander, whither do you wander?"	Гуси, гуси, га-га-га, есть хотите, да-да-да?

The last exclamation referred to the Gromekos' distant relation Gogochka, a zealous admirer of all the rising powers, who for being silly and laughter-prone was known as Goosey, and for being tall and skinny-the Tapeworm.	Последнее восклицание относилось к громековской седьмой воде на киселе Гогочке, ярому поклоннику всякой подымающейся силы, которого за глупость и смешливость звали Акулькой, а за рост и худобу - ленточной глистой.
"So you're all eating and drinking here?	- А вы тут пьете и закусываете?
I'll catch up with you right away.	Сейчас я догоню вас.
Ah, ladies and gentlemen!	Ах, господа, господа.
You know nothing, you suspect nothing!	Ничего-то вы не знаете, ничего не ведаете!
What's going on in the world!	Что на свете делается!
Such things are happening!	Какие вещи творятся!
Go to some real local meeting with nonfictional workers, with nonfictional soldiers, not out of books.	Пойдите на какое-нибудь настоящее низовое собрание с невыдуманными рабочими, с невыдуманными солдатами, не из книжек.
Try to make a peep there about war to a victorious conclusion.	Попробуйте пикнуть там что-нибудь про войну до победного конца.
You'll get your victorious conclusion!	Вам там пропишут победный конец!
I was just listening to a sailor!	Я матроса сейчас слышала!
Yurochka, you'd go out of your mind!	Юрочка, ты бы с ума сошел!
Such passion!	Какая страсть!
Such integrity!"	Какая цельность!
Shura Schlesinger was interrupted.	Шуру Шлезингер перебивали.
They all shouted with no rhyme or reason.	Все орали кто в лес, кто по дрова.
She sat down beside Yuri Andreevich, took him by the hand, and, bringing her face close to his, so as to outshout the others, shouted without raising or lowering her voice, as through a speaking trumpet:	Она подсела к Юрию Андреевичу, взяла его за руку и, приблизив к нему лицо, чтобы перекричать других, кричала без повышений и понижений, как в разговорную трубку:
"Come with me some day, Yurochka.	- Пойдем как-нибудь со мной, Юрочка.
I'll show you the people.	Я тебе людей покажу.
You must, you must touch the earth, remember, like Antaeus.	Ты должен, должен, понимаешь ли, как Антей, прикоснуться к земле.
Why are you goggling your eyes?	Что ты выпучил глаза?
It seems I surprise you?	Я тебя, кажется, удивляю?
I'm an old warhorse, an old Bestuzhevist, didn't you know, Yurochka?	Разве ты не знаешь, что я старый боевой конь, старая бестужевка, Юрочка.
I've known preliminary detention, I've fought at the barricades.	С предварилкой знакомилась, сражалась на баррикадах.
Of course!	Конечно!
What did you think?	А ты что думал?
Oh, we don't know the people!	О, мы не знаем народа!

I've come straight from there, from the thick of them.	Я только что оттуда, из их гущи.
I'm setting up a library for them."	Я им библиотеку налаживаю.
She had already taken a drop and was obviously getting tipsy.	Она уже хлебнула и явно хмелела.
But Yuri Andreevich also had a clamor in his head.	Но и у Юрия Андреевича шумело в голове.
He did not notice how Shura Schlesinger turned up at one end of the room and he at the other, at the head of the table.	Он не заметил, как Шура Шлезингер оказалась в одном углу комнаты, а он в другом, в конце стола.
He was standing and, by all tokens, beyond his own expectations, speaking.	Он стоял и по всем признакам, сверх собственного ожидания, говорил.
He did not obtain silence all at once.	Он не сразу добился тишины.
"Ladies and gentlemen ...I want... Misha!	-Господа... Я хочу... Миша!
Gogochka! ... But what else can I do, Tonya, when they don't listen?	Гогочка!.. Но что же делать, Тоня, когда они не слушают?
Ladies and gentlemen, allow me to say a couple of words.	Господа, дайте мне сказать два слова.
Something unheard-of, something unprecedented is approaching.	Надвигается неслыханное, небывалое.
Before it overtakes us, here is my wish for you.	Прежде чем оно настигнет нас, вот мое пожелание вам.
When it comes, God grant that we do not lose each other and do not lose our souls.	Когда оно настанет, дай нам бог не растерять друг друга и не потерять души.
Gogochka, you can shout hurrah afterwards.	Гогочка, вы после будете кричать "ура".
I haven't finished.	Я не кончил.
Stop talking in the corners and listen carefully.	Прекратите разговоры по углам и слушайте внимательно.
"By the third year of the war a conviction has been formed in the people that sooner or later the boundary between the front and the rear will be effaced, the sea of blood will come to everyone and flood those who sat it out and entrenched themselves.	На третий год войны в народе сложилось убеждение, что рано или поздно граница между фронтом и тылом сотрется, море крови подступит к каждому и зальет отсиживающихся и окопавшихся.
That flood is the revolution.	Революция и есть это наводнение.
"In the course of it, it might seem to you, as to us at the war, that life has ceased, everything personal is over, nothing happens in the world any more except killing and dying, and if we survive till there are notes and memoirs of this time, and we read those recollections, we will realize that in these five or ten years we have lived through more than some do in a whole century.	В течение ее вам будет казаться, как нам на войне, что жизнь прекратилась, все личное кончилось, что ничего на свете больше не происходит, а только убивают и умирают, а если мы доживем до записок и мемуаров об этом времени и прочтем эти воспоминания, мы убедимся, что за эти пять или десять лет пережили больше, чем иные за целое столетие.
"I don't know if the people themselves will rise and move like a wall, or if everything will be done in their name.	Я не знаю, сам ли народ подымется и пойдет стеной, или все сделается его именем.

An event of such enormity does not call for dramatic proofs.	От события такой огромности не требуется драматической доказательности.
I'll believe it without that.	Я без этого ему поверю.
It's petty to rummage around for the causes of cyclopean events.	Мелко копаться в причинах циклопических событий.
They don't have any.	Они их не имеют.
Domestic squabbles have their genesis, and after so much pulling each other's hair and smashing of dishes, no one can figure out who first began it.	Это у домашних ссор есть свой генезис, и после того как оттаскают друг друга за волосы и перебьют посуду, ума не приложат, кто начал первый.
But everything truly great is without beginning, like the universe.	Все же истинно великое безначально, как Вселенная.
It does not emerge, but is suddenly there, as if it always existed or fell from the sky.	Оно вдруг оказывается налицо без возникновения, словно было всегда или с неба свалилось.
"I also think that Russia is destined to become the first realm of socialism since the existence of the world.	Я тоже думаю, что России суждено стать первым за существование мира царством социализма.
When that happens, it will stun us for a long time, and, coming to our senses, we will no longer get back the memory we have lost.	Когда это случится, оно надолго оглушит нас, и, очнувшись, мы уже больше не вернем утраченной памяти.
We will forget part of the past and will not seek explanations for the unprecedented.	Мы забудем часть прошлого и не будем искать небывалому объяснения.
The new order will stand around us, with the accustomedness of the forest on the horizon or the clouds over our heads.	Наставший порядок обступит нас с привычностью леса на горизонте или облаков над головой.
It will surround us everywhere.	Он окружит нас отовсюду.
There will be nothing else."	Не будет ничего другого.
He said something more and by then had sobered up completely.	Он еще что-то говорил и тем временем совершенно протрезвился.
But, as before, he did not hear very well what was being said around him, and his answers were beside the point.	Но по-прежнему он плохо слышал, что говорилось кругом, и отвечал невпопад.
He saw manifestations of general love for him, but was unable to drive away the sorrow that made him not himself.	Он видел проявления общей любви к нему, но не мог отогнать печали, от которой был сам не свой.
And so he said:	И вот он сказал:
"Thank you, thank you.	- Спасибо, спасибо.
I see your feelings.	Я вижу ваши чувства.
I don't deserve them.	Я их не заслуживаю.
But you shouldn't love so sparingly and hurriedly, as if fearing you'll have to love more strongly later."	Но не надо любить так запасливо и торопливо, как бы из страха, не пришлось бы потом полюбить еще сильней.

They all laughed and applauded, taking it for a deliberate witticism, while he did not know where to escape from the sense of impending misfortune, from the awareness of his powerlessness over the future, despite all his thirst for the good and capacity for happiness.	Все захохотали и захлопали, приняв это за сознательную остроту, а он не знал, куда деваться от чувства нависшего несчастья, от сознания своей невластности в будущем, несмотря на всю свою жажду добра и способность к счастью.
The guests were leaving.	Гости расходились.
They all had long faces from fatigue.	У всех от усталости были вытянувшиеся лица.
Yawning opened and closed their jaws, making them look like horses.	Зевота смыкала и размыкала им челюсти, делая их похожими на лошадей.
As they were saying good-bye, they drew the window curtain aside.	Прощаясь, отдернули оконную занавесь.
Threw open the window.	Распахнули окно.
A yellowish dawn appeared, a wet sky covered with dirty, sallow clouds.	Показался желтоватый рассвет, мокрое небо в грязных, землисто-гороховых тучах.
"There must have been a thunderstorm while we were blathering," somebody said.	- А ведь, видно, гроза была, пока мы пустословили, - сказал кто-то.
"I got caught in the rain on my way here.	- Меня дорогой к вам дождь захватил.
Barely made it," confirmed Shura Schlesinger.	Насилу добежала, - подтвердила Шура Шлезингер.
In the deserted and still-dark lane they could hear the sound of drops dripping from the trees, alternating with the insistent chirping of drenched sparrows.	В пустом и еще темном переулке стояло перестукиванье капающих с деревьев капель вперемежку с настойчивым чириканьем промокших воробьев.
There was a roll of thunder, like a plow drawing a furrow across the whole of the sky, and everything grew still.	Прокатился гром, будто плугом провели борозду через все небо, и все стихло.
But then four resounding, belated booms rang out, like big potatoes dumped from a shovelful of loose soil in autumn.	А потом раздались четыре гулких, запоздалых удара, как осенью вываливаются большие картофелины из рыхлой, лопатою сдвинутой гряды.
The thunder cleared the space inside the dusty, smoke-filled room.	Гром прочистил емкость пыльной протабаченной комнаты.
Suddenly, like electrical elements, the component parts of existence became tangible-water and air, the desire for joy, earth, and sky.	Вдруг, как электрические элементы, стали ощутимы составные части существования, вода и воздух, желание и радости, земля и небо.
The lane became filled with the voices of the departing guests.	Переулок наполнился голосами расходящихся.
They went on loudly discussing something outside, exactly as they had just been wrangling about it in the house.	Они продолжали что-то громко обсуждать на улице, точь-в-точь как препирались только что об этом в доме.
The voices moved off, gradually dying down and dying out.	Голоса удалялись, постепенно стихали и стихли.
"So late," said Yuri Andreevich. "Let's go to bed.	- Как поздно, - сказал Юрий Андреевич. - Пойдем спать.

Of all the people in the world, I love only you and papa."	Изо всех людей на свете я люблю только тебя и папу.
5	5
August passed, September was coming to an end.	Прошел август, кончался сентябрь.
The unavoidable was imminent.	Нависало неотвратимое.
Winter was drawing near, and so, in the human world, was the foreordained, like winter's swoon, which hung in the air and was on everyone's lips.	Близилась зима, а в человеческом мире то, похожее на зимнее обмирание, предрешенное, которое носилось в воздухе и было у всех на устах.
They had to prepare for the cold, stock up on food, firewood.	Надо было готовиться к холодам, запасать пищу, дрова.
But in the days of the triumph of materialism, matter turned into a concept, food and firewood were replaced by the provision and fuel question.	Но в дни торжества материализма материя превратилась в понятие, пищу и дрова заменил продовольственный и топливный вопрос.
People in the cities were helpless as children in the face of the approaching unknown, which overturned all established habits in its way and left devastation behind it, though it was itself a child of the city and the creation of city dwellers.	Люди в городах были беспомощны, как дети, перед лицом близящейся неизвестности, которая опрокидывала на своем пути все установленные навыки и оставляла по себе опустошение, хотя сама была детищем города и созданием горожан.
All around there was self-deception, empty verbiage.	Кругом обманывались, разглагольствовали.
Humdrum life still limped, floundered, hobbled bow-legged somewhere out of old habit.	Обыденщина еще хромала, барахталась, колченого плелась куда-то по старой привычке.
But the doctor saw life unvarnished.	Но доктор видел жизнь неприкрашенной.
Its condemnation could not be concealed from him.	От него не могла укрыться ее приговоренность.
He considered himself and his milieu doomed.	Он считал себя и свою среду обреченными.
They faced ordeals, perhaps even death.	Предстояли испытания, может быть, даже гибель.
The numbered days they had left melted away before his eyes.	Считанные дни, оставшиеся им, таяли на его глазах.
He would have gone out of his mind, if it had not been for everyday trifles, labors, and cares.	Он сошел бы с ума, если бы не житейские мелочи, труды и заботы.
His wife, his child, the need to earn money, were his salvation-the essential, the humble, the daily round, going to work, visiting patients.	Жена, ребенок, необходимость добывать деньги были его спасением - насущное, смиренное, бытовой обиход, служба, хожденье по больным.
He realized that he was a pygmy before the monstrous hulk of the future; he feared it, he loved this future and was secretly proud of it, and for the last time, as if in farewell, with the greedy eyes of inspiration, he gazed at the clouds and trees, at the people walking down the street, at the big Russian city trying to weather misfortune, and was ready to sacrifice himself to make things better, and could do nothing.	Он понимал, что он пигмей перед чудовищной махиной будущего, боялся его, любил это будущее и втайне им гордился, и в последний раз, как на прощание, жадными глазами вдохновения смотрел на облака и деревья, на людей, идущих по улице, на большой, перемогающийся в несчастиях русский город, и был готов принести себя в жертву, чтобы стало лучше, и ничего не мог.

The sky and the passersby he most often saw from the middle of the street, when crossing the Arbat by the pharmacy of the Russian Medical Society, at the corner of Starokoniushenny Lane.	Это небо и прохожих он чаще всего видел с середины мостовой, переходя Арбат у аптеки Русского общества врачей, на углу Староконюшенного.
He went back to work at his old hospital.	Он опять поступил на службу в свою старую больницу.
By old memory it was still called Krestovozdvizhensky, though the community of that name had been disbanded.	Она по старой памяти называлась Крестовоздвиженской, хотя община этого имени была распущена.
But they had not yet invented a new name for it at the hospital.	Но больнице еще не придумали подходящего названия.
Differentiations had already begun there.	В ней уже началось расслоение.
To the moderates, whose dull-wittedness provoked the doctor's indignation, he seemed dangerous; to politically advanced people, he seemed insufficiently red.	Умеренным, тупоумие которых возмущало доктора, он казался опасным, людям, политически ушедшим далеко, недостаточно красным.
Thus he found himself neither here nor there, having left one bank and not reached the other.	Так очутился он ни в тех, ни в сих, от одного берега отстал, к другому не пристал.
In the hospital, besides his immediate duties, the director charged him with looking after the general statistical accounting.	В больнице, кроме его прямых обязанностей, директор возложил на него наблюдение над общей статистической отчетностью.
How many forms, questionnaires, and blanks he had to go over, how many orders he had to fill out!	Каких только анкет, опросных листов и бланков не просматривал он, каких требовательных ведомостей не заполнял!
Mortality rates, sick rates, the property status of the employees, the level of their civic consciousness and participation in elections, the unsatisfiable needs for fuel, provisions, medications-the central office of statistics was interested in all of it, and answers had to be provided for it all.	Смертность, рост заболеваемости, имущественное положение служащих, высота их гражданской сознательности и степень участия в выборах, неудовлетворимая нужда в топливе, продовольствии, медикаментах - все интересовало Центральное статистическое управление, на все требовался ответ.
The doctor busied himself with all this at his old desk by the window of the interns' room.	Доктор занимался всем этим за своим старым столом у окна ординаторской.
Stacks of ruled paper of various forms and patterns lay before him, pushed to one side.	Графленая бумага разных форм и образцов кипами лежала перед ним, отодвинутая в сторону.
Sometimes by snatches, besides periodic notes for his medical work, he wrote here his Playing at People, a gloomy diary or journal of those days, consisting of prose, verse, and miscellanea, suggested by the awareness that half of the people had stopped being themselves and were acting out who knows what.	Иногда урывками, кроме периодических записей для своих медицинских трудов, он писал здесь свою "Игру в людей", мрачный дневник или журнал тех дней, состоявший из прозы, стихов и всякой всячины, внушенной сознанием, что половина людей перестала быть собой и неизвестно что разыгрывает.

The bright, sunny interns' room with its white painted walls was flooded with the cream-colored sunlight of golden autumn, which distinguishes the days following the Dormition, when the first morning frosts set in, and winter chickadees and magpies flit among the motley and bright colors of the thinning woods.	Светлая солнечная ординаторская со стенами, выкрашенными в белую краску, была залита кремовым светом солнца золотой осени, отличающим дни после Успения, когда по утрам ударяют первые заморозки и в пестроту и яркость поределых рощ залетают зимние синицы и сороки.
On such days the sky rises to its utmost height and a dark blue, icy clarity breathes from the north through the transparent column of air between it and the earth.	Небо в такие дни подымается в предельную высоту, и сквозь прозрачный столб воздуха между ним и землей тянет с севера ледяной темно-синею ясностью.
The visibility and audibility of everything in the world are enhanced.	Повышается видимость и слышимость всего на свете, чего бы то ни было.
Distances transmit sounds in a frozen ringing, distinctly and separately.	Расстояния передают звук в замороженной звонкости, отчетливо и разъединенно.
What is far away becomes clear, as if opening out a view through all of life for many years ahead.	Расчищаются дали, как бы открывши вид через всю жизнь на много лет вперед.
This rarefaction would be impossible to bear if it were not so short-termed and did not come at the end of a short autumn day on the threshold of early twilight.	Этой разреженности нельзя было бы вынести, если бы она не была так кратковременна и не наступала в конце короткого осеннего дня на пороге ранних сумерек.
Such light bathed the interns' room, the light of the early-setting autumn sun, juicy, glassy, and watery, like a ripe golden apple.	Такой свет озарял ординаторскую, свет рано садящегося осеннего солнца, сочный, стеклянный и водянистый, как спелое яблоко белый налив.
The doctor sat at the desk, dipping his pen in the ink, pondering and writing, and some quiet birds flew close by the big windows, casting soundless shadows into the room, over the doctor's moving hands, the table with its ruled paper, the floor and walls, and just as soundlessly disappeared.	Доктор сидел у стола, обмакивая перо в чернила, задумывался и писал, а мимо больших окон ординаторской близко пролетали какие-то тихие птицы, забрасывая в комнату бесшумные тени, которые покрывали движущиеся руки доктора, стол с бланками, пол и стены ординаторской и так же бесшумно исчезали.
"The maple's losing its leaves," said the prosector, coming in. Once a stout man, his skin had become baggy from loss of weight. "The rain poured down on it, the wind tore at it, and they couldn't defeat it.	- Клен опадает, - сказал вошедший прозектор, плотный когда-то мужчина, на котором кожа от похудания висела теперь мешками. - Поливали его ливни, ветры трепали и не могли одолеть.
But see what one morning frost has done!"	А что один утренник сделал!
The doctor raised his head.	Доктор поднял голову.
Indeed, the mysterious birds flitting past the window turned out to be the wine and flame leaves of the maple, which flew off, floated smoothly through the air, and, like convex orange stars, settled away from the tree on the grass of the hospital lawn.	Действительно, сновавшие мимо окна загадочные птицы оказались винно-огненными листьями клена, которые отлетали прочь, плавно держась в воздухе, и оранжевыми выгнутыми звездами ложились в стороне от деревьев на траву больничного газона.
"Have you sealed the windows?" asked the prosector.	- Окна замазали? - спросил прозектор.
"No," said Yuri Andreevich, and he went on writing.	- Нет, - сказал Юрий Андреевич и продолжал писать.
"Why not?	- Что так?

It's time."	Пора.
Yuri Andreevich did not reply, absorbed in writing.	Юрий Андреевич ничего не отвечал, поглощенный писанием.
"Eh, no Tarasiuk," the prosector went on. "He was solid gold.	- Эх, Тарасюка нет, - продолжал прозектор. -Золотой был человек.
Could mend boots.	И сапоги починит.
And watches.	И часы.
And do everything.	И все сделает.
And supply anything in the world.	И все на свете достанет.
It's time to seal them.	А замазывать пора.
Have to do it yourself."	Надо самим.
"There's no putty."	- Замазки нет.
"Make some.	- А вы сами.
Here's the recipe." And the prosector explained how to prepare putty from linseed oil and chalk. "Well, forget it.	Вот рецепт. - И прозектор объяснил, как приготовить замазку из олифы и мела. - Впрочем, ну вас.
I'm bothering you."	Я вам мешаю.
He went to the other window and busied himself with his vials and preparations.	Он отошел к другому окну и занялся своими склянками и препаратами.
It was getting dark.	Стало темнеть.
After a minute, he said:	Через минуту он сказал:
"You'll ruin your eyes.	- Глаза испортите.
It's dark.	Темно.
And they won't give us any light.	А огня не дадут.
Let's go home."	Пойдемте домой.
"I'll work a little longer.	- Еще немного поработаю.
Twenty minutes or so."	Минут двадцать.
"His wife's here as a nurse's aide."	- Его жена тут в больничных няньках.
"Whose?"	-Чья?
"Tarasiuk's."	- Тарасюка.
"I know."	- Знаю.
"But where he is, nobody knows.	- А сам он неизвестно где.
He roams the wide earth.	По всей земле рыщет.
Came to visit a couple of times in the summer.	Летом два раза проведывал.
Stopped by the hospital.	В больницу заходил.
Now he's somewhere in the country.	Теперь где-нибудь в деревне.
Founding the new life.	Основывает новую жизнь.

He's one of those Bolshevik soldiers you meet on the boulevards and on trains.	Это из тех солдат-большевиков, которых вы на бульварах видите и в поездах.
And do you want to know the answer?	А хотите знать разгадку?
To Tarasiuk's riddle, for instance?	Тарасюка, например?
Listen.	Слушайте.
He's a jack-of-all-trades.	Это мастер на все руки.
Can't do a bad piece of work.	Ничего не может делать плохо.
Whatever he turns his hand to goes without a hitch.	За что ни возьмется, дело в руках горит.
The same thing happened to him in the war.	То же самое случилось с ним на войне.
He studied it like any other trade.	Изучил и ее, как всякое ремесло.
Turned out to be a crack shot.	Оказался чудным стрелком.
In the trenches, at a listening post.	В окопах, в секрете.
His eye, his hand-first class!	Глаз, рука - первый сорт!
He got all his decorations, not for bravery, but for never missing.	Все знаки отличия не за лихость, а за бой без промаха.
Well.	Ну.
Every job becomes a passion for him.	Всякое дело становится у него страстью.
He fell in love with military things.	Полюбил и военное.
He sees that a weapon is power, that he can use it.	Видит, оружие - это сила, вывозит его.
He wanted to become power himself.	Самому захотелось стать силою.
An armed man is no longer simply a man.	Вооруженный человек - это уже не просто человек.
In the old days his kind went from the sharpshooters to the robbers.	В старину такие шли из стрельцов в разбойники.
Try taking his rifle from him now.	Отыми у него теперь винтовку попробуй.
And suddenly there comes the calname = "note"	И вдруг подоспевает клич:
' Bayonets, about face!' and so on.	"Повернуть штык" - и так далее.
And he about-faced.	Он и повернул.
That's the whole story for you.	Вот вам и весь сказ.
And the whole of Marxism."	И весь марксизм.
"And the most genuine besides, straight from life.	- И притом пренастоящий, из самой жизни.
What do you think?"	А вы что думали?
The prosector stepped over to his window, pottered a little with his vials.	Прозектор отошел к своему подоконнику, покопался над пробирками.
Then asked:	Потом спросил:
"Well, how's the stove man?"	- Ну как печник?
"Thanks for recommending him.	- Спасибо, что рекомендовали.

A very interesting man.	Преинтересный человек.
We spent around an hour talking about Hegel and Benedetto Croce."	Около часа беседовали о Гегеле и Бенедетто Кроче.
"Well, what else!	- Ну как же!
He has a doctorate in philosophy from Heidelberg University.	Доктор философии Г ейдельбергского университета.
And the stove?"	А печка?
"Don't talk about it."	-И не говорите.
"Smokes?"	- Дымит?
"Nothing but trouble."	- Одно горе.
"He installed the pipe wrong.	- Трубу не туда вывел.
He should have built it into the Dutch stove, but he probably stuck it through the vent window."	Надо вмазать в печь, а он, верно, выпустил в форточку.
"No, he set it into the stove.	-Да он в голландку вставил.
But it smokes."	А дымит.
"That means he didn't find the smokestack and put it through the ventilation duct.	- Значит, дымового рукава не нашел, повел вентиляционным каналом.
Or into the airway.	А то в отдушину.
Eh, no Tarasiuk!	Эх, Тарасюка нет!
But be patient.	А вы потерпите.
Moscow wasn't built in a day.	Не в один день Москва построилась.
Using a stove isn't like playing piano.	Печку топить - это вам не на рояле играть.
It takes learning.	Надо поучиться.
Laid in firewood?"	Дров запасли?
"Where can I get it?"	- А где их взять?
"I'll send you the churchwarden.	- Я вам церковного сторожа пришлю.
He's a firewood thief.	Дровяной вор.
Takes fences apart for fuel.	Разбирает заборы на топливо.
But I warn you.	Но предупреждаю.
You've got to haggle.	Надо торговаться.
He asks a lot.	Запрашивает.
Or there's the exterminator woman."	Или бабу-морильщицу.
They went down to the porter's lodge, put their coats on, went out.	Они спустились в швейцарскую, оделись, вышли на улицу.
"Why the exterminator?" asked the doctor. "We don't have bedbugs."	- Зачем морильщицу? - сказал доктор. - У нас клопов не водится.
"What have bedbugs got to do with it?	- При чем тут клопы?

I'm talking apples and you're talking oranges.	Я про Фому, а вы про Ерему.
Not bedbugs, but firewood.	Не клопы, а дрова.
The woman's set it all up on a commercial footing.	У этой все поставлено на коммерческую ногу.
Buys up houses and framing for firewood.	Дома и срубы скупает на топливо.
A serious supplier.	Серьезная поставщица.
Watch out, don't stumble, it's really dark.	Смотрите не оступитесь, темь какая.
Once I could have gone through this neighborhood blindfolded.	Бывало, я с завязанными глазами мог по этому району пройти.
I knew every little stone.	Каждый камушек знал.
I was born in Prechistenka.	Пречистенский уроженец.
But they started taking down the fences, and even with open eyes I don't recognize anything, like in a foreign city.	А стали заборы валить, и с открытыми глазами ничего не узнаю, как в чужом городе.
What little corners they've uncovered, though!	Зато какие уголки обнажились!
Little Empire houses in the bushes, round garden tables, half-rotten benches.	Ампирные домики в кустарнике, круглые садовые столы, полусгнившие скамейки.
The other day I walked past a little vacant lot like that, at the intersection of three lanes.	На днях прохожу мимо такого пустырька, на пересечении трех переулков.
I see a hundred-year-old woman poking the ground with her stick.	Смотрю, столетняя старуха клюкой землю ковыряет.
' God help you, granny,' I say.	"Бог в помощь, - говорю, - бабушка.
'Digging worms for fishing?'	Червей копаешь, рыболовствуешь?"
As a joke, of course.	Разумеется, в шутку.
And she says very seriously:	А она пресерьезнейше:
'No, dearie-champignons.'	"Никак нет, батюшка, - шампиньоны".
And it's true, the city's getting to be the same as a forest.	И правда - стало в городе, как в лесу.
Smells of rotten leaves, mushrooms."	Пахнет прелым листом, грибами.
"I know that place.	- Я знаю это место.
It's between Serebryany and Molchanovka, isn't it?	Это между Серебряным и Молчановкой, не правда ли?
Unexpected things keep happening to me when I pass it.	Со мной там мимоходом все неожиданности.
Either I meet somebody I haven't seen for twenty years, or I find something.	То кого-нибудь встречу, кого двадцать лет не видал, то что-нибудь найду.
And they say there have been robberies at the corner.	И говорят, грабят на углу.
Well, no wonder.	Да и неудивительно.
It's a crossroads.	Место сквозное.

There's a whole network of passages to thieves' dens that are still there around the Smolensky market.	Целая сеть ходов к сохранившимся притонам Смоленского.
You're robbed, stripped, and, poof, go chase the wind."	Оберут, разденут - и фьюить, ищи ветра в поле.
"And the streetlights shine so weakly.	- А фонари как слабо светят.
It's not for nothing they call a black eye a shiner.	Не зря синяки фонарями зовут.
You're bound to get one."	Как раз нашибешь.
6	6
Indeed, all sorts of chance things happened to the doctor at the above-mentioned place.	Действительно, всевозможные случайности преследовали доктора в названном месте.
Late in the fall, not long before the October fighting, 11 on a dark, cold evening, at that corner, he ran into a man lying unconscious across the sidewalk.	Поздней осенью, незадолго до октябрьских боев, темным холодным вечером он на этом углу наткнулся на человека, лежавшего без памяти поперек тротуара.
The man lay with his arms spread, his head leaning on a hitching post, and his legs hanging into the roadway.	Человек лежал, раскинув руки, приклонив голову к тумбе и свесив ноги на мостовую.
Every now and then he moaned weakly.	Изредка с перерывами он слабо постанывал.
In response to the loud questions of the doctor, who was trying to bring him back to consciousness, he murmured something incoherent and again passed out for a time.	В ответ на громкие вопросы доктора, пробовавшего привести его в чувство, он пробормотал что-то несвязное и снова на некоторое время потерял сознание.
His head was bruised and bloody, but on cursory examination, the bones of the skull turned out to be intact.	Г олова его была разбита и окровавлена, но черепные кости при беглом осмотре оказались целы.
The fallen man was undoubtedly the victim of an armed robbery.	Лежавший был, несомненно, жертвой вооруженного грабежа.
"Briefcase.	"Портфель.
Briefcase," he whispered two or three times.	Портфель", - два-три раза прошептал он.
Using the telephone of a pharmacy nearby on the Arbat, the doctor sent for an old cabby attached to the Krestovozdvizhensky Hospital and took the unknown man there.	По телефону из ближней арбатской аптеки доктор вызвал прикомандированного к Крестовоздвиженской старика извозчика и отвез неизвестного в больницу.
The victim turned out to be a prominent politician.	Потерпевший оказался видным политическим деятелем.
The doctor treated him and in his person acquired a protector for long years to come, who saved him in that time filled with suspicion and distrust from many misunderstandings.	Доктор вылечил его и в его лице приобрел на долгие годы покровителя, избавлявшего его в это полное подозрений и недоверчивое время от многих недоразумений.
7	7
It was Sunday.	Было воскресенье.
The doctor was free.	Доктор был свободен.
He did not have to go to work.	Ему не надо было на службу.

In their house in Sivtsev, they had already settled in three rooms for the winter, as Antonina Alexandrovna had proposed.	В Сивцевом уже разместились по-зимнему в трех комнатах, как предполагала Антонина Александровна.
It was a cold, windy day with low snow clouds, dark, very dark.	Был холодный ветреный день с низкими снеговыми облаками, темный-претемный.
They lit the stove in the morning.	С утра затопили.
It began to smoke.	Стало дымить.
Antonina Alexandrovna, who knew nothing about stoves, gave confused and harmful advice to Nyusha, who was struggling with the damp wood that refused to burn.	Антонина Александровна, ничего не понимавшая в топке, давала Нюше, бившейся с сырыми неразгоравшимися дровами, бестолковые и вредные советы.
The doctor, seeing it and understanding what needed to be done, tried to intervene, but his wife gently took him by the shoulders and sent him away with the words:	Доктор, видевший это и понимавший, что надо сделать, пробовал вмешаться, но жена тихо брала его за плечи и выпроваживала из комнаты со словами:
"Go to your room.	- Ступай к себе.
You have a habit of butting in with your advice, when my head's in a whirl without that and everything's jumbled up.	Когда голова и без того кругом и все мешается, у тебя привычка непременно говорить под руку.
How can you not understand that your remarks only pour oil on the fire."	Как ты не понимаешь, что твои замечания только подливают масла в огонь.
"Oh, Tonechka, that would be excellent-oil!	- О, масло, Тонечка, это было бы превосходно!
The stove would blaze up in an instant.	Печка мигом бы запылала.
The trouble is that I don't see either oil or fire."	То-то и горе, что не вижу я ни масла, ни огня.
"This is no time for puns.	- И для каламбуров не время.
There are moments, you understand, when they simply won't do."	Бывают, понимаешь, моменты, когда не до них.
The failure with the stove ruined their Sunday plans.	Неудачная топка разрушала воскресные планы.
They had all hoped to finish the necessary tasks before dark and be free by evening, but now that was out of the question.	Все надеялись, исполнив необходимые дела до темноты, освободиться к вечеру, а теперь это отпадало.
Dinner had to be put off, as did someone's wish to wash their hair with hot water, and other such intentions.	Оттягивался обед, чье-то желание помыть горячей водою голову, какие-то другие намерения.
Soon it became so smoky that it was impossible to breathe.	Скоро задымило так, что стало невозможно дышать.
A strong wind blew the smoke back into the room.	Сильный ветер загонял дым назад в комнату.
A cloud of black soot hung in it like a fairy-tale monster in the midst of a dense pine forest.	В ней стояло облако черной копоти, как сказочное чудище посреди дремучего бора.
Yuri Andreevich drove them all to the other rooms and opened the vent window.	Юрий Андреевич разогнал всех по соседним комнатам и отворил форточку.

He took half the wood out of the stove and made space among the rest for little chips and birch-bark kindling.	Половину дров из печки он выкинул вон, а между оставшимися проложил дорожку из мелких щепок и берестяной растопки.
Fresh air burst through the vent window.	В форточку ворвался свежий воздух.
The curtain swayed and billowed up.	Колыхнувшаяся оконная занавесь взвилась вверх.
A few papers flew off the desk.	С письменного стола слетело несколько бумажек.
The wind slammed some far-off door and, whirling in all the corners, began, like a cat after a mouse, to chase what was left of the smoke.	Ветер хлопнул какою-то дальнею дверью и, кружась по всем углам, стал, как кошка за мышью, гоняться за остатками дыма.
The wood caught fire, blazed up, and began to crackle.	Разгоревшиеся дрова вспыхнули и затрещали.
The little stove choked on the flames.	Печурка захлебнулась пламенем.
Red-hot circles glowed on its iron body like the rosy spots on a consumptive's cheeks.	В ее железном корпусе пятнами чахоточного румянца зарделись кружки красного накала.
The smoke in the room thinned out and then disappeared altogether.	Дым в комнате поредел и потом исчез совсем.
The room became brighter.	В комнате стало светлее.
The windows, which Yuri Andreevich had recently sealed on the prosector's instructions, began to weep.	Заплакали окна, недавно замазанные Юрием Андреевичем по наставлениям прозектора.
The putty gave off a wave of warm, greasy smell.	Волною хлынул теплый жирный запах замазки.
The firewood sawed into small pieces and drying around the stove also gave off a smelname = "note" of bitter, throat-chafing, tarry fir bark, and damp, fresh aspen, fragrant as toilet water.	Запахло сушащимися около печки мелко напиленными дровами: горькой, дерущей горло гарью еловой коры и душистой, как туалетная вода, сырой свежею осиной.
Just then, as impetuously as the wind through the vent, Nikolai Nikolaevich burst into the room with news:	В это время в комнату так же стремительно, как воздух в форточку, ворвался Николай Николаевич с сообщением:
"There's fighting in the streets.	- На улицах бой.
Military action is going on between the junkers who support the Provisional Government and the garrison soldiers who are for the Bolsheviks.	Идут военные действия между юнкерами, поддерживающими Временное правительство, и солдатами гарнизона, стоящими за большевиков.
There are skirmishes at almost every step, there's no counting the centers of the uprising.	Стычки чуть ли не на каждом шагу, очагам восстания нет счета.
I fell into scraps two or three times on my way here, once at the corner of Bolshaya Dmitrovka, and again by the Nikitsky Gate.	По дороге к вам я два или три раза попал в переделку, раз на углу Большой Дмитровки и другой - у Никитских ворот.
There's no direct route anymore, you have to go roundabout.	Прямого пути уже нет, приходится пробираться обходом.
Hurry, Yura!	Живо, Юра!
Get dressed and let's go.	Одевайся, и пойдем.
You've got to see this.	Это надо видеть.
It's history.	Это история.

It happens once in a lifetime."	Это бывает раз в жизни.
But he himself went on babbling for about two hours, then they sat down to dinner, and when he got ready to go home and was dragging Yuri Andreevich with him, Gordon's arrival prevented them.	Но сам же он заболтался часа на два, потом сели обедать, а когда, собравшись домой, он потащил с собой доктора, их предупредил приход Гордона.
He came flying in just as Nikolai Nikolaevich had done, with the same news.	Этот влетел так же, как Николай Николаевич, с теми же самыми сообщениями.
But meanwhile events had moved ahead.	Но события за это время подвинулись вперед.
There were new details.	Имелись новые подробности.
Gordon spoke about the intensified gunfire and the killing of passersby, accidentally struck by stray bullets.	Гордон говорил об усилившейся стрельбе и убитых прохожих, случайно задетых шальною пулею.
According to his words, traffic in the city had come to a standstill.	По его словам, движение в городе приостановилось.
By a miracle, he had gotten through to their lane, but the way back had closed behind him.	Он чудом проник к ним в переулок, но путь назад закрылся за его спиной.
Nikolai Nikolaevich would not listen and tried to poke his nose outside, but came back after a minute.	Николай Николаевич не послушался и попробовал сунуть нос на улицу, но через минуту вернулся.
He said you could not go out into the lane, that there were bullets whistling through it, knocking bits of brick and plaster off the corners.	Он сказал, что из переулка нет выхода, по нему свищут пули, отбивая с углов кусочки кирпича и штукатурки.
There was not a soul in the streets; communication by the sidewalks was broken.	На улице ни души, сообщение по тротуару прервано.
During those days Sashenka caught a cold.	В эти дни Сашеньку простудили.
"I've told you a hundred times not to put the child near the hot stove," Yuri Andreevich said angrily. "Overheating is forty times more harmful than cold."	- Я сто раз говорил, чтобы ребенка не подносили к топящейся печке, - сердился Юрий Андреевич. -Перегрев в сорок раз вреднее выстуживания.
Sashenka had a sore throat and developed a high fever.	У Сашеньки разболелось горло и появился сильный жар.
His distinctive quality was a supernatural, mystical fear of nausea and vomiting, the approach of which he imagined every moment.	Его отличительным свойством был сверхъестественный, мистический страх перед тошнотой и рвотой, приближение которых ему ежеминутно мерещилось.
Pushing aside Yuri Andreevich's hand with the laryngoscope, he would not let him put it down his throat, closed his mouth, shouted and choked.	Он отталкивал руку Юрия Андреевича с ларингоскопом, не давал ввести его в горло, закрывал рот, кричал и давился.
No persuading or threatening worked.	Никакие уговоры и угрозы не действовали.
Suddenly by inadvertence Sashenka yawned widely and sweetly, and the doctor profited from the moment, with a lightning movement put the spoon into his son's mouth, pressed his tongue down, and managed to get a glimpse of Sashenka's raspberry-colored throat and swollen tonsils covered with white spots.	Вдруг по неосторожности Сашенька широко и сладко зевнул, и этим воспользовался доктор, чтобы молниеносным движением сунуть сыну в рот ложечку, придержать его язык и успеть разглядеть малиновую гортань Сашеньки и его осыпанные налетами опухшие миндалины.
Yuri Andreevich was alarmed by the look of them.	Их вид встревожил Юрия Андреевича.

A little later, by way of a similar sleight of hand, the doctor managed to take a smear from Sashenka's throat.	Немного погодя, путем таких же манипуляций, доктору удалось снять у Сашеньки мазок.
Alexander Alexandrovich had his own microscope.	У Александра Александровича был свой микроскоп.
Yuri Andreevich took it and carried out a makeshift analysis.	Юрий Андреевич взял его и с грехом пополам сам произвел исследование.
Luckily, it was not diphtheria.	По счастью, это не был дифтерит.
But on the third night, Sashenka had an attack of false croup.	Но на третью ночь у Сашеньки сделался припадок ложного крупа.
He was burning up and suffocating.	Он горел и задыхался.
Yuri Andreevich could not look at the poor child, powerless as he was to save him from suffering.	Юрий Андреевич не мог смотреть на бедного ребенка, бессильный избавить его от страданий.
Antonina Alexandrovna thought the boy was dying.	Антонине Александровне казалось, что мальчик умирает.
They took him in their arms, carried him about the room, and he became better.	Его брали на руки, носили по комнате, и ему становилось легче.
They had to get milk, mineral water, or soda for him to drink.	Надо было достать молока, минеральной воды или соды для его отпаиванья.
But it was the height of the street fighting.	Но это был разгар уличных боев.
The gunfire, as well as artillery fire, did not cease for a minute.	Пальба, также и орудийная, ни на минуту не прекращалась.
Even if Yuri Andreevich were to risk his life and venture to make his way through the limits of the area crisscrossed by shooting, beyond the line of fire he would also not find any life, because it had come to a standstill throughout the city until the situation finally defined itself.	Если бы даже Юрий Андреевич с опасностью для жизни отважился пробраться за пределы простреливаемой полосы, он и за чертою огня не встретил бы жизни, которая замерла во всем городе, пока положение не определится окончательно.
But it was already clear.	Но оно было уже ясно.
Rumors came from all sides that the workers were gaining the upper hand.	Отовсюду доходили слухи, что рабочие берут перевес.
There was still resistance from isolated groups of junkers, which were cut off from each other and had lost touch with their commanders.	Бились еще отдельные кучки юнкеров, разобщенные между собой и потерявшие связь со своим командованием.
The Sivtsev neighborhood was within the circle of action of the units of soldiers pressing towards the center from the Dorogomilovo Gate.	Район Сивцева входил в круг действий солдатских частей, наседавших на центр с Дорогомилова.
The soldiers from the German front and adolescent workers sitting in a trench dug in the lane already knew the inhabitants of the nearby houses and exchanged neighborly jokes with them when they peeked through the gates or came outside.	Солдаты германской войны и рабочие подростки, сидевшие в окопе, вырытом в переулке, уже знали население окрестных домов и по-соседски перешучивались с их жителями, выглядывавшими из ворот или выходившими на улицу.
Circulation in that part of the city was being restored.	Движение в этой части города восстанавливалось.

Then Gordon and Nikolai Nikolaevich, who had been stuck at the Zhivagos' for three days, left their captivity.	Тогда ушли из своего трехдневного плена Гордон и Николай Николаевич, застрявшие у Живаго на трое суток.
Yuri Andreevich was glad of their presence during the difficult days of Sashenka's illness, and Antonina Alexandrovna forgave them the muddle they introduced on top of the general disorder.	Юрий Андреевич был рад их присутствию в трудные дни Сашенькиной болезни, а Антонина Александровна прощала им ту бестолочь, которую вносили они в придачу к общему беспорядку.
But in gratitude for the hospitality, both had considered it their duty to entertain the hosts with endless talk, and Yuri Andreevich was so tired of that three-day pouring from empty into void that he was happy to part with them.	Но в благодарность за гостеприимство оба считали долгом занимать хозяев неумолкаемыми разговорами, и Юрий Андреевич так устал от троесуточного переливания из пустого в порожнее, что был счастлив расстаться с ними.
8	8
There was information that they had reached home safely, but precisely this test showed that the talk of a general cessation of hostilities was premature.	Были сведения, что они добрели домой благополучно, хотя именно при этой проверке оказалось, что толки об общем замирении преждевременны.
Military action still went on in various places, it was impossible to cross through various neighborhoods, and the doctor was still unable to get to his hospital, which he had begun to miss and where his Playing at People and scientific writings lay in a drawer in the interns' room.	В разных местах военные действия еще продолжались, через некоторые районы нельзя было пройти, и доктор все не мог пока попасть к себе в больницу, по которой успел соскучиться и где в ящике стола в ординаторской лежали его "Игра" и ученые записи.
Only within separate neighborhoods did people go out in the mornings a short distance from home to buy bread, stopping people carrying milk in bottles and crowding around them, asking where they had gotten it.	Лишь внутри отдельных околотков люди выходили по утрам на небольшое расстояние от дома за хлебом, останавливали встречных, несших молоко в бутылках, и толпой расспрашивали, где они его достали.
Occasionally the shooting resumed all over the city, scattering the public again.	Иногда возобновлялась перестрелка по всему городу, снова разгоняя публику.
Everyone suspected that some sort of negotiations were going on between the sides, the successful or unsuccessful course of which was reflected in the intensifying or weakening of the shrapnel fire.	Все догадывались, что между сторонами идут какие-то переговоры, успешный или неуспешный ход которых отражается на усилении или ослаблении шрапнельной стрельбы.
Once at the end of the old October, around ten o'clock in the evening, Yuri Andreevich was walking quickly down the street, going with no particular need to see a colleague who lived nearby.	Как-то в конце старого октября, часов в десять вечера Юрий Андреевич быстро шел по улице, направляясь без особой надобности к одному близко жившему сослуживцу.
Those parts, usually lively, were now deserted.	Места эти, обычно бойкие, были малолюдны.
He met almost no one.	Встречных почти не попадалось.
Yuri Andreevich walked quickly.	Юрий Андреевич шел быстро.
The first thin snow was dusting down, with a strong and ever-strengthening wind that transformed it before Yuri Andreevich's eyes into a snowstorm.	Порошил первый реденький снежок с сильным и все усиливающимся ветром, который на глазах у Юрия Андреевича превращался в снежную бурю.

Yuri Andreevich was turning from one lane into another and had already lost count of the turns he had made, when the snow suddenly poured down very thickly and a blizzard set in, the kind of blizzard that skims shriekingly over the ground in an open field, and in the city thrashes about in a blind alley like a lost person.	Юрий Андреевич загибал из одного переулка в другой и уже утерял счет сделанным поворотам, как вдруг снег повалил густо-густо и стала разыгрываться метель, та метель, которая в открытом поле с визгом стелется по земле, а в городе мечется в тесном тупике как заблудившаяся.
Something similar was taking place in the moral world and in the physical, nearby and far away, on the ground and in the air.	Что-то сходное творилось в нравственном мире и в физическом, вблизи и вдали, на земле и в воздухе.
Somewhere, in little islands, the last volleys of the broken resistance rang out.	Где-то, островками, раздавались последние залпы сломленного сопротивления.
Somewhere on the horizon, the weak glow of extinguished fires swelled and popped like bubbles.	Где-то на горизонте пузырями вскакивали и лопались слабые зарева залитых пожаров.
And the same rings and funnels, driven and whirled by the blizzard, smoked under Yuri Andreevich's feet on the wet streets and sidewalks.	И такие же кольца и воронки гнала и завивала метель, дымясь под ногами у Юрия Андреевича на мокрых мостовых и панелях.
At one intersection he was overtaken by a paperboy running past with the shout	На одном из перекрестков с криком
"Latest news!" and carrying a big bundle of freshly printed sheets under his arm.	"Последние известия!" его обогнал пробегавший мимо мальчишка-газетчик с большой кипой свежеотпечатанных оттисков под мышкой.
"Keep the change," said the doctor.	- Не надо сдачи, - сказал доктор.
The boy barely managed to separate the damp page stuck to the bundle, thrust it into the doctor's hands, and vanished into the blizzard as instantly as he had emerged from it.	Мальчик еле отделил прилипший к кипе сырой листок, сунул его доктору в руки и канул в метель так же мгновенно, как из нее вынырнул.
The doctor went over to a street lamp burning two steps away to look through the headlines at once, without putting it off.	Доктор подошел к горевшему в двух шагах от него уличному фонарю, чтобы тут же, не откладывая, пробежать главное.
The special issue, printed on one side only, contained an official communiqu? from Petersburg about the forming of the Soviet of People's Commissars, the establishment of soviet power in Russia, and the introduction of the dictatorship of the proletariat.	Экстренный выпуск, покрытый печатью только с одной стороны, содержал правительственное сообщение из Петербурга об образовании Совета Народных Комиссаров, установлении в России Советской власти и введении в ней диктатуры пролетариата.
Then came the first decrees of the new power and the publication of various news items transmitted by telegraph and telephone.	Далее следовали первые декреты новой власти и публиковались разные сведения, переданные по телеграфу и телефону.
The blizzard lashed at the doctor's eyes and covered the printed lines of the newspaper with gray and rustling granular snow.	Метель хлестала в глаза доктору и покрывала печатные строчки газеты серой и шуршащей снежной крупою.
But that did not hinder his reading.	Но не это мешало его чтению.
The grandeur and eternity of the moment astounded him and would not let him come to his senses.	Величие и вековечность минуты потрясли его и не давали опомниться.

Still, in order to finish reading the communiqu?, he began to look around in search of some lighted place sheltered from the snow.	Чтобы все же дочитать сообщения, он стал смотреть по сторонам в поисках какого-нибудь освещенного места, защищенного от снега.
It turned out that he had again ended up at his charmed intersection and was standing at the corner of Serebryany and Molchanovka, outside a tall five-story house with a glassed-in porch and a spacious, electric-lit entrance.	Оказалось, что он опять очутился на своем заколдованном перекрестке и стоит на углу Серебряного и Молчановки, у подъезда высокого пятиэтажного дома со стеклянным входом и просторным, освещенным электричеством парадным.
The doctor went in and, standing under an electric light in the front hall, became absorbed in the telegrams.	Доктор вошел в него и в глубине сеней под электрической лампочкой углубился в телеграммы.
Above his head came the sound of footsteps.	Наверху над его головой послышались шаги.
Someone was coming down the stairs, stopping frequently as if in some hesitation.	Кто-то спускался по лестнице, часто останавливаясь, словно в какой-то нерешительности.
Indeed, the descending person suddenly changed his mind, turned, and ran back upstairs.	Действительно, спускавшийся вдруг раздумал, повернул назад и взбежал наверх.
Somewhere a door was opened, and two voices poured out in a wave, made so formless by the echo that it was impossible to tell whether they were men's or women's.	Где-то отворили дверь, и волною разлились два голоса, обесформленные гулкостью до того, что нельзя было сказать, какие они, мужские или женские.
After that the door slammed and the person who had been coming down earlier now started running down much more resolutely.	После этого хлопнула дверь, и ранее спускавшийся стал сбегать вниз гораздо решительнее.
Yuri Andreevich, who was completely absorbed in his reading, had his eyes lowered to the newspaper.	Глаза Юрия Андреевича, с головой ушедшего в чтение, были опущены в газету.
He did not intend to raise them and examine a stranger.	Он не собирался подымать их и разглядывать постороннего.
But having run all the way down, the latter stopped running.	Но, добежав донизу, тот с разбега остановился.
Yuri Andreevich raised his head and looked at him.	Юрий Андреевич поднял голову и посмотрел на спустившегося.
Before him stood an adolescent of about eighteen, in a stiff coat of reindeer hide with the fur side out, as they wear them in Siberia, and a hat of the same fur.	Перед ним стоял подросток лет восемнадцати в негнущейся оленьей дохе мехом наружу, как носят в Сибири, и такой же меховой шапке.
The boy had a swarthy face with narrow Kirghiz eyes.	У мальчика было смуглое лицо с узкими киргизскими глазами.
There was something aristocratic in his face, that fleeting spark, that hidden fineness that seems brought from far away and occurs in people with complex, mixed blood.	Было в этом лице что-то аристократическое, та беглая искорка, та прячущаяся тонкость, которая кажется занесенной издалека и бывает у людей со сложной, смешанной кровью.
The boy was obviously in error, taking Yuri Andreevich for someone else.	Мальчик находился в явном заблуждении, принимая Юрия Андреевича за кого-то другого.
He looked at the doctor with shy perplexity, as if he knew who he was and simply could not make up his mind to speak.	Он с дичливою растерянностью смотрел на доктора, как бы зная, кто он, и только не решаясь заговорить.

To put an end to this misunderstanding, Yuri Andreevich looked him up and down with a cold gaze, fending off any urge to approach.	Чтобы положить конец недоразумению, Юрий Андреевич смерил его взглядом и обдал холодом, отбивающим охоту к сближению.
The boy became embarrassed and went to the exit without a word.	Мальчик смешался и, не сказав ни слова, направился к выходу.
There, glancing back once more, he opened the heavy, shaky door and went out, slamming it with a bang.	Здесь, оглянувшись еще раз, он отворил тяжелую расшатанную дверь и, с лязгом ее захлопнув, вышел на улицу.
About ten minutes later, Yuri Andreevich went out after him.	Минут через десять последовал за ним и Юрий Андреевич.
He forgot about the boy and about the colleague he was going to see.	Он забыл о мальчике и о сослуживце, к которому собирался.
He was full of what he had read and headed for home.	Он был полон прочитанного и направился домой.
On his way another circumstance, a mundane trifle, which in those days had immeasurable importance, attracted and absorbed his attention.	По пути другое обстоятельство, бытовая мелочь, в те дни имевшая безмерное значение, привлекла и поглотила его внимание.
A short distance from his house, in the darkness, he stumbled upon a huge heap of boards and logs, dumped across his way on the sidewalk by the edge of the road.	Немного не доходя до своего дома, он в темноте наткнулся на огромную кучу досок и бревен, сваленную поперек дороги на тротуаре у края мостовой.
Here in the lane there was some institution to which a supply of government fuel had probably been delivered in the form of some dismantled log house from the outskirts.	Тут в переулке было какое-то учреждение, которому, вероятно, привезли казенное топливо в виде какого-то разобранного на окраине бревенчатого дома.
There had not been enough room in the courtyard and so they had also cluttered up the street in front of it.	Бревна не умещались во дворе и загромождали прилегавшую часть улицы.
The pile was being guarded by a sentry with a rifle, who paced the yard and from time to time came out into the lane.	Эту гору стерег часовой с ружьем, ходивший по двору и от времени до времени выходивший в переулок.
Without thinking twice, Yuri Andreevich seized a moment when the sentry turned into the yard and the blizzard whirled an especially thick cloud of snow up in the air.	Юрий Андреевич не задумываясь улучил минуту, когда часовой завернул во двор, а налетевший вихрь закрутил в воздухе особенно густую тучу снежинок.
He went around the heap of beams to the side where it was dark and the light of the street lamp did not fall, and, moving it from side to side, slowly freed a heavy log that was lying on the very bottom.	Он зашел к куче балок с той стороны, где была тень и куда не падал свет фонаря, и медленным раскачиванием высвободил лежавшую с самого низа тяжелую колоду.
Pulling it from under the pile with difficulty and heaving it onto his shoulder, he stopped feeling its weight (one's own burden is not heavy), and stealthily, keeping to the shadows of the walls, lugged it home to Sivtsev.	С трудом вытащив ее из-под кучи и взвалив на плечо, он перестал чувствовать ее тяжесть (своя ноша не тянет) и украдкой вдоль затененных стен притащил к себе в Сивцев.
It was timely, the firewood was running out at home.	Это было кстати, дома кончались дрова.
The log was sawed up and split into a pile of small chunks.	Колоду распилили и накололи из нее гору мелких чурок.
Yuri Andreevich squatted down to start the stove.	Юрий Андреевич присел на корточки растапливать печь.

He sat silently in front of the trembling and rattling doors.	Он молча сидел перед вздрагивавшей и дребезжавшей дверцей.
Alexander Alexandrovich rolled the armchair up to the stove and sat in it, warming himself.	Александр Александрович подкатил к печке кресло и подсел греться.
Yuri Andreevich took the newspaper out of the side pocket of his jacket and handed it to his father-in-law, saying:	Юрий Андреевич вытащил из бокового кармана пиджака газету и протянул тестю со словами:
"Seen this?	- Видали?
Have a look.	Полюбуйтесь.
Read it."	Прочтите.
Still squatting down and stirring the wood in the stove with a small poker, Yuri Andreevich talked to himself out loud.	Не вставая с корточек и ворочая дрова в печке маленькой кочережкой, Юрий Андреевич громко разговаривал с собой.
"What magnificent surgery!	- Какая великолепная хирургия!
To take and at one stroke artistically cut out the old, stinking sores!	Взять и разом артистически вырезать старые вонючие язвы!
Simply, without beating around the bush, to sentence age-old injustice, which was used to having people bow and scrape and curtsey before it.	Простой, без обиняков, приговор вековой несправедливости, привыкшей, чтобы ей кланялись, расшаркивались перед ней и приседали.
"The fact that it was so fearlessly carried out has something nationally intimate, long familiar about it.	В том, что это так без страха доведено до конца, есть что-то национально-близкое, издавна знакомое.
Something of Pushkin's unconditional luminosity, of Tolstoy's unswerving faithfulness to facts."	Что-то от безоговорочной светоносности Пушкина, от невиляющей верности фактам Толстого.
"Pushkin?	- Пушкина?
What did you say?	Что ты сказал?
Wait.	Погоди.
I'll finish right now.	Сейчас я кончу.
I can't both read and listen," Alexander Alexandrovich interrupted his son-in-law, mistakenly taking as addressed to him the monologue Yuri Andreevich was speaking to himself under his breath.	Не могу же я сразу и читать и слушать, - прерывал зятя Александр Александрович, ошибочно относя к себе монолог, произносимый Юрием Андреевичем себе под нос.
"Above all, where does the genius lie?	- Главное, что гениально?
If anyone were given the task of creating a new world, of beginning a new chronology, he would surely need to have a corresponding space cleared for him first.	Если бы кому-нибудь задали задачу создать новый мир, начать новое летосчисление, он бы обязательно нуждался в том, чтобы ему сперва очистили соответствующее место.
He would wait first of all for the old times to end, before he set about building the new, he would need a round number, a new paragraph, a blank page.	Он бы ждал, чтобы сначала кончились старые века, прежде чем он приступит к постройке новых, ему нужно было бы круглое число, красная строка, неисписанная страница.
"But now, take it and like it.	А тут, нате пожалуйста.

This unprecedented thing, this miracle of history, this revelation comes bang in the very thick of the ongoing everydayness, with no heed to its course.	Это небывалое, это чудо истории, это откровение ахнуто в самую гущу продолжающейся обыденщины, без внимания к ее ходу.
It begins not from the beginning but from the middle, without choosing the dates beforehand, on the first weekday to come along, at the very peak of tramways plying the city.	Оно начато не с начала, а с середины, без наперед подобранных сроков, в первые подвернувшиеся будни, в самый разгар курсирующих по городу трамваев.
That's real genius.	Это всего гениальнее.
Only what is greatest can be so inappropriate and untimely."	Так неуместно и несвоевременно только самое великое.
9	9
Winter came, precisely as had been predicted.	Настала зима, какую именно предсказывали.
It was not yet as scary as the two that followed it, but was already of their kind, dark, hungry, and cold, all a breaking up of the habitual and a rebuilding of the foundations of existence, all an inhuman effort to hold on to life as it slipped away.	Она еще не так пугала, как две наступившие вслед за нею, но была уже из их породы, темная, голодная и холодная, вся в ломке привычного и перестройке всех основ существования, вся в нечеловеческих усилиях уцепиться за ускользающую жизнь.
There were three of them in a row, these dreadful winters, one after another, and not all that now seems to have happened in the year of 1917 to 1918 actually happened then, but may have taken place later.	Их было три подряд, таких страшных зимы, одна за другой, и не все, что кажется теперь происшедшим с семнадцатого на восемнадцатый год, случилось действительно тогда, а произошло, может статься, позже.
These successive winters merged together and it was hard to tell one from another.	Эти следовавшие друг за другом зимы слились вместе и трудно отличимы одна от другой.
The old life and the new order did not yet coincide.	Старая жизнь и молодой порядок еще не совпадали.
There was no sharp hostility between them, as a year later in the time of the civil war, but there was insufficient connection.	Между ними не было яркой вражды, как через год, во время гражданской войны, но недоставало и связи.
They were two sides, standing apart, one facing the other, and not overlapping each other.	Это были стороны, расставленные отдельно, одна против другой, и не покрывавшие друг друга.
Administrative re-elections were held everywhere: in house committees, in organizations, at work, in public service institutions.	Производили перевыборы правлений везде: в домовладениях, в организациях, на службе, в обслуживающих население учреждениях.
Their makeup was changing.	Состав их менялся.
Commissars with unlimited power were appointed everywhere, people of iron will, in black leather jackets, armed with means of intimidation and with revolvers, who rarely shaved and still more rarely slept.	Во все места стали назначать комиссаров с неограниченными полномочиями, людей железной воли, в черных кожаных куртках, вооруженных мерами устрашения и "наганами", редко брившихся и еще реже спавших.
They were well acquainted with the petty bourgeois breed, the average holder of small government bonds, the groveling conformist, and never spared him, talking to him with a Mephistophelean smirk, as with a pilferer caught in the act.	Они хорошо знали порождение мещанства, среднего держателя мелких государственных бумаг, пресмыкающегося обывателя, и, ничуть не щадя его, с мефистофельской усмешкой разговаривали с ним, как с пойманным воришкой.

These people controlled everything as the program dictated, and enterprise after enterprise, association after association became Bolshevik.	Эти люди ворочали всем, как приказывала программа, и начинание за начинанием, объединение за объединением становились большевицкими.
The Krestovozdvizhensky Hospital was now called the Second Reformed.	Крестовоздвиженская больница теперь называлась Второй преобразованной.
Changes took place in it.	В ней произошли перемены.
Some of the personnel were fired, but many left on their own, finding the job unprofitable.	Часть персонала уволили, а многие ушли сами, найдя, что им служить невыгодно.
These were well-paid doctors with a fashionable practice, darlings of society, phrase mongers and fine talkers.	Это были хорошо зарабатывавшие доктора с модной практикой, баловни света, фразеры и краснобаи.
They did not fail to present their leaving out of mercenary considerations as a demonstration from civic motives, and they began to behave slightingly towards those who stayed, all but to boycott them.	Свой уход по корыстным соображениям они не преминули выдать за демонстративный, по мотивам гражданственности, и стали относиться пренебрежительно к оставшимся, чуть ли не бойкотировать их.
Zhivago was one of those scorned ones who stayed.	В числе этих оставшихся, презираемых был и Живаго.
In the evenings the following conversations would take place between husband and wife:	Вечерами между мужем и женою происходили такие разговоры:
"Don't forget to go to the basement of the Medical Society on Wednesday for frozen potatoes.	- В среду не забудь в подвал общества врачей за мороженой картошкой.
There are two sacks there.	Там два мешка.
I'll find out exactly what time I'll be free, so that I can help you.	Я выясню точно, в котором часу я освобождаюсь, чтобы помочь.
We must do it together on a sled."	Надо будет вдвоем на салазках.
"All right.	- Хорошо.
There's no rush, Yurochka.	Успеется, Юрочка.
You should go to bed quickly.	Ты бы скорее лег.
It's late.	Поздно.
The chores won't all get done anyway.	Всех дел все равно не переделаешь.
You need rest."	Надо тебе отдохнуть.
"There's a widespread epidemic.	- Повальная эпидемия.
General exhaustion weakens resistance.	Общее истощение ослабляет сопротивляемость.
It's frightening to look at you and papa.	На тебя и папу страшно смотреть.
Something must be done.	Надо что-то предпринять.
Yes, but what precisely?	Да, но что именно?
We're not cautious enough.	Мы недостаточно бережемся.
We must be more careful.	Надо быть осторожнее.
Listen.	Слушай.

Are you asleep?"	Ты не спишь?
"No."	- Нет.
"I'm not afraid for myself, I'm sturdy enough, but if, contrary to all expectation, I should come down with something, please don't be silly and keep me at home.	- Я за себя не боюсь, я двужильный, но если бы паче чаяния я свалился, не глупи, пожалуйста, и дома не оставляй.
Take me to the hospital instantly."	Моментально в больницу.
"What are you saying, Yurochka!	- Что ты, Юрочка!
God help you.	Господь с тобой.
Why croak of doom?"	Зачем каркать раньше времени?
"Remember, there are neither honest people nor friends anymore.	- Помни, больше нет ни честных, ни друзей.
Still less anyone knowledgeable.	Ни тем более знающих.
If something happens, trust only Pichuzhkin.	Если бы что-нибудь случилось, доверяй только Пичужкину.
If he himself stays in one piece, of course.	Разумеется, если сам он уцелеет.
Are you asleep?"	Ты не спишь?
"No."	- Нет.
"The devils, they went where the rations are better, and now it turns out it was civic feelings, principles.	- Сами, черти, ушли на лучший паек, а теперь, оказывается, это были гражданские чувства, принципиальность.
We meet, and they barely shake hands.	Встречают, едва руку подают.
' You work with them?'	"Вы у них служите?"
And they raise their eyebrows.	И подымают брови.
'Yes,' I say, 'and don't take it amiss, but I'm proud of our privations, and I respect the people who honor us by subjecting us to these privations.' "	"Служу, - говорю, - и прошу не прогневаться: нашими лишениями я горжусь, и людей, которые делают нам честь, подвергая нас этим лишениям, уважаю".
10	10
For a long period the invariable food of the majority was boiled millet and fish soup made from herring heads.	На долгий период постоянной пищей большинства стало пшено на воде и уха из селедочных головок.
The bodies of the herring were fried as a second course.	Туловище селедки в жареном виде шло на второе.
People ate unground rye and wheat.	Питались помолотою рожью и пшеницей в зерне.
They boiled the grain into a porridge.	Из них варили кашу.
A professor's wife whom Antonina Alexandrovna knew taught her to bake boiled dough bread on the bottom of a Dutch heating stove, partly for sale, so that the extra and the income from it would justify using the tile stove as in the old days.	Знакомая профессорша учила Антонину Александровну печь заварной хлеб на поду комнатной голландки, частью на продажу, чтобы припеком и выручкой оправдать пользование кафельной печью, как в старые годы.

This would enable them to give up the tormenting iron stove, which smoked, heated poorly, and did not retain its warmth at all.	Это позволило бы отказаться от мучительницы времянки, которая дымила, плохо грела и совсем не держала тепла.
Antonina Alexandrovna baked very good bread, but nothing came of her commerce.	Хлеб хорошо выпекался у Антонины Александровны, но из ее торговли ничего не вышло.
She had to sacrifice her unrealizable plans and bring the dismissed little stove back into action.	Пришлось пожертвовать несбыточными планами и опять ввести в действие отставленную печурку.
The Zhivagos lived in want.	Живаго бедствовали.
One morning Yuri Andreevich left for work as usual.	Однажды утром Юрий Андреевич по обыкновению ушел по делам.
There were two pieces of wood left in the house.	Дров в доме оставалось два полена.
Putting on a little winter coat, in which she shivered from weakness even in warm weather, Antonina Alexandrovna went out "for booty."	Надевши шубку, в которой она зябла от слабости даже в теплую погоду, Антонина Александровна вышла "на добычу".
She spent about half an hour wandering the nearby lanes, where muzhiks sometimes turned up from their suburban villages with vegetables and potatoes.	Она с полчаса пробродила по ближайшим переулкам, куда иногда заворачивали мужички с овощами и картошкой из пригородных деревень.
You had to catch them.	Их надо было ловить.
Peasants carrying loads were arrested.	Крестьян с кладью задерживали.
She soon came upon the goal of her search.	Скоро она напала на цель своих розысков.
A stalwart young fellow in a peasant coat, walking in company with Antonina Alexandrovna beside a light, toylike sleigh, warily led it around the corner to the Gromekos' courtyard.	Молодой здоровенный детина в армяке, шагая в сопровождении Антонины Александровны рядом с легкими, как игрушка, санями, осторожно отвел их за угол во двор к Громекам.
In the bast body of the sleigh, under a mat, lay a small heap of birch rounds, no thicker than the old-fashioned banisters in photographs from the last century.	В лубяном кузове саней под рогожей лежала небольшая кучка березового кругляку не толще старомодных усадебных перилец на фотографиях прошлого века.
Antonina Alexandrovna knew what they were worth-birch in name only, it was stuff of the worst sort, freshly cut, unsuitable for heating.	Антонина Александровна знала им цену - одно званье, что береза, а то сырье худшего сорта, свежей резки, непригодное для топки.
But there was no choice, she could not argue.	Но выбора не было, рассуждать не приходилось.
The young peasant made five or six trips upstairs carrying the wretched logs, and in exchange dragged Antonina Alexandrovna's small mirrored wardrobe downstairs and loaded it on the sleigh as a present for his young wife.	Молодой крестьянин в пять-шесть приемов снес ей дровишки на жилой верх, а в обмен на них поволок на себе вниз и уложил в сани малый зеркальный шкап Антонины Александровны, в подарок своей молодке.
In passing, as they made future arrangements about potatoes, he asked the price of the piano standing by the door.	Мимоходом, договариваясь на будущее время о картошке, он приценился к стоявшему у дверей пианино.
On his return, Yuri Andreevich did not discuss his wife's purchase.	Вернувшись, Юрий Андреевич не стал обсуждать жениной покупки.

To chop the given-away wardrobe to splinters would have been more profitable and expedient, but they could not have brought themselves to do it.	Разрубить отданный шкап на щепки было выгодней и целесообразней, но у них рука не поднялась бы на это.
"Did you see the note on the desk?" asked his wife.	-Ты видел записку на столе? - спросила жена.
"From the head of the hospital?	- От заведующего больницей?
They spoke to me, I know about it.	Мне говорили, я знаю.
It's a call to a sick woman.	Это приглашение к больной.
I'll certainly go.	Непременно пойду.
I'll just rest a little and go.	Вот отдохну немного и пойду.
It's quite far.	Но порядочная даль.
Somewhere by the Triumphal Arch.	Где-то у Триумфальных ворот.
I wrote down the address."	У меня записан адрес.
"They're offering a strange honorarium.	- Странный гонорар предлагают.
Did you see?	Ты видел?
Read it anyway.	Ты все-таки прочти.
A bottle of German cognac or a pair of lady's stockings for the visit.	Бутылку германского коньяку или пару дамских чулок за визит.
Some enticement!	Чем заманивают.
Who can it be?	Кто это может быть?
Bad tone, and total ignorance of our present-day life.	Какой-то дурной тон и полное неведение о нашей современной жизни.
Nouveaux riches of some sort."	Нувориши какие-нибудь.
"Yes, a state purveyor."	- Да, это к заготовщику.
Along with concessionaires and authorized agents, this title was used to designate small private entrepreneurs, for whom the state authorities, having abolished private trade, made small allowances at moments of economic crisis, concluding contracts and deals with them for various provisions.	Таким именем, вместе с концессионерами и уполномоченными, назывались мелкие частные предприниматели, которым государственная власть, уничтожив частную торговлю, делала в моменты хозяйственных обострений маленькие послабления, заключая с ними договоры и сделки на разные поставки.
Their number did not include the fallen heads of old firms, proprietors on a grand scale.	В их число уже не попадали сваленные главы старых фирм, собственники крупного почина.
They never recovered from the blow they received.	От полученного удара они уже не оправлялись.
Into this category fell the ephemeral dealers, stirred up from the bottom by war and revolution, new and alien people without roots.	В эту категорию шли дельцы-однодневки, поднятые со дна войной и революцией, новые и пришлые люди без корня.
After drinking boiled water with saccharine, whitened by milk, the doctor went to the sick woman.	Выпив забеленного молоком кипятку с сахарином, доктор направился к больной.
The sidewalks and roadways were buried under deep snow, which covered the streets from one row of houses to the other.	Тротуары и мостовые были погребены под глубоким снегом, покрывавшим улицы от одного ряда домов до другого.

In places the covering of snow reached the ground-floor windows.	Снежный покров местами доходил до окон первых этажей.
Across the whole width of this space moved silent, half-alive shadows, lugging some sort of meager provisions on their backs or pulling them on sleds.	Во всю ширину этого пространства двигались молчаливые полуживые тени, тащившие на себе или везшие на салазках какое-нибудь тощее продовольствие.
Almost no one drove.	Едущих почти не попадалось.
On houses here and there old signboards still remained.	На домах кое-где еще оставались прежние вывески.
The grocery shops and cooperatives placed under them, with no relation to their content, stood locked, their windows barred or boarded up, and empty.	Размещенные под ними без соответствия с их содержанием потребиловки и кооперативы стояли запертые, с окнами под решеткою, или заколоченные и пустовали.
They were locked and empty not only owing to the lack of goods, but because the reorganization of all sides of life, embracing trade as well, was still being carried out in the most general terms, and these boarded-up shops, as minute particulars, had not yet been touched by it.	Они были заперты и пустовали не только вследствие отсутствия товаров, но также оттого, что переустройство всех сторон жизни, охватившее и торговлю, совершалось еще в самых общих чертах и этих заколоченных лавок, как мелких частностей, еще не коснулось.
11	11
The house that the doctor had been called to turned out to be at the end of Brestskaya Street, near the Tver Gate.	Дом, куда был приглашен доктор, оказался в конце Брестской, близ Тверской заставы.
It was a barracklike brick building of antediluvian construction, with an inner courtyard and wooden galleries running in three tiers around the inside walls of the structure.	Это было кирпичное казарменное здание допотопной стройки, с двором внутри и деревянными галереями, шедшими в три яруса вдоль задних надворных стен строения.
The tenants were holding a previously arranged general meeting with the participation of a woman representative of the district soviet, when a military commission suddenly appeared on a round to inspect permits to keep arms and confiscate those without permit.	У жильцов происходило ранее назначенное общее собрание при участии представительницы из райсовета, как вдруг в дом явилась с обходом военная комиссия, проверявшая разрешения на хранение оружия и изымавшая неразрешенное.
The leader of the round asked the delegate not to leave, assuring her that the search would not take much time, the tenants who had been checked would gradually come back, and the interrupted meeting would soon be able to resume.	Руководивший обходом начальник просил делегатку не удаляться, уверив, что обыск не займет много времени, освобождаемые квартиранты постепенно сойдутся, и прерванное заседание можно будет скоро возобновить.
The round was nearing its end, and the turn had just come for the apartment where the doctor was awaited when he came to the gate of the house.	Обход приближался к концу, и на очереди была как раз та квартира, куда ждали доктора, когда он подошел к воротам дома.
A soldier with a rifle on a string, who was standing guard by one of the stairways leading to the galleries, flatly refused to let Yuri Andreevich pass, but the commander of the detachment interfered in their dispute.	Солдат с винтовкой на веревочке, который стоял на часах у одной из лестниц, ведших на галереи, наотрез отказался пропустить Юрия Андреевича, но в их спор вмешался начальник отряда.

He said the doctor should not be hindered and agreed to hold up the search until he had examined the sick woman.	Он не велел чинить препятствий доктору и согласился подождать с обыском квартиры, пока он осмотрит больную.
The doctor was met by the owner of the apartment, a courteous young man with a dull, swarthy complexion and dark, melancholy eyes.	Доктора встретил хозяин квартиры, вежливый молодой человек с матовым смуглым лицом и темными меланхолическими глазами.
He was upset by many circumstances: his wife's illness, the impending search, and the supernatural respect he nursed for medicine and its representatives.	Он был взволнован многими обстоятельствами: болезнью жены, нависавшим обыском и сверхъестественным уважением, которое он питал к медицине и ее представителям.
To spare the doctor work and time, the owner tried to speak as briefly as he could, but precisely this haste made his speech long and confused.	Чтобы сократить доктору труд и время, хозяин старался говорить как можно короче, но именно эта торопливость делала его речь длинной и сбивчивой.
The apartment, with a mixture of luxury and cheapness, was furnished with things bought slapdash with the aim of investing money in something stable.	Квартира со смесью роскоши и дешевки обставлена была вещами, наспех скупленными с целью помещения денег во что-нибудь устойчивое.
Furniture in incomplete sets was supplemented by single objects that were missing a second to make up the pair.	Мебель из расстроенных гарнитуров дополняли единичные предметы, которым до полноты комплекта недоставало парных.
The owner of the apartment thought his wife had some sort of nervous ailment from fright.	Хозяин квартиры считал, что у его жены какая-то болезнь нервов от перепуга.
With many irrelevant digressions, he told how they had bought for next to nothing an old, broken clock with musical chimes, which had not worked for a long time.	Со многими не идущими к делу околичностями он рассказал, что им продали за бесценок старинные испорченные куранты с музыкой, давно уже не шедшие.
They had bought it only as a curiosity of clock-making craftsmanship, as a rarity (the sick woman's husband took the doctor to the next room to show it to him).	Они купили их только как достопримечательность часового мастерства, как редкость (муж больной повел доктора в соседнюю комнату показывать их).
They even doubted it could be fixed.	Сомневались даже, можно ли их починить.
And suddenly the clock, which had not been wound for years, started up by itself, started up, rang out an intricate minuet on its little bells, and stopped.	И вдруг часы, годами не знавшие завода, пошли сами собой, пошли, вызвонили на колокольчиках свой сложный менуэт и остановились.
His wife was terrified, the young man said, decided that her last hour had struck, and now she lies there, raves, doesn't eat, doesn't drink, doesn't recognize him.	Жена пришла в ужас, рассказывал молодой человек, решив, что это пробил ее последний час, и вот теперь лежит, бредит, не ест, не пьет, не узнает его.
"So you think it's nervous shock?" Yuri Andreevich asked with doubt in his voice. "Take me to the patient."	- Так вы думаете, что это нервное потрясение? - с сомнением в голосе спросил Юрий Андреевич. -Проводите меня к больной.
They went into the next room with its porcelain chandelier and two mahogany bed tables on either side of a wide double bed.	Они вошли в соседнюю комнату с фарфоровой люстрой и двумя тумбочками красного дерева по бокам широкой двуспальной кровати.
At the edge of it, the blanket pulled up over her chin, lay a small woman with big, dark eyes.	На ее краю, натянув одеяло выше подбородка, лежала маленькая женщина с большими черными глазами.

Seeing the men coming in, she waved them away, freeing an arm from under the blanket, on which the wide sleeve of a robe slid up to the armpit.	При виде вошедших она погнала их прочь взмахом выпростанной из-под одеяла руки, с которой соскользнул к подмышке широкий рукав халата.
She did not recognize her husband and, as if there were no one in the room, started singing in a soft voice the beginning of a sad little song, which moved her so much that she burst into tears and, sobbing like a child, began asking to be taken home somewhere.	Она не узнавала мужа и, словно никого не было в комнате, тихим голосом запела начало какой-то грустной песенки, которая так ее разжалобила, что она расплакалась и, всхлипывая по-детски, стала проситься куда-то домой.
The doctor tried to approach her from different sides, but she resisted examination and each time turned her back on him.	С какого бока ни заходил к ней доктор, она противилась осмотру, каждый раз поворачиваясь к нему спиной.
"She does need to be examined," said Yuri Andreevich. "But, all the same, I can see quite clearly.	- Надо бы посмотреть ее, - сказал Юрий Андреевич. - Но все равно, мне и так ясно.
It's typhus, and a very grave form of it at that.	Это сыпняк, и притом в довольно тяжелой форме.
She's suffering greatly, poor thing.	Она порядком мучится, бедняжка.
I'd advise putting her in the hospital.	Я бы советовал поместить ее в больницу.
It's not a matter of comfort, which you could provide for her, but of constant medical attention, which is necessary during the first weeks of the illness.	Дело не в удобствах, которые вы ей предоставите, а в постоянном врачебном присмотре, который необходим в первые недели болезни.
Can you find some sort of transportation, hire a cab or at least a cart, to take the patient, making sure that she's well wrapped up beforehand?	Можете ли вы обеспечить что-нибудь перевозочное, раздобыть извозчика или в крайнем случае ломовые дровни, чтобы отвезти больную, разумеется, предварительно хорошо закутав?
I'll write an order for you."	Я вам выпишу направление.
"I can.	- Могу.
I'll try.	Постараюсь.
But wait.	Но погодите.
Can it really be typhus?	Неужели правда это тиф?
How terrible!"	Какой ужас!
"Unfortunately."	- К сожалению.
"I'm afraid to lose her if I let her go from here.	- Я боюсь потерять ее, если отпущу от себя.
Isn't there some way you could treat her at home, visiting her as often as possible?	Вы никак не могли бы лечить ее дома, по возможности участив посещения?
I'll pay whatever fee you like."	Я предложил бы вам какое угодно вознаграждение.
"I've already explained to you.	- Я ведь объяснил вам.
The important thing is that she have constant attention.	Важно непрерывное наблюдение за ней.
Listen.	Послушайте.
I'm giving you good advice.	Я даю вам хороший совет.

Dig up a cab somewhere, and I'll write out an accompanying note for her.	Хоть из-под земли достаньте извозчика, а я составлю ей препроводительную записку.
It would be best to do it through your house committee.	Лучше всего сделать это в вашем домовом комитете.
The order will have to have the house seal, and there will be some other formalities."	Под направлением потребуется печать дома и еще кое-какие формальности.
12	12
Having gone through the interrogation and search, the tenants returned one after another, in warm shawls and coats, to the unheated quarters of the former egg storage, now occupied by the house committee.	Прошедшие опрос и обыск жильцы один за другим возвращались в теплых платках и шубах в неотапливаемое помещение бывшего яичного склада, теперь занятое домкомом.
At one end of the room stood an office desk and several chairs, though not enough to seat so many people.	В одном конце комнаты стояли конторский стол и несколько стульев, которых, однако, было недостаточно, чтобы рассадить столько народу.
Therefore, in addition to them, long, empty egg crates, turned upside down, were placed around them like benches.	Поэтому в придачу к ним кругом поставлены были наподобие скамей длинные, перевернутые вверх дном пустые ящики из-под яиц.
A mountain of such crates was piled up to the ceiling at the other end of the room.	Гора таких ящиков до потолка громоздилась в противоположном конце помещения.
There in a corner was a swept-up heap of frozen wood shavings stuck together in lumps by the spilt insides of broken eggs.	Там в углу были кучей сметены к стене промерзшие стружки, склеенные в комки вытекшей из битых яиц сердцевиной.
Rats noisily messed about in this heap, occasionally running out to the open space of the stone floor and hiding again in the shavings.	В этой куче с шумом возились крысы, иногда выбегая на свободное пространство каменного пола и снова скрываясь в стружках.
Each time this happened, a loud and fat-bloated woman jumped up on one of the crates with a shriek.	Каждый раз при этом на один из ящиков с визгом вскакивала крикливая и заплывшая жиром жилица.
She pulled up the corner of her skirt with coquettishly splayed fingers, rapidly stamped her feet in fashionable ladies' high boots, and in a deliberately hoarse voice, affecting drunkenness, shouted:	Она подбирала уголок подола кокетливо оттопыренными пальчиками, дробно топотала ногами в модных дамских ботинках с высокими голенищами и намеренно хрипло, под пьяную, кричала:
"Olka, Olka, you've got rats running around here.	- Олька, Олька, у тебя тут крысы бегают.
Ooh, away, you vile thing!	У, пошла, поганая!
Aha, he understands, the scum!	Ай-ай-ай, понимает, сволочь!
He's angry.	Обозлилась.
Ay-yay-yay, he's climbing up the crate!	Аяяй, по ящику ползет!
Don't let him get under my skirt!	Как бы под юбку не залезла.
Oh, I'm afraid, I'm afraid!	Ой боюсь, ой боюсь!
Turn your heads, gentlemen.	Отвернитесь, господа мужчины.
Sorry, I forgot, you're not gentlemen now, you're comrade citizens."	Виновата, я забыла, что теперь не мужчины, а товарищи граждане.

The noisy female was wearing an unbuttoned astrakhan sack.	На шумевшей бабе был расстегнутый каракулевый сак.
Under it her double chin, ample bosom, and belly in a tight silk dress undulated in three layers, like quivering custard.	Под ним в три слоя зыбким киселем колыхались ее двойной подбородок, пышный бюст и обтянутый шелковым платьем живот.
Clearly, she had once passed for a lioness among third-rate shopkeepers and their clerks.	Видно, когда-то она слыла львицею среди третьеразрядных купцов и купеческих приказчиков.
She could barely open the slits of her piglike eyes with their swollen eyelids.	Щелки ее свиных глазок с припухшими веками едва открывались.
In time immemorial some rival had thrown a vial of acid at her, but had missed, and only two or three drops had etched light traces on her left cheek and the left corner of her mouth, almost seductive in their inconspicuousness.	Какая-то соперница замахнулась на нее в незапамятные времена склянкой с кислотою, но промазала, и только два-три брызга протравили на левой щеке и в левом углу рта два легких следа, по малозаметности почти обольстительных.
"Don't yell, Khrapugina.	- Не ори, Храпугина.
It's simply impossible to work," said the woman at the desk, the representative of the district soviet, elected to chair the meeting.	Просто работать нет возможности, - говорила женщина за столом, представительница райсовета, выбранная на собрании председательницей.
She was well-known from long ago to the old-timers of the house, and she knew them well herself.	Ее еще с давних времен хорошо знали старожилы дома, и она сама хорошо их знала.
Before the start of the meeting, she had an unofficial, half-whispered conversation with Fatima, the old caretaker of the house, who had once been cooped up with her husband and children in the dirty basement, but now had moved with her daughter to two bright rooms on the second floor.	Она перед началом собрания неофициально вполголоса беседовала с теткой Фатимой, старой дворничихой дома, когда-то с мужем и детьми ютившейся в грязном подвале, а теперь переселенной вдвоем с дочерью на второй этаж в две светлых комнаты.
"Well, how are things, Fatima?" asked the chairwoman.	- Ну так как же, Фатима? - спрашивала председательница.
Fatima complained that managing such a big and densely populated house was too much for her alone, and there was no help from anywhere, because nobody observed the obligations of tidying the courtyard and the street, which were distributed by apartment.	Фатима жаловалась, что она одна не справляется с таким большим и многолюдным домом, а помощи ниоткуда, потому что разложенной на квартиры повинности по уборке двора и улицы никто не соблюдает.
"Don't worry, Fatima, we'll blunt their horns, I assure you.	- Не тужи, Фатима, мы им рога обломаем, будь покойна.
What kind of committee is that?	Что это за комитет?
Is it conceivable?	Мыслимое ли дело?
Hidden criminal elements, dubious morals living without registration.	Уголовный элемент скрывается, сомнительная нравственность живет без прописки.
We'll give them the boot and elect another one.	Мы этим по шапке, а выберем другой.
I'll get you made house manager, only don't start kicking."	Я тебя в управдомши проведу, ты только не брыкайся.
The caretaker begged the chairwoman not to do that, but the latter was not even listening.	Дворничиха взмолилась, чтобы председательница этого не делала, но та и не стала слушать.

She looked around the room, found that enough people had gathered, called for silence, and opened the meeting with a short introductory speech.	Она окинула взглядом комнату, нашла, что народу набралось достаточно, потребовала установить тишину и коротким вводным словом открыла собрание.
After condemning the inactivity of the former house committee, she proposed the nominating of candidates for the election of a new one and went on to other questions.	Осудив бездеятельность прежнего домового комитета, она предложила наметить кандидатов для перевыбора нового и перешла к другим вопросам.
On finishing that, she said incidentally:	Покончив с этим, она между прочим сказала:
"Well, so that's that, comrades.	-Так вот как, стало быть, товарищи.
Let's speak frankly.	Будем говорить начистоту.
Your building's roomy, suitable for a hostel.	Ваше здание поместительное, подходящее для общежития.
It happens, when delegates come for a conference, there's nowhere to put people up.	Бывает, делегаты съезжаются на совещания, некуда рассовать людей.
It has been decided to place the building at the disposal of the district soviet as a house for visitors and give it the name of Comrade Tiverzin, who lived in this house before his exile, which is a well-known fact.	Есть решение взять здание в распоряжение райсовета под дом для приезжающих и присвоить ему имя товарища Тиверзина, как проживавшего в данном доме до ссылки, факт общеизвестный.
Do you have any objections?	Возражений не имеется?
Now to the schedule for vacating the house.	Теперь к порядку очищения дома.
It's not an urgent measure, you still have a year's time.	Эта мера нескорая, у вас еще год времени.
Working people will be relocated to lodgings provided for them, nonworkers are put on notice that they must find their own, and are given a term of twelve months."	Трудовое население будем переселять с предоставлением площади, нетрудовое предупреждаем, чтоб подыскали сами, и даем двенадцать месяцев сроку.
"But who here is a nonworker?	- А кто у нас нетрудовой?
We have no nonworkers!	У нас нет нетрудовых!
We're all workers," came cries from all sides, and one strained voice especially: "That's great-power chauvinism!	Все трудовые, - закричали отовсюду, и один голос надрывался: - Это великодержавный шовинизм!
All nationalities are equal now!	Все национальности теперь равны.
I know what you're hinting at!"	Я знаю, на что вы намекаете!
"Not all at once!	- Не все сразу!
I simply don't know who to answer.	Просто не знаю, кому отвечать.
What nationalities?	Какие национальности?
What have nationalities got to do with it, Citizen Valdyrkin?	При чем тут национальность, гражданин Валдыркин?
For instance, Khrapugina's no nationality, but she'll also be evicted."	Например, Храпугина совсем не национальность, а тоже выселим.
"Evicted!	- Высели!

We'll see how you evict me.	Посмотрим, как ты меня выселишь.
Flattened old couch!	Продавленная кушетка!
Ten-jobs!" Khrapugina shouted out the senseless nicknames she gave to the woman delegate in the heat of the quarrel.	Десять должностей! - выкрикивала Храпугина бессмысленные прозвища, которые она давала делегатке в разгаре спора.
"What a viper!	- Какая змея!
What a hellcat!	Какая шайтанка!
You have no shame!"	Стыда в тебе нет! - возмущалась дворничиха.
The caretaker became indignant.	- Не связывайся, Фатима.
"Don't mix into it, Fatima, I can stand up for myself.	Сама за себя постою.
Stop, Khrapugina.	Перестань, Храпугина.
Reach you a hand, and you bite it off.	Тебе дай повадку, так ты на шею сядешь!
Shut up, I said, or I'll turn you over to the organs immediately and not wait till they pick you up for making moonshine and running a dive."	Замолчи, говорю, а то немедленно сдам тебя органам, не дожидаясь, когда тебя на самогоне накроют и за содержание притона.
The noise reached the limit.	Шум достиг предела.
No one was given a chance to speak.	Никому не давали говорить.
Just then the doctor came into the storeroom.	В это время на склад вошел доктор.
He asked the first man he ran into by the door to point out someone from the house committee.	Он попросил первого попавшегося у двери указать кого-нибудь из домового комитета.
The man put his hands to his mouth like a megaphone and, above the noise and racket, shouted syllable by syllable:	Тот сложил руки рупором и, перекрывая шум и гам, по слогам прокричал:
"Ga-li-ul-li-na!	- Га-ли-уль-ли-на!
Come here.	Поди сюда.
Somebody's asking for you."	Тут спрашивают.
The doctor could not believe his ears.	Доктор ушам своим не поверил.
A thin, slightly stooping woman, the caretaker, came over.	Подошла худая, чуть сгорбленная женщина, дворничиха.
The doctor was struck by the resemblance of mother and son.	Доктора поразило сходство матери с сыном.
But he did not yet give himself away.	Но он себя еще не выдавал.
He said:	Он сказал:
"One of your tenants here has come down with typhus" (he gave the woman's name).	- У вас тут одна квартирантка тифом заболела (он назвал ее по фамилии).
"Precautions must be taken to keep the infection from spreading.	Требуются предосторожности, чтобы не разнести заразу.
Besides, the sick woman will have to be taken to the hospital.	Кроме того, больную надо будет отвезти в больницу.

I'll write out a document, which the house committee will have to certify.	Я ей составлю бумагу, которую домком должен будет удостоверить.
How and where can I do it?"	Как и где это сделать?
The caretaker understood the question as referring to transporting the sick woman, not to writing out the accompanying document.	Дворничиха поняла так, что вопрос относится к перевозке больной, а не к составлению препроводительной бумаги.
"A droshky will come from the district soviet to pick up Comrade Demina," said Galiullina. "Comrade Demina's a kind person, I'll tell her, she'll give it up to you.	- За товарищем Деминой из райсовета пролетка придет, - сказала Галиуллина. - Товарищ Демина добрый человек, я скажу, она уступит пролетку.
Don't worry, comrade doctor, we'll transport your sick woman."	Не тужи, товарищ доктор, перевезем твою больную.
"Oh, I didn't mean that!	-О, я не о том!
I just need a corner where I can write out an order.	Я только об уголке, где можно было бы написать направление.
But if there'll be a droshky ... Excuse me, but are you the mother of Lieutenant Galiullin, Osip Gimazetdinovich?	Но если будет и пролетка... Простите, вы не мать будете поручику Г алиуллину, Осипу Гимазетдиновичу?
I served with him at the front."	Я с ним вместе на фронте служил.
The caretaker shuddered all over and turned pale.	Дворничиха вздрогнула всем телом и побледнела.
Seizing the doctor's hand, she said:	Схватив доктора за руку, она сказала:
"Let's step outside.	- Пойдем наружу.
We can talk in the courtyard."	На дворе поговорим.
As soon as they crossed the threshold, she began hurriedly:	Едва выйдя за порог, она быстро заговорила.
"Shh. God forbid anyone hears.	- Тише, оборони бог услышат.
Don't ruin me.	Не губи меня.
Yusupka's gone bad.	Юсупка плохой дорожка пошел.
Judge for yourself, who is Yusupka?	Ты сам посуди, Юсупка кто?
Yusupka was an apprentice, a workman.	Юсупка из учеников, мастеровой.
Yusup should understand, simple people are much better off now, a blind man can see that, there's nothing to talk about.	Юсуп должен понимать, простой народ теперь много лучше стало, это слепому видно, какой может быть разговор.
I don't know what you think, maybe you can do it, but for Yusupka it's wrong, God won't forgive it.	Я не знаю, как ты думаешь, тебе, может, можно, а Юсупке грех. Бог не простит.
Yusup's father died a soldier, killed, and how-no face left, no arms, no legs."	Юсупа отец в солдатах пропал, убили, да как, ни лица не оставили, ни рук, ни ног.
She was unable to go on speaking and, waving her hand, waited for her agitation to subside.	Она была не в силах говорить дальше и, махнув рукой, стала ждать, пока уймется волнение.
Then she continued:	Потом продолжала:
"Let's go.	- Пойдем.

I'll arrange the droshky for you now.	Я тебе сейчас пролетку справлю.
I know who you are.	Я знаю, кто ты.
He was here for two days, he told me.	Он тут был два дня, сказывал.
He said you know Lara Guisharova.	Ты, говорит, Лару Гишарову знаешь.
She was a nice girl.	Хорошая была девушка.
She came here to see us, I remember.	Сюда к нам ходила, помню.
But who knows what she's like now.	А теперь какая будет, кто вас знает.
Can it be that the masters go against the masters?	Разве можно, чтобы господа против господ пошли?
But for Yusupka it's wrong.	А Юсупке грех.
Let's go and ask for the droshky.	Пойдем, пролетку выпросим.
Comrade Demina will let us have it.	Товарищ Демина даст.
And do you know who Comrade Demina is?	А товарищ Демина знаешь кто?
Olya Demina, who used to work as a seamstress for Lara Guisharova's mother.	Оля Демина, у Лары Гишаровой мамаши в мастерицах служила.
That's who she is.	Вот кто.
Also from here.	И тоже отсюда.
From this house.	С этого двора.
Let's go."	Пойдем.
13	13
It was already growing quite dark.	Уже совсем стемнело.
Night lay all around.	Кругом была ночь.
Only the white circle of light from Demina's pocket flashlight leaped some five steps ahead of them from one snowdrift to another, and confused more than lit up the way for the walkers.	Только белый кружок света из карманного фонарика Деминой шагах в пяти перед ними скакал с сугроба на сугроб и больше сбивал с толку, чем освещал идущим дорогу.
Night lay all around, and the house stayed behind, where so many people had known her, where she used to come as a girl, where, as the story went, her future husband, Antipov, was brought up as a boy.	Кругом была ночь, и дом остался позади, где столько людей знало ее, где она бывала девочкой, где, по рассказам, мальчиком воспитывался ее будущий муж, Антипов.
Demina addressed him with patronizing jocularity:	Демина покровительственно-шутливо обращалась к нему:
"Will you really get further without the flashlight?	- Вы правда дальше без фонарика дойдете?
Eh?	А?
Otherwise I'll give it to you, comrade doctor.	А то бы я дала, товарищ доктор.
Yes.	Да.
Once I was badly smitten with her, I loved her to distraction, when we were girls.	Я когда-то не на шутку в нее врезамшись была, любила без памяти, когда девочками мы были.
They had a sewing establishment here, a workshop.	У них швейное заведение было, мастерская.

I lived with them as an apprentice.	Я у них в ученицах жила.
I saw her this year.	Нынешний год видались с ней.
Passing through.	Проезжала.
She was passing through Moscow.	Проездом в Москве была.
I say to her, where are you going, fool?	Я ей говорю, куда ты, дура?
Stay here.	Оставалась бы.
We'll live together, you'll find work.	Вместе бы жили, нашлась бы тебе работа.
No way!	Куда там!
She doesn't want to.	Не хочет.
That's her business.	Ее дело.
She married Pashka with her head, not her heart, and since then she's been a bit off.	Г оловой она за Пашку вышла, а не сердцем, с тех пор и шалая.
She left."	Уехала.
"What do you think of her?"	- Что вы о ней думаете?
"Careful.	- Осторожно.
It's slippery here.	Скользко тут.
How many times have I told them not to pour slops in front of the door-like sand against the wind.	Сколько раз говорила, чтобы не выливали помоев перед дверью, - как об стену горох.
What do I think of her?	Что о ней думаю?
What do you mean, think?	Как это думаю?
What's there to think?	А чего тут думать.
I have no time.	Некогда.
Here's where I live.	Вот тут я живу.
I concealed it from her: her brother, who was in the army, has likely been shot.	Я от нее скрыла, брата ее, военного, похоже, расстреляли.
But her mother, my former boss, I'll probably save, I'm interceding for her.	А мать ее, прежнюю мою хозяйку, я, наверное, выручу, хлопочу за нее.
Well, I go in here, good-bye."	Ну, мне сюда, до свидания.
And so they parted.	И вот они расстались.
The beam of Demina's flashlight poked into the narrow stone stairway and ran ahead, lighting the soiled walls of the dirty way up, and darkness surrounded the doctor.	Свет деминского фонарика ткнулся внутрь узкой каменной лестницы и побежал вперед, освещая испачканные стены грязного подъема, а доктора обступила тьма.
To the right lay Sadovaya-Triumphalnaya Street, to the left Sadovaya-Karetnaya.	Направо легла Садовая-Триумфальная, налево Садовая-Каретная.
In the black distance over the black snow, these were no longer streets in the ordinary sense of the word, but like two forest clearings in the dense taiga of stretched-out stone buildings, as in the impassable thickets of the Urals or Siberia.	В черной дали на черном снегу это уже были не улицы в обычном смысле слова, а как бы две лесные просеки в густой тайге тянущихся каменных зданий, как в непроходимых дебрях Урала или Сибири.

At home there was light, warmth.	Дома были свет, тепло.
"Why so late?" asked Antonina Alexandrovna, and, not letting him reply, she went on: "A curious thing happened while you were gone.	- Что так поздно? - спросила Антонина Александровна и, не дав ему ответить, продолжала: - А тут без тебя курьез произошел.
An inexplicable oddity.	Необъяснимая странность.
I forgot to tell you.	Я забыла тебе сказать.
Yesterday papa broke the alarm clock and was in despair.	Вчера папа будильник сломал и был в отчаянии.
The last clock in the house.	Последние часы в доме.
He tried to repair it, poked at it, poked, with no result.	Стал чинить, ковырял, ковырял, ничего не выходит.
The clockmaker at the corner asked three pounds of bread-an unheard-of price.	Часовщик на углу три фунта хлеба запросил, неслыханная цена.
What to do?	Что тут делать?
Papa was completely downcast.	Папа совсем голову повесил.
And suddenly, imagine, an hour ago comes a piercing, deafening ring.	И вдруг, представь, час тому назад пронзительный, оглушительный звон.
The alarm clock!	Будильник!
You see, it upped and started!"	Взял, понимаешь, и пошел!
"So my typhus hour has struck," joked Yuri Andreevich, and he told his family about the sick woman and her chimes.	- Это мой тифозный час пробил, - пошутил Юрий Андреевич и рассказал родным про больную с курантами.
14	14
But he came down with typhus much later.	Но тифом он заболел гораздо позднее.
In the meantime, the distress of the Zhivago family reached the limit.	В промежутке бедствия семьи Живаго достигли крайности.
They were in want and were perishing.	Они нуждались и погибали.
Yuri Andreevich sought out the party man he had once saved, the robbery victim.	Юрий Андреевич разыскал спасенного однажды партийца, жертву ограбления.
He did all he could for the doctor.	Тот делал что мог для доктора.
However, the civil war had begun.	Однако началась гражданская война.
His protector was traveling all the time.	Его покровитель все время был в разъездах.
Besides, in accordance with his convictions, the man considered the hardships of the time natural and concealed the fact that he himself was starving.	Кроме того, в согласии со своими убеждениями этот человек считал тогдашние трудности естественными и скрывал, что сам голодает.
Yuri Andreevich tried turning to the purveyor by the Tver Gate.	Пробовал Юрий Андреевич обратиться к заготовщику близ Тверской заставы.
But in the months that had passed, even his tracks had grown cold, and of his wife, who had recovered, there was nothing to be heard.	Но за истекшие месяцы того и след простыл, и о его выздоровевшей жене тоже не было ни слуху, ни духу.
The complement of tenants in the house had changed.	Состав жильцов в доме переменился.

Demina was at the front, the manager Galiullina was not there when Yuri Andreevich came.	Демина была на фронте, управляющей Галиуллиной Юрий Андреевич не застал.
Once by means of a coupon he received firewood at the official price, but had to transport it from the Vindava Station.	Однажды он по ордеру получил по казенной цене дрова, которые надо было вывезти с Виндавского вокзала.
He accompanied the driver and his nag, hauling this unexpected wealth down the endless Meshchanskaya Street.	По бесконечной Мещанской он конвоировал возчика и клячу, тащившую это нежданное богатство.
Suddenly the doctor noticed that Meshchanskaya had ceased somehow to be Meshchanskaya, that he was reeling and his legs would not support him.	Вдруг доктор заметил, что Мещанская немного перестает быть Мещанской, что его шатает и ноги не держат его.
He realized that he was in for it, things were bad, and it was typhus.	Он понял, что он готов, дело дрянь, и это - тиф.
The driver picked up the fallen man.	Возчик подобрал упавшего.
The doctor did not remember how they brought him home, somehow placed on top of the firewood.	Доктор не помнил, как его довезли до дому, кое-как примостивши на дровах.
15	15
He was delirious for two weeks with some breaks.	У него был бред две недели с перерывами.
He dreamed that Tonya put the two Sadovaya streets on his desk, Sadovaya-Karetnaya to the left and Sadovaya-Triumphalnaya to the right, and moved his desk lamp close to them, hot, searching, orange.	Ему грезилось, что на его письменный стол Тоня поставила две Садовые: слева Садовую-Каретную, а справа Садовую-Триумфальную - и придвинула близко к ним его настольную лампу, жаркую, вникающую, оранжевую.
The streets became light.	На улицах стало светло.
He could work.	Можно работать.
And now he is writing.	И вот он пишет.
He is writing heatedly and with extraordinary success something he had always wanted to write and should long ago have written, but never could, and now it is coming out well.	Он пишет с жаром и необыкновенной удачей то, что он всегда хотел и должен был давно написать, но никогда не мог, а вот теперь оно выходит.
And only occasionally is he hindered by a boy with narrow Kirghiz eyes, in an unbuttoned reindeer coat like they wear in Siberia or the Urals.	И только иногда мешает один мальчик с узкими киргизскими глазами в распахнутой оленьей дохе, какие носят в Сибири или на Урале.
It is perfectly clear that this boy is the spirit of his death, or, to put it simply, is his death.	Совершенно ясно, что мальчик этот - дух его смерти или, скажем просто, его смерть.
But how can he be death, when he is helping him to write a poem, can there be any benefit from death, can there be any help from death?	Но как же может он быть его смертью, когда он помогает ему писать поэму, разве может быть польза от смерти, разве может быть в помощь смерть?
He is writing a poem not about the Resurrection and not about the Entombment, but about the days that passed between the one and the other.	Он пишет поэму не о воскресении и не о положении во гроб, а о днях, протекших между тем и другим.
He is writing the poem	Он пишет поэму
"Disarray."	"Смятение".

He had always wanted to describe how, in the course of three days, a storm of black, wormy earth besieges, assaults the immortal incarnation of love, hurling itself at him with its clods and lumps, just as the breaking waves of the sea come rushing at the coast and bury it.	Он всегда хотел написать, как в течение трех дней буря черной червивой земли осаждает, штурмует бессмертное воплощение любви, бросаясь на него своими глыбами и комьями, точь-в-точь как налетают с разбега и хоронят под собою берег волны морского прибоя.
How for three days the black earthy storm rages, advances, and recedes.	Как три дня бушует, наступает и отступает черная земная буря.
And two rhymed lines kept pursuing him:	И две рифмованные строчки преследовали его:
"Glad to take up" and	Рады коснуться и
"Have to wake up."	Надо проснуться.
Hell, and decay, and decomposition, and death are glad to take up, and yet, together with them, spring, and Mary Magdalene, and life are also glad to takeup.	Рады коснуться и ад, и распад, и разложение, и смерть, и, однако, вместе с ними рада коснуться и весна, и Магдалина, и жизнь.
And-have to wake up.	И - надо проснуться.
He has to wake up and rise.	Надо проснуться и встать.
He has to resurrect.	Надо воскреснуть.
16	16
He began to recover.	Он стал выздоравливать.
At first, blissfully, he sought no connections between things, he admitted everything, remembered nothing, was surprised at nothing.	Сначала, как блаженный, он не искал между вещами связи, все допускал, ничего не помнил, ничему не удивлялся.
His wife fed him white bread and butter, gave him tea with sugar, made him coffee.	Жена кормила его белым хлебом с маслом и поила чаем с сахаром, давала ему кофе.
He forgot that this was impossible now and was glad of the tasty food, as of poetry and fairy tales, which were lawful and admissible in convalescence.	Он забыл, что этого не может теперь быть, и радовался вкусной пище, как поэзии и сказке, законным и полагающимся при выздоровлении.
But when he began to reflect for the first time, he asked his wife:	Но в первый же раз, что он стал соображать, он спросил жену:
"Where did you get it?"	- Откуда это у тебя?
"All from your Granya."	- Да все твой Граня.
"What Granya?"	- Какой Граня?
"Granya Zhivago."	- Граня Живаго.
"Granya Zhivago?"	- Граня Живаго?
"Why, yes, your brother Evgraf, from Omsk.	- Ну да, твой омский брат Евграф.
Your half brother.	Сводный брат твой.
While you were lying unconscious, he kept visiting us."	Ты без сознания лежал, он нас все навещал.
"In a reindeer coat?"	- В оленьей дохе?
"Yes, yes.	- Да, да.

So you noticed him through your unconsciousness?	Ты сквозь беспамятство, значит, замечал?
He ran into you on the stairs of some house, I know, he told me.	Он в каком-то доме на лестнице с тобой столкнулся, я знаю, он рассказывал.
He knew it was you and wanted to introduce himself, but you put a scare into him!	Он знал, что это ты, и хотел представиться, но ты на него такого страху напустил!
He adores you, can't read enough of you.	Он тебя обожает, тобой зачитывается.
He digs up such things!	Он из-под земли такие вещи достает!
Rice, raisins, sugar!	Рис, изюм, сахар.
He's gone back to his parts.	Он уехал опять к себе.
And he's calling us there.	И нас зовет.
He's so strange, mysterious.	Он такой чудной, загадочный.
I think he has some sort of love affair with the authorities.	По-моему, у него какой-то роман с властями.
He says we should leave the big city for a year or two, 'to sit on the earth.'	Он говорит, что на год, на два надо куда-нибудь уехать из больших городов, "на земле посидеть".
I asked his advice about the Kr?gers' place.	Я с ним советовалась насчет крюгеровских мест.
He strongly recommends it.	Он очень рекомендует.
So that we could have a kitchen garden and a forest nearby.	Чтобы можно было огород развести, и чтобы лес был под рукой.
We can't just perish so obediently, like sheep."	А то нельзя же погибать так покорно, по-бараньи.
In April of that year the whole Zhivago family set out for the far-off Urals, to the former estate of Varykino near the town of Yuriatin.	В апреле того же года Живаго всей семьей выехали на далекий Урал, в бывшее имение Варыкино близ города Юрятина.
Part Seven	ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
ON THE WAY	В ДОРОГЕ
1	1
The last days of March came, days of the first warmth, false harbingers of spring, after which each year an intense cold spell sets in.	Настали последние дни марта, дни первого в году тепла, ложные предвестники весны, за которыми каждый год наступает сильное похолодание.
In the Gromeko house hurried preparations were being made for the journey.	В доме Громеко шли спешные сборы в дорогу.
To the numerous inhabitants, whose density in the house was now greater than that of sparrows in the street, this bustle was explained as a general cleaning before Easter.	Перед многочисленными жильцами, которых в уплотненном доме теперь было больше, чем воробьев на улице, эти хлопоты выдавали за генеральную уборку перед Пасхой.
Yuri Andreevich was against the trip.	Юрий Андреевич был против поездки.
He did not interfere with the preparations, because he considered the undertaking unfeasible and hoped that at the decisive moment it would fall through.	Он не мешал приготовлениям, потому что считал затею неосуществимой и надеялся, что в решающую минуту она провалится.
But the thing moved ahead and was near completion.	Но дело подвигалось вперед и близилось к завершению.

The time came to talk seriously.	Пришло время поговорить серьезно.
He once again expressed his doubts to his wife and father-in-law at a family council especially organized for that purpose.	Он еще раз высказал жене и тестю свои сомнения на устроенном для этого семейном совете.
"So you think I'm not right, and, consequently, we're going?" he concluded his objections.	- Итак, вы считаете, что я не прав, и, следовательно, мы едем? - закончил он свои возражения.
His wife took the floor:	Слово взяла жена:
"You say, weather it out for a year or two, during that time new land regulations will be established, it will be possible to ask for a piece of land near Moscow and start a kitchen garden.	- Ты говоришь, перебиться год-другой, тем временем упорядочатся новые земельные отношения, можно будет испросить полоску под Москвой, развести огород.
But how to survive in the meantime, you don't suggest.	А как продержаться в промежутке, ты не советуешь.
Yet that is the most interesting thing, that is precisely what it would be desirable to hear."	Между тем это самое интересное, вот что именно желательно было бы услышать.
"Absolute raving," Alexander Alexandrovich supported his daughter.	- Абсолютный бред, - поддержал дочь Александр Александрович.
"Very well, I surrender," Yuri Andreevich agreed. "The only thing that pulls me up short is the total uncertainty.	- Хорошо, я сдаюсь, - соглашался Юрий Андреевич. - Меня останавливает только полная неизвестность.
We set out, eyes shut, for we don't know where, not having the least notion of the place.	Мы пускаемся, зажмурив глаза, неведомо куда, не имея о месте ни малейшего представления.
Of three persons who lived in Vary kino, two, mama and grandmother, are no longer alive, and the third, Grandfather Kr?ger, if he's alive, is being held hostage and behind bars.	Из трех человек, живших в Варыкине, двух, мамы и бабушки, нет в живых, а третий, дедушка Крюгер, если он только и жив, в заложниках и за решеткой.
"In the last year of the war, he did something with the forests and factories, sold them for the sake of appearances to some straw man, or to some bank, or signed them away conditionally to someone.	В последний год войны он что-то проделал с лесами и заводом, для видимости продал какому-то подставному лицу или банку или на кого-то условно переписал.
What do we know about that deal?	Что мы знаем об этой сделке?
Whose land is it now-that is, not in the sense of property, I don't care, but who is responsible for it?	Чьи это теперь земли, не в смысле собственности, пропади она пропадом, а кто за них отвечает?
What department?	За каким они ведомством?
Are they cutting the forest?	Рубят ли лес?
Are the factories working?	Работают ли заводы?
Finally, who is in power there, and who will be by the time we get there?	Наконец, какая там власть и какая будет, пока мы туда доберемся?
"For you, the safety anchor is Mikulitsyn, whose name you like so much to repeat.	Для вас якорь спасения в Микулицыне, имя которого вы так любите повторять.
But who told you that the old manager is still alive and still in Varykino?	Но кто вам сказал, что этот старый управляющий жив и по-прежнему в Варыкине?

And what do we know about him, except that grandfather had difficulty pronouncing his name, which is why we remember it?	Да и что мы знаем о нем, кроме того, что дедушка с трудом выговаривал эту фамилию, отчего мы ее и запомнили?
"But why argue?	Однако к чему спорить?
You're set on going.	Вы решили ехать.
I'm with you.	Я присоединяюсь.
We must find out how it's done now.	Надо выяснить, как это теперь делают.
There's no point in putting it off."	Нечего откладывать.
2	2
Yuri Andreevich went to the Yaroslavsky train station to make inquiries about it.	Для того чтобы об этом справиться, Юрий Андреевич пошел на Ярославский вокзал.
The flow of departing people was contained by a boardwalk with handrails laid across the halls, on the stone floors of which lay people in gray overcoats, who tossed and turned, coughed and spat, and when they talked to each other, each time it was incongruously loudly, not taking into account the force with which their voices resounded under the echoing vaults.	Поток уезжающих сдерживали мостки с перилами, протянутые через залы, на каменных полах которых лежали люди в серых шинелях, ворочались с боку на бок, кашляли и сплевывали, а когда заговаривали друг с другом, то каждый раз несоответственно громко, не рассчитавши силы, с какой отдавались голоса под гулкими сводами.
For the most part they were patients who had been sick with typhus.	В большинстве это были больные, перенесшие сыпной тиф.
In view of the overcrowding of the hospitals, they were discharged the day after the crisis.	Ввиду переполнения больниц их выписывали на другой день после кризиса.
As a doctor, Yuri Andreevich had run into such necessity himself, but he did not know that these unfortunates were so many and that the train stations served them as shelters.	Как врач, Юрий Андреевич сам сталкивался с такой необходимостью, но он не знал, что этих несчастных так много и что приютом им служат вокзалы.
"Get sent on an official mission," a porter in a white apron told him. "You have to come and check every day.	- Добывайте командировку, - говорил ему носильщик в белом фартуке. - Надо каждый день наведываться.
Trains are a rarity now, a matter of chance.	Поезда теперь редкость, дело случая.
And of course it goes without saying ..." (the porter rubbed his thumb against his first two fingers).	И само собой разумеется... (носильщик потер большой палец о два соседних)...
"Some flour or whatever.	Мучицы там или чего-нибудь.
To grease the skids.	Не подмажешь - не поедешь.
Well, and this here ..." (he upended an invisible shot glass) "... is a most sacred thing."	Ну а это самое... (он щелкнул себя по горлу)... совсем святое дело.
3	3
Around that time Alexander Alexandrovich was invited to the Supreme Council of National Economy for several special consultations, and Yuri Andreevich to a gravely ill member of the government.	Около этого времени Александра Александровича пригласили на несколько разовых консультаций в Высший совет народного хозяйства, а Юрия Андреевича - к тяжело заболевшему члену правительства.

Both were remunerated in the best form of that time-coupons to the first closed distribution center then established.	Обоим выдали вознаграждение в наилучшей по тому времени форме - ордерами в первый учрежденный тогда закрытый распределитель.
It was located in some garrison warehouse by the St. Simon monastery.	Он помещался в каких-то гарнизонных складах у Симонова монастыря.
The doctor and his father-in-law crossed two inner courtyards, the church's and the garrison's, and straight from ground level, with no threshold, entered under the stone vault of a deep, gradually descending cellar.	Доктор с тестем пересекли два проходных двора, церковный и казарменный, и прямо с земли, без порога, вошли под каменные своды глубокого, постепенно понижавшегося подвала.
Its widening far end was partitioned crosswise by a long counter, at which a calm, unhurried storekeeper weighed and handed over provisions, occasionally going back to the storeroom for something, and crossing out items on a list with a broad stroke of the pencil as he handed them over.	Расширяющийся конец его был перегорожен длинной поперечной стойкой, у которой, изредка отлучаясь в кладовую за товаром, развешивал и отпускал продовольствие спокойный неторопливый кладовщик, по мере выдачи вычеркивая широким взмахом карандаша выданное из списка.
There were few customers.	Получающих было немного.
"Your bags," the storekeeper said to the professor and the doctor, glancing fleetingly at their invoices.	- Вашу тару, - сказал кладовщик профессору и доктору, беглым взглядом окинув их накладные.
The two men's eyes popped out as flour, grain, macaroni, and sugar poured into the covers for little ladies' cushions and the bigger pillow cases they held open, along with lard, soap, and matches, and also a piece each of something wrapped in paper, which later, at home, turned out to be Caucasian cheese.	У обоих глаза вылезли на лоб, когда в подставленные чехлы от дамских подушечек, называемых думками, и более крупные наволочки им стали сыпать муку, крупу, макароны и сахар, насовали сала, мыла и спичек и положили каждому еще по куску чего-то завернутого в бумагу, что потом, дома, оказалось кавказским сыром.
Son-in-law and father-in-law hastened to tie the multitude of small bundles into two big knapsacks as quickly as they could, so that their ungrateful pottering would not offend the eyes of the storekeeper, who had overwhelmed them with his magnanimity.	Зять и тесть торопились увязать множество своих мелких узелков в два больших заплечных мешка как можно скорее, чтобы своей неблагодарной возней не мозолить глаза кладовщику, который подавил их своим великодушием.
They came out of the cellar into the open air drunk not with animal joy, but with the consciousness that they, too, were not living in this world for nothing, that they were not just blowing smoke, and at home they would deserve the praise and recognition of the young mistress of the house, Tonya.	Они поднялись из подвала на воздух пьяные не от животной радости, а от сознания того, что и они не зря живут на свете и, не коптя даром неба, заслужат дома, у молодой хозяйки Тони, похвалу и признание.
4	4
While the men disappeared into various institutions, soliciting missions and permanent residency papers for the rooms they were leaving, Antonina Alexandrovna was busy selecting things to be packed.	Тем временем как мужчины пропадали по учреждениям, выхлопатывая командировки и закрепительные бумаги на оставляемые комнаты, Антонина Александровна занималась отбором вещей для упаковки.

She walked anxiously about the three rooms of the house now assigned to the Gromeko family, and endlessly weighed each little trifle in her hand before placing it in the general pile of things destined to be packed.	Она озабоченно похаживала по трем комнатам, числившимся теперь в доме за семьей Громеко, и без конца взвешивала на руке каждую мелочь, перед тем как отложить ее в общую кучу вещей, подлежавших укладке.
Only an insignificant portion of their belongings went as the travelers' personal luggage; the rest was kept in reserve as a means of exchange, necessary for the journey and on their arrival in the place.	Только незначительная часть добра шла в личный багаж едущих, остальное предназначалось в запас меновых средств, нужных в дороге и по прибытии на место.
Spring air came through the open vent window, tasting of a freshly bitten French loaf.	В растворенную форточку тянуло весенним воздухом, отзывавшимся свеженадкушенной французской булкой.
Outside, cocks crowed and the voices of playing children were heard.	На дворе пели петухи и раздавались голоса играющих детей.
The more they aired the room, the clearer became the smell of camphor, given off by the winter stuff removed from the trunks.	Чем больше проветривали комнату, тем яснее становился в ней запах нафталина, которым пахла вынутая из сундуков зимняя рухлядь.
Concerning what ought to be taken and what renounced, there existed a whole theory worked out by those who had left earlier, whose observations had spread in the circle of their acquaintances who stayed behind.	Насчет того, что следует брать с собой и от чего воздерживаться, существовала целая теория, разработанная ранее уехавшими, наблюдения которых распространялись в кругу их оставшихся знакомых.
These precepts, shaped into brief, indisputable instructions, were lodged with such distinctness in Antonina Alexandrovna's head that she fancied she heard them from outside, together with the chirping of the sparrows and the noise of the playing children, as if some secret voice from the street were prompting her.	Эти наставления, отлившиеся в краткие, непререкаемые указания, с такой отчетливостью стояли в голове у Антонины Александровны, что она воображала, будто слышит их со двора вместе с чириканьем воробьев и шумом играющей детворы, словно их подсказывал ей с улицы какой-то тайный голос.
"Cloth, cloth," said these considerations, "best of all in lengths, but there are inspections along the way, and it's dangerous.	"Ткани, ткани, - гласили эти соображения, - лучше всего в отрезе, но по дороге досматривают, и это опасно.
Cut pieces quickly tacked together are more prudent.	Благоразумнее в кусках, для вида сшитых на живуху.
Fabric in general, textiles, clothes are acceptable, preferably outer wear, not too worn.	Вообще материи, мануфактуру, можно одежу, предпочтительно верхнюю, не очень ношенную.
As little rubbish as possible, no heavy things.	Поменьше хламу, никаких тяжестей.
Given the frequent need to carry it all yourselves, forget about hampers and trunks.	При частой надобности перетаскивать все на себе, забыть о корзинах и чемоданах.
After sorting them a hundred times, tie a few things into bundles light enough for a woman or a child.	Немногое, сто раз просмотренное, увязывать в узлы, посильные женщине и ребенку.
Salt and tobacco are expedient, as practice has shown, though the risk is considerable.	Целесообразны соль и табак, как показала практика, при значительном, однако, риске.
Money in kerenki.	Деньги в коронках.
Documents are hardest of all."	Самое трудное - документы".
And so on and so forth.	И так далее, и так далее.

5	5
On the eve of departure a snowstorm arose.	Накануне отъезда поднялась снежная буря.
The wind swept gray clouds of spinning snowflakes up into the sky, and they came back to earth in a white whirl, flew into the depths of the dark street, and spread a white shroud over it.	Ветер взметал вверх к поднебесью серые тучи вертящихся снежинок, которые белым вихрем возвращались на землю, улетали в глубину темной улицы и устилали ее белой пеленою.
Everything in the house was packed.	Все в доме было уложено.
The supervision of the rooms and the belongings remaining in them was entrusted to an elderly married couple, Egorovna's Moscow relations, whom Antonina Alexandrovna had met the preceding winter, when she arranged through them to exchange old things, clothes and unneeded furniture, for firewood and potatoes.	Надзор за комнатами и остающимся в них имуществом поручили пожилой супружеской чете, московским родственникам Егоровны, с которыми Антонина Александровна познакомилась истекшею зимою, когда она через них пристраивала для сбыта старье, тряпки и ненужную мебель в обмен на дрова и картошку.
It was impossible to rely on Markel.	На Маркела нельзя было положиться.
At the police station, which he chose as his political club, he did not complain that the former house owners, the Gromekos, sucked his blood, but he reproached them after the fact for keeping him in the darkness of ignorance, deliberately concealing from him that the world descended from the apes.	В милиции, которую он избрал себе в качестве политического клуба, он не жаловался, что бывшие домовладельцы Громеко пьют его кровь, но задним числом упрекал их в том, что все прошедшие годы они держали его в темноте неведения, намеренно скрывая от него происхождение мира от обезьяны.
Antonina Alexandrovna took this couple, Egorovna's relations, a former commercial employee and his wife, around the rooms for a last time, showed them which keys fitted which locks and what had been put where, unlocked and locked the doors of the cupboards together with them, taught them everything and explained everything.	Эту пару, родню Егоровны, бывшего торгового служащего и его жену, Антонина Александровна в последний раз водила по комнатам, показывала, какие ключи к каким замкам и куда что положено, отпирала и запирала вместе с ними дверцы шкапов, выдвигала и вдвигала ящики, всему их учила и все объясняла.
The tables and chairs in the rooms were pushed up against the walls, the bundles for the journey were dragged to one side, the curtains were taken down from all the windows.	Столы и стулья в комнатах были сдвинуты к стенам, дорожные узлы оттащены в сторону, со всех окон сняты занавески.
The snowstorm, more unhindered than in the setting of winter coziness, peeped through the bared windows into the empty rooms.	Снежная буря беспрепятственнее, чем в обрамлении зимнего уюта, заглядывала в опустелые комнаты сквозь оголенные окна.
It reminded each of them of something.	Каждому она что-нибудь напоминала.
For Yuri Andreevich it was his childhood and his mother's death; for Antonina Alexandrovna and Alexander Alexandrovich, it was the death and funeral of Anna Ivanovna.	Юрию Андреевичу - детство и смерть матери, Антонине Александровне и Александру Александровичу - кончину и похороны Анны Ивановны.
It kept seeming to them that this was their last night in the house, which they would never see again.	Все им казалось, что это их последняя ночь в доме, которого они больше не увидят.

In that respect they were mistaken, but under the influence of the delusion, which they did not confide to each other, so as not to upset each other, they each went over the life they had spent under that roof and fought back the tears that kept coming to their eyes.	В этом отношении они ошибались, но под влиянием заблуждения, которого они не поверяли друг другу, чтобы друг друга не огорчать, каждый про себя пересматривал жизнь, протекшую под этим кровом, и боролся с навертывавшимися на глаза слезами.
That did not prevent Antonina Alexandrovna from observing social conventions in front of strangers.	Это не мешало Антонине Александровне соблюдать перед посторонними светские приличия.
She kept up an incessant conversation with the woman to whose supervision she was entrusting everything.	Она поддерживала несмолкаемую беседу с женщиной, надзору которой все поручала.
Antonina Alexandrovna exaggerated the significance of the service rendered her.	Антонина Александровна преувеличивала значение оказываемой ей услуги.
So as not to repay the favor with black ingratitude, she apologized every other minute, went to the next room, and came back with a present for this person of a scarf, or a little blouse, or a length of cotton or gauze.	Чтобы не платить за одолжение черной неблагодарностью, она каждую минуту с извинениями отлучалась в соседнюю комнату, откуда тащила этой особе в подарок то какой-нибудь платок, то блузку, то кусок ситцу или полушифона.
And all the materials were dark with white checks or polka dots, just as the dark, snowy outside was speckled with white, looking through the bare, curtainless windows on that farewell evening.	И все материи были темные в белую клетку или горошком, как в белую крапинку была темная снежная улица, смотревшая в этот прощальный вечер в незанавешенные голые окна.
6	6
They were leaving for the station early in the morning.	На вокзал уходили рано на рассвете.
The inhabitants of the house were not up yet at that hour.	Население дома в этот час еще не подымалось.
The tenant Zevorotkina, the usual ringleader of all concerted actions, together now and heave-ho, ran around to the sleeping lodgers, knocking on their doors and shouting:	Жилица Зевороткина, обычная застрельщица всяких дружных действий миром и навалом, обежала спящих квартирантов, стуча в двери и крича:
"Attention, comrades!	- Внимание, товарищи!
It's good-bye time!	Прощаться!
Look lively, look lively!	Веселее, веселее!
The former Garumekovs are leaving."	Бывшие Гарумековы уходят.
They came pouring out to the hall and porch of the back entrance (the front entrance was now boarded up year-round) and covered its steps like an amphitheater, as if preparing for a group photograph.	Прощаться высыпали в сени и на крыльцо черной лестницы (парадное стояло теперь круглый год заколоченным) и облепили его ступеньки амфитеатром, словно собираясь сниматься группой.
The yawning tenants stooped so that the skimpy coats thrown over their shoulders would not fall off, hunched up, and shifted their chilled bare feet hastily thrust into loose felt boots.	Зевающие жильцы нагибались, чтобы накинутые на плечи тощие пальтишки, под которыми они ежились, не сползли с них, и зябко перебирали голыми ногами, наспех сунутыми в широченные валенки.

Markel had contrived to get plastered on something lethal in that alcohol-less time, and kept toppling against the banisters, which threatened to break under him.	Маркел умудрился нахлестаться чего-то смертоубийственного в это безалкогольное время, валился как подкошенный на перила и грозил их обрушить.
He volunteered to carry the things to the station and was offended that his help was rejected.	Он вызывался нести вещи на вокзал и обижался, что отвергают его помощь.
They had a hard time getting rid of him.	Насилу от него отвязались.
It was still dark outside.	На дворе еще было темно.
In the windless air, the snow fell more thickly than the evening before.	Снег в безветренном воздухе валил гуще, чем накануне.
Big, shaggy flakes floated down lazily and, nearing the ground, seemed to tarry longer, as if hesitating whether to lie down on it or not.	Крупные мохнатые хлопья падали, ленясь, и невдалеке от земли как бы еще задерживались, словно колеблясь, ложиться ли им на землю или нет.
When they came out from their lane to the Arbat, it was a little lighter.	Когда из переулка вышли на Арбат, немного посветлело.
Falling snow veiled everything down to the ground with its white, billowing curtain, the hanging fringe of which tangled under the walkers' feet, so that the sensation of movement was lost and it seemed to them that they were marching in place.	Снегопад завешивал улицу до полу своим белым сползающим пологом, бахромчатые концы которого болтались и путались в ногах у пешеходов, так что пропадало ощущение движения и им казалось, что они топчутся на месте.
There was not a soul in the street.	На улице не было ни души.
The travelers from Sivtsev met no one on their way.	Путникам из Сивцева никто не попадался навстречу.
Soon they were overtaken by an empty cab, the cabby all covered with snow as if he had been dragged through batter, driving a snow-blanched nag, and for a fabulous sum in those years, amounting to less than a kopeck, took all of them and their things into the droshky, except for Yuri Andreevich, who at his own request, light, without luggage, was allowed to go to the station on foot.	Скоро их обогнал, весь в снегу, точно вывалянный в жидком тесте, извозчик порожняком на убеленной снегом кляче и за баснословную, копейки не стоившую сумму тех лет усадил всех с вещами в пролетку, кроме Юрия Андреевича, которого по его просьбе отпустили налегке, без вещей, на вокзал пешком.
7	7
At the station, Antonina Alexandrovna and her father were already standing in a numberless line, squeezed between the barriers of wooden fences.	На вокзале Антонина Александровна с отцом уже занимали место в несметной очереди, стиснутой барьерами деревянного ограждения.
Boarding was now done not from the platforms, but a good half mile down the tracks, by the exit semaphore, because there were not enough hands to clean the approach to the platforms, half of the station area was covered with ice and refuse, and the trains could not get that far.	Посадку производили теперь не с перронов, а с добрых полверсты от них в глубь путей у выходного семафора, потому что на расчистку подходов к дебаркадеру не хватало рук, половина вокзальной территории была покрыта льдом и нечистотами, и паровозы не доезжали до этой границы.
Nyusha and Shurochka were not in the crowd with the mother and grandfather.	Нюши и Шурочки не было в толпе с матерью и дедом.

They strolled freely under the enormous overhanging roof of the entrance, only rarely coming to see if it was time to join the adults.	Они прогуливались на воле под огромным навесом наружного входа, лишь изредка наведываясь из вестибюля, не пора ли им присоединиться к старшим.
They smelled strongly of kerosene, which had been heavily applied to their ankles, wrists, and necks as protection against typhus lice.	От них сильно пахло керосином, которым, в предохранение от тифозных вшей, были густо смазаны у них щиколотки, запястья и шеи.
Seeing her husband approaching, Antonina Alexandrovna beckoned to him with her hand, but, not letting him come nearer, she called out from a distance to tell him at which window mandates for official missions were stamped.	Завидев подоспевшего мужа, Антонина Александровна поманила его рукою, но, не дав ему приблизиться, прокричала ему издали, в какой кассе компостируют командировочные мандаты.
He went there.	Он туда направился.
"Show me what kind of seals they gave you," she asked when he came back.	- Покажи, какие печати тебе поставили, - спросила она его по возвращении.
The doctor handed her a wad of folded papers over the barrier.	Доктор протянул пучок сложенных бумажек за загородку.
"That's a travel warrant for the delegates' car," Antonina Alexandrovna's neighbor said behind her, making out over her shoulder the stamp on the document.	- Это литер в делегатский, - сказал сосед Антонины Александровны сзади, разобрав через ее плечо штамп, поставленный на удостоверении.
The neighbor in front, one of those formalist legalists who in every circumstance know all the rules in the world, explained in more detainame = "note"	Ее сосед спереди, из формалистов-законников, знающих при любых обстоятельствах все правила на свете, пояснил подробнее:
"With that seal you have the right to demand seats in a first-class, in other words, in a passenger coach, if there are any on the train."	- С этой печатью вы вправе требовать места в классном, другими словами, в пассажирском вагоне, если таковые окажутся в составе.
The case was subjected to discussion by the whole line.	Случай подвергся обсуждению всей очереди.
Voices arose:	Раздались голоса:
"Go find any first-class coaches.	- Поди вперед найди их, классные.
That'd be too fat.	Больно жирно будет.
Nowadays you can say thank you if you get a seat on a freight car buffer."	Теперь сел на товарный буфер, скажи спасибо.
"Don't listen to them, you're on official business.	- Вы их не слушайте, командированный.
Here, I'll explain to you.	Вы послушайте, что я вам объясню.
At the present time separate trains have been canceled, and there's one combined one, which is for the military, and for convicts, and for cattle, and for people.	Как в настоящее время отдельные поезда аннулированные, а имеется один сборный, он тебе и воинский, он и арестантский, он и для скотины, он и людской.
The tongue can say whatever it likes-it's pliable. But instead of confusing somebody with talk, you ought to explain so he'll understand."	Г оворить что угодно можно, язык - место мягкое, а чем человека с толку сбивать, надо объяснить, чтоб было ему понятно.
"So you've explained.	- Ты-то объяснил.
What a smart one we've got here.	Какой умник нашелся.

A warrant for the delegates' car is only half the matter.	Это полдела, что у них литер в делегатский.
Take a look at them first, and then talk.	Ты вперед на них погляди, а тогда толкуй.
What are you going to do with such striking faces in the delegates' car?	Нешто можно с такой бросающею личностью в делегатский?
The delegates' car is full of our likes.	В делегатском полно братишков.
The sailor's got a sharp eye, and he's got a pistol on a cord.	У моряка наметанный глаз, и притом "наган" на шнуре.
He sees straight off-propertied class, and what's more a doctor, from the former masters.	Он сразу видит - имущий класс и тем более -доктор, из бывших господ.
The sailor grabs his pistol and swats him like a fly."	Матрос хвать "наган" и хлоп его как муху.
It is not known where the sympathy for the doctor and his family would have led, had it not been for a new circumstance.	Неизвестно куда завело бы сочувствие к доктору и его семье, если бы не новое обстоятельство.
People in the crowd had for some time been casting glances through the thick plate glass of the wide station windows.	Из толпы давно бросали взгляды вдаль за широкие вокзальные окна из толстого зеркального стекла.
The long roofs of the platform, stretching into the distance, removed to the last degree the spectacle of the snow falling on the tracks.	Длинные, тянущиеся вдаль навесы дебаркадера до последней степени удаляли зрелище падающего над путями снега.
At such a distance, it seemed that the snowflakes hung in the air almost without moving, slowly sinking into it the way soggy bread crumbs fed to fish sink into the water.	В таком отдалении казалось, что снежинки, почти не двигаясь, стоят в воздухе, медленно оседая в нем, как тонут в воде размокшие крошки хлеба, которым кормят рыбу.
People in groups and singly had long been going off into that depth.	В эту глубину давно кучками и поодиночке направлялись какие-то люди.
While they were few in number, these figures, indistinct through the quivering net of the snow, had been taken for railway workers walking over the ties in the line of duty.	Пока они проходили в небольшом количестве, эти фигуры, неотчетливые за дрожащею сеткою снега, принимали за железнодорожников, по своей обязанности расхаживающих по шпалам.
But now a whole throng of them came along.	Но вот они повалили кучею.
In the depths they were heading for, an engine began to smoke.	В глубине, куда они направлялись, задымил паровоз.
"Open the doors, you crooks!" people shouted in the line.	- Отпирай двери, мошенники! - заорали в очереди.
The crowd heaved and surged towards the doors.	Толпа всколыхнулась и подалась к дверям.
The ones in back pushed those in front.	Задние стали напирать на передних.
"Look what's going on!	- Гляди, что делается!
Here we're barred by the wall, and there they cut ahead without lining up.	Тут стеной загородили, а там лезут без очереди в обход!
The cars will be crammed full, and we stand here like sheep!	Набьют вагоны доверху, а мы стой тут, как бараны!
Open up, you devils, or we'll break it down!	Отпирай, дьяволы, - выломаем!

Hey, boys, all together, heave!"	Эй, ребята, навались, нажми!
"The fools don't know who they're envying," the all-knowing legalist said. "They've been mobilized, drafted as labor conscripts from Petrograd.	- Кому, дурачье, завидуют, - говорил всезнающий законник. - Мобилизованные это, привлеченные к трудовой повинности из Петрограда.
They were sent first to Vologda, to the northern front, and now they're being driven to the eastern front.	Их было в Вологду на Северный направили, а теперь гонят на Восточный фронт.
Not of their own will.	Не своей волей.
Under escort.	Под конвоем.
To dig trenches."	На рытье окопов.
8	8
They had already been traveling for three days, but had not gone far from Moscow.	В пути были уже три дня, но недалеко отъехали от Москвы.
The landscape along the way was wintry: the tracks, the fields, the forests, the roofs of the villages-everything lay under snow.	Дорожная картина была зимняя: рельсы путей, поля, леса, крыши деревень - все под снегом.
The Zhivago family had found themselves by luck on the left corner of the upper front bunk, by a dim, elongated window just under the ceiling, where they settled in a family circle, not breaking up their company.	Семье Живаго посчастливилось попасть в левый угол верхних передних нар, к тусклому продолговатому окошку под самым потолком, где они и разместились своим домашним кругом, не дробя компании.
Antonina Alexandrovna was traveling in a freight car for the first time.	Антонина Александровна в первый раз путешествовала в товарном вагоне.
When they were getting on the train in Moscow, Yuri Andreevich had lifted the women up to the level of the car floor, along the edge of which rolled a heavy sliding door.	При погрузке в Москве Юрий Андреевич на руках поднял женщин на высоту вагонного пола, по краю которого ходила тяжелая выдвижная дверца.
Further on, the women got the knack of it and climbed into the car by themselves.	Дальше в пути женщины приноровились и взбирались в теплушку сами.
At first the cars had seemed to Antonina Alexandrovna like cattle sheds on wheels.	Вагоны на первых порах показались Антонине Александровне хлевами на колесах.
These pens, in her opinion, were bound to fall apart at the first jolt or shake.	Эти клетушки должны были, по ее мнению, развалиться при первом толчке или сотрясении.
But it was already the third day that they were being thrown forward or back or sideways on turns or as the momentum changed, and the third day that the axles went on knocking rapidly under the floor, like the sticks of a wind-up toy drum, and the trip went very well, and Antonina Alexandrovna's apprehensions proved unjustified.	Но вот уже третий день их бросало вперед и назад и валило на бок при перемене движения и на поворотах, и третий день под полом часто-часто перестукивались колесные оси, как палочки заводного игрушечного барабанчика, а поездка протекала благополучно, и опасения Антонины Александровны не оправдывались.
The long train, consisting of twenty-three cars (the Zhivagos were in the fourteenth), stretched only some one part of itself-the head, the tail, the middle-along the short platforms of the stations.	Вдоль станций с короткими платформами длинный эшелон, состоявший из двадцати трех вагонов (Живаго сидели в четырнадцатом), вытягивался только одной какой-нибудь частью, головой, хвостом или середкой.

The front cars were for the military, in the middle rode the free public, at the end those mobilized by labor conscription.	Передние вагоны были воинские, в средних ехала вольная публика, в задних - мобилизованные на трудовую повинность.
There were about five hundred passengers of this category, people of all ages and the most diverse ranks and occupations.	Пассажиров этого разряда было человек до пятисот, люди всех возрастов и самых разнообразных званий и занятий.
The eight cars that this public occupied presented a motley spectacle.	Восемь вагонов, занятых этою публикой, представляли пестрое зрелище.
Alongside well-dressed rich people, Petersburg stockbrokers and lawyers, one could see-also recognized as belonging to the class of exploiters-cabdrivers, floor polishers, bathhouse attendants, Tartar junkmen, runaway madmen from disbanded asylums, small shopkeepers, and monks.	Рядом с хорошо одетыми богачами, петербургскими биржевиками и адвокатами можно было видеть отнесенных к эксплуататорскому классу лихачей-извозчиков, полотеров, банщиков, татар-старьевщиков, беглых сумасшедших из распущенных желтых домов, мелочных торговцев и монахов.
The first sat around the red-hot stoves without their jackets, on short, round blocks stood upright, telling each other something and laughing loudly.	Первые сидели вокруг докрасна раскаленных печурок без пиджаков на коротко спиленных чурках, поставленных стоймя, наперерыв друг другу что-то рассказывали и громко хохотали.
They were people with connections.	Это были люди со связями.
They were not dejected.	Они не унывали.
At home influential relations were interceding for them.	За них дома хлопотали влиятельные родственники.
In any case, they could buy themselves off further along the way.	В крайнем случае дальше в пути они могли откупиться.
The second, wearing boots and unbuttoned kaftans, or long, loose shirts over their pants and going barefoot, bearded or beardless, stood by the slid-open doors of the stuffy cars, holding on to the doorposts and the bars across the opening, looked sullenly at the area by the wayside and its inhabitants, and talked to no one.	Вторые, в сапогах и расстегнутых кафтанах или в длинных распоясанных рубахах поверх портов и босиком, бородатые и без бород, стояли у раздвинутых дверей душных теплушек, держась за косяки и наложенные поперек пролетов перекладины, угрюмо смотрели на придорожные места и их жителей и ни с кем не разговаривали.
They did not have the necessary acquaintances.	У этих не было нужных знакомств.
They had nothing to hope for.	Им не на что было надеяться.
Not all these people were placed in the cars authorized for them.	Не все эти люди помещались в отведенных им вагонах.
A portion had been tucked into the middle of the train, mixed with the free public.	Часть рассовали в середине состава вперемешку с вольной публикой.
There were people of that sort in the fourteenth car.	Люди этого рода имелись и в четырнадцатой теплушке.
9	9

Usually, when the train approached some station, Antonina Alexandrovna, who was lying on the upper level, raised herself to the uncomfortable position she was forced into by the low ceiling, which prevented her from straightening up, hung her head over the side, and, through the chink of the slightly opened door, determined whether the place presented any interest from the point of view of barter and whether it was worthwhile getting down from the bunk and going outside.	Обыкновенно, когда поезд приближался к какой-нибудь станции, лежавшая наверху Антонина Александровна приподымалась в неудобной позе, к которой принуждал низкий, не позволявший разогнуться потолок, свешивала голову с полатей и через щелку приотодвинутой двери определяла, представляет ли место интерес с точки зрения товарообмена и стоит ли спускаться с нар и выходить наружу.
And so it was now.	Так было и сейчас.
The slowing pace of the train brought her out of her drowsiness.	Замедлившийся ход поезда вывел ее из дремоты.
The multitude of switches over which the freight car jolted with increasingly loud bumps spoke for the importance of the station and the length of the forthcoming stop.	Многочисленность переводных стрелок, на которых подскакивала теплушка с учащающимся стуком, говорила о значительности станции и продолжительности предстоящей остановки.
Antonina Alexandrovna sat bent over, rubbed her eyes, smoothed her hair, and, thrusting her hand into the knapsack, rummaged around and pulled out a towel embroidered with roosters, little figures, yokes, and wheels.	Антонина Александровна села согнувшись, протерла глаза, поправила волосы и, запустив руку в глубину вещевого мешка, вытащила, до дна перерыв его, вышитое петухами, парубками, дугами и колесами полотенце.
Just then the doctor woke up, jumped down from the berth first, and helped his wife climb down to the floor.	Тем временем проснулся доктор, первым соскочил вниз с полатей и помог жене спуститься на пол.
Meanwhile, past the open door of the car, following the switchmen's boxes and lampposts, there already floated the trees of the station, weighed down by whole layers of snow, which looked like a welcome offering for the train, and the first to jump down from the still quickly moving train onto the pristine snow of the platform were the sailors, who, to get ahead of everyone, went running around the station building, where, in the shelter of the side wall, women selling forbidden food usually hid.	Между тем мимо растворенной вагонной дверцы вслед за будками и фонарями уже плыли станционные деревья, отягченные целыми пластами снега, который они как хлеб-соль протягивали на выпрямленных ветвях навстречу поезду, и с поезда первыми на скором еще ходу соскакивали на нетронутый снег перрона матросы и, опережая всех, бежали за угол станционного строения, где обыкновенно, под защитой боковой стены, прятались торговки запрещенным съестным.
The sailors' black uniforms, the flying ribbons of their peakless caps, and their bell-bottomed trousers lent a dash and impetuosity to their steps and made everyone give way before them, as before downhill skiers or skaters racing at top speed.	Черная форма моряков, развевающиеся ленты их бескозырок и их раструбом книзу расширяющиеся брюки придавали их шагу натиск и стремительность и заставляли расступаться перед ними, как перед разбежавшимися лыжниками или несущимися во весь дух конькобежцами.
Around the corner of the station, hiding behind one another and as nervous as if they were telling fortunes, peasant women from the nearby villages lined up with cucumbers, cottage cheese, boiled beef, and rye cheesecakes, which, under the quilted covers they were brought in, kept their aroma and warmth even in the cold.	За углом станции, прячась друг за друга и волнуясь, как на гадании, выстраивались гуськом крестьянки ближних деревень с огурцами, творогом, вареной говядиной и ржаными ватрушками, хранившими на холоде дух и тепло под стегаными покрышками, под которыми их выносили.

The women and girls, in kerchiefs tucked under their winter jackets, blushed like poppies at some of the sailors' jokes, and at the same time feared them worse than fire, because it was mostly of sailors that all sorts of detachments were formed for combating speculation and forbidden free trade.	Бабы и девки в заправленных под полушубки платках вспыхивали, как маков цвет, от иных матросских шуток, и в то же время боялись их пуще огня, потому что из моряков преимущественно формировались всякого рода отряды по борьбе со спекуляцией и запрещенною свободною торговлей.
The peasant women's confusion did not last long.	Смущение крестьянок продолжалось недолго.
The train was coming to a stop.	Поезд останавливался.
Other passengers were arriving.	Прибывали остальные пассажиры.
The public intermingled.	Публика перемешивалась.
Trade became brisk.	Закипала торговля.
Antonina Alexandrovna was making the rounds of the women, the towel thrown over her shoulder, looking as if she were going behind the station to wash with snow.	Антонина Александровна производила обход торговок, перекинув через плечо полотенце с таким видом, точно шла на станционные задворки умыться снегом.
She had already been called to from the lines several times:	Ее уже несколько раз окликнули из рядов:
"Hey, you, city girl, what are you asking for the towel?"	- Эй, эй, городская, что просишь за ширинку?
But Antonina Alexandrovna, without stopping, walked on further with her husband.	Но Антонина Александровна, не останавливаясь, шла с мужем дальше.
At the end of the line stood a woman in a black kerchief with free crimson designs.	В конце ряда стояла женщина в черном платке с пунцовыми разводами.
She noticed the embroidered towel.	Она заметила полотенце с вышивкой.
Her bold eyes lit up.	Ее дерзкие глаза разгорелись.
She glanced sideways, made sure that danger did not threaten from anywhere, quickly went up close to Antonina Alexandrovna, and, throwing back the cover of her goods, whispered in a heated patter:	Она поглядела по бокам, удостоверилась, что опасность не грозит ниоткуда, быстро подошла вплотную к Антонине Александровне и, откинув попенку со своего товара, прошептала горячей скороговоркой:
"Looky here.	- Эвона что.
Ever seen the like?	Небось такого не видала?
Aren't you tempted?	Не соблазнишься?
Well, don't think too long-it'll be snapped up.	Ну, долго не думай - отымут.
Give me the towel for the halfy."	Отдай полотенце за полоток.
Antonina Alexandrovna did not catch the last word.	Антонина Александровна не разобрала последнего слова.
She thought the woman had said something about a calf.	Ей подумалось, что речь о каком-то платке.
"What's that, my dear?"	Она переспросила: -Ты что, голубушка?

By a halfy the peasant woman meant half a hare, split in two and roasted from head to tail, which she was holding in her hands.	Полотком крестьянка назвала зайца, разрубленного пополам и зажаренного, которого она держала в руках.
She repeated:	Она повторила:
"I said give me the towel for a halfy.	- Отдай, говорю, полотенце за полоток.
Why are you looking at me?	Ты что глядишь?
It's not dog meat.	Чай, не собачина.
My husband's a hunter.	Муж у меня охотник.
It's a hare, a hare."	Заяц это, заяц.
The exchange was made.	Мена состоялась.
Each side thought she had made a great gain and the opposite side was as great a loser.	Каждой стороне казалось, что она в великом барыше, а противная в таком же большом накладе.
Antonina Alexandrovna was ashamed to have fleeced the poor woman so dishonestly.	Антонине Александровне было стыдно так нечестно объегоривать бедную крестьянку.
But the woman, pleased with the deal, hastened to put sin behind her and, calling the woman next to her, who was all traded out, strode home with her down a narrow path trampled in the snow, which led to somewhere far away.	Та же, довольная сделкой, поспешила скорее прочь от греха и, кликнув расторговавшуюся соседку, зашагала вместе с нею домой по протоптанной в снегу, вдаль уводившей стежке.
Just then there was a commotion in the crowd.	В это время в толпе произошел переполох.
Somewhere an old woman shouted:	Где-то закричала старуха:
"Where are you off to, young sir?	- Куда, кавалер?
And the money?	А деньги?
When did you give it to me, you shameless liar?	Когда ты мне дал их, бессовестный?
Ah, you greedy gut, I shout at him, and he walks off and doesn't look back.	Ах ты, кишка ненасытная, ему кричат, а он идет, не оглядывается.
Stop, I said, stop, mister comrade!	Стой, говорю, стой, господин товарищ!
Help!	Караул!
Thief!	Разбой!
Robbery!	Ограбили!
There he is, there, hold him!"	Вон он, вон он, держи его!
"Which one?"	- Это какой же?
"Him walking there, with the shaved mug, laughing."	- Вон, голомордый, идет, смеется.
"The one with a hole on his elbow?"	- Это который драный локоть?
"Yes, yes.	- Ну да, ну да.
Hold him, the heathen!"	Держи его, басурмана!
"The one with the patched sleeve?"	- Это который на рукаве заплатка?
"Yes, yes.	- Ну да, ну да.

Ah, dear God, I've been robbed!"	Ай, батюшки, ограбили!
"What's the story here?"	- Что тут попритчилось?
"He was buying pies and milk from this old woman, stuffed himself full, and pffft!	- Торговал у бабки пироги да молоко, набил брюхо и фьють.
She's here, howling her head off."	Вот, плачет, убивается.
"It can't be left like that.	- Нельзя этого так оставить.
He's got to be caught."	Поймать надо.
"Go on, catch him.	- Поди поймай.
He's all belts and cartridges.	Весь в ремнях и патронах.
He'll do the catching."	Он тебе поймает.
10	10
In freight car 14 there were several men rounded up for the labor army.	В четырнадцатой теплушке следовало несколько набранных в трудармию.
They were guarded by the convoy soldier Voroniuk.	Их стерег конвойный Воронюк.
Three of them stood out for different reasons.	Из них по разным причинам выделялись трое.
They were: Prokhor Kharitonovich Pritulyev, known as "casheteer" in the car, a former cashier in a state wine shop in Petrograd; the sixteen-year-old Vasya Brykin, a boy from a hardware store; and the gray-haired revolutionary cooperator Kostoed-Amursky, who had been in all the forced labor camps of the old times and had opened a new series of them in the new time.	Это были: бывший кассир петроградской казенной винной лавки Прохор Харитонович Притульев, ка?стер, как его звали в теплушке; шестнадцатилетний Вася Брыкин, мальчик из скобяной лавки, и седой революционер-кооператор Костоед-Амурский, перебывавший на всех каторгах старого времени и открывший новый ряд их в новое время.
These recruits were all strangers to each other, picked up here and there, and gradually got to know each other during the trip.	Все эти завербованные были люди друг другу чужие, нахватанные с бору да с сосенки и постепенно знакомившиеся друг с другом только в дороге.
From their conver-sations it was learned that the cashier Pritulyev and the shopkeeper's apprentice Vasya Brykin were fellow countrymen, both from Vyatka, and moreover were both born in places that the train was supposed to pass through sometime or other.	Из таких вагонных разговоров выяснилось, что кассир Притульев и торговый ученик Вася Брыкин - земляки, оба - вятские и, кроме того, уроженцы мест, которые поезд должен был миновать по прошествии некоторого времени.
The tradesman Pritulyev from Malmyzh was a squat man with a brush cut, pockmarked and ugly.	Мещанин города Малмыжа Притульев был приземистый, стриженный бобриком, рябой, безобразный мужчина.
His gray jacket, black from sweat under the armpits, fitted him tightly, like the upper part of a sarafan on the fleshy bust of a woman.	Серый, до черноты пропотевший под мышками китель плотно облегал его, как охватывает мясистый бюст женщины надставка сарафана.
He was silent as a block of wood and, brooding about something for hours, picked the warts on his freckled hands until they bled and began to fester.	Он был молчалив как истукан и, часами о чем-то задумываясь, расковыривал до крови бородавки на своих веснушчатых руках, так что они начинали гноиться.

A year back he had been walking down Nevsky Prospect in the fall and at the corner of Liteiny had happened upon a street roundup.	Г од тому назад он как-то шел осенью по Невскому и на углу Литейного угодил в уличную облаву.
They had asked for his documents.	У него спросили документы.
He turned out to be the holder of a ration card of the fourth category, prescribed for nonlaboring elements, with which he had never obtained anything.	Он оказался держателем продовольственной карточки четвертой категории, установленной для нетрудового элемента и по которой никогда ничего не выдавали.
He had been picked up by that token and, together with many others arrested in the street on the same grounds, had been sent to barracks under guard.	Его задержали по этому признаку и вместе со многими остановленными на улице на том же основании отправили под стражею в казармы.
The party assembled in that way, on the example of one previously put together, which was now digging trenches at the Arkhangelsk front, was first supposed to be moved to Vologda, but was turned back halfway and sent through Moscow to the eastern front.	Собранную таким образом партию, по примеру ранее составленной, рывшей окопы на Архангельском фронте, вначале предполагали двинуть в Вологду, но с дороги вернули и через Москву направили на Восточный фронт.
Pritulyev had a wife in Luga, where he had been working in the pre-war years, before his job in Petersburg.	У Притульева была жена в Луге, где он работал в предвоенные годы, до своей службы в Петербурге.
Having learned of his misfortune by hearsay, his wife rushed to look for him in Vologda, to deliver him from the labor army.	Стороной узнав о его несчастии, жена кинулась разыскивать его в Вологду, чтобы вызволить из трудармии.
But the path of the detachment differed from that of her search.	Но пути отряда разошлись с ее розысками.
Her efforts came to naught.	Ее труды пропали даром.
Everything was confused.	Все перепуталось.
In Petersburg, Pritulyev had cohabited with Pelageya Nilovna Tyagunova.	В Петербурге Притульев проживал с сожительницей Пелагеей Ниловной Тягуновой.
He was stopped at the corner of Nevsky just at the moment when he had taken leave of her and was going another way on business, and in the distance, among the passersby flashing along Liteiny, he could still see her back, which soon disappeared.	Его остановили на перекрестке Невского как раз в ту минуту, когда он простился с нею на углу, собравшись идти по делу в другую сторону, и среди мелькавших по Литейному пешеходов видел еще вдалеке ее спину, вскоре скрывшуюся.
This Tyagunova, a full-bodied, stately tradeswoman with beautiful hands and a thick braid, which, with a deep sigh, she kept tossing now over one shoulder, now over the other, onto her breast, accompanied Pritulyev on the troop train of her own free will.	Эта Тягунова, полнотелая осанистая мещанка с красивыми руками и толстою косой, которую она с глубокими вздохами перебрасывала то через одно, то через другое плечо себе на грудь, сопровождала по доброй воле Притульева в эшелоне.
It was not clear what good the women who clung to Pritulyev found in such a block of wood as he.	Непонятно было, что хорошего находили в таком идоле, как Притульев, липнувшие к нему женщины.

Besides Tyagunova, in another car of the train, several cars closer to the engine, rode another acquaintance of Pritulyev, the towheaded and skinny girl Ogryzkova, to whom Tyagunova gave the abusive titles of "the nostril" and "the syringe," among other insulting nicknames.	Кроме Тягуновой, в другой теплушке эшелона, несколькими вагонами ближе к паровозу, ехала неведомо как очутившаяся в поезде другая знакомая Притульева, белобрысая и худая девица Огрызкова, "ноздря" или "спрынцовка", как, наряду с другими оскорбительными кличками, бранно называла ее Тягунова.
The rivals were at daggers drawn and avoided each other's eye.	Соперницы были на ножах и остерегались попадаться на глаза друг другу.
Ogryzkova never showed herself in their car.	Огрызкова никогда не показывалась в теплушке.
It was a mystery where she managed to see the object of her adoration.	Было загадкою, где ухитрялась она видеться с предметом своего обожания.
Perhaps she was content to contemplate him from afar, at the general loading of wood and coal by the forces of all the passengers.	Может быть, она довольствовалась его лицезрением издали на общих погрузках дров и угля силами всех едущих.
11	11
Vasya's story was something else again.	История Васи была иная.
His father had been killed in the war.	Его отца убили на войне.
His mother had sent Vasya from the village to apprentice with his uncle in Petrograd.	Мать послала Васю из деревни в учение к дяде в Питер.
That winter the uncle, who owned a hardware store in the Apraksin Arcade, was summoned to the soviet for explanations.	Зимой дядю, владельца скобяной лавки в Апраксином дворе, вызвали для объяснений в Совет.
He went through the wrong door and, instead of the room indicated on the summons, landed in the one next to it.	Он ошибся дверью и вместо комнаты, указанной в повестке, попал в другую, соседнюю.
By chance it was the anteroom of the commission for labor conscription.	Случайно это была приемная комиссия по трудовой повинности.
There were a great many people there, appearing in that section on subpoena.	В ней было очень людно.
When enough of them had accumulated, Red Army soldiers came, surrounded them, and took them for the night to the Semyonovsky barracks, and in the morning dispatched them to the station, to be put on the train to Vologda.	Когда народу, явившегося в этот отдел по вызову, набралось достаточно, пришли красноармейцы, окружили собравшихся и отвели их ночевать в Семеновские казармы, а утром препроводили на вокзал для погрузки в вологодский поезд.
The news of the detention of so great a number of inhabitants spread through the city.	Весть о задержании такого большого числа жителей распространилась в городе.
The next day a host of relations came to bid farewell to their dear ones at the station.	На другой день множество домашних потянулось прощаться с родственниками на вокзал.
Among them were Vasya and his aunt, who came to see the uncle off.	В их числе пошли провожать дядю и Вася с теткой.
At the station the uncle started begging the sentry to let him out for a minute to see his wife.	На вокзале дядя стал просить часового выпустить его на минутку за решетку к жене.
This sentry was Voroniuk, who was now escorting the group in freight car 14.	Часовым этим был ныне сопровождавший группу в четырнадцатой теплушке Воронюк.

Voroniuk refused to let the uncle out without a sure guarantee that he would come back.	Без верного ручательства, что дядя вернется, Воронюк не соглашался отпустить его.
The uncle and aunt offered to leave their nephew under guard as such a guarantee.	В виде такого ручательства дядя с тетей предложили оставить под стражей племянника.
Voroniuk agreed.	Воронюк согласился.
Vasya was taken inside the fence, the uncle was taken outside.	Васю ввели в ограду, дядю из нее вывели.
The uncle and aunt never came back.	Больше дядя с тетей не возвращались.
When the hoax was discovered, Vasya, who had not suspected any fraud, burst into tears.	Когда подлог обнаружился, не подозревавший обмана Вася заплакал.
He fell at Voroniuk's feet and kissed his hands, begging him to let him go, but nothing helped.	Он валялся в ногах у Воронюка и целовал ему руки, умоляя освободить его, но ничего не помогало.
The convoy guard was implacable, not out of cruelty of character.	Конвойный был неумолим не по жестокости характера.
This was a troubled time, the order was strict.	Время было тревожное, порядки суровые.
The convoy guard was answerable with his life for the number entrusted to his charge, which was established by roll call.	Конвойный жизнью отвечал за численность вверенных ему сопровождаемых, установленную перекличкой.
That was how Vasya ended up in the labor army.	Так Вася и попал в трудармию.
The cooperator Kostoed-Amursky, who enjoyed the respect of all the jailers under both the tsar and the present government, and who was always on a personal footing with them, more than once drew the attention of the head of the convoy to Vasya's intolerable situation.	Кооператор Костоед-Амурский, пользовавшийся уважением всех тюремщиков при царском и нынешнем правительстве и всегда сходившийся с ними на короткую ногу, не раз обращал внимание начальника конвоя на нетерпимое положение с Васей.
The man acknowledged that it was indeed a blatant error, but that formal difficulties did not allow for touching upon this tangle during the journey, and he hoped to disentangle it once they arrived.	Тот признавал, что это действительно вопиющее недоразумение, но говорил, что формальные затруднения не позволяют касаться этой путаницы в дороге и он надеется распутать ее на месте.
Vasya was a pretty young boy with regular features, like portrayals of the tsar's bodyguards and God's angels on popular prints.	Вася был хорошенький мальчик с правильными чертами лица, как пишут царских рынд и божьих ангелов.
He was unusually pure and unspoiled.	Он был на редкость чист и неиспорчен.
His favorite amusement was to sit on the floor at the feet of the adults, clasping his knees with both arms and throwing his head back, and listen to their talk and stories.	Излюбленным развлечением его было, сев на пол в ногах у старших, охватив переплетенными руками колени и закинув голову, слушать, что они говорят или рассказывают.
The content of it could be reconstructed from the play of the facial muscles with which he held back the tears that were about to flow or fought with the laughter that was choking him.	Тогда по игре его лицевых мускулов, которыми он сдерживал готовые хлынуть слезы или боролся с душившим его смехом, можно было восстановить содержание сказанного.
The subject of the conversation was reflected in the impressionable boy's face as in a mirror.	Предмет беседы отражался на лице впечатлительного мальчика как в зеркале.

12	12
The cooperator Kostoed was sitting up above as a guest of the Zhivagos and sucking with a whistle on the shoulder of hare they had offered him.	Кооператор Костоед сидел наверху в гостях у Живаго и со свистом обсасывал заячью лопатку, которой его угощали.
He feared drafts and chills.	Он боялся сквозняков и простуды.
"How it blows!	"Как тянет!
Where's it coming from?" he asked and kept changing his place, seeking a sheltered spot.	Откуда это?" - спрашивал он, и все пересаживался, ища защищенного места.
At last he settled himself so that he felt no cold wind and said:	Наконец он уселся так, чтоб на него не дуло, сказал:
"Now it's good," finished gnawing the shoulder, licked his fingers, wiped them with a handkerchief, and, having thanked his hosts, observed:	"Теперь хорошо", доглодал лопатку, облизал пальцы, обтер их носовым платком и, поблагодарив хозяев, заметил:
"It's coming from the window.	- Это у вас из окна.
You should stop it up.	Необходимо заделать.
However, let's get back to the subject of the argument.	Однако вернемся к предмету спора.
You're wrong, doctor.	Вы не правы, доктор.
Roasted hare is a splendid thing.	Жареный заяц - вещь великолепная.
But, forgive me, to conclude from it that the countryside is flourishing is bold, to say the least. It's a very risky leap."	Но выводить отсюда, что деревня благоденствует, это, простите, по меньшей мере смело, это скачок весьма рискованный.
"Oh, come now!" Yuri Andreevich objected. "Look at these stations.	- Ах, оставьте, - возражал Юрий Андреевич. -Посмотрите на эти станции.
The trees haven't been cut down.	Деревья не спилены.
The fences are intact.	Заборы целы.
And the markets!	А эти рынки!
The peasant women!	Эти бабы!
Just think, how satisfying!	Подумайте, какое удовлетворение!
There's life somewhere.	Где-то есть жизнь.
Somebody's glad.	Кто-то рад.
Not everybody groans.	Не все стонут.
That justifies everything."	Этим все оправдано.
"It would be good if it were so.	- Хорошо, кабы так.
But it's not.	Но ведь это неверно.
Where did you get all that?	Откуда вы это взяли?
Go fifty miles from the railway.	Отъезжайте на сто верст в сторону от полотна.
There are ceaseless peasant revolts everywhere.	Всюду непрекращающиеся крестьянские восстания.

Against whom, you ask?	Против кого, спросите вы?
Against the Whites and against the Reds, depending on who's in power.	Против белых и против красных, смотря по тому, чья власть утвердилась.
You say, aha, the muzhik is the enemy of all order, he doesn't know what he wants himself.	Вы скажете, ага, мужик враг всякого порядка, он сам не знает, чего хочет.
Excuse me, but it's too early to be triumphant.	Извините, погодите торжествовать.
He knows it better than you, but what he wants is not at all what you and I want.	Он знает это лучше вас, но хочет он совсем не того, что мы с вами.
"When the revolution woke him up, he decided that his age-old dream was coming true, of life on his own, of anarchic farmstead existence by the labor of his own hands, with no dependence and no obligation to anyone at all.	Когда революция пробудила его, он решил, что сбывается его вековой сон о жизни особняком, об анархическом хуторском существовании трудами рук своих, без зависимости и обязательств кому бы то ни было.
But, from the vise grip of the old, overthrown state, he's fallen under the still heavier press of the revolutionary superstate.	А он из тисков старой, свергнутой государственности попал под еще более тяжкий пресс нового революционного сверхгосударства.
And now the countryside is thrashing about and finds no peace anywhere.	И вот деревня мечется и нигде не находит покоя.
And you say the peasants are flourishing.	А вы говорите, крестьянство благоденствует.
You know nothing, my dear man, and, as far as I can see, you don't want to know."	Ничего вы, батенька, не знаете и, сколько вижу, и знать не хотите.
"Well, so, it's true I don't want to.	- А что ж, и правда не хочу.
Perfectly right.	Совершенно верно.
Ah, go on!	Ах, подите вы!
Why should I know everything and lay myself out for everything?	Зачем мне все знать и за все распинаться?
The times take no account of me and impose whatever they like on me.	Время не считается со мной и навязывает мне что хочет.
So allow me to ignore the facts.	Позвольте и мне игнорировать факты.
You say my words don't agree with reality.	Вы говорите, мои слова не сходятся с действительностью.
But is there any reality in Russia now?	А есть ли сейчас в России действительность?
In my opinion, it's been so intimidated that it has gone into hiding.	По-моему, ее так запугали, что она скрывается.
I want to believe that the countryside has benefitted and is prospering.	Я хочу верить, что деревня выиграла и процветает.
If that, too, is a delusion, what am I to do, then?	Если и это заблуждение, то что мне тогда делать?
What am I to live by, who am I to obey?	Чем мне жить, кого слушаться?
And I have to live, I'm a family man."	А жить мне надо, я человек семейный.

Yuri Andreevich waved his hand and, leaving it to Alexander Alexandrovich to bring the argument with Kostoed to an end, moved closer to the edge of the berth and, hanging his head over, began to look at what was happening below.	Юрий Андреевич махнул рукой и, предоставив Александру Александровичу доводить до конца спор с Костоедом, придвинулся к краю полатей и, свесив голову, стал смотреть, что делается внизу.
A general conversation was going on there between Pritulyev, Voroniuk, Tyagunova, and Vasya.	Там шел общий разговор между Притульевым, Воронюком, Тягуновой и Васей.
Seeing that they were nearing their native places, Pritulyev recalled how they were connected, what station you had to get to, where to get off, how to move further on, afoot or with horses, and Vasya, at the mention of familiar villages or hamlets, jumped with lit-up eyes and delightedly repeated their names, because listing them sounded to him like an enchanting fairy tale.	В виду приближения родных мест Притульев припоминал способ сообщения с ними, до какой станции доезжают, где сходят и как движутся дальше, пешком или на лошадях, а Вася при упоминании знакомых сел и деревень вскакивал с горящими глазами и восхищенно повторял их названия, потому что их перечисление звучало для него волшебной сказкой.
"You get off at Dry Ford?" he asked breathlessly. "Well, of course!	- На Сухом броде слезаете? - захлебываясь, переспрашивал он. - Ну как же!
That's our junction!	Наш разъезд!
Our station!	Наша станция!
And then most likely you go down to Buiskoe?"	А потом небось берете на Буйское?
"Then down the Buiskoe road."	- Потом - Буйским проселком.
"That's what I said-Buiskoe.	-Я и то говорю - Буйским.
The village of Buiskoe.	Село Буйское.
As if I don't know!	Как не знать!
That's our turnoff.	Наш поворот.
To get from there to us you keep bearing to the right, to the right.	Оттеда пойдет к нам все вправо, вправо.
Towards Veretenniki.	К Веретенникам.
And to you, Uncle Kharitonych, it must be to the left, away from the river?	А к вам, дядя Харитоныч, видать, влево, прочь от реки?
You've heard of the river Pelga?	Реку Пелгу слыхали?
Well, so!	Ну как же!
That's our river!	Наша река.
And to us you go by the bank, by the bank.	А к нам будет берегом, берегом.
And on that same river, a bit higher up the Pelga, our village! Our Veretenniki.	И на этой самой реке, на реке Пелге повыше, наши Веретенники, наша деревня!
Right up on the cliff!	На самом яру!
The bank's ste-e-ep!	Берег кру-у-той!
We call it 'the counter.'	По-нашему - залавок.
When you're standing on top, it's scary to look down, it's so steep.	Станешь наверху, страшно вниз взглянуть, такая круть.
For fear of falling.	Как бы не свалиться.

By God, it's true.	Ей-богу, правда.
They cut stone there.	Камень ломают.
For millstones.	Жернова.
And my mama's there in Veretenniki.	И в тех Веретенниках маменька моя.
And two little sisters.	И две сестренки.
My sister Alenka.	Сестра Аленка.
And Arishka, my other sister.	И Аришка сестра.
My mama, Auntie Palasha, Pelageya Nilovna, she's like you, I'd say, young, fair.	Маменька моя, тетя Палаша, Пелагея Ниловна, вроде сказать как вы, молодая, белая.
Uncle Voroniuk!	Дядя Воронюк!
Uncle Voroniuk!	Дядя Воронюк!
I beg you, in Christ's name ... Uncle Voroniuk!"	Христом Богом молю вас... Дядя Воронюк!
"Well, what?	- Ну шо?
What are you saying it over and over for, like a cuckoo bird? 'Uncle Voroniuk! Uncle Voroniuk!'	Шо ты задолбыв, як зозуля: "дядя Воронюк, дядя Воронюк"?
Don't I know I'm not an aunt?	Хиба я не знаю, шо я не тетя?
What do you want, what do you need?	Шо ты хочешь, шо тоби треба?
Want me to let you slip away?	Шоб я пустив тебе тикать?
Is that what you're saying?	Шо ты, сказывсь?
You clear off, and I go to the wall for it, and amen?"	Ты дашь винта, а мни за то будет аминь, стенка?
Pelageya Tyagunova absentmindedly gazed off somewhere to the side and said nothing.	Пелагея Тягунова рассеянно глядела куда-то вдаль, в сторону, и молчала.
She stroked Vasya's head and, thinking about something, fingered his blond hair.	Она гладила Васю по голове и, о чем-то думая, перебирала его русые волосы.
Every once in a while she nodded her head and made signs to the boy with her eyes and her smiles, the meaning of which was that he should not be silly and talk to Voroniuk out loud about such things.	Изредка она наклонениями головы, глазами и улыбками делала мальчику знаки, смысл которых был таков, чтобы он не глупил и вслух при всех не заговаривал с Воронюком о таких вещах.
Just wait, she meant, everything will take care of itself, don't worry.	Дай, мол, срок, все устроится само собой, будь покоен.
13	13
When they left the Central Russian region and made their way east, unexpected things came thick and fast.	Когда от среднерусской полосы удалились на восток, посыпались неожиданности.
They began to cross troubled areas, districts ruled by armed bands, places where uprisings had recently been quelled.	Стали пересекать неспокойные местности, области хозяйничанья вооруженных банд, места недавно усмиренных восстаний.
Stops in the middle of the fields, inspections of the cars by antiprofiteering units, searches of luggage, verifications of papers became more frequent.	Участились остановки поезда среди поля, обход вагонов заградительными отрядами, досмотр багажа, проверка документов.
Once the train got stuck somewhere during the night.	Однажды поезд застрял где-то ночью.

No one looked into the cars, no one was awakened.	В вагоны не заглядывали, никого не подымали.
Wondering if there had been an accident, Yuri Andreevich jumped down from the freight car.	Полюбопытствовав, не случилось ли несчастья, Юрий Андреевич спрыгнул вниз с теплушки.
It was a dark night.	Была темная ночь.
For no apparent reason, the train was standing at some chance milepost on an ordinary, fir-lined stretch of track in the middle of a field.	Поезд без видимой причины стоял на какой-то случайной версте обыкновенного, обсаженного ельником полевого перегона.
Yuri Andreevich's neighbors, who had jumped down earlier and were dawdling around in front of the freight car, told him that, according to their information, nothing had happened, but it seemed the engineer himself had stopped the train under the pretext that it was a dangerous place and, until the good condition of the tracks was verified by handcar, he refused to take the train any further.	Соскочившие ранее Юрия Андреевича соседи, топтавшиеся перед теплушкой, сообщили, что по их сведениям ничего не случилось, а, кажется, машинист сам остановил поезд под тем предлогом, что данная местность - угрожаемая, и пока исправность перегона не будет удостоверена на дрезине, отказывается вести состав дальше.
It was said that representatives of the passengers had been sent to entreat him and, in case of necessity, to grease his palm.	Представители пассажиров, говорят, отправились его упрашивать и, в случае необходимости, подмазать.
According to rumor, the sailors were mixing into it.	По слухам, в дело вмешались матросы.
They would bring him around.	Эти уломают.
While this was being explained to Yuri Andreevich, the snowy smoothness down the tracks near the engine kept being lit up by flashes of fire from the smokestack and the vent under the engine's firebox, like the breathing reflections of a bonfire.	Пока это объясняли Юрию Андреевичу, снежная гладь впереди полотна возле паровоза, словно дышащим отблеском костра, озарялась огненными вспышками из трубы и подтопочного зольника паровоза.
Suddenly one of these tongues brightly lit up a piece of the snowy field, the engine, and a few black figures running along the edge of the engine's chassis.	Вдруг один из таких языков ярко осветил кусок снежного поля, паровоз и несколько пробежавших по краю паровозной рамы черных фигур.
Ahead of them, apparently, flashed the engineer.	Впереди промелькнул, видимо, машинист.
Having reached the end of the footboard, he leaped up and, flying over the buffer bar, disappeared from sight.	Добежав до конца мостков, он подпрыгнул вверх и, перелетев через буферный брус, скрылся из виду.
The sailors pursuing him made the same movements.	Те же движения проделали гнавшиеся за ним матросы.
They, too, ran to the end of the grid, leaped, flashed in the air, and vanished from sight.	Они тоже пробежали до конца решетки, прыгнули, мелькнули в воздухе и провалились как сквозь землю.
Drawn by what they had seen, Yuri Andreevich and a few of the curious walked towards the engine.	Привлеченный виденным, Юрий Андреевич вместе с несколькими любопытными прошел вперед к паровозу.
In the free part of the line ahead of the train, the following sight presented itself to them.	В свободной, открывшейся перед поездом части пути им представилось следующее зрелище.
To one side of the tracks, the vanished engineer stuck halfway out of the untouched snow.	В стороне от полотна в цельном снегу торчал до половины провалившийся машинист.

Like beaters around their game, the sailors surrounded him in a semicircle, buried, like him, waist-deep in the snow.	Как загонщики - зверя, его полукругом обступали так же, как он, по пояс застрявшие в снегу матросы.
The engineer shouted:	Машинист кричал:
"Thanks a lot, you stormy petrels!	- Спасибо, буревестнички!
I've lived to see it!	Дожил!
Coming with a revolver against your brother, a worker!	С "наганом" на своего брата, рабочего!
Why did I say the train would go no further?	Зачем я сказал, состав дальше не пойдет.
Comrade passengers, be my witnesses, what sort of country this is.	Товарищи пассажиры, будьте свидетели, какая это сторона.
Anybody who wants to hangs around, unscrewing nuts.	Кто хочет шляется, отвинчивают гайки.
Up yours and your mother's, what's that to me?	Я, мать вашу пополам с бабушкой, об чем, мне что?
Devil stick you in the ribs, I'm not talking about me, I'm talking about you, so they don't pull some job on you.	Я, сифон вам под ребра, не об себе, об вас, чтоб вам чего не сделалось.
And see what I get for my cares.	И вот мне что за мое попечение.
Well, so shoot me, mine layers!	Ну что ж, стреляй меня, минная рота!
Comrade passengers, be my witnesses, I'm right here-I'm not hiding."	Товарищи пассажиры, будьте свидетели, вот он -я, не хоронюсь.
Various voices were heard from the group on the railway embankment.	Из кучки на железнодорожной насыпи слышались разнообразные голоса.
Some exclaimed, taken aback:	Одни восклицали оторопело:
"What's with you? ... Forget it... As if we ... Who'd let them?	-Да что ты?.. Опомнись... Да нешто... Да кто им даст?
They're just ...To put a scare ..."	Это они так... Для острастки...
Others loudly egged him on:	Другие громко подзадоривали:
"That's right, Gavrilka!	-Так их, гаврилка!
Don't give up, old Steam-traction!"	Не сдавай, паровая тяга!
A sailor, who was the first to free himself from the snow and turned out to be a red-haired giant with such an enormous head that it made his face look flat, quietly turned to the crowd and in a soft bass, with Ukrainianisms like Voroniuk, spoke a few words, funny for their perfect calm in those extraordinary night circumstances:	Матрос, первым высвободившийся из снега и оказавшийся рыжим великаном с такой огромной головой, что лицо его казалось плоским, спокойно повернулся к толпе и тихим басом, с украинизмами, как Воронюк, сказал несколько слов, смешных своим совершенным спокойствием в необычайной ночной обстановке:
"Beg pardon, but what's all this hullabaloo?	- Звиняюсь, шо це за гормидор?
You're like to get sick in this wind, citizens.	Як бы вы не занедужили на витру, громадяне.
Go back to your cars out of the cold!"	Ать с холоду до вагонив!

When the crowd began to disperse, gradually returning to their freight cars, the red-haired sailor went up to the engineer, who had not quite come to his senses yet, and said:	Когда начавшая разбредаться толпа постепенно разошлась по теплушкам, рыжий матрос приблизился к машинисту, который еще не совсем пришел в себя, и сказал:
"Enough throwing hysterics, comrade engineer.	- Фатит катать истерику, товарищ механик.
Leave that hole.	Вылазть з ямы.
Let's get going."	Даешь поихалы.
14	14
The next day, at a quiet pace, with slowdowns every moment, fearing to run off the slightly snow-powdered and unswept rails, the train stopped at a life-forsaken waste, in which they could not immediately recognize the remains of a station destroyed by fire.	На другой день на тихом ходу с поминутными замедлениями, опасаясь схода со слегка завеянных метелью и неразметенных рельс, поезд остановился на покинутом жизнью пустыре, в котором не сразу узнали остатки разрушенной пожаром станции.
On its sooty fa?ade the inscription "Nizhni Kelmes" could be made out.	На ее закоптелом фасаде можно было различить надпись "Нижний Кельмес".
It was not only the train station that kept the traces of a fire.	Не только железнодорожное здание хранило следы пожара.
Behind the station a deserted and snow-covered village could be seen, which had obviously shared its sorry fate.	Позади за станцией виднелось опустелое и засыпанное снегом селение, видимо, разделившее со станцией ее печальную участь.
The end house of the village was charred, the one next to it had several beams knocked loose at the corner and turned butt end in; everywhere in the street lay pieces of broken sledges, fallen-down fences, torn sheet metal, smashed household crockery.	Крайний дом в селении был обуглен, в соседнем несколько бревен было подшиблено с угла и повернуто торцами внутрь, всюду на улице валялись обломки саней, поваленных заборов, рваного железа, битой домашней утвари.
The snow, dirty with ashes and soot, had bare black patches showing through it, and was spread with frozen swill and charred logs, traces of the fire and its extinguishing.	Перепачканный гарью и копотью снег чернел насквозь выжженными плешинами и залит был обледенелыми помоями со вмерзшими головешками, следами огня и его тушения.
The depopulation of the village and the station was incomplete.	Безлюдие в селении и на станции было неполное.
There were individual living souls in it here and there.	Тут и там имелись отдельные живые души.
"Did the whole village burn down?" the train master asked sympathetically, jumping down onto the platform, when the station master came out from behind the ruins to meet him.	- Всей слободой горели? - участливо спрашивал соскочивший на перрон начальник поезда, когда из-за развалин навстречу вышел начальник станции.
"Greetings.	- Здравствуйте.
Glad you've arrived safely.	С благополучным прибытием.
Burn we did, but it's something worse than a fire."	Гореть горели, да дело похуже пожара будет.
"I don't understand."	- Не понимаю.
"Better not go into it."	- Лучше не вникать.
"You mean Strelnikov?"	- Неужели Стрельников?
"Himself."	- Он самый.

"What did you do wrong?"	- В чем же вы провинились?
"It wasn't us.	- Да не мы.
The railroad was just tacked on.	Дорога сбоку припека.
It was our neighbors.	Соседи.
We got it at the same time.	Нам заодно досталось.
See that village over there?	Видите, селение в глубине?
They're the culprits.	Вот виновники.
The village of Nizhni Kelmes of the Ust-Nemda district.	Село Нижний Кельмес Усть-Немдинской волости.
It's all because of them."	Все из-за них.
"And what did they do?"	-А те что?
"Nearly all the seven deadly sins.	- Да без малого все семь смертных грехов.
They disbanded their poor peasants' committee, that's one for you; they opposed the decree on supplying horses to the Red Army-and, notice, they're all Tartars, horse people, that's two; and they didn't obey the order about the mobilization, that's three-so you can see."	Разогнали у себя комитет бедноты, это вам раз; воспротивились декрету о поставке лошадей в Красную армию, а заметьте, поголовно татары -лошадники, это два; и не подчинились приказу о мобилизации - это три, как видите.
"Yes, yes.	- Так, так.
It's all clear, then.	Тогда все понятно.
And for that they got it from the artillery?"	И за это получили из артиллерии?
"Precisely."	-Вот именно.
"From an armored train?"	- С бронепоезда?
"Naturally."	- Разумеется.
"Regrettable.	- Прискорбно.
Deserving of pity.	Достойно сожаления.
However, it's none of our business."	Впрочем, это не нашего ума дело.
"Besides, it's a thing of the past.	- Притом дело минувшее.
But my news won't gladden you any.	Новым мне нечем вас порадовать.
You'll be staying here for a day or two."	Сутки-другие у нас простоите.
"Stop joking.	- Бросьте шутки.
I'm not here for just anything at alname = "note" I've got draft reinforcements for the front.	У меня не что-нибудь: маршевые пополнения на фронт.
I'm not used to standing around."	Я привык - чтоб без простоя.
"This is no joke.	- Да какие тут шутки.
It's a snowdrift, you'll see for yourself.	Снежный занос, сами видите.
A blizzard raged for a week along this whole section.	Неделю буран свирепствовал по всему перегону.
Buried it.	Замело.

And there's nobody to shovel.	А разгребать некому.
Half the village has run away.	Половина села разбежалась.
I've set the rest to work, but they don't manage."	Ставлю остальных, не справляются.
"Ah, confound you all!	- Ах, чтоб вам пусто было!
I'm finished, finished!	Пропал, пропал!
Well, what to do now?"	Ну что теперь делать?
"We'll clear it somehow and you'll go on."	- Как-нибудь расчистим, поедете.
"Big drifts?"	- Большие завалы?
"Not very, I wouldn't say.	- Нельзя сказать, чтобы очень.
For stretches.	Полосами.
The blizzard went slantwise, at an angle to the tracks.	Буран косяком шел, под углом к полотну.
The hardest part's in the middle.	Самый трудный участок в середине.
There's a mile and a half of hollow.	Три километра выемки.
We'll really suffer there.	Тут действительно промучаемся.
The place is packed solid.	Место основательно забито.
But further on it's not bad, taiga-the forest sheltered it.	А дальше ничего, тайга, - лес предохранил.
The same before the hollow, there's an open stretch, nothing terrible.	Также до выемки открытая полоса, не страшно.
The wind blew it away."	Ветром передувало.
"Ah, devil take you all!	- Ах, чтоб вас черт побрал.
What a nightmare!	Что за наваждение!
I'll get the whole train on their feet, they can all help."	Я поезд поставлю на ноги, пусть помогают.
"I thought the same thing."	-Я и сам так думал.
"Only don't touch the sailors and the Red Army soldiers.	- Только матросов не трогайте и красногвардейцев.
There's a whole trainload of labor conscripts.	Целый эшелон трудармии.
Along with freely traveling people, it's as much as seven hundred."	Вместе с вольноедущими человек до семисот.
"That's more than enough.	- Более чем достаточно.
As soon as the shovels are delivered, we'll set them to it.	Вот только лопаты привезут, и поставим.
There aren't enough shovels.	Нехватка лопат.
We've sent to the neighboring villages.	В соседние деревни послали.
There'll be some."	Раздобудемся.
"God, what a disaster!	- Вот беда, ей-богу!
Do you think we'll manage?"	Думаете, осилим?
"Sure.	- А как же.

Pull together, they say, and you take cities.	Навалом, говорится, города берут.
It's the railway.	Железная дорога.
An artery.	Артерия.
For pity's sake."	Помилуйте.
15	15
Clearing the line took three days.	Расчистка пути заняла трое суток.
All the Zhivagos, including Nyusha, took an active part in it.	Все Живаго, до Нюши включительно, приняли в ней деятельное участие.
This was the best time of their trip.	Это было лучшее время их поездки.
The country had something reserved, not fully told, about it.	В местности было что-то замкнутое, недосказанное.
It gave off a breath of Pugachevism, in Pushkin's perception of it, of Asiatic, Aksakovian description.5	От нее веяло пугачевщиной в преломлении Пушкина, азиатчиной аксаковских описаний.
The mysteriousness of the corner was completed by the destruction and by the reticence of the few remaining inhabitants, who were frightened, avoided the passengers on the train, and did not communicate with each other for fear of denunciations.	Таинственность уголка довершали разрушения и скрытность немногих оставшихся жителей, которые были запуганы, избегали пассажиров с поезда и не сообщались друг с другом из боязни доносов.
People were led out to work by categories, not all kinds simultaneously.	На работы водили по категориям, не все роды публики одновременно.
The work area was cordoned off by the guards.	Территорию работ оцепляли охраной.
The line was cleared from both ends at once, by separate brigades set up in different places.	Линию расчищали со всех концов сразу, отдельными, в разных местах расставленными бригадами.
Between the freed sections there remained to the very end piles of untouched snow, which separated the adjacent groups from each other.	Между освобождаемыми участками до самого конца оставались горы нетронутого снега, отгораживавшие соседние группы друг от друга.
These piles were removed only at the last moment, once the clearing had been completed over the whole required stretch.	Эти горы убрали только в последнюю минуту, по завершении расчистки на всем требующемся протяжении.
Clear, frosty days set in.	Стояли ясные морозные дни.
They spent them in the open air, returning to the car only for the night.	Их проводили на воздухе, возвращаясь в вагон только на ночевку.
They worked in short shifts, which caused no fatigue, because there were too many workers and not enough shovels.	Работали короткими сменами, не причинявшими усталости, потому что лопат не хватало, а работающих было слишком много.
The untiring work afforded nothing but pleasure.	Неутомительная работа доставляла одно удовольствие.
The place where the Zhivagos went to dig was open, picturesque.	Место, куда ходили копать Живаго, было открытое, живописное.
The country at this point first descended to the east of the tracks, and then went up in an undulating slope as far as the horizon.	Местность в этой точке сначала опускалась на восток от полотна, а потом шла волнообразным подъемом до самого горизонта.